Евгений САРТИНОВ
ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ
(История России двадцать первого века в эпизодах)

КНИГА ВТОРАЯ
САБЕЛЬНЫЙ ПОЛУМЕСЯЦ

ЭПИЗОД 2

2007 год
   Несмотря на май жара в Таджикистане уже достигала тридцати градусов, но это не спасало пограничников от обычного для высокогорья ночного холода. В этот раз в засаду их вышло больше чем обычно, кроме трех таджиков старший лейтенант Алексей Владимиров повел с собой только прибывшего для дальнейшего прохождения службы лейтенанта Виктора Аксенова.
   — И где же ты раньше служил? — спросил он новичка на ходу.
   — На русско-финнской, под Выборгом.
   Владимиров вздохнул. Ростом, под два метра, и комплекцией он напоминал борца Карелина, и коренастому, невысокому Аксенову казался олицетворением истинного героя-пограничника.
   — Там сейчас хорошо, не жарко и не холодно.
   — Это да, — согласился Аксенов.
   — А тут скоро будет ад, пекло.
   Виктор взглянул на необычно крупные, высокогорные звезды и на это ничего не ответил. Владимиров выждал паузу и продолжил.
   — Сейчас нарушителей тут меньше, Пяндж разлился, течение быстрое. Вообще талибы на том берегу проявляют странную активность. Тянут от ближайшего городка к реке дорогу. Ну вот мы и пришли.
   С точки зрения Аксенова позиция была выбрана идеально. Небольшая, но единственная возвышенность в обширном распадке между двумя отрогами Гиндукуша позволяла контролировать берег реки на несколько километров. Они спустились в небольшой, хорошо замаскированный прибрежным камышом окоп, и, прикрывшись бруствером, закурили. Один из таджиков наблюдал за рекой, остальные смолили сигареты не вмешиваясь в разговор своих офицеров.
   — Куда тебя переводят? — спросил Аксенов.
   — Никуда. Комиссуют.
   — Почему? — удивился Аксенов.
   — Сердце. Никогда не думал что до этого дойдет, но уже два раза прихватывало так, что думал точно сдохну. Первый раз отлежался, ни кто толком и не заметил, а второй раз прихватило крепко. Стенокардия. Это все высокогорье, жара...
   — Э-э, товарищ командир! — взволнованным голосом прервал их разговор караульный. — Однако плывет кто-то.
   Лейтенанты поднялись в полный рост, припали к биноклям. Несмотря на сияние звезд мрак стоял кромешный, и Аксенов подумал было что солдат ошибся, но через пару секунд Виктор расслышал явный плеск воды под веслом. Лишь метров за тридцать от берега он наконец рассмотрел черную тень на сером полотне реки.
   — Будем брать, — тихо приказал Владимиров, и осторожно, стараясь не лязгнуть металлом, потянул затвор автомата. Голос его звучал азартно и даже весело. — Последнее задержание...
   Эту фразу он не договорил, только выругался. Сначала Виктор не понял в чем дело, потом увидел... За темным силуэтом резиновой лодки показалась еще одна, затем бесформенное пятно большого плота, и еще и еще...
   «Сколько же их тут?! Десять. Пятнадцать, двадцать...» — считал Аксенов.
   — Кадыров, вызывай помощь! Всем остальным огонь! — рявкнул Владимиров и первый полоснул очередью по ткнувшейся в берег лодке.
   Кинжальный огонь пограничников был страшен. Из темноты слышались крики и стоны раненых, лишь секунд через десять с последних лодок полетели в их сторону трассирующие огни очередей.
   — Лейтенант, майор говорит на них тоже напали! — Взволновано прокричал радист.
   — Тогда бросай рацию, огонь! — приказал Алексей.
   Ответный огонь с реки усилился, несколько плотов связанных из надутых бурдюков ткнулись в берег метрах в ста ниже по течению от дозора и теперь обстрел велся уже с двух сторон. Через полчаса погиб один из солдат-таджиков, Владимиров был вскользь ранен осколком от подствольной гранаты. Но перевязавшись он продолжил стрелять. Пограничники держались крепко, позиция была выбрана прекрасно, небольшая высотка на которой находился окоп контролировала все прибрежную полосу километра на два по обе стороны. Беспощадный огонь пожирал пересохшие камыши, и пламя бушующего пожара освещало заваленный трупами берег, еще множество трупов, плотов и лодок унесло течением. Аксенов привалившись к стенке окопа менял очередной магазин, когда слева от них, почти на линии горизонта полыхнуло продолговатое пламя.
   "Молния, " — мелькнуло в голове у лейтенанта, но тяжкий грохот взрывов подсказал ему что это не так.
   — Из «Градов» по заставе бьют, сволочи! — закричал Владимиров, и заскрипев зубами с еще большим ожесточением припал к прикладу перегревшегося «Калашникова».
   Обстрел заставы продолжался не менее часа, за это время у наряда под руководством Владимирова погиб таджик пулеметчик, и его сменил сам Аксенов. Несмотря на все старания атакующих пройти их рубеж моджахеды не могли. Виктора удивляло одно, с каким упрямством талибы лезли на берег именно в этом месте. Пятьсот метров вправо или влево, и они бы спокойно бы обошли дозор без всяких потерь. К трем часам ночи наступил какой-то перелом, лодки перестали появляться в поле зрения пограничников, да и те что высадились на берег отошли назад, и обстреливали дозор издалека, уже с двух сторон.
   — Так, похоже у нас передышка, — сказал Владимиров, опускаясь на дно окопа.
   — Похоже на это, — согласился Аксенов, настороженно вглядываясь в распарываемую редкими трассерами темноту. — Это что, вторжение?
   — Не знаю. У нас это впервые. Раньше такое было на двенадцатой заставе. Что у нас с патронами?
   — Мало. У меня один магазин остался.
   — У меня тоже. Саид, что у тебя?
   — Патронов десять есть, — подал голос таджик.
   — Хреново, — подвел итог Алексей. — Полчаса боя и нам хана.
   — Может у них занять? — Виктор кивнул в сторону берега.
   Камыши уже почти прогорели, оставив в воздухе приторный запах гари. Владимиров внимательно оглядел местность и согласно кивнул головой.
   — Идет. Давай пулемет, в случае чего я прикрою.
   Выбравшись из окопа Аксенов пополз в сторону берега. На первый из трупов он наткнулся метров через тридцать, нашарив в руках уже окоченевшего на холоде покойника автомат он отстегнул магазин и пополз дальше. На самой урезе воды покойники лежали друг на друге, и Аксенов в азарте переползал от одного к другому, наощупь находил оружие и снимал, снимал магазины, рассовывая их в свои нагрудные карманы. Под руку ему попалась большая холщовая сумка с какой-то крупой, вытряхнув ее содержимое Виктор начал набивать ее боеприпасами, когда и она была полна магазинами Виктор пополз обратно. Неожиданно один из лежащих на его пути коротко и мучительно простонал, а потом перевернулся прямо лицом к лицу с лейтенантом. Аксенов услышал тяжелое дыхание раненого, запах чеснока, никогда не чищенных зубов, и еще чего-то страшного, необъяснимого. Лейтенанта словно парализовало, он почему-то не мог даже двинуться, отвернуться. Лишь когда афганец захрипел и рука его машинально схватила одежду пограничника в последних судорогах, Аксенов понял что это агония. Вскоре умирающий затих, пальцы его разжались, но тут Виктора охватил непонятный, поднявшийся с самого дна его души ужас. Его мгновенно вырвало, и, уже не маскируясь, он вскочил на ноги, подхватил сумку с боезапасом и со всех ног припустился бежать к окопу. Слева и справа в его сторону тут же полетели трассирующие очереди, но от окопа пограничников взволнованной басистой скороговоркой загремел пулемет Владимирова. Когда Аксенов свалился на дно окопа тот спросил:
   — Ты чего бегом-то? Опасно.
   — Да так, — отмахнулся Виктор, устало приваливаясь к податливой земляной стенке. А старший лейтенант уже осматривал его трофеи, подсвечивая себе фонариком.
   — Что принес? Ого, солидно! Этак мы продержимся тут еще долго...
   В это время со стороны окопавшихся на их стороне талибов взвилась вверх красная ракета, а через секунду, уже с другой стороны, справа — еще одна. Владимиров выругался, вскочил на ноги, и, прежде чем Аксенов понял что тот делает, выстрелил вверх из ракетницы. Она оказалась так же заряжена красной ракетой, и через пару секунд с другой стороны Пянджа послышался звук пушечного выстрела, засвистел разрезаемый снарядом воздух.
   — Ложись! — закричал Алексей, сам падая на землю. Под Виктором содрогнулась земля, грохот взрыва болезненно ударил по перепонкам, на голову посыпались комья земли. Взрывы распахали темноту еще три раза, потом, к удивлению Аксенова, переместились влево.
   — Ага, купил я все-таки их! — восторженно закричал Владимиров. — По своим бьют!
   Со стороны талибов и в самом деле заполошно били и били вверх красные ракеты. Владимиров так же еще раз стрельнул из своей ракетницы, потом обернулся к своим подчиненным.
   — Надо уходить пока темно. Против артиллерии не попрешь. Пойдем так, — он махнул рукой в противоположную от реки сторону. — Между ними. Я первый, Кадыров за мной, ты, Виктор, замыкающий. Вперед!
   Взяв на изготовку пулемет Владимиров выпрыгнул из окопа и пригнувшись побежал вперед. Его маневр повторил таджик, с другой стороны реки тупо бабахнула пушка, Аксенов уже оперся на бруствер, когда свист снаряда начал нарастать с пугающей быстротой, время словно замедлило свой шаг, Виктор застыл в этой позе в оцепенении, а затем вспышка и грохот взрыва слились в одно целое, отключая сознание лейтенанта...
* * *
   Первое что он почувствовал очнувшись, это тяжесть. Ему было тяжело дышать, думать, шевелиться. Виктору было очень плохо, он лежал на животе, в голове словно стучал упрямый молотобоец, лейтенанта тошнило, весь мир кружился вокруг него, и еще эта тяжесть... Полежав несколько минут Аксенов застонал, чуть пошевелился, и от этого звука и этого движения его чуть не вывернуло наизнанку. Прошло еще минут десять, прежде чем лейтенант сумел набраться сил и приподнять голову. У него сложилось впечатление что ее кто-то держит сверху, и лишь преодолев эту странную тяжесть Аксенов почувствовал облегчение и болезненный удар света по глазам. Зажмурившись он переждал немного, и начал оглядываться по сторонам. Похоже что его завалило землей в том же самом окопе. Превозмогая тошноту Виктор целиком выбрался из земляного плена и наконец-то вздохнул воздух полной грудью. Отдышавшись от осторожно потрогал больную голову руками, убедился что она на месте, осмотрел себя и понял что даже не ранен.
   «Повезло, — подумал он, замедленным жестом стряхивая с головы остатки серой таджикской земли. — Только контузило».
   Сквозь вязкий шум головной боли начали проникать еще какие-то неприятно знакомые звуки. Сначала Виктор пытался понять где он их слыхал, потом оставил это занятие и, приподнявшись, выглянул из полуразрушенного окопа. То что он увидел заставило его снова торопливо пригнуться. Очевидно после контузии у него ослаб слух, иначе бы он не воспринимал рев тяжелых грузовиков как отдаленный, однообразный шум. Совсем рядом, метрах в ста от него тянулся на другой берег Пянджа понтонный мост, и по нему ехали и ехали танки, бронетранспортеры, а больше всего именно грузовики полные народу. Нашарив в песке фуражку Аксенов прикрыл ее свою не успевшую загореть бритую голову и снова осторожно выглянул из окопа. Да, это были талибы, в серых халатах, в грязно-зеленых чалмах и круглых пуштунских шапках. Лейтенант отчетливо видел их лица, продолговатые, худощавые, с острыми длинными носами и миндалевидным разрезом глаз. И эти жадные, черные глаза были устремлены вперед, они словно были уже там, на плодороднейших равнинах Узбекистана и Туркмении, там где нет суровой зимы, много фруктов, еды, и еще больше проклятых неверных, а так же мусульман, забывших об истинных законах шариата. Они вернут им истинную веру, не всем, тем кого помилуют, а большинство из них достойны за свои грехи только одной участи — смерти.
   Аксенов, ослабев, сполз на дно окопа, на короткое время им овладело отчаяние. Его положение казалось безнадежным, один, вдали от своих, практически в тылу врага. Лишь минут через пять он овладел собой.
   «То-то они лезли на это место так настырно. Здесь самое удобное место для высадки, прокладки дороги и кратчайший путь на перевал. Ничего, дождусь темноты и уйду отсюда незамеченным. Надо посмотреть что у меня есть.»
   Короткая ревизия не вызвала у него особого восторга. Было много боеприпасов, он откопал свой автомат, ту сумку с магазинами. Зато из питания были только два куска хлеба, к тому же осколок пробил его фляжку, а пить ему сейчас хотелось больше всего. Пробравшись к другому краю окопа Аксенов обнаружил в метре от бруствера мертвое тело пограничника. Судя по разбитой рации на спине это был Кадыров.
   «Значит он не ушел, — понял Виктор. — А Алексей?»
   Судьбу товарища он понял осторожно выглянув из-за тела таджика. Метрах в пятидесяти от окопа Виктор увидел большой шест, а на нем что-то круглое. Схватившись за бинокль Аксенов приник к окулярам судорожными движениями крутя верньер наводки. Да, ошибиться он не мог. Это была отрезанная голова лейтенанта Владимирова. Большое, крупное тело Алексея лежало рядом, судя по тому что у него не было ноги Виктор понял как старший лейтенант попал в руки талибам. Опустив бинокль Аксенов схватился за автомат, в горле судорогой рвалась наружу ненависть. Ярость требовала только одного — стрелять, стрелять и стрелять в эти чужие, жестокие лица! Лишь трясущиеся руки остановили Виктора. Он понял что в таком состоянии не сможет попасть даже в грузовик. Привалившись спиной к стенке лейтенант прикрыл глаза и постарался успокоиться.
   «Они не стали меня искать потому, что думали что это обычный наряд, три таджика и русский офицер. Повезло. Но что мне теперь делать? Думай, парень, думай!»
   Тут со стороны реки послышались какие-то крики, Аксенов выглянул из своего укрытия и понял, что у одного из стареньких «Уралов» явно еще советских времен заглох мотор. Водитель открыл капот и начал ковыряться в двигателе, пассажиры же ссыпались вниз и оживленно жестикулируя начали помогать ему бесплатными советами. Все это длилось больше часа, потом через толпу пробился человек в сером мундире европейского покроя, он что-то сердито закричал на шофера, тот начал оправдывать, его поддержали пассажиры. Несмотря на всю эту шумную защиту офицер был неумолим. Властными жестами он разогнал всех в разные стороны, лично вывернул руль, и толкаемая бывшими пассажирами машина свалилась в реку и исчезла в воде.
   «Пакистанец, — понял Виктор. — Что-то вроде военного советника при этой банде.»
   Оживленно обсудив происшедшее талибы начали разбредаться вдоль колонны, с шумом и перебранкой отвоевывая себе место в переполненных грузовиках.
   Это эпизод привел лейтенанта к одной простой мысли. Неторопливо и методично Аксенов начал потрошить магазины, отбрасывая пустые в сторону, и набивая остальные под самую завязку. Остаток дня он провел очищая от земли свой автомат. Когда же опустилась долгожданная темнота, то Виктор зарядил в подствольник единственную гранату, тщательно прицелился и ударил как раз промеж фар ближней к нему двигавшейся по мосту машине. Получилось удачно, грузовик встал, и Аксенов долго и отчаянно поливал огнем застывшую на месте колонну, делая паузы только для того, чтобы сменить пустой магазин на полный. В эти короткие секунды он слышал со стороны моста крики душманов, даже выстрелы в его сторону, но не обращал на них ни какого внимания. Сейчас ему было все равно, убьют его или нет, время словно остановилось: минуты, часы, секунды, все спрессовалось в одну концентрированную ярость. Наконец кончился последний рожок, Виктор отложил в сторону перегревшийся автомат и удивился что он еще жив. На мосту пылали как минимум десять машин. Время от времени у них взрывались бензобаки, и этот взрыв ярко освещал место бойни. Один из грузовиков рванул особенно мощно, и Аксенов понял, что тот вез боеприпасы. После этого взрыва черная линия понтонов медленно начала изгибаться в сторону течения, и двумя разорванными кусками разошлась вдоль берегов Пянджа.
   На звуки стрельбы вернулась колонна из шести машин. Талибы рассыпались цепью и при свете фар прочесала берег, но ни кого не нашли. Аксенов к этому времени растворился в темноте, унося в рюкзаке снятую с шеста голову своего товарища.

ЭПИЗОД 4

2003 год.
 
   «Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расу-л-лахи!...»
   Пронзительный голос муэдзина в этот вечер казался особенно надрывным и жалобным. Его усиленный громкоговорителями голос проникал даже через плотные стены королевского дворца. Когда же он смолк сквозь тишину издалека донесся отчаянный женский плач.
   «Когда же это свершится?», — подумал Файяд аль-Дамани, и, разогнувшись после поклона, покосился вправо. В каком-то метре от него застыл в земном поклоне Мухаммед Абдель ибн-Фейсал аль-Сабах ас-Сауд, принц королевской крови самого могущественного мусульманского государства. Он медленно разогнулся и Файяд в тысячный раз увидел этот характерный, горбоносый профиль, чересчур маленькую нижнюю челюсть, глубоко посаженные глаза. Последний раз Мухаммед провел ладонями по лицу, прошептал слова молитвы и повернулся в сторону своего самого верного и преданного друга. Эти черные как угли глаза вызывали у Файяда чувство страха и восторга, такой страстью и силой горели они сейчас.
   — Почему они медлят? — пробормотал Мухаммед.
   — Не знаю, ваше величество. Я пойду потороплю...
   Файяд сделал движение чтобы встать, но принц остановил его.
   — Не надо. Я подожду. Я слишком долго ждал чтобы теперь спешить.
   И он снова прикрыв глаза начал шептать слова молитвы. Время словно замедлило свой шаг, секунды перетекали с медлительностью перебираемых Мухаммедом нефритовых бусинок в его четках. Лишь минут через десять они расслышали в коридоре шаркающие звуки шагов многочисленной толпы, дверь тихо открылась, первым в комнату вошел брат только что почившего в бозе короля Фейсала и родной дядя нового правителя, Али аль-Сабах. Лицо этого семидесятилетнего седобородого старика на секунду отразило изумление, потом он упал на колени и пополз в сторону молящихся. Престарелого царедворца можно было понять, слишком разительно покои нового короля отличались от комнат других его многочисленных братьев. В ней не было привычной восточной роскоши, всех этих оттоманок с позолоченными спинками, серебряных кальянов с золотой инкрустацией, дорогой мебели из черного дерева, сделанной на спецзаказ электроники с украшенными бриллиантами пультами управления. У Мухаммеда не было ни чего! Только голые стены, молельные коврики, да низенькое ложе в углу покрытое лоскутным одеялом.
   В том, что первый визирь королевства первый раз попал в стены вотчины нового короля не было ни чего удивительного. Еще полгода назад Мухаммед был на вторых ролях в иерархии королевства. Наследным принцем почившего семидесятилетнего Фейсала был первый его сын, пятидесятилетний Абдула. Но полгода назад любимец короля за неделю сгорел от скоротечной саркомы. Эта смерть подорвала здоровье Фейсала, и он уже больше не встал, перенеся за короткое время два инфаркта и тяжелейший инсульт. А злой рок словно преследовал королевскую семью. В Америке катаясь на легкомоторном самолете разбился следующий по старшинству принц Джафар. Сорокопятилетний плейбой больше любил скорость и девушек, чем государственные заботы, и Али аль-Сабах воспринял это известие с некоторым облегчением. Трудно было представить на престоле ортодоксального мусульманского государства этого пропитавшегося всеми пороками западного мира человека. Но всего три дня назад самые реальные претенденты на трон принцы Селим и Хасан охотясь на газелей перевернулись в открытом джипе. Один из них умер на месте, второй лишь вчера, в госпитале. Каким-то образом больному королю сообщили о смерти братьев, после этого он впал в кому и уже не приходил в себя. Этим утром он умер, и по законам шариата был похоронен в тот же день, до заката солнца, под безымянной плитой на местном кладбище. Два часа назад собрался так называемый Совет принцев, совещательный орган из самых близких и влиятельных родственников покойного короля. Несмотря на то, что звание принц в Аравии носило не менее трех тысяч человек, только эти пятьдесят мужчин в белоснежных головных платках, куфиях, имели истинную, реальную власть. Здесь были два брата покойного короля Фейсала, сыновья предыдущего короля, Азиза, и наконец сыновья самого Фейсала. Это были три группировки родственников, объединенных друг против друга, и враждовавших между собой внутри клана. Они ненавидели друг друга, зная что все эти родственники претенденты на такой желанный, но, увы, единственный престол. Все они занимали ключевые посты в стране: первый заместитель премьер-министра, министр нефти, министр обороны и начальник национальной гвардии, губернаторы провинций. Назначение любого из них королем могло нарушить хрупкое равновесие между кланами. Поэтому еще заранее, после длительных переговоров, был определен самый приемлемый для всех вариант. И вот, теперь, после трехчасового совещания принцы подтвердили компромиссное решение: избрать королем старшего из оставшихся в живых сына покойного короля Фейсала, Мухаммеда.
   — Ваше величество, ваш отец и наш король оставил нас, уйдя к предкам. Теперь вы наш король, — прошептал заученную фразу министр.
   Мухаммед даже не обернулся к своим подданным, но голос его звучал твердо и решительно.
   — Восславим же аллаха милостивого и милосердного, — и толпа царедворцев послушно склонилась в молитве.
* * *
   Спустя неделю после этих событий посол Соединенных Штатов Америки в Саудовской Аравии Джон Мерфи отдыхал у себя в апартаментах наслаждаясь искусственной прохладой кондиционера. Первичная горячка в связи со сменой власти прошла, все нужные отчеты на запросы госсекретаря и самого президента отосланы, и поэтому очередной звонок мобильного телефона сейчас прозвучал очень некстати.
   — Хай! Мерфи у телефона.
   — Это я. Нам надо встретится.
   Абонент не назвал себя, но Мерфи хорошо знал этот голос. За три года работы в королевстве он сотни раз встречался с Али аль-Сабахом, без сомнения самым мудрым из всего многочисленного клана Саудитов.
   — Это срочно?
   — Да.
   — И где?
   — Приходи в кофейню Мустафы, часов в восемь. Тебя проведут.
   — Хорошо, я буду там.
   В восемь часов вечера снедаемый любопытством Мерфи переступил порог кофейни Мустафы, обширного заведения в восточном стиле, с куполами и многочисленными залами, весьма популярного среди местных аристократов. Своего шофера и по совместительству телохранителя посол оставил в машине. Саудовская Аравия не даром считалась самым безопасным местом на планете. Веками воспитываемая по законам шариата местное население даже не помышляла о таких земных грехах как воровство или пьянство.
   Сам воздух этого заведения был густо пропитан ароматом кофе, высшим сортом табака, восточных пряностей и благоуханий. Из невидимых динамиков мягко звучала красивая восточная музыка, белые одежды арабов резко контрастировали с европейскими нарядами европейцев, японцев и индусов. Это было не только место отдыха, но и клуб, место встречи для деловых разговоров. Порой в неторопливых беседах за кофе и кальяном обсуждались сделки на сотни миллионов долларов. Европейцы часто посещали это заведение и появление посла США не вызвало видимого удивления у завсегдатаев кофейни. Мерфи не торопясь переходил из одного зала в другой минуя узорчатые арки, вежливо раскланиваясь со знакомыми, но не спрашивая где ему найти Али аль-Сабаха. Подобное любопытство, да и сама торопливость, спешка не в правилах Востока. Вскоре к нему подошел официант в белых, широких шароварах и черной жилетке и, поклонившись, округлым жестом предложил последовать за ним. Али расположился в небольшой комнате за тяжелой бордовым занавесом с узорчатой росписью золотой нитью. На инкрустированным столике перед ним стояло блюдо с фруктами, ваза с восточными сладостями, в углу дышал жаром мангал с противнем, засыпанный раскаленным песком и серебряной туркой дымящегося кофе. Вежливо поздоровавшись Мерфи уселся на низкую лежанку по восточному подогнув под себя ноги. Это не составило ему большого труда, в свое время он долго увлекался йогой, да и сейчас еще, в свои шестьдесят два года сохранял гибкость и силу молодого человека. Приняв из рук услужливого слуги чашечку кофе посол с удовольствием начал потягивать огненную жидкость, наслаждаясь редчайшим вкусовым букетом йеменского мокко и кардамона, характерным только для этого заведения. Еще три года назад он признавал только два вида напитков, виски и кока-колу, но Восток перевоспитал и его, бывшего канзаского сенатора, получившего этот пост в награду за активную поддержку Апдайка в его избирательной компании. Дегустируя кофе Джон с любопытством поглядывал на посасывающего мундштук кальяна аль-Сабаха, но ничего не спрашивал. Он знал что по обычаю беседа должна была начаться только после того как первая чаша опустеет. Мерфи отметил что его визави явно не в духе. Затяжки визиря были неравномерны, когда он отрывал губы от мундштука было видно как мелко трясется его голова, признак неуклонно надвигающейся болезни Паркинсона. Белоснежная борода была одного тона с не менее белоснежной кутрой <То же самое что и куфия, головной убор в виде куска материи, держащийся на голове благодаря специальной повязке — укалю>. Наконец старый араб подал свой голос.
   — Мысли мой скорбны и безутешны. Рушится все, о чем я заботился сорок лет своей жизни. Совет принцев совершил большую ошибку назначив королем именно Мухаммеда. Все они думают что он будет лишь пешкой в их руках, но это совсем не так. Еще дед нынешнего короля назначил меня министром нефти, и я делал все, чтобы оправдать его волю, сделать так, чтобы Аравия была могущественна и влиятельна в этом мире. И вот теперь пришел он...