Незаметно перешли на тему воспитания подростков. Школа, сетовал он, слишком традиционно, поверхностно занимается воспитанием ребят, особенно так называемых "трудных".
- Что они делают?! - возмущался Даниил Прокофьевич. - Начинает парень плохо учиться. Двойки, двойки, двойки... А это значит - ухудшается "процент". И скорей этого шалопая после восьмого класса из школы! А куда? В лучшем случае в ПТУ! А то ведь и просто на улицу, на случайную работу. Работу-халтуру! Без профессии, без заинтересованного подхода к своему будущему, без профессиональной привязанности. Так, шаляй-валяй... Как старый производственник, инженер, говорю: к сожалению, далеко не вся молодежь, приходя на завод, болеет душой за него, стремится по-настоящему работать. Потому как не приучена работать!.. Между прочим, из этого "шаляй-валяй" часто и выклевываются хулиганы. Вот был у моего Николая приятель, Сережа Родин...
"Так, - отметил я, - следовательно, все-таки "Сереженька" - это и есть Родин. Интересно..."
- Семья у него приличная, трудовая, - продолжал Даниил Прокофьевич. Но попал под дурное влияние, связался с хулиганами. И, пожалуйста, недавно пырнул, понимаете ли, ножом дружка своего, Валерку Пахомова. Представляете? Между прочим, Пахомов одно время тоже приятельствовал с Николкой. Но я словно чувствовал, чем кончит этот Родин, и запретил сыну дружить с ним. Он и не перечил, сказал: "Хорошо, папа, я не буду больше с Сережей встречаться".
- Да, послушный мальчик... - Я с трудом сдерживаю иронию, припомнив, как этот мальчик вел себя со мной несколько часов назад. - А о том, что Родин подрался с этим Пахомовым, вам Коля сказал?
- Нет. Жена узнала. У женщин, знаете ли, свой телеграф имеется. Я, естественно, и этот случай решил использовать в воспитательных целях. Спрашиваю Николку: "Знаешь, что случилось с твоим бывшим приятелем, с Родиным"? Он отвечает: "Да, папа, знаю. Посадят теперь, наверное", "Вот-вот, - говорю, - учти, сынок, как легко на плохую дорожку ступить. А сойти с нее потом трудно. Твое главное дело сейчас - хорошо учиться. Знания приобретай. Пригодятся! Понял?" Мне кажется, Николка все понял...
Неожиданно пришла мысль: "Интересно - Родин, Пахомов и Гера Казаков могут быть знакомы Друг с другом? Соленов раньше дружил с Родиным и Пахомовым, а потом с Казаковым. Замкнем логическую цепочку: Соленов мог познакомить Родина и Пахомова с Казаковым? А почему бы и нет? Конечно же, мог. Ну и что из этого следует, товарищ Бизин?"
- Даниил Прокофьевич, а вы всех друзей своего сына знаете?
- Разумеется!
Так-так... В отличие от Ипполита Антоновича, который говорил, что у Геры так много знакомых, что их всех невозможно просто упомнить.
- А что вы можете сказать о Гере Казакове? Он, по-моему, учится с Николаем в одном техникуме?
- Славный паренек. И семья у него, насколько мне известно, хорошая. Отец занимает какой-то ответственный пост.
- Николай у вас единственный сын?
- Единственный... Опора на старости лет. Он способный мальчишка. Хоть и не принято хвалить своих детей. Но что есть, того не отнимешь. У Николая, к примеру, огромная тяга к технике. У соседа по лестничной площадке, приятеля моего, "Волга" есть, Так Николку от нее не оторвешь! Каждый винтик в ней изучил, чистит, моет ее. Мы с супругой и порешили: купим ему "Москвич". При условии, конечно, что он успешно переидет на последний курс техникума. Что ни говорите, а материальный стимул - с ним считаться надо!
- Да-а, - протянул я. - Материальный стимул - это, разумеется, вещь серьезная...
И припомнилось, как Николай назвал чьих-то родителей "батраками", очевидно, посчитав, что я не пойму "хитроумного" шифра.
- Да, да, материальный стимул! - убеждённо, горячо повторил Даниил Прокофьевич. - Почему наши дети должны в чем-то испытывать недостаток? Если есть возможность, пускай они имеют все! И именно мы, родители, обязаны заложить фундамент их благополучия - нравственного и материального. На этих позициях стою - и не вижу в том никакого криминала. Вот вспоминаю иной раз, Вениамин Александрович, свое детство. Разве оно у меня было - детство? В трактире плясал под пьяный хохот нэпманов за кусок арбуза! Вспомнить - и то омерзительно... Н-да... Детство... И разве не во имя того, чтобы у наших ребятишек было другое детство, другая жизнь, все перестраивалось и новое возводится?..
Я слушал его и не возражал. Соленов говорил уверенно, я бы даже сказал, страстно...
- Мы редко задумываемся над смыслов слов: жить для своих детей, задумчиво говорил Даниил Прокофьевич. - Мой брат - он военный, полковник, однажды сказал мне: "Смотри, Даня, сядет тебе на шею твой отпрыск! Замашки, братишка, у него барские". А по-моему, он несправедлив. Я уверен в сыне! Взять хотя бы вот наш дом: трое подростков на учете в милиции состоят. А Николка в скандалы, драки не лезет: об этих самых... приводах понятия не имеет. В милиции в свои семнадцать лет вообще, почитай, ни разу не был.
И этот, как и Нина Павловна Казакова... Самый надежный показатель благополучия в воспитании: в милиции ни разу не был!
- В детстве я батрачил у кулака. - Взгляд у Даниила Прокофьевича потемнел. - Страшное время. Вы знаете о нем только по книгам да фильмам. А я... Иногда мы с Николкой сядем рядышком, и я рассказываю ему. Он молчит, слушает, и мои слова, думаю, до него доходят. Нет, нет, он хороший мальчишка... Простите, Вениамин Александрович, заговорил я вас совсем... А вы, собственно, почему решили со мной познакомиться? Какое-нибудь социологическое исследование проводите по молодежи? Ведь это сейчас модно. И, в общем, полезное дело! Надо знать, чего хочет наша молодежь, как воспитывается, какие у нее духовные запросы... Вы не стесняйтесь, готов помочь. Отвечу на любой вопрос!
Несколько секунд я молча смотрел на него, а потом начал рассказывать о том, как его "славный Николка" оскорбил библиотекаря Галину Михайловну Турчакову; как он и его приятели встретили меня; какие мысли высказывали не стесняясь постороннего взрослого человека, "простого библиотекаря". Даниил Прокофьевич был ошеломлен. Он сидел, опустив голову. Когда же поднял глаза - меня поразил его застывший, опустошенный взгляд.
Я ушел, а он даже не поднялся проводить меня. И сидел за столом, сгорбившийся, постаревший...
Прощаясь с Тамарой Дмитриевной, я спросил, как зовут девушку и молодого человека, что были днем у ее внука.
- Это Милочка Снегирева и Феликс Проталин, - улыбнулась старушка. Они с Коленькой в одной группе учатся.
Всю дорогу домой я думал о том, какими станут эти николки и герочки, феликсы и милочки лет этак через пять - десять. Почему неплохие, честные родители не видят, что рядом формируются равнодушные, черствые, циничные люди - их дети?.. И ведь самое, быть может, удивительное - у них и оправдание есть: их дети не "отпетые хулиганы" с приводами в милицию.
Застыла в памяти согбенная над столом фигура Даниила Прокофьевича Соленова. Отец, ломавший в детстве спину на кулака-мироеда. У сына, естественно, другая жизнь. Но именно словом "батраки" Николай Соленов и его друзья называют теперь своих родителей. Что же получается - иные родители по-прежнему гнут спину, как батраки, но уже на собственных детей?..
...Свет в окнах нашей квартиры не горел. Очевидно, Ирина, не дождавшись меня, легла спать.
Поднявшись на лестничную площадку, я достал из кармана ключ и осторожно открыл дверь. Вошел в прихожую, включил свет. И сразу увидел на столике, под зеркалом, записку:
"Венечка, любимый, не волнуйся, у меня начались схватки. Но вот видишь, какая сильная у тебя жена: сама написала записку, сама вызвала по телефону врачей. Все - сама! Целую, целую, целую! Ужин на кухне. Твоя Ириша".
Я прочитал записку еще два раза. И тяжело опустился на стул. Боже мой, носишься по городу, встречаешься с какими-то мамашами и папашами, беседуешь с их милыми детками, а в это время твою собственную жену увозят в роддом! И ты не знаешь даже, в какой именно...
Я рванулся к телефону, набрал номер городской справочной.
Короткие гудки... Короткие гудки... Вот он, закон подлости в действии!.. Но я все равно буду набирать эти две цифры... Сейчас... сейчас... Что с Иришей, как с ней? А может... все уже закончилось?.. Щелчок! Соединился!!
- Алло, алло, девушка! Только не бросайте трубку! Извините, спасибо... Дайте мне номера телефонов всех родильных домов Волжанска! Что? Да, я понимаю, что их много, но мне-то нужен один... Я не знаю, какой именно. Мою жену увезли туда, понимаете? Как это не волноваться? Милая вы моя, лично у меня это в первый раз... Спасибо, записываю!..
Потом я сидел и названивал. Все мимо. И вдруг:
- Бизина? Ирина Ивановна? Да, поступила сегодня. Поздравляю вас, папа. У вас родился сын. Все справки - утром.
У меня родился сын. Вот как все просто. Сегодня, двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, у меня родился сын. СЫН!..
15
Никогда еще в своей жизни я не ожидал с таким нетерпением утра.
- Здравствуйте! Я по поводу своей жены...
- Как фамилия? - бесстрастно перебил женский голос.
- Бизина Ирина Ивановна. Год рождения тысяча девятьсот сорок шестой.
- Ждите.
О-о, теперь-то я понимаю состояние несчастных отцов, сутками дежурящих около закрытых дверей родильных домов! Я весь извелся, пока вновь не услышал в трубке этот бесстрастно-вежливый, никакой - медицинский голос.
- Бизин, вы слушаете?
- Да, да, конечно!
- У вас мальчик.
- Я знаю, что мальчик, но...
- Что - "но"? - удивился голос. - Это главное. Вас интересуют детали? Так... Мальчик родился здоровым. Вес - четыре двести. Рост - пятьдесят четыре сантиметра.
- Такой маленький? - разочарованно протянул я.
- Маленький? - охнул голос. - Да он у вас гигант!
- Простите, простите, - заторопился я. - А как жена?
- Все в порядке, - неожиданно ласково сказала женщина. - Все хорошо, папа!
- А... ре... ребенок ест... ну это... молоко? - запинаясь, путаясь в словах, выдохнул я.
- Нет, - насмешливо откликнулась женщина. - Святым духом питается! Кормят его. Не волнуйтесь.
- Кормят?! - перепугался я. - Кто кормит? Почему не моя жена? Что с ней? Послушайте...
- Это вы послушайте, папаша! У вас это первый ребенок?
- Да!
- Так вот, запомните: к матери его принесут кормить только на следующие сутки. Так положено. А с вашей женой и сыном все в порядке. Можете приносить передачи. Через несколько дней заберете жену домой. С сыном. Все. Не занимайте телефон. Думаете, вы один такой... гм... нервный?
И я как-то сразу успокоился. Мне даже стало смешно. Видел бы сейчас кто-нибудь подполковника Бизина - настырного, беспомощного, растерянного дилетанта-отца. Потеха! Мечущийся, бледный после бессонной ночи, желто-изжеванный, накурившийся до одури... Кстати - да! да! - надо немедленно бросить курить! Сейчас же проветрю квартиру, чтобы и духа табачного в ней не осталось. Ясное дело! Сыну и Ирише абсолютно противопоказан никотин. Все, баста, никто больше в нашей квартире ни разу не закурит! Так... А что же я должен купить для сына? Вот ведь! Говорил же Ирише, что надо заранее все приготовить. А она в ответ: "Пока не родился ничего нельзя покупать. Есть такая примета..." Предрассудки. А теперь рубашонки-распашонки, пеленки, откуда мне знать. Коляска, это понятно. Так... А передачи? Что можно? Наверное, масло, шоколад, помидоры, фрукты... Груши она любит... О!.. У Григорьева в прошлом году родилась дочь! Он-то уж все знать должен. Пусть теперь дает консультацию! Немедленно в управление!..
Я опоздал на работу на сорок минут. Взлетев на этаж, замер столбом. С доски объявлений прямо на меня смотрел я собственной персоной, с блаженно-идиотской улыбкой на лице. А под шаржем крупным, каллиграфическим почерком лейтенанта Васютина было выведено:
"ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОДПОЛКОВНИКА БИЗИНА ВЕНИАМИНА АЛЕКСАНДРОВИЧА С ЗАЧИСЛЕНИЕМ В ШТАТ ОТДЕЛА НОВОГО СОТРУДНИКА БИЗИНА АЛЕКСАНДРА ВЕНИАМИНОВИЧА!!!! Сослуживцы".
И - подписи всех сотрудников нашего отдела.
Я был растроган. И о случившемся мои сыщики узнали раньше меня и имя угадали. Мы с Ириной заранее решили назвать ребенка Александром или Александрой. В честь моего отца. Конечно же, "семейную тайну" раскрыл Кирилл Борисович, которому все было известно от нас.
И все же...
Я подошел к кабинету Зорина, открыл дверь. Меня оглушили аплодисменты. В кабинете собрался почти весь отдел - следили, небось, за каждым моим шагом! А у стола ярко-голубым пятном сияла детская коляска, забитая свертками, поверх которых красовался букет из красных и белых роз.
- Вениамин Александрович! - торжественно произнес Зорин. - Примите наши самые искренние поздравления с замечательным событием в вашей жизни. Пусть над головой вашего сына всегда сияет небо - голубое, как эта коляска, которую примите от нас...
- И все, что в ней! - ввернул Григорьев.
Снова аплодисменты, смех, а Зорин обнял меня и трижды расцеловал.
Мы люди, как известно, не сентиментальные, а вот комок-то к горлу подкатил.
- Спасибо... спасибо... - бормотал я.
- Ну а теперь, Вениамин Александрович, - сказал Зорин, - все это отвозите домой. Потом двигайте в роддом. И букет наш передайте вместе с поздравлениями Ирине Ивановне... Ежели время останется - милости просим на работу. Впрочем, если прогуляете сегодня, ничего страшного, надеюсь, не произойдет, и уголовный розыск обойдется один день без вас. Счастливого пути!
...Страшное все-таки произошло. Не угадал Евгений Алексеевич. Когда после обеденного перерыва я вернулся в управление, предварительно отбив телеграмму Витьке Шигареву с поздравлением по случаю завтрашнего его бракосочетания и с сообщением о том, что у меня родился сын Александр, тот же Зорин, но теперь сердитый и мрачный, известил меня, что на выезде из Волжанска, в придорожном лесу обнаружен труп Герарда Казакова...
16
Известие о смерти Герарда Казакова меня ошеломило. Я еще нс знал подробностей: оперативная группа выехала на место происшествия и пока не возвращалась.
Я пытался понять, где, когда и в чем мы совершили ошибку, почему не сумели предотвратить рокового исхода?
Гера Казаков с самого начала, с той ночи в гостинице "Заря", не показался нам личностью настолько серьезной и нужной, чтобы заниматься им вплотную.
На фоне серьезных, первоочередных, по нашему мнению, дел и забот Гера Казаков как-то потерялся, отступил на второй план. Я перепоручал его то одному, то другому сотруднику. Нет, я не забывал о нем, но при этом и думать не мог, что во всех этих постоянно изменяющихся ситуациях, в сплетениях человеческих судеб и жизненных обстоятельств Казаков занимает какое-то важное место. Когда случилось нападение на Геру в парке, я пошел к нему домой. Познакомившись с его матерью, потом с отцом, я понял: Гера и Нина Павловна не хотят быть со мной искренними до конца. Чт? они пытались скрыть от меня, я не успел вызнать. Я только собирался это сделать. Но его убили в тот же день, когда мы с ним познакомились. Что случилось после того, как я покинул его квартиру? Каким образом, почему он оказался ночью в лесу?
Громко зазвонил внутренний телефон. Я поднял трубку, Кирилл Борисович...
- Вениамин, - глухо произнес он. - Звонил Горюнов. Он ждет тебя в прокуратуре. Поезжай к нему.
- Прямо сейчас?
- Нет, завтра! - крикнул Хазаров. - Или когда еще кого-нибудь прикончат! Сколько раз твердил вам: "Об этом не забыли? А как с тем дела?.." Знал я, чувствовал: случится что-то... Эх! Ты только не говори мне: "Кто же мог предвидеть такое?" Мы! Мы, Вениамин, должны были предвидеть. Затем нам и даны власть, сила, оружие! Но и я-то... Будь здоров, деятель... А вообще-то прими поздравления с рождением сына, буркнул он напоследок.
От нашего управления до областной прокуратуры десять минут хорошей езды.
- В прокуратуру, Нилыч. И побыстрей.
- Тише едешь - дальше будешь, - проворчал водитель.
Нет, нам теперь тихо ездить не придется. В городе появился опасный вооруженный преступник. Или даже целая группа.
Зорин сказал, что Казакова убили двумя выстрелами в спину. Об этом ему по рации передал капитан Григорьев, который возглавил оперативно-розыскную группу, выехавшую на место происшествия по сигналу дежурного инспектора ГАИ. А тому сообщили о трупе, наспех забросанном ветками, местные мальчишки, ходившие в лес по ягоды. Случайно наткнулись.
Что покажет обследование местности, вскрытие - станет известно лишь завтра...
Неужели же в этой трагедии есть моя вина? Ведь прояви я вчера побольше настойчивости, расположи к себе Геру и его мать, может быть, сегодня парень был бы жив. Задним умом, как известно, все мы крепки, и все же...
Да, вспоминая, сопоставляя, перебирая в памяти детали и нюансы нашего разговора, встречи с Ипполитом Антоновичем, Соленовыми, я сейчас, конечно, кое-что могу увидеть как бы через увеличительное стекло: какой-то страх Нины Павловны, какой-то испуг Геры. Однако чт? за ними, я и сегодня не знаю. Когда я пришел к Казаковым домой, у меня не было ни малейшего фактика, чтобы представить, чем может закончиться день для Геры. К сожалению, всего предугадать и предусмотреть невозможно. Что это - издержки нашей работы? Недостаточный профессионализм наших сотрудников? Или же просто жизнь во всей ее сложности, противоречивости? Жизнь, в которой нельзя все предугадать и предусмотреть, трудно рассмотреть с первого раза и проанализировать до конца, невозможно всегда быть правым и каждый раз отыскать виноватого. Жизнь, в которой есть место случаю... Почему Гера оказался в лесу? Каким образом попал туда? Когда? С кем? Кто привез его туда? На чем? В котором часу он был убит?.. И почему? Сколько вопросов... А сколько их еще появится! Ах, Гера Казаков, Гера Казаков... Не побывай я у них вчера дома, его смерть, наверное, не так остро подействовала бы на меня... Со смертью мне приходится встречаться чаще, нежели хотелось бы. И все равно к ней никогда не привыкнешь.
...Предъявив удостоверение постовому милиционеру, я поднялся на третий этаж, где находился кабинет Горюнова.
Вообще-то Кирилл Борисович зря посчитал, будто я не хочу встречаться сегодня с Горюновым. В голове у меня кое-что созрело, и хотелось именно с Романом Николаевичем "проиграть" одну версию, о которой я подумал, едва узнал о смерти Герарда Казакова. Возможно, то, о чем я хотел поразмышлять вслух в компании Горюнова, не имело под собой никакой почвы. Но может быть... А тогда...
Роман Николаевич недавно вернулся с места происшествия.
- Слов нет, - сказал мне Горюнов, - место для убийства сыскано подходящее: и от дороги близко, и ничего с дороги не видно. Очень густой кустарник, трава высокая, вокруг много хвороста. Мальчишки-то случайно наткнулись. С дороги сбились и набрели...
- Следы какие-нибудь удалось обнаружить?
- Нет, Рядом с трупом - тропинка. Но вся истоптанная. По ней, видимо, преступник и вышел на шоссе. Две гильзы отыскали. Бунеев ими занимается.
- Роман Николаевич, - помолчав, заговорил я, - кое-какие соображения появились. Хотелось бы с вами ими поделиться.
- С удовольствием выслушаю вас, Вениамин Александрович.
- Я попробовал на все взглянуть как-то иначе...
- Простите, что вы имеете в виду, говоря "на все"?
- На дело Сурина, на Храмова, на убийство Казакова.
- И что же? - сощурился Горюнов.
- Я полагаю, дело Сурина можно изымать из кроссворда. Не.из схемы, а именно из кроссворда. В нем загадок для нас нет.
- Считаете, что оно совсем выпадает?
- По-моему, да! Это дело по всем параметрам закончено. Вот, беру лист бумаги, черчу квадратик, пишу "Краснодальск, Сурин" - и крестом перечеркиваю. Оставляем его в общей схеме лишь потому, что с него все пертурбации начались.
- Предположим, вы правы.
- Теперь другой квадратик - "инженер Храмов". Очень любопытно. Но этот квадратик мы оставим в покое, пусть он пока целехонький покрасуется на листе. И никаких линий ни к нему, ни от него проводить не станем. Не возражаете?
Горюнов молча кивнул.
- Нам сейчас важнее всего третий квадратик - "Герард Казаков, учащийся техникума". И тут необходимо подкинуть вам некоторые детали, о которых вы пока ничего не знаете.
И я подробно рассказал следователю о визите к Казаковым, о разговоре с Ниной Павловной и ее мужем, о посещении Соленовых, назвал девушек знакомых Казакова, высказал предположение о знакомстве Геры с Сергеем Родиным, Валерием Пахомовым и Феликсом Проталиным.
Горюнов слушал внимательно, сосредоточенно. А потом вдруг спросил:
- В какое время вы были у Казаковых дома?
- Во второй половине дня.
- Не приметили: собирался, ли Гера куда-то уходить?
- Нет. Скорее, наоборот. Вид у него был домашний. Я понимаю, к чему вы клоните, Роман Николаевич. С какой же стати он - на ночь глядя! - за город подался бы? Под пули? К кому пошел и кто завлек?
- Совершенно справедливо, - ответил Горюнов. - Именно эти вопросы меня и интересуют.
- Думал я над ними, Роман Николаевич. Думал... Ну, допустим, после того, как я ушел, Гера решил пойти в кино. Вышел на улицу и встретил тех парней, что избили его в парке, около танцверанды. Могло такое случиться?
- Вполне.
- Могли они снова пристать к нему?
- Сомнительно, но допускаю.
- И я думаю, что сомнительно. Хотя тоже допускаю.
- Впрочем, - усмехнулся Горюнов, - никто вчера поздно вечером или ночью Казакова не бил: никаких следов насилия на тепе не обнаружено.
- Так!.. Следовательно, никто его не бил... И можно допустить, что кто-то завлек Казакова в лес таким образом, что Гера пошел добровольно, сам?
- Да.
- Значит, кто-то лишал Казакова жизни обдуманно. А теперь, Роман Николаевич, давайте предположим, что все происшедшие в городе за этот месяц серьезные преступления имеют точки соприкосновения. Причем я говорю только о тех преступлениях, которые так или иначе связаны - или могут быть в конечном итоге связаны! - с молодыми людьми или же с подростками. Повторяю, берем только последний месяц - август.
- Я вас, кажется, понял, - медленно произнес Горюнов. - Прежде всего ограбление Ковалевой на улице Менделеева.
- Оно произошло поздно вечером седьмого августа, - тут же ответил я. Подозрение пало на двух парней. Они не задержаны. Имеются кое-какие приметы.
- Драка между подростками Пахомовым и Родиным. С поножовщиной.
- Двенадцатого августа. О причинах драки оба молчат. Как в рот воды набрали.
- Драка произошла тоже вечером. И мотивы ее неясны. А еще раньше, седьмого августа, трое неизвестных парней угрожали продавщице Сарычевой расправой, если она не станет отпускать им спиртные напитки... Скажите, а сейчас эти парни появляются в магазине?
- Нет. Сигналов больше не было.
- Вот это крайне важный момент! Ну что ж, пойдем дальше. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа - ранение Сурина в гостинице "Заря". Преступник не задержан,
- Или преступники! - ввернул я.
- На горизонте появился Герард Казаков, который через неделю после происшествия в гостинице, то есть двадцатого августа, был крепко побит в парке тремя молодыми людьми,
- И вновь вечер, Роман Николаевич!
- И вновь молодые люди не были задержаны. Исчезли. Казаков заявил, что не видел, не помнит, не знает, кто напал на него в парке. И, наконец, печальный конец Казакова: вчера ночью его убили. Кто? Неизвестно... И все это за один август. Слушайте, Вениамин Александрович, ей-богу, трудно не увидеть во всех этих происшествиях определенной закономерности.
- А сейчас, Роман Николаевич, я, с вашего позволения, начну рушить всю эту схему.
- Попробуйте!
- Какие у нас, собственно, основания все сваливать в одну кучу: и драку Пахомова с Родиным, и ограбление Ковалевой, и нападение на Казакова в парке, и его убийство в лесу, и шантаж продавщицы Сарычевой, и покушение на Сурина?
- Сваливать, конечно, не стоит. А вот попытаться объединить разрозненные, отъединенные пока внешне друг от друга случаи в единую, связанную между собой внутренней логикой цепь событий - это возможно и даже целесообразно сделать. Но для этого необходимо найти пружину. Понимаете? Пружину этой цепи. Между прочим, у нас появился "резерв" молодых людей: Николай Соленов и Феликс Проталин. Одним боком они касаются Казакова, а другим - Родина и Пахомова; нам стали известны некоторые девушки Пименова, Александрова, Снегирева. Весь этот "резерв" мы обязаны включить в схему.
- Допустим. Ну, а "инженер Храмов"? - возразил я. - Он-то сейчас какое место будет занимать в схеме? Его ведь вряд ли можно отнести к "подвигам" подростков?
Следователь как-то странно взглянул на меня, встал, подошел к двери, зачем-то взялся за ручку и вдруг резко обернулся ко мне:
- А ведь вы и сами можете "разбить" себя, не Так ли?
- Да, - улыбнулся я. - Ведь именно инженер может занимать центральное место в этой версии. Именно покушение на "Xрамова" в состоянии оказаться пружиной всех событий. Вспомним, инженер сказал, что стреляли в него. Но попали в Сурина. Поверим ему?
- Видимо, да. Если он скрыл прошлое, то должен был все отрицать. Все! И потому ему нет смысла приплетать себя к этому выстрелу.
- А он все-таки подтвердил, что в него стреляли. Проговорился? В запале? После того, как я на него нажал? Нет, инженер не из тех, кто случайно проговаривается. Или уступает напору. Он убежден, что мы, выйдя на него, докопаемся до истины.
- Потому-то он и стал взывать к вашим чувствам.
- Точно, Роман Николаевич! Тут мы подходим к самому главному. В инженера стрелял человек, за что-то мстивший ему. А за что ему могли мстить? За дела сегодняшние? Нет. Сегодня он чист...
- Что они делают?! - возмущался Даниил Прокофьевич. - Начинает парень плохо учиться. Двойки, двойки, двойки... А это значит - ухудшается "процент". И скорей этого шалопая после восьмого класса из школы! А куда? В лучшем случае в ПТУ! А то ведь и просто на улицу, на случайную работу. Работу-халтуру! Без профессии, без заинтересованного подхода к своему будущему, без профессиональной привязанности. Так, шаляй-валяй... Как старый производственник, инженер, говорю: к сожалению, далеко не вся молодежь, приходя на завод, болеет душой за него, стремится по-настоящему работать. Потому как не приучена работать!.. Между прочим, из этого "шаляй-валяй" часто и выклевываются хулиганы. Вот был у моего Николая приятель, Сережа Родин...
"Так, - отметил я, - следовательно, все-таки "Сереженька" - это и есть Родин. Интересно..."
- Семья у него приличная, трудовая, - продолжал Даниил Прокофьевич. Но попал под дурное влияние, связался с хулиганами. И, пожалуйста, недавно пырнул, понимаете ли, ножом дружка своего, Валерку Пахомова. Представляете? Между прочим, Пахомов одно время тоже приятельствовал с Николкой. Но я словно чувствовал, чем кончит этот Родин, и запретил сыну дружить с ним. Он и не перечил, сказал: "Хорошо, папа, я не буду больше с Сережей встречаться".
- Да, послушный мальчик... - Я с трудом сдерживаю иронию, припомнив, как этот мальчик вел себя со мной несколько часов назад. - А о том, что Родин подрался с этим Пахомовым, вам Коля сказал?
- Нет. Жена узнала. У женщин, знаете ли, свой телеграф имеется. Я, естественно, и этот случай решил использовать в воспитательных целях. Спрашиваю Николку: "Знаешь, что случилось с твоим бывшим приятелем, с Родиным"? Он отвечает: "Да, папа, знаю. Посадят теперь, наверное", "Вот-вот, - говорю, - учти, сынок, как легко на плохую дорожку ступить. А сойти с нее потом трудно. Твое главное дело сейчас - хорошо учиться. Знания приобретай. Пригодятся! Понял?" Мне кажется, Николка все понял...
Неожиданно пришла мысль: "Интересно - Родин, Пахомов и Гера Казаков могут быть знакомы Друг с другом? Соленов раньше дружил с Родиным и Пахомовым, а потом с Казаковым. Замкнем логическую цепочку: Соленов мог познакомить Родина и Пахомова с Казаковым? А почему бы и нет? Конечно же, мог. Ну и что из этого следует, товарищ Бизин?"
- Даниил Прокофьевич, а вы всех друзей своего сына знаете?
- Разумеется!
Так-так... В отличие от Ипполита Антоновича, который говорил, что у Геры так много знакомых, что их всех невозможно просто упомнить.
- А что вы можете сказать о Гере Казакове? Он, по-моему, учится с Николаем в одном техникуме?
- Славный паренек. И семья у него, насколько мне известно, хорошая. Отец занимает какой-то ответственный пост.
- Николай у вас единственный сын?
- Единственный... Опора на старости лет. Он способный мальчишка. Хоть и не принято хвалить своих детей. Но что есть, того не отнимешь. У Николая, к примеру, огромная тяга к технике. У соседа по лестничной площадке, приятеля моего, "Волга" есть, Так Николку от нее не оторвешь! Каждый винтик в ней изучил, чистит, моет ее. Мы с супругой и порешили: купим ему "Москвич". При условии, конечно, что он успешно переидет на последний курс техникума. Что ни говорите, а материальный стимул - с ним считаться надо!
- Да-а, - протянул я. - Материальный стимул - это, разумеется, вещь серьезная...
И припомнилось, как Николай назвал чьих-то родителей "батраками", очевидно, посчитав, что я не пойму "хитроумного" шифра.
- Да, да, материальный стимул! - убеждённо, горячо повторил Даниил Прокофьевич. - Почему наши дети должны в чем-то испытывать недостаток? Если есть возможность, пускай они имеют все! И именно мы, родители, обязаны заложить фундамент их благополучия - нравственного и материального. На этих позициях стою - и не вижу в том никакого криминала. Вот вспоминаю иной раз, Вениамин Александрович, свое детство. Разве оно у меня было - детство? В трактире плясал под пьяный хохот нэпманов за кусок арбуза! Вспомнить - и то омерзительно... Н-да... Детство... И разве не во имя того, чтобы у наших ребятишек было другое детство, другая жизнь, все перестраивалось и новое возводится?..
Я слушал его и не возражал. Соленов говорил уверенно, я бы даже сказал, страстно...
- Мы редко задумываемся над смыслов слов: жить для своих детей, задумчиво говорил Даниил Прокофьевич. - Мой брат - он военный, полковник, однажды сказал мне: "Смотри, Даня, сядет тебе на шею твой отпрыск! Замашки, братишка, у него барские". А по-моему, он несправедлив. Я уверен в сыне! Взять хотя бы вот наш дом: трое подростков на учете в милиции состоят. А Николка в скандалы, драки не лезет: об этих самых... приводах понятия не имеет. В милиции в свои семнадцать лет вообще, почитай, ни разу не был.
И этот, как и Нина Павловна Казакова... Самый надежный показатель благополучия в воспитании: в милиции ни разу не был!
- В детстве я батрачил у кулака. - Взгляд у Даниила Прокофьевича потемнел. - Страшное время. Вы знаете о нем только по книгам да фильмам. А я... Иногда мы с Николкой сядем рядышком, и я рассказываю ему. Он молчит, слушает, и мои слова, думаю, до него доходят. Нет, нет, он хороший мальчишка... Простите, Вениамин Александрович, заговорил я вас совсем... А вы, собственно, почему решили со мной познакомиться? Какое-нибудь социологическое исследование проводите по молодежи? Ведь это сейчас модно. И, в общем, полезное дело! Надо знать, чего хочет наша молодежь, как воспитывается, какие у нее духовные запросы... Вы не стесняйтесь, готов помочь. Отвечу на любой вопрос!
Несколько секунд я молча смотрел на него, а потом начал рассказывать о том, как его "славный Николка" оскорбил библиотекаря Галину Михайловну Турчакову; как он и его приятели встретили меня; какие мысли высказывали не стесняясь постороннего взрослого человека, "простого библиотекаря". Даниил Прокофьевич был ошеломлен. Он сидел, опустив голову. Когда же поднял глаза - меня поразил его застывший, опустошенный взгляд.
Я ушел, а он даже не поднялся проводить меня. И сидел за столом, сгорбившийся, постаревший...
Прощаясь с Тамарой Дмитриевной, я спросил, как зовут девушку и молодого человека, что были днем у ее внука.
- Это Милочка Снегирева и Феликс Проталин, - улыбнулась старушка. Они с Коленькой в одной группе учатся.
Всю дорогу домой я думал о том, какими станут эти николки и герочки, феликсы и милочки лет этак через пять - десять. Почему неплохие, честные родители не видят, что рядом формируются равнодушные, черствые, циничные люди - их дети?.. И ведь самое, быть может, удивительное - у них и оправдание есть: их дети не "отпетые хулиганы" с приводами в милицию.
Застыла в памяти согбенная над столом фигура Даниила Прокофьевича Соленова. Отец, ломавший в детстве спину на кулака-мироеда. У сына, естественно, другая жизнь. Но именно словом "батраки" Николай Соленов и его друзья называют теперь своих родителей. Что же получается - иные родители по-прежнему гнут спину, как батраки, но уже на собственных детей?..
...Свет в окнах нашей квартиры не горел. Очевидно, Ирина, не дождавшись меня, легла спать.
Поднявшись на лестничную площадку, я достал из кармана ключ и осторожно открыл дверь. Вошел в прихожую, включил свет. И сразу увидел на столике, под зеркалом, записку:
"Венечка, любимый, не волнуйся, у меня начались схватки. Но вот видишь, какая сильная у тебя жена: сама написала записку, сама вызвала по телефону врачей. Все - сама! Целую, целую, целую! Ужин на кухне. Твоя Ириша".
Я прочитал записку еще два раза. И тяжело опустился на стул. Боже мой, носишься по городу, встречаешься с какими-то мамашами и папашами, беседуешь с их милыми детками, а в это время твою собственную жену увозят в роддом! И ты не знаешь даже, в какой именно...
Я рванулся к телефону, набрал номер городской справочной.
Короткие гудки... Короткие гудки... Вот он, закон подлости в действии!.. Но я все равно буду набирать эти две цифры... Сейчас... сейчас... Что с Иришей, как с ней? А может... все уже закончилось?.. Щелчок! Соединился!!
- Алло, алло, девушка! Только не бросайте трубку! Извините, спасибо... Дайте мне номера телефонов всех родильных домов Волжанска! Что? Да, я понимаю, что их много, но мне-то нужен один... Я не знаю, какой именно. Мою жену увезли туда, понимаете? Как это не волноваться? Милая вы моя, лично у меня это в первый раз... Спасибо, записываю!..
Потом я сидел и названивал. Все мимо. И вдруг:
- Бизина? Ирина Ивановна? Да, поступила сегодня. Поздравляю вас, папа. У вас родился сын. Все справки - утром.
У меня родился сын. Вот как все просто. Сегодня, двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, у меня родился сын. СЫН!..
15
Никогда еще в своей жизни я не ожидал с таким нетерпением утра.
- Здравствуйте! Я по поводу своей жены...
- Как фамилия? - бесстрастно перебил женский голос.
- Бизина Ирина Ивановна. Год рождения тысяча девятьсот сорок шестой.
- Ждите.
О-о, теперь-то я понимаю состояние несчастных отцов, сутками дежурящих около закрытых дверей родильных домов! Я весь извелся, пока вновь не услышал в трубке этот бесстрастно-вежливый, никакой - медицинский голос.
- Бизин, вы слушаете?
- Да, да, конечно!
- У вас мальчик.
- Я знаю, что мальчик, но...
- Что - "но"? - удивился голос. - Это главное. Вас интересуют детали? Так... Мальчик родился здоровым. Вес - четыре двести. Рост - пятьдесят четыре сантиметра.
- Такой маленький? - разочарованно протянул я.
- Маленький? - охнул голос. - Да он у вас гигант!
- Простите, простите, - заторопился я. - А как жена?
- Все в порядке, - неожиданно ласково сказала женщина. - Все хорошо, папа!
- А... ре... ребенок ест... ну это... молоко? - запинаясь, путаясь в словах, выдохнул я.
- Нет, - насмешливо откликнулась женщина. - Святым духом питается! Кормят его. Не волнуйтесь.
- Кормят?! - перепугался я. - Кто кормит? Почему не моя жена? Что с ней? Послушайте...
- Это вы послушайте, папаша! У вас это первый ребенок?
- Да!
- Так вот, запомните: к матери его принесут кормить только на следующие сутки. Так положено. А с вашей женой и сыном все в порядке. Можете приносить передачи. Через несколько дней заберете жену домой. С сыном. Все. Не занимайте телефон. Думаете, вы один такой... гм... нервный?
И я как-то сразу успокоился. Мне даже стало смешно. Видел бы сейчас кто-нибудь подполковника Бизина - настырного, беспомощного, растерянного дилетанта-отца. Потеха! Мечущийся, бледный после бессонной ночи, желто-изжеванный, накурившийся до одури... Кстати - да! да! - надо немедленно бросить курить! Сейчас же проветрю квартиру, чтобы и духа табачного в ней не осталось. Ясное дело! Сыну и Ирише абсолютно противопоказан никотин. Все, баста, никто больше в нашей квартире ни разу не закурит! Так... А что же я должен купить для сына? Вот ведь! Говорил же Ирише, что надо заранее все приготовить. А она в ответ: "Пока не родился ничего нельзя покупать. Есть такая примета..." Предрассудки. А теперь рубашонки-распашонки, пеленки, откуда мне знать. Коляска, это понятно. Так... А передачи? Что можно? Наверное, масло, шоколад, помидоры, фрукты... Груши она любит... О!.. У Григорьева в прошлом году родилась дочь! Он-то уж все знать должен. Пусть теперь дает консультацию! Немедленно в управление!..
Я опоздал на работу на сорок минут. Взлетев на этаж, замер столбом. С доски объявлений прямо на меня смотрел я собственной персоной, с блаженно-идиотской улыбкой на лице. А под шаржем крупным, каллиграфическим почерком лейтенанта Васютина было выведено:
"ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОДПОЛКОВНИКА БИЗИНА ВЕНИАМИНА АЛЕКСАНДРОВИЧА С ЗАЧИСЛЕНИЕМ В ШТАТ ОТДЕЛА НОВОГО СОТРУДНИКА БИЗИНА АЛЕКСАНДРА ВЕНИАМИНОВИЧА!!!! Сослуживцы".
И - подписи всех сотрудников нашего отдела.
Я был растроган. И о случившемся мои сыщики узнали раньше меня и имя угадали. Мы с Ириной заранее решили назвать ребенка Александром или Александрой. В честь моего отца. Конечно же, "семейную тайну" раскрыл Кирилл Борисович, которому все было известно от нас.
И все же...
Я подошел к кабинету Зорина, открыл дверь. Меня оглушили аплодисменты. В кабинете собрался почти весь отдел - следили, небось, за каждым моим шагом! А у стола ярко-голубым пятном сияла детская коляска, забитая свертками, поверх которых красовался букет из красных и белых роз.
- Вениамин Александрович! - торжественно произнес Зорин. - Примите наши самые искренние поздравления с замечательным событием в вашей жизни. Пусть над головой вашего сына всегда сияет небо - голубое, как эта коляска, которую примите от нас...
- И все, что в ней! - ввернул Григорьев.
Снова аплодисменты, смех, а Зорин обнял меня и трижды расцеловал.
Мы люди, как известно, не сентиментальные, а вот комок-то к горлу подкатил.
- Спасибо... спасибо... - бормотал я.
- Ну а теперь, Вениамин Александрович, - сказал Зорин, - все это отвозите домой. Потом двигайте в роддом. И букет наш передайте вместе с поздравлениями Ирине Ивановне... Ежели время останется - милости просим на работу. Впрочем, если прогуляете сегодня, ничего страшного, надеюсь, не произойдет, и уголовный розыск обойдется один день без вас. Счастливого пути!
...Страшное все-таки произошло. Не угадал Евгений Алексеевич. Когда после обеденного перерыва я вернулся в управление, предварительно отбив телеграмму Витьке Шигареву с поздравлением по случаю завтрашнего его бракосочетания и с сообщением о том, что у меня родился сын Александр, тот же Зорин, но теперь сердитый и мрачный, известил меня, что на выезде из Волжанска, в придорожном лесу обнаружен труп Герарда Казакова...
16
Известие о смерти Герарда Казакова меня ошеломило. Я еще нс знал подробностей: оперативная группа выехала на место происшествия и пока не возвращалась.
Я пытался понять, где, когда и в чем мы совершили ошибку, почему не сумели предотвратить рокового исхода?
Гера Казаков с самого начала, с той ночи в гостинице "Заря", не показался нам личностью настолько серьезной и нужной, чтобы заниматься им вплотную.
На фоне серьезных, первоочередных, по нашему мнению, дел и забот Гера Казаков как-то потерялся, отступил на второй план. Я перепоручал его то одному, то другому сотруднику. Нет, я не забывал о нем, но при этом и думать не мог, что во всех этих постоянно изменяющихся ситуациях, в сплетениях человеческих судеб и жизненных обстоятельств Казаков занимает какое-то важное место. Когда случилось нападение на Геру в парке, я пошел к нему домой. Познакомившись с его матерью, потом с отцом, я понял: Гера и Нина Павловна не хотят быть со мной искренними до конца. Чт? они пытались скрыть от меня, я не успел вызнать. Я только собирался это сделать. Но его убили в тот же день, когда мы с ним познакомились. Что случилось после того, как я покинул его квартиру? Каким образом, почему он оказался ночью в лесу?
Громко зазвонил внутренний телефон. Я поднял трубку, Кирилл Борисович...
- Вениамин, - глухо произнес он. - Звонил Горюнов. Он ждет тебя в прокуратуре. Поезжай к нему.
- Прямо сейчас?
- Нет, завтра! - крикнул Хазаров. - Или когда еще кого-нибудь прикончат! Сколько раз твердил вам: "Об этом не забыли? А как с тем дела?.." Знал я, чувствовал: случится что-то... Эх! Ты только не говори мне: "Кто же мог предвидеть такое?" Мы! Мы, Вениамин, должны были предвидеть. Затем нам и даны власть, сила, оружие! Но и я-то... Будь здоров, деятель... А вообще-то прими поздравления с рождением сына, буркнул он напоследок.
От нашего управления до областной прокуратуры десять минут хорошей езды.
- В прокуратуру, Нилыч. И побыстрей.
- Тише едешь - дальше будешь, - проворчал водитель.
Нет, нам теперь тихо ездить не придется. В городе появился опасный вооруженный преступник. Или даже целая группа.
Зорин сказал, что Казакова убили двумя выстрелами в спину. Об этом ему по рации передал капитан Григорьев, который возглавил оперативно-розыскную группу, выехавшую на место происшествия по сигналу дежурного инспектора ГАИ. А тому сообщили о трупе, наспех забросанном ветками, местные мальчишки, ходившие в лес по ягоды. Случайно наткнулись.
Что покажет обследование местности, вскрытие - станет известно лишь завтра...
Неужели же в этой трагедии есть моя вина? Ведь прояви я вчера побольше настойчивости, расположи к себе Геру и его мать, может быть, сегодня парень был бы жив. Задним умом, как известно, все мы крепки, и все же...
Да, вспоминая, сопоставляя, перебирая в памяти детали и нюансы нашего разговора, встречи с Ипполитом Антоновичем, Соленовыми, я сейчас, конечно, кое-что могу увидеть как бы через увеличительное стекло: какой-то страх Нины Павловны, какой-то испуг Геры. Однако чт? за ними, я и сегодня не знаю. Когда я пришел к Казаковым домой, у меня не было ни малейшего фактика, чтобы представить, чем может закончиться день для Геры. К сожалению, всего предугадать и предусмотреть невозможно. Что это - издержки нашей работы? Недостаточный профессионализм наших сотрудников? Или же просто жизнь во всей ее сложности, противоречивости? Жизнь, в которой нельзя все предугадать и предусмотреть, трудно рассмотреть с первого раза и проанализировать до конца, невозможно всегда быть правым и каждый раз отыскать виноватого. Жизнь, в которой есть место случаю... Почему Гера оказался в лесу? Каким образом попал туда? Когда? С кем? Кто привез его туда? На чем? В котором часу он был убит?.. И почему? Сколько вопросов... А сколько их еще появится! Ах, Гера Казаков, Гера Казаков... Не побывай я у них вчера дома, его смерть, наверное, не так остро подействовала бы на меня... Со смертью мне приходится встречаться чаще, нежели хотелось бы. И все равно к ней никогда не привыкнешь.
...Предъявив удостоверение постовому милиционеру, я поднялся на третий этаж, где находился кабинет Горюнова.
Вообще-то Кирилл Борисович зря посчитал, будто я не хочу встречаться сегодня с Горюновым. В голове у меня кое-что созрело, и хотелось именно с Романом Николаевичем "проиграть" одну версию, о которой я подумал, едва узнал о смерти Герарда Казакова. Возможно, то, о чем я хотел поразмышлять вслух в компании Горюнова, не имело под собой никакой почвы. Но может быть... А тогда...
Роман Николаевич недавно вернулся с места происшествия.
- Слов нет, - сказал мне Горюнов, - место для убийства сыскано подходящее: и от дороги близко, и ничего с дороги не видно. Очень густой кустарник, трава высокая, вокруг много хвороста. Мальчишки-то случайно наткнулись. С дороги сбились и набрели...
- Следы какие-нибудь удалось обнаружить?
- Нет, Рядом с трупом - тропинка. Но вся истоптанная. По ней, видимо, преступник и вышел на шоссе. Две гильзы отыскали. Бунеев ими занимается.
- Роман Николаевич, - помолчав, заговорил я, - кое-какие соображения появились. Хотелось бы с вами ими поделиться.
- С удовольствием выслушаю вас, Вениамин Александрович.
- Я попробовал на все взглянуть как-то иначе...
- Простите, что вы имеете в виду, говоря "на все"?
- На дело Сурина, на Храмова, на убийство Казакова.
- И что же? - сощурился Горюнов.
- Я полагаю, дело Сурина можно изымать из кроссворда. Не.из схемы, а именно из кроссворда. В нем загадок для нас нет.
- Считаете, что оно совсем выпадает?
- По-моему, да! Это дело по всем параметрам закончено. Вот, беру лист бумаги, черчу квадратик, пишу "Краснодальск, Сурин" - и крестом перечеркиваю. Оставляем его в общей схеме лишь потому, что с него все пертурбации начались.
- Предположим, вы правы.
- Теперь другой квадратик - "инженер Храмов". Очень любопытно. Но этот квадратик мы оставим в покое, пусть он пока целехонький покрасуется на листе. И никаких линий ни к нему, ни от него проводить не станем. Не возражаете?
Горюнов молча кивнул.
- Нам сейчас важнее всего третий квадратик - "Герард Казаков, учащийся техникума". И тут необходимо подкинуть вам некоторые детали, о которых вы пока ничего не знаете.
И я подробно рассказал следователю о визите к Казаковым, о разговоре с Ниной Павловной и ее мужем, о посещении Соленовых, назвал девушек знакомых Казакова, высказал предположение о знакомстве Геры с Сергеем Родиным, Валерием Пахомовым и Феликсом Проталиным.
Горюнов слушал внимательно, сосредоточенно. А потом вдруг спросил:
- В какое время вы были у Казаковых дома?
- Во второй половине дня.
- Не приметили: собирался, ли Гера куда-то уходить?
- Нет. Скорее, наоборот. Вид у него был домашний. Я понимаю, к чему вы клоните, Роман Николаевич. С какой же стати он - на ночь глядя! - за город подался бы? Под пули? К кому пошел и кто завлек?
- Совершенно справедливо, - ответил Горюнов. - Именно эти вопросы меня и интересуют.
- Думал я над ними, Роман Николаевич. Думал... Ну, допустим, после того, как я ушел, Гера решил пойти в кино. Вышел на улицу и встретил тех парней, что избили его в парке, около танцверанды. Могло такое случиться?
- Вполне.
- Могли они снова пристать к нему?
- Сомнительно, но допускаю.
- И я думаю, что сомнительно. Хотя тоже допускаю.
- Впрочем, - усмехнулся Горюнов, - никто вчера поздно вечером или ночью Казакова не бил: никаких следов насилия на тепе не обнаружено.
- Так!.. Следовательно, никто его не бил... И можно допустить, что кто-то завлек Казакова в лес таким образом, что Гера пошел добровольно, сам?
- Да.
- Значит, кто-то лишал Казакова жизни обдуманно. А теперь, Роман Николаевич, давайте предположим, что все происшедшие в городе за этот месяц серьезные преступления имеют точки соприкосновения. Причем я говорю только о тех преступлениях, которые так или иначе связаны - или могут быть в конечном итоге связаны! - с молодыми людьми или же с подростками. Повторяю, берем только последний месяц - август.
- Я вас, кажется, понял, - медленно произнес Горюнов. - Прежде всего ограбление Ковалевой на улице Менделеева.
- Оно произошло поздно вечером седьмого августа, - тут же ответил я. Подозрение пало на двух парней. Они не задержаны. Имеются кое-какие приметы.
- Драка между подростками Пахомовым и Родиным. С поножовщиной.
- Двенадцатого августа. О причинах драки оба молчат. Как в рот воды набрали.
- Драка произошла тоже вечером. И мотивы ее неясны. А еще раньше, седьмого августа, трое неизвестных парней угрожали продавщице Сарычевой расправой, если она не станет отпускать им спиртные напитки... Скажите, а сейчас эти парни появляются в магазине?
- Нет. Сигналов больше не было.
- Вот это крайне важный момент! Ну что ж, пойдем дальше. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа - ранение Сурина в гостинице "Заря". Преступник не задержан,
- Или преступники! - ввернул я.
- На горизонте появился Герард Казаков, который через неделю после происшествия в гостинице, то есть двадцатого августа, был крепко побит в парке тремя молодыми людьми,
- И вновь вечер, Роман Николаевич!
- И вновь молодые люди не были задержаны. Исчезли. Казаков заявил, что не видел, не помнит, не знает, кто напал на него в парке. И, наконец, печальный конец Казакова: вчера ночью его убили. Кто? Неизвестно... И все это за один август. Слушайте, Вениамин Александрович, ей-богу, трудно не увидеть во всех этих происшествиях определенной закономерности.
- А сейчас, Роман Николаевич, я, с вашего позволения, начну рушить всю эту схему.
- Попробуйте!
- Какие у нас, собственно, основания все сваливать в одну кучу: и драку Пахомова с Родиным, и ограбление Ковалевой, и нападение на Казакова в парке, и его убийство в лесу, и шантаж продавщицы Сарычевой, и покушение на Сурина?
- Сваливать, конечно, не стоит. А вот попытаться объединить разрозненные, отъединенные пока внешне друг от друга случаи в единую, связанную между собой внутренней логикой цепь событий - это возможно и даже целесообразно сделать. Но для этого необходимо найти пружину. Понимаете? Пружину этой цепи. Между прочим, у нас появился "резерв" молодых людей: Николай Соленов и Феликс Проталин. Одним боком они касаются Казакова, а другим - Родина и Пахомова; нам стали известны некоторые девушки Пименова, Александрова, Снегирева. Весь этот "резерв" мы обязаны включить в схему.
- Допустим. Ну, а "инженер Храмов"? - возразил я. - Он-то сейчас какое место будет занимать в схеме? Его ведь вряд ли можно отнести к "подвигам" подростков?
Следователь как-то странно взглянул на меня, встал, подошел к двери, зачем-то взялся за ручку и вдруг резко обернулся ко мне:
- А ведь вы и сами можете "разбить" себя, не Так ли?
- Да, - улыбнулся я. - Ведь именно инженер может занимать центральное место в этой версии. Именно покушение на "Xрамова" в состоянии оказаться пружиной всех событий. Вспомним, инженер сказал, что стреляли в него. Но попали в Сурина. Поверим ему?
- Видимо, да. Если он скрыл прошлое, то должен был все отрицать. Все! И потому ему нет смысла приплетать себя к этому выстрелу.
- А он все-таки подтвердил, что в него стреляли. Проговорился? В запале? После того, как я на него нажал? Нет, инженер не из тех, кто случайно проговаривается. Или уступает напору. Он убежден, что мы, выйдя на него, докопаемся до истины.
- Потому-то он и стал взывать к вашим чувствам.
- Точно, Роман Николаевич! Тут мы подходим к самому главному. В инженера стрелял человек, за что-то мстивший ему. А за что ему могли мстить? За дела сегодняшние? Нет. Сегодня он чист...