Сазанович Елена Ивановна. «Я слушаю, Лина…»

   – Более того… Ты мне должен помочь.
   – Помочь?! – удивленно воскликнул он. И его рыжие глазки радостно заблестели. Впервые в жизни к нему. Пропащему бродяге и вору. Обращался за помощью знаменитый сыщик. Маленькое доверие с моей стороны мгновенно преобразило Хорька. Он даже похорошел. И было видно. Что теперь он готов ринуться в огонь и воду. Из моего злейшего врага он на глазах превращался в преданного друга.
   Я шла на большой риск, обращаясь к Хорьку за помощью. Но в любом случае я оставляла место для отступления. Даже если мой план прогорит, Хорьку никто все равно не поверит. Хотя теперь я уже сомневалась, что он вообще меня выдаст. Но даже если это случится, я всегда смогу объяснить свои действия желанием выслужиться. В конце-концов, быстрее поверят моему тщеславию и карьеризму. Чем этой невероятной истории любви преступника и следователя. Которая кажется очень надуманной.
   – Я согласен, – кивнул Хорек, внимательно меня выслушав. – Но… Но скажите… А вам что за интерес в этом деле? Вдруг все не так, как вы говорите?
   – Считай, что твоя подружка Тоня, была права. Обвинив меня в желании выслужиться. Мне нужно закрыть дело. Мне нужно, чтобы я нашел правильное решение. И никто другой. Во-первых, успокоится прокурор. И станет относиться ко мне еще лучше. Во-вторых, меня повысят по службе. Для меня это важно.
   – И в третьих, Лиманова оставят в покое. Для меня важно только это. Очень я сомневаюсь в его смерти.
   Я как можно равнодушнее пожала плечами.
   – Меньше всего в жизни меня волнует судьба твоего дружка. А сомнения оставь при себе.
   – В любом случае, спасибо…
   И впервые в маленьких глазках Хорька я увидела подобие света. Черт побери! Оказывается и он еще не конченый человек!
   Я кивнула ему на прощанье. И остановившись в дверях, оглянулась.
   – Да, кстати. Нет нужды больше следить за моим домом. Думаю теперь ты убедился, что Лиманов не там.
   – Не волнуйтесь. И запомните, я всегда буду молчать. Не ради вас. Ради него…
   Я тоже решила молчать о своем сегодняшнем вечернем визите к Хорьку. Мне не хотелось, чтобы Олег узнал. Что я все-таки решилась на такой подлый поступок – подставить другого. Мне так же не хотелось заводить разговор о его лжи. О том, что он далеко не случайно оказался возле моего дома в вечер убийства. Я боялась этого разговора. Я боялась правды. Вдруг правда окажется не такой. Какой мне бы хотелось ее услышать. Вдруг Малыш не станет оправдываться и убеждать меня. Что все не так. Что это было поначалу, а потом он действительно полюбил. Я бы это не вынесла. Мне хотелось любить гораздо больше. Чем испытывать любовь на себе. И я не хотела терять эту любовь. И поэтому решила молчать.
   Этой же ночью я надела дождевик. Натянула капюшон на лицо. Кожаные перчатки на руки. Собрала в узел необходимые вещи. И остановилась в дверях.
   – Я скоро вернусь, Малыш.
   Он душил меня в своих объятиях. Засыпал горячими поцелуями. И так не хотел отпускать. Я была счастлива. Я уже верила. Что в мире действительно есть все для счастье. И какое имеет значение. Если правда может оказаться другой. Главное – я счастлива. И эти мысли придавали мне силы и уверенность в победе…
 
   Следующим утром я отдала распоряжение прочесать бухту. Этим же утром я молилась на солнце. Я благодарила его. Что оно так кстати засветило в январе.
   … И этим же утром я уверенным шагом вошла в свой кабинет. Даник снова восседал на моем месте. И оно как никогда было ему к лицу. И впервые за долгие годы нашей совместной работы я с нескрываемым раздражением согнала его со своего места. Достала сигарету. Даник подчеркнуто услужливо щелкнул зажигалкой.
   – М-да, старик, – неопределенно протянул он. – Ты, как всегда, оказалась права.
   И он внимательно на меня посмотрел.
   Я придала своим глазам наиболее естественное удивление. И сама поразилась своему спокойствию. Правильно говорят: главное – это переступить черту. Свою черту я уже давно переступила. За последнее время я научилась здорово лгать. Заметные успехи для человека, который никогда этого раньше не делал.
   – Неужели нашли? – и я тут же махнула рукой. – Впрочем, тут удивляться нечему. Моя интуиция меня еще никогда не подводила.
   Даник, как кот, прыгнул на стол. И приблизил свое лицо к моему.
   – Нашли его вещи. Вещи уже опознаны.
   Я достойно выдержала взгляд Даника.
   – Что ты так разволновался, Дан? Если вещи нашли – вполне вероятно, скоро найдут и тело.
   – Но, как ты… как ты это узнала?
   – Не к одному тебе поступают анонимные звонки.
   – Ты же недавно учила им не доверять, – скептически усмехнулся Даник.
   – И одновременно училась у тебя, – с не меньшей издевкой ответила я. – Нужно перепроверить любой факт. Даже анонимный. Вот я и перепроверила. К тому же у меня есть показания его дружка. Которые вполне совпадают с анонимным звонком. Доброжелатель заявил, что видел этого парня возле бухты. И подробно описал это место. А Хорек – дружок Лиманова, мне рассказал, что встретил его после убийства. Он бежал по направлению к морю. И на вопрос, куда тот направляется. Он ответил, что теперь ему некуда бежать. Кроме как к морю. Только там он навсегда может скрыться.
   – М-да… – протянул Даник. – Какой-то анонимщик. Какой-то сомнительный дружок Хорек. Конечно, все совпадает…
   – В нашем деле, Даник, к сожалению, свидетелями оказываются не всегда добропорядочные граждане. Но не нам выбирать свидетелей. Для нас важное, чтобы они были.
   – Но, Лина? Это абсурд! Почему, скажи, нельзя было утонуть в одежде! Почему в январе нужно раздеваться почти догола!
   – Да потому же, черт побери? – не выдержала я. – Я тоже долго думала над этим. Не считай меня полной идиоткой! И я не ожидала, что ты так быстро забыл наше прошлое дело! Что ты так быстро забыл, что говорил эксперт-психолог! Помнишь. Когда утонула та девочка. Типичное самоубийство. Это инстинкт утопленника, Даник. Типичный инстинкт! От страха, от безнадежности, от нервов. Если хочешь! Они уже не понимают. Лето сейчас или зима. Их память зафиксировала лишь одно: чтобы войти в воду, нужно раздеться! Вот ты бы, Даник, о чем думал, прежде, чем покончить с собой, – с нескрываемым удовольствием произнесла я.
   – Я плохой пример для тебя, Лина. Я бы дождался лета.
   Я усмехнулась.
   – Впрочем, Лина, я ждал от тебя этого монолога о девочке-самоубийце. Но не слишком уж явное совпадение!? В одном малюсеньком городке два сумасшедших самоубийцы. А, может, они моржи? А, Лина?
   – Ты прекрасная ищейка, Даник. Но тебе не хватает смекалки. То самоубийство потрясло весь город. О нем трубили на телевидении и во всех газетах. Все подробненько изложили. Каждый подросток знал о нем самые мельчайшие подробности. Именно поэтому оно так быстро могло повториться.
   – Допустим логично. Но, Лина… Я разговаривал с его матерью, друзьями. Парень абсолютно не был склонен к самоубийству. Абсолютно!
   – Ты так много узнал, Данилов, – с явной иронией ответила я. И это уже была не похвала моему бесценному работничку.
   – Еще бы! – Даник щелкнул пальцами. И заносился по комнате. – Абсолютно легкомысленен. Отношение к жизни – плевое. Ни одна неудача не загоняла его в тупик! А они у него были, Лина!
   – Что ты говоришь? – что ж, мне было любопытно узнать про Малыша новые сведения.
   – Его турнули из бокса. В общем, совершенно несправедливо. Просто заслуженно съездил тренеру по шее. Он фактически был изгнан из семьи, из новой семьи. Которую проворно организовала его мать. Он оказался на улице, Лина! Ни мести, ни отчаяния, ни просто элементарного раздражения! А тут… Я уверен, что он из тех людей, кто не пойдет топиться. Зимой. Тем более в голом виде, – Даник победоносно улыбнулся. – Он из тех, кто пойдет доказывать свою невиновность. Он большой любитель играть ва-банк, Лина.
   Я про себя усмехнулась. А мне он казался таким беспомощным. Таким беззащитным. И совсем не игроком. Но что может знать о Малыше этот пройдоха Даник. Конечно. К сожалению, оказалось, что к проныроливости моего подчиненного можно еще приплюсовать и талант психолога. Ну, конечно, Малыш никогда бы не наложил на себя руки. Об этом не может быть даже речи. Эта ищейка права. Но сейчас, сию минуту. Мне нужно во что бы то ни стало доказать этому пронырливому психологу обратное. Так, Лина. Ты начитанна. Красноречива. Что ж. Пришло время доказать свои актерские способности. Не беспокойся, мой пронырливый сыщик. Я их тебе докажу. В конце-концов, в отличии от тебя, я обладаю главным преимуществом. Я – женщина. И еще не родился на свете парень. Которого не могла бы обвести вокруг пальца женщина.
   Я закурила. Прошлась по кабинету. Резко остановилась.
   – Ты хороший психолог, Даник. Но твоя психология, согласись, слишком поверхностна. Поэтому я легко разобью ее в пух и прах. Слушай же! Именно такие люди, как… – я запнулась, чуть было не произнеся Малыш, – как этот Лиманов. Флегматики, пофигисты и игроки одновременно… Именно они и способны на самоубийство. Почему? Это так просто. Кто постоянно стоит на краю пропасти с мыслью туда броситься – никогда этого не сделает. Он в конце концов привыкает к этому. Так и простоит на краю до конца жизни. А кто… Кто даже и не думал о пропасти. И не заглядывал туда. А проходил мимо, насвистывая «Собачий вальс», в один день может оборвать свою жизнь. Кто думает о смерти, тот боится ее. Даже если желает. Кто живет, не задумываясь о ней. Именно тот и способен на этот страшный и непоправимый шаг!
   Понимаешь, Даник! Только недумающие, легкомысленные люди и способны на это. Такие люди и рискуют легко. И идут под пулю легко. Они не думают, Даник! Твой Лиманов легко пережил уход из бокса, легко принял улицу. Да, это видели все. Это все понимали. Но никто не мог знать, что накапливало его сердце. Помимо его воли и ума. И последней каплей в этом потоке стало убийство. Случайное, нелепое убийство его девушки. Нет, Дан. Не просто девушки. А дочери прокурора! Главного прокурора города! Человека, который смерть своей дочери никогда не простит. Даже если она и случайна. Что ж. Вот он – тупик. Дороги домой нет. Потому что нет дома. Есть одна дорога. Куда глядят глаза. А в нашем городке глаза глядят только на море. Он увидел его. Море. Свободное, бесконечное и незлое. Оно манило его к себе. Как дом, которого у него никогда не было. И он шагнул туда, я уверена. Так и не задумавшись о смерти. О холоде, который она несет с собой. Он шагнул в море, зная, что оно теплое. Зная, что над его головой – южное солнце. Зная, что бесконечность – единственный выход из тупика. В который его безжалостно загнала судьба…
   На этом я закончила свой трагичный монолог. И глубоко затянулась сигаретой. Что ж. Вышло недурно. В меру сентиментально. В меру правдоподобно. Я искоса взглянула на Даника.
   Он сидел нахмурившись. И, не отрываясь, смотрел на меня. Потом неприязненно передернул плечом.
   – И все-таки… В такой холод… Не проще бы отравиться?
   – Проще, Даник. Но тебе в голову не приходила мысль, что человек, рожденный у моря. Лучшей смерти себе желать не может?
   – Не приходила, Лина, – и Даник постучал по своему лбу. – Я вообще никакой смерти себе не желаю. Я хочу жить вечно… Но в общем, все это звучит убедительно. Я отдаю тебе должное, старуха.
   В его глазах промелькнул насмешливый огонек. Едва заметный. Но я успела его заметить.
   – Ты, наверно, умеешь хорошо писать, Лина. Не подумываешь о смене профессии?
   – Нет, Дан. Я только и умею, что хорошо сажать. И моя профессия меня вполне устраивает. В ней сюжетов навалом. И ничего не нужно придумывать из головы.
   Я направилась к выходу.
   – Лина, – окликнул меня Даник, – но зачем тебе нужна именно такая версия?
   Я поджала губы. И ответила, не оборачиваясь.
   – А зачем тебе нужна другая, Дан?
   – Я хочу найти истину.
   Я резко обернулась.
   – Ты ее сможешь найти, Данилов. Но защитить не сумеешь. Да и не захочешь. Все на стороне прокурора. Тебе же раз плюнуть – засадить невинного человека. Так в чем твоя истина, Дан?
   – Лина… Я всегда тебя считал… Ну, в общем, если хочешь, и считаю тебя своим товарищем. И скажу тебе прямо. Я еще сомневался… Что ты можешь опуститься до такой мелкой мести. Но теперь… Я убежден, что тобой движет исключительно злоба. Желание наказать человека, которого ты когда-то любила. Это так низко, Лина.
   Из моего рта вот-вот должны были вылететь гневные слова. Но я вдруг передумала попусту разбрасываться фразами. И, прикрыв за собой дверь, вопрос о моей чести решила оставить открытым. В конце-концов, эта версия в данной ситуации для меня становилось выгодной. Хотя и не очень лестной. Иначе трудно было бы объяснить, с какой целью я вдруг на себя взвалила миссию адвоката.
   – Лина! Лина! – окликнули меня на улице.
   Я оглянулась. И заметила машину Филиппа. Он махал мне рукой. Подзывая к себе.
   Я уселась на заднее сиденье.
   – К тебе? – спросил он.
   – Нет, Филипп. У меня еще уйма дел.
   Он оглянулся. Он не поверил.
   Боже! Как он постарел. Серое, совсем землистое лицо. Исполосанное вдоль и поперек морщинами. И волосы – почти все-все седые. И его дорогой великолепный костюм тоже выглядел совсем постаревшим. И я пожалела Филиппа. Я искренне, честно пыталась вызвать в своей душе еще какие-либо чувства к этому человеку. Я мысленно пробегала по своему прошлому. Я мысленно пыталась восстановить его прикосновения. Теплоту его губ. Силу рук. Но кроме чувства жалости я уже ничего не испытывала.
   – Лина, у тебя кто-то появился? – наконец выдавил он.
   Ох уж этот трепач Даник!
   – У тебя прекрасные осведомители, Филипп.
   Он едва прикоснулся к моей ладони.
   – Тут осведомители совсем необязательны. Ты помолодела лет на десять.
   – Просто я свой костюм, Филипп, поменяла на джинсы.
   – Может быть, может быть, – неопределенно протянул он. И взъерошил свои поседевшие густые волосы.
   – Лина, неужели это правда? Неужели он утонул? И как ты… Как ты смогла это вычислить, Лина.
   – Во-первых, был анонимный звонок, Филипп. Его видели у моря. Во-вторых, есть свидетель. А это уже серьезно. Свидетель, которому он сказал, куда и зачем направляется. А в-третьих… В-третьих, я, пожалуй, вычислила бы это и без свидетелей. Для того. Кто живет у моря. Это не составляет большого труда. Все грехи, все пороки. Все счастье и все удачи – все происходит у моря. Он не был виновен, Филипп. Но отлично понимал, что ему грозит. В общем, он был окончательно загнан в тупик. К тому же… Вдруг он не столько переживал за свою шкуру. А за смерть близкого человека. За необратимую потерю, в которой был сам и повинен. Это не каждый сможет пережить, Филипп. Вдруг он искренне, по-настоящему любил твою дочь? – наугад ляпнула я.
   – Да, Лина.
   У меня перехватило дыхание. И я невольно схватилась за горло.
   – Что – да, Филипп?
   – Любил. Искренне. По-настоящему. Я помню его. Он бывал в нашем доме. Я часто задумывался, что в нем могла найти моя дочь. Ты знаешь, он был какой-то… Ну, никакой. Расплывчатый, серый. Вроде бы и незаконченный подвальный подонок, в которого гораздо проще могла влюбиться такая романтическая девочка. С ее еще юношеским представлением о героях, которые в этом возрасте не обязательно должны быть положительными. Просто они должны быть способны на поступок.
   Этот же был не из таких. Он был вообще ни на что неспособен. Он не был и интеллектуалом, который тоже вполне имел бы шанс на любовь. Он был всего лишь… Ну, какой-то бесцветный, что ли… Знаешь, несмотря на то, что я видел его не так уж и редко. Я так и не запомнил толком его лица. А лицо о многом говорит, Лина. Незапоминающиеся лица – это тоже показатель. Показатель никчемности. Если бы ты видела этого парня, ты бы меня поняла. Это был нулевой вариант. Как можно полюбить нуль, пустое место?
   – Ты странно судишь о любви, Филипп.
   – Да. Может быть. Я уже ничего не понимаю. Лина. Я отказываюсь понимать. Знаешь. Когда я пытался отговорить свою дочь от связи с этим парнем. Приводил веские аргументы… Она мне ответила так же, как и ты: «Что ты можешь знать о любви, отец. Обычность, серость – это тоже отличительный знак человека. И это непохожесть на вас. Тех, кто всегда так кичится своим характером, своей незаурядностью. Я предпочитаю других. На вас непохожих. И это значит, что я полюбила уже не пустое место».
   Вот так, Лина. Это были ее слова. А я-то думал, что про любовь знаю все. Я знал, что очень люблю тебя, Лина. Я знал, что ты достойна любви.
   – А если бы была не достойна? Филипп? – я невесело усмехнулась. – Ты словно и в любви чины присуждаешь. Какое ты мне звание присудил в любви, Филипп? Маршала? Генерала? А если бы твой безупречный маршал или генерал совершил подлость? Аморальный поступок? Ты бы тотчас разлюбил? Так что же это за любовь такая, Филипп?
   – Но я отлично знаю, что ты не способна на подлость, Лина. Вот поэтому и уверен в своей любви. И дочь свою я тоже любил. В ней было много неправильного. Сумасбродного. Но я всегда знал. Что это по-настоящему чистый и прекрасный человек. И поэтому… Мне кажется… Если бы этот парень был в моих руках, мне стало бы легче. Моя девочка была бы отомщена. Я помогал многим, Лина. Я столько раз пачкался в грязи, выискивая эту преступную мразь… И вот… Как оказалось, совсем бессилен помочь себе.
   – Считай, что возмездие свершилось. Если тебе станет легче от незаслуженного возмездия, Филипп. Но это будет всего лишь возмездие. Но не правда. И далеко не справедливость. Но я тоже… Я тоже полюбила тебя. Филипп… За честность, порядочность…
   – Не надо! – закричал Филипп. И закрыл лицо своими широкими ладонями. – Лина, как ты не понимаешь… Речь идет не о постороннем человеке. Не просто о пострадавшем с улицы. Речь идет о моей дочери. И здесь слова о чести и честности неуместны.
   – А я думала, такие слова уместны всегда. И как ты… Как ты смеешь делить людей. А если бы речь шла о человеке с улицы! Что тогда! Плевать – и дело закрыто! Мы выбрали эту работу, Филипп сознательно. Зная, что это работа с людьми. Зная, что люди должны нам доверять. Иначе все. Абсолютно все теряет смысл. Иначе вообще не стоит употреблять в обществе такое слово, как правосудие. Твоя дочь погибла, Филипп. Твою дочь не вернуть. Ты же в отместку хочешь унистожить человека, который фактически в этом не виновен.
   Ты подумай и о себе, Филипп. Ты становишься похожим на этих подонков. Сам хочешь загубить еще одну неповинную жизнь. И как ты сможешь после этого спокойно спать? И неужели твоя совесть будет чиста? Нет, Филипп. Я, думаю, твоя дочь не простила бы тебе этот поступок. Она любила этого парня. И она любила тебя. И всегда верила в твою порядочность. И если такие, как ты, отступают… То как дальше жить? И кому после этого верить?..
   – Не надо, Лиина, – прохрипел Филипп. – Тебе легко говорить красивые фразы. Потому что тебя это не касается. И тебе этого не понять. У тебя нет… – и он запнулся. И виновато опустил голову.
   – Возмездие свершилось, Филипп. И без твоей. И без моей помощи. Дело можно считать закрытым, – сухо ответила я.
   – Твой подчиненный… Даникилов… Так не считает, – и Филипп внимательно на меня посмотрел.
   И в это мгновенье. Под пристальным взглядом Филиппа. Я вдруг поняла, что совершаю ошибку. Что мое поведение бессмысленно и просто глупо. Что я ошибаюсь на каждом шагу. И коль выбрала для себя путь – нужно идти на все, чтобы не разбить себе на этом пути голову.
   Я обняла Филиппа за шею. И положила голову на его плечо.
   – Сколько раз в жизни мы с тобой ссорились, Филипп. И сколько раз тут же мирились. И опять ты, Филипп. Просто не верится. Опять ты. Неужели… Неужели это выше моих сил. Боже! Сколько раз я уходила от тебя. И сколько раз кляла себя за малодушие, что вернулась. Опять эти руки… Сильные руки сильного человека. Знаешь, когда мы с тобой познакомились… Я вдруг поняла, что это больше, чем любовь. Это – уверенность. В завтрашнем дне. В сегодняшнем. Даже во вчерашнем. Я стала спокойней жить. Потому что знала, со мной человек. С которым ничего не стоит бояться.
   Филипп сжал мои руки. Они были безжизненны. Холодны. Но он уже ничего не чувствовал. Его глаза благодарно заблестели. И мне показалось, что морщины разгладились на его лице. И его волосы вновь обрели свой природный цвет.
   – И я думал о том же, Лина. Со мной человек, с которым ничего не нужно бояться. Человек, с которым я смогу пережить любую боль. Мне больно, Лина… И, если бы не ты…
   – Не надо, Филипп, – я вновь откинулась на спинку сиденья. – Пойми меня, пока мы не имеем на это права. Она так не хотела, чтобы мы были вместе. Но я тебе помогу… Мы вместе переживем эту боль. И я сделаю все. Что в моих силах…
   Филипп вновь поник. Поседел. И его лицо вновь покрыла сеть глубоких морщин.
   – Да, Лина. Но главное… Главное – ты вновь подарила мне жизнь. Главное, что ты любишь меня. И уже нет той пустоты, в которой я жил последние дни. Уже есть ты… И сегодня я еще понял, насколько ты благородна.
   Это было выше моих сил. Я себя ненавидела. Презирала. Но понимала. Что эту роль придется выдержать. Чтобы победить.
   – Я пойду, Филипп.
   – Спасибо тебе, Лина.
   Он вновь взял мою руку. И едва прикоснулся к ней губами.
   Я открыла дверцу машины и тут, словно что-то вспомнив, оглянулась.
   – Да. Ты что-то упомянул насчет Даникика? Он прекрасный работник. Ловкий. Настырный. Но уж слишком честолюбив. Его давняя мечта – быть на моем месте. К тому же он был всегда по уши влюблен в меня. И не может смириться, что любимая женщина выше его и он у нее в подчинении. Поэтому он все время что-то пытается доказать в противовес мне. Но мне его искренне жаль…
   Филипп удивился. И недовольно поморщился. Эта новость не привела его в восторг.
   Я наклонилась к нему и зашептала. Словив себя на мысли. Что это напоминает змеиное шипенье.
   – Надо пережить эту трагедию, Филипп. И возмездием ты ничего не добьешься. Только примешь на себя лишние страдания, лишний грех. Нужно пережить, Филипп. Люди многое переживают. Особенно, когда рядом есть человек. На которого ты всегда можешь положиться. Я помогу тебе, Филипп. Положись на меня…
   Совсем скоро я узнала, что дело о гибели дочери главного прокурора города закрыто в связи с самоубийством преступника.
 
   – Ха-ха-ха, ха-ха-ха, – Малыш хохотал заразительно, смешно. Сморщив нос и болтая длинными ногами.
   Совсем ребенок. С грустью подумала я. И совсем не похож на моего любовника. Он так не хотел взрослеть. Он оставил за мной это право.
   – Малыш, – я дотронулась до его плеча.
   – Ха-ха-ха, – не переставал заливаться он. И отшвырнул книжку в сторону. – Ну и умницы же эти Ильф и Петров.
   – Малыш, – я тормошила его за плечи, – ну послушай, Малыш.
   Слушать он ничего не хотел. Он боялся любых слов. Которые в один миг способны разрушить его настроение.
   – Ха-ха-ха! Представляешь, Лина, она ему сказала… А он…
   – Малыш, ну перестань же! Я нисколечко не сомневаюсь в способностях Ильфа и Петрова. Но…
   – А какой язык, Лина! Клянусь всеми богами, я бы сумел не хуже.
   Я присела возле него на корточки. И заглянула в глаза.
   – Зачем ты мне лгал, Малыш?
   Он тут же помрачнел. Сдвинул брови. Насупился. Словно ребенок. У которого противные и скучные взрослые отобрали игрушку.
   – Я не понимаю, Лина, – он оттягивал время. Он так хотел, чтобы время работало на него. И защитило от очередных проблем. Которые принесли опять же эти скучные взрослые.
   – Ты ее любил, Малыш? Ну же! Отвечай! – сквозь зубы процедила я. И стала лихорадочно трясти его за плечи.
   Он продолжал молчать. Что окончательно вывело меня из терпения. Его молчание я расценивала не в свою пользу.
   – Отвечай же! Зачем ты мне лгал! Ну, конечно же, – я скривилась. – Ну, конечно же. Она была такой юной. И само солнце завидовало ее золотистым волосам. А я… Одинокая. Несчастная женщина. Живущая на окраине города. К которой запросто можно применить теорию Фрейда. К которой запросто можно отправиться за любовью ради спасения своей шкуры. Ты – трус! Ты – просто трус! Может быть, тебе было даже противно заводить интрижку с тетенькой. Но своя шкура дороже! Так?! И ты все вытерпел. Все рассчитал. Поздравляю, тебе это удалось. Фрейд победил! Эта одинокая незамужняя тетенька по уши влюбилась в тебя. И рискуя головой. Принялась вытаскивать из грязи.
   Он поднял на меня глаза. Совсем взрослый. Откровенно презрительный взгляд.
   Я отшатнулась.
   – Тебя тоже можно поздравить, Лина. Ты умеешь держать слово. Ты прямиком отправилась к Хорьку. Так? Ты обещала мене… Но ты отправилась. Лучше бы я тогда ушел. Но я тебе поверил…
   – Молчать! Только не тебе судить меня! Только не тебе! И не пытайся меня хоть в чем-то уличить! Ты… Который все рассчитал, продумал. Ты. Который мне признавался в любви. Не любя. И только думая о спасении. Ты просто насмеялся надо мной! Унизил перед всеми! Ну, конечно! Конечно! Боже! Какая я была дура! Самоуверенная идеалистка. Ну, конечно. Ты просто воспользовался. Моей любовью воспользовался, моим положением.
   – Лина… Прошу, выслушай…
   – Не смей оправдываться! Оправдываются те, кому верят. Я не верю ни одному твоему слову! И что ты можешь сказать! Что не знал меня раньше? Что случайно оказался возле моего дома? И первой встречной женщине поведал свою историю убийства? Просто эта тетенька на твое счастье оказалась следователем! Так? Сколько сразу счастливых случайностей! Нет, парень. Это был запланированный ход. И тем он страшнее. Ты убил одну девушку. Которую, кстати, любил. Хотя убеждал, что это всего лишь юношеское увлечение. Ты убил ее. И в тот же миг побежал за спасением к другой. Это страшно. Это чудовищно. И этому нет оправдания.