- А почему тут угол страницы оторван? - перебил я Васютина.
- Это еще до войны случилось, - ответил Олег. - Мы тоже у старика спросили. Внучок его когда-то возился с этим журналом, вот и оторвал угол странички...
- Досадно, - пробормотал я. - Оторван как раз там, где должны быть сведения об отце Храмова: когда родился, когда умер...
- Но дата захоронения есть - шестнадцатого июня тысяча девятьсот тридцать пятого года.
- Это я вижу...
- А вот старший брат Сергея Николаевича - Прохор. Родился в пятнадцатом году тридцатого апреля. Умер двадцать пятого декабря тридцать пятого года. Похоронен двадцать восьмого декабря. Теперь, значит, мать... Мария Христофоровна... Родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году, то ли тринадцатого февраля, то ли пятнадцатого... Видите, все стерлось и трудно разобрать. Умерла она в сорок втором году, в ноябре, пятнадцатого числа. Похоронена восемнадцатого ноября...
- Никто не интересовался когда-нибудь семьей Храмовых? Не приходил, не поправлял могилки?
- Мы спрашивали. Старик не помнит. Могилы Храмовых находятся в старой части кладбища. Он так и говорит: "старое кладбище"... На нем захоронены жители бывшей Яблоневки. Из поселка там уже не хоронили... Старик сказал, что несколько раз в году приезжает на старое кладбище один человек - бывший учитель Яблоневской школы... Фамилию его он забыл, а имя-отчество назвал: Семен Евдокимович. Живет, мол, в Харькове.
Подошла официантка. Пока она расставляла на столе еду, Васютин откупорил бутылку с минеральной водой, налип воды в стакан и жадно выпил. Официантка ушла.
- Давай пообедаем, потом продолжим разговор, - предложил я.
- Вы ешьте, а я подожду, пока остынет, - ответил Васютин. - Но люблю горячее... Да я скоро уже закончу. Ну вот, рассказал старик про этого учителя, что у него на кладбище сын похоронен, умерший перед самой войной. Мы вернулись в Харьков и пошли в облоно. К счастью, кое-какие архивы сохранились. Удалось установить, что до войны в Яблоневской средней школе работал преподавателем математики Синица Семен Евдокимович. В адресном столе мы узнали его домашний адрес.
- Встретились?
- К сожалению, нет, Вениамин Александрович, - вздохнул Васютин. Семен Евдокимович гостит у своей дочери в Краснодаре. Вернется только сегодня. Иван Иванович велел мне взять этот журнал и отвезти его сам. Вообще-то Иван Иванович планировал сегодня закончить все дела с Синицей и вернуться вечером.
Когда вышли из кафе, я сказал Васютину:
- Иди в гостиницу, отоспись.
Оставшись один, я направился в небольшой скверик, сел на скамейку. Мне неожиданно в голову пришла мысль, которую следовало повертеть со всех сторон. Раздумывая о журнале, который привоз лейтенант Васютин, я вдруг начал смутно чувствовать, что с нем содержится для нас важная информация. И внезапно понял, какая именно... Мне припомнился старый профессор психиатрии, читавший у нас в университете курс по судебной медицине. О профессоре ходили чуть ли не легенды: о том, как он умело разоблачал разного рода мистификаторов, направляемых к нему в клинику следственными органами на экспертизу. Так, один подозреваемый в совершении тяжкого преступления заявил, что у него "на нервной почве" перестала действовать правая рука. Причем это случилось, естественно, до совершения преступления. Несколь. ко недель этот человек находился в клинике. И ни разу - ни днем, ни ночью - не шевельнул правой рукой. При этом он сразу - еще следователю сообщил, что любую боль он чувствует. Рука буквально висела у него плетью. Кончался срок, установленный на экспертизу. И вот последний разговор нашего профессора с "пациентом". Профессор долго говорил с ним о разных посторонних вещах, потом сообщил, что, вероятно, завтра "пациент" будет выписан из клиники, чему тот страшно обрадовался. А в конце разговора профессор вдруг спросил: "Значит, раньше ваша правая рука действовала вот так?" - и сжал пальцы в кулак. И "пациент", тоже сжав пальцы в кулак, ответил: "Да, профессор, именно так..." И замер, поняв, что изобличен.
Сейчас, припомнив этот случай, я захотел немедленно проверить одну мысль, неожиданно возникшую у меня. Для этого предстояло встретиться с инженером Храмовым. Но прежде побывать, захватив "кладбищенский журнал", в НТО городского отдела внутренних дел, чтобы провести интересующую меня экспертизу...
В научно-техническом отделе я пробыл час. Получив результаты экспертизы, я позвонил в НИИ автоматики Храмову и попросил его заказать мне пропуск. Мы договорились, что встретимся с ним в холле на третьем этаже.
12
Храмов стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на улицу через стекло.
- Еще раз здравствуйте, Сергей Николаевич!
- А-а, Вениамин Александрович! - Обернувшись, инженер приветливо протянул руку, крепко пожал мою. - Ничего, что здесь предложил встретиться? В это время в холле обычно никого не бывает. Ну, прояснилось что-нибудь?
- Да, - кивнул я. - За исключением кое-каких деталей. Но надеюсь, что с вашей помощью все станет на свои места.
- Готов помочь... - Храмов настороженно, хотя и пытаясь улыбаться, смотрел на меня. - А то вы уедете, а мне каково? По ночам не спать? Или ваша версия не подтвердилась, и я прав оказался, а не вы? - Он слишком уж хотел показать, как ему легко и даже весело. И в этом он чуть-чуть переигрывал, немного "пережимал". - Что ж, не скрою, Вениамин Александрович, я очень рад этому обстоятельству!
- Я тоже, Сергей Николаевич, - мне наконец удалось прорваться через его монолог. - Кстати, я вскоре должен быть в Харькове. Могу передать от вас привет, если хотите.
- Привет? Кому? - удивился Храмов.
И опять мне показалось, что в его удивлении проскальзывает немного фальши.
- Семену Евдокимовичу Синице, - ответил я, глядя на него в упор.
- Семену Евдокимовичу Синице? - повторил он и пожал плечами. - Или у меня склероз, или я... Простите, а кто он?
- Да ладно, - махнул я рукой, - если вы его не знаете, тогда чего о нем говорить. Вы и в самом деле не знаете Семена Евдокимовича Синицу?
- Извините, Вениамин Александрович, но я не понимаю вашего тона, сухо произнес Храмов.
- Ну, бог с ним... А тон у меня нормальный, Сергей Николаевич. Так вот, для кое-каких формальностей мне необходимо получить от вас сведения о ваших ближайших родственниках: о матери, отце и брате... У вас, кажется, один брат был?
- Да-а, - чуть помедлив и слегка заикаясь, ответил он.
- Укажите точную дату его рождения, а также смерти.
- Прохор родился, - медленно, с каким-то напряжением в голосе, заговорил Храмов, - тридцатого апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года. А умер двадцать пятого декабря тысяча девятьсот тридцать пятого года. Я уже вам говорил...
- Да, да, - кивнул я, продолжая писать в блокноте, - но тогда я не записывал. Пожалуйста, о матери, Сергей Николаевич! фамилия, имя, отчество, рождение, смерть. Словом, анкетные данные.
- Храмова Мария Христофоровна. Родилась... Послушайте, я не понимаю смысла ваших вопросов...
- Ну, Сергей Николаевич, мы же с вами договорились. - Хорошо. Она родилась э-э... пятнадцатого февраля тысяча восемьсот девяносто шестого года...
- Вы в этом уверены, Сергей Николаевич? Вы не ошиблись?
- Я... не понимаю...
- Ну, хорошо, мы к этому еще вернемся. Когда она умерла?
- Восемнадцатого ноября, - вяло ответил он.
- Что? Восемнадцатого ноября? - быстро спросил я. - Ваша мать умерла в этот день?
- В этот день ее похоронили, - поспешно ответил Храмов. - А умерла она пятнадцатого ноября сорок второго года.
- А откуда вы это так точно помните? Ведь в то время вас не было в Яблоневке, оккупированной гитлеровцами!
- Да, но я... - На мгновение он замялся. - Я же рассказывал вам, что после освобождения Яблоневки приезжал туда...
- Да, да, совершенно верно... Вылетело из головы Итак, остается отец. Когда он родился, Сергей Николаевич?
Он заметно побледнел. И не ответил.
- Что же вы, Сергей Николаевич? Назовите число, месяц. Год, хотя бы? А когда он умер? Число, месяц?..
Он молчал. Сидел, опустив глаза, сцепив руки на коленях, и молчал.
- Вам не кажется, Сергей Николаевич, что происходит какое-то недоразумение, а? Может быть, я задаю вам слишком трудные вопросы? Но поймите меня, я должен получить на них ответы.
- Для чего? - хрипло спросил он.
- Ну, хотя бы для того, чтобы с чистой совестью уехать из Старогорова и действительно не считать вас - даже в малейшей степени! - причастным к тому злополучному выстрелу в "Заре"...
- Итак, - перебил он меня, - вы по-прежнему считаете, что в "Заре" стреляли в инженера Храмова?
- Нет, я так не считаю...
- Вот видите! - воскликнул он.
- Но думаю, что все же стреляли в вас!
- Это, извините, уже софистика, - пожал он плечами.
- Да нет никакой софистики, - возразил я. - Сегодня у меня появилась одна версия. Я решил ее проверить. Кажется, моя версия вовсе и не версия, а реальность. Вы же не Храмов?
- А кто я? - Он словно бы весь затвердел. - Что за ерунда...
- Кто вы - этого я пока не знаю.
- Да нет же, - как-то жалобно проговорил он, - я и есть Храмов.
- Первое сомнение вы во мне заронили, когда сказали, что не знаете Семена Евдокимовича Синицу. А знать-то его вы должны!
Инженер смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- Далее. Вы сказали, что ваша матушка родилась пятнадцатого февраля тысяча восемьсот девяносто шестого года. А между тем она родилась в другой день. На сей счет у меня есть вполне официальный документ, Сергей Николаевич, - заключение экспертизы.
Он молчал, не сводя с меня глаз. Не было в его взгляде ни злобы, ни ненависти, ни ожесточения. А таилось нечто обреченное и тоскливое.
- И, наконец, - продолжал я, - вы не знаете - ровным счетом ничего не знаете! - когда родился и умер ваш отец. Согласитесь, это более чем странно для сына. А знаете, почему вы ничего не смогли мне сказать о вашем отце?.. Потому что сведения о нем вы почерпнули из того же источника, что и мы. И вот он, этот источник, Сергей Николаевич!
С этими словами я вынул из портфеля "кладбищенский журнал" и протянул ему.
- На вашу беду, угол странички в этом журнале, где были записаны сведения о Николае Ивановиче Храмове, увы, оторван. Выходит, Сергей Николаевич, он уже тогда был оторван, этот уголок, когда и вы рассматривали регистрационный журнал...
Моя рука с протянутым журналом повисла в воздухе. Инженер никак не среагировал. Он замер,
- Конечно, - я положил журнал на столик, за которым мы сидели, - когда живешь под чужой биографией, всего ведь не учтешь... Ну, к примеру, что кто-то вдруг заинтересуется твоими родителями!..
- Все это ложь! - Он вскочил на ноги. Лицо его пошло пятнами - Все это ложь!..
- Зачем же нервничать? - пожал я плечами. - Если ложь, то опровергните меня.
- Я не собираюсь вас опровергать! - почти высокомерно заявил Храмов.
- Напрасно, Сергей Николаевич. По-моему, вы еще не до конца поняли ситуацию. Для вас очень многое отныне осложняется. Если раньше мы искали одно, то теперь нам предстоит выяснять еще и другое! Вы умный человек, Сергей Николаевич, и вы должны понять: если у нас зародилось подозрение, что вы живете под чужими документами, мы обязательно все узнаем. Рано или поздно. И ваше поведение, ваше молчание сейчас работают не на вас, а против вас, Сергей Николаевич...
- Я все сказал, - неожиданно твердо ответил он. И, резко повернувшись, пошел к двери.
Я задумчиво смотрел ему вслед.
Выйдя из НИИ автоматики, я отправился в горотдел милиции, чтобы оттуда позвонить генералу Хазарову. События неожиданно приняли такой оборот, что необходимо было поставить в известность обо всем Кирилла Борисовича.
- Хорошо, - сказал он, выслушав меня, - дождись Максимова, сейчас крайне важно, что он привезет после встречи с этим Синицей, и возвращайтесь в Волжанск. Я сегодня же поставлю в известность о Храмове областное управление Комитета государственной безопасности, А ты обеспечь в Старогорове наблюдение за инженером, чтобы он какого-нибудь фокуса не выкинул.
- Понятно, Кирилл Борисович.
- А ты молодец, Вениамин... Но пока у нас лишь одни подозрения. А нужны проверенные факты.
...Вечером приехал Максимов. Лицо у него осунулось, глаза запали, веки покраснели. Он не спешил начинать разговора. Я не торопил: уж больно усталый вид был у человека! Пусть, как говорится, отдышится.
- Вот, Вениамин Александрович, - печально произнес он, - приехал я.
- Вижу, что приехали, Иван Иванович, - улыбнулся я. - Как съездили? Удачно?
- По-разному, Вениамин Александрович. Но я вам все по порядку, если разрешите. Познакомился я с Семеном Евдокимовичем Синицей, с учителем бывшим из Яблоневской школы.
- Был у него такой ученик - Сергей Храмов?
- Был. Как же, говорит, прекрасно помню. Ну, я засомневался: все-таки более тридцати лет минуло, шутка ли сказать. А потом поверил, что мог он запомнить. Дело в том, что в тридцать восьмом году Яблоневская школа давала первый выпуск десятого класса, в котором Синица был классным руководителем. Какой же учитель забудет свой первый выпуск! Он мне наизусть всех учеников по фамилии и имени назвал. Всех - тридцать шесть человек... Ну, а Сергея Храмоаа запомнил еще и потому, что тот был парнишкой заметным голубятником и драчуном. И, главное, еле-еле тянулся по математике, которую преподавал Синица.
- Вот как!..
- Да, - кивнул Максимов, - говорит, что удивительная неспособность была у Храмова к математике. После окончания школы Храмов остался в селе, устроился работать в колхозном клубе киномехаником. Здорово он разболтался на этом деле. Мать приходила к Синице, просила повлиять на сына. Тот разговаривал с Храмовым, советовал, убеждал. А перед самой войной Храмов уехал в Харьков, решил в вуз поступать. Собственно, Синица и помог, договорился с председателем колхоза, что отпустят парня в город. Тогда ведь из колхоза не просто было уйти...
- Минуточку, Иван Иванович, - перебил я. - Значит, Храмов уехал из Яблоневки в сорок первом году?
- Да, - кивнул Максимов, - весной. А с тридцать восьмого по сорок первый работал в Яблоневке.
В анкете инженер написал, что в эти годы он работал на предприятиях Харькова. А на каких конкретно - не указал. Понятно, почему не указал: просто не знал!.. Больше у меня не было сомнений, что инженер Храмов - это не инженер Храмов. Но мои сомнения будут иметь цену лишь в том случае, если удостоверятся фактами...
- Но самое главное, Вениамин Александрович, не в этом, - продолжал Максимов. - Учитель Синица не опознал в фотографии, предъявленной мною ему, своего бывшего ученика. Сказал, что ничего общего между Сергеем Храмовым и человеком, изображенным на фотографии, нет. И показал мне фотографию выпускного класса Яблоневской школы. Вот она, Вениамин Александрович...
Максимов раскрыл папку и взял оттуда большую фотографию. Это был групповой снимок: вверху - в кружочках - директор школы и учителя, внизу рядами - парни и девчата.
- Вот этот человек, - ткнул пальцем Максимов, - ч есть Семен Евдокимович Синица.
И тяжело вздохнул. Но меня сейчас его вздохи мало волновали. В моих руках был ценнейший факт.
- А где Храмов? - нетерпеливо спросил я.
- Он четвертый слева, в первом ряду. Я список составил, они у меня все под номерами, кто есть кто...
- Прекрасно, Иван Иванович!
Он опять вздохнул, но ничего но сказал. Парень, на которого Максимов указал как на Сергея Храмова, совсем не походил на сегодняшнего инженера Храмова. За тридцать с лишним лет внешность человека, разумеется, существенно меняется, Но, однако же, не настолько, чтобы ничего общего не осталось между восемнадцатилетним юношей и пятидесятилетним мужчиной. С фотографии на меня смотрел совершенно другой человек. Эти хитроватые, с прищуром глаза не могли быть глазами Сергея Николаевича Храмова. И это полное, круглое лицо - что оно имело общего с "лошадиным" лицом инженера? И нос, лихо задранный вверх, ни капельки не напоминал длинный крупный нос Сергея Николаевича... Безусловно, последнее слово за экспертами, но, ей-богу, тут не нужно быть опытным физиономистом: лицо выпускника Яблоневской средней школы Сергея Храмова, запечатленное на фотографии, и лицо инженера Сергея Николаевича Храмова - во всяком случае, человека, известного нам под этим именем, - не могли быть лицом одного и того же человека. Даже со скидкой на возрастные изменения.
- Спасибо, Иван Иванович! - с чувством сказал я. - Вы проделали очень большую и серьезную работу!
- Да ничего я и не сделал, товарищ подполковник! - вдруг выкрикнул Максимов.
Я уставился на него, ничего не понимая.
- Когда учитель-то сказал, что наш Храмов - это не его Храмов, горячо и быстро заговорил Максимов, - я же сразу сообразил - значит, лицо, выдающее себя за Храмова, живет по подложным документам. Таким образом, надо возбуждать в отношении его уголовное дело по признакам части III статьи 196 Уголовного кодекса - использование заведомо подложных документов...
- Все верно! - кивнул я, - Поэтому не совсем понятно, почему вы бьете себя в грудь и каетесь, Иван Иванович.
- Сейчас поймете, Вениамин Александрович, - тоскливо произнес Максимов. - Можно возбудить уголовное дело по этой статье без письменных показаний Синицы? Нельзя, правильно? А у меня их нет!..
- Как это нет? - опешил я. - А где же они, Иван Иванович?
- Нет их и не будет! - бросил Максимов. - Умер Синица! Сегодня умер, понимаете... У него, оказывается, уже два инфаркта было. Я же не знал... А во время нашего разговора ему вдруг стало плохо. Он из Краснодара-то на самолете летел, а ему летать противопоказано было. Ну, стало ему плохо. Он говорит: давайте, мол, завтра встретимся, дескать, немного отлежусь, приду в себя. Завтра, значит, все и закончим... Ему ведь семьдесят пять лет недавно исполнилось... Ну, я и ушел. Потом решил позвонить к ним, поинтересоваться у жены, как он себя чувствует. А она плачет в трубку, отвечает: "Семена Евдокимовича забрала "неотложка", но не довезли до больницы. Умер он по дороге. И ничего сделать не могли, чтобы спасти его..." Я как это услышал... А вы говорите - уголовное дело возбуждать... Вот...
Это был чистый нокаут. В наших руках оказались сейчас, по существу, только оперативные материалы. Как бы мы ни были уверены, что инженер Храмов не является тем, за кого себя выдает, доказательства этого полностью отсутствуют. И, следовательно, нельзя возбудить уголовное дело, нельзя начать официальное расследование. Вот такой заколдованный круг!..
- Вы свободны, Иван Иванович, - сказал я. - Идите, отдыхайте! Завтра утром мы возвращаемся в Волжанск. Не расстраивайтесь. И не казните себя. Вы сделали все, что могли. И не ваша вина, что так получилось.
Он ушел, опустив голову.
Оставшись один, я решил позвонить домой, Ирине, узнать, как она там. Но потом передумал: вдруг уже спит и мой звонок ее разбудит. Странное дело, стоит мне подумать о телефоне, как он обязательно начинает звонить.
- Алло, слушаю... Вы?.. Нет, я еще не ложился... Ну что ж, приезжайте... Ах, вы уже внизу... Ладно, заходите!
Звонил инженер. Я себя поймал на том, что не могу называть его больше Храмовым. Потом я подумал, что мне не стоило бы с ним сейчас встречаться. А с другой стороны, чем черт не шутит!
...Видимо, Храмов собрал всю свою волю в кулак. Он был спокоен. И когда я пригласил его пройти в комнату и сесть, он кивнул, обронив: "Благодарю вас!"
- Вениамин Александрович, - заговорил он, усевшись в кресло, - наш разговор в институте, как вы понимаете, не мог оставить меня равнодушным. Если вы намерены завтра уехать, то нам сегодня все-таки необходимо еще раз поговорить.
- Я тоже так считаю, Сергей Николаевич, - ответил я, - и рад, что вы пришли к этому выводу.
- Что вы имеете против меня, Вениамин Александрович?
- Простите, в каком смысле? - не понял я. - С точки зрения фактов?
- При чем здесь факты! - отмахнулся он. - С точки зрения человеческой! Очевидно, я вам очень неприятен?
- А вот это уж действительно ни при чем, - пожал я плечами. - Я должностное лицо, и вы меня интересуете...
- Да, да, - перебил он меня, - это вы хорошо сказали: "Должностное лицо..." Вот именно, вот именно!..
- Не тот у нас разговор начинается, Сергей Николаевич, - устало заметил я, - не тот... Ну, хорошо... Когда я разговаривал с вами в холле НИИ, у меня еще не было той информации, которой я располагаю сейчас, о том, что вы вовсе не Храмов, а кто-то другой.
- Мы с вами разговаривали всего лишь несколько часов назад...
- Правильно! Но в моей профессии иногда минуты играют решающую роль, Сергей Николаевич.
- В жизни и судьбе другого человека? - горько усмехнулся он.
- Да, - развел я руками. - Ничего не поделаешь. Я предлагаю вам еще раз вместе со мной проанализировать некоторые факты, касающиеся вас...
Да, разумеется, если бы старший лейтенант Максимов привез показания, подписанные учителем Синицей, этого разговора бы у нас сейчас не было. Я ушел бы от него. А так... Я надеялся на признание инженера.
- Помните, Сергей Николаевич, я спросил вас о Семене Евдокимовиче Синице? Вы ответили, что не знаете такого человека. А ведь это классный руководитель вашего выпускного класса в Яблоневской школе. Кстати, он преподавал математику. Вы когда-то говорили своей жене, да и мне тоже, что были в школе первым учеником по этому предмету. Между тем Синица сказал нашему сотруднику, что вы еле-еле тянулись по его предмету. Получается, что вы лгали? Нет. Вы, вероятнее всего, и в самом деле прекрасно успевали по математике. Вы, а не Сережа Храмов из Яблоневки! И скрыть от жены свои отличные математические способности, конечно же, не сумели. Да и зачем вам было их скрывать? Вы и думать, разумеется, не могли, что через десятки лет возникнет необходимость у кого-то проверять, как занимался в школе по математике.мальчик Сережа Храмов. Но, чтобы уличить вас в одной большой лжи, мы вынуждены ловить вас на многих несоответствиях. Искать маленькие неправды или полуправды, умолчания, ошибки в вашем рассказе.
Храмов молчал. Он просто молчал. Я достал фотографию, которую привез Максимов.
- Взгляните, пожалуйста, на этот снимок...
Инженер поднял глаза, безразлично посмотрел на карточку.
- Вот он, Синица! А где же Сережа Храмов? Не подскажете?
Он долго рассматривал фотографию, потом откинулся назад на спинку кресла, закрыл глаза и ответил:
- Меня здесь нет!
- Правильно. Вас на этой фотографии действительно нет. А Сергей Храмов - вот он, взгляните, пожалуйста.
В нем проснулся интерес, когда он рассматривал изображение курносого паренька. Однако он ничего не сказал в ответ.
- Может быть, - продолжал я, - вы сможете назвать хотя бы одного из тех, кто изображен на этой фотографии?.. Молчите? Ну-ну... Хорошо, тогда скажите, в каком году и где вы работали киномехаником?
- У вас есть закурить? - вдруг хрипло произнес инженер.
- Да ради бога!
У него ломались спички. Наконец прикурил. Сделал две глубокие затяжки и сильно закашлялся,
- Не надо, Сергей Николаевич. Вы же никогда не курили!
- Откуда вы знаете?
- Догадался.
- Я очень волнуюсь...
- Сергей Николаевич, это только начало проверки.
- Спасибо... За такое начало... С почином вас... Что же вы думаете, что я шпион какой-нибудь? - с горькой иронией бросил он.
- Вряд ли... Шпионов обычно крепко готовят. Профессионально. В их легенде трудно найти изъяны. А в вашей их так много!
- Глупости! - внезапно твердо и упрямо сказал он. - Я - Храмов! И вы ничего мне не доказали и не докажете! Журнал, фотография - все это чушь!..
- Нет, это серьезные материалы. Для суда.
- Для суда? Уже суд?! Ах, так!.. Что ж, у меня есть более серьезные документы, - в ярости выдохнул он. - И они перекроют ваши!
- Интересно, какие же?
А вот этого я вам и не скажу. Я - Сергей Николаевич Храмов. И на этом буду стоять. Запомните!
- Да, да, - закивал я, - будете стоять. До тех пор, пока у меня не окажется железных доказательств, что вы совершенно другой человек, пока мы не назовем вашу подлинную фамилию и настоящее имя, пока я не расследую вашу истинную биографию, пока не прослежу жизнь, прожитую вами, вы останетесь Сергеем Николаевичем Храмовым! Запомните - пока!
- Вы уверены, что добудете эти доказательства? - Он буравил меня взглядом.
- Да, - ответил я. - Потому что за нашей спиной - государство. Организации и архивы. Люди, наконец. И лично я очень постараюсь узнать, кто вы... - Я выдержал паузу и медленно произнес, не спуская с него глаз: - А также, Сергей Николаевич, мы постараемся выяснить судьбу настоящего Храмова. Вы понимаете, что нам это совсем не безразлично: что с ним, где он, жив ли? А если умер, то какой смертью? Как его документы оказались в ваших руках? И так далее, и так далее. Обратите внимание, сколько вопросов сразу возникает!.. Вы не боитесь этих вопросов?
Он сидел, съежившись в кресле. Мне показалось, что и ростом он стал меньше.
- А вы не допускаете мысли, - пробормотал он, - что у человека могут оказаться чужие документы случайно? И чтобы получить их, ему вовсе не было надобности убивать кого-то? Ведь в те годы документы можно было просто-напросто купить на "черном рынке", на "толкучке". Скажем, в Одессе... - Храмов произнес это, не глядя на меня.
- Вы хотите сказать, - вцепился я в его слова, - что документы Храмова оказались у вас случайно и что вы никого не убивали? Или же вы купили их у кого-то? А?
- Это просто предположение, - буркнул он.
Я встал, подошел к нему; инженер хотел подняться, но я положил руку ему на плечо и сказал:
- Сергей Николаевич, я вам мог бы ничего и не говорить. Даже обязан был не говорить. Но...
- Это еще до войны случилось, - ответил Олег. - Мы тоже у старика спросили. Внучок его когда-то возился с этим журналом, вот и оторвал угол странички...
- Досадно, - пробормотал я. - Оторван как раз там, где должны быть сведения об отце Храмова: когда родился, когда умер...
- Но дата захоронения есть - шестнадцатого июня тысяча девятьсот тридцать пятого года.
- Это я вижу...
- А вот старший брат Сергея Николаевича - Прохор. Родился в пятнадцатом году тридцатого апреля. Умер двадцать пятого декабря тридцать пятого года. Похоронен двадцать восьмого декабря. Теперь, значит, мать... Мария Христофоровна... Родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году, то ли тринадцатого февраля, то ли пятнадцатого... Видите, все стерлось и трудно разобрать. Умерла она в сорок втором году, в ноябре, пятнадцатого числа. Похоронена восемнадцатого ноября...
- Никто не интересовался когда-нибудь семьей Храмовых? Не приходил, не поправлял могилки?
- Мы спрашивали. Старик не помнит. Могилы Храмовых находятся в старой части кладбища. Он так и говорит: "старое кладбище"... На нем захоронены жители бывшей Яблоневки. Из поселка там уже не хоронили... Старик сказал, что несколько раз в году приезжает на старое кладбище один человек - бывший учитель Яблоневской школы... Фамилию его он забыл, а имя-отчество назвал: Семен Евдокимович. Живет, мол, в Харькове.
Подошла официантка. Пока она расставляла на столе еду, Васютин откупорил бутылку с минеральной водой, налип воды в стакан и жадно выпил. Официантка ушла.
- Давай пообедаем, потом продолжим разговор, - предложил я.
- Вы ешьте, а я подожду, пока остынет, - ответил Васютин. - Но люблю горячее... Да я скоро уже закончу. Ну вот, рассказал старик про этого учителя, что у него на кладбище сын похоронен, умерший перед самой войной. Мы вернулись в Харьков и пошли в облоно. К счастью, кое-какие архивы сохранились. Удалось установить, что до войны в Яблоневской средней школе работал преподавателем математики Синица Семен Евдокимович. В адресном столе мы узнали его домашний адрес.
- Встретились?
- К сожалению, нет, Вениамин Александрович, - вздохнул Васютин. Семен Евдокимович гостит у своей дочери в Краснодаре. Вернется только сегодня. Иван Иванович велел мне взять этот журнал и отвезти его сам. Вообще-то Иван Иванович планировал сегодня закончить все дела с Синицей и вернуться вечером.
Когда вышли из кафе, я сказал Васютину:
- Иди в гостиницу, отоспись.
Оставшись один, я направился в небольшой скверик, сел на скамейку. Мне неожиданно в голову пришла мысль, которую следовало повертеть со всех сторон. Раздумывая о журнале, который привоз лейтенант Васютин, я вдруг начал смутно чувствовать, что с нем содержится для нас важная информация. И внезапно понял, какая именно... Мне припомнился старый профессор психиатрии, читавший у нас в университете курс по судебной медицине. О профессоре ходили чуть ли не легенды: о том, как он умело разоблачал разного рода мистификаторов, направляемых к нему в клинику следственными органами на экспертизу. Так, один подозреваемый в совершении тяжкого преступления заявил, что у него "на нервной почве" перестала действовать правая рука. Причем это случилось, естественно, до совершения преступления. Несколь. ко недель этот человек находился в клинике. И ни разу - ни днем, ни ночью - не шевельнул правой рукой. При этом он сразу - еще следователю сообщил, что любую боль он чувствует. Рука буквально висела у него плетью. Кончался срок, установленный на экспертизу. И вот последний разговор нашего профессора с "пациентом". Профессор долго говорил с ним о разных посторонних вещах, потом сообщил, что, вероятно, завтра "пациент" будет выписан из клиники, чему тот страшно обрадовался. А в конце разговора профессор вдруг спросил: "Значит, раньше ваша правая рука действовала вот так?" - и сжал пальцы в кулак. И "пациент", тоже сжав пальцы в кулак, ответил: "Да, профессор, именно так..." И замер, поняв, что изобличен.
Сейчас, припомнив этот случай, я захотел немедленно проверить одну мысль, неожиданно возникшую у меня. Для этого предстояло встретиться с инженером Храмовым. Но прежде побывать, захватив "кладбищенский журнал", в НТО городского отдела внутренних дел, чтобы провести интересующую меня экспертизу...
В научно-техническом отделе я пробыл час. Получив результаты экспертизы, я позвонил в НИИ автоматики Храмову и попросил его заказать мне пропуск. Мы договорились, что встретимся с ним в холле на третьем этаже.
12
Храмов стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на улицу через стекло.
- Еще раз здравствуйте, Сергей Николаевич!
- А-а, Вениамин Александрович! - Обернувшись, инженер приветливо протянул руку, крепко пожал мою. - Ничего, что здесь предложил встретиться? В это время в холле обычно никого не бывает. Ну, прояснилось что-нибудь?
- Да, - кивнул я. - За исключением кое-каких деталей. Но надеюсь, что с вашей помощью все станет на свои места.
- Готов помочь... - Храмов настороженно, хотя и пытаясь улыбаться, смотрел на меня. - А то вы уедете, а мне каково? По ночам не спать? Или ваша версия не подтвердилась, и я прав оказался, а не вы? - Он слишком уж хотел показать, как ему легко и даже весело. И в этом он чуть-чуть переигрывал, немного "пережимал". - Что ж, не скрою, Вениамин Александрович, я очень рад этому обстоятельству!
- Я тоже, Сергей Николаевич, - мне наконец удалось прорваться через его монолог. - Кстати, я вскоре должен быть в Харькове. Могу передать от вас привет, если хотите.
- Привет? Кому? - удивился Храмов.
И опять мне показалось, что в его удивлении проскальзывает немного фальши.
- Семену Евдокимовичу Синице, - ответил я, глядя на него в упор.
- Семену Евдокимовичу Синице? - повторил он и пожал плечами. - Или у меня склероз, или я... Простите, а кто он?
- Да ладно, - махнул я рукой, - если вы его не знаете, тогда чего о нем говорить. Вы и в самом деле не знаете Семена Евдокимовича Синицу?
- Извините, Вениамин Александрович, но я не понимаю вашего тона, сухо произнес Храмов.
- Ну, бог с ним... А тон у меня нормальный, Сергей Николаевич. Так вот, для кое-каких формальностей мне необходимо получить от вас сведения о ваших ближайших родственниках: о матери, отце и брате... У вас, кажется, один брат был?
- Да-а, - чуть помедлив и слегка заикаясь, ответил он.
- Укажите точную дату его рождения, а также смерти.
- Прохор родился, - медленно, с каким-то напряжением в голосе, заговорил Храмов, - тридцатого апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года. А умер двадцать пятого декабря тысяча девятьсот тридцать пятого года. Я уже вам говорил...
- Да, да, - кивнул я, продолжая писать в блокноте, - но тогда я не записывал. Пожалуйста, о матери, Сергей Николаевич! фамилия, имя, отчество, рождение, смерть. Словом, анкетные данные.
- Храмова Мария Христофоровна. Родилась... Послушайте, я не понимаю смысла ваших вопросов...
- Ну, Сергей Николаевич, мы же с вами договорились. - Хорошо. Она родилась э-э... пятнадцатого февраля тысяча восемьсот девяносто шестого года...
- Вы в этом уверены, Сергей Николаевич? Вы не ошиблись?
- Я... не понимаю...
- Ну, хорошо, мы к этому еще вернемся. Когда она умерла?
- Восемнадцатого ноября, - вяло ответил он.
- Что? Восемнадцатого ноября? - быстро спросил я. - Ваша мать умерла в этот день?
- В этот день ее похоронили, - поспешно ответил Храмов. - А умерла она пятнадцатого ноября сорок второго года.
- А откуда вы это так точно помните? Ведь в то время вас не было в Яблоневке, оккупированной гитлеровцами!
- Да, но я... - На мгновение он замялся. - Я же рассказывал вам, что после освобождения Яблоневки приезжал туда...
- Да, да, совершенно верно... Вылетело из головы Итак, остается отец. Когда он родился, Сергей Николаевич?
Он заметно побледнел. И не ответил.
- Что же вы, Сергей Николаевич? Назовите число, месяц. Год, хотя бы? А когда он умер? Число, месяц?..
Он молчал. Сидел, опустив глаза, сцепив руки на коленях, и молчал.
- Вам не кажется, Сергей Николаевич, что происходит какое-то недоразумение, а? Может быть, я задаю вам слишком трудные вопросы? Но поймите меня, я должен получить на них ответы.
- Для чего? - хрипло спросил он.
- Ну, хотя бы для того, чтобы с чистой совестью уехать из Старогорова и действительно не считать вас - даже в малейшей степени! - причастным к тому злополучному выстрелу в "Заре"...
- Итак, - перебил он меня, - вы по-прежнему считаете, что в "Заре" стреляли в инженера Храмова?
- Нет, я так не считаю...
- Вот видите! - воскликнул он.
- Но думаю, что все же стреляли в вас!
- Это, извините, уже софистика, - пожал он плечами.
- Да нет никакой софистики, - возразил я. - Сегодня у меня появилась одна версия. Я решил ее проверить. Кажется, моя версия вовсе и не версия, а реальность. Вы же не Храмов?
- А кто я? - Он словно бы весь затвердел. - Что за ерунда...
- Кто вы - этого я пока не знаю.
- Да нет же, - как-то жалобно проговорил он, - я и есть Храмов.
- Первое сомнение вы во мне заронили, когда сказали, что не знаете Семена Евдокимовича Синицу. А знать-то его вы должны!
Инженер смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- Далее. Вы сказали, что ваша матушка родилась пятнадцатого февраля тысяча восемьсот девяносто шестого года. А между тем она родилась в другой день. На сей счет у меня есть вполне официальный документ, Сергей Николаевич, - заключение экспертизы.
Он молчал, не сводя с меня глаз. Не было в его взгляде ни злобы, ни ненависти, ни ожесточения. А таилось нечто обреченное и тоскливое.
- И, наконец, - продолжал я, - вы не знаете - ровным счетом ничего не знаете! - когда родился и умер ваш отец. Согласитесь, это более чем странно для сына. А знаете, почему вы ничего не смогли мне сказать о вашем отце?.. Потому что сведения о нем вы почерпнули из того же источника, что и мы. И вот он, этот источник, Сергей Николаевич!
С этими словами я вынул из портфеля "кладбищенский журнал" и протянул ему.
- На вашу беду, угол странички в этом журнале, где были записаны сведения о Николае Ивановиче Храмове, увы, оторван. Выходит, Сергей Николаевич, он уже тогда был оторван, этот уголок, когда и вы рассматривали регистрационный журнал...
Моя рука с протянутым журналом повисла в воздухе. Инженер никак не среагировал. Он замер,
- Конечно, - я положил журнал на столик, за которым мы сидели, - когда живешь под чужой биографией, всего ведь не учтешь... Ну, к примеру, что кто-то вдруг заинтересуется твоими родителями!..
- Все это ложь! - Он вскочил на ноги. Лицо его пошло пятнами - Все это ложь!..
- Зачем же нервничать? - пожал я плечами. - Если ложь, то опровергните меня.
- Я не собираюсь вас опровергать! - почти высокомерно заявил Храмов.
- Напрасно, Сергей Николаевич. По-моему, вы еще не до конца поняли ситуацию. Для вас очень многое отныне осложняется. Если раньше мы искали одно, то теперь нам предстоит выяснять еще и другое! Вы умный человек, Сергей Николаевич, и вы должны понять: если у нас зародилось подозрение, что вы живете под чужими документами, мы обязательно все узнаем. Рано или поздно. И ваше поведение, ваше молчание сейчас работают не на вас, а против вас, Сергей Николаевич...
- Я все сказал, - неожиданно твердо ответил он. И, резко повернувшись, пошел к двери.
Я задумчиво смотрел ему вслед.
Выйдя из НИИ автоматики, я отправился в горотдел милиции, чтобы оттуда позвонить генералу Хазарову. События неожиданно приняли такой оборот, что необходимо было поставить в известность обо всем Кирилла Борисовича.
- Хорошо, - сказал он, выслушав меня, - дождись Максимова, сейчас крайне важно, что он привезет после встречи с этим Синицей, и возвращайтесь в Волжанск. Я сегодня же поставлю в известность о Храмове областное управление Комитета государственной безопасности, А ты обеспечь в Старогорове наблюдение за инженером, чтобы он какого-нибудь фокуса не выкинул.
- Понятно, Кирилл Борисович.
- А ты молодец, Вениамин... Но пока у нас лишь одни подозрения. А нужны проверенные факты.
...Вечером приехал Максимов. Лицо у него осунулось, глаза запали, веки покраснели. Он не спешил начинать разговора. Я не торопил: уж больно усталый вид был у человека! Пусть, как говорится, отдышится.
- Вот, Вениамин Александрович, - печально произнес он, - приехал я.
- Вижу, что приехали, Иван Иванович, - улыбнулся я. - Как съездили? Удачно?
- По-разному, Вениамин Александрович. Но я вам все по порядку, если разрешите. Познакомился я с Семеном Евдокимовичем Синицей, с учителем бывшим из Яблоневской школы.
- Был у него такой ученик - Сергей Храмов?
- Был. Как же, говорит, прекрасно помню. Ну, я засомневался: все-таки более тридцати лет минуло, шутка ли сказать. А потом поверил, что мог он запомнить. Дело в том, что в тридцать восьмом году Яблоневская школа давала первый выпуск десятого класса, в котором Синица был классным руководителем. Какой же учитель забудет свой первый выпуск! Он мне наизусть всех учеников по фамилии и имени назвал. Всех - тридцать шесть человек... Ну, а Сергея Храмоаа запомнил еще и потому, что тот был парнишкой заметным голубятником и драчуном. И, главное, еле-еле тянулся по математике, которую преподавал Синица.
- Вот как!..
- Да, - кивнул Максимов, - говорит, что удивительная неспособность была у Храмова к математике. После окончания школы Храмов остался в селе, устроился работать в колхозном клубе киномехаником. Здорово он разболтался на этом деле. Мать приходила к Синице, просила повлиять на сына. Тот разговаривал с Храмовым, советовал, убеждал. А перед самой войной Храмов уехал в Харьков, решил в вуз поступать. Собственно, Синица и помог, договорился с председателем колхоза, что отпустят парня в город. Тогда ведь из колхоза не просто было уйти...
- Минуточку, Иван Иванович, - перебил я. - Значит, Храмов уехал из Яблоневки в сорок первом году?
- Да, - кивнул Максимов, - весной. А с тридцать восьмого по сорок первый работал в Яблоневке.
В анкете инженер написал, что в эти годы он работал на предприятиях Харькова. А на каких конкретно - не указал. Понятно, почему не указал: просто не знал!.. Больше у меня не было сомнений, что инженер Храмов - это не инженер Храмов. Но мои сомнения будут иметь цену лишь в том случае, если удостоверятся фактами...
- Но самое главное, Вениамин Александрович, не в этом, - продолжал Максимов. - Учитель Синица не опознал в фотографии, предъявленной мною ему, своего бывшего ученика. Сказал, что ничего общего между Сергеем Храмовым и человеком, изображенным на фотографии, нет. И показал мне фотографию выпускного класса Яблоневской школы. Вот она, Вениамин Александрович...
Максимов раскрыл папку и взял оттуда большую фотографию. Это был групповой снимок: вверху - в кружочках - директор школы и учителя, внизу рядами - парни и девчата.
- Вот этот человек, - ткнул пальцем Максимов, - ч есть Семен Евдокимович Синица.
И тяжело вздохнул. Но меня сейчас его вздохи мало волновали. В моих руках был ценнейший факт.
- А где Храмов? - нетерпеливо спросил я.
- Он четвертый слева, в первом ряду. Я список составил, они у меня все под номерами, кто есть кто...
- Прекрасно, Иван Иванович!
Он опять вздохнул, но ничего но сказал. Парень, на которого Максимов указал как на Сергея Храмова, совсем не походил на сегодняшнего инженера Храмова. За тридцать с лишним лет внешность человека, разумеется, существенно меняется, Но, однако же, не настолько, чтобы ничего общего не осталось между восемнадцатилетним юношей и пятидесятилетним мужчиной. С фотографии на меня смотрел совершенно другой человек. Эти хитроватые, с прищуром глаза не могли быть глазами Сергея Николаевича Храмова. И это полное, круглое лицо - что оно имело общего с "лошадиным" лицом инженера? И нос, лихо задранный вверх, ни капельки не напоминал длинный крупный нос Сергея Николаевича... Безусловно, последнее слово за экспертами, но, ей-богу, тут не нужно быть опытным физиономистом: лицо выпускника Яблоневской средней школы Сергея Храмова, запечатленное на фотографии, и лицо инженера Сергея Николаевича Храмова - во всяком случае, человека, известного нам под этим именем, - не могли быть лицом одного и того же человека. Даже со скидкой на возрастные изменения.
- Спасибо, Иван Иванович! - с чувством сказал я. - Вы проделали очень большую и серьезную работу!
- Да ничего я и не сделал, товарищ подполковник! - вдруг выкрикнул Максимов.
Я уставился на него, ничего не понимая.
- Когда учитель-то сказал, что наш Храмов - это не его Храмов, горячо и быстро заговорил Максимов, - я же сразу сообразил - значит, лицо, выдающее себя за Храмова, живет по подложным документам. Таким образом, надо возбуждать в отношении его уголовное дело по признакам части III статьи 196 Уголовного кодекса - использование заведомо подложных документов...
- Все верно! - кивнул я, - Поэтому не совсем понятно, почему вы бьете себя в грудь и каетесь, Иван Иванович.
- Сейчас поймете, Вениамин Александрович, - тоскливо произнес Максимов. - Можно возбудить уголовное дело по этой статье без письменных показаний Синицы? Нельзя, правильно? А у меня их нет!..
- Как это нет? - опешил я. - А где же они, Иван Иванович?
- Нет их и не будет! - бросил Максимов. - Умер Синица! Сегодня умер, понимаете... У него, оказывается, уже два инфаркта было. Я же не знал... А во время нашего разговора ему вдруг стало плохо. Он из Краснодара-то на самолете летел, а ему летать противопоказано было. Ну, стало ему плохо. Он говорит: давайте, мол, завтра встретимся, дескать, немного отлежусь, приду в себя. Завтра, значит, все и закончим... Ему ведь семьдесят пять лет недавно исполнилось... Ну, я и ушел. Потом решил позвонить к ним, поинтересоваться у жены, как он себя чувствует. А она плачет в трубку, отвечает: "Семена Евдокимовича забрала "неотложка", но не довезли до больницы. Умер он по дороге. И ничего сделать не могли, чтобы спасти его..." Я как это услышал... А вы говорите - уголовное дело возбуждать... Вот...
Это был чистый нокаут. В наших руках оказались сейчас, по существу, только оперативные материалы. Как бы мы ни были уверены, что инженер Храмов не является тем, за кого себя выдает, доказательства этого полностью отсутствуют. И, следовательно, нельзя возбудить уголовное дело, нельзя начать официальное расследование. Вот такой заколдованный круг!..
- Вы свободны, Иван Иванович, - сказал я. - Идите, отдыхайте! Завтра утром мы возвращаемся в Волжанск. Не расстраивайтесь. И не казните себя. Вы сделали все, что могли. И не ваша вина, что так получилось.
Он ушел, опустив голову.
Оставшись один, я решил позвонить домой, Ирине, узнать, как она там. Но потом передумал: вдруг уже спит и мой звонок ее разбудит. Странное дело, стоит мне подумать о телефоне, как он обязательно начинает звонить.
- Алло, слушаю... Вы?.. Нет, я еще не ложился... Ну что ж, приезжайте... Ах, вы уже внизу... Ладно, заходите!
Звонил инженер. Я себя поймал на том, что не могу называть его больше Храмовым. Потом я подумал, что мне не стоило бы с ним сейчас встречаться. А с другой стороны, чем черт не шутит!
...Видимо, Храмов собрал всю свою волю в кулак. Он был спокоен. И когда я пригласил его пройти в комнату и сесть, он кивнул, обронив: "Благодарю вас!"
- Вениамин Александрович, - заговорил он, усевшись в кресло, - наш разговор в институте, как вы понимаете, не мог оставить меня равнодушным. Если вы намерены завтра уехать, то нам сегодня все-таки необходимо еще раз поговорить.
- Я тоже так считаю, Сергей Николаевич, - ответил я, - и рад, что вы пришли к этому выводу.
- Что вы имеете против меня, Вениамин Александрович?
- Простите, в каком смысле? - не понял я. - С точки зрения фактов?
- При чем здесь факты! - отмахнулся он. - С точки зрения человеческой! Очевидно, я вам очень неприятен?
- А вот это уж действительно ни при чем, - пожал я плечами. - Я должностное лицо, и вы меня интересуете...
- Да, да, - перебил он меня, - это вы хорошо сказали: "Должностное лицо..." Вот именно, вот именно!..
- Не тот у нас разговор начинается, Сергей Николаевич, - устало заметил я, - не тот... Ну, хорошо... Когда я разговаривал с вами в холле НИИ, у меня еще не было той информации, которой я располагаю сейчас, о том, что вы вовсе не Храмов, а кто-то другой.
- Мы с вами разговаривали всего лишь несколько часов назад...
- Правильно! Но в моей профессии иногда минуты играют решающую роль, Сергей Николаевич.
- В жизни и судьбе другого человека? - горько усмехнулся он.
- Да, - развел я руками. - Ничего не поделаешь. Я предлагаю вам еще раз вместе со мной проанализировать некоторые факты, касающиеся вас...
Да, разумеется, если бы старший лейтенант Максимов привез показания, подписанные учителем Синицей, этого разговора бы у нас сейчас не было. Я ушел бы от него. А так... Я надеялся на признание инженера.
- Помните, Сергей Николаевич, я спросил вас о Семене Евдокимовиче Синице? Вы ответили, что не знаете такого человека. А ведь это классный руководитель вашего выпускного класса в Яблоневской школе. Кстати, он преподавал математику. Вы когда-то говорили своей жене, да и мне тоже, что были в школе первым учеником по этому предмету. Между тем Синица сказал нашему сотруднику, что вы еле-еле тянулись по его предмету. Получается, что вы лгали? Нет. Вы, вероятнее всего, и в самом деле прекрасно успевали по математике. Вы, а не Сережа Храмов из Яблоневки! И скрыть от жены свои отличные математические способности, конечно же, не сумели. Да и зачем вам было их скрывать? Вы и думать, разумеется, не могли, что через десятки лет возникнет необходимость у кого-то проверять, как занимался в школе по математике.мальчик Сережа Храмов. Но, чтобы уличить вас в одной большой лжи, мы вынуждены ловить вас на многих несоответствиях. Искать маленькие неправды или полуправды, умолчания, ошибки в вашем рассказе.
Храмов молчал. Он просто молчал. Я достал фотографию, которую привез Максимов.
- Взгляните, пожалуйста, на этот снимок...
Инженер поднял глаза, безразлично посмотрел на карточку.
- Вот он, Синица! А где же Сережа Храмов? Не подскажете?
Он долго рассматривал фотографию, потом откинулся назад на спинку кресла, закрыл глаза и ответил:
- Меня здесь нет!
- Правильно. Вас на этой фотографии действительно нет. А Сергей Храмов - вот он, взгляните, пожалуйста.
В нем проснулся интерес, когда он рассматривал изображение курносого паренька. Однако он ничего не сказал в ответ.
- Может быть, - продолжал я, - вы сможете назвать хотя бы одного из тех, кто изображен на этой фотографии?.. Молчите? Ну-ну... Хорошо, тогда скажите, в каком году и где вы работали киномехаником?
- У вас есть закурить? - вдруг хрипло произнес инженер.
- Да ради бога!
У него ломались спички. Наконец прикурил. Сделал две глубокие затяжки и сильно закашлялся,
- Не надо, Сергей Николаевич. Вы же никогда не курили!
- Откуда вы знаете?
- Догадался.
- Я очень волнуюсь...
- Сергей Николаевич, это только начало проверки.
- Спасибо... За такое начало... С почином вас... Что же вы думаете, что я шпион какой-нибудь? - с горькой иронией бросил он.
- Вряд ли... Шпионов обычно крепко готовят. Профессионально. В их легенде трудно найти изъяны. А в вашей их так много!
- Глупости! - внезапно твердо и упрямо сказал он. - Я - Храмов! И вы ничего мне не доказали и не докажете! Журнал, фотография - все это чушь!..
- Нет, это серьезные материалы. Для суда.
- Для суда? Уже суд?! Ах, так!.. Что ж, у меня есть более серьезные документы, - в ярости выдохнул он. - И они перекроют ваши!
- Интересно, какие же?
А вот этого я вам и не скажу. Я - Сергей Николаевич Храмов. И на этом буду стоять. Запомните!
- Да, да, - закивал я, - будете стоять. До тех пор, пока у меня не окажется железных доказательств, что вы совершенно другой человек, пока мы не назовем вашу подлинную фамилию и настоящее имя, пока я не расследую вашу истинную биографию, пока не прослежу жизнь, прожитую вами, вы останетесь Сергеем Николаевичем Храмовым! Запомните - пока!
- Вы уверены, что добудете эти доказательства? - Он буравил меня взглядом.
- Да, - ответил я. - Потому что за нашей спиной - государство. Организации и архивы. Люди, наконец. И лично я очень постараюсь узнать, кто вы... - Я выдержал паузу и медленно произнес, не спуская с него глаз: - А также, Сергей Николаевич, мы постараемся выяснить судьбу настоящего Храмова. Вы понимаете, что нам это совсем не безразлично: что с ним, где он, жив ли? А если умер, то какой смертью? Как его документы оказались в ваших руках? И так далее, и так далее. Обратите внимание, сколько вопросов сразу возникает!.. Вы не боитесь этих вопросов?
Он сидел, съежившись в кресле. Мне показалось, что и ростом он стал меньше.
- А вы не допускаете мысли, - пробормотал он, - что у человека могут оказаться чужие документы случайно? И чтобы получить их, ему вовсе не было надобности убивать кого-то? Ведь в те годы документы можно было просто-напросто купить на "черном рынке", на "толкучке". Скажем, в Одессе... - Храмов произнес это, не глядя на меня.
- Вы хотите сказать, - вцепился я в его слова, - что документы Храмова оказались у вас случайно и что вы никого не убивали? Или же вы купили их у кого-то? А?
- Это просто предположение, - буркнул он.
Я встал, подошел к нему; инженер хотел подняться, но я положил руку ему на плечо и сказал:
- Сергей Николаевич, я вам мог бы ничего и не говорить. Даже обязан был не говорить. Но...