Сазанович Елена Ивановна. «Я слушаю, Лина…»

   В этом подвале ничего не изменилось со времени моего первого и последнего там пребывания. Когда я впервые увидела Нину, дочь Филиппа. Тот же скверный запах. Те же разбитые бутылки. Только их стало гораздо больше. Те же раздавленные окурки. Здесь и ничего не должно было измениться. Такие места не меняются.
   И я с тоской вспомнила свой уютный дом. Высокие потолки. Широкие окна. Много света. Много книг на деревянных полках. Оранжевый огонек во встроенном камине. Там много тепла. И мне поскоре захотелось убраться отсюда. В свой чистый интеллектуальный мир. И мне уже трудно было подыскать объяснение своему безумию.
   Глаза с трудом привыкали к темноте. Но я отлично чувствовала эти нахальные взгляды. Бесцеремонно разглядывающие меня с ног до головы. И все же я решила первой не нарушать молчание. Мой опыт подсказывал, что разговор должны начать они. И только тогда по тону, по фразам, интонациям я определю, куда направить нашу беседу.
   Наконец после затянувшегося молчания вспыхнул слабый огонек свечи. И одновременно раздался хрипловатый мужской голос:
   – Здесь вообще-то не ждут гостей.
   Свет, рассеявшийся по подвалу, наконец мне позволил увидеть эти помятые физиономии. Два парня и одна девушка. Я не помню, были ли они в тот день, когда я пришла сюда впервые. Для меня все такие ребятки были на одно лицо. Серые, бесцветные, с немытыми волосами. В пошарпанной, помятой одежде.
   Они сидели на корточках. В один ряд. Прислонившись к бетонной стене. Но холода, по-моему не чувствовали. Их согревало вино. Бутылка стояла перед ними уже наполовину пустая. И я поняла, что за сегодняшнее утро это не первая.
   – И что же мы отмечаем? – как можно спокойнее спросила я.
   – А перед кем мы должны отчитываться, тетенька?
   И опять эта мне знакомая «тетенька». Черт побери! Мне так захотелось поставить их на место! Но я понимала, что пока это делать нельзя. И просто стиснула зубы. И сквозь зубы процедила.
   – Со своей тетенькой вы можете болтать, хоть развалившись на полу. А здесь другой случай. Поэтому будьте добры, молодые люди, встаньте. И отвечайте как следует на вопросы главного следователя угро.
   Они переглянулись. Им вставать явно не хотелось. И не потому, что было лень. Просто они терпеть не могли подчиняться. И это не был протест взбунтовавшейся молодежи против несправедливости взрослой жизни. Это было просто природное хамство.
   – Встать! – уже приказала я. – Если не желаете разговаривать в другом месте.
   У них не было выбора. Перед ними была не просто тетенька. Забежавшая пожурить деток за распивание спиртных напитков в подвалах. В этом случае речь шла об убийстве. И они это понимали. И медленно поднялись с бетонного пола. Глядя на меня ненавидящими глазами. Но мне было плевать на их взгляды. Я в любую минуту могла заставить их стать жалкими и боязливыми. Но не спешила это делать.
   – Так что же мы отмечаем, ребятки?
   Самый смелый из них. Коренастый, маленького роста парень. В солдатских черных ботинках. И кожаной черной куртке с металлическими «заклепками» чуть подался вперед. И в его светло-карих маленьких глазках, как у хорька, появились насмешливые огоньки.
   – А я вас узнал, – наконец прохрипел он. – Вы уже здесь были. Тогда Нинка вас здорово отшила. Как тогда она сказала про вас? Сейчас припомню. Нужно остерегаться не уродов и калечных. А красивых, правильных людей с ясным…
   Но я ему не дала договорить. Я крикнула:
   – Молчать!
   – Ударите? Как и ее хотели…
   Я не ударила. Я только стиснула кулаки покрепче.
   – Неужели вас вот это устраивает, ребятки? – я взмахнула рукой, указывая на подвал. – Холодно, сыро, темно. Просто четыре стены. Это же тюрьму напоминает. Вы словно себя подготавливаете. Неужели вот это… Вот такая жизнь вам может нравиться? И неужели в вашей жизни нет место для другого.
   Желтовато-коричневые глазки парня, которого я мысленно окрестила Хорьком, злобно сверкнули. Явно с не самыми добрыми намерениями. Но его дружок, очень щупленький паренек. Который все время ежился. Дернул его за рукав. И промямлил. Глядя куда-то вдаль, мимо меня.
   – Понимаете, понимаете… Ну, у нас произошло такое несчастье. Вы же знаете, если вы оттуда… Наша очень хорошая знакомая. Ну, подруга… Она умерла…
   Этот щупленький паренек сразу сообразил с кем имеет дело. И явно решил не препираться.
   – И вы теперь выпиваете за упокой ее души. Очередной повод? Вы сами ищете поводы или они вас находят?
   – Что вы хотите сказать? – нахмурил густые рыжие брови Хорек.
   – Ну, к примеру, есть еще один повод для выпивки. Например, ваш дружок. Некий Олег Лиманов… Он, насколько я знаю, тоже в беде.
   – Он не виноват! Честное слово! – запищала сквозь слезы девушка. Которая до этого не проронила от страха ни слова. Но, видимо, она была не совсем равнодушна к Лиманову. И меня это заинтриговало.
   – А ты откуда знаешь, милая? – я вплотную приблизилась к ней. Подняла с пола свечку. И поднесла к ее испуганному бледному лицу. Это был проверенных ход. Внезапный свет, направленный прямо в лицо, почти всегда помогал высветить все эмоции, чувства, тайны. Которые человек не успевал в себе спрятать. Это была своего рода психическая атака. Человек расслаблялся. Терял самообладание. И мог раскрыться.
   – Так откуда ты знаешь, милая, что он не виновен…
   – Я… Я… Там…
   Но она так ничего и не успела сказать. Хорек ринулся к девушке. До боли сжал ее худенькую ручку. Она вскрикнула. И зажмурила глаза.
   – Дура! – крикнул он. – Ты ничего не обязана говорить! Ты же ничего не знаешь! Ничего!
   Девушка опустила голову. И беззвучно заплакала. И сквозь слезы шептала.
   – Я, правда, ничего не знаю. Но он не виновен…
   Эта девица явно лгала. И знала она гораздо больше. И я этой правды боялась, не меньше Хорька. Мне не нужны были лишние факты. Я знала, что изобилие фактов всегда на руку правосудию. И почти всегда против подсудимого. Я же в этой игре играла по другую сторону закона. На стороне виновного. Поэтому и в моих интересах, чтобы эта девчонка поменьше болтала. Меня устраивала данная картина преступления. Они поссорились. Он поднял на нее руку. Не рассчитал силы. И, падая, она ударилась головой. Вполне бытовая картина. И ничего добавлять не следует. Поэтому я почти дружелюбно потрепала девчонку по щеке. И даже почти улыбнулась.
   – Ну-ну. Я тебе, конечно же, верю. Что ты могла знать?
   Хорек подозрительно взглянул на меня исподлобья. И как-то зловеще усмехнулся.
   – С каких это пор ищейки стали доверять честному слову? – не выдержал он.
   – Не волнуйся, парень. Твоему честному слову никто никогда не поверит. Запомни это, – на всякий случай припугнула я его. Но он не испугался. Меня все-таки удивляло, что он не боится. Конечно, это можно было списать на юношеский максимализм. Когда море по колено. Лишь бы и себе и всем доказать, какой ты бравый парень. И все же…
   И все же мне казалось, что в этом случае скрыто другое. Он действительно не боялся. Хотя я отлично знала. Что когда речь идет об убийстве – боятся все. Даже если вообще не виновны. Похоже этот парень что-то такое знал. Что позволяло ему вести себя так вызывающе. Но я тут же отогнала от себя эти мысли. Что он мог знать? Этот маленький рыжий хорек. Уж мне его точно не стоит остерегаться.
   Похоже, в этом местечке мне и впрямь делать было больше нечего. К тому же я не привыкла так долго дышать зловонием и перегаром. И все же ради соблюдения всех правил следствия, я задала еще один вопрос:
   – Так за что он мог ее ударить?
   Хорек сощурил свои рыжие глазки.
   – А нам-то откуда знать? Мы мимо не проходили.
   Меня устраивал его ответ. Но девушка как-то замялась. Откашлялась. И наконец осмелилась ответить. Видимо ярко выраженная симпатия к Лиманову давала о себе знать.
   Я недовольно поморщилась.
   – Понимаете… Нина… Она была такая… Она смотрела на всех свысока… Она считала себя выше всех. Умнее, что ли. А Олега… Она не раз оскорбляла его. Называла серой, никчемной личностью. Ничтожеством. Она все время смеялась над ним. Даже издевалась. А он терпел… И, наверно…
   – Я тебя поняла, – резко перебила я девушку. Не хватало, чтобы ее болтовня навлекла на Олега подозрения в преднамеренном убийстве. Копил, копил злобу. И однажды не выдержал. Конечно, эта дурочка желает его спасти. И понятия не имеет, что губит. И я тут же задала следующий обязательный вопрос.
   – Я уже знаю, что следователю Данилову вы сказали, что понятия не имеете где Лиманов. И все же. Какие-то предположения, догадки… Насколько я знаю, он был вашим другом.
   – Именно поэтому мы ничего и не знаем, – обнажил свои желтые, кривые зубы Хорек. – На то вы и ищейки, чтобы искать. И я думаю, что лично вы быстрее всех его и найдете…
   – Не волнуйся, парень, найдем, – отрезала я. И направилась к выходу. Больше мне разговаривать с ними было не о чем. И все же, помня о воспитательной роли своей профессии. Я, следуя долгу. У выхода обернулась. И сказала дежурные слова. Которые должна была сказать.
   – И все же, ребята. Я бы советовала вам подумать о вашей жизни. Вы только посмотрите на себя и это место. Это же чудовищно! Вы молодые, неглупые. И чем занимаетесь? Поверьте. В мире есть много других прекрасных вещей, ради которых и стоит жить. Задумайтесь… Этот подвал – не место, где можно растрачивать свою юность. Свои силы можно использовать по другому…
   – Во блага общества и людей, – продолжил за меня Хорек, явно издеваясь. – Хватит, гражданин следователь! На этих словах и разойдемся. Считайте, что вы выполнили свой профессиональный долг. К тому же. Не следует нас принимать за полных кретинов! Вам же глубоко плевать на нас! Вы же только и мечтаете. Чтобы поскорее убраться отсюда! Не видеть наши рожи! Поскорее на свежий воздух! Отужинать где-нибудь в ресторанчике. А потом – в свой большой красивый дом. На диван, с книжкой… Нинка все-таки была лучше всех вас. Хоть и принадлежала к вашему кругу. Во всяком случае. Она никогда не лгала…
 
   Я выскочила на свежий воздух. И глубоко вздохнула. Все-таки Хорек прав. Неплохо бы теперь отужинать в ресторане. А потом завалиться на мягкую постель с книжкой. Не весь же день разгребать мусор. Но отдыхать было еще рано. Нужно было заскочить на работу. Разнюхать в каком направлении движется Даник.
   И тут я словила себя на том. Что приходила в это грязное место не только по службе. Меня заинтересовал этот мир, эти люди. Где жил ис кем дружил Олег Лиманов. Мне захотелось посмотреть на них его глазами. И у меня ничего не вышло. Я никогда не приму мир грубости и подворотен. И этот мир вселил в меня еще большее отвращение. Но как ни странно увеличил чувство жалости к парню, который скрывался у меня. Я уже почти считала, что он попал в эту компанию по ошибке. Он лучше ее. И вытащить его оттуда – мой долг. Я вновь нашла объяснение для своей совести и своего внезапного безумия.
   На работе я пробыла недолго. Но достаточно для того. Чтобы все поняли, как я добросовестно веду дело. Я обдумывала каждую фразу, чтобы не выдать себя. Но это было излишне. Мне все доверяли. Безусловно, меня мучила совесть перед Филиппом. Я его когда-то искренне любила. И речь шла об его дочери. И все же я понимала, что Олегу без моей помощи – прямая дорога на эшафот.
   Конечно, я знала, что все будет не так просто. Что мой единственный в жизни безумный поступок обойдется мне слишком дорого. Но если меня раньше еще мучили какие-то сомнения. То после разговора с Даником. Который по-прежнему утверждал, что этого негодяя нужно скорее словить. И даже если он сделал это случайно – все равно сурово наказать. Что бы впредь никто не смел поднимать руку ни на представителей закона. Ни на них близких.
   После этого очередного спора с Даником. Я окончательно поставила точку в своих сомнения. И твердо решила не отступать.
   Было почти темно. Когда я приближалась к своему дому. Огни в моем доме не светились. И я облегченно вздохнула. Малыш соблюдает наш уговор. Никогда и ни под каким предлогом. Что бы не произошло. Не подавать признаков жизни.
   «А вдруг он скрылся?» – промелькнула у меня мысль. Сбежал? Нет, этого не может быть. Ему не куда бежать. Один единственный путь пролегает в тюрьму. И все же на секунду мне от этой мысли стало легче. Я вдруг поняла. Если бы это было правдой. То все бы закончилось на этом. И мне больше не пришлось бы лгать. Я ложь никогда не любила. Я только любила покой…
   С такими предательскими надеждами я спокойно открывала дверь. И вдруг услышала недалеко от себя, в кустах шорох. Я резко обернулась. Но никого в темноте не заметила. И все же чутье меня еще никогда не подводило. Я чувствовала, что за кустами кто-то притаился. И осторожно стала приближаться к месту, откуда раздался шум. И вдруг какая-то мужская фигура в черном выскочила из-за кустов и, перемахнув через высокий забор, мгновенно скрылась в темноте. Бежать за ним было бессмысленно. За моим домом находился лес. Я поежилась.
   Мое сердце бешено стучало. Кто это мог быть? Черт побери. Кто? Я прокручивала всякие варианты. Но ничего не получалось. Хорошо, если это обычный воришка. А если нет? Если кто-то подозревает, что в моем доме прячется разыскиваемый преступник? Но кто это может знать? Это же абсурд! Какой нормальный человек поверит, что самый уважаемый в городе следователь с безупречной репутацией станет прятать в доме подвального сорванца. И при этом рисковать своей репутацией. Своей честью. Черт побери, своей свободой, в конце – концов. Я встряхнула головой. Словно желая опомниться. Нет. Это чистейшей воды абсурд. Я и сама в это с трудом верю. Не говоря о других.
   Я немного успокоилась. И все же глубокие следы на снегу от мужской обуви, недалеко от крыльца дома, говорили совсем о другом. И меня бесило, что я не могла дать четкое, логичное объяснение происходящему.
   Я устало рухнула в кресло. У меня даже не было сил зажечь свет. У меня не было сил думать. И я еще надеялась, что Олег ушел. Что я в доме одна. Но свет внезапно вспыхнул. И я зажмурилась. И наконец столкнулась с его взглядом. Он сидел напротив меня. Развязно развалившись на стуле.
   – Их не шокировал твой вид, Лина? – улыбнулся он. И почесал свой перебитый нос. Но у меня не было никакого желания улыбаться в ответ. И я ответила довольно сухо:
   – Они уже тебя ищут, Олег.
   Он широко улыбнулся. Забросил руки за голову. И хитро прищурился.
   – Но им не так уж легко будет меня разыскать. Правда, Лина? Уж кто-то, а следователь вне подозрения – точно.
   Как он легко принял мою услугу. Словно так и надо. Словно не было для него этой кошмарной ночи. Словно он не стоял на краю пропасти. И словно весь мир обязан его укрывать под своей крышей. Господи, да другой на его месте после убийства… Пусть случайного, но убийства – застрелился! Или по меньшей мере сошел с ума. А вдруг я ошиблась? Вдруг он мало чем отличается от этой подвальной компашки. И от рыжего нахального Хорька. Вдруг он такой же? Или еще хуже. Те, по крайней мере, не убивали.
   Я не выдержала и скривилась в презрительной гримасе.
   – Ты говоришь – следователь вне подозрения? Тогда, может быть, ты мне объяснишь – кто ошивался здесь? Кто следил за моем домом? Ну же, кто!
   – О, Боже! – он схватился за голову. – Неужели это правда? Неужели за нами следят? Но этого не может быть! Ведь никто, никто не знал об этом…
   – Ты в этом уверен?
   Он присел на корточки передо мной. Взял мою руку. И пожал ее.
   – Никто, никто об этом не знал, Лина. Может быть, тебе показалось…
   Он дыхнул мне в лицо. И я уловила запах спиртного. И подскочила на месте. Нет, такой беспросветной наглости я не ожидала! Как он посмел хозяйничать в моей квартире, маленький негодяй!
   – Ты… Ты… – от возмущения я не находила слов. – Ты шарил в моей сумке! Ты копался в моих вещах! Наконец, ты без спросу утащил мой коньяк!
   Он приложил палец к губам.
   – Тс-с-с. Ты сама говорила, что кричать в этом доме нельзя. Особенно теперь. Что и стены имеют уши.
   – Особенно те, кто за стенами. А ведь кто-то есть! И все-таки! Я не понимаю, как можно вообще дотрагиваться до чужого! Как! Это выше моего понимания! Я никогда. За всю жизнь не прикоснулась к чужим вещам. Даже не могла подумать об этом! А оказывается – это так просто!
   – Но… Но, Лина… Я очень много пережил за эту ночь. Этот кошмар. Мне до сих пор не вериться. Мне нужно было хоть ненадолго забыться. Я бы просто свихнулся в ожидании тебя.
   – Ты бы свихнулся?! – не унималась я. – Да ты в жизни не свихнешься! Даже, если небо внезапно свалится на твою бестолковую голову. Это я свихнусь, вытаскивая тебя из этой грязи!
   – Вот поэтому я и предлагаю тебе выпить вместе. Ты успокоишься…
   Я оттолкнула его. Приблизилась к окну. Закурила. Мои руки сильно дрожали. Моему возмущению не было предела. И мое возмущение вот-вот готово было обрушиться всей тяжестью на мою же голову. Нет, какая я бестолковая дура. Даник, безусловно, был прав! Для каждого человека, для каждой души есть свое место. И я резко повернулась к Олегу.
   – Послушай, Малыш, тебе нравится в моем доме?
   Он не ожидал такого вопроса. И пожал недоуменно плечами.
   – У тебя красиво. Чисто. Много дорогих вещей. Много цветов. Много книг. Даже есть фортепиано. У меня никогда такого не было. Никогда.
   – Ты не ответил на мой вопрос.
   – Да… В общем… В общем, если честно… Мне почему-то здесь неуютно. Не знаю – почему.
   – А я знаю, – прошипела я. И вцепилась ему в плечи. – А я отлично знаю. Потому что твое место там – в грязных темных подвалах. Среди безумных глаз. Среди пошлых слов. Таких, как ты, я никогда не жалела. Потому что отлично знала, что такие, как ты готовы на все.
   – Я не ожидал от тебя этих слов, Лина, – он сгорбившись, направился к двери. И оглянулся. – Я хочу только, чтобы ты поняла. Я вырос в другом мире, Лина. Совершенно другом. И я в этом не виноват. И это естественно, что в твоем мире мне неуютно.
   И он зябко повел плечами. И открыл дверь.
   – Стой! – приказала я ему. – А я хочу, чтобы понял ты. Хотя не уверена, способен ли ты что-либо вообще понять. Она, твоя мертвая девочка. Красавица и умница. Она родилась среди дорогих вещей. Среди цветов. Она знала музыку и литературу. У нее был прекрасный интеллигентнейший отец. Она не была лишена родительской любви и понимания. Она ни в чем не нуждалась. Но ее тянуло туда… В эти злачные места. И она перечеркнула все прекрасное, что подарила ей судьба. Все, Малыш! Вот и вся логика. Потому что это зависит не от мира, в котором родился. Это зависит от человека. От его воли. От чувства собственного достоинства. Вот почему я никогда не щадила таких, как ты. Никогда…
   Он не нашел ответа. И не мог найти. Он был слишком молод для этого. И слишком дурно воспитан. И я поняла, как легко одержала победу над ним. Но почему-то победителем себя не чувствовала. Но в этом не решалась признаться даже себе.
   – Мне можно уйти? – спросил он тоном побежденного.
   – Иди в свою комнату. И больше не смей пить.
   Он молча прикрыл за собой дверь.
   … Когда зазвонил телефон, я сразу же поняла, с кем буду сейчас разговаривать. Я прикоснулась к трубке. И долго держала на ней свою ладонь. Трубка стала совсем теплой. Но я по-прежнему не решалась ее взять. Я выигрывала время. Но телефон не замолкал. И я отступила.
   – Да… Алло… Я слушаю… – устало выдавила я.
   – Лина…
   Я его видела. Сгорбленного, поникшего, небритого, с синяками под глазами. Он вцепился двумя руками в трубку. Словно боялся, что она выскользнет из его дрожащих рук.
   – Лина…
   – Я слушаю тебя, Филипп.
   – Я его убью, Лина. Сам. Вот этими руками, – и он, наверное, показал трубке свои жилистые руки. Только пожалуй в них еще была сила. – Его еще не нашли, Лина?
   – Его еще не нашли.
   – О, Господи! Как это мучительно – ждать…
   – Его смерть не воскресит твою дочь, Филипп. Это была случайность. Возможно, судьба.
   – Как ты смеешь так говорить, Лина! – закричал он. – Какая, к черту, судьба! Судьба погибнуть в восемнадцать! От руки какого-то негодяя! Жизнь которого не тянет и на копейку! И какая к черту случайность! И что это значит! Что значит случайное преступление, если человек убит! Если уже ничего не поправимо! И ничего нельзя изменить!
   – Филипп… – я старалась говорить спокойно. Но дрожь в голосе выдавала меня. Хотя Филипп вряд ли мог это теперь заметить. – Филипп, пойми же. Ты же юрист. Ты прекрасно знаешь, что есть преднамеренное убийство. Ты умеешь отличать случайную смерть от умышленного преступления. Ведь ее… Твою дочь могла сбить машина. И человек за рулем мог быть невиновен. По твоему он бы тоже был убийцей?
   – Опомнись, Лина! Что ты говоришь! Ты словно обсуждаешь смерть какого-то постороннего человека. Ты словно забыла, что речь идет о моей дочери.
   – А жизнь постороннего человека, по-твоему, ничего не значит? И жизнь постороннего человека по-другому оценивается? Филипп! Ты забыл, что мы представители правосудия! Мы представители правды!
   – Ах, только не надо красивых слов! Мне плевать на правду, когда мой дочь мертва! Слышишь, плевать! Да! Я знаю! Ты ее всегда ненавидела! Всегда! Я знаю. Она всегда мешала тебе! И тебе ничего не понять, Лина! У тебя никогда не было детей!
   Я побледнела. Стиснула зубы. Устало опустилась в кресло. И прикрыла глаза. Он почувствовал свою вину. И я видела, как его глубокие глаза просят у меня прощения. Я простила его. У меня никогда не было детей. Поэтому я потерять их никогда не могла.
   – Мне так плохо, Лина. Только ты… Только ты… Только ты у меня осталась. Такая пустота. Словно я умер вместе со своей дочерью. Лучше бы это было так. Я мертвый, Лина. И только ты еще как-то связываешь меня с жизнью.
   На секунду мое сердце дрогнуло. И я отчетливо услышала его оглушительный стук. Да! Так захотелось мне крикнуть. Да, Филипп! Да, да, да! И утонуть в его сильных объятиях. Раз и навсегда покончив с этим безумием. С этой несвойственной мне мечтой. И забыть, стереть из своей памяти кошмары минувшей ночи. Да, Филипп! Да! Да! Да!
   В дверях показалась лохматая голова. И парень шмыгнул перебитым носом.
   – Лина, – шепнул он. – А можно я почитаю твои книжки? Их так много…
   Я улыбнулась. Я облегченно вздохнула. Я приложила указательный палец к губам.
   Трубка отчаянно кричала. Надрывалась. Но я уже плохо слышала голос Филиппа.
   – Лина, Лина, Лина. Вернись ко мне, Лина. Только ты у меня осталась. Кругом такая пустота. Вернись, Лина. Я же знаю, я чувствую, ты меня любишь, Лина…
   Я очнулась. Встряхнула растрепанными волосами.
   – Нет, Филипп, – тихо, но твердо ответила я. – Все у тебя наладится. Поверь. Только найди мужество пережить. Ты сильный, Филипп. Ты переживешь.
   Я аккуратно положила трубку. И отключила телефон. Все. Меня уже ничто не связывало с внешним миром. Все. Дороги назад не было. И я уже нисколечко не жалела о дороге назад.
   Он стоял, прижимая к груди мой дурацкий детектив.
   – Очень занимательная книжка, – улыбнулся Олег. – Ты ее уже дочитала? Оказывается, там преступник влюбляется в свою жертву. Но это все сказки! Так быть не может. Такие разные люди никогда не могут влюбиться друг в друга. У каждого свое место в жизни. Правда, Лина? – он испытывающе заглянул вглубь моих глаз.
   Я пожала плечами.
   – Думаю, у тебя это единственно правильная мысль за последнее время. Но в любом случае, тебе незачем читать эти простенькие истории. Какими занимательными бы они ни были.
   – Но ты же читаешь.
   – Я этого заслужила, Малыш. Я за свою жизнь начиталась столько серьезной литературы, что теперь мой мозг имеет право на отдых. Тебе же не стоит начинать с этих книжек. Иначе ты ничего не сможешь больше читать. В искусстве, литературе обратное направление. Нужно постигать их не от простого к сложному. А очень даже наоборот. Только тогда ты постигнешь мир красоты по-настоящему. Уж мне-то поверь…
   – Но у тебя столько книжек, Лина. И что? Ты их все прочитала? Все – все?
   – Все – все, – солгала я, решив, что слишком долго объяснять. Что мою библиотеку не прочитать и за всю жизнь.
   – Неужели все – все? – не унимался он.
   – Все – все, Малыш.
   – Ну и ну! – восхищенно протянул он.
   – Что же тебе мешало?
   Он рассмеялся. И прошелся по комнате.
   – У меня, к сожалению, не было такой учительницы, как ты, Лина.
   – Чем же ты занимался целыми днями, Малыш?
   Он запнулся. Смутился. Даже, по-моему, слегка покраснел.
   – Ну, в общем… Мы играли на гитаре…
   Вдруг его кошачьи глаза радостно заблестели.
   – Лина, ты знаешь, я здорово умею играть на гитаре! Любую мелодию смогу подобрать! И голос у меня неплохой…
   – И это все? – с нескрываемой иронией поинтересовалась я. Меньше всего в жизни меня интересовала игра подвальных мальчишек на гитаре.
   – Ну… Но… Но у меня много друзей! – наконец выпалил он. – Они стоят любых книжек! Вот у тебя есть друзья, Лина?
   Друзей у меня не было. Он, мой Малыш, попал в точку. Разве что Даник. И то – скорее товарищ, соратник, нежели друг. Но я никогда и не рвалась к так называемой дружбе. Япросто не верила в ее надежность. Я просто знала, что друг, как и возлюбленный, может быть единственным в жизни. И его можно просто не встретить. Может просто не повезти. А остальное – это всего лишь разочарования. Разбитые надежды. Просто ошибки. А ошибаться я не любила.
   – И у тебя нет друзей, Малыш. Уж мне-то поверь. Хочешь, я тебе сейчас расскажу, что вас связывает?
   Он резко вздрогнул.
   – Не надо, Лина.
   – Вот видишь.
   – Но ведь и ты можешь ошибаться. Ты же не знаешь моих друзей. Может быть, ты тоже что-то не понимаешь…