– А, вот и ты, – процедила Марта. – Что же, скажи на милость, тебя так задержало?
   – До деревни далеко, мэм, может, вы не заметили, но сейчас идет дождь со снегом…
   – Нечего распускать тут язык, – прервала ее Марта. – Закрой скорее дверь, пока не промерз весь дом.
   Саммер захлопнула ее с такой силой, что брови Марты удивленно поползли вверх.
   – Вы получили письмо от моей мамы, – сказала Саммер, стараясь, чтобы в ее голосе как можно яснее звучал ирландский выговор, который всегда действовал Марте на нервы. Марта очень не любила ирландцев, считала их язычниками, варварами и запрещала Саммер ходить за пять миль в ближайшую католическую церковь.
   Марта принялась расхаживать по комнате. Ее башмаки топали по прекрасному персидскому ковру – недавней покупке, присланной из Лондона. Она изучала письмо, держа его в руке и изредка поглядывая на Саммер. Ее маленькие глазки-бусинки, казалось, не замечали грязной лужи, натекшей с ног Саммер на вылизанный до блеска пол. Одно только это должно было бы подсказать Саммер, что что-то случилось.
   – Да, мы получили письмо из Лондона, – наконец, ответила Марта.
   – Мама прислала вам денег? – осведомилась Саммер. – Или, может, она прислала слишком мало? Не этим ли объясняется ваша досада?
   Марта уставилась на Саммер со всей ненавистью, которую прежде хоть немного пыталась скрыть. Она подняла письмо так, чтобы Саммер могла его видеть, прекрасно зная, что Саммер не сможет его прочесть – по крайней мере, без труда не сможет. Теперь Саммер поняла, почему Марта отказывала ей во всем, что выходило за пределы самого элементарного образования: опекунша боялась, что письма матери расскажут девушке всю правду.
   Саммер выхватила письмо и принялась вглядываться в расплывающиеся строчки.
   – Что она пишет на этот раз? – гневно потребовала она ответа. – И не уверяйте меня больше, что знатный лорд Пимбершэм, наконец, женился на ней!
   Темные глаза Марты расширились, и Саммер не могла не заметить промелькнувшего в них злорадства.
   – Так… Ты все знаешь. – Марта удовлетворенно ухмыльнулась и повернулась к очагу. Погревшись немного у огня, она села в кресло. – Вот уже два месяца, как я не получала причитающихся мне денег за твое содержание… Немного поразмыслив, я написала твоей матери, пытаясь внушить ей, как важно платить вовремя. Я не богачка, заработок повитухи не позволяет прокормить даже одного человека, не говоря уже о двух…
   – И что же? – спросила Саммер.
   – Твоя мать умерла… Саммер перестала дышать.
   – Она умерла, – повторила Марта, глаза ее не мигали. – Покончила с собой. Похоже, она надоела своему любовнику – лорду Пимбершэму и он выбросил ее на улицу, Хм…
   По-моему, ей там и место. Шлюха – эта шлюха, твоя мать получила по заслугам: она всадила себе пулю в лоб.
   Саммер отвернулась и уставилась на дверь, смутно сознавая, что погода продолжала портиться: с ночного неба посылалась ледяная крупа. Думать она не могла. Казалось, мозг ее онемел.
   Мама умерла.
   Перед Саммер встал образ матери – такой, какой она ее помнила. Это было целых два года назад, в тот день, когда Саммер исполнилось пятнадцать. Какой прекрасной и какой печальной казалась Глорвина! Дочь смотрелась в лицо матери как в зеркало. Роскошные рыжие волосы Глорвины передались по наследству Саммер. «Саммер уже настоящая леди» – сказала тогда Глорвина.
   «Ничего подобного, – парировала Марта. – Она непослушна как ветер, эта девчонка. Кроме того, если вы и впрямь заботитесь о ее будущем, возьмите ее с собой в Лондон – и скатертью дорожка».
   Саммер молила Бога – о, как она молилась! – чтобы мамочка именно так и сделала. Но, конечно, этого не произошло. Глорвина поцеловала ее на прощание, села в шикарную карету своего любовника и одна вернулась в Лондон.
   Саммер понимала, как несчастна была ее мать, цеплявшаяся за надежду, что Пимбершэм все же женится на ней: это стало самым сильным желанием в ее жизни. Несомненно, похотливый старый ублюдок кормил ее обещаниями, а сам не имел ни малейшего намерения узаконить их связь. Он унизил ее мать. Сломал ее. Выбросил, как отбросы. ЧЕРТОВ АРИСТОКРАТ.
   Саммер молча прошла в свою комнату, не помня себя легла поверх постели и уставилась в потолок. Марта то и дело показывалась в дверном проеме, ее голос то приближался, то затихал.
   – Сирота… Шлюхина дочка… Не жди, что я и дальше буду тебя кормить, когда никто за тебя не платит…
   Слезы скатывались из уголков глаз Саммер.
   Только когда на дом опустилась тишина, Саммер, наконец, села на кровати, вглядываясь в серебристое стекло над комодом. В эти последние месяцы Саммер вступила в пору женственности. Последние отголоски детства можно было заметить разве что только в чуть полноватых щеках и брызгах веснушек на носу. Раньше она ненавидела свои веснушки, очень забавляя этим мать. «Веснушки – поцелуи фей, – говорила Глорвина шепотом, – тебя, любимая доченька, благословил даойне сидхе».
   Благословил волшебный народец? Эта мысль веселила Саммер.
   – О, да, – настаивала мамочка, легко обнимая Саммер, и их смех музыкой разносился по цветнику. Феи всего в несколько дюймов ростом, у них воздушные, почти прозрачные тельца, устроенные так нежно, что они могут танцевать на капельке росы, не расплескав ее. Их одежды белы, как снег, и сияют, как серебро. А шляпы они каждый день делают себе из красных цветков наперстянки.
   Встав на четвереньки, Саммер зарылась носом в душистые цветки на величественных стеблях, разыскивая таинственных представителей нежного народца и опять запорошила нос пыльцой.
   – Матерь Божья и Святой Франциск! – воскликнула Глорвина. – Опять! Они опять поцеловали тебя в нос!
   – Еще одна веснушка? – взвизгнула Саммер, неожиданно влюбившись в свои веснушки.
   – Две! – доверительно сообщила Глорвина. – Только представь: тебя поцеловали две феи. Да это просто неслыханно! Саммер Шэннон 0'Нейл, теперь ты уж точно будешь танцевать и петь с даойне сидхе.
   – И пить росу каждое утро и каждый вечер?
   – Обязательно! Они будут петь тебе свои песни, пока ты будешь спать, и танцевать на твоей кроватке, навевая тебе сны. Ах, Саммер, если бы я была такой же везучей…
   Воспоминание померкло.
   Саммер уставилась на свои туфли. Тупая, немилосердная боль парализовала девушку. Ее мать мертва. Ее нет, ее больше нет… Она ушла не попрощавшись, оставила ее насовсем. Вместе с мамой умерла и надежда, что однажды Глорвина вернется. Никто не обнимет Саммер, не утешит, не заставит поверить в даойне сидхе. Мучительное осознание вызвало новые слезы, и горло девушки сдавили рыдания, которые она постаралась заглушить, зажимая рот руками.
   Наконец, Саммер соскользнула с кровати и вытащила из шкафа саквояж. Сборы не заняли много времени: платье, пара штопанных чулок, гребешок и щетка для волос, ферротипия матери в серебряной овальной рамке, которая всегда стояла у нее на комоде рядом с кроватью. Саммер прикоснулась пальцем к изображению Глорвины, тяжело вздохнула и спрятала его в саквояж. Все. Осталось только надеть плащ.
   Марта уже легла спать. В доме было холодно, темно и тихо. Саммер пересекла коридор и вышла на улицу. Дрожа, стараясь получше запахнуть плащ, она мельком взглянула на коттедж, припоминая бесплодно потерянные здесь годы. Теперь этому пришел конец.
 
   Ричмонд, Англия
   Август 1866
   Саммер перешагивала через две ступеньки, стараясь поскорее добраться до третьего этажа богатого дома. Часы гулко пробили четыре, и ее охватила паника. Пимбершэм ждет традиционного чая.
   Эта комедия долго не протянется. Саммер по необходимости заняла место судомойки в доме Пимбершэма: иначе ей не удалось бы попасть в этот беспорядочно построенный, пахнущий плесенью старый дом.
   Привлечь внимание Пимбершэма оказалось совсем нетрудно. Он заметил ее почти сразу же. К концу первой недели он уже дважды зажимал ее в углу, делая гадкие намеки, давая волю рукам: то ущипнет там, то погладит тут. Девушка терпеливо сносила домогательства и кокетливо играла роль распущенной дурехи, поражаясь, что мать терпела его прикосновения.
   Как Глорвина допустила это? Никакое богатство не стоит души человека, его гордости, чувства собственного достоинства. Вот она, основная черта всех аристократов: они покупают сердца с такой же легкостью, как другие покупают безделушки, я выбрасывают их, когда попадается что-нибудь получше.
   Мысль о мщении не покидала девушку уже полгода, с момента ее приезда в Пимсбери Холл. Особенно ее поразило то, что Пимбершэм похоронил ее мать в общей могиле для нищих, поскупившись даже на надгробный камень.
   Добравшись до конца лестницы, Саммер отдышалась и разгладила крахмальный форменный передник поверх черной юбки форменного платья. Закусив нижнюю губу, она постаралась спрятать медные локоны под чепец, прислушиваясь к тревожной тишине, которой теперь научилась бояться. Там, где был шум, были и люди: другие слуги, друзья. Они знали Пимбершэма и раскусили его планы даже раньше, чем сама Саммер. Они и предупредили девушку, как опасно оставаться со стариком наедине – если, конечно, она не готова принять его ухаживания.
   К счастью, Саммер подружилась с Софи Фэйрберн, которая по иронии судьбы служила личной горничной ее матери. Софи жаждала богатства, была готова на что угодно, лишь бы не упустить своего шанса. Она не останавливалась даже перед постельными сценами с «похотливым старикашкой», как она характеризовала хозяина.
   – Но как ты можешь? – спросила у подруги Саммер, стараясь уразуметь, что именно заставляло ее мать терпеть унижения. – Нет ничего дороже чувства собственного достоинства. Ни деньги, ни крыша над головой не заставят женщину забыть, что ей пришлось продать душу и тело, чтобы получить их. Я скорее сгнию в канаве или умру с голода, чем отдам свою плоть какому-то… АРИСТОКРАТУ! – Она выплюнула это слово, как будто оно имело мерзкий привкус. – Софи, зачем ты позволяешь пользоваться собой этому старому ублюдку?
   – А почему бы и нет? – удивилась Софи. Губы ее сжались слишком плотно, чтобы это походило на настоящую улыбку. – Что еще у меня есть? Кроме того, это лучше, чем оказаться на улице. Если не веришь мне, ласточка, прогуляйся-ка по лондонскому Ист-Энду. Я не уговариваю тебя уступить старому стервятнику. Наоборот, я советую тебе держаться от него как можно дальше. Ты славная девочка и я хотела бы помочь тебе как можно дольше оставаться такой же.
   Слова подруги, тронули Саммер, и невольно для себя она открыла Софи, что Глорвина – ее мать. Это признание заставило Софи мягко улыбнуться. Она давно обо всем догадалась, несмотря на то, что, появившись в Пимсбери Холл, Саммер назвалась Синтией Райли. Неопытную девушку выдало ее бесконечное любопытство ко всему, что касалось ее матери. От Софи она узнала, что друзья Пимбершэма не приняли Глорвину и оскорбляли ее, что не мешало той невзирая ни на что оставаться доброй и внимательной ко всем, даже к прислуге.
   – Лучшей госпожи у меня никогда не было, – утверждала Софи, кладя руку на плечо Саммер.
   Однажды, три недели назад, Софи примчалась к Саммер по черной лестнице, размахивая зажатой в руке бумагой и пританцовывая на цыпочках.
   – Я уезжаю! – вскричала Софи и безудержно расхохоталась.
   Вглядываясь в раскрасневшееся лицо Софи, Саммер спросила, крепко держа в руках ночной горшок:
   – Что ты говоришь? Уезжаешь? Куда? С кем?
   – Я вышла замуж, – прошептала та едва слышно. – Можешь представить?
   – За кого? – испуганно поинтересовалась Саммер, стараясь скрыть панику. – Когда?
   – Час назад! – потрясая бумагой, Софи продемонстрировала подруге внушительную подпись, стоявшую внизу листа. – Перед тобой жена фермера-овцевода! Я взяла и вышла за фермера – сама не знаю какого… Брак по доверенности. Через две недели с небольшим я отправляюсь в Новую Зеландию.
   – Передо мной сумасшедшая! – ахнула Саммер. – Как ты могла взять и выйти замуж за человека, которого даже не видела! Новая Зеландия! Где, к дья…
   – Спокойней! – предостерегла Софи.
   – Может, он извращенец, – не унималась Саммер, округляя глаза.
   – Извращенец? – подмигнув, Софи озорно улыбнулась подруге. – Разве нам с тобой уже не приходилось иметь дело с извращенцем, ласточка?
   – Здесь что-то не так, – настаивала Саммер. – Иначе зачем нормальному фермеру из Новой…
   – Зеландии. Кажется, это где-то рядом с Австралией.
   – Почему бы ему самому не найти себе жену?
   – В Новой Зеландии женщины – редкость. – Софи потрепала Саммер по щеке. – Все в порядке, ласточка.
   – Нет, – не сдавалась Саммер. – Выходить замуж за человека, и даже не знать, как его зовут?..
   – А я знаю. – Софи подняла документ повыше. – Здесь написано: – я – миссис… – она заглянула в бумагу, Николас Уинстон Сейбр, эсквайр. Черт побери, знакомое имя… Хотя!.. Какая разница! Наконец-то я заполучила мужа и свой собственный дом… Что еще нужно девушке, спрашиваю я?
   – Софи!
   – Тш! Я еще не сказала об этом старому пьянчуге. И не собираюсь, до самого отъезда, иначе он зажилит мое жалованье.
   Она следом за Софи Саммер спустилась по лестнице и пересекла кухню, чувствуя, как на нее наваливается неизвестность. Молчание тянулось довольно долго.
   – Послушай моего совета, – произнесла, наконец, Софи. – Беги от этой старой крысы как можно раньше… Знай, он начнет за тобой ухлестывать как только я уеду, попомни мои слова.
   – Я… Я не могу, – ответила Саммер, решительно мотая головой. Софи посмотрела на нее так пристально, с такой материнской заботой, что Саммер вспомнилось ее детство.
   – Послушай, – начала Софи, – я не знаю, зачем ты приехала сюда. Может, это не мое дело, но я хочу тебе сказать, – она взяла Саммер за подбородок. – Былого не воротишь, девочка. Что было, то прошло…
   Вот как развивались отношения Саммер с подругой. И сейчас, отнеся поднос с чаем в салон, к счастью, у Пимбершэма кто-то был в гостях, она не могла не думать о том, как несчастна была ее мать в этих неприветливых стенах. Мысли девушки зашли в тупик: ей надо торопиться, если она все еще собирается отомстить Пимбершэму. Но как? Она неспособна на убийство.
   Матери уже не вернуть… Толкнув дверь комнаты Софи Саммер увидела, что та, рыдая, склонилась над раскрытым дорожным саквояжем. Подбежав к подруге, девушка села рядом на кровать и постаралась угадать причину такого сильного горя.
   – О, Господи, – стонала Софи, качая головой, комкая в пальцах шейный платок. – Я все испортила, испортила… Вся моя жизнь испорчена!
   – Что случилось? – Он не отпускает тебя?
   – Софи всхлипнула.
   – Я еще ему не говорила…
   – Тогда в чем…
   – Я беременна. – Софи вскочила с кровати и отвернувшись продолжила. – Я только что это поняла. Уже два месяца. О, Господи! Уже два месяца, а мне предстоит замужество…
   – И что ты собираешься делать? Софи чуть-чуть помедлила.
   – Я заставлю этого сукина сына заплатить за это… Клянусь Господом Богом, он пожалеет о том, что вообще родился на свет!
   Ближе к вечеру, в холле второго этажа Саммер услышала отголоски яростного спора. Убедившись, что это Софи и Пимбершэм, девушка замерла.
   – Конечно, твой, – воскликнула Софи. – Я ведь не потаскушка какая-то! Я не сплю со всеми подряд…
   – Чего тебе от меня надо? – заорал хозяин.
   – Денег, вот чего! Или ты думаешь, что я собираюсь растить твоего ребенка в нищете…
   – Неслыханно! Я не имею намерения содержать незаконнорожденных…
   Саммер закрыла глаза: слова Пимбершэма отзывались в ее груди жестокой болью. Точно так же перед ним унижалась и ее родная мать…
   – Меня это не касается! – объявила Софи. – Будь осторожен! Посмотрим, что подумают твои важные друзья, когда узнают, чем ты занимаешься с девушками….
   Крики становились все громче, и вдруг по дому разнесся женский вопль. Саммер вздрогнула и кинулась было вперед, но резко остановилась, потому что из комнаты у самой лестницы выскочил Пимбершэм и замер, вытирая руку об окровавленный носовой платок. Благодарение Господу, он не заметил девушку, отступившую в тень.
   Стоило хозяину уйти, как Саммер бросилась к Софи. Почему так тихо? Где остальные слуги?
   – О! – рыдала она. – О, Софи!..
   Софи лежала головой у самого камина, рядом валялась окровавленная кочерга. Саммер бросилась на колени и приподняла голову подруги.
   – Я умираю… – прошептала она. Лицо ее начало сереть.
   – Я позову врача…
   – Не трудись, душенька. Со мной кончено. Уноси отсюда ноги, пока не поздно… Забудь о том, что здесь произошло – что он сделал с твоей бедной мамочкой и со мной…
   – Не умирай! – взмолилась Саммер, крепко прижимая к себе Софи. – Кроме у тебя, у меня никого нет. Ты – единственный близкий мне человек на всем белом свете!
   – Бедная Саммер, – прошептала Софи. – Твоя мамочка так тебя любила. Это правда, не сомневайся. Она говорила мне об этом каждый день. – С огромным усилием она вложила в руку Саммер какую-то бумагу. – Вот… Это твой единственный шанс, девочка. Беги отсюда на другую сторону света, если понадобится. Может быть, там ты найдешь то, что ищешь…
   Горе и смятение мешали Саммер понять, что говорит ее подруга. Глаза Софи закатились, лицо похолодело. Саммер опустила тело на пол и подняла глаза к двери.
   Там стоял Пимбершэм, заполняя своим массивным обрюзгшим телом весь дверной проем.
   – Ты убил ее, – сказала Саммер спокойно, хотя ей хотелось кричать и плакать. Ноги ее, казалось, приросли к месту. Титаническим усилием она заставила себя медленно встать. Пимбершэм улыбался. Он действительно улыбался. И эта улыбка чуть не заставила девушку потерять сознание.
   – Ты думала, я тебя не узнаю? – спросил хозяин хриплым шепотом. – Бог мой, ты – вылитая мать, я понял это сразу, как тебя увидел. Такие же дивные волосы, нежные алые губки, созданные для страсти, это роскошное тело. Бог мой' Такое юное. Такое гибкое… Ты – вылитая Глорвина, когда я впервые увидел ее. Она тоже была тогда невинной и наивной. Сначала я не знал о твоем существовании, но мне ничего не стоило проследить за Глорвиной, когда она поедет в Кенилворт. Один раз я даже сам туда отправился и видел, как вы играете в саду. – Его широкий рот расплылся в улыбке и Саммер поняла, что хозяин ничуть не взволнован только что совершенным убийством. – Я люблю молоденьких.
   Саммер попятилась. Рубашка Пимбершэма была в крови. Кровь Софи. О, Боже…
   – Твоя мать была когда-то очень красива, а потом ее чудесные черты стали заплывать жиром, да и сама она превратилась в скулящую ведьму, требующую того, на что не имела права…
   Саммер старалась рассмотреть, что происходит за ее спиной: она не понимала, куда исчезли остальные слуги.
   – Ты хотела отомстить мне, правда? – продолжал Пимбершэм, подходя поближе. – Ты винила меня в смерти матери, но она просто не понимала, что женщина вроде нее не может быть принята на равных людьми моего круга. Мои друзья сделали бы из нее посмешище. Отказавшись жениться, я оказал ей услугу, милая Саммер.
   Он набросился на девушку так неожиданно, что у нее не было времени среагировать. Она попыталась отскочить в сторону, но споткнулась о ногу Софи и, прежде чем успела обрести равновесие, Пимбершэм снова ринулся к ней. Чепец упал с ее головы, волосы темным огнем рассыпались по плечам.
   От хозяина несло потом и хересом. Капельки пота выступили на его верхней губе.
   – П-пустите меня, – крикнула девушка, отчаянно царапаясь.
   – Но я не могу этого сделать, Саммер. Правда? Ну же, успокойся. Господи, какая ты горячая! Это мне нравится. Да, о, да!
   Она снова начала вырываться. Все ее ребяческие иллюзии об отмщении рассыпались в прах. Подавшись назад, девушка вырвалась из его рук и побежала к лестнице. Хозяин бросился за ней, и вскоре его пальцы вцепились в ее волосы.
   – Помогите! – закричала Саммер, зная, что слуги трясутся от страха в своих комнатах, отгородившись дверьми от внешнего мира.
   – Ублюдок! – прошипела она. – Свинья. Убери от меня свои грязные руки!
   Кровь оглушительно рокотала в ушах несчастной, и она не расслышала чьего-то предостерегающего окрика. Собравшись с силами, Саммер решительно толкнула Пимбершэма. Его оплывшее лицо побелело от ужаса, руки бессильно взметнулись, и он с грохотом покатился вниз по крутой лестнице, стукаясь о стены и ломая изящные опоры перил. Наконец, покалеченное тело закончило свое падение. Толстая служанка выскочила из своего укрытия и посмотрела наверх, где оцепеневшая Саммер пыталась подавить рвущийся из груди крик отчаяния.
   – Ты его убила, – выговорила женщина свистящим шепотом.
   – Это… Это несчастный случай. – Слова застревали в пересохшем горле Саммер.
   – Какая разница? Ты убила его!
   – Но он прикончил Софи! Посмотри сама…
   – Ты думаешь этим заинтересуется суд? – спросил кто-то сзади.
   – Тебя наверняка ждет виселица! – подытожил кто-то другой.
   Сумбурные мысли овладели Саммер. Пимбершэм несомненно заслуживал смерти за то, что он сделал с Глорвиной и Софи, но что теперь делать бедной девушке? Саммер сбежала вниз и на мгновение остановилась в поисках выхода из сложившейся ситуации. Так ничего и не решив, она бросилась прочь из проклятого дома.
   «МАМОЧКА, ОХ, МАМОЧКА, – проносилось в мозгу. – ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? КУДА ИДТИ?»
   Обезумевшая девушка очнулась только на улице. Вот уже два дня моросил мерзкий дождь, туман застилал окрестности. Неожиданно раздался быстро приближающийся стук копыт.
   Саммер была так напугана, что даже не могла сдвинуться с места, и только ловкость кучера спасла ее от неминуемой смерти под колесами огромного экипажа, запряженного шестеркой лошадей. Черная карета остановилась всего в нескольких шагах от Саммер.
   «Почтовый дилижанс, направляющийся в Лондон», с облегчением подумала девушка и боязливо спросила:
   – Вы едете в Лондон?
   Кучер кивнул, и с широких полей его шляпы потекли ручейки воды.
   Саммер прошлепала по грязи к двери кареты, которую открыл изнутри полный пожилой мужчина, с любопытством уставившийся на нее, когда та без сил упала на сиденье. Дилижанс тронулся, незнакомец улыбнулся и предложил ей пальто, чтобы согреться.
   – Спасибо, – выговорила она, – вы очень добры, сэр.
   – Нисколько, – ответил тот. – Что вы собираетесь делать в Лондоне, милое дитя? Вы кажетесь такой печальной и растерянной…
   Саммер не знала, как ответить: у нее не было никаких планов. Единственная ее надежда заключалась…
   Мгновение Саммер смотрела на бумагу с внушительной печатью, которую ей всучила несчастная Софи перед смертью. Здесь стояло две подписи: одна витиеватая и агрессивная, а другая – неуверенная и неумелая: «С.Фэйртерн, служанка». Смеет ли она ухватиться за этот шанс и вырваться из заколдованного круга насилия и надругательств? У нее нет выбора. Только что она убила аристократа и ей грозит самая суровая кара.
   С усилием подняв глаза на своего попутчика Саммер произнесла:
   – Я еду в Новую Зеландию… К своему мужу.
   – Вот как? И кто же он, милое дитя? Вы кажетесь такой юной…
   – Сейбр, – она впервые произнесла это имя. – Уинстон… Сейбр, эсквайр, – выговорила она и уставилась в окно, не переставая повторять про себя:
   «Николас Уинстон Сейбр, эсквайр».
   КЕМ БЫ ОН НИ БЫЛ.

Глава 3

   Литтлтон, Новая Зеландия
   Январь 1867
   Саммер сидела на мотке каната, воняющего водорослями и рыбой, и проклинала собственную глупость. Одежда, которую она купила в Мельбурне, оказалась слишком теплой, и от нее зудела кожа. Девушка отмахивалась от мух и наблюдала, как остальные «невесты» уходят со своими новыми мужьями под смущенное хихиканье зевак. Уже почти все пассажиры и экипаж сошли на берег, а она все сидела, глядя вдоль шаткого деревянного пирса в поисках человека по имени Сейбр.
   Вот уже три с половиной месяца она гадала, как может выглядеть Сейбр, моля всех святых, чтобы участь жены фермера-овцевода стоила мучительных недель корабельной качки. Образы Сейбра, которые рождал ее туманящийся мозг, варьировались от высокого блондина до лысого коротышки. Общим было то, что от него, без всякого сомнения пахло овцами.
   Саммер вздохнула, сошла по трапу и принялась расхаживать по пирсу. Беспокойство ее росло. Литтлтон ничем не удивил ее, но окрестности были очень хороши. Пышную зелень долины окаймляли заснеженные горные вершины, белеющие на фоне чистого искрящегося неба. По дороге в Новую Зеландию девушка узнала, что в десяти милях от портового городка Литтлтона лежит Крайстчерч, и что освоение этого района началось всего тридцать лет назад. Раньше здесь жили дикари, называвшиеся маорийцами. Долгое время не затихали стычки между аборигенами и колонистами, но теперь как заверил экипаж корабля, маорийцы смирились и не возражают против присутствия поселенцев.
   Саммер остановилась на краю пирса и всмотрелась в море. – Где ты, Сейбр? – сердито воскликнула она. Крик чайки, метнувшейся к воде и взмывшей вверх с серебристой рыбкой в клюве, стал ей единственным ответом. Чуть в стороне резвились дети с корзинками в руках, они бежали по полосе прибоя и время от времени выхватывали из воды раковины.
   Саммер смотрела на них с завистью и удовольствием. Она любила детей. Она боготворила их невинность, их наивность. Сама она рано начала терять эти качества – вскоре после того, как мать оставила ее на попечении Марты Хаггард.