Страница:
-- Мы это знаем.
-- Так, значит, вы и раньше этим занимались?
-- Нет. Это будет впервые.
-- Тогда, знаете, вам будет нужно иметь по меньшей мере по два
пистолета каждому -- один в руках, один за поясом. А еще можно взять в обе
руки по пистолету. Вам надо выглядеть немного истеричными, чтобы команда
подумала, что вы готовы пойти на самые безумные крайности, даже если это и
вам самому будет стоить жизни.
-- Но, видите ли, мы так и поступим, если придется, -- сказал Роберт,
уплатил сногсшибательную сумму за пистолеты и ненастоящие гранаты, а потом
предложил торговцу стереть маленькое пятнышко грязи с его руки ватным
тампоном, который сам он держал рукой, облаченной в резиновую перчатку.
У араба-торговца был необычайно счастливый вид, когда Роберт Кранц
забирал назад только что уплаченные деньги. Доктор Доломо объяснил ему, что
идет война и что в этой войне деньги играют наиважнейшую роль.
Как ему и было предписано, Роберт откинул тампон подальше от себя и
осторожно снял резиновую перчатку. Затем вооружившись четырьмя пистолетами и
взяв каждый по гранате, Роберт и другой Брат, все еще работавший над
собственным страхом, направились в здание аэропорта и купили билеты на рейс,
которым огромное количество американцев возвращалось домой. Согласно плану,
они оба снова вернулись к внешней ограде аэропорта и проникли на территорию
через брешь в заборе.
Самая большая опасность заключалась в том, что их мог задавить
какой-нибудь взлетающий самолет. Однако когда они нашли свой самолет, к ним
приблизились сотрудники охраны афинского аэропорта. Как известно, журналисты
всего мира неоднократно критиковали именно афинскую охрану за ее
нерасторопность.
Дюжие охранники окружили Роберта и его спутника.
-- Вы, двое! Вы прошли через ограду?
-- Нет, -- ответил Роберт.
-- У вас есть оружие?
-- Нет, -- ответил Роберт.
-- О'кей. Вы хорошие парни. Идите.
Отделавшись таким образом от афинских охранников, Роберт Кранц и второй
Брат поднялись в самолет.
На высоте пяти миль над Атлантическим океаном, как и было предписано,
они истерически завизжали, что совершают угон самолета, и стали бегать
взад-вперед по проходам, колошматя пассажиров рукоятками пистолетов по
голове, а потом сообщили командиру, что либо они все приземлятся на
Харбор-Айленде, либо все погибнут. Настоящий выстрел в настоящее кресло с
настоящим человеческим бедром между дулом пистолета и креслом убедил
командира экипажа, что все они умрут, если не исполнят приказания Роберта
Кранца.
-- Но на Харбор-Айленде нет аэропорта, -- сказал командир, взглянув на
карту. -- Нам придется приземлиться в Нассау. Это единственный аэропорт,
достаточно большой, чтобы принять нас.
-- Посмотрите-ка на карту. Вы приземлитесь вот здесь, -- Роберт ткнул в
восточный берег Харбор-Айленда.
-- Но там просто песчаный пляж. Как, черт побери, мы потом взлетим?
-- Этого я не знаю. Делайте что вам говорят, и никто не пострадает. Мы
не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал. Никто и не пострадает, если вы будете
повиноваться.
При подлете к Харбор-Айленду навстречу пассажирскому самолету вылетел
самолет военно-морской авиации и приказал уклониться в сторону от этого
района, потому что объявлена блокада Харбор-Айленда.
-- Не могу. Какой-то псих приставил мне к виску пистолет, и я могу
погубить всех пассажиров.
-- Улетайте прочь.
-- Извините, нет, -- ответил пилот. Его главной обязанностью было
обеспечение безопасности пассажиров.
-- Прочь, -- снова поступил приказ с военного самолета.
-- Нет, -- ответил пилот.
Внизу, на Харбор-Айленде, инженер наблюдал, как военные самолеты
расступились, чтобы дать дорогу пассажирскому.
-- Они отступили! -- воскликнул он.
-- А как же иначе, -- заметил Рубин. Он хорошо знал мир военно-морского
флота. Им было никуда не деться. Он точно рассчитал, почему угоны самолетов
с американцами на борту всегда проходят так успешно. Дело не в том, кто
угонщики, а в том, кто такие американцы. Это люди, уделяющие достаточно
внимания сохранению человеческой жизни. И благодаря этому в реальном мире
они становились очень уязвимыми.
Можете себе представить, чтобы кто-нибудь угнал русский самолет?
Рубин Доломо наблюдал за тем, как огромный "Боинг-707" садится на
Розовом Берегу. Это было великолепное зрелище. С хирургической точностью
пилот опустился брюхом на плотный песок у самой кромки воды -- с одной
стороны пальмы, с другой -- открытое пространство океана. Самолет сел на
песок мягко, как мыльный пузырь.
Над Харбор-Айлендом занималось яркое утро, когда Братья-охранники
подошли к самолету и встретили Роберта Кранца и его трясущегося компаньона.
Экипаж был оставлен на борту самолета, а пассажиров отвели в заранее
приготовленные для этого помещения по всей территории острова -- если
кому-нибудь придет в голову мысль разбомбить остров, то куда бы ни попала
бомба, погибнуть пассажиры самолета. Как выразился Рубин, "это наши живые
мешки с песком".
Лишь после полудня на остров прибыли представители средств массовой
информации, которых доставили катером с острова Эльютера. Журналистам, чтобы
прорвать блокаду острова, пришлось прибегнуть к политическому шантажу. Как
только стало известно, что военно-морской флот установил блокаду
Харбор-Айленда, практически каждый комментатор стал обвинять ВМС в нарушении
свободы слова. Означает ли все происходящее, что Америка ведет войну против
Багамских островов? Если так, то почему война не объявлена?
Американское правительство не имело права подавлять свободу слова, и
потому военно-морским судам было приказано пропустить на остров толпу
репортеров с камерами и блокнотами.
Рубин был готов к встрече. Он разместил телевизионщиков в загонах для
крупного рогатого скота, газетчиков на пастбищах для овец, а фотографов в
загонах для коз. Каждый, кто отклонялся от предписанного маршрута,
знакомился с кнутами в руках преданных Братьев.
Один репортер, пытаясь взывать к гуманизму "Братства Сильных" был избит
так жестоко, что потерял сознание. Один из Братьев плеснул ему в лицо воды,
привел его в чувство, и эта история моментально была занесена в летопись
освободительной борьбы как свидетельство того, что Братья и Сестры оказывают
медицинскую помощь пострадавшим.
Когда все было готово. Рубин позвал Беатрис.
-- Дело за тобой, моя драгоценная голубка, -- сказал он. -- Весь мир у
твоих ног.
В Белом Доме президент и Смит смотрели и слушали, как Беатрис Доломо в
прямом эфире обращается к американскому народу. Почти все телевизионные
компании прервали свои передачи, чтобы пустить в эфир прямой репортаж об
угоне американского самолета на Харбор-Айленд.
-- Добрый народ Америки, -- начала свою речь Беатрис Доломо. На лице ее
было даже больше грима, чем обычно -- все-таки телевидение. -- Я никогда не
питала никаких враждебных чувств по отношению к американскому народу. Правду
сказать, я сама американка. Я не желаю причинить вред невинным пассажирам,
потому что они нам нравятся. Чего я хочу добиться, и чего мы все хотим
добиться -- так только свободы вероисповедания. Сегодня в американских
тюрьмах томятся люди, чья вина состоит лишь в том, что они предпочли быть
положительными и не быть отрицательными. Я говорю о человеке, близком нашим
сердцам. Наша дорогая Кэти Боуэн, ведущая программы "Чудеса Человечества". В
чем состоит ее преступление? В чем наше преступление? Мы хотим только мира и
довольствия для всех нас.
Беатрис зачитала заранее заготовленное выступление, улыбнулась особенно
широко симпатичному репортеру, а потом кивком головы показала Рубину, что
настала его очередь.
Рубин заверил всех, что пассажиры находятся в безопасности и чувствуют
себя лучше, чем когда-либо раньше, потому что уже прослушали несколько
вводных занятий "Братства Сильных".
-- Изумительное новое искусство отыскания древних истоков нашей
истинной силы уже помогло миллионам, решило проблему бессонницы, излечило
глазные болезни, помогло обратить неудачу в успех и дало людям новый смысл в
жизни. Чтобы бесплатно произвести анализ характера, который подскажет вам,
кто вы есть и как вы можете навсегда освободиться от стрессов, все что вам
надо сделать -- это обратиться в ближайший к вашему месту жительства храм
"Братства Сильных".
Президент отвернулся от телевизора.
-- Они убийцы и мошенники, и я собираюсь прямо объявить это народу, --
сказал он. -- Черт побери, они бесплатно заняли под рекламу эфирного времени
на многие миллионы. А мы ничего не можем поделать. Меня больше беспокоит их
снадобье, чем даже судьба несчастных пассажиров. Все это еще больше
усложняет дело.
На этот раз, когда королева Аларкина позвонила президенту,
госдепартамент не стал заставлять ее ждать полчаса, а немедленно соединил с
президентом.
Ее требования были просты. Снять все обвинения в мошенничестве,
заговоре с целью убийства, недонесении о заговоре с целью убийства,
вымогательстве, растрате -- и тогда президент будет восславлен как
миротворец В противном случае его имя будет смешано с грязью перед лицом
всей страны.
-- Дорогая моя, -- ответил на это президент. -- Меня избирали не для
того, чтобы я шел на сделки с мелкими мошенниками. Валяйте, мешайте меня с
грязью. Компромиссов не будет. Америка не продается.
К вечеру стало казаться, что практически каждая телевизионная компания
вставила в свою программу передачу о религиозной нетерпимости в Америке.
Преследования католиков, иудеев, мормонов, квакеров были представлены в этих
передачах как прелюдия к последним событиям в этой области.
Профессор Уолдо Ханникут опять вещал в эфире. Именно он после убийства
президента Садата обвинил в этом Америку, а не исламских фундаменталистов,
которые стреляли в Садата. Он обвинял Америку в массовых убийствах,
совершенных Красными Кхмерами, с которыми Америка вела войну. А теперь он
обвинял Америку и в угоне самолета.
-- Я еще не видел президента Америки, который бы в самом деле понимал,
что такое свобода вероисповедания.
Когда на следующий день он попытался повторить этот же трюк в
Конгрессе, два конгрессмена резко оборвали его, заявив, что он -- лишь
очередной псих, готовый валить на Америку вину за любое преступление.
Но средства массовой информации не интересовались прошлым профессора.
Их вниманием завладела красавица Кэти Боуэн, томящаяся в тюрьме. Она давала
интервью профессионально-чарующим голосом, смотрела на репортеров глазами
еще более невинными, чем были у нее, когда она исполняла роль святой в
пасхальной телепередаче.
-- Я знаю, что я нахожусь в тюрьме, потому что верю в то, что люди
добры. Я не желаю зла ни одной невинной живой душе. Но невиновен ли
президент, объявивший блокаду народу Аларкина только за то, что эта страна
заявила, что верит в людское добро? Невиновен ли президент, если военные
самолеты кружат над крохотным островом, а суда с ядерным оружием на борту
патрулируют его берега? Кто такой президент, если он думает, что может
раздавить добро в человеке злою силой ядерного оружия?
Никто из комментаторов не упомянул о том, что Кэти Боуэн сидит в тюрьме
по обвинению в заговоре с целью убийства, что всего неделю назад она сама
разоблачила себя тем, что заявила о крушении президентского самолета раньше,
чем это крушение случилось, и что все это вне всякого сомнения доказывало,
что она замешана в убийстве полковника ВВС США и всех, кто находился на
борту.
А аллигаторы в бассейне вовсе были сочтены историей давно минувших
дней, и не стоило об этом упоминать, дабы не дать правительству новое
средство подавления свободы вероисповедания.
Одна телекомпания совместно с одной газетой провела опрос общественного
мнения.
Вопрос был поставлен так: должно ли ядерное оружие США служить делу
религиозной нетерпимости?
Когда на вопрос был получен отрицательный ответ, все средства массовой
информации объявили, что рейтинг президента упал.
Один из пассажиров угнанного самолета, избранный официальным
представителем заложников, объявил американскому народу в программах,
которые большинство телезрителей смотрит за завтраком и за ужином, что
многие пассажиры "прониклись глубокой симпатией к "Братству Сильных" и его
доктрине".
Президент созвал пресс-конференцию, на которой обрисовал все крупные и
мелкие преступления, совершенные супругами Доломо, в частности, как
"Братство Сильных" мошенническим путем вытягивало деньги из адептов.
Сразу за пресс-конференцией последовал комментарий, и комментаторы
объяснили народу, что навешивание ярлыков еще никогда никому не помогало.
Президент был назван безрассудным и безответственным, особенно когда он
заявил, что супругам Доломо не удастся уйти от правосудия.
-- Я бы очень не желал, чтобы он вел переговоры от моего имени, --
сказал один комментатор, недавно отпущенный из загона для крупного рогатого
скота на Харбор-Айленде, ныне именуемом Королевством Аларкин.
Именно этот комментатор подал пример своим товарищам, обращаясь к
Беатрис Доломо не иначе как "Ваше Величество". И он же сказал, что Америке
еще предстоит переступить через свое высокомерие и перестать считать, будто
она может диктовать людям, как им следует жить.
-- Лично я считаю, что "Братство Сильных" дает такое чувство духовного
и эмоционального подъема, какое вы не найдете в христианстве.
Было взято множество интервью в храмах "Братства Сильных", и зрители
смогли убедиться, как страдают преданные Братья и Сестры от преследований их
духовных лидеров.
-- Лично я не выступаю за угоны самолетов. Я выступаю за свободу
вероисповедания, -- сказал руководитель одного из отделений и, улыбнувшись,
добавил, что Америка должна быть готова к новым угонам и катастрофам типа
той, что произошла в Байонне, если не прекратит практику преследования
религиозных меньшинств.
-- Да, я твердо убежден, что катастрофа в Байонне, равно как и угон
самолета, есть результат преследования за религиозные убеждения.
В Овальном кабинете президент отдал Смиту один-единственный приказ:
-- Мне нужны оба ваши специалиста. Мне наплевать, как вы их найдете.
Найдите, их!
-- Наши системы слежения обнаружили их в Ньюарке, сэр. Но теперь я не
знаю, где они могут быть. Я полагаю, что они оказались там из-за Римо, но на
него нам больше рассчитывать не приходится.
-- Почему, черт побери?
-- Потому что я не уверен, знает ли он, что по-прежнему работает на
нас.
Римо решил, что это здорово, что он наконец-то повстречался со своим
видением.
-- Я хотел только одного, папочка, -- вернуться домой, но я не знал,
куда мне податься. А теперь я знаю. Синанджу, правильно?
-- Самое совершенное место на земле -- родина твоих предков, -- заметил
Чиун.
Они находились в здании аэропорта, и Чиун просунул свои длинные пальцы
с острыми ногтями Римо под рубашку и нажал ему на солнечное сплетение, чуть
пониже грудной кости, чтобы восстановить гармонию дыхания, чтобы легкие и
поры его кожи работали в унисон и чтобы кровообращение обратило вспять
процесс поглощения чужеродных веществ и отторгло их.
Но Чиун не думал об этом в таких выражениях. Он воспринимал
человеческое тело как поэму -- именно этому он научился у предыдущего
Мастера, а тот в свою очередь -- у предыдущего, и так до самого начала,
когда Мастера Синанджу познали истинную силу человеческого тела и деревня
Синанджу стала солнечным истоком всех боевых искусств, которому все прочие
лишь подражали на протяжении многих веков.
Римо почувствовал ногти у себя на груди и попытался сосредоточиться, но
позвякивание разменных автоматов и запах духов отвлекали его. И только когда
он понял, что разменные автоматы находятся на другом конце аэропорта, то
осознал, что к нему возвращается слух. Запах духов был еле уловим, а это
означало, что к нему возвращается обоняние.
Память, однако, возвращалась небольшими порциями. Он вспомнил, как
смотрел на звезду, а потом он понял, что именно в этот момент во Вселенной
было принято решение о том, чем ему предстоит стать, и сознание вспомнило об
этом, хотя он сам этого и не знал.
Он вспомнил Чиуна. Он вспомнил их совместные занятия. Он вспомнил, как
его много раз посещали мысли о смерти. Он вспомнил, как он ненавидел Чиуна и
как научился его уважать, а потом узнал его лучше и полюбил, как родного
отца, которого никогда не знал.
Он вспомнил Синанджу, грязный маленький городок, родину величайшего в
истории человечества Дома Ассасинов. Он вспомнил, как надо дышать. Во рту у
него стоял луково-чесночный привкус жидкости, к которой он прикоснулся в
Калифорнии. Он вспомнил, как лазил в ванну, чтобы не дать утонуть взрослому
мужчине, который вел себя как ребенок. Он вспомнил, как потерял контроль над
своей кожей.
Он был не в лучшей своей форме. А случившееся отбросило его еще немного
дальше.
Некоторые вещи он до сих пор понимал весьма смутно. Он знал, что
Синанджу -- это маленький городок или даже деревня, но его родиной он был не
сам по себе, а потому что оттуда исходило учение. Он был воспитан в
сиротском приюте в Ньюарке. Это он, оказывается, помнил правильно.
-- Да, ты -- Синанджу, Римо, -- сказал Чиун.
Он перестал быть видением. И Римо знал, почему он продолжал его видеть
даже тогда, когда забыл все остальное. Он видел его, потому что Чиун
находился внутри него самого, как всякий хороший учитель. А Римо считал
Чиуна самым величайшим из всех учителей, которых мир когда-либо знал.
-- Я вспомнил! Я вовсе не кореец! -- воскликнул Римо. Пальцы Чиуна
замерли.
-- Не заходи так далеко. Ты кореец. Твой отец был корейцем.
-- Правда? Я об этом не знал. А ты откуда знаешь?
-- Я объясню тебе позже, но ты увидишь хроники Синанджу, наши хроники,
и сам поймешь, как ты оказался способным познать так много.
-- Это потому что ты -- великий учитель, папочка. Я думаю, ты
величайший учитель из всех, которых мир когда-либо знал, -- сказал Римо.
-- И это тоже, -- согласился Чиун.
-- Эй, я совсем забыл. Мне надо позвонить. Мои подопечные скрылись.
-- В Америке все куда-то зачем-то скрываются. Наше место не здесь.
-- Мое -- здесь, папочка. В этом-то вся проблема, -- заявил Римо, все
еще помнивший номер контактного телефона Смита.
Тон у Римо был извиняющийся, а Чиун был вне себя от гнева.
-- Никогда не признавайся императору, что ты что-то сделал не так, --
сказал он по-корейски. Римо пропустил его слова мимо ушей.
-- Что мы все делаем в Белом Доме? Это же самое худшее место встречи,
какое только можно себе представить! Вы же сами все время говорите об
опасности раскрытия тайны нашего существования.
-- Каким-то образом супругам Доломо удалось добраться до президента. И
я боюсь, что у них это может получиться и еще раз. Если президент
превратится в неуправляемого трехлетнего ребенка, то весь мир может взлететь
на воздух. Именно с этой целью я вызвал Чиуна сюда.
-- Ах, вот оно как. Это только отговорка, которой он собирается
воспользоваться, когда захватит трон, -- сказал Чиун по-корейски, обращаясь
к Римо, а Смиту сказал по-английски: -- Это очень мудрое решение.
-- Он не собирается захватывать трон, -- возразил Римо. -- Он вызвал
тебя потому, что сам не мог бы убить президента. Он хотел, чтобы это сделал
ты. А потом он распустил бы нашу контору и убил себя.
-- Накануне воцарения? -- удивился Чиун. Это настолько не лезло ни в
какие ворота, что он забыл сказать это по-корейски.
-- Я тебе это много раз говорил, но ты не хочешь этого понять, папочка,
-- сказал Римо.
-- За это время я успел разработать способ защиты от такого вторжения,
-- сообщил Смит. -- Весь вопрос заключается в том, в какой вы форме.
-- У меня нет защиты от этого вещества.
-- Тогда вы останетесь здесь. Сможете ли вы сделать то, что надо, если
Доломо доберутся до президента?
-- Вы имеете в виду, смогу ли я его убить?
-- Да.
-- Конечно, -- сказал Римо.
-- Никаких проблем?
-- Это будет правильное решение, Смитти.
-- Да, полагаю, что так, -- сказал Смит. -- Наверное, я старею. Я бы не
смог сделать этого.
-- Он ни на что не способен, он сумасшедший, -- сказал Чиун
по-корейски, а по-английски добавил: -- Доброжелательность -- вот
отличительная черта великого правителя.
-- Чиун, теперь когда Римо с нами, мы можем послать вас. Нам надо
освободить группу заложников, удерживаемых на острове, и самое главное --
захватить некое вещество, созданное двумя преступниками, Рубином и Беатрис
Доломо. Заодно расправьтесь и с ними.
-- Еще один глупый, составленный сумасшедшим, список товаров, которые
надо купить, -- сказал Чиун по-корейски и, обратившись к Смиту, добавил
по-английски: -- Мы вылетаем со скоростью ваших слов.
-- Нет. Римо придется остаться здесь.
-- Тогда мы будем охранять вас ценою собственной жизни.
-- Не г. Я хочу, чтобы один из вас делал одно дело, а другой -- другое.
-- Мы оба сделаем оба дела одновременно и восславим ваше имя, так что
оно станет более заметным, чем единственный лист на единственной ветке.
-- Нам надо, чтобы Римо остался здесь и сделал то, что ему предстоит
сделать, а вы отправились на Харбор-Айленд и сделали то, что надлежит
сделать вам.
-- Ага, -- сказал Чиун. -- Понимаю. Мы с Римо отправляемся на
Харбор-Айленд немедленно.
-- Смитти, он не позволит мне оставаться без присмотра в моем
теперешнем состоянии. Поэтому похороните свой план разлучить нас, --
посоветовал Смиту Римо.
-- Зачем ты сказал такое Смиту? -- по-корейски спросил Чиун, и Римо
ответил на том же языке:
-- Потому что это правда.
-- И что?
-- И то, что если мы все знаем, что делаем, то нам не надо играть в
прятки.
-- Искусство общения с императором -- это не игра. Горе тому ассасину,
который всегда говорит правду императору.
Римо сказал Смиту по-английски:
-- Вам придется выбирать.
-- Ладно. У меня есть запасное средство на случай, если до президента
доберутся. Отправляйтесь на Харбор-Айленд. Но постоянно поддерживайте
контакт. Телефонная система тут не вполне надежна. Мы дадим вам устройство,
которое позволит вам держать с нами контакт через спутник. Все это очень
рискованно. Я хочу контролировать ход дела. Меня беспокоит судьба
заложников, я хочу уничтожить Доломо, а что касается их вещества -- то это
просто кошмар.
-- А что оно в точности из себя представляет? -- спросил Римо.
-- Наши ученые над ним работают. Самая главная проблема заключается в
том, что оно очень стойкое.
-- Ну, так похороните его.
-- Где? Это должно быть сделано в таком месте, где оно не попадет в
подпочвенные воды. Нам удалось взять под контроль ситуацию в поместье
Доломо, но если они начнут массовое производство -- вот тогда наступит
настоящий кошмар.
-- Значит, сначала нам надо добраться до этого вещества?
-- Не знаю. Вот поэтому мы и даем вам прибор связи, -- ответил Смит.
Перед их уходом Смит решил повидать президента и лично заверить его,
что Чиун и Римо отправляются на задание.
-- На него нападают по всей стране. И только народ поддерживает его. Он
-- человек, стойко выносящий невзгоды, и он должен знать, что он не один.
-- И разумеется, пока мы еще здесь, если он, по случайности, упадет
и... -- начал было Чиун.
-- Нет, -- отрезал Смит.
-- Значит, пока еще рано, -- понял Чиун. В Овальном кабинете Римо
Уильямс пообещал президенту, что его ничто не остановит.
-- Я американец, -- сказал Римо. -- И мне не нравится, когда мою страну
поливают грязью.
-- Нет. Только Доломо. Прессу оставьте в покое! -- испугался президент.
Президент старался не смотреть в глаза Чиуну. Римо догадался, что он
знает, что именно Чиуну была поручена миссия убить президента.
Чиун тоже заметил эту странность в поведении президента. Это вполне
могло означать, что сумасшедший Смит и в самом деле рассказал нынешнему
императору о своих планах. Ничто не может сравниться с безумием этих белых,
которым Римо продолжает служить, не обращая внимания ни на какие доводы
разума.
-- Я в первый раз начинаю чувствовать, что мы берем ситуацию под свой
контроль, -- сказал президент.
-- Белые не способны взять ситуацию под свой контроль. Они способны
только создавать ситуации, -- сказал Чиун по-корейски.
Римо и Чиун добрались до Харбор-Айленда, ныне открыто именуемого
Аларкином, или Свободным Аларкином, или Освобожденным Аларкином. Именовали
его так репортеры. Многие из них вели свои репортажи прямо с борта везущего
их на остров катера. Римо и Чиун старались не попадаться на глаза
телекамерам.
Один комментатор распространялся о том, как Аларкин выявил слабости
Америки, и как он сделал достоянием мировой общественности не только эти
слабости, но и тот факт, что Америка проявляет нетерпимость в отношении
религиозных меньшинств.
-- Многие пассажиры самолета Испытывают смешанные чувства. Они, с одной
стороны, не могут одобрить сам факт угона, но с другой -- они прониклись
сочувствием к "Братству Сильных", которое на протяжении всей своей истории
подвергалось гонениям и преследованию. Все видят, как военная мощь Америки,
ее суда и самолеты окружили крохотное государство Аларкин, в прошлом --
Харбор-Айленд. Люди понимают, что преданные приверженцы "Братства Сильных"
могут в любую минуту оказаться за решеткой, и никто не удивляется тому, что
Америка стала объектом нападения со стороны тех, у кого нет ни авианосцев,
ни ядерного оружия, а есть только собственная жизнь. И именно этими жизнями
-- Так, значит, вы и раньше этим занимались?
-- Нет. Это будет впервые.
-- Тогда, знаете, вам будет нужно иметь по меньшей мере по два
пистолета каждому -- один в руках, один за поясом. А еще можно взять в обе
руки по пистолету. Вам надо выглядеть немного истеричными, чтобы команда
подумала, что вы готовы пойти на самые безумные крайности, даже если это и
вам самому будет стоить жизни.
-- Но, видите ли, мы так и поступим, если придется, -- сказал Роберт,
уплатил сногсшибательную сумму за пистолеты и ненастоящие гранаты, а потом
предложил торговцу стереть маленькое пятнышко грязи с его руки ватным
тампоном, который сам он держал рукой, облаченной в резиновую перчатку.
У араба-торговца был необычайно счастливый вид, когда Роберт Кранц
забирал назад только что уплаченные деньги. Доктор Доломо объяснил ему, что
идет война и что в этой войне деньги играют наиважнейшую роль.
Как ему и было предписано, Роберт откинул тампон подальше от себя и
осторожно снял резиновую перчатку. Затем вооружившись четырьмя пистолетами и
взяв каждый по гранате, Роберт и другой Брат, все еще работавший над
собственным страхом, направились в здание аэропорта и купили билеты на рейс,
которым огромное количество американцев возвращалось домой. Согласно плану,
они оба снова вернулись к внешней ограде аэропорта и проникли на территорию
через брешь в заборе.
Самая большая опасность заключалась в том, что их мог задавить
какой-нибудь взлетающий самолет. Однако когда они нашли свой самолет, к ним
приблизились сотрудники охраны афинского аэропорта. Как известно, журналисты
всего мира неоднократно критиковали именно афинскую охрану за ее
нерасторопность.
Дюжие охранники окружили Роберта и его спутника.
-- Вы, двое! Вы прошли через ограду?
-- Нет, -- ответил Роберт.
-- У вас есть оружие?
-- Нет, -- ответил Роберт.
-- О'кей. Вы хорошие парни. Идите.
Отделавшись таким образом от афинских охранников, Роберт Кранц и второй
Брат поднялись в самолет.
На высоте пяти миль над Атлантическим океаном, как и было предписано,
они истерически завизжали, что совершают угон самолета, и стали бегать
взад-вперед по проходам, колошматя пассажиров рукоятками пистолетов по
голове, а потом сообщили командиру, что либо они все приземлятся на
Харбор-Айленде, либо все погибнут. Настоящий выстрел в настоящее кресло с
настоящим человеческим бедром между дулом пистолета и креслом убедил
командира экипажа, что все они умрут, если не исполнят приказания Роберта
Кранца.
-- Но на Харбор-Айленде нет аэропорта, -- сказал командир, взглянув на
карту. -- Нам придется приземлиться в Нассау. Это единственный аэропорт,
достаточно большой, чтобы принять нас.
-- Посмотрите-ка на карту. Вы приземлитесь вот здесь, -- Роберт ткнул в
восточный берег Харбор-Айленда.
-- Но там просто песчаный пляж. Как, черт побери, мы потом взлетим?
-- Этого я не знаю. Делайте что вам говорят, и никто не пострадает. Мы
не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал. Никто и не пострадает, если вы будете
повиноваться.
При подлете к Харбор-Айленду навстречу пассажирскому самолету вылетел
самолет военно-морской авиации и приказал уклониться в сторону от этого
района, потому что объявлена блокада Харбор-Айленда.
-- Не могу. Какой-то псих приставил мне к виску пистолет, и я могу
погубить всех пассажиров.
-- Улетайте прочь.
-- Извините, нет, -- ответил пилот. Его главной обязанностью было
обеспечение безопасности пассажиров.
-- Прочь, -- снова поступил приказ с военного самолета.
-- Нет, -- ответил пилот.
Внизу, на Харбор-Айленде, инженер наблюдал, как военные самолеты
расступились, чтобы дать дорогу пассажирскому.
-- Они отступили! -- воскликнул он.
-- А как же иначе, -- заметил Рубин. Он хорошо знал мир военно-морского
флота. Им было никуда не деться. Он точно рассчитал, почему угоны самолетов
с американцами на борту всегда проходят так успешно. Дело не в том, кто
угонщики, а в том, кто такие американцы. Это люди, уделяющие достаточно
внимания сохранению человеческой жизни. И благодаря этому в реальном мире
они становились очень уязвимыми.
Можете себе представить, чтобы кто-нибудь угнал русский самолет?
Рубин Доломо наблюдал за тем, как огромный "Боинг-707" садится на
Розовом Берегу. Это было великолепное зрелище. С хирургической точностью
пилот опустился брюхом на плотный песок у самой кромки воды -- с одной
стороны пальмы, с другой -- открытое пространство океана. Самолет сел на
песок мягко, как мыльный пузырь.
Над Харбор-Айлендом занималось яркое утро, когда Братья-охранники
подошли к самолету и встретили Роберта Кранца и его трясущегося компаньона.
Экипаж был оставлен на борту самолета, а пассажиров отвели в заранее
приготовленные для этого помещения по всей территории острова -- если
кому-нибудь придет в голову мысль разбомбить остров, то куда бы ни попала
бомба, погибнуть пассажиры самолета. Как выразился Рубин, "это наши живые
мешки с песком".
Лишь после полудня на остров прибыли представители средств массовой
информации, которых доставили катером с острова Эльютера. Журналистам, чтобы
прорвать блокаду острова, пришлось прибегнуть к политическому шантажу. Как
только стало известно, что военно-морской флот установил блокаду
Харбор-Айленда, практически каждый комментатор стал обвинять ВМС в нарушении
свободы слова. Означает ли все происходящее, что Америка ведет войну против
Багамских островов? Если так, то почему война не объявлена?
Американское правительство не имело права подавлять свободу слова, и
потому военно-морским судам было приказано пропустить на остров толпу
репортеров с камерами и блокнотами.
Рубин был готов к встрече. Он разместил телевизионщиков в загонах для
крупного рогатого скота, газетчиков на пастбищах для овец, а фотографов в
загонах для коз. Каждый, кто отклонялся от предписанного маршрута,
знакомился с кнутами в руках преданных Братьев.
Один репортер, пытаясь взывать к гуманизму "Братства Сильных" был избит
так жестоко, что потерял сознание. Один из Братьев плеснул ему в лицо воды,
привел его в чувство, и эта история моментально была занесена в летопись
освободительной борьбы как свидетельство того, что Братья и Сестры оказывают
медицинскую помощь пострадавшим.
Когда все было готово. Рубин позвал Беатрис.
-- Дело за тобой, моя драгоценная голубка, -- сказал он. -- Весь мир у
твоих ног.
В Белом Доме президент и Смит смотрели и слушали, как Беатрис Доломо в
прямом эфире обращается к американскому народу. Почти все телевизионные
компании прервали свои передачи, чтобы пустить в эфир прямой репортаж об
угоне американского самолета на Харбор-Айленд.
-- Добрый народ Америки, -- начала свою речь Беатрис Доломо. На лице ее
было даже больше грима, чем обычно -- все-таки телевидение. -- Я никогда не
питала никаких враждебных чувств по отношению к американскому народу. Правду
сказать, я сама американка. Я не желаю причинить вред невинным пассажирам,
потому что они нам нравятся. Чего я хочу добиться, и чего мы все хотим
добиться -- так только свободы вероисповедания. Сегодня в американских
тюрьмах томятся люди, чья вина состоит лишь в том, что они предпочли быть
положительными и не быть отрицательными. Я говорю о человеке, близком нашим
сердцам. Наша дорогая Кэти Боуэн, ведущая программы "Чудеса Человечества". В
чем состоит ее преступление? В чем наше преступление? Мы хотим только мира и
довольствия для всех нас.
Беатрис зачитала заранее заготовленное выступление, улыбнулась особенно
широко симпатичному репортеру, а потом кивком головы показала Рубину, что
настала его очередь.
Рубин заверил всех, что пассажиры находятся в безопасности и чувствуют
себя лучше, чем когда-либо раньше, потому что уже прослушали несколько
вводных занятий "Братства Сильных".
-- Изумительное новое искусство отыскания древних истоков нашей
истинной силы уже помогло миллионам, решило проблему бессонницы, излечило
глазные болезни, помогло обратить неудачу в успех и дало людям новый смысл в
жизни. Чтобы бесплатно произвести анализ характера, который подскажет вам,
кто вы есть и как вы можете навсегда освободиться от стрессов, все что вам
надо сделать -- это обратиться в ближайший к вашему месту жительства храм
"Братства Сильных".
Президент отвернулся от телевизора.
-- Они убийцы и мошенники, и я собираюсь прямо объявить это народу, --
сказал он. -- Черт побери, они бесплатно заняли под рекламу эфирного времени
на многие миллионы. А мы ничего не можем поделать. Меня больше беспокоит их
снадобье, чем даже судьба несчастных пассажиров. Все это еще больше
усложняет дело.
На этот раз, когда королева Аларкина позвонила президенту,
госдепартамент не стал заставлять ее ждать полчаса, а немедленно соединил с
президентом.
Ее требования были просты. Снять все обвинения в мошенничестве,
заговоре с целью убийства, недонесении о заговоре с целью убийства,
вымогательстве, растрате -- и тогда президент будет восславлен как
миротворец В противном случае его имя будет смешано с грязью перед лицом
всей страны.
-- Дорогая моя, -- ответил на это президент. -- Меня избирали не для
того, чтобы я шел на сделки с мелкими мошенниками. Валяйте, мешайте меня с
грязью. Компромиссов не будет. Америка не продается.
К вечеру стало казаться, что практически каждая телевизионная компания
вставила в свою программу передачу о религиозной нетерпимости в Америке.
Преследования католиков, иудеев, мормонов, квакеров были представлены в этих
передачах как прелюдия к последним событиям в этой области.
Профессор Уолдо Ханникут опять вещал в эфире. Именно он после убийства
президента Садата обвинил в этом Америку, а не исламских фундаменталистов,
которые стреляли в Садата. Он обвинял Америку в массовых убийствах,
совершенных Красными Кхмерами, с которыми Америка вела войну. А теперь он
обвинял Америку и в угоне самолета.
-- Я еще не видел президента Америки, который бы в самом деле понимал,
что такое свобода вероисповедания.
Когда на следующий день он попытался повторить этот же трюк в
Конгрессе, два конгрессмена резко оборвали его, заявив, что он -- лишь
очередной псих, готовый валить на Америку вину за любое преступление.
Но средства массовой информации не интересовались прошлым профессора.
Их вниманием завладела красавица Кэти Боуэн, томящаяся в тюрьме. Она давала
интервью профессионально-чарующим голосом, смотрела на репортеров глазами
еще более невинными, чем были у нее, когда она исполняла роль святой в
пасхальной телепередаче.
-- Я знаю, что я нахожусь в тюрьме, потому что верю в то, что люди
добры. Я не желаю зла ни одной невинной живой душе. Но невиновен ли
президент, объявивший блокаду народу Аларкина только за то, что эта страна
заявила, что верит в людское добро? Невиновен ли президент, если военные
самолеты кружат над крохотным островом, а суда с ядерным оружием на борту
патрулируют его берега? Кто такой президент, если он думает, что может
раздавить добро в человеке злою силой ядерного оружия?
Никто из комментаторов не упомянул о том, что Кэти Боуэн сидит в тюрьме
по обвинению в заговоре с целью убийства, что всего неделю назад она сама
разоблачила себя тем, что заявила о крушении президентского самолета раньше,
чем это крушение случилось, и что все это вне всякого сомнения доказывало,
что она замешана в убийстве полковника ВВС США и всех, кто находился на
борту.
А аллигаторы в бассейне вовсе были сочтены историей давно минувших
дней, и не стоило об этом упоминать, дабы не дать правительству новое
средство подавления свободы вероисповедания.
Одна телекомпания совместно с одной газетой провела опрос общественного
мнения.
Вопрос был поставлен так: должно ли ядерное оружие США служить делу
религиозной нетерпимости?
Когда на вопрос был получен отрицательный ответ, все средства массовой
информации объявили, что рейтинг президента упал.
Один из пассажиров угнанного самолета, избранный официальным
представителем заложников, объявил американскому народу в программах,
которые большинство телезрителей смотрит за завтраком и за ужином, что
многие пассажиры "прониклись глубокой симпатией к "Братству Сильных" и его
доктрине".
Президент созвал пресс-конференцию, на которой обрисовал все крупные и
мелкие преступления, совершенные супругами Доломо, в частности, как
"Братство Сильных" мошенническим путем вытягивало деньги из адептов.
Сразу за пресс-конференцией последовал комментарий, и комментаторы
объяснили народу, что навешивание ярлыков еще никогда никому не помогало.
Президент был назван безрассудным и безответственным, особенно когда он
заявил, что супругам Доломо не удастся уйти от правосудия.
-- Я бы очень не желал, чтобы он вел переговоры от моего имени, --
сказал один комментатор, недавно отпущенный из загона для крупного рогатого
скота на Харбор-Айленде, ныне именуемом Королевством Аларкин.
Именно этот комментатор подал пример своим товарищам, обращаясь к
Беатрис Доломо не иначе как "Ваше Величество". И он же сказал, что Америке
еще предстоит переступить через свое высокомерие и перестать считать, будто
она может диктовать людям, как им следует жить.
-- Лично я считаю, что "Братство Сильных" дает такое чувство духовного
и эмоционального подъема, какое вы не найдете в христианстве.
Было взято множество интервью в храмах "Братства Сильных", и зрители
смогли убедиться, как страдают преданные Братья и Сестры от преследований их
духовных лидеров.
-- Лично я не выступаю за угоны самолетов. Я выступаю за свободу
вероисповедания, -- сказал руководитель одного из отделений и, улыбнувшись,
добавил, что Америка должна быть готова к новым угонам и катастрофам типа
той, что произошла в Байонне, если не прекратит практику преследования
религиозных меньшинств.
-- Да, я твердо убежден, что катастрофа в Байонне, равно как и угон
самолета, есть результат преследования за религиозные убеждения.
В Овальном кабинете президент отдал Смиту один-единственный приказ:
-- Мне нужны оба ваши специалиста. Мне наплевать, как вы их найдете.
Найдите, их!
-- Наши системы слежения обнаружили их в Ньюарке, сэр. Но теперь я не
знаю, где они могут быть. Я полагаю, что они оказались там из-за Римо, но на
него нам больше рассчитывать не приходится.
-- Почему, черт побери?
-- Потому что я не уверен, знает ли он, что по-прежнему работает на
нас.
Римо решил, что это здорово, что он наконец-то повстречался со своим
видением.
-- Я хотел только одного, папочка, -- вернуться домой, но я не знал,
куда мне податься. А теперь я знаю. Синанджу, правильно?
-- Самое совершенное место на земле -- родина твоих предков, -- заметил
Чиун.
Они находились в здании аэропорта, и Чиун просунул свои длинные пальцы
с острыми ногтями Римо под рубашку и нажал ему на солнечное сплетение, чуть
пониже грудной кости, чтобы восстановить гармонию дыхания, чтобы легкие и
поры его кожи работали в унисон и чтобы кровообращение обратило вспять
процесс поглощения чужеродных веществ и отторгло их.
Но Чиун не думал об этом в таких выражениях. Он воспринимал
человеческое тело как поэму -- именно этому он научился у предыдущего
Мастера, а тот в свою очередь -- у предыдущего, и так до самого начала,
когда Мастера Синанджу познали истинную силу человеческого тела и деревня
Синанджу стала солнечным истоком всех боевых искусств, которому все прочие
лишь подражали на протяжении многих веков.
Римо почувствовал ногти у себя на груди и попытался сосредоточиться, но
позвякивание разменных автоматов и запах духов отвлекали его. И только когда
он понял, что разменные автоматы находятся на другом конце аэропорта, то
осознал, что к нему возвращается слух. Запах духов был еле уловим, а это
означало, что к нему возвращается обоняние.
Память, однако, возвращалась небольшими порциями. Он вспомнил, как
смотрел на звезду, а потом он понял, что именно в этот момент во Вселенной
было принято решение о том, чем ему предстоит стать, и сознание вспомнило об
этом, хотя он сам этого и не знал.
Он вспомнил Чиуна. Он вспомнил их совместные занятия. Он вспомнил, как
его много раз посещали мысли о смерти. Он вспомнил, как он ненавидел Чиуна и
как научился его уважать, а потом узнал его лучше и полюбил, как родного
отца, которого никогда не знал.
Он вспомнил Синанджу, грязный маленький городок, родину величайшего в
истории человечества Дома Ассасинов. Он вспомнил, как надо дышать. Во рту у
него стоял луково-чесночный привкус жидкости, к которой он прикоснулся в
Калифорнии. Он вспомнил, как лазил в ванну, чтобы не дать утонуть взрослому
мужчине, который вел себя как ребенок. Он вспомнил, как потерял контроль над
своей кожей.
Он был не в лучшей своей форме. А случившееся отбросило его еще немного
дальше.
Некоторые вещи он до сих пор понимал весьма смутно. Он знал, что
Синанджу -- это маленький городок или даже деревня, но его родиной он был не
сам по себе, а потому что оттуда исходило учение. Он был воспитан в
сиротском приюте в Ньюарке. Это он, оказывается, помнил правильно.
-- Да, ты -- Синанджу, Римо, -- сказал Чиун.
Он перестал быть видением. И Римо знал, почему он продолжал его видеть
даже тогда, когда забыл все остальное. Он видел его, потому что Чиун
находился внутри него самого, как всякий хороший учитель. А Римо считал
Чиуна самым величайшим из всех учителей, которых мир когда-либо знал.
-- Я вспомнил! Я вовсе не кореец! -- воскликнул Римо. Пальцы Чиуна
замерли.
-- Не заходи так далеко. Ты кореец. Твой отец был корейцем.
-- Правда? Я об этом не знал. А ты откуда знаешь?
-- Я объясню тебе позже, но ты увидишь хроники Синанджу, наши хроники,
и сам поймешь, как ты оказался способным познать так много.
-- Это потому что ты -- великий учитель, папочка. Я думаю, ты
величайший учитель из всех, которых мир когда-либо знал, -- сказал Римо.
-- И это тоже, -- согласился Чиун.
-- Эй, я совсем забыл. Мне надо позвонить. Мои подопечные скрылись.
-- В Америке все куда-то зачем-то скрываются. Наше место не здесь.
-- Мое -- здесь, папочка. В этом-то вся проблема, -- заявил Римо, все
еще помнивший номер контактного телефона Смита.
Тон у Римо был извиняющийся, а Чиун был вне себя от гнева.
-- Никогда не признавайся императору, что ты что-то сделал не так, --
сказал он по-корейски. Римо пропустил его слова мимо ушей.
-- Что мы все делаем в Белом Доме? Это же самое худшее место встречи,
какое только можно себе представить! Вы же сами все время говорите об
опасности раскрытия тайны нашего существования.
-- Каким-то образом супругам Доломо удалось добраться до президента. И
я боюсь, что у них это может получиться и еще раз. Если президент
превратится в неуправляемого трехлетнего ребенка, то весь мир может взлететь
на воздух. Именно с этой целью я вызвал Чиуна сюда.
-- Ах, вот оно как. Это только отговорка, которой он собирается
воспользоваться, когда захватит трон, -- сказал Чиун по-корейски, обращаясь
к Римо, а Смиту сказал по-английски: -- Это очень мудрое решение.
-- Он не собирается захватывать трон, -- возразил Римо. -- Он вызвал
тебя потому, что сам не мог бы убить президента. Он хотел, чтобы это сделал
ты. А потом он распустил бы нашу контору и убил себя.
-- Накануне воцарения? -- удивился Чиун. Это настолько не лезло ни в
какие ворота, что он забыл сказать это по-корейски.
-- Я тебе это много раз говорил, но ты не хочешь этого понять, папочка,
-- сказал Римо.
-- За это время я успел разработать способ защиты от такого вторжения,
-- сообщил Смит. -- Весь вопрос заключается в том, в какой вы форме.
-- У меня нет защиты от этого вещества.
-- Тогда вы останетесь здесь. Сможете ли вы сделать то, что надо, если
Доломо доберутся до президента?
-- Вы имеете в виду, смогу ли я его убить?
-- Да.
-- Конечно, -- сказал Римо.
-- Никаких проблем?
-- Это будет правильное решение, Смитти.
-- Да, полагаю, что так, -- сказал Смит. -- Наверное, я старею. Я бы не
смог сделать этого.
-- Он ни на что не способен, он сумасшедший, -- сказал Чиун
по-корейски, а по-английски добавил: -- Доброжелательность -- вот
отличительная черта великого правителя.
-- Чиун, теперь когда Римо с нами, мы можем послать вас. Нам надо
освободить группу заложников, удерживаемых на острове, и самое главное --
захватить некое вещество, созданное двумя преступниками, Рубином и Беатрис
Доломо. Заодно расправьтесь и с ними.
-- Еще один глупый, составленный сумасшедшим, список товаров, которые
надо купить, -- сказал Чиун по-корейски и, обратившись к Смиту, добавил
по-английски: -- Мы вылетаем со скоростью ваших слов.
-- Нет. Римо придется остаться здесь.
-- Тогда мы будем охранять вас ценою собственной жизни.
-- Не г. Я хочу, чтобы один из вас делал одно дело, а другой -- другое.
-- Мы оба сделаем оба дела одновременно и восславим ваше имя, так что
оно станет более заметным, чем единственный лист на единственной ветке.
-- Нам надо, чтобы Римо остался здесь и сделал то, что ему предстоит
сделать, а вы отправились на Харбор-Айленд и сделали то, что надлежит
сделать вам.
-- Ага, -- сказал Чиун. -- Понимаю. Мы с Римо отправляемся на
Харбор-Айленд немедленно.
-- Смитти, он не позволит мне оставаться без присмотра в моем
теперешнем состоянии. Поэтому похороните свой план разлучить нас, --
посоветовал Смиту Римо.
-- Зачем ты сказал такое Смиту? -- по-корейски спросил Чиун, и Римо
ответил на том же языке:
-- Потому что это правда.
-- И что?
-- И то, что если мы все знаем, что делаем, то нам не надо играть в
прятки.
-- Искусство общения с императором -- это не игра. Горе тому ассасину,
который всегда говорит правду императору.
Римо сказал Смиту по-английски:
-- Вам придется выбирать.
-- Ладно. У меня есть запасное средство на случай, если до президента
доберутся. Отправляйтесь на Харбор-Айленд. Но постоянно поддерживайте
контакт. Телефонная система тут не вполне надежна. Мы дадим вам устройство,
которое позволит вам держать с нами контакт через спутник. Все это очень
рискованно. Я хочу контролировать ход дела. Меня беспокоит судьба
заложников, я хочу уничтожить Доломо, а что касается их вещества -- то это
просто кошмар.
-- А что оно в точности из себя представляет? -- спросил Римо.
-- Наши ученые над ним работают. Самая главная проблема заключается в
том, что оно очень стойкое.
-- Ну, так похороните его.
-- Где? Это должно быть сделано в таком месте, где оно не попадет в
подпочвенные воды. Нам удалось взять под контроль ситуацию в поместье
Доломо, но если они начнут массовое производство -- вот тогда наступит
настоящий кошмар.
-- Значит, сначала нам надо добраться до этого вещества?
-- Не знаю. Вот поэтому мы и даем вам прибор связи, -- ответил Смит.
Перед их уходом Смит решил повидать президента и лично заверить его,
что Чиун и Римо отправляются на задание.
-- На него нападают по всей стране. И только народ поддерживает его. Он
-- человек, стойко выносящий невзгоды, и он должен знать, что он не один.
-- И разумеется, пока мы еще здесь, если он, по случайности, упадет
и... -- начал было Чиун.
-- Нет, -- отрезал Смит.
-- Значит, пока еще рано, -- понял Чиун. В Овальном кабинете Римо
Уильямс пообещал президенту, что его ничто не остановит.
-- Я американец, -- сказал Римо. -- И мне не нравится, когда мою страну
поливают грязью.
-- Нет. Только Доломо. Прессу оставьте в покое! -- испугался президент.
Президент старался не смотреть в глаза Чиуну. Римо догадался, что он
знает, что именно Чиуну была поручена миссия убить президента.
Чиун тоже заметил эту странность в поведении президента. Это вполне
могло означать, что сумасшедший Смит и в самом деле рассказал нынешнему
императору о своих планах. Ничто не может сравниться с безумием этих белых,
которым Римо продолжает служить, не обращая внимания ни на какие доводы
разума.
-- Я в первый раз начинаю чувствовать, что мы берем ситуацию под свой
контроль, -- сказал президент.
-- Белые не способны взять ситуацию под свой контроль. Они способны
только создавать ситуации, -- сказал Чиун по-корейски.
Римо и Чиун добрались до Харбор-Айленда, ныне открыто именуемого
Аларкином, или Свободным Аларкином, или Освобожденным Аларкином. Именовали
его так репортеры. Многие из них вели свои репортажи прямо с борта везущего
их на остров катера. Римо и Чиун старались не попадаться на глаза
телекамерам.
Один комментатор распространялся о том, как Аларкин выявил слабости
Америки, и как он сделал достоянием мировой общественности не только эти
слабости, но и тот факт, что Америка проявляет нетерпимость в отношении
религиозных меньшинств.
-- Многие пассажиры самолета Испытывают смешанные чувства. Они, с одной
стороны, не могут одобрить сам факт угона, но с другой -- они прониклись
сочувствием к "Братству Сильных", которое на протяжении всей своей истории
подвергалось гонениям и преследованию. Все видят, как военная мощь Америки,
ее суда и самолеты окружили крохотное государство Аларкин, в прошлом --
Харбор-Айленд. Люди понимают, что преданные приверженцы "Братства Сильных"
могут в любую минуту оказаться за решеткой, и никто не удивляется тому, что
Америка стала объектом нападения со стороны тех, у кого нет ни авианосцев,
ни ядерного оружия, а есть только собственная жизнь. И именно этими жизнями