Сапир Р. Потерянное прошлое

-- Он совсем не идиотский, -- возразил младший помощник. -- Это образ
жизни. Это религия. Как любая другая религия.
Лоцману порта было слегка за шестьдесят, у него были седые волосы и
проницательные голубые глаза. Он был в лучшей физической форме, чем его
помощник, хотя тому было всего лишь двадцать с небольшим.
Лоцман Кол Питерс защелкнул пряжку пристяжного ремня и взглядом показал
своему помощнику, чтобы сделал то же самое. Питерс знал, что его помощник --
мальчик неплохой, работает серьезно и ответственно, но только слишком уж
много беспокоится по всякому поводу. Он часто говорил помощнику: "Пусть то,
что ты делаешь, будет для тебя не безразлично, но не надо так беспокоиться.
Лишнее беспокойство тебе никогда и ничем не поможет".
Он решил, что его советы подействовали на мальчугана, когда увидел, что
тот стал беспокоиться меньше. Одновременно с этим оказалось, что у помощника
не стало денег даже на обед, и Питерс спросил его, в чем дело. Если у
кого-то из его подчиненных в порту возникали какие-либо проблемы, он хотел
знать об этом, чтобы эти проблемы не возникли вдруг в процессе проведения в
порт какого-нибудь танкера размером с целый город.
Тогда-то он и узнал про "Братство Сильных".
-- Сынок, -- сказал тогда Питерс. -- Я не встреваю ни в чьи религиозные
убеждения. Как человек придет к Богу -- это его личное дело. Но эти люди --
мошенники.
-- Иисуса в свое время тоже называли мошенником, -- ответил младший
помощник.
Его звали Артур, он в свое время окончил Академию Береговой охраны,
отслужил, а после демобилизации пришел на работу в порт.
-- Но Иисус не занимался коммерческими операциями.
-- А что такое, по-вашему, Ватикан? Приют для бедных?
-- Но католическая церковь содержит больницы и школы. А "Братство
Сильных" становится все дороже и дороже с переходом в каждый следующий
класс.
-- Это не классы. Это уровни. Если бы вы вступили, вы бы сами увидели.
Ваша жизнь сама собой поднялась бы на новый более высокий уровень. Вы были
бы постоянно счастливы, -- сказал Артур.
-- Сынок, -- ответил ему Питерс, -- в тот день, когда я почувствую, что
постоянно счастлив, я сам себя отправлю в психушку.
-- Счастье -- это то, что вам назначено в жизни. А то, что вы имеете,
вы имеете лишь потому, что отрицательные силы убедили вас в том, что это ваш
удел.
И как бы Кол Питерс ни пытался переубедить юношу, Артур на все находил
ответ. А потом, в один прекрасный день, он исчез, сказав, что собирается
последовать за своим лучшим "я", а потом столь же мистическим образом
появился вновь. Кол чуть было не отказал ему в восстановлении на работе в
команде лоцманов порта. Но все-таки мальчуган ему нравился. И, против
собственных убеждении, он снова принял Артура на работу.
-- Но больше не убегай, не предупредив меня заранее. У нас тут
серьезная работа -- мы проводим в порт корабли, а не торгуем карандашами на
углу. К нам в порт заходят очень крупные корабли. И "Персия-Сауд Мару" --
самый крупный из них.
-- Это было в последний раз, -- пообещал Артур. Самолет был маленький,
но Кол Питерс любил маленькие самолеты. Он лучше чувствовал и ветер, и море,
когда они находились в воздухе, направляясь на "Персию-Сауд".
-- А что все-таки они там натворили на Багамах? Я слышал, там вышла
какая-то заварушка. Вроде как восстание.
-- Когда люди хотят быть свободными, другие это всегда называют
заварушкой, -- заметил Артур. -- Когда людям надоедает со всем этим
мириться. Когда люди готовы драться ради того, чтобы отстоять все святое и
доброе.
-- Итак, ты теперь заделался революционером, да? -- поинтересовался
Питерс.
-- Единственная революция, которая меня интересует, это та, что внутри
меня самого.
-- Так чем же ты там занимался?
-- Я научился любить то, что хорошо, и ненавидеть то, что плохо.
-- А кто принимает решения, что плохо и что хорошо?
-- Это очевидно, -- заявил Артур.
Он смотрел прямо перед собой, взгляд его упирался в облака. Самолет был
маленький, и можно было смотреть вперед через плечо пилота. Вибрация от
работающих двигателей передавалась креслам.
-- Что ж, значит, ты меня в чем-то опередил, сынок. Потому что чем
старше я становлюсь, тем менее очевидным это для меня становится.
-- Если вы избавитесь от своих отрицательных импульсов, то все станет
очевидным.
-- И каким же скучным тогда станет этот мир, черт возьми, -- сказал
Питерс.
Пилот самолета рассмеялся. И вся команда тоже. И лишь когда далеко
впереди показалась громада "Персии-Сауд Мару", команда перестала смеяться
над бедным Артуром, стойко сносившим насмешки. Он чувствовал, что может
вынести все что угодно. Он знал о том, что есть единственный верный путь, а
они не знали. Кроме того, многие из них умрут в самом ближайшем будущем, а
он -- нет.
Это будет не убийство. Убийство -- это когда гибнут невинные люди. Но
на Багамах, прослушав совершенно бесплатный курс, поднявший его на такие
высоты, где он мог сам контролировать собственную судьбу, он узнал, что
несовершение дурных поступков само по себе еще не делает людей невинными.
Человек невинен только в том случае, если он содействует положительным
силам Вселенной. А если вокруг вас зло и вы действуете в этой системе зла,
то вы становитесь столь же виновными, как и президент Соединенных Штатов.
Летчик, пилотировавший самолет, кружился над "Персией-Сауд Мару",
выискивая местечко на поверхности моря подальше от ее кильватера, где под
водой играли такие течения, что самолет тут же засосало бы в воронку. В
некоторых морях приходилось часами кружиться над морем, пока
исследовательские суда, которые сейчас как раз спускались на воду с палубы
высотой в многоэтажный дом, не отыщут безопасное местечко, где самолет мог
приводниться.
Сегодня море было спокойно, и такое место нашлось довольно быстро.
Самолет благополучно сел на воду. Буксиры чуть поменьше эсминцев, но
побольше катеров береговой охраны, подтянули самолет к борту танкера, и
лоцман вместе со своей командой поднялись на борт. Артур шел вместе с Колом
Питерсом.
Еще до того, как буксиры подошли к борту "Персии-Сауд Мару", лоцман,
вся команда и их багаж подверглись досмотру. Это было сделано в соответствии
с протоколом, согласно которому ни люди, ни суда, не прошедшие такой
досмотр, не допускались до огромного танкера.
В чемодане у Кола Питерса была смена белья на четыре дня, фотография
жены и лоцманские карты.
У Артура Дэниела в багаже были учебники двенадцатого уровня "Братства
Сильных", смена белья на четыре дня и красный пластмассовый водяной
пистолет. Заряженный.
-- Это мой, -- пояснил Артур, не давая судовому инспектору прикоснуться
к пистолету.
-- Ладно, пусть остается, раз стреляет не пулями, -- снисходительно
сказал инспектор.
-- Что ж, я рад видеть, что у тебя в жизни наконец-то появились хоть
какие-то маленькие радости, -- заметил Кол.
Но одновременно с этим он обратил внимание и на то, что у Артура
оказалась при себе и упаковка таблеток от головной боли. Никогда раньше за
Артуром ничего подобного не водилось. Кол, к своему облегчению, увидел, что
в упаковке всего одна таблетка. Это хорошо -- по крайней мере, Артур не
пристрастился ни к какой химии.
Люди, пристрастившиеся к. наркотикам или алкоголю, все равно, обычно
старались иметь при себе достаточный запас зелья. И за этим Кол Питерс
научился следить уже давно. Потому что, когда ведешь в порт такое массивное
судно, как "Персия-Сауд Мару", то затормозить его ход, а тем более повернуть
вспять возможности не больше, чем изменить направление полета пули. "Персия"
уступала в скорости другим судам, но превосходила их размерами, а потому Кол
не мог позволить себе рисковать.
Бортовые краны подняли на борт буксиры. Но сегодня судно сидело
достаточно низко и подъем занял немного времени. Танкер был нагружен
аравийской нефтью. Судно отошло от берегов Аравийского полуострова месяц
назад, имея такой запас нефти, что если бы ее выплеснули на рынок всю сразу,
то это бы выбило последние подпорки из-под и так уже неустойчивых цен на
нефть. Но эта нефть была продана уже годы назад по договору с крупными
нефтяными компаниями, которые теперь в течение нескольких месяцев будут
разгружать судно в порту Байонн, штат Нью-Джерси.
Весь порт с нетерпением ждал прибытия груза.
Колу Питерсу нравилась "Персия-Сауд". На большинстве судов ощущаешь
качку. Палуба "Персии" вряд ли раскачивалась сильнее, чем тротуар в штате
Миссури.
Кол не стал приступать к своим прямым обязанностям сразу по восшествии
на борт. Сначала он провел собрание своей команды. В команде были навигатор,
инженер, младшие помощники и еще несколько человек -- все, кто разрабатывал
процедуру входа судна в порт. Для того, чтобы остановить судно, надо было
начать сбрасывать ход рано утром, а потом каждый час тщательно проверять
скорость судна и расстояние до берега. Если, когда покажется береговая
линия, скорость "Персии-Сауд" будет больше двух узлов, никакая сила на земле
не предотвратит крушение в порту. Но если скорость упадет еще ниже, то судно
может оказаться во власти прибрежных течений, и тогда пройдет целый день,
прежде чем вновь удастся взять судно под контроль. Танкер был очень
чувствительным созданием -- • прямо пропорционально массе.
Артур Дэниел вызвался работать в первый день, и Кол очень обрадовался
этому. Это доказывало, что, несмотря на все странности, мальчугану
по-прежнему небезразлична его работа. А для Кола Питерса это всегда было
главным в людях.
Питерс очень порадовался тому, что принял решение снова взять мальчика
на работу, несмотря на его самовольный отпуск, и радовался до тех самых пор,
пока Артур Дэниел не положил на стол капитана водяной пистолетик.
-- Послушай, Артур, если капитан увидит, что мы тут играем в игрушки,
он развернет судно и отправит его назад к берегам Аравии, -- сказал Питерс.
Он увидел, как дуло маленького красного пластмассового пистолета
посмотрело ему прямо в лицо. Он увидел, как Артур нажал на курок. Он увидел,
как в лицо ему направилась струйка жидкости. Ах, вот как. Придется Артура
уволить, если бы, конечно, этот добрый дядя не был так добр и не дал ему
поиграть блестящую серебряную монетку. Он даже разрешил ему сунуть монетку в
рот. Как здорово! Мама никогда не позволяла Колу ничего брать в рот, а этот
дядя разрешил. И все, что Колу надо было делать, это тихо сидеть в этой
комнате и, если кто-нибудь войдет, то просто кивать головой.
-- Просто кивай, -- повторил Артур. -- Хороший мальчик. Ты очень
хороший мальчик. Вот прекрасно.
В первый момент, увидев, что мистер Питерс ведет себя как ребенок,
Артур Дэниел впервые усомнился в том, что поступает правильно. Но такова
мудрость "Братства Сильных", что они предусмотрели и это.
-- Чувство вины -- это пережиток ваших старых привычек, -- сказали ему.
-- Вам постоянно внушали чувство вины, чтобы вы были таким, как все. Чувство
вины -- это старинное средство, как заставить людей повиноваться. А мы
открыли новый, положительный способ действия.
Но сейчас, сколько бы он ни концентрировал свое внимание на
положительной сущности, он не мог полностью избавиться от чувства вины. А
впереди было еще пять дней. На третий день запасной лоцман спросил его,
почему они не начали сбрасывать ход. На четвертый день он грозно потребовал
ответа и заявил, что Артур сумасшедший, раз хочет застрелить его из водяного
пистолета. Теперь на руках у Артура было двое взрослых мужчин, причем оба
были настолько неразумны, что не умели не мочиться в штаны. В последний день
сам капитан понял, что что-то не так и самолично взошел на мостик. Но было
уже поздно.
-- Что ты наделал? -- закричал он. -- Как тебе такое взбрело в голову?
Но Артур Дэниел в ответ только улыбнулся. Он уже принял таблетку,
которую ему вручил мистер Доломо, самый прекрасный человек на земле. Он
вручил ему таблетку лично перед строем Воителей Зора, салютовавших той
священной миссии, которую ему предстояло исполнить.
Но в отличие от Артура Дэниела, капитана не волновали взрослые мужчины,
у которых штаны плохо пахли, его даже не волновало то, что скоро ему
придется волноваться еще и о штанишках Артура Дэниела. У него было судно,
направляющееся в Байонн, штат Нью-Джерси, и не было никакой возможности ни
остановить его, ни отвернуть в сторону раньше, чем весь город окажется
покрытым толстым слоем нефти.
В Вашингтоне президент призвал к себе Смита, чтобы тот присутствовал
при телефонном разговоре, и добавил, что старик-азиат пока не нужен.
-- У нас эта... эта Беатрис опять на проводе, -- сообщил президент.
Ладонью он прикрывал трубку.
-- Что она говорит?
-- Говорит, что мы сами виноваты, -- ответил президент и кивком головы
показал на другой аппарат. Смит снял трубку.
-- Мне не нравится причинять боль невинным людям. Я ничего не имею
против американского народа, господин президент. Я сама американка. Но то,
что сегодня произойдет в Байонне, Нью-Джерси, целиком и полностью ляжет на
вашу совесть.
-- А что там произойдет, ваше величество? -- спросил президент.
-- Это ваша вина -- то, что там произойдет. Отзовите законопроект,
ограничивающий свободу вероисповедания, пока можно предотвратить новые
последствия.
-- Если я отзову законопроект, то что именно прекратите вы, ваше
величество?
-- То, чему суждено случиться, уже не может быть предотвращено. Ни я,
ни вы этого не можем сделать. И вот что я вам хочу сказать. Когда вам снова
захочется причинить боль прекрасной, очаровательной, добропорядочной
женщине, подумайте о Байонне, Нью-Джерси. А сейчас я бы советовала вам
эвакуировать всех жителей города.
И трубка замолчала.
-- Готовы ли наши советники к тому, чтобы начать вторжение на
Харбор-Айленд? -- спросил Смит.
-- Почти готовы, -- сообщил президент. -- Нам осталось только снабдить
их всех защитными костюмами. Это нас немножко задержало. Что там обнаружили
ученые?
-- Пока ничего. Они пока не прикасаются к веществу даже в резиновых
защитных костюмах. Экспериментируют на животных, но на них, похоже, вещество
действует не так, как на людей. Чиун говорит -- а он по-своему, каким-то
странным образом, знает о человеческом теле что-то такое, чего мы не знаем,
-- так вот, он говорит, что вещество, возможно, лишает человека только
памяти о том, чему он научился, воздействует на интеллект.
-- А есть какая-то другая память? Инстинкт -- это не память.
-- Есть и другая память. Но я думаю, что сейчас нам лучше заняться
эвакуацией Байонна.
-- Куда, черт побери, их всех эвакуировать? В Джерси-Сити? -- в
отчаянии воскликнул президент.
"Персия-Сауд Мару" медленно вошла в акваторию порта Байонн, штат
Нью-Джерси, -- так медленно, что стороннему наблюдателю, если бы таковые
оставались в порту, показалось бы, что ее можно остановить одним пальчиком.
Но такое впечатление создавалось из-за того, что судно шло со скоростью
пятнадцать узлов -- со скоростью хорошего бегуна.
И далее с "Персией-Сауд" случилось вот что. Судно шло и шло вперед.
Потом оно село на скалы неподалеку от берега, а озеро нефти по инерции
продолжало двигаться вперед с той же скоростью, неся на себе верхнюю палубу
судна, а корпус его остался на скалах. Потом озеро нефти выплеснулось на
берег.
Словно бы огромная волна накрыла город Байонн, что в штате Нью-Джерси.
Огромное черное липкое озеро расплылось по узким улочками города и достигло
Джерси-Сити. Здесь волна ослабла и угасла, и с высоты птичьего полета
казалось, что огромное черной плато расплылось и превратилось в самую
большую в мире автомобильную стоянку, загадив и прилегающие порты городов
Элизабет и Нью-Йорка.
Это была самая крупная катастрофа в истории -- как по понесенным
убыткам, так и по ущербу, нанесенному окружающей среде.
Президент Соединенных Штатов, оставшись наедине с самим собой в Белом
Доме, отсчитывал секунды до того момента, как его советники, которым в
помощь были приданы еще и ученые, начнут военную операцию против
Харбор-Айленда.
Мир сошел с ума. Римо услышал о катастрофе, случившейся в Байонне, и
задал себе вопрос, позовут ли полицию Ньюарка на помощь. Когда он служил в
ньюаркской полиции, шла война во Вьетнаме. С той поры прошло много лет. Он
боялся брать в руки газеты. Все вокруг так сильно переменилось. С той поры
сменилось так много президентов.
А перед глазами у него по-прежнему маячило азиатское лицо. Оно говорило
ему, что нет такого понятия -- "президент". Разве он, Римо, не знает, что
есть лишь короли, выступающие под разными названиями? Римо пора бы было
уяснить себе это. И Римо должен правильно дышать. Римо должен позволить
своему телу бороться за него. Римо должен вернуться к нему, к азиату. Римо
должен вернуться в это место со странным названием Синанджу.
Но Римо никогда не бывал в Синанджу. И еще более странная вещь
случилась, когда Римо покупал билет на самолет, который должен был отвезти
его в Ньюарк. Он увидел двух, азиатов, супружескую пару, которые с большим
трудом пытались объяснить билетной кассирше, что им надо. Они были из Сеула,
столицы Южной Кореи, и они хотели попасть в город Феникс в Аризоне, где жила
их дочь.
Они с трудом выражали свои мысли по-английски. Римо вызвался перевести.
Он спросил их по-корейски, куда им надо, а потом объяснил это по-английски
билетной кассирше.
-- Вы говорите на старом литературном корейском языке. На таком языке
еще говорят кое-где на Севере, -- сказал кореец.
И тогда Римо понял, что знает корейский язык и знает его так же хорошо,
как и английский. Но проблема заключалась в том, что никто никогда не учил
его корейскому. Он совсем не помнил, чтобы учил его когда-нибудь. И тогда он
понял, что и видение говорит с ним именно на этом языке.
И еще ему не понравился тот вариант корейского, на котором говорила эта
пара. Он был куда менее четким, чем тот язык, на котором говорил он. И по
какой-то совершенно непонятной причине он начал смотреть на них как на
иностранцев, потому что они так плохо говорили по-корейски.
Корейцы лучше других, но не все корейцы. Дома себя почувствуешь только
в Синанджу, подумал Римо. Синанджу? Вот оно опять.
-- А вы знаете, где находится Синанджу? -- спросил он корейцев.
-- Синанджу? Да. Далеко на Севере. Никто туда не ездит.
-- Почему?
-- Мы не знаем. Никто туда не ездит.
-- Но почему?
-- Это такое место, куда никто не ездит, -- сказал мужчина.
А женщина добавила, что, наверное, ее дедушка знает.
-- Он говорил, что это такое место, которого все боятся.
-- Боятся? -- удивился Римо. -- Там живут самые чудесные люди на земле.
-- Интересно, откуда он это знает?
-- Вы там бывали?
-- Нет, -- ответил Римо. -- Никогда.
-- Тогда откуда вы знаете?
-- Не знаю, -- признался Римо. -- Я очень многого не знаю. Я родился в
Ньюарке, как мне кажется. Я вырос в сиротском приюте. Я ходил в школу. Я
играл в футбол -- я был защитником. Я отправился во Вьетнам морским
пехотинцем. Потом я вернулся. А потом -- бум! Я -- в Калифорнии и я не могу
понять, что вокруг происходит.
-- Да, мы тоже тут оказались примерно так же. Жизнь летит так быстро!
Мы родились в Сеуле, там же и выросли, потом переехали в Калифорнию, а потом
-- бум! И вот теперь наша дочь живет в Фениксе, Аризона.
В самолете, летевшем в Ньюарк, пассажиры только и говорили, что о
несчастье, случившемся в Байонне. Люди говорили, что никто не знает, как
поступить с городом -- восстанавливать его или срыть до основания и вместе с
Джерси-Сити превратить в одну большую автостоянку для жителей Нью-Йорка.
Кто-то сказал, что это был террористический акт. Еще кто-то сказал, что
неизвестно, какая именно из террористических группировок это совершила,
потому что уже полдюжины взяли ответственность на себя.
-- Мы, разумеется, сотрем их с лица земли, -- заметил Римо. -- Что они,
эти ублюдки, с ума посходили, что признаются в том, что позволили себе так
поступить с Америкой? Им это с рук не сойдет.
-- Им это всегда сходит с рук, -- сказал кто-то из пассажиров.
-- Не верю. Вы лжете.
Римо хотел ударить этого пассажира в лицо. Но тут кто-то у него за
спиной сказал, что Америка такое заслужила.
Первое, что Римо сделал, оказавшись в Ньюарке, это нашел бар, в котором
был телевизор. Катастрофа в Байонне не сходила с экрана, и какая бы ни шла
программа, она то и дело прерывалась сводками новостей с места события.
Римо заказал виски и пиво. Поскольку у него с собой был чемодан, полный
наличных денег, он заказал самую лучшую марку и того, и другого -- то, что
он пил, как правило, только по самым серьезным поводам. Когда он поднес
стакан ко рту, запах спиртного чуть было не вызвал у него рвоту. Он отставил
стакан. Он любил эту марку виски. Так почему же его тело восстает против
него?
И тогда опять заговорило видение. Оно говорило о том, что когда тело
находится на истинном пути, оно отвергает все, что не служит достижению
совершенства. И Римо, к своему удивлению, заказал рис и воду.
Бармен сказал, что не подает рис и воду, и что пусть лучше Римо
заткнется и допьет свое виски или убирается отсюда. Бармен не слишком долго
докучал Римо, потому что у него возникли проблемы: ему срочно понадобилось
выковырять мерный стаканчик для виски из своей левой ноздри.
Римо по-прежнему не понимал, как ему это удалось, но был рад, что
удалось.
Он завладел переключателем программ телевизора и нашел канал, который
все свое внимание уделил произошедшей катастрофе. На экране сидела целая
группа комментаторов, которые обсуждали случившееся. И Римо не поверил своим
ушам, когда услышал то, что услышал.
Четверо из пяти комментаторов обсуждали те неблаговидные поступки,
которые Америка совершила для того, чтобы заслужить право лишиться одного из
своих городов. Америка посылала военных советников в Южную Америку.
Следовательно, раз американские солдаты воевали против партизан, было вполне
логично, что американский город оказался стертым с лица земли, а целые семьи
похороненными под толстым слоем нефти.
Америка снабжала оружием Израиль. Америка поставляла оружие
правительствам арабских государств. Следовательно, каждый, кому не нравился
Израиль или одно из этих арабских правительств, имел право убить любого
американца в любой точке земного шара. Были приглашены арабские эксперты.
Они, с одной стороны, резко осудили насилие против арабов, творимое в США, а
с другой, предупредили американскую телеаудиторию, что ей следует ожидать
повторения подобных происшествий до тех пор, пока американское правительство
не займет более беспристрастную позицию в делах Ближнего Востока.
Потом началась дискуссия по вопросу о том, каким образом Америка должна
изменить свою внешнюю политику, чтобы избежать подобных инцидентов в
будущем. Потом комментаторы стали говорить о себе, о том, что они знают, что
могут лишиться своей популярности, потому что стали вестниками, приносящими
плохие известия.
-- Вестники, приносящие плохие известия! -- возмутился Римо. -- Они
сами и есть плохие известия. Интересно, а руководство телеканалов знает, о
том, что они говорят?
-- Знают ли? Да они же им деньги платят! Эти ребята получают
семизначные оклады, -- сказал человек, попивающий пиво.
-- Миллион долларов в год за то, что они поливают Америку грязью?
-- Если они исправно служат своим хозяевам.
-- Но ведь это же репортеры. Я и не думал, что журналисты получают так
много. Я помню репортеров из ньюаркской "Ивнинг Ньюс". Они получали куда
меньше.
-- Эй, дружище, -- обратился к Римо кто-то из завсегдатаев бара. --
Ньюаркская "Ивнинг Ньюс" скончалась много лет назад. Где ты был все это
время?
Лишь два момента во всей кошмарной трансляции прозвучали хоть каким-то
утешением для слуха Римо. Президент объявил, что жертвам катастрофы будет
оказана экстренная помощь, а затем он добавил, что хотя многие
террористические организации хотят приписать себе это преступное деяние,
деяние все равно остается преступным. И далее президент обратился к нации со
следующими словами:
-- Им это может сойти с рук сегодня. Им это может сойти с рук завтра.
Но день расплаты придет, и это столь же нерушимо, как то, что солнце
восходит по утрам, и как то, что чувство справедливости никогда не покинет
сердца американцев.
Как только президент исчез с экрана, вернулись телекомментаторы и
приняли обсуждать, насколько безответственным было заявление президента, и
как мало у него шансов на успех, и кроме того, те, кто некоторым
представляются террористами, для других могут быть борцами за свободу.
И лишь один комментатор с этим не согласился. Это был человек в очках в
тонкой металлической оправе и в галстуке-бабочке. Его рыжеватые волосы были
аккуратно расчесаны на пробор.
-- Нет, -- сказал он. -- Борец за свободу и террорист -- это совсем не
одно и то же. И дело тут не в точке зрения. Это все равно что сказать, что
хирург и Джек-Потрошитель -- это одно и то же, поскольку и тот, и другой
пользуются ножом. Когда ваша цель -- причинить вред невинным гражданским
лицам, вы -- террорист. Все очень просто.
Римо зааплодировал. И весь бар тоже зааплодировал. Аплодировали и
белые, и черные. Ведущий передачи тут же заявил, что это личная точка зрения
комментатора, а не программы, и тут же для противовеса дал слово кому-то
другому. Противовес заключался в том, что до тех пор, пока повсюду в мире не
изжиты голод и несправедливость, американцам следует быть готовыми к тому,