Страница:
Эти данные сразили меня наповал. Космическое излучение не может вести себя подобным образом. Ничего подобного никогда раньше не регистрировалось. Конечно, мы не забыли, что это первое исследование на большом расстоянии от искажающего воздействия солнечных магнитных полей. Но возникал вопрос: почему излучение появляется только тогда, когда мы обращены к Туманности Андромеды?
Я и два моих помощника изучали его со всех сторон, строили гипотезы об источнике и, в конце концов, пришли к общему выводу.
То, что регистрируют наши приборы, — это не естественное космическое излучение. Это нечто другое. Нечто новое. Это неизвестные нам сигналы, приходящие из бездны космическою пространства. Они похожи на позывные. Будто кто-то или что-то, или бог знает что, вызывает кого-то или что-то, расположенное здесь, на Плутоне. Мы начали фантазировать. Очень соблазнительной показалась мысль, что сигналы идут из соседней галактики, из огромной звездной системы в девятистах миллионах световых лет отсюда.
Но все это были чистые фантазии. У нас не было фактов, показывающих это. Мы и теперь не очень хорошо знаем, что это такое, хотя сейчас знаем намного больше, чем тогда.
Факты, собранные нами, указывают, что это сигналы и посылают их разумные существа. Существа, которые знают, что делают. Неясным остается расстояние. На мгновение предположим, что сигналы поступают из Туманности Андромеды. Чтобы достигнуть нас, они должны преодолеть почти миллиард световых лет. Вполне вероятно, что существуют скорости значительно выше скорости света, но вряд ли разумно в данный момент предполагать, что они могут настолько ее превышать. А если еще учесть неизбежное искажение времени, то задача становится неразрешимой даже для выдающихся умов. Впрочем, возможен еще один ответ… если эти сигналы, действительно, поступают сюда из-за сотен световых лет, то, вероятно, они перемещаются не в обычном пространстве. Они могут идти в другом пространственно— временном континууме, который, для точности, можно было бы назвать четвертым измерением.
— Доктор, вы меня совсем запутали, — пожаловался Херб.
— Мы и сами запутались, — ответил Кингзли. — И тогда нам пришло в голову, а вдруг мы ловим чистую мысль. Мысль, посланную на невообразимое число световых лет. Но какова может быть скорость мысли? Мысль может быть мгновенной… скорость ее может быть ниже скорости света. А может быть где-то в промежутке между этими двумя точками. В одном мы уверены эти сигналы — проекция мысли. Но вот перемещаются ли они в обычном пространстве или совершают прыжок из одного измерения в другое, мы не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Много времени мы потратили на прибор, который вы видите в соседней комнате. Если в двух словах, то он улавливает сигналы и трансформирует их из чистой энергии мысли в саму мысль, в символы, понятные нашему мозгу. Нам также удалось разработать способ отправки нашей собственной ответной мысли, чтобы установить контакт с теми, кто пытается связаться с Плутоном. Но до сих пор нам, очевидно, удалось только дать им понять, что мы пытаемся связаться с ними, потому что в последнее время структура сигналов изменилась, в них появилась какая-то отчаянная настойчивость, требовательность, почти мольба. — Он провел рукой по лицу. — Все так запутано.
— Но зачем кому-то понадобилось посылать позывные на Плутон? — удивился Херб. — Пока здесь не появились мы, на планете не было никакой жизни. Бесплодная планета, без атмосферы, слишком холодная для любой формы жизни. Конец пути творения.
Кингзли внимательно посмотрел на Херба.
— Молодой человек, — поучительно начал он, — мы не должны никогда и ничего считать само собой разумеющимся. Как мы можем утверждать, что на Плутоне никогда не было жизни и разума? Откуда мы знаем, что миллиарды лет тому назад здесь не возникла и не расцвела высокоразвитая цивилизация? Откуда мы знаем, что много миллиардов лет назад экспедиционный корпус с какой-нибудь далекой звезды не прилетел сюда и не колонизировал эту планету?
— Все это звучит неубедительно, — возразил Херб.
Кингзли нетерпеливо поднял руку.
— Сами сигналы тоже невероятны, — пробасил он. — Но вот они. Я уже много думал об этом. Мое проклятье — это мое воображение; ученый не должен ему поддаваться. Ученый должен продвигаться вперед, прикладывая один осколочек знания к другому, и только тогда делать выводы. Фантазия — удел философов. Но я так не могу. Я пытаюсь понять, что могло произойти и что еще может произойти.
Я представил, как далекая планета обшаривает космос в тщетной надежде связаться с давно потерянной колонией здесь на Плутоне. Я представил, что кто-то пытается восстановить связь с людьми, которые жили тут миллионы лет назад. На этом я и остановился.
Гэри снова набил трубку и, закурив, хмуро уставился на клубы табачного дыма. Опять голоса из космоса. Голоса, звучащие сквозь бесконечное ничто. И голоса эти говорят что-то такое, что томит человеческую душу.
— Доктор, — начал он, — вы не единственный, кто слышал голоса из далекого космоса.
Кингзли резко повернулся к нему.
— Кто еще? — спросил он почти враждебно.
— Мисс Мартин, — спокойно ответил Гэри, затягиваясь. — Вы ведь еще не слышали истории мисс Мартин. Я полагаю, что именно мисс Мартин могла бы вам помочь.
— Каким образом?
— М-м, дело в том, что мисс Мартин тысячу лет совершенствовала свой мозг. Мысль ее работала без перерыва почти десять столетий.
Лицо Кингзли вытянулось от удивления.
— Это невозможно, — выдавил он.
— Почему бы и нет, если речь идет об анабиозе.
Кингзли открыл было рот, чтобы возразить, но Гэри быстро продолжил:
— Доктор, помните ли вы историю некой Кэролайн Мартин, которая во время войны с Юпитером отказалась отдать военным свое изобретение?
— Да, конечно. Ученые долго гадали, что же она изобрела…— Кингзли вдруг вскочил со стула. — Кэролайн Мартин! — Он посмотрел на девушку и сипло прошептал: — Вас ведь тоже зовут Кэролайн Мартин.
Гэри кивнул:
— Доктор, это та самая женщина, которая тысячу лет назад отказалась выдать свой секрет.
Я и два моих помощника изучали его со всех сторон, строили гипотезы об источнике и, в конце концов, пришли к общему выводу.
То, что регистрируют наши приборы, — это не естественное космическое излучение. Это нечто другое. Нечто новое. Это неизвестные нам сигналы, приходящие из бездны космическою пространства. Они похожи на позывные. Будто кто-то или что-то, или бог знает что, вызывает кого-то или что-то, расположенное здесь, на Плутоне. Мы начали фантазировать. Очень соблазнительной показалась мысль, что сигналы идут из соседней галактики, из огромной звездной системы в девятистах миллионах световых лет отсюда.
Но все это были чистые фантазии. У нас не было фактов, показывающих это. Мы и теперь не очень хорошо знаем, что это такое, хотя сейчас знаем намного больше, чем тогда.
Факты, собранные нами, указывают, что это сигналы и посылают их разумные существа. Существа, которые знают, что делают. Неясным остается расстояние. На мгновение предположим, что сигналы поступают из Туманности Андромеды. Чтобы достигнуть нас, они должны преодолеть почти миллиард световых лет. Вполне вероятно, что существуют скорости значительно выше скорости света, но вряд ли разумно в данный момент предполагать, что они могут настолько ее превышать. А если еще учесть неизбежное искажение времени, то задача становится неразрешимой даже для выдающихся умов. Впрочем, возможен еще один ответ… если эти сигналы, действительно, поступают сюда из-за сотен световых лет, то, вероятно, они перемещаются не в обычном пространстве. Они могут идти в другом пространственно— временном континууме, который, для точности, можно было бы назвать четвертым измерением.
— Доктор, вы меня совсем запутали, — пожаловался Херб.
— Мы и сами запутались, — ответил Кингзли. — И тогда нам пришло в голову, а вдруг мы ловим чистую мысль. Мысль, посланную на невообразимое число световых лет. Но какова может быть скорость мысли? Мысль может быть мгновенной… скорость ее может быть ниже скорости света. А может быть где-то в промежутке между этими двумя точками. В одном мы уверены эти сигналы — проекция мысли. Но вот перемещаются ли они в обычном пространстве или совершают прыжок из одного измерения в другое, мы не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Много времени мы потратили на прибор, который вы видите в соседней комнате. Если в двух словах, то он улавливает сигналы и трансформирует их из чистой энергии мысли в саму мысль, в символы, понятные нашему мозгу. Нам также удалось разработать способ отправки нашей собственной ответной мысли, чтобы установить контакт с теми, кто пытается связаться с Плутоном. Но до сих пор нам, очевидно, удалось только дать им понять, что мы пытаемся связаться с ними, потому что в последнее время структура сигналов изменилась, в них появилась какая-то отчаянная настойчивость, требовательность, почти мольба. — Он провел рукой по лицу. — Все так запутано.
— Но зачем кому-то понадобилось посылать позывные на Плутон? — удивился Херб. — Пока здесь не появились мы, на планете не было никакой жизни. Бесплодная планета, без атмосферы, слишком холодная для любой формы жизни. Конец пути творения.
Кингзли внимательно посмотрел на Херба.
— Молодой человек, — поучительно начал он, — мы не должны никогда и ничего считать само собой разумеющимся. Как мы можем утверждать, что на Плутоне никогда не было жизни и разума? Откуда мы знаем, что миллиарды лет тому назад здесь не возникла и не расцвела высокоразвитая цивилизация? Откуда мы знаем, что много миллиардов лет назад экспедиционный корпус с какой-нибудь далекой звезды не прилетел сюда и не колонизировал эту планету?
— Все это звучит неубедительно, — возразил Херб.
Кингзли нетерпеливо поднял руку.
— Сами сигналы тоже невероятны, — пробасил он. — Но вот они. Я уже много думал об этом. Мое проклятье — это мое воображение; ученый не должен ему поддаваться. Ученый должен продвигаться вперед, прикладывая один осколочек знания к другому, и только тогда делать выводы. Фантазия — удел философов. Но я так не могу. Я пытаюсь понять, что могло произойти и что еще может произойти.
Я представил, как далекая планета обшаривает космос в тщетной надежде связаться с давно потерянной колонией здесь на Плутоне. Я представил, что кто-то пытается восстановить связь с людьми, которые жили тут миллионы лет назад. На этом я и остановился.
Гэри снова набил трубку и, закурив, хмуро уставился на клубы табачного дыма. Опять голоса из космоса. Голоса, звучащие сквозь бесконечное ничто. И голоса эти говорят что-то такое, что томит человеческую душу.
— Доктор, — начал он, — вы не единственный, кто слышал голоса из далекого космоса.
Кингзли резко повернулся к нему.
— Кто еще? — спросил он почти враждебно.
— Мисс Мартин, — спокойно ответил Гэри, затягиваясь. — Вы ведь еще не слышали истории мисс Мартин. Я полагаю, что именно мисс Мартин могла бы вам помочь.
— Каким образом?
— М-м, дело в том, что мисс Мартин тысячу лет совершенствовала свой мозг. Мысль ее работала без перерыва почти десять столетий.
Лицо Кингзли вытянулось от удивления.
— Это невозможно, — выдавил он.
— Почему бы и нет, если речь идет об анабиозе.
Кингзли открыл было рот, чтобы возразить, но Гэри быстро продолжил:
— Доктор, помните ли вы историю некой Кэролайн Мартин, которая во время войны с Юпитером отказалась отдать военным свое изобретение?
— Да, конечно. Ученые долго гадали, что же она изобрела…— Кингзли вдруг вскочил со стула. — Кэролайн Мартин! — Он посмотрел на девушку и сипло прошептал: — Вас ведь тоже зовут Кэролайн Мартин.
Гэри кивнул:
— Доктор, это та самая женщина, которая тысячу лет назад отказалась выдать свой секрет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Доктор Кингзли посмотрел на часы.
— Еще немного, и пойдут сигналы, — сказал он. — Через пару минут мы будем прямо напротив Туманности Андромеды. Она уже и сейчас видна над горизонтом.
Кэролайн Мартин в куполообразном шлеме села к телепатической машине. Присутствующие не сводили глаз с крохотной лампочки на крышке прибора. Когда начнут поступать сигналы, лампочка замигает ярко-красным глазом.
— Боже, жутко-то как, — прошептал Томми Эванс и провел рукой по лицу.
Гэри смотрел на девушку. Она сидела очень прямо и была похожа на королеву с короной на голове. Она сидела и ждала, ждала голоса существ, отделенных от нее немыслимой бездной, сквозь которую даже свету нужно добираться много-много лет.
Мозг, отточенный тысячелетней работой; женщина, владеющая четкой и неумолимой логикой. Она говорила, что очень многое обдумала в своей скорлупке, ставила перед собой различные задачи и разрешала их. Что же это за проблемы, о которых она размышляла? Какие загадки вселенной она разгадала? Она ведь еще совсем молоденькая девушка, почти ребенок, ей бы сейчас играть в теннис или танцевать… но ее мысль работала тысячу лет.
В этот момент замигала лампочка. Гэри видел, как Кэролайн подалась вперед, услышал, как у нее перехватило дыхание. Карандаш, который она держала в руке, выпал и покатился на пол.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только сипением Кингзли. Он шептал Гэри:
— Она понимает! Она их поймает…
Гэри прижал палец к губам.
Красная лампочка погасла, и Кэролайн медленно повернулась в кресле. Глаза ее были широко распахнуты, она молчала, подыскивая нужные слова.
— Они считают, что им отвечает кто-то другой, — наконец сказала она. — Они думают, что это высокоразвитая цивилизация, которая когда— то обитала здесь. Источник сигналов очень далеко. Намного дальше, чем Туманность Андромеды. Туманность Андромеды просто случайно находится в том же направлении. Они удивлены, что никто не отвечает. Они хотят помочь нам установить контакт, но используют такие научные термины, которые я не понимаю… что-то связанное с искривлением пространства и времени, но они оперируют законами, которых я не знаю. Им что-то от нас нужно, и они не могут ждать. Похоже, кому-то грозит большая опасность. Они считают, что мы можем помочь.
— Угрожает опасность? Но кому? — удивился Кингзли.
— Я не смогла понять.
— Ты можешь им ответить? — спросил Гэри. — Так, чтобы они тебя поняли?
— Попытаюсь.
— Нужно просто думать, — принялся объяснять ей Кингзли. — Думать четко и сосредоточенно. Максимально сосредоточиться, как бы отталкивать от себя мысль. Шлем улавливает импульсы и сам пропускает их через мыслепроектор.
Изящные пальцы Кэролайн переключили режим. Зажглась электронная лампа и засветилась ослепительным голубым пламенем. Нарастающий вой заполнил небольшое помещение, потом перешел в ровное гудение, все электронные трубки заполнил ослепительный свет.
Теперь она говорит с ними, подумал Гэри. Она говорит с ними.
Несколько минут показались вечностью. Кэролайн снова переключила режим. Гудение стало стихать, смолкло и сменилось мертвой тишиной.
— Они поняли? — спросил Кингзли, но не успел он выговорить это, как зажглась красная лампочка.
Кингзли вцепился Гэри в руку и хрипло прошептал ему на ухо:
— Потрясающе! Молниеносная передача текста! Они получили наше сообщение и сразу же отвечают. Значит, сигналы поступают через другое измерение.
Красная лампочка быстро замигала. Кэролайн вся сжалась в комок.
Лампочка погасла, девушка выпрямилась и сняла шлем.
— Этого не может быть! — воскликнула она. — Не может быть, чтобы это было правдой.
Гэри вскочил и обнял ее за плечи.
— Что случилось? — спросил он.
— Передача, — всхлипывала она, — идет с самого края вселенного, с самой далекой точки расширяющегося пространства!
Кингзли вскочил на ноги.
— Эти голоса сходны с теми, которые я слышала раньше, — продолжала Кэролайн. — Но есть и отличие. Они как-то добрее… но все равно ужасающи. Они считают, что говорят не с нами. Они считают, что мы — существа, с которыми они поддерживали связь на Плутоне много лет назад… Трудно сказать когда, но это было очень-очень давно.
Гэри в замешательстве покачал головой, а Кингзли закашлялся, прочищая горло.
— Вначале, — прошептала Кэролайн, — они обращались к нам, называя нас каким-то именем, в котором звучала любовь… или привязанность к братьям по крови, словно между ними и теми, к кому они обращаются, существуют кровные узы. А ведь те, к кому они обращаются, канули в вечность много веков назад…
— Больше, — поправил ее Кингзли. — Сигналы явно направлены в эту точку планеты, а это значит, что здесь был какой-то центр, возможно, город. Но здесь поблизости нет ничего, что напоминало бы о прежних обитателях. Если кто-то когда-то здесь и был, то их следы уже давно изгладились. А ведь здесь нет ни ветра, ни осадков, которые могли бы уничтожить следы цивилизации. Даже миллиарда лет не хватило бы на это…
— Но кто они? — спросил Гэри. — С кем мы установили контакт? Они сказали тебе это?
Кэролайн отрицательно покачала головой:
— Я далеко не все понимаю. Насколько я поняла, они называют себя Космическими Инженерами. Но это очень приблизительный перевод. В их самоназвании много оттенков. — Она помолчала, выискивая определение. — Они как бы добровольные хранители вселенной — защитники всего живущего в этом времени и пространстве. Вселенной что-то угрожает. Какая-то могущественная сила, которая за ее пределами… там, где нет ни времени, ни пространства. Они нуждаются в нашей помощи, — закончила она.
— Но как мы можем им помочь? — спросил Херб.
— Не знаю. Они пытались объяснить, но понятия, которыми они пользуются, слишком абстрактны. Я всего не поняла. Только отдельные места. Им придется упростить свои объяснения.
— Мы даже не можем отправиться к ним на помощь, — сказал Гэри. — У нас нет таких средств передвижения. Мы пока не побывали даже у ближайшей звезды.
— Может быть, нам и не нужно лететь к ним, — предположил Томми Эванс. — Может быть, мы можем помочь им здесь.
Снова замигала красная лампочка. Кэролайн заметила ее и быстро натянула шлем. Лампочка погасла, Кэролайн снова переключила режим. Опять засветились электрические трубки, дрожа от напряжения.
— Край вселенной! Это невозможно! — рокотал доктор Кингзли.
Гэри беззвучно рассмеялся.
Напряжение нарастало. Голубые трубки отбрасывали на стены пляшущие тени.
Гэри снова почувствовал ледяное дыхание космоса на лице, почувствовал, как зашевелились коротко стриженные волосы у него из затылке.
Кингзли был взволнован. Он тоже нервничал. А кто бы был спокоен в такой ситуации? Послание с самого края вселенной. С той непостижимо далекой точки, где время и пространство продолжают вторгаться на территорию абсолютного ничто… туда, где нет ни времени, ни пространства, где пока еще ничего не происходило, где не было ни места, ни условий, ни малейшей возможности чему бы то ни было произойти. Он попытался представить, что это такое. Ответ был — ничто. А что такое «ничто»?
Давным-давно один древний философ говорил, что человек может представить всего два понятия: пространство и время, и из этих двух понятий он строит весь мир, на этих двух понятиях основана вся сумма его знаний. А если это так, то как может человек представить место, где нет ни времени, ни пространства? Если пространство где-то кончается, то что начинается там, где нет пространства?
Кэролайн снова переключила режим. Голубой свет померк, и гудение смолкло. И снова стремительно замелькал красный свет на крышке прибора.
Гэри пристально смотрел на девушку, видел, как вначале напряглись все ее мышцы, затем расслабились, как она склонилась, погруженная в мысли, проносящиеся в шлеме.
На лице Кингзли было написано удивление. Он так и стоял у своего стула, огромный, как медведь, сжимая и разжимая кулаки.
Передачи молниеносны. Это значило одно из двух: или мысль сама по севе молниеносна, или сигналы идут в другом измерении, где граница вселенной проходит всего в нескольких милях… или нескольких футах… А вдруг, шагнув отсюда, можно оказаться там?..
Поворачиваясь в своем кресле, Кэролайн сняла шлем. Все вопросительно смотрели на нее, но никто ничего не спрашивал.
— На этот раз я поняла намного больше, — произнесла она. — Они наши друзья.
— Наши друзья? — переспросил Гэри.
— Друзья всех во вселенной, — ответила Кэролайн. — Они пытаются защитить вселенную. Они призывают добровольцев помочь им спасти ее от какой-то опасности извне… от какого-то вторжения извне. — Она улыбнулась, видя вокруг себя горящие любопытством лица. — Они хотят, чтобы мы прилетели к ним на границу вселенной, — сказала она, и ее голос дрогнул от волнения.
Херб так резко вскочил с кресла, что опрокинул его на пол.
— Они хотят, чтобы мы…— заорал он и осекся.
В комнате повисла тишина.
Гэри слышал сопение Кингзли и чувствовал, как тот сдерживает себя, задавая вопрос, волновавший всех:
— Как мы можем это сделать?
— У меня быстрый корабль, — сказал Томми Эванс, — самый быстрый. Но не настолько же!
— Преобразование пространства и времени, — произнес Кингзли, и голос его был странно спокоен. — Они преобразуют пространство и время. Возможно…
Кэролайн улыбнулась ему:
— Вот и ответ. Мы пойдем на в обход, а напрямик. Прорыв границ обычного мира. Туннель в пространстве и во времени.
Кингзли в волнении сжимал и разжимал огромные кулаки, костяшки пальцев у него побелели.
— Но как мы это сделаем? — спросил Херб. — Никто из нас на это не способен. Корабли на геосекторах для нас вершина прогресса. Но геосектора, в сущности, дублируют случайно открытое преобразование пространства. Природы этого явления мы не знаем. Движемся наугад, как дети. Чтобы направленно преобразовывать пространство… нужно ведь уметь управлять искривлением… и уметь фиксировать это искривление.
— Но, может, Инженеры…— начал Эванс.
— Именно, — не дала договорить ему Кэролайн. — Мы все сможем узнать у Инженеров. Нам остаемся только выполнять их указания.
— А мы сумеем понять их инструкции? — возразил Кингзли. — Вдруг для этого понадобится такой математический аппарат, который мы себе и вообразить не можем.
— Я смогу понять их, — резко перебила его Кэролайн с горечью в голосе. — Наверное, на это понадобится какое-то время, но я разберусь. У меня есть… опыт, вы знаете.
Кингзли был ошарашен:
— Вы сможете разобраться?
— На своем корабле я разрабатывала новые теории пространства и выводила его математические формулы. Конечно, это только теории, но они должны работать. Они проверены во всех деталях. Я проверяла и перепроверяла их пункт за пунктом много раз, — она засмеялась с оттенком еще большей горечи. — У меня было на это тысяча лет. У меня была масса времени, чтобы разработать и проверить их. Мне нужно было чем-то занять себя, понимаете? Чем-нибудь, лишь бы не сойти с ума.
Гэри пристально смотрел на нее, восхищаясь ее уверенностью в себе, в своих силах. И, не отдавая еще отчета себе, он понял, что лидер здесь — она. За несколько минут она взяла в свои изящные ручки бразды правления группой мужчин. Ведь даже все их мозги вместе взятые не стоят одного ее. Она в совершенстве знает то, о чем они пока еще и не задумывались. Ее мозг работал, по ее словам, почти тысячу лет, рождая новые мысли, решения…
Сколько времени работает мозг обычного человека? Продолжительность жизни умного образованного человека редко превышает пятьдесят лет. Одна треть этого времени тратится впустую на сон, одна шестая — на еду и отдых, на работу мысли остается всего около двадцати пяти лет.
И когда человек умирает, все его мысли безвозвратно гибнут. Зародыши идей, которые всего через пару лет могли бы вырасти в хорошо оформленные теории, утрачены, и кто-то другой должен открывать все заново.
А мозг Кэролайн Мартин работал почти сорок человеческих жизней. Острый, подвижный молодой мозг работал беспрерывно и без помех, не тратя время на еду и сон. Она могла потратить год или, если хотела, сто лет на решение одной проблемы.
Он вздрогнул, представив себе это. Какие ключи от тайн природы она нашла во тьме межпланетного пространства? А ведь для начала она знала секрет огромной важности, который отказалась открыть даже под угрозой вечной ссылки.
Она снова заговорила, но голос ее звучал скрипуче и отрывисто, и совсем не походил на прежний.
— Понимаете, я всегда интересовалась временем и пространством. Оружие, которое я изобрела и отказалась отдать военным во время войны с Юпитером, — это был геосектор… только немного отличающийся от вашего.
— Вы изобрели геосектор? Тысячу лет назад вы открыли принцип искривления пространства? — изумился Кингзли.
Она кивнула:
— Но в то время думали не о двигателях. Юпитер побеждал, все были в полном отчаянии. Военных не интересовали двигатели для космических кораблей, им нужно было оружие.
— Геосектор не оружие, — решительно заявил Кингзли. — Его нельзя использовать вблизи планет.
— А если вы сможете с помощью геосектора направленно преобразовывать пространство? И не только пространство, но и время. Будет тогда геосектор оружием или нет?
Херб присвистнул:
— Я бы сказал, что такой геосектор — это оружие. И еще какое!
— Военные хотели использовать его против Юпитера, — пояснила Кэролайн. — Оно обратило бы планету в ничто. Юпитер был бы развеян не только в пространстве, но и во времени.
— Но чем это обернулось бы для Солнечной системы! — воскликнул Кингзли. — Даже если бы уцелело пространство, то исчезновение Юпитера повлекло бы изменения орбит всех планет. Вся система стала бы иной. Одни планеты взорвались бы, другие упали бы на Солнце. А на Земле возникли бы сильнейшие землетрясения и цунами, началась бы мощная вулканическая деятельность.
Девушка кивнула:
— Именно потому я и не согласилась отдать его военным. Я предупреждала, что они разрушат всю Солнечную систему. За это они объявили меня предательницей и осудили на космос.
— Как, — воскликнул Кингзли, — ты на девять столетий опередила всех! Первый действующий геосектор был построен всего лишь сто лет назад.
Начать на девять столетий раньше и тысячу лет усовершенствовать! Гэри подумал, а не смеется ли она про себя над ними и даже, пожалуй, над Космическими Инженерами? Геосекторы «Космического щенка» для нее не больше, чем детские игрушки. Он вспомнил, как хвастался, и почувствовал, что у него вспыхнули уши.
— Юная барышня, — басом пророкотал Кингзли, — мне кажется, что вы можете обойтись даже и без помощи Космических Инженеров.
Она залилась смехом, похожим на звон серебряных колокольчиков:
— Тем не менее она мне нужна.
Снова замигала красная лампочка, и Кэролайн опять подхватила свой шлем. Все остальные с восторгом смотрели на нее. Приготовленный заранее карандаш опустился на листок и побежал по гладкой белой бумаге, оставляя за собой закорючки символов.
— Инструкции, — начал шепотом Кингзли, но Гэри так на него глянул, что тот умолк, не зная, куда деть руки, и вытянул вперед свою массивную голову.
Красная лампочка погасла, Кэролайн опять переключилась на режим передачи, комнату заполнил пронзительный вой набирающего обороты мотора, и мерцающие голубые тени заплясали вдоль стен.
Гэри же размечтался о… тоненькой девушке, говорящей через миллиарды световых лет, говорящей с существами, обитающими на самом краю расширяющейся вселенной. Она говорит с ними и понимает их… нет, наверное, не совсем понимает. Вот она, кажется, задает им вопросы о только что записанном уравнении — отточенный карандаш скользит по бумаге, и ее глаза пробегают по символам следом за ним.
Гудение стихло, и голубые тени заколыхались в меркнущем свете флюоресцентных трубочек. На крышке прибора замигала красная лампочка.
Карандаш делал исправления, что-то вставлял, записывал новые уравнения. Он ни разу не запнулся. Вот лампочка погасла, и Кэролайн сняла с головы шлем.
Кингзли подошел к ней и взял блокнот. Он долго стоял, глядя на записи, и на его лице отражалось все нарастающее удивление и озадаченность.
Он вопросительно посмотрел на девушку.
— Вы все это понимаете? — прохрипел он.
Она весело кивнула.
Доктор бросил блокнот.
— Во всей Системе еще только один человек мог бы это понять, — сказал он. — Только один человек смог бы хотя бы приблизительно понять, что все это значит. Это доктор Конрад Фейрбэнкс, он сейчас в психиатрической клинике на Земле.
— Точно, — воскликнул Херб, — это тот самый парень который изобрел трехмерные шахматы. Я его однажды сфотографировал.
Его реплика повисла в воздухе. Все смотрели на Кэролайн.
— Того, что я поняла, для начала хватит, — сказала она. — Ну, а когда мне что-то станет неясно, я опять буду говорить с ними, и они мне объяснят. Мы же всегда сможем сделать это, когда понадобится.
— Судя по всему, — сказал Кингзли, — эти уравнения — часть высшей математики четвертого измерения. Они учитывают такие давления, натяжения и угловые величины, с которыми мы до сих пор даже не сталкивались.
— Возможно, Инженеры обитают на огромной тяжелой планете, — предположила Кэролайн. — Настолько большой, что пространство там искривлено, и указанные величины давления — нормальные условия. Существа, живущие в таком мире, довольно быстро разберутся в хитросплетениях геометрии многомерных пространств, а вот планиметрии у них может и не быть, они ведь не знают, что такое прямая поверхность.
— Итак, что мы должны делать? — спросил Эванс.
— Мы должны построить установку, — ответила Кэролайн, — установку, которая послужит якорем для одного из концов пространственно-временного туннеля. Другая такая же установка будет на планете Инженеров. Между этими двумя установками, или якорями, возникнет туннель сквозь миллиарды световых лет, которые разделяют нас.
Кэролайн посмотрела на Кингзли:
— Нам потребуются очень прочные материалы. Прочней любых, существующих в нашей системе. Они должны выдержать натяжение миллиардов световых лет искривленного пространства.
Кингзли наморщил лоб.
— В свое время я думала об остановке движения электронов, — продолжала Кэролайн. — Вы не проводили здесь подобных экспериментов?
Кингзли утвердительно кивнул.
Мы останавливали движение электронов, — подтвердил он. — В наших лабораториях идеальные условия для таких экспериментов. Но, увы. Я могу полностью затормозить движение электронов, могу заставить их замереть на своих орбитах, но, чтобы они оставались в этом положении, необходима температура, близкая к абсолютному нулю. Малейшее ее повышение — и электроны снова начинают движение. Что бы мы ни сделали из такого вещества, оно распадется, стоит ему только нагреться на несколько градусов. Если бы после того, как мы остановили движение атомов, нам удалось кристаллизовать атомные орбиты — мы получили бы сверхпрочный материал… Он смог бы выдержать любую приложенную к нему силу.
— Еще немного, и пойдут сигналы, — сказал он. — Через пару минут мы будем прямо напротив Туманности Андромеды. Она уже и сейчас видна над горизонтом.
Кэролайн Мартин в куполообразном шлеме села к телепатической машине. Присутствующие не сводили глаз с крохотной лампочки на крышке прибора. Когда начнут поступать сигналы, лампочка замигает ярко-красным глазом.
— Боже, жутко-то как, — прошептал Томми Эванс и провел рукой по лицу.
Гэри смотрел на девушку. Она сидела очень прямо и была похожа на королеву с короной на голове. Она сидела и ждала, ждала голоса существ, отделенных от нее немыслимой бездной, сквозь которую даже свету нужно добираться много-много лет.
Мозг, отточенный тысячелетней работой; женщина, владеющая четкой и неумолимой логикой. Она говорила, что очень многое обдумала в своей скорлупке, ставила перед собой различные задачи и разрешала их. Что же это за проблемы, о которых она размышляла? Какие загадки вселенной она разгадала? Она ведь еще совсем молоденькая девушка, почти ребенок, ей бы сейчас играть в теннис или танцевать… но ее мысль работала тысячу лет.
В этот момент замигала лампочка. Гэри видел, как Кэролайн подалась вперед, услышал, как у нее перехватило дыхание. Карандаш, который она держала в руке, выпал и покатился на пол.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только сипением Кингзли. Он шептал Гэри:
— Она понимает! Она их поймает…
Гэри прижал палец к губам.
Красная лампочка погасла, и Кэролайн медленно повернулась в кресле. Глаза ее были широко распахнуты, она молчала, подыскивая нужные слова.
— Они считают, что им отвечает кто-то другой, — наконец сказала она. — Они думают, что это высокоразвитая цивилизация, которая когда— то обитала здесь. Источник сигналов очень далеко. Намного дальше, чем Туманность Андромеды. Туманность Андромеды просто случайно находится в том же направлении. Они удивлены, что никто не отвечает. Они хотят помочь нам установить контакт, но используют такие научные термины, которые я не понимаю… что-то связанное с искривлением пространства и времени, но они оперируют законами, которых я не знаю. Им что-то от нас нужно, и они не могут ждать. Похоже, кому-то грозит большая опасность. Они считают, что мы можем помочь.
— Угрожает опасность? Но кому? — удивился Кингзли.
— Я не смогла понять.
— Ты можешь им ответить? — спросил Гэри. — Так, чтобы они тебя поняли?
— Попытаюсь.
— Нужно просто думать, — принялся объяснять ей Кингзли. — Думать четко и сосредоточенно. Максимально сосредоточиться, как бы отталкивать от себя мысль. Шлем улавливает импульсы и сам пропускает их через мыслепроектор.
Изящные пальцы Кэролайн переключили режим. Зажглась электронная лампа и засветилась ослепительным голубым пламенем. Нарастающий вой заполнил небольшое помещение, потом перешел в ровное гудение, все электронные трубки заполнил ослепительный свет.
Теперь она говорит с ними, подумал Гэри. Она говорит с ними.
Несколько минут показались вечностью. Кэролайн снова переключила режим. Гудение стало стихать, смолкло и сменилось мертвой тишиной.
— Они поняли? — спросил Кингзли, но не успел он выговорить это, как зажглась красная лампочка.
Кингзли вцепился Гэри в руку и хрипло прошептал ему на ухо:
— Потрясающе! Молниеносная передача текста! Они получили наше сообщение и сразу же отвечают. Значит, сигналы поступают через другое измерение.
Красная лампочка быстро замигала. Кэролайн вся сжалась в комок.
Лампочка погасла, девушка выпрямилась и сняла шлем.
— Этого не может быть! — воскликнула она. — Не может быть, чтобы это было правдой.
Гэри вскочил и обнял ее за плечи.
— Что случилось? — спросил он.
— Передача, — всхлипывала она, — идет с самого края вселенного, с самой далекой точки расширяющегося пространства!
Кингзли вскочил на ноги.
— Эти голоса сходны с теми, которые я слышала раньше, — продолжала Кэролайн. — Но есть и отличие. Они как-то добрее… но все равно ужасающи. Они считают, что говорят не с нами. Они считают, что мы — существа, с которыми они поддерживали связь на Плутоне много лет назад… Трудно сказать когда, но это было очень-очень давно.
Гэри в замешательстве покачал головой, а Кингзли закашлялся, прочищая горло.
— Вначале, — прошептала Кэролайн, — они обращались к нам, называя нас каким-то именем, в котором звучала любовь… или привязанность к братьям по крови, словно между ними и теми, к кому они обращаются, существуют кровные узы. А ведь те, к кому они обращаются, канули в вечность много веков назад…
— Больше, — поправил ее Кингзли. — Сигналы явно направлены в эту точку планеты, а это значит, что здесь был какой-то центр, возможно, город. Но здесь поблизости нет ничего, что напоминало бы о прежних обитателях. Если кто-то когда-то здесь и был, то их следы уже давно изгладились. А ведь здесь нет ни ветра, ни осадков, которые могли бы уничтожить следы цивилизации. Даже миллиарда лет не хватило бы на это…
— Но кто они? — спросил Гэри. — С кем мы установили контакт? Они сказали тебе это?
Кэролайн отрицательно покачала головой:
— Я далеко не все понимаю. Насколько я поняла, они называют себя Космическими Инженерами. Но это очень приблизительный перевод. В их самоназвании много оттенков. — Она помолчала, выискивая определение. — Они как бы добровольные хранители вселенной — защитники всего живущего в этом времени и пространстве. Вселенной что-то угрожает. Какая-то могущественная сила, которая за ее пределами… там, где нет ни времени, ни пространства. Они нуждаются в нашей помощи, — закончила она.
— Но как мы можем им помочь? — спросил Херб.
— Не знаю. Они пытались объяснить, но понятия, которыми они пользуются, слишком абстрактны. Я всего не поняла. Только отдельные места. Им придется упростить свои объяснения.
— Мы даже не можем отправиться к ним на помощь, — сказал Гэри. — У нас нет таких средств передвижения. Мы пока не побывали даже у ближайшей звезды.
— Может быть, нам и не нужно лететь к ним, — предположил Томми Эванс. — Может быть, мы можем помочь им здесь.
Снова замигала красная лампочка. Кэролайн заметила ее и быстро натянула шлем. Лампочка погасла, Кэролайн снова переключила режим. Опять засветились электрические трубки, дрожа от напряжения.
— Край вселенной! Это невозможно! — рокотал доктор Кингзли.
Гэри беззвучно рассмеялся.
Напряжение нарастало. Голубые трубки отбрасывали на стены пляшущие тени.
Гэри снова почувствовал ледяное дыхание космоса на лице, почувствовал, как зашевелились коротко стриженные волосы у него из затылке.
Кингзли был взволнован. Он тоже нервничал. А кто бы был спокоен в такой ситуации? Послание с самого края вселенной. С той непостижимо далекой точки, где время и пространство продолжают вторгаться на территорию абсолютного ничто… туда, где нет ни времени, ни пространства, где пока еще ничего не происходило, где не было ни места, ни условий, ни малейшей возможности чему бы то ни было произойти. Он попытался представить, что это такое. Ответ был — ничто. А что такое «ничто»?
Давным-давно один древний философ говорил, что человек может представить всего два понятия: пространство и время, и из этих двух понятий он строит весь мир, на этих двух понятиях основана вся сумма его знаний. А если это так, то как может человек представить место, где нет ни времени, ни пространства? Если пространство где-то кончается, то что начинается там, где нет пространства?
Кэролайн снова переключила режим. Голубой свет померк, и гудение смолкло. И снова стремительно замелькал красный свет на крышке прибора.
Гэри пристально смотрел на девушку, видел, как вначале напряглись все ее мышцы, затем расслабились, как она склонилась, погруженная в мысли, проносящиеся в шлеме.
На лице Кингзли было написано удивление. Он так и стоял у своего стула, огромный, как медведь, сжимая и разжимая кулаки.
Передачи молниеносны. Это значило одно из двух: или мысль сама по севе молниеносна, или сигналы идут в другом измерении, где граница вселенной проходит всего в нескольких милях… или нескольких футах… А вдруг, шагнув отсюда, можно оказаться там?..
Поворачиваясь в своем кресле, Кэролайн сняла шлем. Все вопросительно смотрели на нее, но никто ничего не спрашивал.
— На этот раз я поняла намного больше, — произнесла она. — Они наши друзья.
— Наши друзья? — переспросил Гэри.
— Друзья всех во вселенной, — ответила Кэролайн. — Они пытаются защитить вселенную. Они призывают добровольцев помочь им спасти ее от какой-то опасности извне… от какого-то вторжения извне. — Она улыбнулась, видя вокруг себя горящие любопытством лица. — Они хотят, чтобы мы прилетели к ним на границу вселенной, — сказала она, и ее голос дрогнул от волнения.
Херб так резко вскочил с кресла, что опрокинул его на пол.
— Они хотят, чтобы мы…— заорал он и осекся.
В комнате повисла тишина.
Гэри слышал сопение Кингзли и чувствовал, как тот сдерживает себя, задавая вопрос, волновавший всех:
— Как мы можем это сделать?
— У меня быстрый корабль, — сказал Томми Эванс, — самый быстрый. Но не настолько же!
— Преобразование пространства и времени, — произнес Кингзли, и голос его был странно спокоен. — Они преобразуют пространство и время. Возможно…
Кэролайн улыбнулась ему:
— Вот и ответ. Мы пойдем на в обход, а напрямик. Прорыв границ обычного мира. Туннель в пространстве и во времени.
Кингзли в волнении сжимал и разжимал огромные кулаки, костяшки пальцев у него побелели.
— Но как мы это сделаем? — спросил Херб. — Никто из нас на это не способен. Корабли на геосекторах для нас вершина прогресса. Но геосектора, в сущности, дублируют случайно открытое преобразование пространства. Природы этого явления мы не знаем. Движемся наугад, как дети. Чтобы направленно преобразовывать пространство… нужно ведь уметь управлять искривлением… и уметь фиксировать это искривление.
— Но, может, Инженеры…— начал Эванс.
— Именно, — не дала договорить ему Кэролайн. — Мы все сможем узнать у Инженеров. Нам остаемся только выполнять их указания.
— А мы сумеем понять их инструкции? — возразил Кингзли. — Вдруг для этого понадобится такой математический аппарат, который мы себе и вообразить не можем.
— Я смогу понять их, — резко перебила его Кэролайн с горечью в голосе. — Наверное, на это понадобится какое-то время, но я разберусь. У меня есть… опыт, вы знаете.
Кингзли был ошарашен:
— Вы сможете разобраться?
— На своем корабле я разрабатывала новые теории пространства и выводила его математические формулы. Конечно, это только теории, но они должны работать. Они проверены во всех деталях. Я проверяла и перепроверяла их пункт за пунктом много раз, — она засмеялась с оттенком еще большей горечи. — У меня было на это тысяча лет. У меня была масса времени, чтобы разработать и проверить их. Мне нужно было чем-то занять себя, понимаете? Чем-нибудь, лишь бы не сойти с ума.
Гэри пристально смотрел на нее, восхищаясь ее уверенностью в себе, в своих силах. И, не отдавая еще отчета себе, он понял, что лидер здесь — она. За несколько минут она взяла в свои изящные ручки бразды правления группой мужчин. Ведь даже все их мозги вместе взятые не стоят одного ее. Она в совершенстве знает то, о чем они пока еще и не задумывались. Ее мозг работал, по ее словам, почти тысячу лет, рождая новые мысли, решения…
Сколько времени работает мозг обычного человека? Продолжительность жизни умного образованного человека редко превышает пятьдесят лет. Одна треть этого времени тратится впустую на сон, одна шестая — на еду и отдых, на работу мысли остается всего около двадцати пяти лет.
И когда человек умирает, все его мысли безвозвратно гибнут. Зародыши идей, которые всего через пару лет могли бы вырасти в хорошо оформленные теории, утрачены, и кто-то другой должен открывать все заново.
А мозг Кэролайн Мартин работал почти сорок человеческих жизней. Острый, подвижный молодой мозг работал беспрерывно и без помех, не тратя время на еду и сон. Она могла потратить год или, если хотела, сто лет на решение одной проблемы.
Он вздрогнул, представив себе это. Какие ключи от тайн природы она нашла во тьме межпланетного пространства? А ведь для начала она знала секрет огромной важности, который отказалась открыть даже под угрозой вечной ссылки.
Она снова заговорила, но голос ее звучал скрипуче и отрывисто, и совсем не походил на прежний.
— Понимаете, я всегда интересовалась временем и пространством. Оружие, которое я изобрела и отказалась отдать военным во время войны с Юпитером, — это был геосектор… только немного отличающийся от вашего.
— Вы изобрели геосектор? Тысячу лет назад вы открыли принцип искривления пространства? — изумился Кингзли.
Она кивнула:
— Но в то время думали не о двигателях. Юпитер побеждал, все были в полном отчаянии. Военных не интересовали двигатели для космических кораблей, им нужно было оружие.
— Геосектор не оружие, — решительно заявил Кингзли. — Его нельзя использовать вблизи планет.
— А если вы сможете с помощью геосектора направленно преобразовывать пространство? И не только пространство, но и время. Будет тогда геосектор оружием или нет?
Херб присвистнул:
— Я бы сказал, что такой геосектор — это оружие. И еще какое!
— Военные хотели использовать его против Юпитера, — пояснила Кэролайн. — Оно обратило бы планету в ничто. Юпитер был бы развеян не только в пространстве, но и во времени.
— Но чем это обернулось бы для Солнечной системы! — воскликнул Кингзли. — Даже если бы уцелело пространство, то исчезновение Юпитера повлекло бы изменения орбит всех планет. Вся система стала бы иной. Одни планеты взорвались бы, другие упали бы на Солнце. А на Земле возникли бы сильнейшие землетрясения и цунами, началась бы мощная вулканическая деятельность.
Девушка кивнула:
— Именно потому я и не согласилась отдать его военным. Я предупреждала, что они разрушат всю Солнечную систему. За это они объявили меня предательницей и осудили на космос.
— Как, — воскликнул Кингзли, — ты на девять столетий опередила всех! Первый действующий геосектор был построен всего лишь сто лет назад.
Начать на девять столетий раньше и тысячу лет усовершенствовать! Гэри подумал, а не смеется ли она про себя над ними и даже, пожалуй, над Космическими Инженерами? Геосекторы «Космического щенка» для нее не больше, чем детские игрушки. Он вспомнил, как хвастался, и почувствовал, что у него вспыхнули уши.
— Юная барышня, — басом пророкотал Кингзли, — мне кажется, что вы можете обойтись даже и без помощи Космических Инженеров.
Она залилась смехом, похожим на звон серебряных колокольчиков:
— Тем не менее она мне нужна.
Снова замигала красная лампочка, и Кэролайн опять подхватила свой шлем. Все остальные с восторгом смотрели на нее. Приготовленный заранее карандаш опустился на листок и побежал по гладкой белой бумаге, оставляя за собой закорючки символов.
— Инструкции, — начал шепотом Кингзли, но Гэри так на него глянул, что тот умолк, не зная, куда деть руки, и вытянул вперед свою массивную голову.
Красная лампочка погасла, Кэролайн опять переключилась на режим передачи, комнату заполнил пронзительный вой набирающего обороты мотора, и мерцающие голубые тени заплясали вдоль стен.
Гэри же размечтался о… тоненькой девушке, говорящей через миллиарды световых лет, говорящей с существами, обитающими на самом краю расширяющейся вселенной. Она говорит с ними и понимает их… нет, наверное, не совсем понимает. Вот она, кажется, задает им вопросы о только что записанном уравнении — отточенный карандаш скользит по бумаге, и ее глаза пробегают по символам следом за ним.
Гудение стихло, и голубые тени заколыхались в меркнущем свете флюоресцентных трубочек. На крышке прибора замигала красная лампочка.
Карандаш делал исправления, что-то вставлял, записывал новые уравнения. Он ни разу не запнулся. Вот лампочка погасла, и Кэролайн сняла с головы шлем.
Кингзли подошел к ней и взял блокнот. Он долго стоял, глядя на записи, и на его лице отражалось все нарастающее удивление и озадаченность.
Он вопросительно посмотрел на девушку.
— Вы все это понимаете? — прохрипел он.
Она весело кивнула.
Доктор бросил блокнот.
— Во всей Системе еще только один человек мог бы это понять, — сказал он. — Только один человек смог бы хотя бы приблизительно понять, что все это значит. Это доктор Конрад Фейрбэнкс, он сейчас в психиатрической клинике на Земле.
— Точно, — воскликнул Херб, — это тот самый парень который изобрел трехмерные шахматы. Я его однажды сфотографировал.
Его реплика повисла в воздухе. Все смотрели на Кэролайн.
— Того, что я поняла, для начала хватит, — сказала она. — Ну, а когда мне что-то станет неясно, я опять буду говорить с ними, и они мне объяснят. Мы же всегда сможем сделать это, когда понадобится.
— Судя по всему, — сказал Кингзли, — эти уравнения — часть высшей математики четвертого измерения. Они учитывают такие давления, натяжения и угловые величины, с которыми мы до сих пор даже не сталкивались.
— Возможно, Инженеры обитают на огромной тяжелой планете, — предположила Кэролайн. — Настолько большой, что пространство там искривлено, и указанные величины давления — нормальные условия. Существа, живущие в таком мире, довольно быстро разберутся в хитросплетениях геометрии многомерных пространств, а вот планиметрии у них может и не быть, они ведь не знают, что такое прямая поверхность.
— Итак, что мы должны делать? — спросил Эванс.
— Мы должны построить установку, — ответила Кэролайн, — установку, которая послужит якорем для одного из концов пространственно-временного туннеля. Другая такая же установка будет на планете Инженеров. Между этими двумя установками, или якорями, возникнет туннель сквозь миллиарды световых лет, которые разделяют нас.
Кэролайн посмотрела на Кингзли:
— Нам потребуются очень прочные материалы. Прочней любых, существующих в нашей системе. Они должны выдержать натяжение миллиардов световых лет искривленного пространства.
Кингзли наморщил лоб.
— В свое время я думала об остановке движения электронов, — продолжала Кэролайн. — Вы не проводили здесь подобных экспериментов?
Кингзли утвердительно кивнул.
Мы останавливали движение электронов, — подтвердил он. — В наших лабораториях идеальные условия для таких экспериментов. Но, увы. Я могу полностью затормозить движение электронов, могу заставить их замереть на своих орбитах, но, чтобы они оставались в этом положении, необходима температура, близкая к абсолютному нулю. Малейшее ее повышение — и электроны снова начинают движение. Что бы мы ни сделали из такого вещества, оно распадется, стоит ему только нагреться на несколько градусов. Если бы после того, как мы остановили движение атомов, нам удалось кристаллизовать атомные орбиты — мы получили бы сверхпрочный материал… Он смог бы выдержать любую приложенную к нему силу.