Иван Александрович усмехнулся.
   – Ну и нашел ты себе друзей, – заметил он, – мудозвоны мудозвонами, а бабок с них качать можно... пожарным шлангом. Да еще и – крутые родители. Даровая крыша, да еще с доплатой. Не боишься, что папики и мамики твоих придурков тебя же сдадут?
   – Исключено, – мотнул узкой головой Захар, – о всяких только-только возникающих проблемах на этом фронте – мне немедленно докладывают. А дальше все просто. Раздавить проблему в зародыше гораздо легче, чем бороться уже с оформившимися врагами.
   Иван Александрович неопределенно пожал плечами.
   – К делу, – резко оборвал случайную тему Захар, – короче, ты говоришь, что в этом своем Лысом ты ручаешься?
   – Лысый – нормальный пацан, – кивнул Иван Александрович, – если он сказал, что завалил, значит, завалил. А вот ты в своих детках уверен?
   – Хм... – Захар скривил тонкогубый рот, – я своими глазами видел Наталью. Это она. Это она и больше никто.
   Но, если она каким-то чудом осталась жива, то почему же она вернулась в эту тусовку. Странно что-то...
   – Да не могла она остаться в живых! – воскликнул Иван Александрович. – Лысый ее завалил, это без базара. К тому же – ты говорил, что мусора ее друзей расспрашивали, что да почему...
   – Точно – расспрашивали, – в задумчивости проговорил Захар. – Выходит, факт убийства налицо. Только непонятно – кого убили... Черт! Нужно пораспросить друзей этой восставшей из мертвых. Не может же все-таки быть, чтобы в самом деле...
   Тут Захар замолчал. Его глаза уже не видели сидящего напротив него в кресле Ивана Александровича, они потухли, как бы повернулись внутрь черепа, и уставились в его содержимое.
   Иван Александрович несколько минут просидел в полной тишине, потом осторожно прокашлялся. Захар, вздрогнув, очнулся.
   – Надеюсь, ты помнишь о том, что я говорил тебе о деле, которое задумал? – проговорил он.
   – Помню, – кивнул Иван Александрович, – насколько я понимаю, что-то серьезное?
   – Очень серьезное, – подтвердил Захар, – понадобятся твои люди. Вернее – самый лучший твой сотрудник. Киллер высшего класса.
   – Пуля сейчас не может работать, – сообщил Иван Александрович, – ему на разборке ладонь прострелили. Чечены гребанные... Витьку Слона менты взяли на прошлой недели. На ерунде сгорел, – вздохнул Иван Александрович, – ствол у него нашли. Ствол чистый, но... хранение оружия пришьют и дальше крутить будут, пока не раскрутят на что-нибудь. Эти уроды ментовские свое дело знают... Суки. Остается Лысый.
   Остальные мои ребята еще не пристрелялись. Обычные заказы выполнять могут, но на серьезное дело их пока еще рано выпускать.
   – Лысый? – нахмурился Захар. – Этот Лысый уже проштрафился... Впрочем, – как бы для себя добавил он, – может быть, он тут не причем. В любом случае – я даю ему возможность исправить положение.
   – Он – нормальный пацан, – снова сказал Иван Александрович, – а что там у него с этой сучкой вышло – представить не могу.
   – Я тоже, – сквозь зубы пробормотал Захар.
   Несколько минут в кабинете повисла тишина.
   – Ладно, – устало выговорил Захар, – можешь быть, свободен. Иди. Да и кстати. Пошли-ка Лысого снова по тому же адресу. Пусть выполнит, если понадобится... работу над ошибками. Понял?
   – Ага, – кивнул Иван Александрович и поднялся.
   Когда он вышел, Захар еще минуту сидел, задумавшись, потом открыл ящик своего письменного стола, порылся там и достал сотовый телефон. Мучительно кривясь от того, что его мысль, как не пытается, все-таки не может проникнуть под оболочку стоящей перед ним загадки, он набрал номер и проговорил в трубку:
   – Дашку мне привезите. Быстро.
   И отключил телефон.
* * *
   Очень необычно для меня то, что, с тех пор, как я приехала в Москву, я веду, преимущественно ночной образ жизни, а спать мне приходится днем.
   Вот и сейчас, как только ушел от меня подавленный и тихий Васик, я разобрала постель, приняла душ, надела на себя ночную рубашку, которую нашла в комоде Наташи, и улеглась спать, хотя времени было только начало девятого вечера.
   Наташина ночная рубашка приятно облегала тело. Постельное белье я сменила и теперь могла вполне насладиться свежестью и чистотой своего одинокого ложа.
   Но хоть я чувствовала себя ужасно разбитой и усталой, уснуть я не могла. Что-то мешало мне. Не давало закрыть глаза и придать мыслям соответствующее направление.
   Я опасалась, конечно, того, что когда я усну, то вновь на меня нахлынут ужасные сновидения, но мне почему-то казалось, что слишком мало времени прошло с тех пор, когда я испытала последнее и вряд ли сегодня меня снова посетит подобное.
   Некстати в моем памяти вдруг всплыло жуткое лицо Захара.
   Господи, страшно подумать о том, что было бы, если бы милицейская облава не подоспела вовремя. Под действием наркотика я бы рассказала этому упырю про себя все.
   Ну, и он бы принял соответствующие меры...
   Так что милиция невольно помогла мне. Спасла он разоблачения. Если бы не суматоха, поднявшаяся на посвящении, я бы наговорила себе смерть.
   Больше часа я ворочалась в постели, потом поднялась, прошла на кухню и закурила, опершись локтями на подоконник.
   Смотрела на двор.
   Малышей в песочнице уже не было, зато их место занимали два мужичка запущенного вида в армейских телогрейках. Мужички расположили на панели песочницы – там куда дети обычно выкладывают куличики – бутылку водки и нехитрую закуску, состоявшую, насколько я могла рассмотреть, из нескольких чахлых огурчиков и двух сосисок.
   Мужички чокнулись, опрокинули по стакану и принялись неторопливо закусывать. Один из них откусил немного от огурчика и положил его обратно на панель, а второй – запихал в щербатый рот целиком одну из сосисок.
   На любителя сосисок тут же накинулся его собутыльник и, размахивая руками, принялся ему что-то доказывать.
   Очевидно, объяснял, что водки целая бутылка, а закуски мало – после второй нечем закусывать будет. Виноватый разводил руками.
   Я вздохнула – мне бы ваши проблемы, ребята...
   Сумерки в осеннем воздухе сгустились настолько, что можно было бы предположить, будто уже настала ночь. Я погасила в пепельнице сигарету, тут же закурила новую и прошла в прихожу посмотреть – который час.
   Настенные часы в прихожей показывали – без пяти минут десять.
   Да, почти ночь уже.
   Новая мысль пришла мне в голову. Такая неожиданная, что я едва не выронила сигарету из пальцев:
   – А какой сегодня день недели? – вслух произнесла я.
   – Среда... четверг... Пятница! Сегодня же пятница!
   Я машинально снова взглянула на часы – без четырех минут десять.
   Так вот почему я не могла уснуть – долгое время – пока Наташа жила в Москве, мы уговорились с ней созваниваться каждую неделю – в пятницу в десять часов вечера – это чтобы каждая из нас наверняка была дома.
   Мы с Наташей свято соблюдали этот обычай – и ни одного из традиционных пятничных телефонных разговоров не пропустили.
   Поэтому я и не могла уснуть – у меня уже выработалось что-то вроде условного рефлекса, как у собаки Павлова, – пятница десять часов – я не должна спать.
   Должна ждать звонка.
   Я горько усмехнулась, затянулась сигаретой и снова проследовала к кухонному подоконнику. Теперь мне ждать нечего – мне никто не позвонит. Моя сестра мертва, а кто ее убил и за что – мне неизвестно.
   Выпивающие мужички, которых уже едва было видно в наступивших сумерках, забыли о своих разногласиях и допивали по последней. На закуску у них оставалось еще по целому огурчику и половина сосиски.
   Я положила уже потухший окурок в пепельницу и повернулась, чтобы уходить из кухни.
   В прихожей раздался телефонный звонок.
* * *
   Тишина в трубке была мертвой. Такой, какой никогда не бывает в трубке исправного телефонного аппарата.
   Но ведь телефон не отключен. Только что он надрывно разрывался, три звонка прогремели в прихожей, прежде, чем я осмелилась поднять трубку.
   Я сглотнула и выговорила:
   – Алло.
   Ничего я не услышала в ответ – ни гудков, ни сигналов, ни...
   «Ничего телефон не звонил, – вздохнув с облегчением, подумала я, – просто мне почудилось. А телефон отключен.
   Наверное, Наташа забыла заплатить за него, и его отключили – очень просто».
   – Всего-навсего у меня взвинчены нервы, – сказала вслух, – мне почудилось.
   Я положила трубку и закурила снова, отметив, что руки у меня довольно сильно тряслись.
   Потом закусила губу, минуту постояла в задумчивости в прихожей, а после принесенным из кухни ножом перерезала телефонный провод. И для верности вырвала к чертовой матери кабель из розетки и из соответствующего гнезда в телефонном аппарате.
   Теперь все.
   Недокуренную сигаретку я выбросила в раковину. Потом снова поднялась с места и прошла по всей квартире, в каждой комнате включая свет.
   Под лучами электрической лампочки особенно отчетливо выделялись бурые следы страшного пятна на полу прихожей под полочкой для телефона.
   «Лучше бы Васик остался со мной, – подумала я, – не было бы так жутко... Черт возьми... Это, это...»
   Мысли мои путались, липкий пот покрывал все тело, как мокрая паутина страха.
   Телефон зазвонил снова.
   Я остановилась как вкопанная там, где врасплох застал меня этот внезапный звонок – на выходе из гостиной, на самом пороге комнаты.
   – Этого не может быть, – громко сказала я сама себе.
   Сделав два нетвердых шага, я опустилась на колени и посмотрела под телефонную полочку. Да, так и есть – кусок обрезанного мною телефонного кабеля лежал у стены.
   А телефон зазвонил снова, хотя по всем законам здравого смысла, никак не мог зазвонить.
   Еще один звонок.
   Собравшись с силами, шагнула к телефону и рывком сняла трубку.
   – Алло!! – крикнула я что было мочи.
   Ответом была мне все та же мертвая тишина, потом – как будто где-то далеко-далеко ветер загудел в телефонных проводах – и я услышала из трубки:
   – Оля...
   Надеясь, что ослышалась, я снова повторила внезапно охрипшим голосом:
   – Алло!
   – Оля... – вновь донеслось из трубки и, не выдержав, я разрыдалась, потому что узнала голос, дважды произнесший мое имя.
   Это был голос моей покойной сестры Натальи.
* * *
   Истерика моя была непродолжительна, хотя довольно бурна. Сначала я подумала, что это была чья-то злая шутка – кто-то записал на магнитофон голос моей сестры и теперь передавал его мне по телефонной связи, но потом я вспомнила, что несколько минут назад собственной рукой перерезала провода и кабель.
   Когда мои рыдания немного утихли, в трубке снова прозвучал так хорошо знакомый мне голос:
   – Оля, это ты?
   – Да, – нашла в себе силы ответить я.
   – Ты меня слышишь?
   Я снова ответила утвердительно.
   – Ты поняла, кто с тобой разговаривает?
   – Но как? – снова плача, спросила я. – Ведь этого не может быть... Ведь это...
   Трубка какое-то время молчала, потом моя покойная сестра вновь заговорила – глухо и едва слышно – будто ее голос не передавался по проводам (что, судя по всему, так и было), а летел, несомый ветром, откуда-то издалека.
   – У меня слишком много осталось дел на этой земле, чтобы сгинуть бесследно... Все случилось... так неожиданно, да еще в такой момент, когда мне нельзя было уйти так просто...
   – Кто это сделал?! – закричала я. – Кто это сделал?
   Мне нужно знать, чтобы...
   – Погоди, – остановила она меня, – у меня осталось совсем немного времени. Я знала, что ты приедешь, и я знала, что ты примешь то решение, которое ты приняла. Но ведь ты, Оля, совсем ничего не знаешь. А времени, чтобы я могла рассказать, у меня нет.
   – Наташа, – сказала я, почти не вслушиваясь в то, что говорила мне моя сестра, а только поражаясь тому чуду, что я могу говорить с тем, с кем никогда уже и не думала говорить, – Наташенька... Я когда-нибудь увижу тебя?
   – Никогда не увидишь, – прошелестело в ответ, – времени совсем нет. Я должна тебе сказать – помнишь нашу прабабушку Полю?
   – Конечно, помню, я каким образом это может быть связано с...
   – Времени совсем нет. Бойся Захара, это страшный человек. Это Общество, которое он возглавляет, на первый взгляд может показаться всего-навсего сборищем извращенцев, одной из специфических тусовок, которых так много в столице... Но это не так – я знаю, ты уже это поняла – Захар настоящий преступник, и он действительно обладает экстрасенсорными способностями. И довольно сильными... А сейчас уезжай из квартиры! – вскрикнула моя покойная сестра, будто только вспомнила, что хотела мне сказать. – Немедленно уезжай и до утра не показывайся здесь. Тот, кто приходил за моей жизнью, придет и за твоей!
   – Почему?
   – Я должна сказать тебе самое главное, – ее голос становился все тише и тише, как шелест летящего по ветру все дальше и дальше хрупкого осеннего листочка, – самое главное...
   И снова мертвая тишина натянулась на мембране телефонной трубки.
   Несколько минут я стояла столбом возле застывшего в неподвижности телефона, пытаясь собраться с мыслями.
   С кем я говорила?
   Неужели?..
   Пораженная новой мыслью, ярко вспыхнувшей у меня в голове, я схватила с полочки телефонный аппарат и швырнула его о пол. Корпус аппарата раскололся на две части. Я бросилась на колени, разломила, как арбуз, на две половины телефонный аппарат и принялась копаться в его внутренностях.
   Нет. Среди проводочков и стандартного набора микросхем здесь нет ничего лишнего – ничего похожего на передатчик, через который могли бы транслировать голос моей сестры.
   Я, конечно, не специалист, но ведь инородный механизм в составе другого механизма – обнаружить не так-то уж и трудно.
   Следом за аппаратом на части разлетелась и телефонная трубка.
   И в телефонной трубке я ничего подозрительного не нашла.
   Господи, что же это такое происходит?
   Я поднялась с пола, вернулась в спальню за сигаретами и закурила присев на край разобранной постели.
   Нужно разобраться в том, что только что случилось. Голос, который я слышала в телефонной трубке действительно принадлежал моей сестре и больше никому другому он принадлежать не мог. В этом я уверена абсолютно точно.
   Как уверена и в том, что не стала объектом злой шутки – телефон был отключен и ни передатчика, ни прибора, проигрывающего запись, в аппарате не было.
   Так, значит, что же – я разговаривала с призраком?
   Я несколько раз подряд затянулась сигаретой, стряхивая пепел прямо на пол.
   – Ладно, – вслух произнесла я, – если не удается осмыслить событие логически, значит, будем относиться к нему просто – как чему-то уже случившемуся. Я разговаривала с сестрой... Сестрой-покойницей. И что же она мне сказала?
   «А сказала она мне, – вдруг вспомнила я, – чтобы я немедленно убиралась из квартиры. И до утра здесь не появлялась... Как мне поступить? Если действительно со мной говорила Наташа (во что мне, как я ни стараюсь, все равно поверить очень трудно), то очевидно, что она желает мне добра и хочет отвести от меня какую-то еще неведомую мне опасность.
   А если это кто-то каким-то образом подделал ее голос и каким-то образом озвучил для меня эту информацию, что тоже, в свою очередь, довольно маловероятно, то такому совету я следовать, скорее всего, не должна. Друзей у меня здесь нет – если не считать тех, кто тот же совет мог бы передать непосредственно и не прибегая ни к каким мистификациям – Васик Дылды и Даша; а врагов – хоть отбавляй».
   Так как же мне поступить?
   Минуту я стояла неподвижно, а когда решение сформировалось у меня в сознании, я одним движением сорвала с себя ночную рубашку и принялась поспешно одеваться.
   Одевшись, я захватила с собой сигареты и все деньги, оставшиеся у меня после продажи квартиры и переезда.
   Потом осторожно подошла к входной двери.
   Прислушалась, приложив ухо к замочной скважине.
   Тихо было в подъезде.
   Тогда я, не мешкая больше, отперла дверь, шмыгнула на лестничную площадку и замкнула дверь за собой.
   Мои наручные часы показывали половину двенадцатого ночи. Сомнительно, что в такое время по подъезду будут шляться жильцы в неограниченном количестве. К тому же в доме есть лифт.
   Я поднялась на лестничную площадку выше и присела на ступеньку. Осторожно закурила, пуская дым по стене. В подъезде было полутемно, с того места, где я сидела, мне было прекрасно видна дверь, ведущая в мою квартиру, а меня скрывали прутья лестничных перил и густая падающая от стены тень.
   Сейчас посмотрим, почему мне посоветовали убираться из квартиры и не появляться там до утра.
* * *
   В кабинете Захара, где с низкого потолка свисали вечно вечерние сумерки, зажгли верхний свет, тем самым – почти до неузнаваемости преобразив кабинет, который редко кто видел иначе, как полутемным.
   В кресле, где недавно сидел президент охранного агентства «Лилит» – охранного агентства, занимающегося вовсе не охраной, а отстрелом заказанных граждан – Иван Александрович – в этом кресле теперь помещалась девушка с высокой прической, напоминавшей недостроенную башню.
   – Итак, Даша, – щурясь и закрываясь рукой от непривычного ему слишком яркого электрического света, проговорил Захар из-за своего письменного стола, – ты догадываешься, зачем я тебя сюда вызвал?
   Дашу била едва заметная мелкая дрожь. Она впервые находилась в апартаментах Отца Общества Захара, и, кажется, впервые разговаривала с ним один на один.
   – Нет, – сказала она, впрочем, догадываясь о причине его сегодняшнего вынужденного визита.
   Захар усмехнулся.
   – Извини, что пришлось побеспокоить тебя и прервать ненадолго твое веселье в «Тухлом Драконе», – проговорил он, – но обстоятельства вынудили меня поступить именно таким образом.
   Даша сглотнула слюну.
   – Ты что? – сказал вдруг Захар и убрал от лица ладонь, которой закрывался от света электричества. – Как будто нервничаешь? Боишься меня? Или что-то скрываешь от меня и потому так дрожишь.
   – Не потому, – быстро сказала Даша, – просто...
   просто я первый раз с вами наедине, – призналась она.
   Захар кивнул.
   – Это хорошо, что ты от меня ничего не скрываешь, – медленно выговорил он, – потому что – ты, конечно, знаешь – первое правило нашего Общества – быть искренним и открытым с Отцом. И не нужно меня бояться. Разве я могу сделать тебе что-нибудь плохое? Я ведь твой Отец. Не ты ли называла меня Отцом при посвящении, ни я ли называли тебя дочерью...
   Помнишь?
   – Конечно, помню, – сказала Даша.
   Понемногу она начала успокаиваться. Да и что – в самом деле – здесь было особенно страшного? Кабинет как кабинет.
   Полки с книгами... Правда книги какие-то странные – на корешках нет надписей, как будто эти книги не обозначены ни авторством, ни названием. Большой письменный стол, похожий немного на гробницу. Пустой, если не считать компьютера на нем и нескольких листов чистой бумаги.
   Только на безжизненное лицо, возвышавшееся над столом, Даша по-прежнему не могла смотреть слишком долго – в нее сразу впивались бездонные темные глаза, выворачивающие наизнанку содержимое Дашиной черепной коробки.
   – Ну, если ты совершенно успокоилась и ничего не боишься, притом, что бояться тебе абсолютно нечего, можно начать наш разговор, – резюмировал Захар.
   Он протянул руку к стене за своей спиной и повернул какой-то рычажок. Верхний свет немного угас и стал мягче.
   – Глаза режет, – пояснил свои действия Захар.
   Даша согласно кивнула. Она понимала, что вызвали ее, скорее всего из-за нежданного воскрешения из мертвых ее подруги Натальи и ждала, когда Захар начнет ее расспрашивать.
   Но Захар не торопился. Он открыл ящик своего письменного стола, достал оттуда какую-то вещицу, при дальнейшем рассмотрении, оказавшуюся старинным медальоном в виде широко открытого глаза, вписанного в перевернутый треугольник. Захар положил медальон перед собой на стол и тонкими белыми пальцами осторожно погладил его.
   Даша вдруг подумала о том, что совершенно не знает – что именно ей рассказывать Захару.
   Да, Наталью убили. Да, она сама видела ее труп в гробу.
   Сама хоронила ее. И своими же глазами видела Наталью какое-то время спустя в клубе «Черный Лотос» – и даже говорила с ней. Заезжала к ней домой.
   Конечно, какие-то изменения в поведении Натальи она заметила, как и заметила некоторые почти неуловимые изменения во внешности, но женщина, к которой Даша подошла совсем недавно в «Черном Лотосе» и с которой выпила первую порцию наркотического напитка – была определенно ее подруга Наталья.
   Даша не до конца еще разобралась сама с собой в том, что произошло с Натальей. Все-таки, при всей ее экзальтированности и тяге к потустороннему, ей было странно думать о том, что ее подруга на самом деле вернулась из мира мертвых теперь находится среди людей, никто из который еще никогда не умирал.
   Захар поднял медальон за цепочку на уровень своего лица и принялся медленно раскачивать – сначала очень медленно, а потом чуть быстрее, а потом снова медленно.
   Он не говорил ни слова, ни заставлял Дашу смотреть на этот медальон, но Даша не могла отвести взгляда от уставившегося на нее из треугольника широко раскрытого глаза – и поворачивала голову в такт движениям медальона.
   – Красивая вещица, – тягуче зазвучал голос Захара в тесной комнате, а самое главное – старинная. Посмотри, как умели работать мастера в древности. Этот глаз в треугольника будто до сих пор является органом зрения какого-то существа... Так на тебя смотрит.
   Даша приоткрыла рот. Вокруг глаза на медальона образовался контур, сначала неясный, а потом более определенный, с каждым движением превратившегося в маятник медальона контур обрисовывался четче, пока Даша не поняла, что на нее смотрит, покачивая узкой чешуйчатой головкой, большая одноглазая змея.
* * *
   Когда Захар убедился, что Даша уже введена в глубокий транс, он остановил движения маятника-медальона, зажав треугольник рукой.
   Потом посмотрел в неподвижные Дашины глаза и отчетливо выговаривая слова, сказал:
   – Сейчас ты будешь отвечать на мои вопросы. Отвечать искренно и правдиво. Я запрещаю тебе лгать. Ты будешь говорить все то, что знаешь. Кивни мне головой и скажи, если поняла меня.
   Даша послушно кивнула Захару и ответила:
   – Да.
   – Хорошо... – удовлетворенно пробормотал Захар и задал свой первый вопрос:
   – Видела ли ты Наталью Калинову, свою подругу?
   Даша ответила, что видела.
   – Когда и где ты увидела ее в первый раз, после того, как ее похоронила?
   Даша ответила и на этот вопрос.
   Потом Захар помедлил и задал третий вопрос:
   – Кто та, о который ты сейчас говорила.
   – Наталья Калинова, моя подруга, – последовал ответ.
   Захар закусил губу.
   – Откуда она вернулась? – глухо проговорил он.
   – Из... из дома мертвых.
   – Это она сама тебе сказала?
   – Да...
   Захар сквозь зубы выругался.
   – О чем вы с ней говорили? – сформулировал он очередной вопрос.
   Слова Захара заставили открытое гипнотическим вмешательством сознание Даша всколыхнуться и выдать от первой до последней буквы все фразы всех диалогов между ней и Ольгой, выдающей себя за Наталью.
   Захар внимательно прослушал все, что говорила Даша и какое-то время размышлял над услышанным, напряженно сведя безволосые брови на переносице.
   Он не услышал ничего такого, что могло показаться ему интересным.
   – Мать твою... – прорычал он, – это просто невероятно. Я знаю, что Наталья... не совсем обычный человек, но чтобы она вернулась с того света... Этого я предположить не мог. Кто же она? И откуда?
   – Наталья Калинова, моя подруга. Вернулась из дома мертвых, – прозвучал голос Даши, запрограммированной отвечать на все вопросы, которые задает ей Захар.
   – Заткнись! – заорал Захар.
   Даша послушно замолчала и застыла в кресле, глядя неподвижными глазами в одну точку.
   Еще несколько минут Захар сидел молчал, вцепившись костистыми пальцами в свой голый череп.
   – Ничего я из этой дуры не вытяну, – пробормотал он, – либо она ничего не знает, либо эта... совсем задурила ей голову – так, что даже гипнозом я не могу выведать у Даши никаких сведений... Что же мне делать?
   – Я не знаю, – деревянным проговорила загипнотизировання Даша.
   – У-у... дура! – вырвалось у Захара.
   Он схватил со стола медальон. Несколько раз резко выдохнул, чтобы успокоиться – и снова начал покачиваться на цепочке старинный медальон, превращаясь в маятник.
* * *
   Даша вскрикнула и закрыла глаза. В ушах ее еще звучали последние слова, которые она услышала от Захара:
   – Проснись!
   – Что это было? – сдавленным голосом выговорила Даша, озираясь. – Ничего не могу вспомнить...
   – Ты задремала, – ласково напомнил ей Захар. – Засмотрелась на мой медальон.
   – А... да, красивая вещица.
   – Не нужно употреблять так много наркотиков, – совсем по-отечески увещевал ее Захар, – спишь на ходу. Неужели ты ничего не помнишь из того, о чем мы с тобой говорили только что. Пока ты не задремала?
   Даша напрягла память, но перед глазами у нее стоял только широко открытый, тускло поблескивающий змеиный глаз, который то вспыхивал, вызывая у Даши внезапный испуг, то угасал.