Страница:
что в целях восстановления справедливости они могут быть похищены, подорваны
на бомбах, сожжены, утоплены в масле и застрелены во сне.
Говоривший был профессором международных отношений. Звали его Уолдо
Ханникут. Когда-то он был послом в одном из арабских государств, где
пользовался своим дипломатическим статусом для того, чтобы открыто
критиковать американскую политику на Ближнем Востоке, а следовательно, по
мнению ведущего, взгляды его заслуживали всяческого уважения.
Римо швырнул стакан с пивом в лицо Ханникуту, и бар взорвался
аплодисментами. Телевизионный экран тоже взорвался.
-- Как этим ребятам такое сходит с рук? -- возмутился Римо.
-- А что мы можем поделать? Они все такие на телевидении. У нас нет
выбора, -- сказал сосед Римо.
Видение добавило, что все в мире переменилось, но только не Синанджу.
-- Нет, -- возразил Римо, обращаясь к видению. -- Я люблю свою страну.
В ответ на это видение страшно рассердилось и заявило, что оно отдало
лучшие годы своей жизни Римо, а Римо оказался неблагодарным, не ценящим
добра и совершенно не заслуживающим всего того, что оно, видение, ему дало.
-- Что ты мне дал?
-- Больше, чем должен был бы, -- ответил голос, а потом видение
перестало разговаривать с Римо. Видение очень обиделось.
Римо не знал, как можно обидеть видение. Но с другой стороны, у него
никогда раньше никаких видений не бывало. Он находился неподалеку от того
места, где вырос, неподалеку от сиротского приюта в Ньюарке.
Он взял такси и, к своему удивлению, увидел, что на улицах нет ни
одного белого. Он помнил, что в Ньюарке жили люди разных рас, но теперь
население стало однородным.
-- С каких пор Ньюарк стал черным городом? -- спросил Римо.
-- Где ты был, парень? -- поинтересовался чернокожий водитель.
-- Далеко.
-- Тогда позволь мне дать тебе дружеский совет. Действительно
дружеский. Побереги свою задницу и не крутись тут слишком долго.
-- Со мной все будет в порядке, -- заверил его Римо. Откуда он знал,
что с ним все будет в порядке? Он был невооружен. И все же он знал, что он
вне опасности, кто бы на него ни напал.
Он ощущал запах лука и чеснока, чувствовал, как тошнотворное
маслянистое вещество выходит из его организма через поры. Каким-то образом
он понимал, что продержится, а может быть, даже поправится.
Приюта на месте не оказалось, как не оказалось на месте и всего
квартала. И всей округи. Создавалось такое впечатление, что кто-то разбомбил
весь район.
Окна были разбиты. Водопроводные трубы торчали наружу из стен зданий,
словно кто-то пытался вырвать их, но не окончил своего дела. Стены были
испещрены надписями. Улицы были покрыты мусором и крысами.
Четверо крутых черных парней направлялись в сторону Римо. На них на
всех были надеты куртки, указывающие на то, что они принадлежат к некоей
группе, именующей себя "Праведные Черепа". Они потребовали с Римо дань за
то, что он стоит на их тротуаре. Они хотели знать, что у Римо в чемоданчике.
Римо не стал пытаться наладить с ними диалог и взаимопонимание. Он
выбил все зубы изо рта ближайшего к нему парня. Белый фонтан брызнул из
черного лица и с легким стуком рассыпался бисером по тротуару. Улыбка
исчезла.
-- Я не люблю, когда мне угрожают, -- извинился Римо.
Трое парней стали клясться и божиться, что они никому не угрожали, а
четвертый тем временем кивал головой и собирал свои бывшие зубы. Он где-то
слышал, что современная медицина способна вживить их обратно.
-- А что стало с сиротским приютом, который когда-то был здесь?
-- Его нет, парень, ты что, не видишь?
-- А сестра Мария-Елизавета? Кто-нибудь из вас о ней слышал? Или тренер
Уолш в школе Уиквейк? Кто-нибудь из вас слышал о ком-нибудь из них?
Парни не слышали.
-- О'кей. Извини за зубы. Я не знал, что у меня такой тяжелый удар, --
сказал Римо, открыл чемоданчик и дал каждому из юных бандитов по сотне
долларов.
-- Там у тебя полно добра, парень. Ты бы лучше поостерегся. Тебе нужны
мышцы, чтобы все это донести?
-- Мне не нужны мышцы, -- ответил Римо. Но это же абсурд! Ему, конечно
же, нужны его мышцы. Но тут опять явилось видение и стало говорить, что сила
человека не в его мышцах. Силу человеку дает его сознание. -- Я подумал, что
ты говоришь не со мной, -- сказал Римо видению. Парни, вытаращив глаза,
уставились на психа, который вздумал разговаривать сам с собой.
-- Я хочу, чтобы ты остался жив, а не твои друзья, -- сказало видение.
И затем видение принялось говорить о дурных привычках, о том, что за
свою долгую жизнь среди белых Римо приобрел массу дурных привычек, от
которых никогда не избавится.
Белые? -- подумал Римо. Странно -- он мог бы поклясться, что он и сам
-- белый.
Сам того не зная, он направлялся к тому единственному месту на земле,
посещение им которого, знай об этом
Харолд В. Смит, заставило бы этого последнего немедленно распустить
организацию. Это было то место, которого Римо избегал, когда находился в
полной памяти. Если бы Харолд В. Смит знал, куда направляется Римо, он, по
всей вероятности, достал бы ампулу с цианистым калием, которую всегда носил
с собой, а перед тем как проглотить ее, запрограммировал бы всю локальную
компьютерную сеть на самоуничтожение. Потому что теперь Римо, не помнящий
себя, был готов раскрыть тайну своего собственного убийства.
Харолд В. Смит, каждодневно общающийся с опасностью, знал формулу
общения с нею. Он давно уже был бы мертв, если бы не знал, как поступать в
критических ситуациях, чреватых провалами, а вся его организация не
просуществовала бы и недели.
Секрет Смита заключался в том, что он никогда не убегал от беды, но и
не бежал безумно ей навстречу. Первое, что надо было сделать, когда
сталкиваешься с чем-то из ряда вон выходящим, это оценить все явления в
баллах и дать каждому порядковый номер. Числа дают ощущение меры. Если вам
предстоит умереть на следующей неделе, это трагедия. А если весь мир может
оказаться уничтоженным через день, то это тоже трагедия, но трагедия больших
масштабов.
Харолд В. Смит оценил жизнь президента как задачу номер один, потому
что президент сосредоточил в своих руках огромную власть. Опасность,
проистекающая от вещества, лишающего людей памяти, получила номер два, но
она ненамного отставала от лидера. Целый город был стерт с лица земли
благодаря Доломо, и несомненно, в деле сыграло свою роль это вещество.
Доклады ученых с каждым днем становились все хуже и хуже. В некоторых
случаях вещество по тем или иным необъяснимым причинам теряло свою силу. В
других случаях оно с течением времени становилось еще более эффективным.
И вот теперь настал черед Римо, и возможно, пришло время распустить
организацию, если будет раскрыта тайна ее существования или тайна Римо. И
перед Харолдом В. Смитом встал вопрос: сейчас, когда вся страна находится в
опасности, какая разница, станет кому-то известно о существовании секретной
организации или нет? Может быть, в любом случае Смиту надлежит остаться в
живых и помочь спасти страну?
Настало время найти ответы на эти вопросы. Желание жить свойственно
человеку независимо от возраста. Если Смит и его организация исчезнут, то
сама идея о том, что демократия может существовать в рамках конституционного
закона, не исчезнет. Президент всегда может уступить супругам Доломо, чтобы
выиграть время. Но он не может отказаться от идеи конституционной
демократии. Если этот принцип будет нарушен, то ему уже не восстановиться
никогда. Тогда начнутся призывы к созданию полицейского государства, если
дела пойдут уж слишком беспорядочно; тогда страна вернется ко временам,
когда господствовало право сильного. Римо с Чиуном тоже воплощали в себе
этот принцип, но нельзя было допустить, чтобы он воцарился открыто.
Харолду В. Смиту предстояло принять трудное решение, но он был приучен
принимать трудные решения. Если существование организации будет раскрыто,
решил он, то он, несмотря ни на что, покончит с жизнью и разрушит
компьютерную систему, которая и. составляла его организацию.
Сейчас, пронумеровывая свалившиеся на его голову несчастья, Смит задал
себе вопрос: если Римо помнит телефонный номер, то что еще он может помнить?
Помнит ли он, как его подставили, а потом публично казнили, уничтожили его
отпечатки пальцев во всех архивах и уничтожили само воспоминание о его
существовании? Помнит ли он, как ему сделали пластическую операцию? Помнит
ли он, что когда-то работал полицейским в Ньюарке? А если он вернется в свой
бывший участок, признает ли кто-нибудь там воскресшего мертвеца?
Что если начнется расследование казни, которая не привела к гибели
осужденного? А потом -- не признает ли кто-нибудь этого мертвеца с новым
лицом как человека, творившего невообразимые вещи в сотнях мест? Это
несчастье могло случиться, когда Римо вернется туда, где он когда-то
работал. Если вернется. Только Чиун мог знать, на что способны тело и
сознание Римо в такой ситуации. Смиту необходимо было это выяснить. Он
направился в маленькую комнату, выделенную Чиуну в Белом Доме.
Смит никогда не знал, когда Чиун спит, а когда нет. Он никогда не спал
в какие-то определенные часы, и Смиту неоднократно доводилось видеть, как он
и Римо проводят без сна больше времени, чем может вынести человеческий
организм.
Он постучал в дверь.
-- Пора? -- спросил Чиун.
-- Нет еще, Мастер Синанджу. Я бы хотел поговорить с вами.
-- Входите.
Чиун, облаченный в темно-серое кимоно, сидел в позе лотоса, спрятав
свои длинные пальцы под складками одежды.
-- Можно мне сесть?
-- Императору не надо спрашивать, -- ответил Чиун.
-- Я хочу знать, какая часть подготовки Римо находится в его сознании.
-- О всемилостивейший! Вы никогда не задавали вопросов о подготовке
Римо. Что-то случилось?
-- Вы сказали, что он не достиг пика формы.
-- Его формы более чем достаточно для исполнения тех мелких заданий,
которые ему поручают.
-- Простите мне мое любопытство, -- сказал, садясь, Смит. -- Если, как
вы говорите, я император, то меня как императора очень интересует все, что
касается моего лучшего слуги, о Мастер Синанджу.
-- Президент умер случайно? -- в ужасе воскликнул Чиун.
-- Нет, -- успокоил его Смит. -- Я хочу знать, какая часть подготовки
находится в сознании.
-- Она вся у него в сознании, -- ответил Чиун.
-- Значит, если вещество достигнет мозга, то Римо все забудет?
-- Я не сказал, что его подготовка у него в мозгу.
-- Вы сказали, в сознании.
-- Мозг -- это лишь часть сознания. Сознание -- это то, что тело знает
и помнит, сознание -- это прихожая человеческой личности, а сама личность
находится дальше и занимает больше пространства. Даже первый вздох
новорожденного ребенка -- это уже сознание.
-- Что вы такое говорите? -- не понял Смит.
-- Я не мог бы выразиться яснее, -- заметил Чиун.
-- Предположим, что Римо подвергся бы воздействию этого вещества,
которое мы ищем и которое отнимает у человека память. Какая часть того, чему
вы его обучили, сохранится у него?
-- Та часть, которая содержится не в мозгу, а в сознании -- том,
которое является прихожей для человеческой личности. Понимаете? -- спросил
Чиун.
Он говорил очень медленно, чтобы Смит не упустил ничего, хоть то, что
он говорил, было и так очевидно.
-- Нет. Давайте я скажу более конкретно. До того, как вы начали
тренировать Римо, он был полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси. Может он забыть
это? Что он будет помнить?
-- Он будет помнить все, что ему надо, но он не будет знать, что он это
помнит, -- заявил Чиун. -- Ну так как, не пришла ли пора вам стать
полноправным императором, а Синанджу -- выйти в свет в полном сиянии своей
славы?
-- Нет. Пока нет. А есть ли какая-нибудь возможность того, что Римо
вернется к своему прошлому окружению, если его поразит потеря памяти?
-- Это зависит от того, в каком окружении он вырос и был воспитан.
-- Почему?
-- Потому что некоторые меридианы Вселенной влияют на его сознание
сильнее, чем другие. Он -- Синанджу.
-- Ньюарк, Нью-Джерси.
-- Второе "Нью" -- это штат?
-- Да, Нью-Джерси -- это штат.
-- И он там работал каким-то охранником?
-- Да, он был полицейским. А это имеет значение?
-- Все имеет значение, -- заметил Чиун, и это была правда.
Но он очень рассчитывал, что Смит поймет это неправильно, как это
обычно бывает с белыми.
Все имело значение. Но тот факт, что Римо когда-то служил полицейским в
Ньюарке, Нью-Джерси, не имел никакого значения для его сознания. Смит
сообщил Чиуну все, что тому нужно было знать для того, чтобы понять, что
происходит.
Чиун знал то, чего не знал Смит, а именно то, что в мире всегда было
полно императоров, и тиранов, и королей, и того, что американцы называли
президентами. Они были повсюду. Но Римо был всего один. И он принадлежал
Чиуну. И Чиун никогда не позволит ему уйти.
Капитану Эдвину Полищуку оставалось две недели до ухода на пенсию, и он
уже считал дни и минуты, как некогда раньше считал месяцы, дни и минуты, как
вдруг произошел кошмар. А случилось это тогда, когда он направился к
"Туллио", в бар-ресторан, где подавались сверхтолстые сэндвичи с ростбифом.
Капитану Полищуку не только никогда не приходилось платить там по счету, но
наоборот -- хозяин заведения платил ему чаевые.
Хозяин оставлял чаевые в белом конверте каждую неделю, начиная-с того
дня, как Полищук возглавил участок. Потом капитан Полищук обычно шел в
другие заведения на территории своего участка, а в конце дня встречался с
людьми, состоявшими у него на содержании и оказывавшими ему особые услуги.
Возможно, это было проявлением тщательно скрываемой ненависти к самому себе,
но капитан Эд Полищук находил особое удовольствие в том, чтобы превратить
молодых новобранцев в коммивояжеров вроде себя.
Честным полицейским поручались самые гнусные задания. Полищук
пользовался дурной славой в Ньюарке, Нью-Джерси, но в то же время чувствовал
себя в полной безопасности. Эд Полищук умел тратить деньги, а если и
совершал ошибки, то всегда мог купить необходимую ему информацию. Против
него трижды выдвигались обвинения, и трижды ему удавалось сорваться с
крючка, несмотря на негодующий рев мэра и половины муниципалитета. Эд
Полищук относился к тем полицейским, до которых никому не добраться.
Но в эту пятницу, когда с жареного мяса стекал соус на мягкий
итальянский хлеб с поджаренной корочкой, Эд Полищук понял, что пришло время
расплатиться за все. Он даже не успел откусить ни кусочка.
-- Эд! Это ты, Эд?
Молодой человек -- лет двадцати с чем-то, максимум тридцати -- схватил
Полищука за руки. Запястья у парня были очень широкие. А в мире так мало
было вещей более приятных, чем ростбиф от Туллио.
-- Меня зовут капитан Полищук.
-- Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же
притон, где проворачиваются все сделки с игрой в "номера". На следующей
неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли
трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты
прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты -- Эд Полищук.
-- Сынок, я тебя не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, я тебя
впечатаю в стену.
-- Ты не сможешь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты
недостаточно хорошо двигаешься.
Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко
дернул руками, чтобы высвободить их.
Руки его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались
там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы
в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в
плечах сильную боль. Вывих.
-- Кто ты? -- спросил капитан Полищук.
-- Эд, мы же с тобой работали в паре. Помнишь? Мы ходили по городу.
Пеший патруль. Ты всегда называл меня "Простота-тра-та-та".
-- Я очень много кого так называл, -- сказал Полищук.
-- Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по
ним вышло, что я -- "непреклонный патриот" или что-то в этом роде. Ты еще
сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я
же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет.
Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его
лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали.
Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому.
-- Мне кажется, я тебя припоминаю. Кажется, да.
-- Римо. Римо Уильямс.
-- Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо.
И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле.
-- Римо, ты умер! А что случилось с твоим лицом? У тебя совсем другой
нос и рот. Ты умер, Римо. Нет, ты не умер. Ты не Римо.
-- Помнишь тот киоск, который ты хотел раскрутить на несколько пачек
сигарет, а я пригрозил, что доложу об этом начальству, Эд?
-- Простота -- ты и есть простота. Римо. Римо Уильямс! -- закричал
Полищук.
И все посетители бара-ресторана обернулись на крик. Эд Полищук понизил
голос.
-- Так что же, черт побери, с тобой приключилось, Римо?
-- Не знаю. Я, кажется, сошел с ума. Я постоянно вижу перед собой лицо
какого-то старого азиата. Я свободно говорю по-корейски. Я могу вытворять со
своим телом такое, что ты никогда не поверишь. А ты, Эд, ты постарел на
двадцать лет.
-- А ты нет. И это самое странное.
-- Я знаю.
-- Римо, -- прошептал Полищук, -- ты умер около двадцати лет тому
назад.
Римо отпустил запястья Полищука. И ущипнул себя за руку. Он
почувствовал боль. И это, и еще больше -- его собственное дыхание убедило
его в том, что он жив.
-- Я не умер, Эд.
-- Вижу. Вижу. Здесь что-то кроется.
-- Что?
-- Не знаю, Римо. Не знаю. Я помню, как тебя казнили на электрическом
стуле. Ты пристрелил какого-то парня. Я тогда подумал: так ему и надо, пусть
не будет такой простотой. Честность не приносит денег, Римо. Ты этому так
никогда и не научился.
-- Я сам не знаю, чему я научился. Ты когда-нибудь слышал о Синанджу?
-- Нет. Но давай лучше отсюда уйдем. Слушай, а ты похудел. И выглядишь
даже моложе, чем тогда. Ты, мать твою, выглядишь гораздо моложе. Как тебе
это удалось?
-- Не знаю.
-- Тебя казнили на электрическом стуле, это ты знаешь? Ты помнишь
процесс? Все дело было, -- Эд понизил голос, -- в ниггерах. Они теперь
заправляют веем. Ньюарк провалился к черту в ад. Все выставлено на продажу.
Ниггеры.
-- Но ты всегда был выставлен на продажу, Эд. При чем тут негры? Ты
всегда был продажным. Что это за пухлый конверт у тебя в кармане? Значит,
теперь ты уже промышляешь не сигаретами. В ход пошли наличные деньги.
-- Я пытаюсь вести себя с тобой по-дружески. Я и забыл, что с такими
простаками, как ты, дружеские отношения не получаются. Так что отвали.
Ниггеры крадут. А я совсем наоборот -- я пытаюсь обеспечить себе спокойную
пенсию. А быть честным -- это совсем бесполезно. Ради чего? Ради ниггеров?
-- Ты не был честным даже тогда, когда большинство населения в Ньюарке
составляли белые.
-- А ты посмотри на себя, Римо. Посмотри на себя. Тебя подставили и со
скоростью курьерского поезда отправили на электрический стул. Я знал, что ты
не убивал того парня в аллее. Но они набрали целый ворох свидетелей. И к
тому же, давление сверху. Так все говорили. Давление сверху. Им надо было
показать, что белый полицейский может попасть на электрический стул за
убийство негра. Вот чего они хотели добиться.
-- Откуда ты знаешь, что я этого не делал?
-- Потому что ты никогда не пользовался оружием в нарушение правил. Ты
был совершенно невыносим. Слушай, я не могу поверить -- ты так молодо
выглядишь. Ты умер. Я знаю, что ты умер.
Когда они вышли на улицу, Римо подобрал с земли жестянку из-под пива.
-- Если я умер, то как у меня получается вот это? -- спросил он и
сдавил жестянку пальцами.
-- Послушай, банки нынче делают мягкие. Это не фокус -- каждый может
раздавить банку.
Римо разжал ладонь и показал Полищуку маленький блестящий шарик.
-- Ты расплавил эту штуковину!
-- Я это умею. Я обнаружил это, когда летел в самолете и попытался
засунуть пепельницу на ее место в подлокотнике кресла. Но это еще пустяки.
Знаешь, сколько денег я мог бы заработать, играя в бейсбол?
В переулке Римо подобрал камень и швырнул его в нарисованный на стене
квадрат -- мишень для мальчишек, игравших здесь в мяч. Камень вонзился в
более мягкий кирпич, из которого была сложена стена, раздался грохот,
напоминающий небольшой взрыв, и в стене образовалась дыра, а за ней --
склад. О том, что за стеной именно склад, они узнали потому, что за стеной
были люди. Люди стали в изумлении озираться по сторонам. Дыра получилась
довольно большая.
-- Ни-и фига себе! -- протянул капитан Эд Полищук. -- Где ты этому
научился? Где ты был все это время?
-- Наверное, в Синанджу, -- ответил Римо.
-- А где это?
-- Не знаю, но я родом еще и оттуда. Как это может быть?
Эд Полищук сказал дежурному сержанту, что он будет занят весь остаток
дня. Он не собрал сегодня свою обычную дань -- отчасти из-за пережитого
шока, отчасти потому, что если это и в самом деле Простота Римо Уильямс, то
не стоит раскрывать ему весь маршрут -- от борделей до подпольных
букмекерских контор.
И еще Эд Полищук твердо решил не выпускать Римо из поля зрения.
Оказавшись у себя в кабинете, он тут же позвонил в отдел по связям с
общественностью и затребовал себе подборку газетных статей о полиции за
время, прошедшее со дня казни Римо.
-- Я ничего этого не помню, -- сказал Римо.
-- Конечно, не помнишь. Ты был мертв. Римо прочитал статьи о самом
себе. Больше всего его тронул отзыв сестры Марии-Елизаветы, которая помнила
его как "хорошего мальчика".
Он узнал, что до самого конца процесса продолжал утверждать, что он
невиновен. Но самого процесса он не помнил. Случилось ли с ним что-то такое,
что в одну прекрасную ночь у него отказала память? Потому что последнее, что
он помнил, было звездное небо. И Полищук был рядом с ним. Патрульный Эд
Полищук.
-- Я помню, как я посмотрел на звездное небо и подумал, что я звезда.
Какая-то безумная идея о вечности и о том, что я из себя представляю, --
сказал Римо.
-- Ты всегда был сумасшедшим, но не в таком роде, -- заметил Полищук.
-- Ты никогда не чувствовал ни поэзию, ни музыку, не питал никакого интереса
к тем маленьким радостям, которые не могут возбраняться патрульным
полицейским, учитывая размер их оклада. Ничего такого.
-- Но все-таки почему моя память остановилась именно так? Смотри --
видишь?
-- Что?
-- Азиат. Он говорит по-корейски.
-- Римо, ты окончательно спятил.
-- Может быть, -- не стал спорить Римо.
-- Ты вернулся в ту ночь, -- объяснил азиат на языке, который Римо
знал, -- потому что это была та единственная ночь, когда ты наконец понял,
пусть даже и на короткое время, кто ты есть и кем тебе предстоит стать.
И тут в сознании Римо всплыло имя Шива. Он слышал слова о том, что Шива
есть Дестроер -- разрушитель миров, и что надо умереть для того, чтобы
родиться вновь и стать чем-то совсем новым. Капитан Полищук решил, что речь
идет о какой-то новой секте, проповедующей воскрешение на земле. Он также
решил провести кое-какое расследование для Римо, который отказался покидать
его кабинет.
Оказалось, что Синанджу -- это небольшой городок в Северной Корее на
западном побережье. Исторические свидетельства утверждали, что этот городок
каким-то образом связан с императорскими дворами Европы, Средиземноморья и
Азии. Из Синанджу происходили какие-то особые придворные советники. Римо не
помнил, чтобы он кому-нибудь что-нибудь советовал. Он вообще не знал, как
это делается. И тем не менее, Синанджу в его сознании занимало не меньшее
место, чем сиротский приют, в котором он вырос и который считал своим родным
домом.
Шива, как оказалось, -- это какой-то азиатский бог. Эта нить не привела
никуда. Но было еще кое-что, что капитан Эд Полищук мог сделать и что могло
привести их к самой сути происшедшего. Он мог доказать раз и навсегда всем и
каждому, а особенно ФБР и средствам массовой информации, которые он
собирался созвать на пресс-конференцию, что Римо Уильямс был тем самым Римо
Уильямсом, которого казнили на электрическом стуле в тюрьме Трентон. Если
ему удастся это сделать, тогда свет гласности и мастерство ФБР приведут к
раскрытию тайны того, что за липовая казнь произошла в тюрьме Трентон.
-- Как ты это сделаешь?
-- Мы же полицейские, так?
-- Так мне казалось, -- заметил Римо.
-- Тогда все просто. Дай мне твои отпечатки пальцев, Помнишь, как это
делается? Обмакни подушечки пальцев в чернила. Вот, возьми подушечку для
печатей, -- сказал Полищук, протягивая Римо пропитанную чернилами подушечку
и лист белой бумаги. Потом он позвонил в городское управление полиции.
-- Мне нужны отпечатки пальцев патрульного Римо Уильямса.
-- У нас нет никакого Римо Уильямса, капитан, -- ответил ему сотрудник,
ведающий картотекой отпечатков пальцев.
-- Посмотрите среди мертвых, -- сказал капитан Полищук.
-- Зачем вам отпечатки мертвеца?
-- Нужны, -- коротко ответил Полищук. Сотруднику понадобилось двадцать
минут, чтобы найти карточку Римо. Она сохранилась еще с тех времен, когда
никаких компьютеров не было, и приходилось печатать имена и прочие сведения
на машинке, а потом хранить эти карточки в специальных картотеках. Часть
информации даже заносилась вручную, чернилами. И нельзя было просто нажать
кнопку и сразу получить нужную информацию. Карточка Римо, к тому же,
оказалась пыльной.
Посыльный доставил отпечатки пальцев из городского управления в участок
Полищука. Полищук лично встретил посыльного в дверях и, забрав отпечатки,
на бомбах, сожжены, утоплены в масле и застрелены во сне.
Говоривший был профессором международных отношений. Звали его Уолдо
Ханникут. Когда-то он был послом в одном из арабских государств, где
пользовался своим дипломатическим статусом для того, чтобы открыто
критиковать американскую политику на Ближнем Востоке, а следовательно, по
мнению ведущего, взгляды его заслуживали всяческого уважения.
Римо швырнул стакан с пивом в лицо Ханникуту, и бар взорвался
аплодисментами. Телевизионный экран тоже взорвался.
-- Как этим ребятам такое сходит с рук? -- возмутился Римо.
-- А что мы можем поделать? Они все такие на телевидении. У нас нет
выбора, -- сказал сосед Римо.
Видение добавило, что все в мире переменилось, но только не Синанджу.
-- Нет, -- возразил Римо, обращаясь к видению. -- Я люблю свою страну.
В ответ на это видение страшно рассердилось и заявило, что оно отдало
лучшие годы своей жизни Римо, а Римо оказался неблагодарным, не ценящим
добра и совершенно не заслуживающим всего того, что оно, видение, ему дало.
-- Что ты мне дал?
-- Больше, чем должен был бы, -- ответил голос, а потом видение
перестало разговаривать с Римо. Видение очень обиделось.
Римо не знал, как можно обидеть видение. Но с другой стороны, у него
никогда раньше никаких видений не бывало. Он находился неподалеку от того
места, где вырос, неподалеку от сиротского приюта в Ньюарке.
Он взял такси и, к своему удивлению, увидел, что на улицах нет ни
одного белого. Он помнил, что в Ньюарке жили люди разных рас, но теперь
население стало однородным.
-- С каких пор Ньюарк стал черным городом? -- спросил Римо.
-- Где ты был, парень? -- поинтересовался чернокожий водитель.
-- Далеко.
-- Тогда позволь мне дать тебе дружеский совет. Действительно
дружеский. Побереги свою задницу и не крутись тут слишком долго.
-- Со мной все будет в порядке, -- заверил его Римо. Откуда он знал,
что с ним все будет в порядке? Он был невооружен. И все же он знал, что он
вне опасности, кто бы на него ни напал.
Он ощущал запах лука и чеснока, чувствовал, как тошнотворное
маслянистое вещество выходит из его организма через поры. Каким-то образом
он понимал, что продержится, а может быть, даже поправится.
Приюта на месте не оказалось, как не оказалось на месте и всего
квартала. И всей округи. Создавалось такое впечатление, что кто-то разбомбил
весь район.
Окна были разбиты. Водопроводные трубы торчали наружу из стен зданий,
словно кто-то пытался вырвать их, но не окончил своего дела. Стены были
испещрены надписями. Улицы были покрыты мусором и крысами.
Четверо крутых черных парней направлялись в сторону Римо. На них на
всех были надеты куртки, указывающие на то, что они принадлежат к некоей
группе, именующей себя "Праведные Черепа". Они потребовали с Римо дань за
то, что он стоит на их тротуаре. Они хотели знать, что у Римо в чемоданчике.
Римо не стал пытаться наладить с ними диалог и взаимопонимание. Он
выбил все зубы изо рта ближайшего к нему парня. Белый фонтан брызнул из
черного лица и с легким стуком рассыпался бисером по тротуару. Улыбка
исчезла.
-- Я не люблю, когда мне угрожают, -- извинился Римо.
Трое парней стали клясться и божиться, что они никому не угрожали, а
четвертый тем временем кивал головой и собирал свои бывшие зубы. Он где-то
слышал, что современная медицина способна вживить их обратно.
-- А что стало с сиротским приютом, который когда-то был здесь?
-- Его нет, парень, ты что, не видишь?
-- А сестра Мария-Елизавета? Кто-нибудь из вас о ней слышал? Или тренер
Уолш в школе Уиквейк? Кто-нибудь из вас слышал о ком-нибудь из них?
Парни не слышали.
-- О'кей. Извини за зубы. Я не знал, что у меня такой тяжелый удар, --
сказал Римо, открыл чемоданчик и дал каждому из юных бандитов по сотне
долларов.
-- Там у тебя полно добра, парень. Ты бы лучше поостерегся. Тебе нужны
мышцы, чтобы все это донести?
-- Мне не нужны мышцы, -- ответил Римо. Но это же абсурд! Ему, конечно
же, нужны его мышцы. Но тут опять явилось видение и стало говорить, что сила
человека не в его мышцах. Силу человеку дает его сознание. -- Я подумал, что
ты говоришь не со мной, -- сказал Римо видению. Парни, вытаращив глаза,
уставились на психа, который вздумал разговаривать сам с собой.
-- Я хочу, чтобы ты остался жив, а не твои друзья, -- сказало видение.
И затем видение принялось говорить о дурных привычках, о том, что за
свою долгую жизнь среди белых Римо приобрел массу дурных привычек, от
которых никогда не избавится.
Белые? -- подумал Римо. Странно -- он мог бы поклясться, что он и сам
-- белый.
Сам того не зная, он направлялся к тому единственному месту на земле,
посещение им которого, знай об этом
Харолд В. Смит, заставило бы этого последнего немедленно распустить
организацию. Это было то место, которого Римо избегал, когда находился в
полной памяти. Если бы Харолд В. Смит знал, куда направляется Римо, он, по
всей вероятности, достал бы ампулу с цианистым калием, которую всегда носил
с собой, а перед тем как проглотить ее, запрограммировал бы всю локальную
компьютерную сеть на самоуничтожение. Потому что теперь Римо, не помнящий
себя, был готов раскрыть тайну своего собственного убийства.
Харолд В. Смит, каждодневно общающийся с опасностью, знал формулу
общения с нею. Он давно уже был бы мертв, если бы не знал, как поступать в
критических ситуациях, чреватых провалами, а вся его организация не
просуществовала бы и недели.
Секрет Смита заключался в том, что он никогда не убегал от беды, но и
не бежал безумно ей навстречу. Первое, что надо было сделать, когда
сталкиваешься с чем-то из ряда вон выходящим, это оценить все явления в
баллах и дать каждому порядковый номер. Числа дают ощущение меры. Если вам
предстоит умереть на следующей неделе, это трагедия. А если весь мир может
оказаться уничтоженным через день, то это тоже трагедия, но трагедия больших
масштабов.
Харолд В. Смит оценил жизнь президента как задачу номер один, потому
что президент сосредоточил в своих руках огромную власть. Опасность,
проистекающая от вещества, лишающего людей памяти, получила номер два, но
она ненамного отставала от лидера. Целый город был стерт с лица земли
благодаря Доломо, и несомненно, в деле сыграло свою роль это вещество.
Доклады ученых с каждым днем становились все хуже и хуже. В некоторых
случаях вещество по тем или иным необъяснимым причинам теряло свою силу. В
других случаях оно с течением времени становилось еще более эффективным.
И вот теперь настал черед Римо, и возможно, пришло время распустить
организацию, если будет раскрыта тайна ее существования или тайна Римо. И
перед Харолдом В. Смитом встал вопрос: сейчас, когда вся страна находится в
опасности, какая разница, станет кому-то известно о существовании секретной
организации или нет? Может быть, в любом случае Смиту надлежит остаться в
живых и помочь спасти страну?
Настало время найти ответы на эти вопросы. Желание жить свойственно
человеку независимо от возраста. Если Смит и его организация исчезнут, то
сама идея о том, что демократия может существовать в рамках конституционного
закона, не исчезнет. Президент всегда может уступить супругам Доломо, чтобы
выиграть время. Но он не может отказаться от идеи конституционной
демократии. Если этот принцип будет нарушен, то ему уже не восстановиться
никогда. Тогда начнутся призывы к созданию полицейского государства, если
дела пойдут уж слишком беспорядочно; тогда страна вернется ко временам,
когда господствовало право сильного. Римо с Чиуном тоже воплощали в себе
этот принцип, но нельзя было допустить, чтобы он воцарился открыто.
Харолду В. Смиту предстояло принять трудное решение, но он был приучен
принимать трудные решения. Если существование организации будет раскрыто,
решил он, то он, несмотря ни на что, покончит с жизнью и разрушит
компьютерную систему, которая и. составляла его организацию.
Сейчас, пронумеровывая свалившиеся на его голову несчастья, Смит задал
себе вопрос: если Римо помнит телефонный номер, то что еще он может помнить?
Помнит ли он, как его подставили, а потом публично казнили, уничтожили его
отпечатки пальцев во всех архивах и уничтожили само воспоминание о его
существовании? Помнит ли он, как ему сделали пластическую операцию? Помнит
ли он, что когда-то работал полицейским в Ньюарке? А если он вернется в свой
бывший участок, признает ли кто-нибудь там воскресшего мертвеца?
Что если начнется расследование казни, которая не привела к гибели
осужденного? А потом -- не признает ли кто-нибудь этого мертвеца с новым
лицом как человека, творившего невообразимые вещи в сотнях мест? Это
несчастье могло случиться, когда Римо вернется туда, где он когда-то
работал. Если вернется. Только Чиун мог знать, на что способны тело и
сознание Римо в такой ситуации. Смиту необходимо было это выяснить. Он
направился в маленькую комнату, выделенную Чиуну в Белом Доме.
Смит никогда не знал, когда Чиун спит, а когда нет. Он никогда не спал
в какие-то определенные часы, и Смиту неоднократно доводилось видеть, как он
и Римо проводят без сна больше времени, чем может вынести человеческий
организм.
Он постучал в дверь.
-- Пора? -- спросил Чиун.
-- Нет еще, Мастер Синанджу. Я бы хотел поговорить с вами.
-- Входите.
Чиун, облаченный в темно-серое кимоно, сидел в позе лотоса, спрятав
свои длинные пальцы под складками одежды.
-- Можно мне сесть?
-- Императору не надо спрашивать, -- ответил Чиун.
-- Я хочу знать, какая часть подготовки Римо находится в его сознании.
-- О всемилостивейший! Вы никогда не задавали вопросов о подготовке
Римо. Что-то случилось?
-- Вы сказали, что он не достиг пика формы.
-- Его формы более чем достаточно для исполнения тех мелких заданий,
которые ему поручают.
-- Простите мне мое любопытство, -- сказал, садясь, Смит. -- Если, как
вы говорите, я император, то меня как императора очень интересует все, что
касается моего лучшего слуги, о Мастер Синанджу.
-- Президент умер случайно? -- в ужасе воскликнул Чиун.
-- Нет, -- успокоил его Смит. -- Я хочу знать, какая часть подготовки
находится в сознании.
-- Она вся у него в сознании, -- ответил Чиун.
-- Значит, если вещество достигнет мозга, то Римо все забудет?
-- Я не сказал, что его подготовка у него в мозгу.
-- Вы сказали, в сознании.
-- Мозг -- это лишь часть сознания. Сознание -- это то, что тело знает
и помнит, сознание -- это прихожая человеческой личности, а сама личность
находится дальше и занимает больше пространства. Даже первый вздох
новорожденного ребенка -- это уже сознание.
-- Что вы такое говорите? -- не понял Смит.
-- Я не мог бы выразиться яснее, -- заметил Чиун.
-- Предположим, что Римо подвергся бы воздействию этого вещества,
которое мы ищем и которое отнимает у человека память. Какая часть того, чему
вы его обучили, сохранится у него?
-- Та часть, которая содержится не в мозгу, а в сознании -- том,
которое является прихожей для человеческой личности. Понимаете? -- спросил
Чиун.
Он говорил очень медленно, чтобы Смит не упустил ничего, хоть то, что
он говорил, было и так очевидно.
-- Нет. Давайте я скажу более конкретно. До того, как вы начали
тренировать Римо, он был полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси. Может он забыть
это? Что он будет помнить?
-- Он будет помнить все, что ему надо, но он не будет знать, что он это
помнит, -- заявил Чиун. -- Ну так как, не пришла ли пора вам стать
полноправным императором, а Синанджу -- выйти в свет в полном сиянии своей
славы?
-- Нет. Пока нет. А есть ли какая-нибудь возможность того, что Римо
вернется к своему прошлому окружению, если его поразит потеря памяти?
-- Это зависит от того, в каком окружении он вырос и был воспитан.
-- Почему?
-- Потому что некоторые меридианы Вселенной влияют на его сознание
сильнее, чем другие. Он -- Синанджу.
-- Ньюарк, Нью-Джерси.
-- Второе "Нью" -- это штат?
-- Да, Нью-Джерси -- это штат.
-- И он там работал каким-то охранником?
-- Да, он был полицейским. А это имеет значение?
-- Все имеет значение, -- заметил Чиун, и это была правда.
Но он очень рассчитывал, что Смит поймет это неправильно, как это
обычно бывает с белыми.
Все имело значение. Но тот факт, что Римо когда-то служил полицейским в
Ньюарке, Нью-Джерси, не имел никакого значения для его сознания. Смит
сообщил Чиуну все, что тому нужно было знать для того, чтобы понять, что
происходит.
Чиун знал то, чего не знал Смит, а именно то, что в мире всегда было
полно императоров, и тиранов, и королей, и того, что американцы называли
президентами. Они были повсюду. Но Римо был всего один. И он принадлежал
Чиуну. И Чиун никогда не позволит ему уйти.
Капитану Эдвину Полищуку оставалось две недели до ухода на пенсию, и он
уже считал дни и минуты, как некогда раньше считал месяцы, дни и минуты, как
вдруг произошел кошмар. А случилось это тогда, когда он направился к
"Туллио", в бар-ресторан, где подавались сверхтолстые сэндвичи с ростбифом.
Капитану Полищуку не только никогда не приходилось платить там по счету, но
наоборот -- хозяин заведения платил ему чаевые.
Хозяин оставлял чаевые в белом конверте каждую неделю, начиная-с того
дня, как Полищук возглавил участок. Потом капитан Полищук обычно шел в
другие заведения на территории своего участка, а в конце дня встречался с
людьми, состоявшими у него на содержании и оказывавшими ему особые услуги.
Возможно, это было проявлением тщательно скрываемой ненависти к самому себе,
но капитан Эд Полищук находил особое удовольствие в том, чтобы превратить
молодых новобранцев в коммивояжеров вроде себя.
Честным полицейским поручались самые гнусные задания. Полищук
пользовался дурной славой в Ньюарке, Нью-Джерси, но в то же время чувствовал
себя в полной безопасности. Эд Полищук умел тратить деньги, а если и
совершал ошибки, то всегда мог купить необходимую ему информацию. Против
него трижды выдвигались обвинения, и трижды ему удавалось сорваться с
крючка, несмотря на негодующий рев мэра и половины муниципалитета. Эд
Полищук относился к тем полицейским, до которых никому не добраться.
Но в эту пятницу, когда с жареного мяса стекал соус на мягкий
итальянский хлеб с поджаренной корочкой, Эд Полищук понял, что пришло время
расплатиться за все. Он даже не успел откусить ни кусочка.
-- Эд! Это ты, Эд?
Молодой человек -- лет двадцати с чем-то, максимум тридцати -- схватил
Полищука за руки. Запястья у парня были очень широкие. А в мире так мало
было вещей более приятных, чем ростбиф от Туллио.
-- Меня зовут капитан Полищук.
-- Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же
притон, где проворачиваются все сделки с игрой в "номера". На следующей
неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли
трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты
прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты -- Эд Полищук.
-- Сынок, я тебя не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, я тебя
впечатаю в стену.
-- Ты не сможешь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты
недостаточно хорошо двигаешься.
Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко
дернул руками, чтобы высвободить их.
Руки его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались
там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы
в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в
плечах сильную боль. Вывих.
-- Кто ты? -- спросил капитан Полищук.
-- Эд, мы же с тобой работали в паре. Помнишь? Мы ходили по городу.
Пеший патруль. Ты всегда называл меня "Простота-тра-та-та".
-- Я очень много кого так называл, -- сказал Полищук.
-- Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по
ним вышло, что я -- "непреклонный патриот" или что-то в этом роде. Ты еще
сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я
же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет.
Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его
лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали.
Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому.
-- Мне кажется, я тебя припоминаю. Кажется, да.
-- Римо. Римо Уильямс.
-- Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо.
И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле.
-- Римо, ты умер! А что случилось с твоим лицом? У тебя совсем другой
нос и рот. Ты умер, Римо. Нет, ты не умер. Ты не Римо.
-- Помнишь тот киоск, который ты хотел раскрутить на несколько пачек
сигарет, а я пригрозил, что доложу об этом начальству, Эд?
-- Простота -- ты и есть простота. Римо. Римо Уильямс! -- закричал
Полищук.
И все посетители бара-ресторана обернулись на крик. Эд Полищук понизил
голос.
-- Так что же, черт побери, с тобой приключилось, Римо?
-- Не знаю. Я, кажется, сошел с ума. Я постоянно вижу перед собой лицо
какого-то старого азиата. Я свободно говорю по-корейски. Я могу вытворять со
своим телом такое, что ты никогда не поверишь. А ты, Эд, ты постарел на
двадцать лет.
-- А ты нет. И это самое странное.
-- Я знаю.
-- Римо, -- прошептал Полищук, -- ты умер около двадцати лет тому
назад.
Римо отпустил запястья Полищука. И ущипнул себя за руку. Он
почувствовал боль. И это, и еще больше -- его собственное дыхание убедило
его в том, что он жив.
-- Я не умер, Эд.
-- Вижу. Вижу. Здесь что-то кроется.
-- Что?
-- Не знаю, Римо. Не знаю. Я помню, как тебя казнили на электрическом
стуле. Ты пристрелил какого-то парня. Я тогда подумал: так ему и надо, пусть
не будет такой простотой. Честность не приносит денег, Римо. Ты этому так
никогда и не научился.
-- Я сам не знаю, чему я научился. Ты когда-нибудь слышал о Синанджу?
-- Нет. Но давай лучше отсюда уйдем. Слушай, а ты похудел. И выглядишь
даже моложе, чем тогда. Ты, мать твою, выглядишь гораздо моложе. Как тебе
это удалось?
-- Не знаю.
-- Тебя казнили на электрическом стуле, это ты знаешь? Ты помнишь
процесс? Все дело было, -- Эд понизил голос, -- в ниггерах. Они теперь
заправляют веем. Ньюарк провалился к черту в ад. Все выставлено на продажу.
Ниггеры.
-- Но ты всегда был выставлен на продажу, Эд. При чем тут негры? Ты
всегда был продажным. Что это за пухлый конверт у тебя в кармане? Значит,
теперь ты уже промышляешь не сигаретами. В ход пошли наличные деньги.
-- Я пытаюсь вести себя с тобой по-дружески. Я и забыл, что с такими
простаками, как ты, дружеские отношения не получаются. Так что отвали.
Ниггеры крадут. А я совсем наоборот -- я пытаюсь обеспечить себе спокойную
пенсию. А быть честным -- это совсем бесполезно. Ради чего? Ради ниггеров?
-- Ты не был честным даже тогда, когда большинство населения в Ньюарке
составляли белые.
-- А ты посмотри на себя, Римо. Посмотри на себя. Тебя подставили и со
скоростью курьерского поезда отправили на электрический стул. Я знал, что ты
не убивал того парня в аллее. Но они набрали целый ворох свидетелей. И к
тому же, давление сверху. Так все говорили. Давление сверху. Им надо было
показать, что белый полицейский может попасть на электрический стул за
убийство негра. Вот чего они хотели добиться.
-- Откуда ты знаешь, что я этого не делал?
-- Потому что ты никогда не пользовался оружием в нарушение правил. Ты
был совершенно невыносим. Слушай, я не могу поверить -- ты так молодо
выглядишь. Ты умер. Я знаю, что ты умер.
Когда они вышли на улицу, Римо подобрал с земли жестянку из-под пива.
-- Если я умер, то как у меня получается вот это? -- спросил он и
сдавил жестянку пальцами.
-- Послушай, банки нынче делают мягкие. Это не фокус -- каждый может
раздавить банку.
Римо разжал ладонь и показал Полищуку маленький блестящий шарик.
-- Ты расплавил эту штуковину!
-- Я это умею. Я обнаружил это, когда летел в самолете и попытался
засунуть пепельницу на ее место в подлокотнике кресла. Но это еще пустяки.
Знаешь, сколько денег я мог бы заработать, играя в бейсбол?
В переулке Римо подобрал камень и швырнул его в нарисованный на стене
квадрат -- мишень для мальчишек, игравших здесь в мяч. Камень вонзился в
более мягкий кирпич, из которого была сложена стена, раздался грохот,
напоминающий небольшой взрыв, и в стене образовалась дыра, а за ней --
склад. О том, что за стеной именно склад, они узнали потому, что за стеной
были люди. Люди стали в изумлении озираться по сторонам. Дыра получилась
довольно большая.
-- Ни-и фига себе! -- протянул капитан Эд Полищук. -- Где ты этому
научился? Где ты был все это время?
-- Наверное, в Синанджу, -- ответил Римо.
-- А где это?
-- Не знаю, но я родом еще и оттуда. Как это может быть?
Эд Полищук сказал дежурному сержанту, что он будет занят весь остаток
дня. Он не собрал сегодня свою обычную дань -- отчасти из-за пережитого
шока, отчасти потому, что если это и в самом деле Простота Римо Уильямс, то
не стоит раскрывать ему весь маршрут -- от борделей до подпольных
букмекерских контор.
И еще Эд Полищук твердо решил не выпускать Римо из поля зрения.
Оказавшись у себя в кабинете, он тут же позвонил в отдел по связям с
общественностью и затребовал себе подборку газетных статей о полиции за
время, прошедшее со дня казни Римо.
-- Я ничего этого не помню, -- сказал Римо.
-- Конечно, не помнишь. Ты был мертв. Римо прочитал статьи о самом
себе. Больше всего его тронул отзыв сестры Марии-Елизаветы, которая помнила
его как "хорошего мальчика".
Он узнал, что до самого конца процесса продолжал утверждать, что он
невиновен. Но самого процесса он не помнил. Случилось ли с ним что-то такое,
что в одну прекрасную ночь у него отказала память? Потому что последнее, что
он помнил, было звездное небо. И Полищук был рядом с ним. Патрульный Эд
Полищук.
-- Я помню, как я посмотрел на звездное небо и подумал, что я звезда.
Какая-то безумная идея о вечности и о том, что я из себя представляю, --
сказал Римо.
-- Ты всегда был сумасшедшим, но не в таком роде, -- заметил Полищук.
-- Ты никогда не чувствовал ни поэзию, ни музыку, не питал никакого интереса
к тем маленьким радостям, которые не могут возбраняться патрульным
полицейским, учитывая размер их оклада. Ничего такого.
-- Но все-таки почему моя память остановилась именно так? Смотри --
видишь?
-- Что?
-- Азиат. Он говорит по-корейски.
-- Римо, ты окончательно спятил.
-- Может быть, -- не стал спорить Римо.
-- Ты вернулся в ту ночь, -- объяснил азиат на языке, который Римо
знал, -- потому что это была та единственная ночь, когда ты наконец понял,
пусть даже и на короткое время, кто ты есть и кем тебе предстоит стать.
И тут в сознании Римо всплыло имя Шива. Он слышал слова о том, что Шива
есть Дестроер -- разрушитель миров, и что надо умереть для того, чтобы
родиться вновь и стать чем-то совсем новым. Капитан Полищук решил, что речь
идет о какой-то новой секте, проповедующей воскрешение на земле. Он также
решил провести кое-какое расследование для Римо, который отказался покидать
его кабинет.
Оказалось, что Синанджу -- это небольшой городок в Северной Корее на
западном побережье. Исторические свидетельства утверждали, что этот городок
каким-то образом связан с императорскими дворами Европы, Средиземноморья и
Азии. Из Синанджу происходили какие-то особые придворные советники. Римо не
помнил, чтобы он кому-нибудь что-нибудь советовал. Он вообще не знал, как
это делается. И тем не менее, Синанджу в его сознании занимало не меньшее
место, чем сиротский приют, в котором он вырос и который считал своим родным
домом.
Шива, как оказалось, -- это какой-то азиатский бог. Эта нить не привела
никуда. Но было еще кое-что, что капитан Эд Полищук мог сделать и что могло
привести их к самой сути происшедшего. Он мог доказать раз и навсегда всем и
каждому, а особенно ФБР и средствам массовой информации, которые он
собирался созвать на пресс-конференцию, что Римо Уильямс был тем самым Римо
Уильямсом, которого казнили на электрическом стуле в тюрьме Трентон. Если
ему удастся это сделать, тогда свет гласности и мастерство ФБР приведут к
раскрытию тайны того, что за липовая казнь произошла в тюрьме Трентон.
-- Как ты это сделаешь?
-- Мы же полицейские, так?
-- Так мне казалось, -- заметил Римо.
-- Тогда все просто. Дай мне твои отпечатки пальцев, Помнишь, как это
делается? Обмакни подушечки пальцев в чернила. Вот, возьми подушечку для
печатей, -- сказал Полищук, протягивая Римо пропитанную чернилами подушечку
и лист белой бумаги. Потом он позвонил в городское управление полиции.
-- Мне нужны отпечатки пальцев патрульного Римо Уильямса.
-- У нас нет никакого Римо Уильямса, капитан, -- ответил ему сотрудник,
ведающий картотекой отпечатков пальцев.
-- Посмотрите среди мертвых, -- сказал капитан Полищук.
-- Зачем вам отпечатки мертвеца?
-- Нужны, -- коротко ответил Полищук. Сотруднику понадобилось двадцать
минут, чтобы найти карточку Римо. Она сохранилась еще с тех времен, когда
никаких компьютеров не было, и приходилось печатать имена и прочие сведения
на машинке, а потом хранить эти карточки в специальных картотеках. Часть
информации даже заносилась вручную, чернилами. И нельзя было просто нажать
кнопку и сразу получить нужную информацию. Карточка Римо, к тому же,
оказалась пыльной.
Посыльный доставил отпечатки пальцев из городского управления в участок
Полищука. Полищук лично встретил посыльного в дверях и, забрав отпечатки,