Щелоков Александр Александрович. Чеченский разлом

   Резванов вспомнил фамилию человека, труп которого они сняли с дерева над пропастью.
   — Мы из особого отряда Ханпаши Хамидова. Я майор Идрис Мугуев.
   — А я Канташ Нухаев. Разведчик. — Парень шевельнулся. — Разреши мне встать.
   — Полежи ещё немного, — отказал ему в просьбе Резванов и кивнул Тарану, чтобы тот обыскал пленного.
   Пока Таран ощупывал одежду и шуровал по карманам чужого обмундирования, Резванов спросил:
   — Кто твой командир?
   — Полковник Астемир Везирханов.
   — Сколько у него в отряде человек?
   Канташ вдруг с подозрением посмотрел на Резванова и сказал:
   — На такие вопросы я отвечать не стану. Сколько у кого человек не ваше дело. Я же не спрашиваю, сколько вас.
   — Но положил на землю я тебя, а не наоборот, — возразил Резванов.
   — Наши недалеко, — зло предупредил Канташ. — Я сейчас закричу…
   Щелчок курка, звяканье затвора, откатившегося назад и выбросившего гильзу, было самым большим шумом в момент, когда выстрелом Резванов выбил жизнь из тела боевика. Убирая пистолет, сказал:
   — Глупый, если собрался кричать, то об этом не надо предупреждать.
   — Уходим! — сказал Полуян и взмахом руки обозначил направление дальнейшего движения.
   Отряд двинулся вверх по склону хребта, стараясь уйти севернее от маршрута, по которому шли до этого.
   Они быстро миновали лес и оказались на альпийском лугу, поросшем редким кустарником.
   Уже у самого хребта им стал а видна вся панорама лежавшей внизу местности.
   — Командир! — Бритвин указал вниз рукой. — Взгляните!
   Далеко за лесом, раскинувшись по пологому склону широкой цепью, двигались маленькие фигурки людей.
   — Они нас зажмут, командир.
   — Это ещё как посмотреть.
   — У хребта нет северного склона. Там вертикальный отвес. Как ни смотри, выхода у нас нет…
   — Нам он не нужен. А вот у духов действительно, выхода нет.
   — Как это так?
   — Смотри, их внизу две роты не меньше. Сюда ведет только одна тропа. По ней вверх можно идти небольшими группами. Значит, мы в состоянии выбить целый полк, если хватит боеприпасов. Надо готовить позицию. Константин Васильевич, как насчет минных заграждений?
   — Управляемые минные поля нас устроят? — Столяров с удовольствием смотрел на удивленные лица товарищей. — Разгружайте ишачков. Нужны гранаты. И побольше.
   Когда вьюки разгрузили, Столяров попросил Полуяна назначит для заграждений рубежи. Они вместе походили по склону, выбирая те места, на которых даже минутная задержка сулила наступающим потерю темпа и большие потери.
   Заграждения создавали в несколько рук. Как из делать показал Столяров
   — Все крайне просто. Вот, смотрите.
   Столяров взял «лимонку» в рубчатой оборонительной рубашке, поставил её на грунт вертикально и стал осторожно обкладывать со всех сторон плитняком. Укладывал каждый новый камень и пояснял:
   — Главное плотно зажать гранату. Одновременно сделать её малозаметной. Вот так. Теперь закрепим к кольцу чеки леску. Разматываем…
   Столяров поднялся с колен и, не натягивая, протянул леску на пятьдесят метров вперед к месту, где заранее приготовил позицию. Придавив конец капронового поводка камнем, вернулся к гранате.
   — Теперь сгибаем загнутые концы чеки и выравниваем проволоку. Мина готова. Это та же растяжка, только управляемая…
   — Толково, — оценил его работу Полуян. — Задумка достойная.
   Поставив заграждения, группа заняла оборону не в высшей точке водораздела на гребне, как подсказывала примитивная логика, а на середине склона, оставив позади себя пространство для маневра и смены позиции. Такую тактику Полуян выстроил исходя из предположения, что боевики, руководствуясь собственным опытом, как всегда посчитают, что чем выше ты поднялся в горы, тем менее уязвима твоя позиция. А коли так, то на середине подъема к гребню внезапный удар по наступающим может дать наивысший эффект, если…
   Вот это «если» и является в каждой войне решающим фактором. Надо было сделать все, чтобы притупить бдительность боевиков, заставить их поверить в боязнь небольшой группы диверсантов принять открытый бой.
   Бездарные военачальники из «курятника» министра обороны Грачева в первую чеченскую войну, которую сами и организовали, из всего арсенала боевых действий выбирали только тактику огульного наступления и потому гнали войска вперед и вперед, не взирая на потери. Именно они и научили чеченцев обороняться, хотя в то же время сами не научились ничему. Теперь все поменялось местами. Освоив тактику ведения огневой обороны, боевики проигрывали в умении наступать. А именно к этому действию их понуждал своим поведением Полуян, который демонстративно показывал, что боится открытого боя и старается оторваться от преследователей, скрыть свои следы и укрыться в горах…
   Боевики не предполагали, что группа в шесть человек изберет тактику построения огневого мешка. Профессионалы рискнули.
   Полуян выстроил боевой порядок в виде большой дуги, обращенной концами вниз.
   Бритвин и Столяров заняли позицию на скале слева от склона, по которому неизбежно должны будут двигаться боевики. Таран и Ярощук — справа в зарослях терновника, а Полуян и Резванов ушли к плоской вершине и там оборудовали позицию.
   Такое расположение стрелков при благоприятном раскладе давало возможность простреливать кинжальным огнем весь склон, тем самым создать огневой мешок, выбраться из которого вряд ли кому удастся.
   Ожидание подхода боевиков длилось долго, но к тому, что оно будет длительным все готовили себя заранее.
   Где— то около часу ночи Таран услыхал тихое лязганье. Так обычно звучат соударяющиеся части металлического снаряжения у тех, кто не придает значения звукомаскировке.
   Таран вгляделся, но ничего не заметил.
   Луна, освещавшая мир мягким серебристым светом, то и дело скрывалась за облаками, и глаза никак не могли приспособиться к меняющимся условиям освещения.
   Таран слегка расслабился. Он знал, что напряженное желание что-то заметить в таких условиях часто заставляет людей впадать в самообман. Человеку начинает казаться будто он обнаружил то, чего на самом деле не существует. Обычный пень может показаться стрелком в засаде, а ночная птица, пролетающая над головой, — гранатой, брошенной в тебя.
   Однако там впереди все же что-то было. Металлическое лязганье не повторялось. Зато сухая трава громко шелестела, но только не от ветра, который давно утих.
   Таран продолжал вглядываться и вдруг заметил, как по склону вверх медленно движутся зыбкие тени. Боевики ползли, стараясь застать врасплох своих противников.
   Таран включил рацию. Тихо шепнул в микрофон:
   — Идут!
   И сразу в наушнике послышался голос Полуяна:
   — Добро. Видим.
   — Их много, — вмешался в разговор Бритвин. — Десятка два, не меньше.
   — Где? — спросил Полуян. — Вижу только человек шесть. Ползут.
   — Остальные в кустах. Внизу на исходной.
   — Добро, — сказал Полуян. — Когда первая группа выйдет на рубеж минирования, одновременно подрываем крайние заряды. Команда: «Дай!» Потом смотрите по обстановке.
   Боевики продолжали двигаться беззвучно и незаметно, но группа уже приготовилась приять на себя их удар.
   Прошел час томительного ожидания, однако боевики на открытой части склона не появлялись. Они старательно и методично прочесывали буковую рощу, тянувшуюся от ручья в нижней точке ущелья до места, где ясно обозначалась спина горы.
   Оставаясь невидимыми, боевики в то же время не пытались скрывать своего присутствия. Из глубины рощи слышались гортанные голоса, иногда раздавались смех и ругань.
   Лежа за остроконечным скальным образованием, которое походило на клык собаки, Ярощук прекрасно видел опушку рощи. Тем не менее он регулярно прикладывал к глазам бинокль, стараясь как можно раньше заметить опасность.
   — Идут, — неожиданно сообщил он, хотя ещё ничего не было видно.
   Внимание всех сразу сосредоточилось на линии, разделявшей лес и поляну.
   Боевики на этот раз не заставили себя ждать. В бинокли было прекрасно видно, что выходившие из под тени деревьев люди находятся далеко не в лучшей физической форме. Командир, который вел этот отряд, должно быть перестарался, подгоняя своих людей. Он делал все, чтобы загнать русских на гребень, не дав им возможности подготовиться к обороне. То, что позиция диверсантов заранее выбрана и оборудована, что размечены сектора обстрела и поставлены минно-взрывные заграждения боевики даже не догадывались.
   Теперь, когда преследователи, правда, соблюдая предельную осторожность, вышли на опушку, стала заметна их усталость. Оказавшись на свободном пространстве, боевики стали садиться на землю, а некоторые ложились на спину, чтобы отдохнуть перед подъемом.
   Без малого в три часа, видимо решив, что предрассветное время самое удобное для атаки, боевики на опушке леса поднялись в рост.
   Из— за гор в небо выплыла бледная ущербная луна. Ее очертания напоминали лицо со щекой, изуродованной флюсом.
   В прицел винтовки Таран отлично видел, как в цепи появился командир.
   Это был крупный мужчина в пятнистом камуфляже, с большой черной ухоженной бородой, в черном берете и с традиционной зеленой лентой с вышитой на ней золотой канителью надписью «Аллах акбар», которая перетягивала широкий лоб. На шее на длинном ремне, опущенный до уровня пояса, висел автомат «Узи». Боевик был настолько уверен в своей неуязвимости, что стоял на открытом месте во весь рост, не пытаясь пригнутся или найти укрытие.
   Двух секунд Тарану было достаточно, чтобы взять командира отряда на мушку. Задолго до начала боя они условились, что эта фигура принадлежит снайперу и никто другой на её уничтожение отвлекаться не должен.
   Чтобы рванутся в атаку боевикам предстояло подняться с земли. Лежа на пузе можно стрелять, даже швырять гранаты, но ворваться на чужую позицию нельзя.
   Ожидая мгновение первого броска вперед, Полуян выбрал слабину лески, намотав её на палец. То же самое сделал Резванов. Оба замерли в тревожном ожидании.
   Наконец, боевики побежали. Их тени ясно обозначились на фоне неба.
   Им позволили спокойно пройти не менее двухсот метров. Отсутствие сопротивления вселило в наступавших уверенность и они, перебегая от камня к камню, все меньше внимания уделяли маскировке.
   Выбрав момент, когда первая линия наступавших приблизилась к участку минирования, а вторая заняла позицию на опушке рощи, Таран сделал выстрел. Пуля попала командиру боевиков в скулу, чуть пониже уголка правого глаза, пробила кость, отразилась от неё и вылетела наружу, оторвав часть нижней челюсти. Крупное, налитое силой тело безжизненно рухнуло на камни, внеся переполох в ряды наступавших.
   — Дай! — подал команду Полуян в микрофон и рванул леску.
   — Даю! — подбадривая себя, зло выкрикнул Резванов.
   Звук двух взрывов, слившись в один затяжной хлопок, ударил по ушам. С некоторым запоздание внизу, где начинались заросли кизила и ежевики, лопнули ещё четыре гранаты.
   Для наступавших все это оказалось неожиданным.
   Первый же удар выкосил четырех из шести боевиков в первой линии атаки, а боевое ядро, засевшее в кустах, потеряло сразу десять человек.
   И снова воцарилась тишина. Молчание, в котором можно было услышать посвистывание ветра в стеблях полыни.
   Боевики, отступившие в лес, ничем не проявляли себя.
   Солнце палило неимоверно жарко. Оно не походило на желтый кружок, каким дневное светило изображают дети. Оно расплескало белый огонь во все стороны и небо вокруг выглядело не голубым, а белесым, выжженным и выцветшим.
   — Я спущусь вниз, — предложил Резванов. — Надо узнать, что там у них творится.
   — Будь осторожен, — Полуян осторожно хлопнул товарища по плечу.
   Резванов скрылся в темноте. Перебегая от куста к кусту, он спустился к опушке леса. Когда до деревьев оставалось не более десяти метров, он лег на землю и укрылся за камнем.
   Он лежал, вжавшись в траву и держа автомат перед собой стволом вперед. Рычаг предохранителя не давал оружию случайно выстрелить, но указательный палец правой руки в любое время был готов привести автомат в боевое положение.
   Резванов был уверен, что заметить его невозможно. Густая трава и ночь надежно его укрывали. Главным в тот момент была неподвижность. Глаз человека совершенное орудие познания мира, но у него есть и свои слабости: в сумерках он с трудом различает неподвижные предметы. Выдать засаду могло только движение. Однако лежать неподвижно занятие не из простых.
   Десять минут внимательного наблюдения показали, что боевиков на опушке нет. Ни втянулись в глубину лесного массива и находились где-то там.
   Резванов встал и в полный рост, переходя от дерева к дереву двинулся в сторону, откуда доносились неясные звуки голосов.
   Вскоре он уже знал, что происходит в чужом стане.
   Боевики собрались у костра… Отсутствие командира, моральное состояние, подорванное боевой неудачей и в то же время поразительная беспечность, заставляли их совершать непростительные ошибки. Более того, рассевшись у костра кружком, чеченцы стали выяснять отношения. Они говорили громко, размахивали руками, вскакивали и снова садились.
   Резванов прислушался и вдруг понял: боевики выясняли отношения, пытаясь найти виновных в провале операции. К тому же все они явно находились под кайфом. Где и когда успели ширнуться и какой наркотик употребляли сказать было трудно.
   Стрелки показывали четыре часа. Движение боевиков у костра прекратилось, стихли разговоры. Усталость и разочарование минувших суток взяли вверх. Сморенные пережитым люди заснули. Только охранник, движимый ответственностью за жизнь сообщников, либо просто физически более выносливый, чем другие, держа автомат наготове, прохаживался в тени деревьев.
   Сделав несколько щелчков рацией, Резванов вызвал группу. Когда все собрались вместе, было решено покончить с боевиками, забрать боеприпасы, оставить ишаков на воле и уходить в сторону аула Шары. Оставаться здесь не имело смысла.
   Первым потребовалось снять караульного. Он все ещё топтался в стороне от спавших боевиков, то и дело поправляя на груди автомат.
   Догоравший костер бросал на него красные колеблющиеся отсветы. Это позволяло хорошо прицелиться.
   Бритвин достал арбалет. Нажимая ногой на лопатку домкрата, взвел стреляющее устройство, затем осторожно поставил стрелу в лоток. Глубоко вздохнув, вскинул оружие, прицелился и надавил на спуск.
   Стрелка и цель разделяло не более пятнадцати метров, которые составляли одну четверть расстояния, на котором при пробах стрела пробивала доску двухсантиметровой толщины.
   Сорвавшись с тетивы, стрела сверкнула в свете костра стальной искрой и врубилась точно в то место, куда её и хотел послать Бритвин: в ложбинку между грудиной и шеей.
   Остальное доделали ножи. Это было грязным и неприятным делом, но иного выхода не было: когда бой ведется за выбор между жизнью и смертью, каждая воюющая сторона имеет право выбирать жизнь, какими бы средствами её ни приходилось сохранить.
   В зыбких сумерках хмурого утра, перегрузив некоторые пожитки на Радуя, они вброд, придерживая друг друга перебрались через Шарааргун и вышли горную дорогу. Судя по карте, она вела в райцентр Итум-Кале.
   Найдя удобное место в развалинах домов старинного аула, группа устроилась на отдых. Спали не больше двух часов и поднялись остаточно отдохнувшими. В боевых условиях недостаток сна восполняется расходом нервов.
   Завтракали лениво, без особого аппетита. События минувшей ночи все ещё стояли в глазах у каждого.
   Полуян достал карту и определился на местности по риентирам.
   — До первой нашей цели, — сказал он, — отсюда не менее пятнадцати километров. Пешком мы не потопаем. Нужны колеса. Посему будем ждать машину.
   — Ага, — отозвался Бритвин с обычной своей язвительностью. — Здесь московская кольцевая дорога. Только поток машин пожиже. Одна в месяц.
   — Значит, будем ждать месяц.
   — Не придется, — возразил Ярощук. — Кто-то будет искать пропавший отряд. Это однозначно.
   Мулла Дага Берсаев, командир тылового Хача-Ройдукского участка, два дня назад послал на поиски моджахедов, которые должны были из Дагестана через перевал Ягодах прийти в Чечню, отряд полевого командира Астемира Везирханова. За это время Астемир всего один раз вышел на связь и больше на вызовы не отвечал.
   Взяв с собой семерых мюридов, хорошо вооруженных и имевших немалый боевой опыт, погрузил их в «Тоёту» с открытым кузовом и сам поехал на поиски.
   Пыля по каменистой дороге, машина бежала на восток. Дага любил сидеть за баранкой и редко кому уступал за ней место. За одним из крутых поворотов, где проезжую часть сжимали каменные стенки, дорогу перегородил человек.
   Расстелив на обочине намазжай — молитвенный коврик, бородатый мужчина стоял на коленях, держал перед глазами сложенные развернутой книжкой ладони, шевелил губами, произнося молитвы и бил глубокие земные поклоны, касаясь лбом коврика. Рядом с ним на проезжей части узкой дороги стоял ишак, груженный переметными сумами.
   Дага Берсаев помянул про себя шайтана: осел мешал проехать. В ином случае он бы не пожалел скотины и столкнул её с дороги бампером. Но то, что рядом находился молящийся мусульманин, заставило Дагу поумерить гнев. На глазах подчиненных потревожить покой человека, который беседует с Аллахом, он просто не рискнул.
   Дага нажал педаль тормоза. Заскрипела под колесами щебенка, грузовичок плавно замедлил ход и замер, почти касаясь радиатором серого ослиного бока. Упрямая скотина только подняла голову и скосила на человека, сидевшего за рулем большой черный унылый глаз: не на того напали — Радуй мог переупрямить кого угодно.
   «Тоёта» остановилась, не съезжая с дороги на обочину. На горных дорогах вооруженные джигиты ездят не думая о чьем-то удобстве, кроме своего.
   — Э, крикнул водитель, по пояс высунувшийся из машины. И жестом показал, чтобы хозяин убрал своего ишака в сторону.
   Ярощук приложил руку к сердцу и смиренно поклонился.
   — Асалям алейкум ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! — Мир вам, милость Аллаха и его благословение!
   Дага качнул головой, принимая приветствие в той же вежливой мусульманской манере ответил:
   — Ва алейкум ассалам ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! И вам мир, милость Аллаха и его благословение!
   Сказав это, Дага скосил глаза на тех, кто сидел за его спиной. Они должны были видеть и слышать, насколько ревниво соблюдает их полевой командир заветы пророка, который говорил: «Не войти вам в рай, пока вы не уверуете, а не уверуете вы до тех пор, пока не станете любить друг друга, так не указать ли вам на то, благодаря чему вы полюбите друг друга, если станете делать это? Приветствуйте друг друга часто!»
   Объясняя своим людям необходимость строго следовать вере, Дага Берсаев — «воюющий мулла», как он любил сам себя называть, не раз напоминал, что лучшее проявление ислама состоит в том, чтобы угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь.
   Сидевшие за спиной амера боевики вежливо качнули головами и из машины раздалось нестройное «Ва алейкум ассалам!»
   — Я отстал от своих, — сказал Ярощук на урду и огладил бороду.
   Дага уловил знакомое звучание слов, которые не раз слышал во время учебы в Афганистане и Пакистане. Ткнул пальцем в сторону незнакомца. Спросил:
   — Ту Пакестан? — Ты пакестанец?
   — Бале, амер, бале, — затряс бородой Ярощук, изображая радость встречи. — Да, командир, да.
   — Это один из тех, кого мы ищем, — сказал с облегчением Дага, оборачиваясь к своим мюридам. — Сейчас мы выясним, где задержалась их группа.
   Мгновение спустя Ярощук, прижав пистолет к щеке Даги Берсаева, который неосторожно вылез из машины, держа его согнутой левой рукой за горло отступил к скале. И сразу кузов «Тоёты» накрыло.
   Три боевика сдались в плен.
   Полуян никогда не воспринимал слово «закон» с однозначной прямотой. Он считал, что оно всего лишь служит для обозначения свода правил, которые признали удобными для себя люди, в руках которых находится реальная государственная власть в любой стране. Возьмут или перехватят эту власть другие люди, они неизбежно поспешат переделать законы под себя. Так было всегда и будет впредь.
   Особенно дико с точки зрения здравого практического смысла выглядят международные конвенции, которыми юристы пытаются «гуманизировать» правила ведения войны. Запрещение химического и бактериологического оружия, разрывных пуль, запреты на взятие заложников, на добивание военнопленных — все это выглядит красиво и человечно но только на бумаге, которую дипломатические представители цивилизованных стран подписывают в тиши швейцарских дворцов, где после подписания документов обязательно подается шампанское и все чувствуют себя творцами истории. А вот ворвись в момент подписания в зал террорист, поставь дипломатов к стенке и задай им вопрос о том, в какой мере им в данной ситуации понравятся не разрывные, а обычные, признанные конвенцией «законными» пули, не надо быть провидцем, чтобы узнать, каким окажется ответ.
   Поэтому, уводя группу в рейд, Полуян знал, что неизбежно снимет с себя обязанность подчиняться любым законам, когда речь пойдет о жизни подчиненных и его собственной.
   Когда он служил в армии, решение послать его на смерть неоспоримо принадлежало людям, которые сами принимают законы, возносящие их над обществом и обязывающие других их исполнять. Тут уж ничего не поделаешь. Это только в пору дикости племенной вождь Тумба-Юмба с поднятой над головой дубиной первым бросался на врагов рода, увлекая за собой своих соплеменников. В условиях развитой цивилизации президенты, сенаторы, парламентарии только указывают, кто должен бросаться в пекло сражения и умирать, а сами они, охраняемые законами, чтобы их не заставили идти на смерть впереди других во главе подчиненного их власти войска, прячутся за спинами мощной охраны, сытно подкармливаемой и хорошо оплачиваемой.
   Реально оценивая свою армейскую службу и не желая обманывать самого себя, Полуян всегда считал, что он сам и его подчиненные всего лишь недорогой инструментарий для осуществления кровавой части государственной политики. Инструментарий, который в случае поломки или уничтожения легко заменить на новый. Умрет ли он или нет, погибнут его товарищи или вернуться — это ни в коей мере не беспокоило тех, кто сидит в Кремле и верит в свое право повелевать другими. Какой-то чиновник пробежит сводку потерь и на уголке бумаги напишет: «В архив», а затем, возможно, подвинет к себе другой, более интересный и близкий его сердцу документ — ведомость на получение заработной платы.
   Спорить со сложившимися в обществе порядками Полуян никогда не собирался. Он прекрасно понимал, что все это будет бесполезным. Он знал — Россия не исключение и весь мир свою военную мощь основывает на принципах показного миролюбия и гуманизма, а также на праве властей посылать на смерть своих сограждан.
   Больше того, Полуян понимал, что кому-кому, а ему протестовать против сложившихся порядков глупо: он был военным-профессионалом и другого применения своим способностям и знаниям, кроме как воевать, вряд ли сумел найти. Поэтому, заключив контракт на проведение глубокого рейда, он исключил из своей морали понятие «законы войны».
   Вот перед ним стояли четверо моджахедов, бойцов ислама, выступивших участниками священной войны против неверных. На их лицах — хмурых, посеревших от страха, не читалось радости от перспективы скорой встречи с Аллахом. Он видел, как у бледного худолицего паренька помокрела левая штанина камуфлированных брюк. От испуга он не сумел совладать со строптивым мочевым пузырем. Он заметил, что у боевика с бородой, тронутой проседью, дергается щека. Он представлял с какой радостью, с торжеством и азартом, доведись такая возможность, боевики его самого испластали ножами, причем резали бы долго, чтобы продлить мучения. Но в то же время Полуян сознавал, что даруй он этим людям жизнь, они сочли бы его дураком и трусом. Они, в полной мере исповедовавшие культ жестокости, относили чужое миролюбие и добросердечие к проявлениям слабости и страха, перед лицом силы, которой они сами себя считали.
   Решение, которое он принял, не стоило отдавать на исполнение другим.
   Полуян от колена, не поднимая автомата, длинной очередью полоснул по стоявшими перед ним боевиками.
   Несколько минут потребовалось для того, чтобы оттянуть тела боевиков в сторону от дороги. Когда все было покончено, Полуян подал команду:
   — Поехали!
   За руль «Тоёты» сел Резванов. Он развернул машину и они двинулись в направлении обратном тому, куда ехал мулла Берсаев.
   Одинокий ишак Радуй, получивший свободу, все ещё не знал как ей распорядиться и стоял, растерянно глядя во след уехавшим от него людям.
   Дорога извилистой лентой тянулась по дну ущелья, повторяя изгибы бурливого потока, катившего в Аргун прозрачную холодную воду гор. Если смотреть на обстановку с точки зрения не туриста, а тактика, то ехать среди этих красот природы и беспечно ими любоваться было крайне опасно. Любую машину здесь можно было обнаружить с большого расстояния. Чтобы пресечь возможность движения целого батальона достаточно посадить двух пулеметчиков и гранатометчиков на противоположных склонах лощины и они смогут держать под огнем колонну, пока артиллеристам не удастся развернуть минометы.