Страница:
– Нет, Лина. Я не скажу, что не знал, кто ты. И не скажу, что не знал этот дом. Но…
Я не выдержала. Я закричала.
– Подонок! Грязный подвальный подонок!
Я размахнулась. И со всей силы ударила его по плечу. Он перехватил мою руку. И заломил ее за спину. И толкнул меня на кровать. Я машинально закрыла лицо руками. Он низко склонился надо мной. С перекошенным от отчаяния лицом. И прошептал.
– И чтобы никогда. Никогда ты не смела так со мной разговаривать! Да, я знал, кто ты. Когда я впервые тебя увидел… Это была встреча не из лучших. Ты наверняка даже не запомнила меня. Кто я такой. Чтобы запоминать мое лицо. Но твое лицо… Я запомнил, Лина. Ты тогда тоже злилась. Ты нас тогда ненавидела. Особенно Нину. И ты всем не понравилась, абсолютно всем. Кроме меня. Не знаю почему, но я тогда подумал. Что передо мной отчаявшийся, но очень справедливый человек. Потому Нина про тебя говорила. Кстати, только хорошее.
Потом… Когда все это произошло. Хорек вдруг вспомнил этого дурацкого Фрейда. Да плевать я на него хотел! Я никогда не верил таким книжкам. Психику человека невозможно разложить по полочкам. Возможно, этот Фрейд писал только про себя. Но я никакого отношения к нему не имею! У меня своя жизнь! И своя голова на плечах! И, когда Хорек упомянул об этом, я не придал значения этой теории. Я просто вспомнил тебя. Пойми. В каком положении я тогда был. Я плохо соображал! Я хотел бежать в милицию. Но подумал. Что лучше всего, если первый допрос будет вне этих ужасных стен. Я хотел, чтобы меня выслушал просто человек. Который мне бы поверил. И кроме тебя у меня никого не было.
И я уже не думал о риске. Я просто вспомнил твое лицо. И мне плевать было, сразу бы ты отправила меня за решетку. Или позднее. Главное – мне нужен был человек. Которому я бы мог поведать всю свою боль. И я побежал к тебе, Лина. Не ради спасения своей шкуры. И уж, конечно, не за любовью. Мне бы такое и в голову не пришло. Ты настолько лучше меня, выше. Что я до сих пор не верю. Что ты можешь меня полюбить…
Я побежал к тебе, Лина. Потому что мне не к кому было бежать. И ты говоришь о расчетливом, продуманном плане. Это же абсурд! Как расчетливый преступник мог решиться пробежать к главному следователю за помощью. Нет, Лина. Что угодно. Пусть – безумие. Пусть – бред. Но только не холодный расчет. Если бы в ту минуту я хотя бы чуть-чуть здраво соображал. Я бы просто сбежал. Сбежал, куда глаза глядят. Но только не в лапы правосудия. И прошу тебя… Пока мы здесь. Не надо со мной так разговаривать. Я думаю, допросы еще все впереди. И ты еще сможешь приказывать. Но только не здесь. Здесь я еще не твой последственный.
Я оторвала руки от лица. Мое лицо было мокро от слез.
– Ты никогда им не будешь, Малыш. Никогда.
Я обвила его шею руками. И уткнулась носом в его крепкую грудь. И впервые почувствовала. Что я у него в подчинении. И от этой мысли мне стало неожиданно легко. И неожиданно спокойно. Мне так надоело командовать. Мне так надоело обвинять. Мне так хотелось послать ко всем чертям свою правильную профессию.
– Знаешь, Малыш. Ты оказался прав. Конченных людей не бывает. Даже такой, как Хорек, имеет шанс на исправление. Главное, чтобы этот шанс не упустить.
Малыш улыбнулся.
– Я всегда знал, что ты не способна на подлость.
И я вдруг вспомнила Филиппа. Который считал, что любовь – для достойных.
– Скажи, Малыш. А если бы я все же совершила подлость. Что тогда? Ты бы меня разлюбил?
– А разве любовь выбирает? Я бы обиделся. Может быть, расстался с тобой. Но разлюбил… Если бы это зависело от нас. Это была бы уже не любовь. А просто выбор партнера. По своему положению. Уму. Достоинствам. Так что, Лина… И зачем ты спрашиваешь такое? Ты же меня не разлюбила. Хотя и узнала сегодня обо мне не самые лучшие вещи. Но ты мне поверила. Потому что хотела этого. И я хочу тебе верить. Вот и вся такая любовь.
– Мне такая любовь нравится, – я еще крепче прижалась к Малышу.
Он гладил мои разбросанные по постели волосы. Вдыхал их запах. И шептал.
– Какие красивые у тебя волосы, Лина… А запах… А запах почему-то замерзших лимонов.
В этот день наша любовь прошла еще одно испытание. В этот день я поняла. Что Малыш влюблен впервые. Я поняла, что Малыш умеет любить. Хотя никто его этому не учил. Но разве можно этому научить…
Даник нагрянул внезапно. Как всегда – с шумом. Мокрым снегом. Оставляя вызывающие огромные следы на моем чистом полу.
– Привет, старуха, – и он, не раздеваясь, упал в кресло.
Я видела, что ему плохо. И я знала, что по моей вине. И чтобы как-то сгладить ее. Я достала бутылку коньяка и две рюмки. Даник молча выпил. И его глаза заблестели.
– Тебя можно поздравить, старик.
Я пожала плечами.
– Дело закрыто. Все довольны. Теперь прокурор успокоится. И можно будет продолжать свое благородное дело с чистой совестью. За это грех не выпить. За доблестную победу. Ты всегда умеешь угадывать ситуацию.
Даник ухмыльнулся. И сам себе налил коньяк. Мне эти шуточки, направленные в мой адрес, пришлись не по вкусу.
– С этим можно поздравить и тебя, Даник.
– А мне казалось, что мы когда-то здорово уживались, старик. Помнишь, мы с первого раза понравились друг другу. Я даже сам удивился. Люди притираются друг к другу годами… У нас же был другой случай. У нас сразу же возникло обоюдное доверие. Знаешь, у меня же был в начале выбор. Ну, с кем работать. Я захотел только с тобой. Знаешь почему? Потому что ты – женщина. Я знал, что у женщин обостренное чувство справедливости. Они редко подставляют. Они умеют плакать. Они умеют жертвовать. Я это очень ценю в людях. Ты вспомни, Лина. Мы ни разу не предали друг друга.
– Так оно и было, Даник.
Даник махнул рукой.
– Послушай. Тут поговаривают, что меня переведут в другой отдел. Ты случайно не знаешь, за какие-такие заслуги?
Я искренне удивилась.
– Это наверняка просто слухи, Даник, – попыталась успокоить я товарища.
Черт! Переборщила. Не стоило говорить Филиппу о так называемой любви Даника ко мне. Я также налила себе коньяк. И выпила. На душе было гадко.
– Даник, – как можно ласковей начала я. – Послушай, Даничек. Мы действительно здорово уживались вместе. И, честное слово, я не хочу, чтобы ты уходил от меня. Это не в моих интересах. И не в моих правилах дружбы.
– Это правда, Лина?
Я пострела ему в глаза. И утвердительно кивнула. Это было правдой. Я не хотела терять единственного товарища.
Он облегченно вздохнул.
– Уже, говорят, принимается решение. Но, в общем, я верю, что это не твоих рук дело. Мне бы хотелось в это верить. Это было бы слишком низко. И слишком больно… Знаешь… Ну, в общем, я сам себя считал легкомысленным. Вечным мальчишкой. И легко. Довольно легко переживал поражения. Неурядицы. Измены. Но я никогда не думал, что так тяжело смогу пережить предательство. Это единственное уязвимое место в моем характере. И, наверное, единственное, что я не смог бы простить – это предательство друга.
– Поверь мне, Даник, – попросила я его.
Он вновь пристально взглянул на меня.
– Лина, ты первоклассный сыщик. Я предлагаю тебе это дело продолжить. Мы столько пережили вместе. Нам не раз грозила опасность. Мы не раз распутывали сложнейшие дела. Если и дальше мы будем держаться вместе – мы победим.
– Но дело закрыто, Данилов, – не на шутку испугалась я.
Даник приблизился ко мне. Схватил мою руку. И возбужденно заговорил.
– Плевать. Пусть они делают, что хотят. Но ты ведь умная баба. Ты же понимаешь. Ведь понимаешь, Лина. Что дело обстоит далеко не так. И мы это докажем. Вспомни, вспомни, как нам когда-то не верили! Смеялись над нами! Когда мы единственные пытались доказать невиновность той женщины, обвиняемой в убийстве мужа. Все перешептывались за нашей спиной. И даже твой любимый прокурор не доверял тебе. И что вышло!
Мы… Только мы оказались правы. Мы единственные доказали невиновность человека. Мы спасли эту женщину! Боже, как ты радовалась тогда, Лина! Ты сама говорила. Что это еще одно доказательство, что правда есть. Главное – это ее найти. А найти ее – наш долг. И почему… Почему ты теперь отказываешься от этого долга. Лина! Мы его выполним вместе. И схватим этого мальчишку!
– И засудим его? – не выдержав, зло выкрикнула я.
– Да нет же! Нет, черт побери! – Даник ударил кулаком по столу. И наши рюмки покачнулись. – Я действительно хочу докопаться до истины. А ты… Ты же, я знаю, не раз была на высоте. Не раз доказывала свою честность, справедливость, принципиальность!
– Сколько комплиментов. Сразу, в один вечер…
– Мне не до шуток, Лина, – Даник упрямо поджал губы.
А я подумала, что когда он шутит – выглядит гораздо привлекательней. Но вслух ничего не сказала.
– Я тебе предлагаю дело, Лина. Мы осудим его. Но мы же его и оправдаем!
– Не проще бы оставить его в покое?
– Ага! Я знал! Значит, ты действительно не веришь в его смерть…
– Во что мне верить – это мое право. Я знаю одно. Дело закрыто. И не стоит ворошить мертвое дело.
– Лина. Какое, к черту мертвое. Если нет мертвеца! Его не существует!
– А тебе нужен мертвец, Даник! Вот твоя правда, с которой ты так носишься! Тебе нужна жертва! Ну что ж. Я даже готова предположить другое. Один малюсенький процентик, что этот парень жив. И что, Даник? Что же дальше? Ты вспомнил ту женщину, которую мы сумели защитить. И которая оказалась невинной. Но какое отношение она имеет к сегодняшней истории? Ты путаешь понятия, Даник. Ты забываешь. Тогда речь шла об обычном убийстве. Здесь же дело о убийстве не просто уличной девчонки. А дочери прокурора! Это разные вещи, Даник.
Поэтому мы и сумели оправдать ту женщину. Теперь ты не в силах будешь что либо исправить. И никто не встанет на твою сторону. Абсолютно никто! Есть жертва. И есть убийство. Детали в этом деле не имеют значения. Будет суд. И ты прекрасно знаешь. Чем этот суд закончится для парня.
– Я только знаю, что этот парень в любом случае не имеет право скрываться.
– Даник. Милый мой Даник. Для тебя он никто! Просто один из очередных последственных. Он для тебя пустое место! Поэтому тебе так легко играть в эти игры с совестью. А ты не хочешь подумать о нем, как о человеке? Просто о человеке? Откуда ты его знаешь, Даник? Скажи, откуда?
А вдруг он замечательный парень. Вдруг он любит книги, музыку. Вдруг он мог бы стать композитором? Вдруг он смог бы осчастливить людей? Ты же полностью исключаешь это! Ты его хочешь загнать в тюрьму. И там он уж точно никем не станет. И не мне тебе объяснять, что такое тюрьма. И кем он оттуда выйдет. Если конечно выйдет. Он станет законченным преступником, Даник. И уж точно не нужным для общества. И это будет на нашей совести. Я же считаю, что парню необходим шанс. Если допустить, что он жив.
– Лина, ты не собираешься менять профессию? Ты прекрасно заниматься перевоспитанием трудных подростков.
– Меня вполне устраивает моя профессия, Даник. Впрочем, об этом мы уже говорили.
– Однако ты в своем психологическом анализе допустила промах. Несколько немаловажных деталей. Если этот парень прячется. Если он боится признаться. Хотя фактически и не виновен. Если он спокойно может спать по ночам. Зная что совершил преступления. Если он вообще собирается и дальше жить с этим. Вот тогда он уже и есть конченный человек.
И он никогда не сочинит музыку. И никогда не осчастливит человечество. Уж мне-то поверь. Люди без совести не способны на это. Более того, он теперь будет знать. Что многие подлые вещи остаются безнаказанными. И поэтому онможет совершить еще одну подлость. И сделает это уже легко. Ты сама толкаешь, Лина, его на это. Ты сама же топишь его. Пойми. Человек у которого есть совесть, не станет прятаться. Даже зная, что ему грозит. Он выберет правду. Чтобы найти силы жить дальше. И в тюрьме. За решеткой. Он имеет больше шансов на спасение своей души. Даже если получит на полную катушку. Во всяком случае он задумается о себе. О своем месте в жизни… И, может быть, тогда он сможет сочинять музыку…
– Или окончательно озлобится на людей. И окончательно их возненавидит. И окончательно разуверится в справедливости мира. Впрочем, Даник. Мы делим шкуру неубитого медведя. Хотя эта пословица не очень кстати в нашем случае. Мы уже делим душу убитого человека. У которого была совесть. Из-за своей совести он и покончил собой.
– Это твое последнее слово? – Даник тяжело поднялся. И направился к выходу. – Это твое последнее слово?
И на моем лице он прочитал: «Да.»
Но мне все еще хотелось разрядить обстановку. Мне все еще не хотелось терять единственного товарища. И я как можно веселее сказала:
– А как твои девочки, Даник?
Он усмехнулся.
– Прекрасно. Они действительно глупы как пробки. Но это не страшно. Главное – они не способны на предательство. Я в последнее время понял, что на предательство, как правило, способны расчетливые и слишком умные люди. Поэтому я предпочитаю общаться с людьми попроще.
Я поежилась. Камешек в мой огород попал удачно. Мне стало горько. Я потеряла сегодня единственного товарища. Который всегда верил в мою честность. Впрочем, совсем недавно я сама была в этом уверена.
– Я сам буду вести это дело, Лина. И докопаюсь до истины. А ты… А ты сообщи матери о смерти ее сына.
– Я?! Но почему я, Даник!
– Кто-то из нас должен это сделать. Я в это не верю. Следовательно остаешься ты. Выбора, к сожалению, нет. Мы ведем это дело. И нам говорить о его издержках. Но я думаю, ты с этим справишься. Ты же уверена в самоубийстве. И после такого красочного монолога. Который ты мне теперь выдала. Ты найдешь нужные слова для матери. Не забудь упомянуть о совести, которая замучила этого мальчишку… Я поражаюсь, Лина, и почему ты не стала литераторшей? Такой дар пропадает… – и он захлопнул за собой дверь. Не оставив мне шанса на ответ. Впрочем я и не знала, что ответить.
Я долго стояла, тупо уставившись в одну точку на двери. За которой только что скрылся мой бывший друг. И я по-настоящему осознала. Какую опасность он теперь представляет. Мне казалось, что вот-вот у меня отнимут что-то самое дорогое в жизни. Игрушку, ребенка… Нет, моего самого близкого человека.
– Лина! – окликнул меня Малыш.
Я обернулась. И по его глазам поняла. Что он все слышал. Все. До единого слова.
– А мне он понравился, – Малыш кивнул на дверь. – Как-то легче живется. Спокойнее, что ли… Когда есть такие люди. Именно они вселяют надежду, что справедливость существует…
Я Малыша понимала. Ну, конечно же! Чистый. Умный. Благородный Даник. Мне же в этой пьесе была отведена самая отвратительная роль. А Малыш наверняка со своим еще юношеским представлением о жизни восхищался героями. И, безусловно, мечтал гордиться и любимым человеком. Еще не зная, что в жизни героизм не всегда оборачивается во благо.
– Лина, – неуверенно позвал он меня. И заглянул в мои глаза. – Послушай, Лина. Может быть, этот Даник действительно прав? И все станет на свои места, Лина. Ведь свобода – это не обязательно, когда вне решетки…
Я резко оглянулась.
– Ты хочешь сказать, что у меня ты не свободен?
Малыш гордо встряхнул головой.
– Если хочешь – да! Это противоестественно скрываться от людей. Скрываться от людей – это уже не свобода.
Ты с тем же успехом можешь завести попугая в клетке. И то мое положение гораздо хуже. На меня никто не может даже прийти посмотреть.
– Сопляк! – вновь не выдержав, крикнула я. И тут же осеклась, увидев его побледневшее лицо. И уже более мягко добавила. – Малыш, ты просто понятия не имеешь, что такое попасть за решетку. Ты говоришь, Даник… Он действительно хороший малый, Но… Но, скажи, Малыш, кто ты для него? Кто? Молчишь? И правильно делаешь. Ты для него – никто, Малыш. Просто еще один шаг к очередному доказательству своей безупречности и порядочности.
Он вспомнил то дело. Когда мы помогли женщине, обвиненной в убийстве мужа. Но, Малыш. Кто была та женщина? И кто был ее муж? Прокурор? Президент? миллионер? Он был никто! К сожалению, шанс на справедливость та женщина имела только потому, что пострадавший был простым человеком с улицы. И то – ее оправдали, потому что дело вели неплохие ребята. Но в этом случае даже мы тебя не спасем, Малыш. И твой Даник ничего, ничего не решает. И ему легко теперь играть в совесть, потому что твоя судьба ему безразлична. А вот на прокурора ему не плевать.
– Я так не думаю, Лина. Я считаю, Данику не плевать на меня. И мне кажется, он спасает меня больше, чем ты. Он спасает меня от главного – от себя самого. И он прав, говоря. Что это низость – скрываться. Человек должен отвечать за свои поступки. И ничего из меня не получится, если я смогу с этим жить. И уж точно. Я вряд ли когда-нибудь смогу сочинять. Я всю жизнь буду бояться. Мучиться. Я не смогу читать. Смотреть кино. Все мне будет напоминать о том, что я сделал. И не расплатился. И скажи, Лина. Зачем мне такая жизнь. И, скажи. Зачем я тебе нужен буду такой? Озлобленный, никчемный трус. Разве ты мечтала полюбить такого парня? И разве я позволю себя любить таким…
–А я, Малыш… Я разве могу позволить, чтобы ты оказался в тюрьме. Я даже мысли такой не могу допустить! Поверь мне, я прекрасно знаю, что такое тюрьма. Самое страшное – это не кошмарные ночи. Холодные стены. Одиночество. Самое страшное – не грязь. Вонь. Ругань. Бессилие и постоянное унижение. Самое страшное – это то, кем ты оттуда выйдешь, Малыш. Опустошенным. Больным человеком. С изувеченной психикой. Человеком, которому в жизни уже не нужны будут ни музыка. Ни искусство. Ни любовь. И которому, поверь, будет глубоко плевать на свою совесть.
И твоя судьба, Малыш, вряд ли станет кому-нибудь интересной. И вряд ли кто-либо примет в ней участие. Честь и честность ты посчитаешь великой роскошью. И разговоры об этом тебе покажутся пустыми, никчемными. Разговоры сытых баловней судьбы. Типа Даника. Твоя жизнь будет кончена, Малыш.
– Не все ли равно, Лина. Она закончится в тюрьме. За решеткой. Или на свободе. За той же решеткой. Моя жизнь в любом случае кончена. И я согласен на ее завершение по всем правилам. Влюбом случае я виновен. Из-за меня погибла очень красивая, умная девушка. Я причинил столько боли ее близким. Я чуть не подставил Хорька. Следующая на очереди кто, Лина? Моя мать. Как она переживет известие о моей смерти…
И потом, может быть, самое главное – это я сам. Я же не тот прежний инфантильный мальчик. И я вряд ли смогу с этим жить. Зная, что люди страдают по моей вине. А я, как последняя сволочь, спасаю свою шкуру. Которая ничего не стоит.
– Малыш, твои слова можно истолковать и совсем по иному. И это тоже будет правильно. Девочку уже ничто не вернет. Филипп… Да, он страдает. Но, поверь, он будет потом страдать еще больше. Когда фактически невинного отправит на смерть.
Да, Малыш. Ты не ослышалась. Решетка в твоем положении – не самое худшее. Никто не спасет тебя от беды, если тебя захотят засудить. И, поверь мне, Филиппу ничто не заменит дочь. И он будет чувствовать себя неспокойно. Зная, что виновник жив. Даже если и за решеткой. Поэтому говорю о смерти. Филипп может пойти на это. Но и сам же не сможет с этим жить. Потом… Твоя мать. Ты считаешь, ей будет лучше, если ты погибнешь? Ты ей вообще не хочешь оставить никакой надежды на твое спасение? Ты даже вспомнил о себе, Малыш. Но…
Но самое главное. Ты вообще не подумал обо мне. Да, не подумал. Ты вспомнил всех. Всех, кому причинил страдания. Но ты даже не вспомнил обо мне. Что будет со мной, Малыш? Нет, я не боюсь наказания. Я даже не так боюсь тюрьмы. Я боюсь за тебя… Если с тобой что-нибудь случится, моя жизнь будет кончена. Поверь мне. Я очень люблю тебя, Малыш. И ты не имеешь права думать только о себе… Ты теперь несешь ответственность и за мою судьбу…
Малыш побледнел. Опустил голову. Я не знаю, верила ли сама в свои слова. Если честно, то возможность оправдать Малыша была уже налицо. Я и Даник – это немалая сила. К тому же, если Филипп по-прежнему любит меня. К тому же Филипп не из тех, кто любит пачкаться в чужой крови. Филипп все-таки по натуре чистюля. Но отступать я не хотела. Может быть, я действительно слишком боялась за Малыша. А может быть, я делала это из-за своего упрямства. Эгоизма. Просто ради себя.
Я уже не могла представить свою жизнь без Олега. Он стал мое собственностью. Частью моего дома. Частью моего драгоценного покоя. И никакие нравственные законы уже были не в силах меня с ним разлучить. Нет, грязная камера. Нет, дотошные пренебрежительные вопросы. Нет, ночь кошмаров за решеткой. Это не для человека, которого я горячо полюбила. И я поняла. Что главное теперь – уехать. Главное – достать паспорт для Малыша. И уехать, уехать. Далеко-далеко. И навсегда. Из этого города, в котором мы встретились и который хотел нас разлучить. В любом случае. Свободу мы как-нибудь переживем. И сумеем справиться с совестью.
Я повернулась к Малышу и ободряюще кивнула.
– Мы скоро уедем, Малыш. Все будет хорошо. И ты будешь свободен. Навсегда. Ты сможешь свободно гулять со мной в парке. Мы будем таскаться по кафе и объедаться мороженым. Ты любишь мороженое, Малыш?
Он не отвечал. Нахмурив лоб, он о чем-то сосредоточенно думал. Вдруг он встрепенулся. Улыбнулся и прикоснулся губами к моим волосам. Я облегченно вздохнула. Малыш любил меня. И остальное становилось неважным. Остальное теряло смысл. Смысл моей жизни был в одном. И замыкался на одном. На моей поздней любви…
Достать паспорт оказалось делом нелегким. Но риск, с которым я на это шла, был вполне оправдан. У меня не было другого выхода. И законный путь в этом деле был для меня закрыт. Оставалось идти против закона.
Я знала человека, который этим занимался. Когда-то я ему здорово помогла, сократив срок до минимума. Я пожалела его больную жену и двух маленьких ребятишек. К тому же он был неглуп. Я бы даже сказала, интеллигентен. Что я высоко ценила в людях.
И вот спустя годы я обратилась к нему, сочинив какую-то преглупейшую и неправдоподобную историю про племянника. Запутавшегося в торговых махинациях. Стишов не поверил ни единому моему слову. И я, как можно естественней, улыбнулась ему в ответ.
– Ну, тогда считай, что это нужно для дела, Стишов. С целью розыска одного наиопаснейшего преступника.
Стишов улыбнулся и поправил свои очки. Не иначе он был рожден для науки. Но только не для подделки документов.
– А что, – блеснул Стишов очками, – уже издали закон о праве обращаться за помощью к преступникам?
– Это личное дело одного следователя, Стишов. К тому же очень милой и обаятельной женщины.
– Нисколечко не сомневаюсь, Лина. Но вы идете на риск.
– На риск мы идем вместе. Ты же не раз рисковал. А мне хочется узнать, что это такое. Говорят, повышается адреналин в крови. И говорят, это прелюбопытнейшее состояние.
– В таком случае, вам лучше скатиться на лыжах с Эвереста. А я с удовольствием последую за вами. Это гораздо безопасней. Поверьте, не самое лучшее в жизни, Лина, жить в постоянном страхе.
– Ну-у-у, – я развела руками, – у тебя есть надежный защитник.
И я протянула руку.
– Надеюсь, на всю жизнь, – пожал он руку в ответ.
Я молча кивнула. Впервые я шла на откровенную сделку с преступником. И впервые не видела в этом ничего страшного. Во всяком случае, адреналин в моей крови не повысился.
Распахнув дверь своего кабинета, я сразу же заметила посетителя. И мне это не понравилось. Неожиданности в последнее время ничего приятного не сулили.
– Салют, Лина! – слишком уж радостно приветствовал меня Даник. И его глаза возбужденно блестели. Он, как обычно, торжественно восседал на моем месте.
– Знай свое место, Даник! – по-настоящему взбесилась я. Он нехотя пересел за свой стол. Но торжествовать не перестал.
– К тебе посетитель, Лина. Ольга Васильевна Лиманова, – отомстил мне Даник. – Ты, кажется, что-то хотела ей сообщить?
Он мог бы и не представлять посетительницу. Я сразу же догадалась, кто она. Едва взглянув ей в лицо. Ну, конечно, те же зеленые раскосые глаза, в которых застыл страх. Те же полноватые чувственные губы. Те же густые темные волосы. Такие же неуверенные жесты. Но главное. От нее исходило необъяснимое обаяние. Несмотря на незапоминающуюся внешность.
– Ну же, – не унимался этот негодяй Даник. – Ну же, Лина! Говори! Ты же так во всем уверена. У тебя есть неопровержимые доказательства. Основанные на твоей интуиции. На твоей логике. Знании психологии преступника. У тебя в запасе даже анонимный звонок и свидетель по имени Хорек. Теперь ты с чистой совестью можешь сообщить важную новость матери этого парня.
– Прекрати, Даник, – грубо перебила я его. – Я бы вообще предпочитала разговаривать без свидетелей.
– Я не просто свидетель, увы, – Даник развел руками. – Я тоже имею отношение к этому делу. И к розыску подозреваемого. Поэтому имею право находиться в этом кабинете. Который, кстати, по счастливой случайности и пока мой тоже.
К сожалению, Даник имел это право. Хотя с преогромным удовольствием я бы вышвырнула его за дверь. Как нашкодившего кота.
– Я не гоню тебя, Даник. Но прошу, не корректировать мою речь. Я знаю, что мне сказать.
Как раз я понятия не имела, что говорить. Я совсем недавно обещала Малышу, что не сообщу матери о его так называемой смерти. Что найду нужные слова, которые вселят в ее душу надежду. Но в кабинете по-прежнему торчал улыбающийся Даник. И я тянула время, еще не зная, как выпутаться из этой ситуации. Но первой начала говорить, к моему удивлению, мать Олега.