собственной постели с изрубленным брюхом, а в гостиницу к Колдуэллу заявился
нежноликий светловолосый парень и попросил выплатить ему гонорар. Поначалу
Харрисон Колдуэлл не поверил, что убийцей мог оказаться такой смазливый
молодой человек. Портье принял его за проститутку в штанах - из тех, которых
любят голубые, настолько он был хорош собой. Но что-то в облике этого парня
безошибочно говорило о том, что дело сделал именно он.
- Я обещал сто тысяч долларов, - сказал Колдуэлл. - Я был неправ. Я дам
вам четыреста тысяч - сто тысяч сейчас и триста тысяч немного погодя, причем
в золотых слитках.
- Эти триста тысяч - за что?
- За то, что вы никогда больше не будете работать ни на кого другого.
Вы теперь мой клинок.
Он дал молодому человеку время подумать. Колдуэлл понимал, что
человеку, способному на такую жестокость, ничего не стоить убить его за
подобное предложение. Но зато, если он согласится, у Харрисона Колдуэлла
будет настоящий меч.
- Согласен, - сказал Франциско Браун. И как только Харрисон Колдуэлл
выяснил, что недостающим элементом является уран, у Франциско Брауна
появилась работа. Причем довольно тонкая работа. Впрочем, он с такой же
легкостью умел вынуть у человека глаза, как и помочь кому-либо уснуть.
Франциско Браун мог убить любого человека в любом месте и в любое время,
причем сделать это так, что не подкопаешься. Накануне того дня, как в
плавильне Колдуэлла потекли первые реки золота, Франциско Браун устранил
единственную ниточку, связывавшую грузовики с ураном и его хозяина. Это он
придумал нанять для убийства шоферов головореза, а потом убрать и его. Он
был настоящим гением убийств, и хотя Франциско не любил говорить о себе, из
обрывочных разговоров Колдуэлл знал, что самим происхождением ему
предначертано воспринимать убийство как нечто совершенно естественное. Он
был внуком нацистского военного преступника, который удрал в Уругвай и
поступил там на службу в полицию. Юный Франциско тоже пошел в полицию и
сформировал там отряд, который действовал с такой жестокостью, что перед ним
бледнели настоящие террористы. Но, как ни странно, в один прекрасный день
Франциско присоединился к партизанам. Он объяснил это так: Там можно было
убивать вообще без всяких правил.
Колдуэлл не стал допытываться. И вот сегодня у него в руках триста
тысяч долларов золотом, приготовленных для Франциско. Но всякий раз мысль о
том, что с Франциско надо расплатиться - будь то гонорар или премиальные, -
повергала его в такой страх, что у него потели ладони.
- Мистер Колдуэлл, - сказал Франциско, входя в кабинет.
- Франциско, - отозвался Колдуэлл и выпрямил спину, словно сидел не в
кресле, а на троне.
У Харрисона Колдуэлла для Франциско были готовы маленькие плоские
слитки с клеймом фирмы. В виде золотых слитков триста тысяч долларов
занимали меньше места, чем книга учета на его столе розового дерева.
Франциско бросил взгляд на золото и щелкнул каблуками. Что если
когда-нибудь этот смазливый мальчик повернется против меня? - подумал
Колдуэлл.
- Франциско, - заговорил он, - у нас возникли кое-какие проблемы. По
моим сведениям, какие-то люди на ядерном объекте в Мак-Киспорте в
Пенсильвании близки к тому, чтобы выйти на след. Было бы желательно,
Франциско, раз уж мы не в силах уничтожить след полностью, ликвидировать
тех, кто может на него напасть.
И Колдуэлл объяснил, что согласно его данным начальница службы
безопасности обнаружила накладные, которые вели к тем грузовикам и из
которых следует, что машины шли не порожняком, а с грузом. С ней были двое
мужчин, явно неординарных физических данных.
- Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание
общественности.
- Так точно, мистер Колдуэлл.
- Ты ничего не имеешь против убийства женщины?
- Я обожаю женщин, - сказал Франциско Браун и улыбнулся. - Я очень
люблю женщин.
Гордым и неприступным Рыцарям ислама не понравилась идея устранения
женщины. Или желтолицего. С белым все будет в порядке - с ним они
разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем танцевальном зале в
Бостоне, прокатился смех. Этот похожий на голубого белый парень предлагает
солидный куш за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые Рыцари
пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к ним
заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить
всех евреев, а потом и остальных белых. Да, Гитлер был человек. Все эти
эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря...
Когда какие-то евреи расценили их заявление как злобное и
антисемитское, газета ринулась в атаку на евреев. В конце концов, теперь
черные были официально угнетаемым меньшинством. О евреях никто не говорит.
Теперь проблемы у черных. И газета объявила Рыцарей ислама общественным
движением прогрессивной направленности.
Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу
и восемьдесят тысяч по выполнении работы. Они знали, как они поступят. Они
возьмут эту тысячу, пришьют тех троих - включая желтого и бабу, потом
получат свои восемьдесят тысяч, после чего уберут соглядатая, а может, и
самого заказчика.
Правда, кое-кто из них считал, что его можно и оставить - уж больно
хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно женщин, и держали их под
замком. Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни с каким арабским или
подлинным исламским движением они не имели ничего общего, хотя попытки
установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на
языке полиции это была кража со взломом. Сами же они назвали это попыткой
глубже постигнуть смысл молитвы.
И снова местная газета подослала к ним корреспондента, который и на
этот раз усмотрел в них юношескую цельность. Когда же из стенного шкафа
раздался стук, он спросил, что это означает.
- Она хочет кушать. Люди говорят - мы обращаем кого-то в рабство. Нам
ведь надо их кормить. Нам надо их одевать. Черт, собаку держать - и то
лучше, - с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам -
идейный лидер шайки.
В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина.
И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не
встретив ни в ком понимания, борется за свободное предпринимательство.
Статья призывала к диалогу между Рыцарями и общественными лидерами. Об
отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у
него на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей мечети ливанских
суннитов. У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные
подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он
писал о мужестве чернокожих молодых людей, у которых хватает сил
противостоять угнетению и нападкам со стороны общины.
Франциско Браун понимал, кого он покупает. Он покупает дешевых убийц.
Они, вероятнее всего, сперва потренировались на родственничках, потом на
соседях, а уж потом вышли на большую дорогу. Браун понимал, что на любого
судью, который отважился бы освободить этих ребят из-под стражи и вернуть в
общину, ляжет ответственность за столько черных жизней, скольких нет на
совести у Ку-Клукс-Клана за всю историю кровавых судов Линча рубежа
столетия.
Франциско Брауну было на это наплевать. Он много раз видел подобную
шушеру в трущобах - не только в Америке. Из них даже повстанцы не
получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию
в Америке, он не стал бы прибегать к этим типам, он обратился бы к среднему
классу чернокожих, к тем, кто борется за право построить собственный дом и
отдать детей в школу. Вот кто настоящие бойцы. А эти - просто мусор. Но
сейчас ему нужен мусор. И как можно больше.
- Я хочу, чтоб вы устроили резню, - сказал Франциско.
- Надо посмотреть на зелененькие, парень.
- Разумеется, - ответил Франциско.
Он заметил, как один бочком подобрался к нему. Тому, кто хочет иметь
дело с такого рода публикой, надлежит знать, что для них тысяча долларов
сразу значит гораздо больше, нежели целое царство - но потом. Не исключено,
что они подумывали сейчас об ограблении, а может, и об изнасиловании. При
взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили в
голову.
Франциско ласково улыбнулся и точным, отработанным движением направил
Беретту 25-го калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после
чего немедля всадил туда пулю. С черного, как асфальт, лица на него
осклабился ряд жемчужных зубов.
Хотя штаны парня сейчас же набухли от крови, лицо его еще не в полной
мере отражало боль. Кто-кто, а Франциско знал, что нелепая ухмылка - это
лишь самая первая реакция, означающая еще неверие в то, что произошло. Но
Рыцари ислама поняли, что имеют дело не с социальным работником и не с
репортером, и ввечеру они уже сидели по трем машинам.
В Нью-Джерси они сделали остановку на какой-то ферме, где в ожидании
Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу.
- Пошевеливайтесь, - сказал Франциско, появившись в дверях.
В Пенсильвании парни, сидевшие в трех машинах, пожаловались, что не
развлекаются вот уже пятнадцать часов. Это были уже симптомы игры на
попятную. Франциско попросил, чтобы кто-нибудь один составил список того,
что им нужно. Они выбрали для этого своего предводителя-имама. Франциско
учтиво выслушал все претензии, после чего двумя выстрелами выбил ему глаза.
После этого три машины больше не останавливались до самого пригорода
Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл.
Только здесь Франциско выложил на капот автоматы, мачехе, пистолеты и
несколько гранат. Сопливые Рыцари поверить не могли своему счастью. Они не
только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки.
- Все заряжено, - сказал Франциско. - Вон в том доме, - он показал на
загородный дом, в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом
сидят три фигуры, - находятся трое безоружных людей. У меня же, напротив,
есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих
их вас. Кого именно - я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных
людей, которые ничего вам не сделали, или я, для которого не будет большего
удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте.
И он ласково улыбнулся. Рыцарям ислама понадобилось для принятия
решения менее секунды. Издав клич интифады, они сгребли оружие и с воплями
бросились к домику посреди небольшой долины.
Франциско Браун знал, что такого рода массовую атаку ничем нельзя
остановить. Он это видел не раз. Какими бы плохими они ни были, Рыцари
ислама, с учетом их численности, способны таким натиском нейтрализовать
любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо
подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта
женщина. Женщины - его слабость. Эта ему бы очень понравилась. Она такая
красивая. Его так и тянет к женщинам. Он с грустью повернулся и пошел к
машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил.
Он стал думать о том, что бывает тоска, которую нельзя избыть даже
деньгами. Но он успокоил себя тем, что с мистером Колдуэллом у него всегда
будет много женщин. Как сказал мистер Колдуэлл: Настоящему богатству
требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И знай,
что этому клинку не придется быть в ножнах. И Франциско Браун понял, что он
нашел того единственного человека, на которого ему хотелось бы работать, и
преклонил колено перед своим господином.
С грустными мыслями Франциско сел в машину. Сейчас начнется стрельба.
Он посмотрел на мотор. Должно быть, это он заглушает звуки выстрелов. Он
опустил окно. Снова тишина. Он дал им АК-47 - превосходное боевое оружие,
может быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете.
Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик
в струящихся одеждах. На дорожке у дома лежали черномазые - вся шайка. Не
было ни крика, ни стона.
Потом из дома донесся шум. Какой-то мужской голос ворчал, что надо-де
убрать трупы. Тот, что постарше, - раскосый - отвернулся от молодого -
белого. Белый был чем-то недоволен.
- Если ты их убиваешь, то изволь убрать за собой. На кухне есть большие
мешки для мусора. Почему бы тебе не сложить их туда?
Молодой белый швырял трупы, словно пустые картонные коробки, и
складывал их в штабель, не переставая ворчать, что приходится делать грязную
работу. Пассажиры трех автомобилей теперь были сложены пирамидой.
На взгляд Франциско, тела весили от 70 до 120 килограммов. Они летали в
кучу как перышки.
- Учти, я это делаю в последний раз, - сказал белый. И тут он
повернулся к холму, словно все это время знал, что на него смотрит
Франциско. - Что, милый, тоже хочешь? - спросил он.
Франциско понял, что этот человек нужен ему так, как никто и никогда.
Ему нужен этот молодой. И старик тоже, а на десерт, полностью
удовлетворившись, он полакомится девицей. Теперь они все в его руках. И
мистер Колдуэлл, пожалуй, не станет возражать, если он прикончит их своими
руками. Затея с черными из гетто провалилась.
Как ни был Франциско Браун преисполнен благодарности к своему хозяину
за щедрое вознаграждение в Барселоне, он не стал очертя голову бросаться на
очередную жертву. Естественно, ему не составило бы никакого труда проломить
этому белому ребра, одним ударом карате. Ему доводилось из маленького
пистолета вышибать глаза у бегущей женщины с расстояния пятьдесят ярдов. Ах,
как быстро она бежала, эта женщина! Особенно после того, как выронила
младенца.
Но величайшим оружием в руках Франциско Брауна были терпение и
хладнокровие. И он усилием воли заставил себя не отступать от собственных
правил, несмотря на страстное желание разделаться с этой троицей немедленно.
Они прикончили мусор, который он насобирал в Бостоне. Двигались они просто
неподражаемо, причем с такой скоростью, что он даже не мог определить, к
какой школе единоборств они принадлежат. Ему ничего не стоит выстрелить
прямо сейчас. Но это может оказаться рискованным. Вдруг он прикончит одного,
а другие побегут, тогда ему придется гоняться за ними. Вообще неизвестно,
чего от них можно ожидать. Он не знает даже, кто они такие, а раз так, то
недолго наделать и ошибок. Они уже доказали, что не такие как все - совсем
не такие.
Конечно, если сейчас бросить в дом гранату, они скорее всего разбегутся
и он сможет воспользоваться замешательством, чтобы их перебить. Вероятно. Но
он предпочитал не полагаться на вероятность, поэтому до сих пор и жив.
К тому же сейчас он не один, у него за спиной человек, который
действительно знает, как распорядиться своей властью. А Франциско Браун
знает, как распорядиться тем, что есть у него. И он ни за что не станет
мараться в крови, если в том нет необходимости.
Так. У него уже есть кое-какое преимущество перед этими двумя,
засевшими в доме. Он знает, какую опасность они представляют. А они не
знают, насколько опасен он, как, впрочем, не знают и того, что он собирается
их убить. Они даже не знают, что он здесь. Одного этого всегда бывало
достаточно, чтобы Франциско праздновал скорую победу. Почему сейчас что-то
должно измениться? Всегда было так: он их знает, они его - нет, в результате
он их убирает. Ему повезло, что они уже себя обнаружили, а ему не пришлось
пока вступить в дело.
Он вернулся к багажнику, открыл портфель и, достав оттуда две длинные
оптические трубы, вставил их одна в другую. Потом аккуратно привинтил их к
фотокамере, которую установил на легкой, но устойчивой треноге.
В горах Пенсильвании было холодно, но свежести не чувствовалось.
Издалека, от терриконов старых угольных шахт несло таким запахом, как если
бы в центре земли тлели гнилые кофейные плантации. Маленький домик, с мирным
потрескиванием поленьев в камине гостиной, казался теплым и уютным.
Франциско Браун навел объектив на гостиную. На каминной доске стояла
фотография в рамке. Он прочел подпись фотографа в углу снимка - значит,
резкость наведена. Он направил объектив на дверь.
После этого с молниеносной скоростью и с той небрежностью, с какой
плотник вколачивает тысячный по счету гвоздь в крышу, Франциско Браун дал
выстрел из пистолета по входной двери и высадил стекло. Он сработал быстрее,
чем успело вернуться, отразившись от гор, эхо выстрелов.
Прежде, чем упал на землю последний осколок стекла, старик и молодой
уже стояли на улице, а фотоаппарат Франциско сделал двадцать пять кадров за
одну секунду. В следующую секунду он открывал дверь своего автомобиля, держа
аппарат в руке. А еще в следующую секунду он уже мчался по дороге, вдавив в
пол педаль газа.
Выехав за пределы Мак-Киспорта, он остановил машину и достал из
аппарата пленку. Все шло нормально, и он благополучно добрался до Нью-Йорка
и подъехал к дому мистера Колдуэлла. Он позвонил по телефону, чтобы
назначить встречу с мистером Колдуэллом. Временами тот называл себя
американцем, но Франциско чувствовал, что на самом деле это не так. Мистер
Колдуэлл никогда не просил обращаться к себе по имени. Эти американцы вечно
набиваются вам в друзья. За мистером Колдуэллом такого не водилось. От этого
работать на него было легко и просто. Для вас мистер Колдуэлл всегда
оставался мистером Колдуэллом и никем другим.
- Говорит Франциско Браун. Я бы хотел повидаться с мистером Колдуэллом
в удобное для него время, - произнес Франциско в трубку.
Выпуклые цифры позволяли набирать номер даже в темноте, что было крайне
существенно, ибо телефон находился в темной комнате, служившей ему
фотолабораторией в нью-йоркской квартире. Его поселил там мистер Колдуэлл на
следующий день после того, как назвал Франциско своим клинком, и велел
установить с этой квартирой прямую телефонную связь.
- Аудиенция будет вам предоставлена сегодня днем, - ответил по телефону
секретарь, и Франциско записал для себя время встречи, не придав особого
значения слову аудиенция.
Снимки у него были готовы - двадцать менее чем за одну секунду,
сделанные быстрее, чем моргает человеческий глаз или воспринимает звук
барабанная перепонка.
Однако Франциско Браун знал, что, как и во всем в нашей жизни, в
фотографировании каждой светлой полосе соответствует своя черная. Иными
словами, ничего не бывает бесплатного. Несмотря на исключительное качество
оптики его аппарата и крупный формат, условия молниеносной съемки требовали
использования такой высокочувствительной пленки, что в результате снимки
получились не лучше, чем первые фотоопыты ребенка. Впрочем, этого было
вполне достаточно для того, чтобы начать разрабатывать интересующих нас лиц,
если, конечно, мистер Колдуэлл и в самом деле так могуществен, как кажется.
Ведь в конечном счете деньги и есть власть. Чтобы установить связи и мотивы
поведения этих двоих, Франциско, естественно, прежде всего выяснит, на что
они способны, кто они такие и где их можно найти. Только подготовив
достаточно прочную почву, можно будет нанести удар. Такая основательность,
конечно, требуется только в том случае, если противник на голову выше
окружающих. С остальным человечеством можно разделаться по мановению палочки
- будь то на кладбище, в конференц-зале - словом, где угодно.
Красивое лицо Франциско Брауна в обрамлении белокурых волос хранило
спокойствие. Он смотрел, как из бачка с проявителем выползает пленка и
погружается прямо под струю воды, а потом сразу - в другой бачок - с
фиксажем, который остановит процесс проявки, с тем чтобы остановить
воздействие света на пленку. Таким образом, негативы будут закреплены. С
лучших из них он сделает отпечатки, и тогда у него будет чем заняться на
досуге - он станет рассматривать лица своих жертв. Что еще более важно,
снимки помогут ему продвинуться в деле установления их личностей.
Ему нравилось работать под музыку Баха, которая с причудливой мощью
лилась из стереодинамиков. Она придавала ему хладнокровие. И избавляла от
необходимости что-либо насвистывать. Эта музыка создавала настроение. Да,
это будет особенное дело, не какой-то обычный хлам. Он вновь подумал о том,
с какой легкостью были прикончены Рыцари ислама. Жаль, что он тогда ничего
не заснял. Но он никак не ожидал, что они потерпят неудачу. Их было так
много, правда, все неопытные. Собственно, благодаря их неопытности его выбор
и пал на них.
Негативы, которые он отобрал для печати, преподнесли ему еще один
сюрприз. Было такое впечатление, что белый смотрит прямо в камеру. Три
кадра. Крупным планом. Да нет, не может быть, это скорее всего случайность.
Нет такого человека, который успел бы заметить, что его фотографируют с
отдаленного холма, тем более после того, как только что у него выстрелом
выбили окно. Франциско доводилось видеть такие лица - как правило, на них
были написаны страх и недоумение, а голова бешено вращалась во все стороны в
поисках источника опасности. Конечно, это все благодаря тому, что камера
такая скоростная, только из-за этого могло создаться впечатление, что
мужчина смотрит прямо в объектив. Это обман зрения.
Впрочем, надо отпечатать, тогда будет виднее, даже при том, что
качество оттисков скорее всего будет неважное. На фотографии глаза будут
широко раскрыты и совсем неживые, поскольку на самом деле взгляд был
направлен в никуда. Рот наверняка будет широко разинут, потому что в минуты
панического страха люди забывают о носовом дыхании и начинают дышать через
рот. И все тело окажется напряжено, как всегда, когда человек напуган.
Корпус будет наклонен, а руки расставлены в стороны. На негативе, правда,
фигура кажется вполне собранной. Но это может быть следствием обладания
навыками рукопашного боя - владение телом, доведенное до автоматизма.
Естественно, на самом деле ни о какой собранности не может быть и речи, и
это наверняка станет видно на отпечатках.
Франциско заложил негативы в барабан, который может печатать фотографии
с еще мокрой пленки. Рядом с ним стоял чемоданчик с кодовым замком. Он
открыл его. Этот чемоданчик был не для фотопленки, он вообще не имел
отношения к фотопринадлежностям. В нем находился один-единственный бокал
уотерфордского хрусталя со слегка охлажденным красным вином. В конце концов,
для чего еще жить? Болтаться от одного убийства до другого? Почему бы в
ожидании не позволить себе насладиться Бахом и хорошим божоле?
В отличие от большинства дегустаторов вин Франциско не требовалось в
течение часа вдыхать букет, он предпочитал сразу вкусить его терпкость. И
всегда довольствовался только одним бокалом.
Барабан заворчал. Музыка Баха лилась из динамиков сквозь столетия,
красное вино ласкало язык Франциско, а потом жарко разбежалось по жилам.
Барабан щелкнул и остановился, и Франциско знал, что фотографии готовы, а у
него еще есть полбокала доброго вина.
Он точными движениями вынул три фотографии и, разложив перед собой,
зажег свет.
Тяжелый уотерфордский хрусталь с грохотом ударился об пол, но не
разбился. Вино расплескалось вокруг. Широко разинут был рот не у того, кого
он снимал, а у самого Франциско Брауна.
Он отступил на шаг от бачка с проявителем. Невероятно. Наверняка это
вышло случайно. Он усилием воли заставил себя вновь подойти к бачку.
Оттуда на него смотрело мужское лицо, взгляд его был направлен точно в
объектив. И ни малейшего страха в нем не чувствовалось, а рот оказался
плотно сжат. Лицо было худощавое и не выражало никакой враждебности; более
того, человек явно улыбался фотографу, словно угроза, которую тот
представлял его жизни, была не более чем дружеской шуткой. Франциско
внимательно рассмотрел три отпечатанные фотографии. Всюду крупным планом
красовалось это улыбающееся лицо.
Он быстро заправил в барабан все двадцать негативов. Надо посмотреть
остальные.
Он в нетерпении отбивал ногой такт. Баха он выключил, будь он неладен.
Он стал вслух поторапливать машину. Потом одернул себя - не следует все же
разговаривать с неодушевленными предметами. Он сказал себе, что Франциско
Брауна нельзя так просто вывести из равновесия. Он напомнил себе о том,
скольких людей он убил, после чего пинком послал хрустальный бокал в стену.
Наконец показались фотографии. Они были еще более ужасны, но Франциско
Браун уже был к этому готов. На первом кадре парочка была запечатлена в тот
момент, когда они выходили из дома. На втором кадре было ясно, что они уже
его учуяли. Как ни странно, но, судя по снимкам, старик двигался не хуже,
если не лучше молодого. На самом деле интереснее всего было то, как старик
смотрел в камеру. Вид у него был такой, словно он пытается определить, какая
будет погода. Абсолютно беззаботное выражение. Потом он повернулся к
молодому, чтобы понять, заметил ли он, что происходит на холме, и,
убедившись, что и тот тоже смотрит в объектив, повернулся и пошел в дом.
Следом шли три кадра с крупным планом молодого. Радостное лицо без малейших
следов страха или удивления. Идеальная резкость.
Отлично. Значит, он мудро поступил, что не напал сразу. Два самых
четких снимка, по которым можно было точнее всего определить рост и вес, он
нежноликий светловолосый парень и попросил выплатить ему гонорар. Поначалу
Харрисон Колдуэлл не поверил, что убийцей мог оказаться такой смазливый
молодой человек. Портье принял его за проститутку в штанах - из тех, которых
любят голубые, настолько он был хорош собой. Но что-то в облике этого парня
безошибочно говорило о том, что дело сделал именно он.
- Я обещал сто тысяч долларов, - сказал Колдуэлл. - Я был неправ. Я дам
вам четыреста тысяч - сто тысяч сейчас и триста тысяч немного погодя, причем
в золотых слитках.
- Эти триста тысяч - за что?
- За то, что вы никогда больше не будете работать ни на кого другого.
Вы теперь мой клинок.
Он дал молодому человеку время подумать. Колдуэлл понимал, что
человеку, способному на такую жестокость, ничего не стоить убить его за
подобное предложение. Но зато, если он согласится, у Харрисона Колдуэлла
будет настоящий меч.
- Согласен, - сказал Франциско Браун. И как только Харрисон Колдуэлл
выяснил, что недостающим элементом является уран, у Франциско Брауна
появилась работа. Причем довольно тонкая работа. Впрочем, он с такой же
легкостью умел вынуть у человека глаза, как и помочь кому-либо уснуть.
Франциско Браун мог убить любого человека в любом месте и в любое время,
причем сделать это так, что не подкопаешься. Накануне того дня, как в
плавильне Колдуэлла потекли первые реки золота, Франциско Браун устранил
единственную ниточку, связывавшую грузовики с ураном и его хозяина. Это он
придумал нанять для убийства шоферов головореза, а потом убрать и его. Он
был настоящим гением убийств, и хотя Франциско не любил говорить о себе, из
обрывочных разговоров Колдуэлл знал, что самим происхождением ему
предначертано воспринимать убийство как нечто совершенно естественное. Он
был внуком нацистского военного преступника, который удрал в Уругвай и
поступил там на службу в полицию. Юный Франциско тоже пошел в полицию и
сформировал там отряд, который действовал с такой жестокостью, что перед ним
бледнели настоящие террористы. Но, как ни странно, в один прекрасный день
Франциско присоединился к партизанам. Он объяснил это так: Там можно было
убивать вообще без всяких правил.
Колдуэлл не стал допытываться. И вот сегодня у него в руках триста
тысяч долларов золотом, приготовленных для Франциско. Но всякий раз мысль о
том, что с Франциско надо расплатиться - будь то гонорар или премиальные, -
повергала его в такой страх, что у него потели ладони.
- Мистер Колдуэлл, - сказал Франциско, входя в кабинет.
- Франциско, - отозвался Колдуэлл и выпрямил спину, словно сидел не в
кресле, а на троне.
У Харрисона Колдуэлла для Франциско были готовы маленькие плоские
слитки с клеймом фирмы. В виде золотых слитков триста тысяч долларов
занимали меньше места, чем книга учета на его столе розового дерева.
Франциско бросил взгляд на золото и щелкнул каблуками. Что если
когда-нибудь этот смазливый мальчик повернется против меня? - подумал
Колдуэлл.
- Франциско, - заговорил он, - у нас возникли кое-какие проблемы. По
моим сведениям, какие-то люди на ядерном объекте в Мак-Киспорте в
Пенсильвании близки к тому, чтобы выйти на след. Было бы желательно,
Франциско, раз уж мы не в силах уничтожить след полностью, ликвидировать
тех, кто может на него напасть.
И Колдуэлл объяснил, что согласно его данным начальница службы
безопасности обнаружила накладные, которые вели к тем грузовикам и из
которых следует, что машины шли не порожняком, а с грузом. С ней были двое
мужчин, явно неординарных физических данных.
- Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание
общественности.
- Так точно, мистер Колдуэлл.
- Ты ничего не имеешь против убийства женщины?
- Я обожаю женщин, - сказал Франциско Браун и улыбнулся. - Я очень
люблю женщин.
Гордым и неприступным Рыцарям ислама не понравилась идея устранения
женщины. Или желтолицего. С белым все будет в порядке - с ним они
разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем танцевальном зале в
Бостоне, прокатился смех. Этот похожий на голубого белый парень предлагает
солидный куш за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые Рыцари
пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к ним
заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить
всех евреев, а потом и остальных белых. Да, Гитлер был человек. Все эти
эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря...
Когда какие-то евреи расценили их заявление как злобное и
антисемитское, газета ринулась в атаку на евреев. В конце концов, теперь
черные были официально угнетаемым меньшинством. О евреях никто не говорит.
Теперь проблемы у черных. И газета объявила Рыцарей ислама общественным
движением прогрессивной направленности.
Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу
и восемьдесят тысяч по выполнении работы. Они знали, как они поступят. Они
возьмут эту тысячу, пришьют тех троих - включая желтого и бабу, потом
получат свои восемьдесят тысяч, после чего уберут соглядатая, а может, и
самого заказчика.
Правда, кое-кто из них считал, что его можно и оставить - уж больно
хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно женщин, и держали их под
замком. Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни с каким арабским или
подлинным исламским движением они не имели ничего общего, хотя попытки
установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на
языке полиции это была кража со взломом. Сами же они назвали это попыткой
глубже постигнуть смысл молитвы.
И снова местная газета подослала к ним корреспондента, который и на
этот раз усмотрел в них юношескую цельность. Когда же из стенного шкафа
раздался стук, он спросил, что это означает.
- Она хочет кушать. Люди говорят - мы обращаем кого-то в рабство. Нам
ведь надо их кормить. Нам надо их одевать. Черт, собаку держать - и то
лучше, - с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам -
идейный лидер шайки.
В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина.
И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не
встретив ни в ком понимания, борется за свободное предпринимательство.
Статья призывала к диалогу между Рыцарями и общественными лидерами. Об
отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у
него на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей мечети ливанских
суннитов. У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные
подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он
писал о мужестве чернокожих молодых людей, у которых хватает сил
противостоять угнетению и нападкам со стороны общины.
Франциско Браун понимал, кого он покупает. Он покупает дешевых убийц.
Они, вероятнее всего, сперва потренировались на родственничках, потом на
соседях, а уж потом вышли на большую дорогу. Браун понимал, что на любого
судью, который отважился бы освободить этих ребят из-под стражи и вернуть в
общину, ляжет ответственность за столько черных жизней, скольких нет на
совести у Ку-Клукс-Клана за всю историю кровавых судов Линча рубежа
столетия.
Франциско Брауну было на это наплевать. Он много раз видел подобную
шушеру в трущобах - не только в Америке. Из них даже повстанцы не
получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию
в Америке, он не стал бы прибегать к этим типам, он обратился бы к среднему
классу чернокожих, к тем, кто борется за право построить собственный дом и
отдать детей в школу. Вот кто настоящие бойцы. А эти - просто мусор. Но
сейчас ему нужен мусор. И как можно больше.
- Я хочу, чтоб вы устроили резню, - сказал Франциско.
- Надо посмотреть на зелененькие, парень.
- Разумеется, - ответил Франциско.
Он заметил, как один бочком подобрался к нему. Тому, кто хочет иметь
дело с такого рода публикой, надлежит знать, что для них тысяча долларов
сразу значит гораздо больше, нежели целое царство - но потом. Не исключено,
что они подумывали сейчас об ограблении, а может, и об изнасиловании. При
взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили в
голову.
Франциско ласково улыбнулся и точным, отработанным движением направил
Беретту 25-го калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после
чего немедля всадил туда пулю. С черного, как асфальт, лица на него
осклабился ряд жемчужных зубов.
Хотя штаны парня сейчас же набухли от крови, лицо его еще не в полной
мере отражало боль. Кто-кто, а Франциско знал, что нелепая ухмылка - это
лишь самая первая реакция, означающая еще неверие в то, что произошло. Но
Рыцари ислама поняли, что имеют дело не с социальным работником и не с
репортером, и ввечеру они уже сидели по трем машинам.
В Нью-Джерси они сделали остановку на какой-то ферме, где в ожидании
Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу.
- Пошевеливайтесь, - сказал Франциско, появившись в дверях.
В Пенсильвании парни, сидевшие в трех машинах, пожаловались, что не
развлекаются вот уже пятнадцать часов. Это были уже симптомы игры на
попятную. Франциско попросил, чтобы кто-нибудь один составил список того,
что им нужно. Они выбрали для этого своего предводителя-имама. Франциско
учтиво выслушал все претензии, после чего двумя выстрелами выбил ему глаза.
После этого три машины больше не останавливались до самого пригорода
Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл.
Только здесь Франциско выложил на капот автоматы, мачехе, пистолеты и
несколько гранат. Сопливые Рыцари поверить не могли своему счастью. Они не
только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки.
- Все заряжено, - сказал Франциско. - Вон в том доме, - он показал на
загородный дом, в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом
сидят три фигуры, - находятся трое безоружных людей. У меня же, напротив,
есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих
их вас. Кого именно - я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных
людей, которые ничего вам не сделали, или я, для которого не будет большего
удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте.
И он ласково улыбнулся. Рыцарям ислама понадобилось для принятия
решения менее секунды. Издав клич интифады, они сгребли оружие и с воплями
бросились к домику посреди небольшой долины.
Франциско Браун знал, что такого рода массовую атаку ничем нельзя
остановить. Он это видел не раз. Какими бы плохими они ни были, Рыцари
ислама, с учетом их численности, способны таким натиском нейтрализовать
любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо
подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта
женщина. Женщины - его слабость. Эта ему бы очень понравилась. Она такая
красивая. Его так и тянет к женщинам. Он с грустью повернулся и пошел к
машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил.
Он стал думать о том, что бывает тоска, которую нельзя избыть даже
деньгами. Но он успокоил себя тем, что с мистером Колдуэллом у него всегда
будет много женщин. Как сказал мистер Колдуэлл: Настоящему богатству
требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И знай,
что этому клинку не придется быть в ножнах. И Франциско Браун понял, что он
нашел того единственного человека, на которого ему хотелось бы работать, и
преклонил колено перед своим господином.
С грустными мыслями Франциско сел в машину. Сейчас начнется стрельба.
Он посмотрел на мотор. Должно быть, это он заглушает звуки выстрелов. Он
опустил окно. Снова тишина. Он дал им АК-47 - превосходное боевое оружие,
может быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете.
Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик
в струящихся одеждах. На дорожке у дома лежали черномазые - вся шайка. Не
было ни крика, ни стона.
Потом из дома донесся шум. Какой-то мужской голос ворчал, что надо-де
убрать трупы. Тот, что постарше, - раскосый - отвернулся от молодого -
белого. Белый был чем-то недоволен.
- Если ты их убиваешь, то изволь убрать за собой. На кухне есть большие
мешки для мусора. Почему бы тебе не сложить их туда?
Молодой белый швырял трупы, словно пустые картонные коробки, и
складывал их в штабель, не переставая ворчать, что приходится делать грязную
работу. Пассажиры трех автомобилей теперь были сложены пирамидой.
На взгляд Франциско, тела весили от 70 до 120 килограммов. Они летали в
кучу как перышки.
- Учти, я это делаю в последний раз, - сказал белый. И тут он
повернулся к холму, словно все это время знал, что на него смотрит
Франциско. - Что, милый, тоже хочешь? - спросил он.
Франциско понял, что этот человек нужен ему так, как никто и никогда.
Ему нужен этот молодой. И старик тоже, а на десерт, полностью
удовлетворившись, он полакомится девицей. Теперь они все в его руках. И
мистер Колдуэлл, пожалуй, не станет возражать, если он прикончит их своими
руками. Затея с черными из гетто провалилась.
Как ни был Франциско Браун преисполнен благодарности к своему хозяину
за щедрое вознаграждение в Барселоне, он не стал очертя голову бросаться на
очередную жертву. Естественно, ему не составило бы никакого труда проломить
этому белому ребра, одним ударом карате. Ему доводилось из маленького
пистолета вышибать глаза у бегущей женщины с расстояния пятьдесят ярдов. Ах,
как быстро она бежала, эта женщина! Особенно после того, как выронила
младенца.
Но величайшим оружием в руках Франциско Брауна были терпение и
хладнокровие. И он усилием воли заставил себя не отступать от собственных
правил, несмотря на страстное желание разделаться с этой троицей немедленно.
Они прикончили мусор, который он насобирал в Бостоне. Двигались они просто
неподражаемо, причем с такой скоростью, что он даже не мог определить, к
какой школе единоборств они принадлежат. Ему ничего не стоит выстрелить
прямо сейчас. Но это может оказаться рискованным. Вдруг он прикончит одного,
а другие побегут, тогда ему придется гоняться за ними. Вообще неизвестно,
чего от них можно ожидать. Он не знает даже, кто они такие, а раз так, то
недолго наделать и ошибок. Они уже доказали, что не такие как все - совсем
не такие.
Конечно, если сейчас бросить в дом гранату, они скорее всего разбегутся
и он сможет воспользоваться замешательством, чтобы их перебить. Вероятно. Но
он предпочитал не полагаться на вероятность, поэтому до сих пор и жив.
К тому же сейчас он не один, у него за спиной человек, который
действительно знает, как распорядиться своей властью. А Франциско Браун
знает, как распорядиться тем, что есть у него. И он ни за что не станет
мараться в крови, если в том нет необходимости.
Так. У него уже есть кое-какое преимущество перед этими двумя,
засевшими в доме. Он знает, какую опасность они представляют. А они не
знают, насколько опасен он, как, впрочем, не знают и того, что он собирается
их убить. Они даже не знают, что он здесь. Одного этого всегда бывало
достаточно, чтобы Франциско праздновал скорую победу. Почему сейчас что-то
должно измениться? Всегда было так: он их знает, они его - нет, в результате
он их убирает. Ему повезло, что они уже себя обнаружили, а ему не пришлось
пока вступить в дело.
Он вернулся к багажнику, открыл портфель и, достав оттуда две длинные
оптические трубы, вставил их одна в другую. Потом аккуратно привинтил их к
фотокамере, которую установил на легкой, но устойчивой треноге.
В горах Пенсильвании было холодно, но свежести не чувствовалось.
Издалека, от терриконов старых угольных шахт несло таким запахом, как если
бы в центре земли тлели гнилые кофейные плантации. Маленький домик, с мирным
потрескиванием поленьев в камине гостиной, казался теплым и уютным.
Франциско Браун навел объектив на гостиную. На каминной доске стояла
фотография в рамке. Он прочел подпись фотографа в углу снимка - значит,
резкость наведена. Он направил объектив на дверь.
После этого с молниеносной скоростью и с той небрежностью, с какой
плотник вколачивает тысячный по счету гвоздь в крышу, Франциско Браун дал
выстрел из пистолета по входной двери и высадил стекло. Он сработал быстрее,
чем успело вернуться, отразившись от гор, эхо выстрелов.
Прежде, чем упал на землю последний осколок стекла, старик и молодой
уже стояли на улице, а фотоаппарат Франциско сделал двадцать пять кадров за
одну секунду. В следующую секунду он открывал дверь своего автомобиля, держа
аппарат в руке. А еще в следующую секунду он уже мчался по дороге, вдавив в
пол педаль газа.
Выехав за пределы Мак-Киспорта, он остановил машину и достал из
аппарата пленку. Все шло нормально, и он благополучно добрался до Нью-Йорка
и подъехал к дому мистера Колдуэлла. Он позвонил по телефону, чтобы
назначить встречу с мистером Колдуэллом. Временами тот называл себя
американцем, но Франциско чувствовал, что на самом деле это не так. Мистер
Колдуэлл никогда не просил обращаться к себе по имени. Эти американцы вечно
набиваются вам в друзья. За мистером Колдуэллом такого не водилось. От этого
работать на него было легко и просто. Для вас мистер Колдуэлл всегда
оставался мистером Колдуэллом и никем другим.
- Говорит Франциско Браун. Я бы хотел повидаться с мистером Колдуэллом
в удобное для него время, - произнес Франциско в трубку.
Выпуклые цифры позволяли набирать номер даже в темноте, что было крайне
существенно, ибо телефон находился в темной комнате, служившей ему
фотолабораторией в нью-йоркской квартире. Его поселил там мистер Колдуэлл на
следующий день после того, как назвал Франциско своим клинком, и велел
установить с этой квартирой прямую телефонную связь.
- Аудиенция будет вам предоставлена сегодня днем, - ответил по телефону
секретарь, и Франциско записал для себя время встречи, не придав особого
значения слову аудиенция.
Снимки у него были готовы - двадцать менее чем за одну секунду,
сделанные быстрее, чем моргает человеческий глаз или воспринимает звук
барабанная перепонка.
Однако Франциско Браун знал, что, как и во всем в нашей жизни, в
фотографировании каждой светлой полосе соответствует своя черная. Иными
словами, ничего не бывает бесплатного. Несмотря на исключительное качество
оптики его аппарата и крупный формат, условия молниеносной съемки требовали
использования такой высокочувствительной пленки, что в результате снимки
получились не лучше, чем первые фотоопыты ребенка. Впрочем, этого было
вполне достаточно для того, чтобы начать разрабатывать интересующих нас лиц,
если, конечно, мистер Колдуэлл и в самом деле так могуществен, как кажется.
Ведь в конечном счете деньги и есть власть. Чтобы установить связи и мотивы
поведения этих двоих, Франциско, естественно, прежде всего выяснит, на что
они способны, кто они такие и где их можно найти. Только подготовив
достаточно прочную почву, можно будет нанести удар. Такая основательность,
конечно, требуется только в том случае, если противник на голову выше
окружающих. С остальным человечеством можно разделаться по мановению палочки
- будь то на кладбище, в конференц-зале - словом, где угодно.
Красивое лицо Франциско Брауна в обрамлении белокурых волос хранило
спокойствие. Он смотрел, как из бачка с проявителем выползает пленка и
погружается прямо под струю воды, а потом сразу - в другой бачок - с
фиксажем, который остановит процесс проявки, с тем чтобы остановить
воздействие света на пленку. Таким образом, негативы будут закреплены. С
лучших из них он сделает отпечатки, и тогда у него будет чем заняться на
досуге - он станет рассматривать лица своих жертв. Что еще более важно,
снимки помогут ему продвинуться в деле установления их личностей.
Ему нравилось работать под музыку Баха, которая с причудливой мощью
лилась из стереодинамиков. Она придавала ему хладнокровие. И избавляла от
необходимости что-либо насвистывать. Эта музыка создавала настроение. Да,
это будет особенное дело, не какой-то обычный хлам. Он вновь подумал о том,
с какой легкостью были прикончены Рыцари ислама. Жаль, что он тогда ничего
не заснял. Но он никак не ожидал, что они потерпят неудачу. Их было так
много, правда, все неопытные. Собственно, благодаря их неопытности его выбор
и пал на них.
Негативы, которые он отобрал для печати, преподнесли ему еще один
сюрприз. Было такое впечатление, что белый смотрит прямо в камеру. Три
кадра. Крупным планом. Да нет, не может быть, это скорее всего случайность.
Нет такого человека, который успел бы заметить, что его фотографируют с
отдаленного холма, тем более после того, как только что у него выстрелом
выбили окно. Франциско доводилось видеть такие лица - как правило, на них
были написаны страх и недоумение, а голова бешено вращалась во все стороны в
поисках источника опасности. Конечно, это все благодаря тому, что камера
такая скоростная, только из-за этого могло создаться впечатление, что
мужчина смотрит прямо в объектив. Это обман зрения.
Впрочем, надо отпечатать, тогда будет виднее, даже при том, что
качество оттисков скорее всего будет неважное. На фотографии глаза будут
широко раскрыты и совсем неживые, поскольку на самом деле взгляд был
направлен в никуда. Рот наверняка будет широко разинут, потому что в минуты
панического страха люди забывают о носовом дыхании и начинают дышать через
рот. И все тело окажется напряжено, как всегда, когда человек напуган.
Корпус будет наклонен, а руки расставлены в стороны. На негативе, правда,
фигура кажется вполне собранной. Но это может быть следствием обладания
навыками рукопашного боя - владение телом, доведенное до автоматизма.
Естественно, на самом деле ни о какой собранности не может быть и речи, и
это наверняка станет видно на отпечатках.
Франциско заложил негативы в барабан, который может печатать фотографии
с еще мокрой пленки. Рядом с ним стоял чемоданчик с кодовым замком. Он
открыл его. Этот чемоданчик был не для фотопленки, он вообще не имел
отношения к фотопринадлежностям. В нем находился один-единственный бокал
уотерфордского хрусталя со слегка охлажденным красным вином. В конце концов,
для чего еще жить? Болтаться от одного убийства до другого? Почему бы в
ожидании не позволить себе насладиться Бахом и хорошим божоле?
В отличие от большинства дегустаторов вин Франциско не требовалось в
течение часа вдыхать букет, он предпочитал сразу вкусить его терпкость. И
всегда довольствовался только одним бокалом.
Барабан заворчал. Музыка Баха лилась из динамиков сквозь столетия,
красное вино ласкало язык Франциско, а потом жарко разбежалось по жилам.
Барабан щелкнул и остановился, и Франциско знал, что фотографии готовы, а у
него еще есть полбокала доброго вина.
Он точными движениями вынул три фотографии и, разложив перед собой,
зажег свет.
Тяжелый уотерфордский хрусталь с грохотом ударился об пол, но не
разбился. Вино расплескалось вокруг. Широко разинут был рот не у того, кого
он снимал, а у самого Франциско Брауна.
Он отступил на шаг от бачка с проявителем. Невероятно. Наверняка это
вышло случайно. Он усилием воли заставил себя вновь подойти к бачку.
Оттуда на него смотрело мужское лицо, взгляд его был направлен точно в
объектив. И ни малейшего страха в нем не чувствовалось, а рот оказался
плотно сжат. Лицо было худощавое и не выражало никакой враждебности; более
того, человек явно улыбался фотографу, словно угроза, которую тот
представлял его жизни, была не более чем дружеской шуткой. Франциско
внимательно рассмотрел три отпечатанные фотографии. Всюду крупным планом
красовалось это улыбающееся лицо.
Он быстро заправил в барабан все двадцать негативов. Надо посмотреть
остальные.
Он в нетерпении отбивал ногой такт. Баха он выключил, будь он неладен.
Он стал вслух поторапливать машину. Потом одернул себя - не следует все же
разговаривать с неодушевленными предметами. Он сказал себе, что Франциско
Брауна нельзя так просто вывести из равновесия. Он напомнил себе о том,
скольких людей он убил, после чего пинком послал хрустальный бокал в стену.
Наконец показались фотографии. Они были еще более ужасны, но Франциско
Браун уже был к этому готов. На первом кадре парочка была запечатлена в тот
момент, когда они выходили из дома. На втором кадре было ясно, что они уже
его учуяли. Как ни странно, но, судя по снимкам, старик двигался не хуже,
если не лучше молодого. На самом деле интереснее всего было то, как старик
смотрел в камеру. Вид у него был такой, словно он пытается определить, какая
будет погода. Абсолютно беззаботное выражение. Потом он повернулся к
молодому, чтобы понять, заметил ли он, что происходит на холме, и,
убедившись, что и тот тоже смотрит в объектив, повернулся и пошел в дом.
Следом шли три кадра с крупным планом молодого. Радостное лицо без малейших
следов страха или удивления. Идеальная резкость.
Отлично. Значит, он мудро поступил, что не напал сразу. Два самых
четких снимка, по которым можно было точнее всего определить рост и вес, он