Страница:
[28]победили наши, если их приучили крепко-накрепко забыть, что наших там разбили, а что касается Марии Гуавайры, то она – единственная, кто может не только спросить: Нет ли какой работы? – но и работу эту выполнить, да и то – в меру сил своих и умения, а ведь ни то, ни другое не безгранично.
Они переглядываются в некоторой растерянности, и Жоакин Сасса задумчиво говорит: Если будем то и дело останавливаться. чтобы подработать, до Пиренеев никогда не доберемся, да и сколько мы так заработаем? что заработаем, то и потратим, а, по-моему, лучше нам будет уподобиться цыганам, кочующим с места на место, они-то чем живут? – он не то спрашивает, не то просит подтвердить, что – манной небесной. Отвечать ему берется Педро Орсе, поскольку он родом с юга, из тех краев, где племя это представлено полно и разнообразно: Мужчины подковывают и лечат лошадей, женщины торгуют всякой всячиной по рынкам или из-под полы и предсказывают судьбу. Нет уж, лошадей с нас довольно, и так сраму не оберешься, а, кроме того, мы в этой материи слабо разбираемся, что же касается судьбы, то как ни старайся, от неё все равно не уйдешь. Ты забыл еще, что перед тем, как продать коня, его сперва надо купить, а у нас денег не хватит, даже тот, что есть – и то краденый. Молчание воцарилось, но уже через минуту было свергнуто Жоакином Сассой, который в очередной раз проявил практическую сметку: Я вижу единственный выход из положения – в первом же большом городе надо купить на толкучке одежду и продавать её по деревням чуть дороже, эту бухгалтерию я возьму на себя. Идея за неимением лучшего показалась привлекательной: раз уж учителями, фармацевтами, сельскими тружениками наши герои быть не могут, а конокрадами – не хотят, значит, станут старьевщиками и тряпичниками, бродячими торговцами готовым платьем мужским, дамским, детским, занятие почтенное и, если с умом взяться, небезвыгодное.
Набросав таким образом план жизни, они легли спать, и теперь пришло время сказать, каким образом размещаются эти пятеро в галере, которая называется теперь Парагнедых: Педро Орсе – в передней части, поперек, на узком соломенном тюфячке, Жозе Анайсо и Жоана Карда – вдоль, в проеме между бортом и наваленным багажом, а Жоакин Сасса и Мария Гуавайра – у другого борта, но ближе к задку фургона. Оба ложа целомудренно отгорожены подобием занавесок, и по этой же причине если Жозе Анайсо и Жоане Карде требуется ночью выйти на вольный воздух, то они выбираются через передок, мимо Педро Орсе, но он не в претензии: здесь все, в том числе и беспокойства с неудобствами, делится поровну. Ну, а как же поцелуи, объятия, ласки и любовные игры? – осведомятся те, кто сверх меры наделен от природы интересом к нескромным подробностям, а мы им на это ответим, что любовники для отклика на сладостный зов плоти избирают один из двух возможных способов: либо находят в окрестных лугах и рощах укромное и уютное место, либо пользуются намеренным отсутствием своих спутников, без слов понимающих, когда надо оставить их наедине.
Вопреки тому, что советует лирическое чувство, отправились они в путь не с первым проблеском зари, зачем вставать спозаранку, если времени у них теперь сколько угодно? – впрочем, это соображение было не единственным и не главным: задержались они прежде всего потому, что приводили себя в порядок, мужчины побрились, женщины почистили перышки, выколотили и выбили пыль из одежды и, отыскав в лесу подходящую полянку, натаскали туда воды из реки и вымылись по очереди и попарно, а в голом виде или нет происходило это купанье, мы не знаем и спросить некого. Последним принял эту, с позволения сказать, ванну Педро Орсе, взявший с собою пса, и они разыгрались там, хочется сказать, как малые дети: пес толкал старика мордой, старик пригоршнями плескал в него воду, и оба хохотали, хоть звучит это неправдоподобно, и, случись здесь быть прохожему человеку, он строго сдвинул бы брови, глядя на такое несообразное с преклонными годами мальчишеское веселье. И следов не осталось от их стойбища – разве что вытоптанная трава, да лужи в том месте, где происходило купанье, да пепел меж почерневших от огня камней, на которых разводили они костер – первым же порывом ветра сдует его, первый же сильный дождь прибьет и пригладит истоптанную землю, и только закопченные камни укажут, что были здесь люди, и в случае надобности послужат для нового костра.
Погодка стоит – как по заказу. Со склона холма, где был их лагерь, они съезжают вниз, на дорогу, лошадьми правит, никому не доверяя бразды правления – сиречь, вожжи – Мария Гуавайра: такой спуск требует от возницы искусства и умения говорить с лошадьми, кругом валуны да утесы, не дай бог, подвернется копыто, сломается ось – не выберешься. А лошади ещё не успели приноровиться друг к другу, не достигли, так сказать, полного взаимопонимания: Пиренеец не доверяет крепости ветеранских сухожилий, а Галисиец, получив нежданно-негаданно напарника, все тянет в сторону, словно хочет отделаться от него, вынуждая того тем самым к дополнительным усилиям. Эти недоразумения не укрываются от зоркого глаза возницы, и, оказавшись на дороге, она приводит старика в чувство, виртуозно перемешав в должных пропорциях ласку и таску. Имена для коней придумал Жоакин Сасса, рассудив, что эти две лошадиные силы – не чета тем, что были запрятаны под капот Парагнедых: те были неразличимы и хотели одновременно и одного и того же, а эти отличаются всем решительно, кроме разве что масти – и нравом, и видом, и возрастом, и темпераментом, а потому совершенно необходимо дать каждому из них собственное имя, вот пусть и зовутся – Пир и Гал. Очень глупо, сказал на это просвещенный Жозе Анайсо, Пирр – это был такой невезучий древний царь, а галл – значит "француз". Мы не в древности, отрезал Жоакин Сасса, и не во Франции, я – их крестный, и нарекаю одного Пиренеец, а другого – Галисиец, а сокращенно – Пир и Гал. Женщины с улыбкой переглянулись, слушая шутейную перепалку своих возлюбленных. Совершенно неожиданно встрял Педро Орсе: Будь они жеребцом и кобылой, и произведи на свет сыночка, его по правилам коннозаводства следовало бы назвать – Пигаль, и его спутники, знакомые с достижениями европейской культуры, воззрились на старика в удивлении, недоумевая, с чего это вспомнилась ему достозлачное место – да ни с чего, простое совпадение, непреднамеренная игра созвучий, и многие удачные каламбуры – суть плод случайности. О том, что есть в Париже Place Pigalle, не имел Педро Орсе ни малейшего представления.
В первый день проделали не более семидесяти километров – прежде всего, потому что лошадям следовало втянуться после долгого периода праздности, в котором один пребывал из-за болячки на спине, другой – оттого, что ждал, когда же будет принято решение, а, во-вторых, надо было дать небольшой крюк и заехать в городок Луго, лежавший чуть в стороне, к северо-западу от дороги, чтобы там разжиться товарами для грядущей торговли. Купили городскую газету, чтобы узнать новости, и увидели напечатанный там с опозданием на день снимок, красноречиво свидетельствовавший о том, что полуостров сменил курс относительно прежней траектории своего движения, для удобства читателей предусмотрительно показанной пунктиром. Сомнений не было – полуостров свернул под прямым – прямее некуда – углом, однако по поводу всех вышеприведенных гипотез газета из-за давних разочарований, быть может, высказывалась с долей здорового скептицизма, который, впрочем, объясняется и столь характерным для провинции неумением видеть дальше собственного носа.
В магазинах готового платья, куда, естественно отправились женщины, которым поручено было произвести отбор, и Жоакин Сасса, который должен был производить подсчеты и расчеты, они долго колебались, не зная, отдать ли предпочтение коллекциям осенне-зимнего сезона или же взять прицел на весну. На окончательное решение повлияли их собственные надобности, и стоит ли удивляться тому, что Жоана Карда и Мария Гуавайра, считавшие себя форменными оборванками, не совладали с искушением принарядиться самим и приодеть своих спутников. Подводя итог, можно сказать, что приобретенные вещички сулили известную выгоду, если, конечно, спрос будет соответствовать предложению. Жоакин Сасса, однако, выказывал некоторые признаки нетерпения и досады, говоря так: Вы ухнули половину всех наших денег, и если через неделю не вернем себе хотя бы половину этой половины, можно будет закрывать лавочку, поймите же, что в нашем положении, когда нет возможности взять кредит, а оборотный капитал сильно ограничен, единственное спасение – в идеальном регулировании товаропотоков, в поисках золотой середины между затовариванием и дефицитом. Эта речь, произнесенная на первом же привале после выезда из Луго, была благосклонна выслушана остальными.
То, что дорога к коммерческому процветанию не будет устлана розами, выяснилось очень скоро, когда первая же покупательница торговалась так искусно и отчаянно, что две юбки пришлось продать ей почти себе в убыток. Продавщицей на этот раз выступила Жоана Карда, которая потом просила у своих компаньонов прощения и божилась, что очень скоро станет самой свирепой и неуступчивой из всех, кто на пространстве бывшего Пиренейского полуострова промышляет торговлишкой. Если не спохватимся – очень скоро профукаем и деньги и товар, ещё раз напомнил всем Жоакин Сасса, а ведь нам не только самим пить-есть надо, но и кормить три рта: на нашем попечении пес и две лошади. Ну, положим, пес сам себе пропитание находит, сказал Педро Орсе. До сих пор так и было, но однажды выдастся у него неудачная охота, он вернется к нам с поджатым хвостом, и что тогда мы ему дадим? Половину того, что мне причитается. Это очень благородно с твоей стороны, но наша забота – не равенство в нищете, а преумножение богатства. Нищета и богатство, заметил Жозе Анайсо, в данном случае – всего лишь слова, но в данный момент нашей жизни мы оказались беднее, чем обычно и чем на самом деле, в странную ситуацию мы попали: живем так, словно сами выбрали себе в удел нищету. Если уж говорить о выборе, то мы его не сделали, а лишь подчинились обстоятельствам, но при этом выбирали из них лишь те, которые отвечали нашим планам, мы уподобились актерам или же их персонажам, если, к примеру, я вернусь к мужу, то кем стану – актрисой, оторвавшейся от своей героини, или же героиней, играющей роль актрисы, а сама-то я где? – и рассуждения, и вопрос принадлежали Жоане Карде. Мария Гуавайра слушала все это молча, а потом сказала не в такт и не в лад, будто начиная новую тему разговора или не слишком хорошо поняв смысл предыдущего: Люди рождаются на свет ежедневно, только от них самих зависит, перейдет ли в сегодня то, что было вчера, или от корня и колыбели начнется новый день. Однако существует ведь опыт, возразил Педро Орсе, мы учимся и постигаем. Да, ты прав, сказал на это Жозе Анайсо, но жизнь проживаем так, словно никаких уроков из прошлого не извлекли, или же используем лишь ту часть этого опыта, которая позволяет нам упорствовать в наших заблуждениях и ошибках, извлекая из опыта оправдания и ссылаясь на него, и вот что мне пришло сейчас в голову, быть может, вам это покажется чушью и бессмыслицей – опыт важнее для всего общества в целом, чем для каждого отдельного члена этого общества, ибо общество использует опыт всех, тогда как никто из нас, людей, не хочет, не умеет, не может использовать весь свой опыт целиком.
Вот какие захватывающие вопросы обсуждались на привале, под деревом, во время обеда – скромного и скудного, как и пристало путникам, не завершившим ещё свой дневной переход – а ежели кому покажется, что беседа, которую они при этом вели, не соответствует ни месту, ни обстоятельствам, то мы принуждены будем напомнить, что образование и культурный уровень наших странников позволяет им вести – а нам ввести в повествование разговор, на который, если глядеть на него исключительно с точки зрения литературной композиции, требующей исключительного же правдоподобия, у них и в самом деле не хватило бы умственных ресурсов. Вспомним, однако, что всякому, безотносительно к его мыслительным способностям, случается хоть раз в жизни сделать или произнести такое, что намного превышает его природные и благоприобретенные качества и свойства, и если бы нам удалось вырвать этих людей из размывающей очертания тусклой мглы повседневности или же они сами, с мясом, как говорится, выдрались бы из этой паутины, то каких только чудес не свершили бы они, какую глубину постижения не обнаружили бы – потому что каждый из нас знает неизмеримо больше, чем полагает, а каждый из них – если есть мы, должны быть и они – неизмеримо больше того, что готовы за ним признать другие. Пятеро под деревом собрались по обстоятельствам чрезвычайным, так что удивляться надо было бы, если бы они не сумели сказать чего-нибудь, выходящего из ряда вон.
Автомобили в здешних краях – большая редкость: лишь время от времени проползет грузовик с предметами первой необходимости для местных жителей прежде всего с продовольствием, потому что из-за всех передряг и происшествий совершенно и вконец разладилось снабжение, захирела торговля, что и не удивительно, если вспомнить, что никогда ещё человечество не попадало в подобную переделку, плавать-то оно всегда плавало, но все же не таким способом. Надо сказать, что здешние люди в большинстве своем миролюбивы и доброжелательны, но чувство зависти, упорно гнездящееся в душе человеческой, не знает классовых различий, а потому вид Парагнедых, появлявшегося в этом безлошадном пейзаже, не раз и не два склонял алчных к нехорошим намерениям. Вполне могло быть, что шайка отважных злодеев решилась бы напасть на наших путешественников, предварительно пересчитав их и убедясь, что один из мужчин – старик, а двое других – не Самсон с Геркулесом, а о женщинах и речи нет: когда справятся с их спутниками, они станут сладостной добычей победителей, их возьмут голыми руками, разве что Мария Гуавайра способна будет оказать достойное сопротивление. Вполне вероятно, говорю, было, что не избежали бы наши герои стремительного налета, после которого лишились бы всего своего достояния и средств передвижения, женщины остались бы опозоренными и обесчещенными, а мужчины избитыми и искалеченными, вовсе не исключена была такая возможность – если бы не пес, при первом же появлении людей на дороге выбиравшийся из-под галеры и занимавший позицию перед лошадьми или позади галеры: он бежал рысцой или останавливался, по-волчьи опустив голову, исподлобья обжигая встречных – которые ничего худого, как правило, не замышляли – ледяным огнем, внушавшим неодолимый ужас. Этот пес, если припомнить все деяния, совершенные до сего дня, безусловно заслуживает звания ангела-хранителя, несмотря на периодически повторяющиеся намеки на то, что он ведет свое происхождение от нечистой силы. Нам, пожалуй, возразят на это со ссылками на весь авторитет христианской и нехристианской традиции, что у ангела должны быть крылья, но признаем, что часто возникают ситуации, когда ангел требуется безотлагательно, а вот летать ему незачем да и некуда, и он тогда принимает обличье пса, не беря на себя обязанности лаять, чего, согласимся, ангелу – воплощенной, хоть и бесплотной, духовности – уж никак не пристало.
Под вечер устроили привал на берегу реки Миньо, в окрестностях городка Портомарин. Покуда Жозе Анайсо и Жоакин Сасса распрягали, кормили и поили лошадей, таскали хворост, чистили картошку, нарезали овощи, женщины в сопровождении Педро Орсе и четвероногого ангела-хранителя воспользовались последним светом дня, чтобы постучаться в двери ближайших домиков. По причине языкового барьера Жоана Карда рта не раскрывала, памятуя, в какие протори и убытки прошлый раз ввело её незнание местных наречий, и дав себе зарок, что больше уж так не обмишулится. Торговлишка шла недурно: все, что продали, продали без убытка для себя а даже и с прибылью. Когда же вернулись, родным домом показался им разбитый на берегу бивак – меж камней уютно потрескивал костер, свисавший с задка галеры фонарь успокоительно бросал полукруглое пятно света, а в котелке булькало и пахло так, словно сошел с небес сам Господь Бог.
Когда же после ужина затеялись вокруг костра разговоры, Жоакин Сасса, поддавшись безотчетному побуждению, спросил вдруг: Откуда это у тебя имя такое чудное – Гуавайра, что оно значит? – и Мария Гуавайра ответила: Насколько мне известно, больше ни у кого такого имени нет, его во сне услышала мать, ещё когда мной ходила, и потребовала, чтобы так меня и нарекли, но отец уперся и добавил ещё и Марию, вот я и зовусь так странно Мария Гуавайра. И ты не знаешь, что оно значит? Оно же из сна. У снов тоже есть смысл и значение. У снов – может, и есть, а у имени, во сне мелькнувшем – нет, а ваши имена что означают? Ей ответили – каждый по очереди, каждый о своем, и тогда Мария Гуавайра, поворошив тлеющие угли, сказала: Имена, которые мы носим, – это наши сны, но что же мне увидеть во сне, если снится мне твое имя.
Когда говорят "погода меняется", нам почти всегда в смягченном, или в нейтрально-объективном виде, или просто экономя время за счет того, что и так ясно, дают понять: Погода меняется к худшему. Моросит мелкий дождичек близкой уже осени, но пока не залило все вокруг, ещё тянет прогуляться по этим окрестным полям, в плаще, конечно, в резиновых сапогах, подставить лицо мельчайшей водяной пыли, с меланхолической отрадой вглядываясь в затянутый пеленой горизонт, в деревья, которые первыми стряхнули листву и теперь зябнут голышом и будто просят у нас защиты и участия, иных так и хочется пожалеть, обнять и прижать к груди, прильнуть щекой к коре, влажной, словно заплаканная, мокрая от слез щека.
Но верх галеры затянут парусиной, изготовленной на самой заре цивилизации по технологии, предусматривавшей добр(ту и прочность, но о водонепроницаемости не заботившейся нимало: делали её в ту эпоху и в тех краях, когда и где люди были способны просушить одежду прямо на теле, а согревались – да и то не всегда – стаканом водки. Губительно сказалась и смена сезонов – полотно кое-где иссеклось, а кое-где – разлезлось по швам, и содранный с Парагнедых брезент всего ущерба, причиненного временем, возместить не мог. А потому с крыши галеры капает да подкапывает, вопреки убежденным заявлениям Жоакина Сассы о том, что, мол, когда пропитанные влагой волокна ткани разбухают, пространство между ними сокращается, и капель прекращается, надо только набраться терпения. В теории все так, но практика со всей очевидностью демонстрирует обратное, и если бы не позаботились заблаговременно скатать и прикрыть матрасы, нынче ночью всем было бы не до сна.
Когда же уже не покапывает, а льет, путники пережидают ненастье под виадуком, жаль только, мало их на этой полупроселочной дороге – это же не магистраль, не скоростная автострада из тех, которые пересекают страну из конца в конец и, дабы избежать cкрещений, покорно ныряют под многоуровневые развязки. В один из таких дней Жозе Анайсо осенила счастливая мысль покрыть парусину слоем лака или водонепроницаемой краски – и он бы, несомненно, привел её, идею, то есть, в исполнение, да вот беда: единственная краска, оказавшаяся под рукой, была пронзительно-алого цвета, да и той не хватило бы и на четверть навеса. Хорошо, что Жоане Карде пришло в голову сшить вместе несколько больших пластикатовых листов и покрыть ими верх галеры, а не то – не забудем, что ближе чем за тридцать километров не достать было краски того же колера и оттенка – катить бы нашей галере по бескрайним мировым просторам, сияя и переливаясь синими, зелеными, оранжевыми и лиловыми, белыми и бурыми, а, быть может, и черными кругами, квадратами, полосами и прочими фигурами, на изображение которых побудили бы художника проснувшееся в нем творческое начало и необузданность воображения.
После краткого и невразумительного обмена мнениями по поводу значения имен и смысла снов возникла дискуссия о том, каким именем назвать снящегося им всем пса. Мнения, как и следовало ожидать, разделились, поскольку все это – дело вкуса, более того, мы возьмем на себя смелость утверждать, что мнение и есть вкус в его наиболее явном и рациональном выражении. Педро Орсе предложил имя незатейливое и традиционное – Трезор: оно отлично подходит псу, чьи моральные качества вроде беззаветной преданности и отваги поистине бесценны [29]. Жоана Карда колебалась между Рексом и Кингом, но августейшее их звучание вроде бы плохо вязалось с плебейским происхождением полукровки, которому предназначалось, однако душа женщины наделена бездонными глубинами, и сидящая за прялкой Маргарита всю жизнь принуждена обуздывать порывы, свойственные Леди Макбет, которую носит в себе, и даже в смертный час не может она сказать уверенно и твердо, что одержала верх в этой борьбе. Что же касается Марии Гуавайры, то она, неведомо почему, как уж не раз бывало с нею, предложила, назвать пса Ангел-Хранитель, причем слегка смутилась и покраснела, будто сама поняла, до чего же нелепо будет, когда она прилюдно позовет ангела-хранителя, а на зов вместо светозарного и сияющего существа в незапятнанных одеждах, шелестом крыл возвещающего о своем появлении, прибежит, весь в грязи и в крови очередного, только что сожранного зайца, этот четвероногий собачий ужас, признающий только своих хозяев, если они и вправду – его хозяева. Жозе Анайсо, желая потушить смех, вспыхнувший после слов Марии Гуавайры, сказал, что в какой-то книжке встречалось ему такое хорошее имя – Констан, что значит "стойкий, постоянный" Не помню точно, где я его вычитал, но оно как бы заключает в себе все качества, определяемые предложенными вами имена: ибо стойкость есть главное достоинство, лишенный его, будь он хоть стократ аристократ или сам царь, утратит свое благородство и отвагу, собьется с пути, сложит оружие, ангел-хранитель же вместо того, чтобы оберегать невинную девицу от искушений, сам соблазнится ею. Все захлопали в ладоши, принимая это предложение, хотя у Жоакина Сассы и было свое особое мнение по этому поводу, и он предпочел бы, чтоб пса звали просто Псом, поскольку он у них один-единственный, а потому путаницы не произойдет: как ни зови, никто, кроме него, не придет. Итак, решено, пес получил кличку Констан, но скажем все же, что напрасно тратили они время и труды на эти крещальные заботы пес отзывается на любую кличку, словно давным-давно узнал истинную цену любому слову, обращенному к нему, хотя временами всплывает в его памяти ещё одно имя – Ардан, но этого никому здесь неизвестно. Пусть и не согласится с этим наша Мария Гуавайра, но все же прав был сказавший когда-то, что имя вообще ничто и нечто меньшее даже, чем сон.
А двигаются они, сами того не зная, древним путем Сантьяго, мимо городов и сел, названных в честь надежды, осенявшей когдатошних путешественников либо недоброй памяти происшествий, случившихся с ними Сарриа, Самос или пользовавшаяся особыми правами Вильяфранка-дель-Бьерсо, где, пилигрим, утомясь или заболев, мог постучать в двери тамошней церкви Святого Иакова и, не продолжая паломничество, получить такое же отпущение грехов, как если бы дошел до самого Сантьяго-де-Компостелы. Видите, уже и тогда имелись у веры свои, так сказать, удобства и приспособления, хотя стародавние времена не идут ни в какое сравнение с нашими, с нынешними, когда удобства эти востребованы, пожалуй, не в пример больше самой веры, кто бы и во что бы ни верил. Однако нашим путешественникам известно, что если они хотят убедиться в существовании Пиренеев, придется до них все-таки дойти, причем мало ступить на них ногой человека, надо будет ещё и руками потрогать, ибо руки гораздо чувствительнее ног, да и глаза нас обманывают куда чаще, чем принято считать. А дождь понемногу утихает, уже не льет, а накрапывает, а потом капает, а потом и вовсе стихает. Но небо по-прежнему затянуто тучами, оттого и смеркается раньше, чем полагалось бы. Разбили лагерь под деревьями в видах защиты от нового ливня. Костер было развести нелегко, а когда в конце концов искусство Марии Гуавайры одолело сопротивление сырого валежника, он поднял такую пальбу, словно решил отстреливаться до последней капли древесного своего сока.
Они переглядываются в некоторой растерянности, и Жоакин Сасса задумчиво говорит: Если будем то и дело останавливаться. чтобы подработать, до Пиренеев никогда не доберемся, да и сколько мы так заработаем? что заработаем, то и потратим, а, по-моему, лучше нам будет уподобиться цыганам, кочующим с места на место, они-то чем живут? – он не то спрашивает, не то просит подтвердить, что – манной небесной. Отвечать ему берется Педро Орсе, поскольку он родом с юга, из тех краев, где племя это представлено полно и разнообразно: Мужчины подковывают и лечат лошадей, женщины торгуют всякой всячиной по рынкам или из-под полы и предсказывают судьбу. Нет уж, лошадей с нас довольно, и так сраму не оберешься, а, кроме того, мы в этой материи слабо разбираемся, что же касается судьбы, то как ни старайся, от неё все равно не уйдешь. Ты забыл еще, что перед тем, как продать коня, его сперва надо купить, а у нас денег не хватит, даже тот, что есть – и то краденый. Молчание воцарилось, но уже через минуту было свергнуто Жоакином Сассой, который в очередной раз проявил практическую сметку: Я вижу единственный выход из положения – в первом же большом городе надо купить на толкучке одежду и продавать её по деревням чуть дороже, эту бухгалтерию я возьму на себя. Идея за неимением лучшего показалась привлекательной: раз уж учителями, фармацевтами, сельскими тружениками наши герои быть не могут, а конокрадами – не хотят, значит, станут старьевщиками и тряпичниками, бродячими торговцами готовым платьем мужским, дамским, детским, занятие почтенное и, если с умом взяться, небезвыгодное.
Набросав таким образом план жизни, они легли спать, и теперь пришло время сказать, каким образом размещаются эти пятеро в галере, которая называется теперь Парагнедых: Педро Орсе – в передней части, поперек, на узком соломенном тюфячке, Жозе Анайсо и Жоана Карда – вдоль, в проеме между бортом и наваленным багажом, а Жоакин Сасса и Мария Гуавайра – у другого борта, но ближе к задку фургона. Оба ложа целомудренно отгорожены подобием занавесок, и по этой же причине если Жозе Анайсо и Жоане Карде требуется ночью выйти на вольный воздух, то они выбираются через передок, мимо Педро Орсе, но он не в претензии: здесь все, в том числе и беспокойства с неудобствами, делится поровну. Ну, а как же поцелуи, объятия, ласки и любовные игры? – осведомятся те, кто сверх меры наделен от природы интересом к нескромным подробностям, а мы им на это ответим, что любовники для отклика на сладостный зов плоти избирают один из двух возможных способов: либо находят в окрестных лугах и рощах укромное и уютное место, либо пользуются намеренным отсутствием своих спутников, без слов понимающих, когда надо оставить их наедине.
Вопреки тому, что советует лирическое чувство, отправились они в путь не с первым проблеском зари, зачем вставать спозаранку, если времени у них теперь сколько угодно? – впрочем, это соображение было не единственным и не главным: задержались они прежде всего потому, что приводили себя в порядок, мужчины побрились, женщины почистили перышки, выколотили и выбили пыль из одежды и, отыскав в лесу подходящую полянку, натаскали туда воды из реки и вымылись по очереди и попарно, а в голом виде или нет происходило это купанье, мы не знаем и спросить некого. Последним принял эту, с позволения сказать, ванну Педро Орсе, взявший с собою пса, и они разыгрались там, хочется сказать, как малые дети: пес толкал старика мордой, старик пригоршнями плескал в него воду, и оба хохотали, хоть звучит это неправдоподобно, и, случись здесь быть прохожему человеку, он строго сдвинул бы брови, глядя на такое несообразное с преклонными годами мальчишеское веселье. И следов не осталось от их стойбища – разве что вытоптанная трава, да лужи в том месте, где происходило купанье, да пепел меж почерневших от огня камней, на которых разводили они костер – первым же порывом ветра сдует его, первый же сильный дождь прибьет и пригладит истоптанную землю, и только закопченные камни укажут, что были здесь люди, и в случае надобности послужат для нового костра.
Погодка стоит – как по заказу. Со склона холма, где был их лагерь, они съезжают вниз, на дорогу, лошадьми правит, никому не доверяя бразды правления – сиречь, вожжи – Мария Гуавайра: такой спуск требует от возницы искусства и умения говорить с лошадьми, кругом валуны да утесы, не дай бог, подвернется копыто, сломается ось – не выберешься. А лошади ещё не успели приноровиться друг к другу, не достигли, так сказать, полного взаимопонимания: Пиренеец не доверяет крепости ветеранских сухожилий, а Галисиец, получив нежданно-негаданно напарника, все тянет в сторону, словно хочет отделаться от него, вынуждая того тем самым к дополнительным усилиям. Эти недоразумения не укрываются от зоркого глаза возницы, и, оказавшись на дороге, она приводит старика в чувство, виртуозно перемешав в должных пропорциях ласку и таску. Имена для коней придумал Жоакин Сасса, рассудив, что эти две лошадиные силы – не чета тем, что были запрятаны под капот Парагнедых: те были неразличимы и хотели одновременно и одного и того же, а эти отличаются всем решительно, кроме разве что масти – и нравом, и видом, и возрастом, и темпераментом, а потому совершенно необходимо дать каждому из них собственное имя, вот пусть и зовутся – Пир и Гал. Очень глупо, сказал на это просвещенный Жозе Анайсо, Пирр – это был такой невезучий древний царь, а галл – значит "француз". Мы не в древности, отрезал Жоакин Сасса, и не во Франции, я – их крестный, и нарекаю одного Пиренеец, а другого – Галисиец, а сокращенно – Пир и Гал. Женщины с улыбкой переглянулись, слушая шутейную перепалку своих возлюбленных. Совершенно неожиданно встрял Педро Орсе: Будь они жеребцом и кобылой, и произведи на свет сыночка, его по правилам коннозаводства следовало бы назвать – Пигаль, и его спутники, знакомые с достижениями европейской культуры, воззрились на старика в удивлении, недоумевая, с чего это вспомнилась ему достозлачное место – да ни с чего, простое совпадение, непреднамеренная игра созвучий, и многие удачные каламбуры – суть плод случайности. О том, что есть в Париже Place Pigalle, не имел Педро Орсе ни малейшего представления.
В первый день проделали не более семидесяти километров – прежде всего, потому что лошадям следовало втянуться после долгого периода праздности, в котором один пребывал из-за болячки на спине, другой – оттого, что ждал, когда же будет принято решение, а, во-вторых, надо было дать небольшой крюк и заехать в городок Луго, лежавший чуть в стороне, к северо-западу от дороги, чтобы там разжиться товарами для грядущей торговли. Купили городскую газету, чтобы узнать новости, и увидели напечатанный там с опозданием на день снимок, красноречиво свидетельствовавший о том, что полуостров сменил курс относительно прежней траектории своего движения, для удобства читателей предусмотрительно показанной пунктиром. Сомнений не было – полуостров свернул под прямым – прямее некуда – углом, однако по поводу всех вышеприведенных гипотез газета из-за давних разочарований, быть может, высказывалась с долей здорового скептицизма, который, впрочем, объясняется и столь характерным для провинции неумением видеть дальше собственного носа.
В магазинах готового платья, куда, естественно отправились женщины, которым поручено было произвести отбор, и Жоакин Сасса, который должен был производить подсчеты и расчеты, они долго колебались, не зная, отдать ли предпочтение коллекциям осенне-зимнего сезона или же взять прицел на весну. На окончательное решение повлияли их собственные надобности, и стоит ли удивляться тому, что Жоана Карда и Мария Гуавайра, считавшие себя форменными оборванками, не совладали с искушением принарядиться самим и приодеть своих спутников. Подводя итог, можно сказать, что приобретенные вещички сулили известную выгоду, если, конечно, спрос будет соответствовать предложению. Жоакин Сасса, однако, выказывал некоторые признаки нетерпения и досады, говоря так: Вы ухнули половину всех наших денег, и если через неделю не вернем себе хотя бы половину этой половины, можно будет закрывать лавочку, поймите же, что в нашем положении, когда нет возможности взять кредит, а оборотный капитал сильно ограничен, единственное спасение – в идеальном регулировании товаропотоков, в поисках золотой середины между затовариванием и дефицитом. Эта речь, произнесенная на первом же привале после выезда из Луго, была благосклонна выслушана остальными.
То, что дорога к коммерческому процветанию не будет устлана розами, выяснилось очень скоро, когда первая же покупательница торговалась так искусно и отчаянно, что две юбки пришлось продать ей почти себе в убыток. Продавщицей на этот раз выступила Жоана Карда, которая потом просила у своих компаньонов прощения и божилась, что очень скоро станет самой свирепой и неуступчивой из всех, кто на пространстве бывшего Пиренейского полуострова промышляет торговлишкой. Если не спохватимся – очень скоро профукаем и деньги и товар, ещё раз напомнил всем Жоакин Сасса, а ведь нам не только самим пить-есть надо, но и кормить три рта: на нашем попечении пес и две лошади. Ну, положим, пес сам себе пропитание находит, сказал Педро Орсе. До сих пор так и было, но однажды выдастся у него неудачная охота, он вернется к нам с поджатым хвостом, и что тогда мы ему дадим? Половину того, что мне причитается. Это очень благородно с твоей стороны, но наша забота – не равенство в нищете, а преумножение богатства. Нищета и богатство, заметил Жозе Анайсо, в данном случае – всего лишь слова, но в данный момент нашей жизни мы оказались беднее, чем обычно и чем на самом деле, в странную ситуацию мы попали: живем так, словно сами выбрали себе в удел нищету. Если уж говорить о выборе, то мы его не сделали, а лишь подчинились обстоятельствам, но при этом выбирали из них лишь те, которые отвечали нашим планам, мы уподобились актерам или же их персонажам, если, к примеру, я вернусь к мужу, то кем стану – актрисой, оторвавшейся от своей героини, или же героиней, играющей роль актрисы, а сама-то я где? – и рассуждения, и вопрос принадлежали Жоане Карде. Мария Гуавайра слушала все это молча, а потом сказала не в такт и не в лад, будто начиная новую тему разговора или не слишком хорошо поняв смысл предыдущего: Люди рождаются на свет ежедневно, только от них самих зависит, перейдет ли в сегодня то, что было вчера, или от корня и колыбели начнется новый день. Однако существует ведь опыт, возразил Педро Орсе, мы учимся и постигаем. Да, ты прав, сказал на это Жозе Анайсо, но жизнь проживаем так, словно никаких уроков из прошлого не извлекли, или же используем лишь ту часть этого опыта, которая позволяет нам упорствовать в наших заблуждениях и ошибках, извлекая из опыта оправдания и ссылаясь на него, и вот что мне пришло сейчас в голову, быть может, вам это покажется чушью и бессмыслицей – опыт важнее для всего общества в целом, чем для каждого отдельного члена этого общества, ибо общество использует опыт всех, тогда как никто из нас, людей, не хочет, не умеет, не может использовать весь свой опыт целиком.
Вот какие захватывающие вопросы обсуждались на привале, под деревом, во время обеда – скромного и скудного, как и пристало путникам, не завершившим ещё свой дневной переход – а ежели кому покажется, что беседа, которую они при этом вели, не соответствует ни месту, ни обстоятельствам, то мы принуждены будем напомнить, что образование и культурный уровень наших странников позволяет им вести – а нам ввести в повествование разговор, на который, если глядеть на него исключительно с точки зрения литературной композиции, требующей исключительного же правдоподобия, у них и в самом деле не хватило бы умственных ресурсов. Вспомним, однако, что всякому, безотносительно к его мыслительным способностям, случается хоть раз в жизни сделать или произнести такое, что намного превышает его природные и благоприобретенные качества и свойства, и если бы нам удалось вырвать этих людей из размывающей очертания тусклой мглы повседневности или же они сами, с мясом, как говорится, выдрались бы из этой паутины, то каких только чудес не свершили бы они, какую глубину постижения не обнаружили бы – потому что каждый из нас знает неизмеримо больше, чем полагает, а каждый из них – если есть мы, должны быть и они – неизмеримо больше того, что готовы за ним признать другие. Пятеро под деревом собрались по обстоятельствам чрезвычайным, так что удивляться надо было бы, если бы они не сумели сказать чего-нибудь, выходящего из ряда вон.
Автомобили в здешних краях – большая редкость: лишь время от времени проползет грузовик с предметами первой необходимости для местных жителей прежде всего с продовольствием, потому что из-за всех передряг и происшествий совершенно и вконец разладилось снабжение, захирела торговля, что и не удивительно, если вспомнить, что никогда ещё человечество не попадало в подобную переделку, плавать-то оно всегда плавало, но все же не таким способом. Надо сказать, что здешние люди в большинстве своем миролюбивы и доброжелательны, но чувство зависти, упорно гнездящееся в душе человеческой, не знает классовых различий, а потому вид Парагнедых, появлявшегося в этом безлошадном пейзаже, не раз и не два склонял алчных к нехорошим намерениям. Вполне могло быть, что шайка отважных злодеев решилась бы напасть на наших путешественников, предварительно пересчитав их и убедясь, что один из мужчин – старик, а двое других – не Самсон с Геркулесом, а о женщинах и речи нет: когда справятся с их спутниками, они станут сладостной добычей победителей, их возьмут голыми руками, разве что Мария Гуавайра способна будет оказать достойное сопротивление. Вполне вероятно, говорю, было, что не избежали бы наши герои стремительного налета, после которого лишились бы всего своего достояния и средств передвижения, женщины остались бы опозоренными и обесчещенными, а мужчины избитыми и искалеченными, вовсе не исключена была такая возможность – если бы не пес, при первом же появлении людей на дороге выбиравшийся из-под галеры и занимавший позицию перед лошадьми или позади галеры: он бежал рысцой или останавливался, по-волчьи опустив голову, исподлобья обжигая встречных – которые ничего худого, как правило, не замышляли – ледяным огнем, внушавшим неодолимый ужас. Этот пес, если припомнить все деяния, совершенные до сего дня, безусловно заслуживает звания ангела-хранителя, несмотря на периодически повторяющиеся намеки на то, что он ведет свое происхождение от нечистой силы. Нам, пожалуй, возразят на это со ссылками на весь авторитет христианской и нехристианской традиции, что у ангела должны быть крылья, но признаем, что часто возникают ситуации, когда ангел требуется безотлагательно, а вот летать ему незачем да и некуда, и он тогда принимает обличье пса, не беря на себя обязанности лаять, чего, согласимся, ангелу – воплощенной, хоть и бесплотной, духовности – уж никак не пристало.
Под вечер устроили привал на берегу реки Миньо, в окрестностях городка Портомарин. Покуда Жозе Анайсо и Жоакин Сасса распрягали, кормили и поили лошадей, таскали хворост, чистили картошку, нарезали овощи, женщины в сопровождении Педро Орсе и четвероногого ангела-хранителя воспользовались последним светом дня, чтобы постучаться в двери ближайших домиков. По причине языкового барьера Жоана Карда рта не раскрывала, памятуя, в какие протори и убытки прошлый раз ввело её незнание местных наречий, и дав себе зарок, что больше уж так не обмишулится. Торговлишка шла недурно: все, что продали, продали без убытка для себя а даже и с прибылью. Когда же вернулись, родным домом показался им разбитый на берегу бивак – меж камней уютно потрескивал костер, свисавший с задка галеры фонарь успокоительно бросал полукруглое пятно света, а в котелке булькало и пахло так, словно сошел с небес сам Господь Бог.
Когда же после ужина затеялись вокруг костра разговоры, Жоакин Сасса, поддавшись безотчетному побуждению, спросил вдруг: Откуда это у тебя имя такое чудное – Гуавайра, что оно значит? – и Мария Гуавайра ответила: Насколько мне известно, больше ни у кого такого имени нет, его во сне услышала мать, ещё когда мной ходила, и потребовала, чтобы так меня и нарекли, но отец уперся и добавил ещё и Марию, вот я и зовусь так странно Мария Гуавайра. И ты не знаешь, что оно значит? Оно же из сна. У снов тоже есть смысл и значение. У снов – может, и есть, а у имени, во сне мелькнувшем – нет, а ваши имена что означают? Ей ответили – каждый по очереди, каждый о своем, и тогда Мария Гуавайра, поворошив тлеющие угли, сказала: Имена, которые мы носим, – это наши сны, но что же мне увидеть во сне, если снится мне твое имя.
Когда говорят "погода меняется", нам почти всегда в смягченном, или в нейтрально-объективном виде, или просто экономя время за счет того, что и так ясно, дают понять: Погода меняется к худшему. Моросит мелкий дождичек близкой уже осени, но пока не залило все вокруг, ещё тянет прогуляться по этим окрестным полям, в плаще, конечно, в резиновых сапогах, подставить лицо мельчайшей водяной пыли, с меланхолической отрадой вглядываясь в затянутый пеленой горизонт, в деревья, которые первыми стряхнули листву и теперь зябнут голышом и будто просят у нас защиты и участия, иных так и хочется пожалеть, обнять и прижать к груди, прильнуть щекой к коре, влажной, словно заплаканная, мокрая от слез щека.
Но верх галеры затянут парусиной, изготовленной на самой заре цивилизации по технологии, предусматривавшей добр(ту и прочность, но о водонепроницаемости не заботившейся нимало: делали её в ту эпоху и в тех краях, когда и где люди были способны просушить одежду прямо на теле, а согревались – да и то не всегда – стаканом водки. Губительно сказалась и смена сезонов – полотно кое-где иссеклось, а кое-где – разлезлось по швам, и содранный с Парагнедых брезент всего ущерба, причиненного временем, возместить не мог. А потому с крыши галеры капает да подкапывает, вопреки убежденным заявлениям Жоакина Сассы о том, что, мол, когда пропитанные влагой волокна ткани разбухают, пространство между ними сокращается, и капель прекращается, надо только набраться терпения. В теории все так, но практика со всей очевидностью демонстрирует обратное, и если бы не позаботились заблаговременно скатать и прикрыть матрасы, нынче ночью всем было бы не до сна.
Когда же уже не покапывает, а льет, путники пережидают ненастье под виадуком, жаль только, мало их на этой полупроселочной дороге – это же не магистраль, не скоростная автострада из тех, которые пересекают страну из конца в конец и, дабы избежать cкрещений, покорно ныряют под многоуровневые развязки. В один из таких дней Жозе Анайсо осенила счастливая мысль покрыть парусину слоем лака или водонепроницаемой краски – и он бы, несомненно, привел её, идею, то есть, в исполнение, да вот беда: единственная краска, оказавшаяся под рукой, была пронзительно-алого цвета, да и той не хватило бы и на четверть навеса. Хорошо, что Жоане Карде пришло в голову сшить вместе несколько больших пластикатовых листов и покрыть ими верх галеры, а не то – не забудем, что ближе чем за тридцать километров не достать было краски того же колера и оттенка – катить бы нашей галере по бескрайним мировым просторам, сияя и переливаясь синими, зелеными, оранжевыми и лиловыми, белыми и бурыми, а, быть может, и черными кругами, квадратами, полосами и прочими фигурами, на изображение которых побудили бы художника проснувшееся в нем творческое начало и необузданность воображения.
После краткого и невразумительного обмена мнениями по поводу значения имен и смысла снов возникла дискуссия о том, каким именем назвать снящегося им всем пса. Мнения, как и следовало ожидать, разделились, поскольку все это – дело вкуса, более того, мы возьмем на себя смелость утверждать, что мнение и есть вкус в его наиболее явном и рациональном выражении. Педро Орсе предложил имя незатейливое и традиционное – Трезор: оно отлично подходит псу, чьи моральные качества вроде беззаветной преданности и отваги поистине бесценны [29]. Жоана Карда колебалась между Рексом и Кингом, но августейшее их звучание вроде бы плохо вязалось с плебейским происхождением полукровки, которому предназначалось, однако душа женщины наделена бездонными глубинами, и сидящая за прялкой Маргарита всю жизнь принуждена обуздывать порывы, свойственные Леди Макбет, которую носит в себе, и даже в смертный час не может она сказать уверенно и твердо, что одержала верх в этой борьбе. Что же касается Марии Гуавайры, то она, неведомо почему, как уж не раз бывало с нею, предложила, назвать пса Ангел-Хранитель, причем слегка смутилась и покраснела, будто сама поняла, до чего же нелепо будет, когда она прилюдно позовет ангела-хранителя, а на зов вместо светозарного и сияющего существа в незапятнанных одеждах, шелестом крыл возвещающего о своем появлении, прибежит, весь в грязи и в крови очередного, только что сожранного зайца, этот четвероногий собачий ужас, признающий только своих хозяев, если они и вправду – его хозяева. Жозе Анайсо, желая потушить смех, вспыхнувший после слов Марии Гуавайры, сказал, что в какой-то книжке встречалось ему такое хорошее имя – Констан, что значит "стойкий, постоянный" Не помню точно, где я его вычитал, но оно как бы заключает в себе все качества, определяемые предложенными вами имена: ибо стойкость есть главное достоинство, лишенный его, будь он хоть стократ аристократ или сам царь, утратит свое благородство и отвагу, собьется с пути, сложит оружие, ангел-хранитель же вместо того, чтобы оберегать невинную девицу от искушений, сам соблазнится ею. Все захлопали в ладоши, принимая это предложение, хотя у Жоакина Сассы и было свое особое мнение по этому поводу, и он предпочел бы, чтоб пса звали просто Псом, поскольку он у них один-единственный, а потому путаницы не произойдет: как ни зови, никто, кроме него, не придет. Итак, решено, пес получил кличку Констан, но скажем все же, что напрасно тратили они время и труды на эти крещальные заботы пес отзывается на любую кличку, словно давным-давно узнал истинную цену любому слову, обращенному к нему, хотя временами всплывает в его памяти ещё одно имя – Ардан, но этого никому здесь неизвестно. Пусть и не согласится с этим наша Мария Гуавайра, но все же прав был сказавший когда-то, что имя вообще ничто и нечто меньшее даже, чем сон.
А двигаются они, сами того не зная, древним путем Сантьяго, мимо городов и сел, названных в честь надежды, осенявшей когдатошних путешественников либо недоброй памяти происшествий, случившихся с ними Сарриа, Самос или пользовавшаяся особыми правами Вильяфранка-дель-Бьерсо, где, пилигрим, утомясь или заболев, мог постучать в двери тамошней церкви Святого Иакова и, не продолжая паломничество, получить такое же отпущение грехов, как если бы дошел до самого Сантьяго-де-Компостелы. Видите, уже и тогда имелись у веры свои, так сказать, удобства и приспособления, хотя стародавние времена не идут ни в какое сравнение с нашими, с нынешними, когда удобства эти востребованы, пожалуй, не в пример больше самой веры, кто бы и во что бы ни верил. Однако нашим путешественникам известно, что если они хотят убедиться в существовании Пиренеев, придется до них все-таки дойти, причем мало ступить на них ногой человека, надо будет ещё и руками потрогать, ибо руки гораздо чувствительнее ног, да и глаза нас обманывают куда чаще, чем принято считать. А дождь понемногу утихает, уже не льет, а накрапывает, а потом капает, а потом и вовсе стихает. Но небо по-прежнему затянуто тучами, оттого и смеркается раньше, чем полагалось бы. Разбили лагерь под деревьями в видах защиты от нового ливня. Костер было развести нелегко, а когда в конце концов искусство Марии Гуавайры одолело сопротивление сырого валежника, он поднял такую пальбу, словно решил отстреливаться до последней капли древесного своего сока.