Страница:
Чтобы подбодрить своего союзника, с хвастливыми заявлениями выступили также Гитлер и Риббентроп. Последний прямо заявил, что «война уже выиграна» и остается «просто закрепить конечную победу Германии, Италии и других союзников над Англией и Россией в самое короткое время и с минимальными потерями». Гитлеровский министр иностранных дел обещал, что еще до зимы немецкие войска продвинутся до «Кавказа и окружат Москву», что «Ленинград будет вскоре взят», после чего придется до мая 1942 года сделать передышку, чтобы затем снова «приняться за русских» и «изгнать их из Европы навсегда»94. Фюрер также внушал своему румынскому собеседнику, что «Ленинград и Москва сдадутся зимой», а «Севастополь будет в руках Германии через несколько дней», т. е. в декабре. Он утешал М. Антонеску, что вторая мировая война вообще продлится не более двух лет и за это время «Румыния ни в коем случае не выдохнется…»95.
Румынский вице-премьер, в свою очередь, обещал правителям рейха, что поставки нефти и сельскохозяйственных продуктов «очень быстро увеличатся» как за счет роста производства, так и за счет сокращения внутреннего потребления. Он повторил слова своего кондукэтора, что Румыния, которая рассматривает альянс с Германией не только как союз политический, но и главным образом как идеологический, «всегда будет идти вместе с ней» и сражаться на ее стороне «до конечной победы»96.
М. Антонеску пытался обсудить вопрос о румыно-венгерских отношениях, чтобы заручиться поддержкой немецких правителей в спорах с Венгрией. Однако Риббентроп оборвал его, заявив, что «преступление останавливаться на вопросах, представляющих наименьшую важность по сравнению с громадными задачами на Востоке». Гитлеровский министр дал понять, что не может быть и речи о пересмотре сейчас венского «арбитража», и, чтобы еще больше привязать своего младшего партнера к колеснице антисоветской войны, рисовал ему радужные перспективы на Востоке. «Завоеванные восточные территории, – заявил Риббентроп, – должны быть полностью освоены. В этом Румыния тоже должна принять большое участие. А для того чтобы осуществить это, нужно оставить в стороне все расхождения по европейским делам»97. В конце беседы германский министр иностранных дел назвал германо-румынский союз «краеугольным камнем их открытой борьбы против Советской России».
Гитлер подтвердил румынскому министру, что сфера взаимных интересов Германии и Румынии лежит не на Западе, а «в колонизации громадных территорий на Востоке»98. Согласно румынской записи беседы М. Антонеску и Гитлера, последний заявил: «Моя миссия, если мне удастся, – уничтожить славян». На это М. Антонеску ответил: «… славянские народы являются для Европы не политической или духовной проблемой, а серьезным биологическим вопросом, связанным с рождаемостью в Европе. Этот вопрос должен быть серьезно и радикально разрешен… По отношению славян необходимо занять непоколебимую позицию, а поэтому любое разделение, любая нейтрализация или занятие славянской территории являются законными актами». Довольный тем, что в лице М. Антонеску он нашел почитателя своей расистской человеконенавистнической «концепции», Гитлер продолжал: «Вы правы, славянство представляет собой биологический вопрос, а не идеологический… В будущем в Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулами, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применить колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»99.
Гитлер обещал с пониманием относиться к территориальным притязаниям фашистской Румынии на Востоке, оснастить румынскую армию «всем, чем сможет ее снабдить Германия», и заверил своего собеседника, что он «желает увидеть сильную и могущественную Румынию»100. Не скупились правители рейха и на похвалы в адрес кондукэтора. Гитлер объявил его «национальным вождем своего народа».
Отправляясь домой, М. Антонеску никаких письменных документов, фиксирующих обязательства гитлеровцев по отношению к своему союзнику, не увез. Гитлер в ходе беседы сказал, что германо-румынское сотрудничество не нуждается в формальных договорах, иными словами, дал понять, что дальше устных обещаний он не пойдет.
Вскоре правители военно-фашистской Румынии сумели убедиться, чего стоили хвалебные слова и обещания их берлинских коллег. На Восточном фронте ничего из того, о чем говорили главари рейха, не осуществилось. Более того, те самые «остатки» советских дивизий, о которых с пренебрежением говорил Й. Антонеску 13 ноября 1941 года, успешно отразили и второе, ноябрьское, генеральное наступление гитлеровцев на Москву, предприняли контрнаступление на Южном фронте, освободив 29 ноября Ростов-на-Дону, за три дня до этого начали контрнаступательные операции под Тихвином, а 5 декабря развернули мощное контрнаступление под Москвой. В то же время несколько попыток немецких войск в Крыму захватить в декабре 1941 года Севастополь кончились провалом. Военные успехи гитлеровцев первых месяцев войны сменились тяжелыми поражениями. В результате контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года – начале января 1942 года было разгромлено 38 немецких дивизий. Вермахт потерпел первое крупное поражение во Второй мировой войне. Стратегия «молниеносной войны» с треском провалилась. Политический и военный престиж Гитлера и его генералитета заметно упал.
Между тем в конце 1941 года рамки Второй мировой войны расширились. 7 декабря 1941 года Япония совершила нападение на тихоокеанский флот США в Пёрл-Харборе, а на второй день официально объявила войну США и Англии. 11 декабря Германия и Италия заявили, что находятся в состоянии войны с США, а еще через день королевская Румыния была принуждена своими союзниками по фашистскому блоку объявить войну Англии и США. Все это ускорило оформление антигитлеровской коалиции. 1 января 1942 года 26 государств, среди которых Советский Союз, США и Великобритания, подписали декларацию об объединении военных и экономических ресурсов для разгрома фашистского блока.
В королевской Румынии, как и во многих других странах, поняли, что война на Востоке не только не выиграна, как заранее объявили гитлеровские стратеги, а лишь только развертывается, притом не так, как этого хотели бы правители оси. Красная Армия, разгромив гитлеровские войска под Москвой, продолжала теснить противника все дальше на Запад. В ходе зимней кампании 1941—1942 года советские войска освободили свыше 60 городов и около 11 тыс. других населенных пунктов. В самой же Германии и в государствах гитлеровской коалиции, в том числе в фашистской Румынии, настроение ухудшилось: стали поговаривать о поражениях. В жандармском обзоре за декабрь 1941 года указывается: «…прекращение оперативных успехов на Восточном фронте, наступление большевиков на Востоке и англичан в Африке, а также вступление в войну Америки поставили под вопрос исход войны…»101
Неудачи на фронте несколько сбили спесь с руководителей фашистской Румынии. На заседании правительства 16 декабря 1941 года, в разгар советского наступления под Москвой, Й. Антонеску, который всего месяц назад вслед за фюрером грубил о поражении России и скорой победе, вдруг заговорил «о возможности достижения компромиссного мира»107. Спустя два месяца на заседании правительства 26 февраля 1942 года кондукэтор признал, что он «не представлял себе, что война примет сегодняшний оборот, ибо сведения тогда были другие. Согласно полученной информации из Берлина, думалось, что русская армия уже побеждена. Но она не была побеждена, она дала отпор, и этот отпор заставил нас приложить новые усилия и направить свои вооруженные силы дальше, не только в Транснистрию, а на Донец. Отсюда и новые потери, расходы и затраты материалов. Следовательно, изменилось исходное положение, которое заставило меня принять августовское решение»103, т. е. вести до конца войну на стороне Германии. Эти нотки растерянности и неуверенности проскальзывали и в заявлениях М. Антонеску. На заседании правительства 23 января 1942 года он сказал: «Мы не можем знать, как развернутся дальше военные события в России»104.
Можно было ожидать, что правители Румынии сделают для себя выводы из хода военных действий на Восточном фронте. Но этого не случилось. Они продолжали находиться под гипнозом временных успехов германских войск в начале войны и возлагали надежды на разрекламированное гитлеровцами «решающее наступление» вермахта летом 1942 года.105
В последних числах декабря 1941 года после поражений гитлеровских армий под Москвой, Тихвином и Ростовом-на-Дону Гитлер через полковника Шпалке отправил Антонеску письмо, в котором, поблагодарив его за согласие «участвовать с многочисленными дивизиями в новом весеннем наступлении против большевизма»106, выразил пожелание, чтобы выделяемые дивизии «были отправлены на фронт до начала таяния снегов», чтобы тотчас же, как подсохнет, начать наступление. Вместе с тем Гитлер просил своего «товарища по борьбе» сделать «все возможное и поставить на службу общей войны то, чем Румыния больше всего может помочь; нефть и бензин». Польщенный высокой оценкой своей личности и признанием его «заслуг» в борьбе против большевизма, Й. Антонеску просил полковника Шпалке «заверить фюрера, что, чем больше будут трудности, тем больше он и может полагаться на него, на армию и румынский народ»107. Единственное, на чем настаивал Антонеску перед Гитлером, – это «ускорить присылку обещанных Румынии вооружения и обмундирования».
4 января 1942 года кондукэтор издал приказ, в котором, напомнив «о славе румынского оружия», объявил, что румынскую армию ждет «новая миссия». «Наши немецкие союзники, – сказано в приказе, – ведя тяжелые бои, зовут нас на фронт…»108 В распоряжении немецкого командования находилось в феврале 1942 года около 10 крупных румынских соединений, общая численность которых составляла 170—180 тыс. человек109.
Начав готовиться к новому походу на Восток, на заседании правительства 15 января 1942 года М. Антонеску распорядился, чтобы «все зерновые из Транснистрии и даже из Бессарабии и Буковины… были предоставлены для удовлетворения эвентуальных военных потребностей», чтобы к моменту, когда начнутся «переброски войск», были созданы «базы снабжения» для них110.
В феврале Й. Антонеску выехал в Германию, где в течение нескольких дней он вел переговоры с Гитлером, Герингом, Риббентропом и Кейтелем. Одно из центральных мест в беседах занял вопрос об участии румынских войск в подготавливаемом гитлеровцами летнем наступлении111. Румынский диктатор подтвердил свое обещание направить большое число войск на советско-германский фронт.
Германское командование, ни во что не ставя жизнь румынских солдат, часто бросало их на самые опасные участки и, как рассказывали военнопленные, силой заставляло идти на прорыв112. Плохо вооруженные румынские части несли огромные потери. 1-я горнострелковая бригада, 8 и 10-й кавалерийские полки в ходе наступательных боев 17 и 18 декабря 1941 года потеряли у Севастополя до 50% личного состава113. Эта же горнострелковая бригада в январско-февральских боях 1942 года лишилась около 2400 солдат и офицеров. Большой урон был нанесен 4-й горнострелковой бригаде у Феодосии и Судака114. 31 декабря 1941 года приставленная к румынскому горнострелковому корпусу в Крыму немецкая группа связи докладывала командованию 11-й армии, что «моральное состояние румынских войск на пределе», и, чтобы заставить их воевать, предлагала во главе батальонов и рот поставить немецких офицеров. Штаб 3-й румынской армии, зная настроение своих войск, посчитал эту меру «опасной и чреватой противоположными последствиями». Гитлеровцы ограничились посылкой своих офицеров только в части и подразделения 4-й смешанной бригады115.
Значительные потери понесли румынские войска и в районе Харькова, где в составе немецкой армейской группы Кортцфлейта в боях участвовали части 6-го армейского корпуса. 2 февраля 1942 года, как явствует из сводки румынского командования, 85 и 95-й пехотные полки, имея много убитых и раненых, при паническом бегстве с поля боя потеряли свои знамена116.
Чем больше выявлялось нежелание румынских солдат воевать на советско-германском фронте, тем более открыто выражали гитлеровцы свое пренебрежение к румынам. Число стычек между румынскими и немецкими солдатами непрерывно возрастало. В связи с этим 29 ноября 1941 года появился приказ № 28010, подписанный командующим 3-й румынской армией генералом Думитреску, в котором указывалось, что «во избежание в будущем недоразумений и печальных инцидентов, имевших место между румынскими и немецкими солдатами», румынским частям «в случае жалоб по спорным вопросам с немцами следует соблюдать полнейшую вежливость», ибо, как отмечается далее в приказе, эти конфликты «могут иметь тяжелые последствия для осуществления наших пожеланий в будущем…»117.
Издевательское отношение к рядовым румынским солдатам проявляли не только гитлеровцы, но и румынские офицеры. Как показали многие румынские солдаты 5-го егерского полка, взятые в плен 8 и 9 февраля 1942 года, за малейшую провинность офицеры их «зло избивали», полковые интенданты вместе с офицерами присваивали себе из солдатского пайка жиры, сахар, мыло118.
Солдаты страдали от холода, голода, антисанитарии, многокилометровых переходов. Уповая на успех «блицкрига», военно-фашистское правительство Румынии не подготовило армию к действиям в зимних условиях. В результате большое число солдат было обморожено. 23 января 1942 года командир 2-го батальона 5-го егерского полка рапортовал начальству, что «приблизительно 50—60% строевого состава 2-го батальона обморожено вследствие перехода, совершенного вчера, 22 января»119.
Такое же положение сложилось в целом в 1-й пехотной дивизии, в связи с чем приказом № 12/215 от 5 февраля 1942 года командирам полков дивизии было предложено «принять меры к реорганизации подразделений, понесших потери…»120. О настроении солдатских масс красноречиво говорит содержание дневника сержанта Думитриу из второй роты 18-го пехотного полка. В нем встречаются такие слова: «два дня ничего не ел», «отправляемся в 25-километровый поход без хлеба», «уничтожаем вшей», «передвигаюсь на коленях, ноги замерзли», «питаюсь грязной пшеницей», «плачу и вспоминаю домашнюю пищу» и т. д.121
Сильно сказывалось на моральном состоянии румынских солдат тяжелое положение их семей в тылу. Известия об этом доходили до солдат, несмотря на преграды, устанавливаемые военной цензурой. В письме от 13 ноября 1941 года, адресованном солдату Гиля, жена просила: «Приезжай домой, отец больной, не двигается, некому пахать. Попроси отпуск, иначе мы погибнем, умрем от голода, некому было провести сев». Жена солдата Теодору в письме от 11 января 1942 года писала: «Ты оставил меня и семерых детей, чтобы умереть от холода и голода. Мы очень страдаем и глубоко несчастны»122. В письмах родные и близкие рассказывали о конфискации властями зерна и продовольствия, реквизиции лошадей и т. д. Все это усиливало у солдат антивоенные настроения.
Прямым следствием указанных фактов явился рост дезертирства из румынской армии. В 4-й горнострелковой бригаде за 2—3 месяца из каждого батальона сбежало примерно по 60 человек123. Бывали случаи, когда отдельные румынские солдаты или небольшие группы переходили линию фронта и сдавались в плен124. О фактах перехода румынских солдат на сторону Красной Армии сообщали и политорганы Юго-Западного фронта125.
Обеспокоенные таким положением дел, румынские офицеры запугивали солдат небылицами о «русском плене», старались внушить им, что их будут расстреливать. Как рассказывали военнопленные, солдаты еще находились под влиянием этой пропаганды и боялись переходить на сторону советских войск. В связи с этим политорганы Красной Армии выпустили ряд листовок, обращенных к румынским солдатам, в которых говорилось, что «советское командование обеспечивает всем, кто перейдет на сторону Красной Армии, жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны»126.
В тылу, как и на фронте, тяготы войны давали о себе знать все больше и больше. Материальное положение румын, и без того тяжелое, за 7—8 месяцев военных действий еще больше ухудшилось. «Население с малыми доходами (служащие, пенсионеры, рабочие) и беднота. – читаем в обзоре Генеральной дирекции о внутреннем положении за январь 1942 года, – недовольны, озабочены и явно обеспокоены из-за дороговизны, отсутствия товаров первой необходимости, роста спекуляции. Чтобы получить хлебный паек, с трех часов ночи создаются очереди у пекарен, и многим не удается его получить (Сучава). То же самое имеет место и у дровяных складов, и у лавок по продаже керосина»127. Полиция г. Сучава доносила, что в очередях за хлебом «раздаются протесты, возникают драки, в конечном счете большинство людей уходит без ничего». В то же время, сказано далее в этом документе, «из-за отсутствия рабочих рук и транспортных средств большие засеянные площади остались неубранными»128. В стране, отдававшей Германии миллионы тонн нефти, леса, продовольствия, народ испытывал голод и холод.
В начале 1942 года правительство Антонеску объявило о снижении норм потребления хлеба для жителей городов и о реквизиции всех зерновых у крестьян. На личное потребление оставлялось по 40 кг зерна на ребенка и до 80 кг – на взрослого. Это вызвало сильное недовольство на селе. Крестьяне были обречены на полуголодное существование, лишены возможности держать скот и птицу. Катастрофическое положение создалось в горных районах и в уездах, где отмечался неурожай. Дорохойская полиция сообщала, что сельскохозяйственные работы не выполняются, ибо многие крестьяне «не имеют что кушать, ходят по улицам города, попрошайничают и плачут от голода…». Некоторые, сказано далее, «три дня ничего не ели». Полицейские чины просили вышестоящее начальство принять меры, «ибо брожение среди населения с каждым днем нарастает»129.
На многих промышленных предприятиях, испытывавших трудности в снабжении сырьем, руководство переводило сотрудников на трехдневную рабочую неделю, соответственно урезывая им зарплату («Дымбовица», «Индустрия текстилэ ромынэ» и др.), многих вообще оставляли без работы («Оланда-текстилэ», «Виктория», «Герман и Моссер» и др.) и средств к существованию, взимали большие проценты за ссуды, полученные в кассах предприятия («Кредитул Миньер»), не выплачивали за сверхурочные работы, задерживали выплату зарплаты, по завышенным ценам отпускали через лавки предприятия промышленные товары («Астра ромынэ»), кое-где не выдавали даже хлебные пайки («Трикотание») и т. д.130
Полицейские власти вынуждены были признать, что одной из главных причин недовольства населения является «присутствие немецких войск»131. Расчеты правящих кругов фашистской Румынии на то, что приобретение с помощью гитлеровских войск советских территорий вызовет в народе признательность к рейху и его армии, не сбылись. Газетная шумиха о немецко-румынском «братстве по оружию», «боевом содружестве», пышные взаимные награждения не могли заслонить усиливавшуюся неприязнь румынского народа к гитлеровцам. «В связи с многочисленными случаями столкновений между немецкими и румынскими военнослужащими, а также с гражданским населением… – сказано в циркуляре Генеральной дирекции полиции Румынии от 25 октября 1941 года, направленном местным полицейским органам, – и в целях их предупреждения министерство внутренних дел предлагает, чтобы румынские военно-полицейские патрули при осуществлении ими контроля сопровождались немецкими…»'32
Гитлеровцы стремились приписать распространение антинемецких настроений «враждебной» пропаганде и требовали от румынских властей принятия мер. Некий Аугуст Гюнтер, который занимался в Румынии выяснением морального состояния возвратившихся с фронта румынских солдат, жаловался в начале декабря 1941 года сигуранце, что «враждебная» пропаганда, которая проводится не только среди демобилизованных солдат, но и среди «рабочих и служащих на вокзалах, в холлах гостиниц, на рынках и в магазинах», внушает народу, что немцы «присваивают себе продовольствие и являются виновниками голода среди бедного населения»133. Дело, конечно, было не только во «враждебной» пропаганде, о которой сообщал гитлеровский эмиссар, а и в той действительно грабительской политике, которую проводила Германия в «союзной» стране.
Очередной «конфиденциальный» протокол о взаимных поставках, подписанный 17 января 1942 года в Берлине сопредседателями смешанной германо-румынской правительственной комиссии К. Клодиусом и А. Рэзмерицэ, указывал на то, что гитлеровцы и после ноябрьского визита М. Антонеску в Берлин не собирались ослабить давление на своего союзника. «Румынское правительство, – читаем в подписанном протоколе, – сделает все возможное, чтобы в будущем, как и в прошлом, максимально увеличить экспорт нефти в интересах совместного ведения войны», притом, как сказано далее в протоколе, в первую очередь, за счет «сокращения внутреннего потребления»134. Как явствует из приложенного к договору письма Рэзмерицэ Клодиусу, «для удовлетворения возрастающих в последнее время потребностей в нефти для совместного ведения войны румынское правительство согласилось на растущую неэкономичную эксплуатацию источников нефти»135.
В то время как, по признанию самого Й. Антонеску, «народ в Бухаресте начинает умирать от голода»136, протоколом была предусмотрена отправка в Германию до 30 сентября 1942 года 200 тыс. т пшеницы, 300 тыс. т кукурузы, 90 тыс. голов разного скота, 45 тыс. т гороха и многое, многое другое. Немцы потребовали предоставить Германии все «излишки» урожая масличных культур, полученного не только в Румынии, но и на оккупированной ею советской территории. Взамен всего этого Румынии было обещано главным образом вооружение. Правительство Антонеску обязалось до 31 марта выделить 3 млрд. леев для «текущих нужд немецкой армии в Румынии» и «в кратчайший срок» – еще 7,1 млрд. леев «для других потребностей германской армии в Румынии»137.
В самой Румынии гитлеровцы хозяйничали как у себя дома, прибирая к рукам все богатства страны. При попустительстве правительства Антонеску все ключевые позиции румынской экономики заняли немцы. На положении государства в государстве находилось немецкое меньшинство в Румынии. «Они (т. е. румынские немцы. – И.Л.), – писали чиновники сигуранцы, – считают себя превыше румынского населения…»138 Военные формирования из молодежи немецкого меньшинства маршировали в гитлеровской форме по улицам Брашова и других румынских городов. Все это не могло не задевать самолюбия румын.
Рост недовольства в стране, огромные потери румынской армии на фронте, решение правительства Антонеску продолжить посылку войск на Восток в 1942 году заставили забеспокоиться лидеров так называемых исторических партий, еще не так давно благословивших участие фашистской Румынии в «крестовом походе» Гитлера. Председатель национал-царанистской партии Ю. Маниу в письме на имя Й. Антонеску от 8 ноября 1941 года, одобряя захват советских территорий до Буга, вместе с тем сожалел «об ослаблении румынской военной мощи» в результате потерь на фронте. Руководитель национал-либеральной партии Д. Брэтиану в письме, адресованном Й. Антонеску 24 ноября 1941 года, сокрушался по поводу того, что фронт поглотил «более 100 000 молодых рабочих рук»139.
Лидеры «исторических» партий считали, что после завоевания Одессы и территории до Буга все свое внимание правительство должно уделить вопросу о Трансильвании. Они упрекали Й. Антонеску в том, что он не заручился письменными гарантиями Германии об отмене решений венского диктата и выражали сомнение в готовности ее пересмотреть эти решения. Д. Брэтиану, как явствует из упомянутого его письма от 24 ноября 1941 года, был склонен думать, что в случае германской победы Трансильвания будет объявлена автономной областью под немецким протекторатом. По сообщениям тайных агентов сигуранцы, в кругах, близких к Г. Брэтиану, говорили, что «преждевременно питать чрезмерно оптимистические надежды» относительно обещаний гитлеровцев о том, что «Румыния будет играть ведущую роль в Юго-Восточной Европе», тем более что «не уточняется даже, как будет решена в конце войны проблема Трансильвании»140. Агенты также доносили, что на состоявшемся заседании руководства НЦП в феврале 1942 года высказывались подобные же сомнения141. Даже такой ярый сторонник политики диктатуры Антонеску, как К. Арджетояну, в узком кругу своих приближенных выразился: «Наше положение отличное, мы пользуемся доверием фюрера благодаря искренним отношениям г-на маршала Антонеску, но в вопросе о Трансильвании Венгрия имеет полную поддержку национал-социалистической партии… Симпатии же фюрера носят для нас платонический характер».
Лидеры «исторических» партий выражали сомнение в том, что посылка больших контингентов войск на советско-германский фронт склонит Гитлера к пересмотру венского «арбитража». Они полагали, что войны с Венгрией из-за Трансильвании не миновать. Между тем соотношение сил в венгеро-румынском конфликте складывалось не в пользу Румынии. «Вклад» последней в антисоветскую войну, а следовательно, и ее людские и материальные потери были значительно больше, чем у хортистской Венгрии142. Поэтому дальнейшую отправку войск на советско-германский фронт Ю. Маниу и Д. Брэтиану считали опасной для своей страны. Маниу, по сообщению секретных служб, полагал, что после завоевания Одессы Румыния «должна участвовать в антибольшевистской войне символически, посылая только части, укомплектованные легионерами»143. Король Михай придерживался мнения, что войска можно послать только в том случае, если Румынии будет гарантировано возвращение Северной Трансильвании144. Против отправки новых контингентов румынских войск на Восточный фронт высказался 8 января 1942 года начальник штаба румынской армии генерал И. Якобич145. В результате он был отстранен от должности, и его место занял генерал Штефля. Министром обороны кондукэтор назначил верного ему генерала Пантази.
Румынский вице-премьер, в свою очередь, обещал правителям рейха, что поставки нефти и сельскохозяйственных продуктов «очень быстро увеличатся» как за счет роста производства, так и за счет сокращения внутреннего потребления. Он повторил слова своего кондукэтора, что Румыния, которая рассматривает альянс с Германией не только как союз политический, но и главным образом как идеологический, «всегда будет идти вместе с ней» и сражаться на ее стороне «до конечной победы»96.
М. Антонеску пытался обсудить вопрос о румыно-венгерских отношениях, чтобы заручиться поддержкой немецких правителей в спорах с Венгрией. Однако Риббентроп оборвал его, заявив, что «преступление останавливаться на вопросах, представляющих наименьшую важность по сравнению с громадными задачами на Востоке». Гитлеровский министр дал понять, что не может быть и речи о пересмотре сейчас венского «арбитража», и, чтобы еще больше привязать своего младшего партнера к колеснице антисоветской войны, рисовал ему радужные перспективы на Востоке. «Завоеванные восточные территории, – заявил Риббентроп, – должны быть полностью освоены. В этом Румыния тоже должна принять большое участие. А для того чтобы осуществить это, нужно оставить в стороне все расхождения по европейским делам»97. В конце беседы германский министр иностранных дел назвал германо-румынский союз «краеугольным камнем их открытой борьбы против Советской России».
Гитлер подтвердил румынскому министру, что сфера взаимных интересов Германии и Румынии лежит не на Западе, а «в колонизации громадных территорий на Востоке»98. Согласно румынской записи беседы М. Антонеску и Гитлера, последний заявил: «Моя миссия, если мне удастся, – уничтожить славян». На это М. Антонеску ответил: «… славянские народы являются для Европы не политической или духовной проблемой, а серьезным биологическим вопросом, связанным с рождаемостью в Европе. Этот вопрос должен быть серьезно и радикально разрешен… По отношению славян необходимо занять непоколебимую позицию, а поэтому любое разделение, любая нейтрализация или занятие славянской территории являются законными актами». Довольный тем, что в лице М. Антонеску он нашел почитателя своей расистской человеконенавистнической «концепции», Гитлер продолжал: «Вы правы, славянство представляет собой биологический вопрос, а не идеологический… В будущем в Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулами, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применить колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»99.
Гитлер обещал с пониманием относиться к территориальным притязаниям фашистской Румынии на Востоке, оснастить румынскую армию «всем, чем сможет ее снабдить Германия», и заверил своего собеседника, что он «желает увидеть сильную и могущественную Румынию»100. Не скупились правители рейха и на похвалы в адрес кондукэтора. Гитлер объявил его «национальным вождем своего народа».
Отправляясь домой, М. Антонеску никаких письменных документов, фиксирующих обязательства гитлеровцев по отношению к своему союзнику, не увез. Гитлер в ходе беседы сказал, что германо-румынское сотрудничество не нуждается в формальных договорах, иными словами, дал понять, что дальше устных обещаний он не пойдет.
Вскоре правители военно-фашистской Румынии сумели убедиться, чего стоили хвалебные слова и обещания их берлинских коллег. На Восточном фронте ничего из того, о чем говорили главари рейха, не осуществилось. Более того, те самые «остатки» советских дивизий, о которых с пренебрежением говорил Й. Антонеску 13 ноября 1941 года, успешно отразили и второе, ноябрьское, генеральное наступление гитлеровцев на Москву, предприняли контрнаступление на Южном фронте, освободив 29 ноября Ростов-на-Дону, за три дня до этого начали контрнаступательные операции под Тихвином, а 5 декабря развернули мощное контрнаступление под Москвой. В то же время несколько попыток немецких войск в Крыму захватить в декабре 1941 года Севастополь кончились провалом. Военные успехи гитлеровцев первых месяцев войны сменились тяжелыми поражениями. В результате контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года – начале января 1942 года было разгромлено 38 немецких дивизий. Вермахт потерпел первое крупное поражение во Второй мировой войне. Стратегия «молниеносной войны» с треском провалилась. Политический и военный престиж Гитлера и его генералитета заметно упал.
Между тем в конце 1941 года рамки Второй мировой войны расширились. 7 декабря 1941 года Япония совершила нападение на тихоокеанский флот США в Пёрл-Харборе, а на второй день официально объявила войну США и Англии. 11 декабря Германия и Италия заявили, что находятся в состоянии войны с США, а еще через день королевская Румыния была принуждена своими союзниками по фашистскому блоку объявить войну Англии и США. Все это ускорило оформление антигитлеровской коалиции. 1 января 1942 года 26 государств, среди которых Советский Союз, США и Великобритания, подписали декларацию об объединении военных и экономических ресурсов для разгрома фашистского блока.
В королевской Румынии, как и во многих других странах, поняли, что война на Востоке не только не выиграна, как заранее объявили гитлеровские стратеги, а лишь только развертывается, притом не так, как этого хотели бы правители оси. Красная Армия, разгромив гитлеровские войска под Москвой, продолжала теснить противника все дальше на Запад. В ходе зимней кампании 1941—1942 года советские войска освободили свыше 60 городов и около 11 тыс. других населенных пунктов. В самой же Германии и в государствах гитлеровской коалиции, в том числе в фашистской Румынии, настроение ухудшилось: стали поговаривать о поражениях. В жандармском обзоре за декабрь 1941 года указывается: «…прекращение оперативных успехов на Восточном фронте, наступление большевиков на Востоке и англичан в Африке, а также вступление в войну Америки поставили под вопрос исход войны…»101
Неудачи на фронте несколько сбили спесь с руководителей фашистской Румынии. На заседании правительства 16 декабря 1941 года, в разгар советского наступления под Москвой, Й. Антонеску, который всего месяц назад вслед за фюрером грубил о поражении России и скорой победе, вдруг заговорил «о возможности достижения компромиссного мира»107. Спустя два месяца на заседании правительства 26 февраля 1942 года кондукэтор признал, что он «не представлял себе, что война примет сегодняшний оборот, ибо сведения тогда были другие. Согласно полученной информации из Берлина, думалось, что русская армия уже побеждена. Но она не была побеждена, она дала отпор, и этот отпор заставил нас приложить новые усилия и направить свои вооруженные силы дальше, не только в Транснистрию, а на Донец. Отсюда и новые потери, расходы и затраты материалов. Следовательно, изменилось исходное положение, которое заставило меня принять августовское решение»103, т. е. вести до конца войну на стороне Германии. Эти нотки растерянности и неуверенности проскальзывали и в заявлениях М. Антонеску. На заседании правительства 23 января 1942 года он сказал: «Мы не можем знать, как развернутся дальше военные события в России»104.
Можно было ожидать, что правители Румынии сделают для себя выводы из хода военных действий на Восточном фронте. Но этого не случилось. Они продолжали находиться под гипнозом временных успехов германских войск в начале войны и возлагали надежды на разрекламированное гитлеровцами «решающее наступление» вермахта летом 1942 года.105
В последних числах декабря 1941 года после поражений гитлеровских армий под Москвой, Тихвином и Ростовом-на-Дону Гитлер через полковника Шпалке отправил Антонеску письмо, в котором, поблагодарив его за согласие «участвовать с многочисленными дивизиями в новом весеннем наступлении против большевизма»106, выразил пожелание, чтобы выделяемые дивизии «были отправлены на фронт до начала таяния снегов», чтобы тотчас же, как подсохнет, начать наступление. Вместе с тем Гитлер просил своего «товарища по борьбе» сделать «все возможное и поставить на службу общей войны то, чем Румыния больше всего может помочь; нефть и бензин». Польщенный высокой оценкой своей личности и признанием его «заслуг» в борьбе против большевизма, Й. Антонеску просил полковника Шпалке «заверить фюрера, что, чем больше будут трудности, тем больше он и может полагаться на него, на армию и румынский народ»107. Единственное, на чем настаивал Антонеску перед Гитлером, – это «ускорить присылку обещанных Румынии вооружения и обмундирования».
4 января 1942 года кондукэтор издал приказ, в котором, напомнив «о славе румынского оружия», объявил, что румынскую армию ждет «новая миссия». «Наши немецкие союзники, – сказано в приказе, – ведя тяжелые бои, зовут нас на фронт…»108 В распоряжении немецкого командования находилось в феврале 1942 года около 10 крупных румынских соединений, общая численность которых составляла 170—180 тыс. человек109.
Начав готовиться к новому походу на Восток, на заседании правительства 15 января 1942 года М. Антонеску распорядился, чтобы «все зерновые из Транснистрии и даже из Бессарабии и Буковины… были предоставлены для удовлетворения эвентуальных военных потребностей», чтобы к моменту, когда начнутся «переброски войск», были созданы «базы снабжения» для них110.
В феврале Й. Антонеску выехал в Германию, где в течение нескольких дней он вел переговоры с Гитлером, Герингом, Риббентропом и Кейтелем. Одно из центральных мест в беседах занял вопрос об участии румынских войск в подготавливаемом гитлеровцами летнем наступлении111. Румынский диктатор подтвердил свое обещание направить большое число войск на советско-германский фронт.
Германское командование, ни во что не ставя жизнь румынских солдат, часто бросало их на самые опасные участки и, как рассказывали военнопленные, силой заставляло идти на прорыв112. Плохо вооруженные румынские части несли огромные потери. 1-я горнострелковая бригада, 8 и 10-й кавалерийские полки в ходе наступательных боев 17 и 18 декабря 1941 года потеряли у Севастополя до 50% личного состава113. Эта же горнострелковая бригада в январско-февральских боях 1942 года лишилась около 2400 солдат и офицеров. Большой урон был нанесен 4-й горнострелковой бригаде у Феодосии и Судака114. 31 декабря 1941 года приставленная к румынскому горнострелковому корпусу в Крыму немецкая группа связи докладывала командованию 11-й армии, что «моральное состояние румынских войск на пределе», и, чтобы заставить их воевать, предлагала во главе батальонов и рот поставить немецких офицеров. Штаб 3-й румынской армии, зная настроение своих войск, посчитал эту меру «опасной и чреватой противоположными последствиями». Гитлеровцы ограничились посылкой своих офицеров только в части и подразделения 4-й смешанной бригады115.
Значительные потери понесли румынские войска и в районе Харькова, где в составе немецкой армейской группы Кортцфлейта в боях участвовали части 6-го армейского корпуса. 2 февраля 1942 года, как явствует из сводки румынского командования, 85 и 95-й пехотные полки, имея много убитых и раненых, при паническом бегстве с поля боя потеряли свои знамена116.
Чем больше выявлялось нежелание румынских солдат воевать на советско-германском фронте, тем более открыто выражали гитлеровцы свое пренебрежение к румынам. Число стычек между румынскими и немецкими солдатами непрерывно возрастало. В связи с этим 29 ноября 1941 года появился приказ № 28010, подписанный командующим 3-й румынской армией генералом Думитреску, в котором указывалось, что «во избежание в будущем недоразумений и печальных инцидентов, имевших место между румынскими и немецкими солдатами», румынским частям «в случае жалоб по спорным вопросам с немцами следует соблюдать полнейшую вежливость», ибо, как отмечается далее в приказе, эти конфликты «могут иметь тяжелые последствия для осуществления наших пожеланий в будущем…»117.
Издевательское отношение к рядовым румынским солдатам проявляли не только гитлеровцы, но и румынские офицеры. Как показали многие румынские солдаты 5-го егерского полка, взятые в плен 8 и 9 февраля 1942 года, за малейшую провинность офицеры их «зло избивали», полковые интенданты вместе с офицерами присваивали себе из солдатского пайка жиры, сахар, мыло118.
Солдаты страдали от холода, голода, антисанитарии, многокилометровых переходов. Уповая на успех «блицкрига», военно-фашистское правительство Румынии не подготовило армию к действиям в зимних условиях. В результате большое число солдат было обморожено. 23 января 1942 года командир 2-го батальона 5-го егерского полка рапортовал начальству, что «приблизительно 50—60% строевого состава 2-го батальона обморожено вследствие перехода, совершенного вчера, 22 января»119.
Такое же положение сложилось в целом в 1-й пехотной дивизии, в связи с чем приказом № 12/215 от 5 февраля 1942 года командирам полков дивизии было предложено «принять меры к реорганизации подразделений, понесших потери…»120. О настроении солдатских масс красноречиво говорит содержание дневника сержанта Думитриу из второй роты 18-го пехотного полка. В нем встречаются такие слова: «два дня ничего не ел», «отправляемся в 25-километровый поход без хлеба», «уничтожаем вшей», «передвигаюсь на коленях, ноги замерзли», «питаюсь грязной пшеницей», «плачу и вспоминаю домашнюю пищу» и т. д.121
Сильно сказывалось на моральном состоянии румынских солдат тяжелое положение их семей в тылу. Известия об этом доходили до солдат, несмотря на преграды, устанавливаемые военной цензурой. В письме от 13 ноября 1941 года, адресованном солдату Гиля, жена просила: «Приезжай домой, отец больной, не двигается, некому пахать. Попроси отпуск, иначе мы погибнем, умрем от голода, некому было провести сев». Жена солдата Теодору в письме от 11 января 1942 года писала: «Ты оставил меня и семерых детей, чтобы умереть от холода и голода. Мы очень страдаем и глубоко несчастны»122. В письмах родные и близкие рассказывали о конфискации властями зерна и продовольствия, реквизиции лошадей и т. д. Все это усиливало у солдат антивоенные настроения.
Прямым следствием указанных фактов явился рост дезертирства из румынской армии. В 4-й горнострелковой бригаде за 2—3 месяца из каждого батальона сбежало примерно по 60 человек123. Бывали случаи, когда отдельные румынские солдаты или небольшие группы переходили линию фронта и сдавались в плен124. О фактах перехода румынских солдат на сторону Красной Армии сообщали и политорганы Юго-Западного фронта125.
Обеспокоенные таким положением дел, румынские офицеры запугивали солдат небылицами о «русском плене», старались внушить им, что их будут расстреливать. Как рассказывали военнопленные, солдаты еще находились под влиянием этой пропаганды и боялись переходить на сторону советских войск. В связи с этим политорганы Красной Армии выпустили ряд листовок, обращенных к румынским солдатам, в которых говорилось, что «советское командование обеспечивает всем, кто перейдет на сторону Красной Армии, жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны»126.
В тылу, как и на фронте, тяготы войны давали о себе знать все больше и больше. Материальное положение румын, и без того тяжелое, за 7—8 месяцев военных действий еще больше ухудшилось. «Население с малыми доходами (служащие, пенсионеры, рабочие) и беднота. – читаем в обзоре Генеральной дирекции о внутреннем положении за январь 1942 года, – недовольны, озабочены и явно обеспокоены из-за дороговизны, отсутствия товаров первой необходимости, роста спекуляции. Чтобы получить хлебный паек, с трех часов ночи создаются очереди у пекарен, и многим не удается его получить (Сучава). То же самое имеет место и у дровяных складов, и у лавок по продаже керосина»127. Полиция г. Сучава доносила, что в очередях за хлебом «раздаются протесты, возникают драки, в конечном счете большинство людей уходит без ничего». В то же время, сказано далее в этом документе, «из-за отсутствия рабочих рук и транспортных средств большие засеянные площади остались неубранными»128. В стране, отдававшей Германии миллионы тонн нефти, леса, продовольствия, народ испытывал голод и холод.
В начале 1942 года правительство Антонеску объявило о снижении норм потребления хлеба для жителей городов и о реквизиции всех зерновых у крестьян. На личное потребление оставлялось по 40 кг зерна на ребенка и до 80 кг – на взрослого. Это вызвало сильное недовольство на селе. Крестьяне были обречены на полуголодное существование, лишены возможности держать скот и птицу. Катастрофическое положение создалось в горных районах и в уездах, где отмечался неурожай. Дорохойская полиция сообщала, что сельскохозяйственные работы не выполняются, ибо многие крестьяне «не имеют что кушать, ходят по улицам города, попрошайничают и плачут от голода…». Некоторые, сказано далее, «три дня ничего не ели». Полицейские чины просили вышестоящее начальство принять меры, «ибо брожение среди населения с каждым днем нарастает»129.
На многих промышленных предприятиях, испытывавших трудности в снабжении сырьем, руководство переводило сотрудников на трехдневную рабочую неделю, соответственно урезывая им зарплату («Дымбовица», «Индустрия текстилэ ромынэ» и др.), многих вообще оставляли без работы («Оланда-текстилэ», «Виктория», «Герман и Моссер» и др.) и средств к существованию, взимали большие проценты за ссуды, полученные в кассах предприятия («Кредитул Миньер»), не выплачивали за сверхурочные работы, задерживали выплату зарплаты, по завышенным ценам отпускали через лавки предприятия промышленные товары («Астра ромынэ»), кое-где не выдавали даже хлебные пайки («Трикотание») и т. д.130
Полицейские власти вынуждены были признать, что одной из главных причин недовольства населения является «присутствие немецких войск»131. Расчеты правящих кругов фашистской Румынии на то, что приобретение с помощью гитлеровских войск советских территорий вызовет в народе признательность к рейху и его армии, не сбылись. Газетная шумиха о немецко-румынском «братстве по оружию», «боевом содружестве», пышные взаимные награждения не могли заслонить усиливавшуюся неприязнь румынского народа к гитлеровцам. «В связи с многочисленными случаями столкновений между немецкими и румынскими военнослужащими, а также с гражданским населением… – сказано в циркуляре Генеральной дирекции полиции Румынии от 25 октября 1941 года, направленном местным полицейским органам, – и в целях их предупреждения министерство внутренних дел предлагает, чтобы румынские военно-полицейские патрули при осуществлении ими контроля сопровождались немецкими…»'32
Гитлеровцы стремились приписать распространение антинемецких настроений «враждебной» пропаганде и требовали от румынских властей принятия мер. Некий Аугуст Гюнтер, который занимался в Румынии выяснением морального состояния возвратившихся с фронта румынских солдат, жаловался в начале декабря 1941 года сигуранце, что «враждебная» пропаганда, которая проводится не только среди демобилизованных солдат, но и среди «рабочих и служащих на вокзалах, в холлах гостиниц, на рынках и в магазинах», внушает народу, что немцы «присваивают себе продовольствие и являются виновниками голода среди бедного населения»133. Дело, конечно, было не только во «враждебной» пропаганде, о которой сообщал гитлеровский эмиссар, а и в той действительно грабительской политике, которую проводила Германия в «союзной» стране.
Очередной «конфиденциальный» протокол о взаимных поставках, подписанный 17 января 1942 года в Берлине сопредседателями смешанной германо-румынской правительственной комиссии К. Клодиусом и А. Рэзмерицэ, указывал на то, что гитлеровцы и после ноябрьского визита М. Антонеску в Берлин не собирались ослабить давление на своего союзника. «Румынское правительство, – читаем в подписанном протоколе, – сделает все возможное, чтобы в будущем, как и в прошлом, максимально увеличить экспорт нефти в интересах совместного ведения войны», притом, как сказано далее в протоколе, в первую очередь, за счет «сокращения внутреннего потребления»134. Как явствует из приложенного к договору письма Рэзмерицэ Клодиусу, «для удовлетворения возрастающих в последнее время потребностей в нефти для совместного ведения войны румынское правительство согласилось на растущую неэкономичную эксплуатацию источников нефти»135.
В то время как, по признанию самого Й. Антонеску, «народ в Бухаресте начинает умирать от голода»136, протоколом была предусмотрена отправка в Германию до 30 сентября 1942 года 200 тыс. т пшеницы, 300 тыс. т кукурузы, 90 тыс. голов разного скота, 45 тыс. т гороха и многое, многое другое. Немцы потребовали предоставить Германии все «излишки» урожая масличных культур, полученного не только в Румынии, но и на оккупированной ею советской территории. Взамен всего этого Румынии было обещано главным образом вооружение. Правительство Антонеску обязалось до 31 марта выделить 3 млрд. леев для «текущих нужд немецкой армии в Румынии» и «в кратчайший срок» – еще 7,1 млрд. леев «для других потребностей германской армии в Румынии»137.
В самой Румынии гитлеровцы хозяйничали как у себя дома, прибирая к рукам все богатства страны. При попустительстве правительства Антонеску все ключевые позиции румынской экономики заняли немцы. На положении государства в государстве находилось немецкое меньшинство в Румынии. «Они (т. е. румынские немцы. – И.Л.), – писали чиновники сигуранцы, – считают себя превыше румынского населения…»138 Военные формирования из молодежи немецкого меньшинства маршировали в гитлеровской форме по улицам Брашова и других румынских городов. Все это не могло не задевать самолюбия румын.
Рост недовольства в стране, огромные потери румынской армии на фронте, решение правительства Антонеску продолжить посылку войск на Восток в 1942 году заставили забеспокоиться лидеров так называемых исторических партий, еще не так давно благословивших участие фашистской Румынии в «крестовом походе» Гитлера. Председатель национал-царанистской партии Ю. Маниу в письме на имя Й. Антонеску от 8 ноября 1941 года, одобряя захват советских территорий до Буга, вместе с тем сожалел «об ослаблении румынской военной мощи» в результате потерь на фронте. Руководитель национал-либеральной партии Д. Брэтиану в письме, адресованном Й. Антонеску 24 ноября 1941 года, сокрушался по поводу того, что фронт поглотил «более 100 000 молодых рабочих рук»139.
Лидеры «исторических» партий считали, что после завоевания Одессы и территории до Буга все свое внимание правительство должно уделить вопросу о Трансильвании. Они упрекали Й. Антонеску в том, что он не заручился письменными гарантиями Германии об отмене решений венского диктата и выражали сомнение в готовности ее пересмотреть эти решения. Д. Брэтиану, как явствует из упомянутого его письма от 24 ноября 1941 года, был склонен думать, что в случае германской победы Трансильвания будет объявлена автономной областью под немецким протекторатом. По сообщениям тайных агентов сигуранцы, в кругах, близких к Г. Брэтиану, говорили, что «преждевременно питать чрезмерно оптимистические надежды» относительно обещаний гитлеровцев о том, что «Румыния будет играть ведущую роль в Юго-Восточной Европе», тем более что «не уточняется даже, как будет решена в конце войны проблема Трансильвании»140. Агенты также доносили, что на состоявшемся заседании руководства НЦП в феврале 1942 года высказывались подобные же сомнения141. Даже такой ярый сторонник политики диктатуры Антонеску, как К. Арджетояну, в узком кругу своих приближенных выразился: «Наше положение отличное, мы пользуемся доверием фюрера благодаря искренним отношениям г-на маршала Антонеску, но в вопросе о Трансильвании Венгрия имеет полную поддержку национал-социалистической партии… Симпатии же фюрера носят для нас платонический характер».
Лидеры «исторических» партий выражали сомнение в том, что посылка больших контингентов войск на советско-германский фронт склонит Гитлера к пересмотру венского «арбитража». Они полагали, что войны с Венгрией из-за Трансильвании не миновать. Между тем соотношение сил в венгеро-румынском конфликте складывалось не в пользу Румынии. «Вклад» последней в антисоветскую войну, а следовательно, и ее людские и материальные потери были значительно больше, чем у хортистской Венгрии142. Поэтому дальнейшую отправку войск на советско-германский фронт Ю. Маниу и Д. Брэтиану считали опасной для своей страны. Маниу, по сообщению секретных служб, полагал, что после завоевания Одессы Румыния «должна участвовать в антибольшевистской войне символически, посылая только части, укомплектованные легионерами»143. Король Михай придерживался мнения, что войска можно послать только в том случае, если Румынии будет гарантировано возвращение Северной Трансильвании144. Против отправки новых контингентов румынских войск на Восточный фронт высказался 8 января 1942 года начальник штаба румынской армии генерал И. Якобич145. В результате он был отстранен от должности, и его место занял генерал Штефля. Министром обороны кондукэтор назначил верного ему генерала Пантази.