Савеличев Михаил. Тигр, тигр, светло горящий!

   Джонс снял с вешалки плащ и, перекинув его через плечо по какой-то озорной привычке, помахал хозяйке и вышел на набережную.
   Люди еще не осознали, что непогода кончилась и, не веря своему счастью, не торопились покинуть душные дома, а только открывали кое-где окна, форточки, двери, весело переговаривались с соседями и редкими прохожими, кляня паршивый климат, восхищаясь внезапными его переменами и делая комплименты хорошеньким девушкам и симпатичным мужчинам, смело гуляющим на воздухе и не боящимся, что непогода вернется так же внезапно как и ушла, и их промочит дождь.
   Кирилл достал деньги и пошел заказывать обед.
   - Видела мое интервью? - спросил Кирилл, расставляя тарелки.
   - Прости, - покачала головой Анастасия, - я совсем забыла. Опять поскандалили?
   Кирилл махнул рукой.
   - Ерунда. Не на того напала. Как у тебя дела?
   Да, думала Анастасия, не понимаю я его. Точнее не различаю, где он настоящий, а где поддельный. Я была за ним замужем и никогда не жалела об этом. Добрый, нежный мужчина. А посмотришь его репортажи, интервью - сволочь сволочью. Милитарист, человеконенавистник. Неужели он искренен и со мной, и со зрителями? Этот вопрос не давал ей покоя, Может быть из-за этого они и разошлись?
   - Я сегодня улетаю во Внеземелье.
   - Опять будешь убивать?
   Кирилл разозлился. Это все из-за того случая. Три месяца тому назад в Аравии вспыхнул очередной мятеж, а он как раз сидел в аэропортуЭр-Рияда, когда инсургенты-фанатики начали штурм здания. Тысячи обезумевших гражданских и всего два взвода десантников внутри. Паника, стрельба, смерть и кровь. Кириллу, как добровольцу пришлось взять в руку оружие. Так он и работал - в одной руке автомат, в другой - камера. Перо приравняли к оружию.
   После этого среди журналистов долго велась дискуссия - имеют ли право они отстаивать свою точку зрения иначе как репортажами, статьями и тому подобным, а оружие в этот арсенал журналиста не входит и даже запрещено им для употребления.
   Ничего путного из этой болтовни не вышло, а только Кирилл был уверен, что военному журналисту обязательно надо уметь владеть не только словом, но и пулями, потому что на войне не разбирают, что именно ты держишь в руках сам факт твоего присутствия в горячей точке делает тебя отличной мишенью.
   - Давай не будем ругаться, - буркнул Кирилл, немного успокоившись и обрадовавшись тому, что про Шаталова будут говорить только в вечерних новостях. Ее упреки его задевали и ранили. Наверное это любовь?
   - Давай, - согласилась Анастасия, - когда вернешься?
   Глава девятая. ПАТРИОТ. Клайпеда - Паланга, ноябрь 69-го
   Осенняя буря шутя разметала
   Все то, что душило нас пыльною ночью,
   Все то, что давило, играло, мерцало,
   Осиновым ветром раорвано в клочья...
   Ю. Шевчук
   - Так он действительно слепой?, - спросила Одри, ведя машину по Пасиматимас, которая, пересекая ржавые пути заброшенного вокзала, вела прочь из этих странных городов слепых книголюбов, генералов-пацифистов, переставших сочинять писателей, загадочных друзей, от которых нелегко избавиться, брошенных собак и Бумажных Человечков. Я смотрел на убегавшие назад огни витрин, реклам, окон домов, пролетавших машин, уличных фонарей, которые здесь почему-то никто не бил, темные силуэты сосен и других, неопознаваемых ввиду опавшей листвы, деревьев.
   Мне пришло в голову, что я говорю совсем не так, как пишу. Если этот мой нескончаемый внутренний диалог записать, то меня просто обвинят в графоманстве, засоренности штампами и перлами (типа "ввиду опавшей листвы"), косноязычии и бедности словарного запаса. Зато книги я пишу хорошо. И, кстати, писатели, как правило, плохие устные рассказчики. Все дело в несводимости мыслей, речи и письма друг к другу. Человек не думает словами. Ему только кажется, что кто-то в его голове постоянно бормочет всякую чушь. Человек не выражает свои мысли речью, ибо еще древние замечали, что мысль изреченная есть ложь. Речь лишь бледная копия настоящих мыслей, за что мы подчас горько расплачиваемся. А написанное - не мысли и не запись слов, это гораздо большее, чем мысли и слова. Книгу невозможно хорошо написать по заданному плану, она - импровизация, она не только тот, кто пишет, но и что-то гораздо большее. Она даже не сюжет. Попробуйте взять книгу посерьезнее и пересказать вслух то, что в ней написано. Получится полная ахинея, любой здравомыслящий человек, покопавшись в своей жизни, найдет в ней сюжеты покруче, потрагичнее, посмешнее и он пожмет плечами - как такая банальщина может привлечь чье-то внимание?
   А взять объем этих романов! Герой переходит с улицы на улицу, а занимает это полтора десятка страниц. Зато в иных местах годы его жизни умещаются в несколько строк. В детстве меня очень угнетала история Ромео и Джульетты - если не отвлекаться на пересекающие ее другие сюжетные линии, то вся трагедия укладывается в небольшой абзац. Но затем, прочитав Шекспира, и сравнивая его с той детской книжкой в шесть страниц, пять из которых занимали рисунки для раскраски, я подумал, что анонимный пересказчик понравился мне больше. И зачем Шекспиру понадобился этот Тибальд, Меркуцио, Бенедикт, Балтазар, какой-то Кизил, эти мамки, няньки и прочие? Наверное уже в те времена сочинителям платили за лист.
   Я подивился, как далеко меня увели мои размышления и, с усилием вырвался из медитативного болота, ответил потерявшей всякую надежду привлечь мое внимание Одри:
   - Как царь Эдип на следующее утро после убийства своего отца и бурной ночи со своей матерью.
   Одри поморщилась. Я оглянулся на заднее сиденье, на котором дрых Мармелад, укрытый шерстяным пледом в клеточку и выставивший наружу только свой влажный черный нос. Мне стало завидно - на всю его жизнь его проблемы были уже решены и отныне он будет сыт, одет, обут, обогрет. Будет каждый день гулять на улице с противоблошиным ошейником, пить теплое молоко, валяться на постели хозяина, ухаживать за симпатичными дворняжками, грызть ножки стульев и рвать в клочья ценные книги, охранять от нежданных гостей и делать лужи на дешевых синтетических коврах.
   Копаться в собственной душе, решать философские проблемы, писать романы, подозревать симпатичных девушек, напиваться до беспамятства и морозить предстательную железу на обледеневшем пляже ему не грозило и он мог с полным основанием считать себя счастливейшим существом во Вселенной.
   Но собакой мне становиться не хотелось.
   - Как же он видел?, - продолжала Одри наш оживленный разговор.
   - А он и не видел, - буркнул я. Обсуждать чужие недостатки мне не хотелось, к тому же у меня появилось плохое предчувствие. Одри молчала, ведя машину по извилистой дороге - мы уже выехали из Клайпеды и я почувствовал себя неуютно. Вот ведь, тоже странный парадокс моего характера - терпеть не могу переезжать с места на место, и вместе с тем вон сколько проработал военным журналистом, трясясь по земным и космическим колдобинам в поисках чего-то. Может быть дома?
   Одри продолжала коситься на меня и чему-то загадочно улыбалась. Я знал что у нее для меня есть какой-то сюрприз, но не подавал виду - девушка не тот клиент из которого можно вытянуть информацию простыми или каверзными вопросами. Она пока не хочет ничего говорить и самое лучшее глубокомысленно молчать, нахмурив брови и выпятив губы. В конце концов при ее темпераменте она сама не выдержит и все расскажет. А сейчас самое лучшее - развлечь ее разговорами об иннерсайдерах.
   - Кто-кто?, - переспросила Одри, не поняв моего варианта англо-литовского диалекта.
   - Innereyesigher, - продемонстрировал я с удовольствием свой безукоризненный великобританский.
   Все, в общем-то, начиналось вполне безобидно и милосердно. Один тип по имени Николай Плугин, кажется он был художником, ослеп. Его будущие последователи сочинили на этот счет очень красивую, слезливую легенду, по одной из версий которой Николай, он-же Ники-алкач, потерял зрение во время пожара, спасая с девятого этажа пылающего дома маленькую девочку, которая впоследствии стала спутницей всей его жизни и, как прекрасная программистка, помогла ему разработать его систему "внутреннего зрения" (так она именовалась в русском оригинале). Михалкова тогда я уже прочел, но сомневаюсь, что бы этого парня потом искала милиция и пожарные. Нет, наши органы его искали, но совсем не для вручения медали "За храбрость на пожаре", а по поводу распостранения виртуальных наркотиков и прочих запрещенных программ. Хотя в общих чертах легенда и была верна - я потом разыскал в газетных архивах статьи по этому поводу.
   Короче, никого он не спасал, медали не получал, и уж тем более не женился на молоденьких девушках в силу иной сексуальной ориентации (хотя это мог быть и молоденький мальчик). А имела место грандиозная попойка всяческих подпольных хакеров и виртуальщиков на которую какой-то идиот притащил неопробованный "черный лед".
   (Одри поежилась)
   Выпили видать они здорово, потому что все как один решили "катануться" по "черному льду" не оставив никого в бодрствующем состоянии. Когда подоспела медицинская помощь, спасать по большому счету было уже некого вокруг компьютера сидело двенадцать ничего не понимающих тел, а вся их "крыша", включая самые простейшие физиологические функции, ушли гулять по "черноледным" лесам и весям виртуального пространства. Спасти удалось только Плугина - он не успел "отойти" далеко и оставил в компьютере только свои глаза.
   А так-как душа художника все-таки стремилась к свету, он и придумал обходной маневр: да, я не вижу окружающих предметов, но я могу до мелочей мысленно их представить в своем мозгу. Я знаю точное их месторасположение, их форму и, даже, цвет И эта картинка горит у меня перед мысленным взором, а значит я вижу, пусть и другим совсем способом, и могу свободно передвигаться, не боясь на что-то наткнуться.
   Сначала он досконально изучил свою квартиру, потом дом, потом тщательно восстановил по памяти все ближайшие улиц (благо образная память художника помогла). В какой-то мере, если отвлечься от его неправедной жизни, он достоин восхищения. Его книга, как я осведомлен, и компьютерная обучающая иннерсайдерская методика помогли многим очень хорошим людям. Но скольких он сбил с пути истинного, скольких покалечил!
   Видимо на черном льду он забыл не только зрение, но и еще какой-то важный винтик из своих мозгов. У него начались видения и он начал проповедовать. Это было страшно и походило на эпидемию. У него появились тысячи слушателей и вовсе не слепых. Слушатели стали учениками, поклонниками, слугами, иннерсайдерами. Они стали сами ослеплять себя, что бы в полной мере приобщиться к своему божеству, к Великому Нику, Магистру Внутренних Пространств. И, что самое невероятное в этой истории, эти видения не были воображением или выдумкой самого Плугина. Они действительно существуют, только никто еще не объяснил их природу.
   Некоторые говорят, что мы своей повальной компьютеризацией пробили дырку в своем ментальном пространстве и через нее любуемся на фантазии и мысли других существ. Другие утверждают, что вся причина в этом чертовом "черном льде" - мол, программа приобрела собственную жизнь и теперь паразитирует на нейроструктурах человека. Не знаю, где здесь правда, и есть ли она.
   Выбор у слепых и ослепших людей теперь невелик - либо ты ходишь с поводырем, либо подключаешь себя к иннерсайдерской программе и, приобретая "внутреннее зрение", тихо стараешься не сойти с ума от ее жестоких чудес. Говорят, что где-то там стали изредка встречать и самого патриарха Плугина.
   Думаю, что Эдгар По и Стивен Кинг мною бы гордились - у меня самого пробегают мурашки, когда я представляю себе жизнь Мартина, в которую неожиданно проникает что-то яркое, реальное, ощутимое и поэтому страшное. Чужое. Как оно выглядит я к своему счастью не знаю - у меня не хватило смелости воспользоваться этой методикой для полноты ощущений. А если бы и хватило, то не захотел бы рассказать.
   Дерево лежало поперек дороги. Кто-то очень долго примеривался, прежде чем срубить эту красавицу-сосну с трехсотлетним стволом, с мощной густой кроной и толстыми могучими ветвями, что бы она точно легла своей верхушкой на занесенный снегом асфальт, превратившись в прекрасное естественное заграждение против всяких сумасшедших, путешествующих по заброшенным дорогам Прибалтики на бензиновом автомобиле.
   Одри выключила машину и, приложив палец к губам, погасила свет в салоне. Стало очень неуютно - темно, холодно, шум ветра и скрип деревьев. Мы напряженно вглядывались в ночь, но ничего особенного не различали - Луна безнадежно утонула в свинцовой луже низких туч и даже расширенный диапазон зрения не очень-то помогал. Я приоткрыл окно и принюхался - ничем особенным не пахло - угадывался далекий запах моря, похожий не щедро посоленный спиртовой раствор йода, пахло мокрым снегом, осенним сосновым лесом, прелыми иголками, пованивало (и вполне ощутимо) бензином. Впрочем мои рефлексы и рецепторы были уже не к черту. Все-таки основной информационный канал человека - это зрение и какие бы ухищрения не придумывали наши военные нейрохирурги, типа ночного зрения, собачьего обоняния и тактильной чувствительности слепоглухих, без должных тренировок природа быстро берет свое - зачем тебе видеть в темноте как днем и различать ближний ультрафиолет? - старику-отставнику это не к чему, будут лишь мучать бессонница и инфракрасные сны. Так что, на тебе минус пять в оба глаза. А нюхать-то тебе что? Вонь нашей жизни? Дешевый дезодорант наших политиков, коим они пытаются заглушить стойкий запах дерьма в котором они сидят? Или ты хочешь на спор отличить в "Голубом банане" геев от лесбиянок, вино "Шатрез" 95 года разлива от разлива "Великого неурожая"? Или, пуще того, хочешь подработать в Шанхайском спецподразделении, обнюхивая чемоданы туристов в поисках гашиша? Нет, тебе нужна спокойная старость без перестрелок и потасовок, с легким ароматом холостяцкой яичницы и незабываемым запахом чуть влажных простыней на которые уже не ляжет ни одна женщина. Так что, на тебе хронический насморк, сопли и противный нафтизин.
   Я достал платок и высморкался. Одри открыла дверь и вышла наружу, впустив в салон жуткий холод. Мармелад спросонья недовольно заворчал, а я, пожав плечами, последовал примеру своей спутницы. Одри осмотрелась и двинулась вдоль ствола. Там не было ничего подозрительного - кто-то профессионально подрезал наше дерево лазерным резаком, причем, не рассчитав мощности, здорово подпалил дерево. К счастью, мокрый снег быстро погасил огонь. Я потрогал обгоревший ствол и не удивился тому, что он был еще теплым. Я физически ощущал сгустившуюся вокруг нас тревожную атмосферу и пока не понимал ее природы. Не в последнюю очередь из-за скромности и скептического отношения к значимости своей собственной персоны, но мне казалось, что это дерево вряд ли хотели свалить именно на мою голову или перегородить именно мою мировую линию.
   Оставались трое подозреваемых: Одри, Мармелад и железная консервная банка на колесах. Двоих последних я сразу же отбросил - вряд ли Мармелад был столь ценной собачьей породой и вряд ли на нем проводились запрещенные мнемонические операции (при первой же встречи я внимательно осмотрел его голову и не заметил никаких следов трепанации), да и сомнительно, чтобы недалекий щенок мог бы вместить гигабайты "черной информации". Ну а старый "Мерседес" еще меньше подходил на роль преступника. Хотя кто его знает может местная мафия пронюхала, что в бензобаке у него хранится тонна героина, а сам он сделан из чистого золота. В любом случае, подозреваемым номер один становилась наша добрая знакомая Одри имярек.
   Подозреваемая сначала внимательно осмотрела срез дерева, шевеля губами пересчитала годовые кольца, огляделась, прошлась на четвереньках по мокрой земле, представляющей собой смесь песка и хвойных иголок, что-то разыскивая, и затем, поднявшись и отряхивая с перчаток и коленей налипшую грязь, подошла к следователю местной полиции.
   - Никаких следов, - сообщила она полицейскому, мстительно про себя улыбаясь и ожидая удобного момента, что бы воткнуть припасенный тесак в беззащитную спину доверчивого лопуха-следователя.
   Следователь помолчал, разминая затекшую спину, видимо для того, что бы нож легче пробил мышцы, и опасливо предложил:
   - Может вернемся в машину, Одри?
   Женщина-вамп, так легко заманившая в ловушку свою жертву и теперь склонная поиграть ею как кошка с мышкой, как "черная вдова", привлекающая самца для спаривания и затем пожирающая его, кровожадно улыбнулась и произнесла:
   - Конечно, Кирилл, здесь нам больше делать нечего.
   Однако, бедолага-следователь, сохранив хоть какое-то чувство самосохранения и прикрывая его неуклюжими попытками быть джентельменом, пропустил даму с тесаком вперед себя и, судорожно хватаясь за пистолет, побрел вслед за ней, туго соображая - как повязать ее в тесной машине (к слову сказать, на начальном этапе знакомства у него, в силу ревматизма и отложения солей, даже полового акта с ней не получилось в салоне этого автомобиля, не говоря о более сложных акробатических изысках). Думы эти настолько поглотили его, что очнулся он только в тепле машины, когда подозреваемая могла не только убить-зарезать-отравить-изнасиловать-обокрасть-облапошить-сварить и навешать на уши первосортной лапши, но и доехать до Москвы автостопом, по пути концерты давая, чем и кормясь.
   - Что ты об этом думаешь?, - спросил я девушку, когда мы немного отогрелись и привели подмороженные мысли в относительный порядок.
   - Меня тревожит одно - ты почувствовал запах гари?, - я покачал головой, - И я нет. Однако дерево свалили недавно и запах должен был бы быть, - продолжала размышлять Одри Холмс, - значит, - сделала она вывод, его вывели.
   - Потрясающе, - восхитился доктор Кирилл Ватсон, - вот что значит дедуктивный метод.
   Конечно, иронизировал я напрасно. Еще Юкио Мисима в "Хагарукэ нюмон" советовал не относиться легкомысленно к легкомысленным словам и поступкам, и поэтому я быстро понял, что имела в виду моя спутница.
   Свали это дерево браконьеры, они не стали бы возиться с поглотителем запахов, хотя соответствующие детекторы, да и просто хорошо натренированный нос, могли многое сказать по запаху - марку лазерного генератора, например, и количество человек, совершивших это экологическое преступление. У этих молодчиков, любителей деревянной мебели, на такое ни мозгов, ни средств не хватает и поэтому их ловят пачками в Жемайтиском лесу.
   Здесь же работали профессионалы. Перекрыв нам дорогу, а именно для нас предназначалась эта сосна, тут сомнения нет - по дороге проезжала всего-лишь одна машина и логично предположить, что и возвращаться будет одна, они уничтожили все следы, хотя сделали это на удивление небрежно. Поваленная сосна на заброшенной дороге не вызывала особых подозрений у каких-нибудь штатских - ну стояла себе триста лет, ну упала от ветра, что ж, поворачиваем оглобли в Клайпеду, а утром муниципальные службы разгребут этот завал - это их почетная обязанность.
   Нам же с Одри эти ляпы сразу бросились в глаза и нос (тут еще одно следствие - значит Одри тоже профессионал и даже больший, чем я). Натурально повалить дерево особых трудов не вызывает, для этого существуют соответствующие спецкомплекты, и для этого жечь лазером его не надо. Если же ты прикидываешься браконьером, то зачем уничтожать запах?
   Я восхитился своей проницательностью и даже вроде как обрадовался, когда мне в голову уперся ствол автомата и приглушенный голос пригласил меня выйти из машины. Боковым зрением я увидел, что Одри куда-то испарилась с сиденья водителя и в салоне нахожусь только я один, вальяжно развалившись в ложементе, не считая собаки.
   Стараясь ничему не удивляться и не делать резких и лишних движений, я стал выбираться через услужливо открытую незнакомцем дверь машины, лихорадочно вспоминая чему меня учили жизнь и военная Академия и безуспешно пытаясь проснуться от этого кошмарного сна.
   Вооруженный человек в ближнем бою - слабый противник. Он знает, что на его стороне большой перевес и теряет часть осторожности и внимательности. Мастер "ли чун" вдолбил мне это в голову крепко и ею-то я и нанес удар. Годы интеллектуального труда придали этой части тела особую силу и быстроту, чего не скажешь о твердости. Врезавшись во что-то ужасно жесткое и ребристое (как потом оказалось - в связку противопехотных мин), я взвыл от боли, почувствовав как свод черепа дает трещину и "мускулатура" мозга вминается внутрь, но не ослабил силы удара и неудержимости напора.
   Противник со своим хваленым автоматом не ожидал от меня такой резвости и, успев всего лишь пару раз врезать мне по затылку, потерял равновесие и полетел в кювет. К его чести надо сказать, что он быстро собрался и, крепко сжимая мой воротник, попытался в падении развернуться и подмять меня под себя. Отбивная из Кирилла Малхонски получилась бы отменная будь прибалтийский кювет чуть поглубже, а противник чуть порезвее. К моему большому счастью, мы приземлились в крепких объятиях и ничейном положении на собственные бока лицом друг к другу.
   Тут-то я и разглядел своего визави более внимательно, чуть не заорав при этом от ужаса - настолько я забыл какое это неэстетичное зрелище полный боекостюм космодесантника, куда входит уродливая дыхательная маска с усами теплоуловителей и висящими "соплями" антидота и бактериофага, подрагивающей мембраной противогаза, до жути похожей на развороченные внутренности, свисающими по бокам лица плетьми нейронного форсажа, напоминающие разросшихся трупных червей, с мозаичными очками и светофильтрами и уродливым наростом компьютерного терминала на правой стороне этой чудовищной рожи, в задачу которой входило не только обеспечить солдата бесперебойной связью с командным пунктом, электронной картой военных действий, расширить его светочувствительность, сделать "осроухим" и "тонконюхим", увеличить его быстродействие и сделать нечувствительным к боли, но еще и напугать противника, парализовать его волю и вызвать острейший приступ ксенофобии, желательно с рвотой.
   Судя по тому, что мои ребра стали подозрительно трещать, в кистях рук разлилась сильнейшая боль, а в грудь и живот мне упирались сплошные эвересты железа, на противнике был надет экзоскелет и навешано всевозможное оружие, начиная со струнного ножа и кончая комбинационной машиной. Все это сводило мои шансы увидеть рассвет к нулю.
   Мы продолжали лежать в кювете на мягком песочке, вдыхая свежий запах осеннего балтийского соснового леса и разглядывая друг друга, а мой противник не спешил что-либо предпринимать. Мне показалось, что этот насекомоподобный оскал с интересом энтомолога разглядывает меня, прикидывая как лучше меня прикончить. Таких вариантов моей быстрой, и не очень, смерти имелось такое большое количество, что десантник затруднялся в выборе. Но эта заминка мало чем могла мне помочь - держали меня крепко и все мои нечеловеческие усилия освободиться ни к чему не приводили - я напоминал сам себе великого Того-сана в его легендарной схватке с самим основателем дзю-до великим Сигарэ Окана.
   Наконец наступил долгожданный многими болельщиками момент - меня подняли с земли, отряхнули и, вбив кулак мне под ребра, послали в ближайшую сосну. Со стороны, наверное, это было весело наблюдать - не каждый день увидишь взрослого дядю, летающего по лесу словно большой воздушный мячик с гелием. Надо было отдать должное подающему - сразу чувствовалась его волейбольная хватка и идеальный глазомер, позволивший ему очень точно рассчитать баллистическую траекторию для К. Малхонски, обладающего не очень хорошими аэродинамическими характеристиками, и вписать этот полусдувшийся мячик с болтающимися ручками и ножками прямо в гордость прибалтийских лесников. Трибуны взорвались аплодисментами, тренер от радости запрыгал и захлопал в ладоши, а судья хладнокровно засчитал очко.
   Пока я съезжал по сосне вниз, адреналин в моей крови наконец-то достиг критического уровня, кровяное давление резко возросло, в ушах зашумело, в голове сработал химический спусковой крючок, запуская церебральную сеть и мир приобрел долгожданную четкость и яркость. Все чувства обострились и мозг, на мгновение перегруженный хлынувшей в него информацией, пропустил первый выстрел. К счастью для меня, запутанная траектория полета космического корабля "Кирилл Малхонски" ввела в заблуждение этого графа Ремингтона и здоровенная дыра появилась впритык к моей голове, стоившей два миллиона экю (именно во столько обходится налогоплательщикам хирургическое форсирование нейронных структур кадетов Ауэррибо). Дерево содрогнулось и около моих ушей оглушительно засвистели щепки.
   В следующее мгновение я уже был далеко от этого места. Если этот парень не дурак и сообразил что к чему, он меня теперь на пушечный выстрел к себе не подпустит - то, что мне встроили в голову и спинной мозг, болталось у него снаружи и существенно влияло на его быстродействие. Я теперь был назойливым комаром, надоедливо пищащим и быстро кусающем здоровенного и не очень поворотливого дядьку с мухобойкой в руках. При соблюдении дистанции и здоровой доли осторожности, я мог сколь угодно долго выводить его из терпения, уворачиваясь от пуль, но вывести его из строя полностью вряд ли сумею.