Страница:
— Для этого надо взять Абу Бадра за бороду. Так? Извини, это не по мне. Ты знаешь, я авантюрист, но все же не такой, как тебе кажется. Миллион на кон просто не выставляют. Если выставили, значит дело не просто серьезное, но по-настоящему трудное. Такая сумма даже по западным меркам обещает операции высшую категорию сложности. Чтобы её провернуть, потребуются крутые парни с большим боевым опытом.
— Разве я тебе говорил, что стоит потрясти деревце и с него посыплются баксы? Сложность операции я представляю не хуже тебя.
— Так в чем же дело? Не кажется тебе, что вы тут пытаетесь чесать правое ухо правой рукой через левое плечо. У вас солидная контора, могли бы сами собрать мобильную группу и — вперед!
— Группу? Из кого? — Бойко скептически хмыкнул. — Из генералов?
— У вас что, перевелись майоры и капитаны?
— Есть, конечно. Но ты не учел три фактора. Первый, — Бойко стал загибать пальцы. — Премию в миллион баксов установило правительство иностранного государства. Поэтому посылать штатное подразделение, обязав его работать на чужого дядю, никто не осмелится. Если будут потери, попробуй объясни общественности, в чьих интересах выполнялось задание. Второе. Те генералы, которых я знаю, от миллиона долларов не откажутся, но только в случае, если ты им его принесешь в конверте. Уже готовым. И третье. Капитаны и майоры, которые смогут сделать дело добровольно свой приз генералам отдавать не захотят.
— Что же ты предлагаешь?
— Собери толковых ребят. Добровольцев, не имеющих заработка на гражданке, но имеющих опыт спецопераций — и вперед!.
Бойко проговорил последнее слово с той же интонацией, с которой незадолго до этого его произнес Ярощук.
— А что? Предложение и в самом деле забавное. Придется ещё поспрошать Хорхороева как и что. Потом уже дам ответ.
Хасавюрт — городишко одновременно зеленый и пыльный, прохладно-ветреный и удушающе жаркий. Провинциально тихий уголок, приспособленный к жизни спокойной и неторопливой вторжение чеченских боевиков в Дагестан наполнило федеральными войсками, сделало бестолково шумным и тесным, забило машинами и людьми в камуфляже; задымило голубыми газами отработанной солярки, которыми щедро отравляли воздух военные тягачи, бронетранспортеры, боевые машины пехоты.
При этом обывателям, привыкшим к тишине и неторопливому ритму дней было трудно понять, куда и зачем движется военная техника, одни колонны которой с грохотом шли на запад к Чечне — к Герзель Аулу, к Тухчару, к Новолакскому, другие с не меньшим грохотом возвращались обратно. В такой же мере оставалось гадать, чем занято армейское начальство, чьи машины сновали по городу и днем и ночью.
Прапорщику Никите Репкину суетная армейская жизнь нравилась. Она оставляла ему не только беспокойство, но и дарила удовольствия.
Прапорщик служил Отечеству и поворовывал для себя. На приватизацию крупной государственной собственности у него не имелось достаточных средств и не хватило ума. Зато война открыла возможность обогащения иным способом. Приставленный начальством блюсти сохранность боеприпасов, предназначенных действующим войскам, Репкин счел нужным получать свою десятину со всего, что проходило через его руки.
Особенно выгодным оказалось делиться с войсками гранатами и патронами. Тем более, что по удачному стечению обстоятельств Репкин познакомился с двумя аварцами — Манапом и Джахпаром. Те охотно приобретали у него товар и исправно платили за него долларами, или, как любовно говорил Репкин, «баксиками».
Вскоре для прапора открылась ещё одна возможность подправлять свой бюджет. Правда, началось все довольно неприятным эпизодом, заставившим Репкина пережить несколько трудных минут, в течение которых он чуть не напустил в штаны.
Репкин вечером шел из штаба по тихой зеленой улочке. Уже темнело. Вдруг из-за ствола чинара, мимо которого он проходил, появилась чья-то рука и рванула Репкина на себя. Тут же в затылок ему уперлось нечто твердое и тупое. Репкин не видел, что именно приставлено к его голове, но уверенность, с которой это было сделано позволила понять — то было оружие.
— Руки на стену, — сказал незнакомый голос в самое ухо. Фраза была хорошо знакома Репкину. Он обычно слышал, как её орали спецназовцы тем, кого захватывали на операции. Орали надсадно, с подчеркнутой диковатостью, чтобы вселить в противника страх и ещё больше распалить боевую злость в себе самих. Но в данный момент спокойствие, с которым было отдано приказание, испугало Репкина куда сильнее, чем испугал бы крик.
— Медленно! — предупредил тот же голос. — И ноги раздвинь. Шире!
Тут же последовал удар по внутренней косточке голеностопа. Удар резкий, злой и боль иглой проскочила к самому паху. Репкин с трудом удержался, чтобы не застонать.
Твердые руки уверенными движениями обшарили его. Пистолет, заправленный под пояс и нож, висевший на боку в ножнах собственной работы, были найдены и изъяты.
— Ложись на живот! Быстро!
Репкин покорно исполнил команду. Он находился в состоянии полусонного оцепенения и даже не пытался сдерживать мандраж, заставлявший дрожать колени.
— Перевернись на спину!
Репкин перевернулся. Только теперь он увидел стоявшего над ним кавказца с лицом, подернутым синими жилками застарелого пьяницы и с большими руками, в которых он сжимал автомат «узи».
Прапорщик шевельнулся, чтобы лечь поудобнее и сразу его одернули.
— Лежи, не дергайся! И отвечай на мои вопросы. Крутить не пытайся.
— Я лежу, — сказал Репкин, боясь, что его движение будет воспринято как попытка сопротивления.
— Это ты продал Джахпару пять гранат? Верно?
Прапорщик не ответил, соображая что лучше — отрицать или признаваться.
Кавказец поставил ему ногу на живот и слегка поднажал. Прапорщик инстинктивно напружинил мышцы брюшного пресса.
— Харашо, — сказал кавказец (теперь Репкин был уверен, что он чеченец), осклабившись, — когда пузо крепкое, резать приятно — оно скрипит. Физзарядку делаешь, да?
И опять Репкин промолчал.
— Ладно, — сказал чеченец, — пять гранат — это твой бизнес. Сообщать о нем твоему командиру не будем. Нам тебя проще убить. Чик-чик, и башка долой. — Рассуждая, чеченец поигрывал автоматом, то нацеливая зрачок ствола в правый глаз то в лоб прапорщика. — Не бойся, стрелять не буду. Не люблю шум. Все ножом сделаю. И здесь оставлю. Люди не найдут, значит через два дня крысы до костей обглодают. Но зачем так себя не любить? За родину, за Ельцина умереть хочешь? Дурак! Ему на тебя и на всех вас, русских, наплевать и забыть. А у тебя жизнь одна… Поможешь нам, будешь её продолжать.
— Что надо сделать? — подсевшим до сипения голосом спросил Репкин. — Оружие?
— Э, — похвалил чеченец. — Ты умный. Будешь моим кунаком. Оружие нам тоже надо. Заплачу по цене. Но главное ты мне каждый день говорить будешь, кому и сколько отпускаешь боеприпасов, когда и куда какая часть будет направляться. Через тебя много проходит солдат. Верно? Тоже платить буду. Мне приятно и тебе хорошо.
— Дай я встану.
— Почему не встать? Вставай. — Чеченец подал Репкину руку и помог подняться с земли.
Прапорщик отряхнул штаны от пыли.
— Как мне тебя звать?
Чеченец открыл в улыбке ровные зубы.
— Зови Джохаром, не ошибешься. А начнем прямо сейчас. Кто у тебя сегодня получал оружие? Куда эта часть пойдет?
В тот вечер Репкин за просто так получил сотню баксов. За просто так, или как ещё говорят «за здорово живешь». Зря что ли он оказался на войне?
После долгих бесед с Хорхороевым Ярощук принял решение и позвонил старому приятелю полковнику запаса Денису Резванову. Они условились встретиться на Пушкинской площади в начале Тверского бульвара.
Ярощук вспомнил о Резванове не случайно. Тот родился и вырос в Грозном, мальчишкой выучил нахский язык, восприняв с детской непосредственностью не только строй речи, но и её диалекты.
За двадцать лет службы военный контрразведчик Резванов участвовал в афганской и первой чеченской войнах и приобрел немалый боевой опыт.
В Чечне он не раз проникал в горные районы, где располагались тайные базы боевиков. Не менее важным Ярощуку казалось то, что Резванов близко знал боевых офицеров, которых можно привлечь в состав диверсионной группы.
Они, измеряя шагами знаменитый Твербуль, — Тверской бульвар — ходили вперед и назад около двух часов, в деталях обсуждая предложение провести операцию, оценивая степень её риска, возможности успеха и вероятность неудачи.
— Насколько я понял, — сказал Резванов, — операция будет проводиться в интересах иностранного государства. Насколько это легально для нас, офицеров спецслужб?
— Я первым делом для себя выяснил этот вопрос у Бойко. Все делается на легальном основании. Бойко прямо аккредитован в иностранных посольствах тех государств, с которыми Россия имеет договоры о совместной борьбе с терроризмом. В ряде случаев он готовит специальные бумаги — меморандумы, запросы, ответы на аналогичные документы для других спецслужб. Однако в случаях, когда возникает необходимость в неформальном обсуждении проблемы, он имеет право обращаться к тем, с кем ведет дело.
— Это именно тот случай?
— Да. Шейх Абу Бакр — один из террористов, который организовал несколько взрывов на территории Израиля. Объявлен в международный розыск как по линии Интерпола, так и через взаимодействующие спецслужбы. Если бы речь шла о Басаеве или Хаттабе, то это фигуранты, которые должны нести ответственность перед Россией. На шейха Абу Бакра у нас нет серьезных материалов. Он оказался в Чечне с одной стороны чтобы укрыться от розыска, с другой — поднять свой авторитет активного борца с неверными среди своих сторонников. Однако на деле его роль сводится к контролю за финансовыми потоками, идущими в Чечню из экстремистских мусульманских организаций. Самое большее, что ему можно инкриминировать — нарушение госграницы и незаконное пребывание на территории России. Затевать спецоперацию для задержки Абу Бакра никто не станет. Это связано с большими расходами и риском. В то же время за голову этого проходимца Израиль объявил награду в миллион долларов. Он их допек, и они хотят с ним посчитаться. Как думаешь, стоит потрудиться за такой приз?
— Потрудиться стоит, но требуется объяснение, почему в разведке сами не могут сколотить группу? Может просто кому-то выгодно подставить других, чтобы в случае чего списать на них неудачу?
— Я задавал Бойко тот же вопрос. Он все объясняет просто. Причем, я уверен, объясняет абсолютно честно. Ты прикинь, сколько начальников от командира спецназа до министра обороны, стоит в цепи, по которой пойдет бумага о разрешении на проведение акции, а затем вернется доклад об успехе её или провале. И каждый, прежде чем завизировать документ, подумает о себе, о том, что сулит ему удача и чем будет грозить неудача. Ты уверен, что пять-десять инстанций бумага к министру пройдет в один день, и что все начальники охотно поставят свою подпись под ней, а не отбросят наше предложение в сторону? Ты уверен, что этого не произойдет на последнем этапе, когда министру не захочется брать на себя ответственность за дело, провал которого грозит политическим скандалом?
Резванов потер руки и хрустнул костяшками пальцев.
— Алеша, то что ты предлагаешь, звучит заманчиво. Но чтобы провести такую операцию, нужен лидер. Боевой командир с опытом. Который знает что такое горы и водил там людей.
— Вот и подумай о таком. За твоими плечами две войны. Наверняка знаешь толковых офицеров.
— Из всех, кого знаю, душа расположена к одному. Я уже делал однажды на него ставку.
— И выиграл?
— Если бы нет, чего о нем вспоминать? Может слыхал о разгроме чеченской бандгруппы под Ковыльной?
— Об этом писали?
— Алексей! Если нам дают по морде — это материал для газет. Если мы кому-то по рогам врежем, об этом можно и промолчать. Или дать две строчки мелким шрифтом.
— Кто он?
— Полуян.
— Попробуй, прозондируй его отношение. Только не тяни.
Они расстались, договорившись встретиться на следующий день.
Резванов и Ярощук поехали к Полуяну вместе. Пятьсот километров они одолели в один прогон. С магистрали свернули на районную, не знавшую ремонта по меньшей мере десяток лет. Поэтому участки асфальта казались странными проплешинами на пыльной дороге, змеей извивавшейся между полей, заросших высоким бурьяном. И вдруг на одном из перекрестков, от указателя со стрелкой «Фермерское хозяйство „Медведь“ в глубину полей потянулась прямая дорога с прекрасным твердым покрытием.
— Нам туда, — сказал Резванов и повернул налево.
Проехали метров пятьсот и увидели треугольный знак, изображавший две черные округлые выпуклости, которые водители между собой называют то титьками, то бюстгальтером.
Резванов притормозил, поскольку впереди лежал асфальтовый барьер, заставлявший машины сбрасывать скорость. Тут же по обе стороны дороги, друг напротив друга, стояли два деревянных столбика. На них висели металлические таблички, которые обычно закрепляются на опорах высоковольтных линий:
Справа за кюветом лежал обгоревший кузов легковой машины. Угадать её марку было трудно — огонь поработал хорошо, а ржавчина доделала дело.
— Сурово, — сказал Ярощук. — Этот… Полуян, он нормальный?
— Сейчас увидим, — ответил Резванов. — Кто-то уже едет навстречу.
Он увидел, что к ним приближалась голубенькая «Нива» — бодрый сельскохозяйственный бегунок.
«Нива» остановилась посреди дорожного полотна, не доехав до «Жигулей» метров двести. Из машины с двух сторон вышли двое. Тот, что был слева, поднял руку вверх ладонью вперед, предлагая остановиться.
Резванов аккуратно притормозил и тоже вышел из машины. Ярощук остался на месте.
— Господа, вы к кому? Здесь частная территория и сквозного проезда нет.
— Суров! — насмешливо сказал Резванов, узнав в крепком загорелом мужчине старого знакомого. — Суров, бродяга!
Полуян тоже узнал Резванова и шагнул к нему, держа правую руку на отлете, чтобы рукопожатие началось со звонкого шлепка.
— Денис Егорыч! Черт! Значит, если мы не идем в ЧК, то оно само к нам является? Или опять чеченцы близко?
— Ты как в воду глядишь, — засмеялся Резванов и принял ладонью шлепок руки Полуяна. — Рад тебя видеть, Игорь Васильевич! Вижу — крепок, бодр, улыбаешься.
— Пора раскулачивать, верно?
— За что?
— Раскулачивали не за что, а во имя справедливости. Вот сейчас у меня есть пчелы, а у тебя нет. Раскулачишь, не будет ни у тебя, ни у меня. Но восторжествует идея равенства и справедливости.
— Ладно, кончай. Мы вот с другом приехали к тебе поднабраться ума-разума. Посмотрим, может и в нас пчеловоды проснутся.
— Ну, ну, валяйте, попытайтесь. Если хватит пороху. А пока едем к нам. И знакомьтесь: это мой компаньон — Иван Медведев.
— И вся земля тут твоя?
— Наша. Здесь когда-то располагалась радиолокационная станция ПВО. Охраняемая территория. Казарма. Склады. Вокруг поля, посадки липы. Прекрасное место для медосбора.
— А это? — Резванов указал на табличку с надписью «ЗОНА ПОСТА. СТРЕЛЯЮТ!» Ты понавешал предупреждений?
— Зачем? Просто оставил, что было раньше. Я ведь совладелец хозяйства на паях. Но предупреждение соответствует правде.
— Приходилось?
Полуян усмехнулся.
— Не раз. Любителей меда развелось больше, чем у меня пчел.
— Рэкетиры? Как вы от них спасаетесь?
— Помаленьку отстреливаемся.
— А местные власти как? Администрация? Милиция? Помогают?
— Власти тоже любят медок.
— Обирают?
— Не без этого.
— И вы это терпите?
— А куда денешься? Ладно, обо всем потом. Поехали.
За холмом, который они перевалили, открылся вид на поля гречихи, на липовую рощу и пруд. На его берегу стояли два новеньких кирпичных домика, двухэтажных, аккуратных, без прибамбасов, которые отличают коттеджи новой московской финансовой знати, строящей свои загородные обиталища так, чтобы те кричали: «Во, какой я! Во, сколько наворовал!»
— С дорожки за стол, — предложил Полуян и провел гостей на застекленную веранду, с которой открывался прекрасный вид на озеро и рощу за ним. — Женщины наши мотнули в город, так что прошу прощения, если что будет не так.
Вскоре на столе появились самовар, тарелки с яблоками, домашние закуски и разносолы, несколько хрустальных ладей, заполненных медом разных цветов — янтарно-прозрачного, темноватого, белесого…
— Свой огород, — сказал Полуян и рукой обвел стол. — Угощайтесь.
Начали с водочки, которую на стол, преодолев сопротивление хозяина, выставил Резванов.
— «Гжелочка», — объяснил он. — Вез из столицы специально для встречи.
Застольный разговор длился около часа, но хозяин и гости понимали, что ходят вокруг да около. Наконец, Полуян не выдержал.
— Вы, как я понимаю, вы своего рода рэкетиры и ко мне тоже за медком. Только признаться боитесь.
— Почему боимся? — Резванов открыто улыбнулся. — Только не за медком, а за самим пчеловодом. Хотим пригласить тебя на прогулку. Небольшая диверсионная операция.
— Понял, — Полуян хмуро кивнул. — Изложил доходчиво. А в чем её суть?
— Нам разрешено сообщить подробности только после получения твоего согласия повоевать ещё раз. Короче, мы должны толкнуть тебе кота в мешке, не предупреждая здоровый он или бешеный. Насколько я тебя знаю, на таких условиях ты нас сразу пошлешь подальше и будешь прав. Короче, Игорь, мы нарушим свои полномочия, ради того, чтобы ты имел возможность увидеть открытые карты.
— Может не стоит, полковники? Я выслушаю, не соглашусь, а вы нарушите поставленные вам условия.
— Игорь, не волнуйся. Мы возьмем с тебя слово.
— Нет, Денис, не надо. Я слова давать не буду. Так что даже не начинай. Поживите у меня, отдохните, от столичной суеты.
— Игорь, я решил посвятить тебя в дело уже тогда, когда предложил твою кандидатуру. Поэтому приехал сюда. А теперь ты советуешь все закончить, даже не раскрыв тебе сути предложения.
Влетевшая в окно пчела, погудев над головой Резванова, вдруг села ему на переносицу и, перебирая мохнатыми лапками, поползла к кончику носа.
— Сиди спокойно, — сказал Полуян, — Она сама улетит. А ты попробуй огурцы. С медом — это нечто.
Резванов отрицательно качнул головой.
— На мой взгляд мед уже сам по себе — нечто. Макни в него ластик, и проглотишь за милую душу. Так что огурцы пойдут с солью, а медок — с чайком. Да, кстати, чай у тебя есть?
— Резванов, что за вопрос?!
— Все равно, попробуем моего. Разливай кипяток по стаканам. У меня чай в пакетиках…
За чаем Резванов неторопливо и обстоятельно изложил Полуяну причины, которые поудили обратиться к нему. Назвал он и сумму приза за шейха Абу Бакра, хотя сделал это в конце рассказа, чтобы у Полуяна не возникла мысль, будто весь расчет построен на том, чтобы соблазнить его деньгами.
Но Полуян обратил внимание на другое.
— С чего это вы приехали именно ко мне с таким предложением? Только честно.
— Не доверяешь?
— Скорее удивляюсь. Мы ведь тут не отрезаны от мира. По вечерам в ящик смотрим. Каких наших в Чечне спецов показывают, ай да ну! Крутые в сиську: ложись перед ними и не шевелись. Проще простого взять готовую группу и — вперед! А вы к отставному подполковнику с неснятой судимостью.
Резванов усмехнулся.
— Ты как был идеалистом, так и остался. Да, конечно, взять готовую команду проще, но кто её даст? Все спецы кому-то подчинены. Начни их выпрашивать, не оберешься вопросов: кого, куда, зачем, почему? Потом подсунут тебе таких, которые меньше всего подходят для дела. Не мне тебе объяснять…
— Короче, предлагаешь снова надеть форму и взяться за автомат? А я, между прочим, отдал своим близким распоряжение, когда будут хоронить, то пусть делают это где и как угодно. Однако есть два условия — без креста, без попа и ни в коем случае не надевать на меня военную форму. Теперь ты вдруг предлагаешь мне обрядиться в неё живому.
— Форма, дорогой, это в первую очередь знаки различия — погоны, нашивки, награды… Надевать её от тебя никто не потребует. А камуфляж, он нейтрален. Сегодня в нем даже бомжи расхаживают.
— Спасибо, утешил. Особенно с бомжами.
Сказать, что Полуяна не заинтриговал приезд Резванова, а уж тем более его загадочный намек на возможное предложение дела, значило бы покривить душой. О, конечно, смирился бы с тем, если Резванов уехал, не сообщив ему всего, что мог, но осадок неудовлетворенности остался в душе надолго. Короче, его колебания походили на сомнения девственницы, которой очень хочется чего-то попробовать, но ей страшновато потерять невинность. Проницательный Резванов сумел заметить, что Полуян не ушел в глухую защиту, а лишь принял оборонительную стойку.
— Ладно, спорить не стану. Сперва выслушай. Тебе о чем-нибудь говорить фамилия Дага Берсаев?
— Если ты имеешь в виду того, который готовил диверсию в Ковыльную то да.
— Он самый.
— Есть шанс встретиться.
— Забавно, — с усмешкой сказал Полуян.
— Но в прицеле все же не Дага. Это шейх Абу Бакр.
— Поднимаю руки: не слыхал.
— Вот мы и приехали тебя с ним познакомить.
— Вы своего добились. Заинтриговали.
Человеку сугубо мирной профессии и душевного склада бывает трудно понять психологию того, кто желает добровольно попасть на войну. Но внутренний склад профессиональных военных таков, что в определенные моменты жизни они испытывают свою боевую невостребованность, которая усиливает тягу к риску и обостряет желание испытать себя в условиях, связанных с преодолением опасности.
Отделившись от животного мира, человек сохранил в себе страсть к охоте. А охота, как и война, всегда была и будет связана с убийством, пролитием крови.
Респектабельные господа, в избранном обществе носящие фраки, крахмальные воротнички и галстуки-бабочки, тратят огромные деньги, чтобы на африканском сафари завалить выстрелом носорога, бегемота или слона только для того, чтобы пощекотать нервы опасностью, ощутить в крови прилив адреналина.
Более культурно и замаскировано свою страсть к охоте и убийству обставляют стрелки-спортсмены. Но и они свои дипломы и медали мастеров меткого выстрела воспринимают как свидетельства об умении при нужде кого-то убить одним метким выстрелом. Вспомним, кто из нас, овладевая оружием, не стрелял по мишеням, которые изображают то голову человека, то его погрудную фигуру. Вызывало ли это у кого-то протест или неприятные чувства?
Полуян многому научился в морской пехоте. Служба выдубила ему кожу, приучила не падать духом в безвыходных обстоятельствах, стойко без нытья переносить голод, холод, усталость. Обучая морпехов трудному искусству выживать в экстремальных условиях, Полуян в первую очередь заставлял подчиненных ходить на пределе возможности и сил. Он раз за разом твердил: «нестоящий мужчина должен идти, пока не обессилит и не упадет. После этого он обязан встать и пройти ещё столько, сколько уже прошел».
Еще два необходимых элемента боевого мастерства, которыми, как считал Полуян, необходимо было обладать бойцу, включали стрельбу и рукопашный бой.
Сам он обладал всеми необходимыми навыками. К нему в батальон не раз приходили служить патентованные каратисты и дзюдоисты, зарабатывавшие на соревнованиях пояса разных цветов и даны мастеров, а потому считавшие себя крутыми ребятами. Но он вызывал их на схватку и, не ожидая, когда на нем продемонстрируют какой-то хитрый прием, валил соперников одним точным ударом.
Он долго смеялся, когда впервые увидел фильм, в котором «Крутой Уокер» разбрасывал противников, получал удары и наносил ответные, обходясь без синяков и не позволяя сбиться на сторону модному галстуку. Киношная драматургия требует многократного повторения драк. В жизни иначе. Если Полуян доставал противника, то с одного удара ломал ему кости, выбивал сознание.
И стрельба. Он многим видам оружия предпочитал снайперскую винтовку. С Афгана он принес с собой лозунг: «Один выстрел — один дух».
Для чего армиям потребовался пистолет-пулемет и автомат? Не надо угадывать, если точно не знаете. Автомат сконструирован вовсе не для поражения противника меткими выстрелами. Во всяком случае это мнение подтверждает статистика боевых потерь в войнах последних лет двадцатого века. Выстрелами из стрелкового оружия на полях сражений поражается где-то около пяти процентов убитых и раненых, прошедших через госпиталя. А если выбросить из этого число убитых и раненых снайперами, то цифра окажется ещё меньше. Главное поражающее средство современных войн — гранаты, снаряды, авиационные бомбы, осколки которых выкашивают людей слепо и надежно.
Научить солдата метко стрелять на бегу, в нервной атмосфере боя почти невозможно. В большинстве армий мира для успокоения начальственных душ, солдаты выполняют стрелковые упражнения по неподвижным мишеням из положения лежа, стоя или с колена. Это было и в суворовские времена, когда полководец подвел итог своим наблюдениям словами: «пуля — дура»; и в более поздний период, когда винтовку решили заменить на автоматы.
— Разве я тебе говорил, что стоит потрясти деревце и с него посыплются баксы? Сложность операции я представляю не хуже тебя.
— Так в чем же дело? Не кажется тебе, что вы тут пытаетесь чесать правое ухо правой рукой через левое плечо. У вас солидная контора, могли бы сами собрать мобильную группу и — вперед!
— Группу? Из кого? — Бойко скептически хмыкнул. — Из генералов?
— У вас что, перевелись майоры и капитаны?
— Есть, конечно. Но ты не учел три фактора. Первый, — Бойко стал загибать пальцы. — Премию в миллион баксов установило правительство иностранного государства. Поэтому посылать штатное подразделение, обязав его работать на чужого дядю, никто не осмелится. Если будут потери, попробуй объясни общественности, в чьих интересах выполнялось задание. Второе. Те генералы, которых я знаю, от миллиона долларов не откажутся, но только в случае, если ты им его принесешь в конверте. Уже готовым. И третье. Капитаны и майоры, которые смогут сделать дело добровольно свой приз генералам отдавать не захотят.
— Что же ты предлагаешь?
— Собери толковых ребят. Добровольцев, не имеющих заработка на гражданке, но имеющих опыт спецопераций — и вперед!.
Бойко проговорил последнее слово с той же интонацией, с которой незадолго до этого его произнес Ярощук.
— А что? Предложение и в самом деле забавное. Придется ещё поспрошать Хорхороева как и что. Потом уже дам ответ.
Хасавюрт — городишко одновременно зеленый и пыльный, прохладно-ветреный и удушающе жаркий. Провинциально тихий уголок, приспособленный к жизни спокойной и неторопливой вторжение чеченских боевиков в Дагестан наполнило федеральными войсками, сделало бестолково шумным и тесным, забило машинами и людьми в камуфляже; задымило голубыми газами отработанной солярки, которыми щедро отравляли воздух военные тягачи, бронетранспортеры, боевые машины пехоты.
При этом обывателям, привыкшим к тишине и неторопливому ритму дней было трудно понять, куда и зачем движется военная техника, одни колонны которой с грохотом шли на запад к Чечне — к Герзель Аулу, к Тухчару, к Новолакскому, другие с не меньшим грохотом возвращались обратно. В такой же мере оставалось гадать, чем занято армейское начальство, чьи машины сновали по городу и днем и ночью.
Прапорщику Никите Репкину суетная армейская жизнь нравилась. Она оставляла ему не только беспокойство, но и дарила удовольствия.
Прапорщик служил Отечеству и поворовывал для себя. На приватизацию крупной государственной собственности у него не имелось достаточных средств и не хватило ума. Зато война открыла возможность обогащения иным способом. Приставленный начальством блюсти сохранность боеприпасов, предназначенных действующим войскам, Репкин счел нужным получать свою десятину со всего, что проходило через его руки.
Особенно выгодным оказалось делиться с войсками гранатами и патронами. Тем более, что по удачному стечению обстоятельств Репкин познакомился с двумя аварцами — Манапом и Джахпаром. Те охотно приобретали у него товар и исправно платили за него долларами, или, как любовно говорил Репкин, «баксиками».
Вскоре для прапора открылась ещё одна возможность подправлять свой бюджет. Правда, началось все довольно неприятным эпизодом, заставившим Репкина пережить несколько трудных минут, в течение которых он чуть не напустил в штаны.
Репкин вечером шел из штаба по тихой зеленой улочке. Уже темнело. Вдруг из-за ствола чинара, мимо которого он проходил, появилась чья-то рука и рванула Репкина на себя. Тут же в затылок ему уперлось нечто твердое и тупое. Репкин не видел, что именно приставлено к его голове, но уверенность, с которой это было сделано позволила понять — то было оружие.
— Руки на стену, — сказал незнакомый голос в самое ухо. Фраза была хорошо знакома Репкину. Он обычно слышал, как её орали спецназовцы тем, кого захватывали на операции. Орали надсадно, с подчеркнутой диковатостью, чтобы вселить в противника страх и ещё больше распалить боевую злость в себе самих. Но в данный момент спокойствие, с которым было отдано приказание, испугало Репкина куда сильнее, чем испугал бы крик.
— Медленно! — предупредил тот же голос. — И ноги раздвинь. Шире!
Тут же последовал удар по внутренней косточке голеностопа. Удар резкий, злой и боль иглой проскочила к самому паху. Репкин с трудом удержался, чтобы не застонать.
Твердые руки уверенными движениями обшарили его. Пистолет, заправленный под пояс и нож, висевший на боку в ножнах собственной работы, были найдены и изъяты.
— Ложись на живот! Быстро!
Репкин покорно исполнил команду. Он находился в состоянии полусонного оцепенения и даже не пытался сдерживать мандраж, заставлявший дрожать колени.
— Перевернись на спину!
Репкин перевернулся. Только теперь он увидел стоявшего над ним кавказца с лицом, подернутым синими жилками застарелого пьяницы и с большими руками, в которых он сжимал автомат «узи».
Прапорщик шевельнулся, чтобы лечь поудобнее и сразу его одернули.
— Лежи, не дергайся! И отвечай на мои вопросы. Крутить не пытайся.
— Я лежу, — сказал Репкин, боясь, что его движение будет воспринято как попытка сопротивления.
— Это ты продал Джахпару пять гранат? Верно?
Прапорщик не ответил, соображая что лучше — отрицать или признаваться.
Кавказец поставил ему ногу на живот и слегка поднажал. Прапорщик инстинктивно напружинил мышцы брюшного пресса.
— Харашо, — сказал кавказец (теперь Репкин был уверен, что он чеченец), осклабившись, — когда пузо крепкое, резать приятно — оно скрипит. Физзарядку делаешь, да?
И опять Репкин промолчал.
— Ладно, — сказал чеченец, — пять гранат — это твой бизнес. Сообщать о нем твоему командиру не будем. Нам тебя проще убить. Чик-чик, и башка долой. — Рассуждая, чеченец поигрывал автоматом, то нацеливая зрачок ствола в правый глаз то в лоб прапорщика. — Не бойся, стрелять не буду. Не люблю шум. Все ножом сделаю. И здесь оставлю. Люди не найдут, значит через два дня крысы до костей обглодают. Но зачем так себя не любить? За родину, за Ельцина умереть хочешь? Дурак! Ему на тебя и на всех вас, русских, наплевать и забыть. А у тебя жизнь одна… Поможешь нам, будешь её продолжать.
— Что надо сделать? — подсевшим до сипения голосом спросил Репкин. — Оружие?
— Э, — похвалил чеченец. — Ты умный. Будешь моим кунаком. Оружие нам тоже надо. Заплачу по цене. Но главное ты мне каждый день говорить будешь, кому и сколько отпускаешь боеприпасов, когда и куда какая часть будет направляться. Через тебя много проходит солдат. Верно? Тоже платить буду. Мне приятно и тебе хорошо.
— Дай я встану.
— Почему не встать? Вставай. — Чеченец подал Репкину руку и помог подняться с земли.
Прапорщик отряхнул штаны от пыли.
— Как мне тебя звать?
Чеченец открыл в улыбке ровные зубы.
— Зови Джохаром, не ошибешься. А начнем прямо сейчас. Кто у тебя сегодня получал оружие? Куда эта часть пойдет?
В тот вечер Репкин за просто так получил сотню баксов. За просто так, или как ещё говорят «за здорово живешь». Зря что ли он оказался на войне?
После долгих бесед с Хорхороевым Ярощук принял решение и позвонил старому приятелю полковнику запаса Денису Резванову. Они условились встретиться на Пушкинской площади в начале Тверского бульвара.
Ярощук вспомнил о Резванове не случайно. Тот родился и вырос в Грозном, мальчишкой выучил нахский язык, восприняв с детской непосредственностью не только строй речи, но и её диалекты.
За двадцать лет службы военный контрразведчик Резванов участвовал в афганской и первой чеченской войнах и приобрел немалый боевой опыт.
В Чечне он не раз проникал в горные районы, где располагались тайные базы боевиков. Не менее важным Ярощуку казалось то, что Резванов близко знал боевых офицеров, которых можно привлечь в состав диверсионной группы.
Они, измеряя шагами знаменитый Твербуль, — Тверской бульвар — ходили вперед и назад около двух часов, в деталях обсуждая предложение провести операцию, оценивая степень её риска, возможности успеха и вероятность неудачи.
— Насколько я понял, — сказал Резванов, — операция будет проводиться в интересах иностранного государства. Насколько это легально для нас, офицеров спецслужб?
— Я первым делом для себя выяснил этот вопрос у Бойко. Все делается на легальном основании. Бойко прямо аккредитован в иностранных посольствах тех государств, с которыми Россия имеет договоры о совместной борьбе с терроризмом. В ряде случаев он готовит специальные бумаги — меморандумы, запросы, ответы на аналогичные документы для других спецслужб. Однако в случаях, когда возникает необходимость в неформальном обсуждении проблемы, он имеет право обращаться к тем, с кем ведет дело.
— Это именно тот случай?
— Да. Шейх Абу Бакр — один из террористов, который организовал несколько взрывов на территории Израиля. Объявлен в международный розыск как по линии Интерпола, так и через взаимодействующие спецслужбы. Если бы речь шла о Басаеве или Хаттабе, то это фигуранты, которые должны нести ответственность перед Россией. На шейха Абу Бакра у нас нет серьезных материалов. Он оказался в Чечне с одной стороны чтобы укрыться от розыска, с другой — поднять свой авторитет активного борца с неверными среди своих сторонников. Однако на деле его роль сводится к контролю за финансовыми потоками, идущими в Чечню из экстремистских мусульманских организаций. Самое большее, что ему можно инкриминировать — нарушение госграницы и незаконное пребывание на территории России. Затевать спецоперацию для задержки Абу Бакра никто не станет. Это связано с большими расходами и риском. В то же время за голову этого проходимца Израиль объявил награду в миллион долларов. Он их допек, и они хотят с ним посчитаться. Как думаешь, стоит потрудиться за такой приз?
— Потрудиться стоит, но требуется объяснение, почему в разведке сами не могут сколотить группу? Может просто кому-то выгодно подставить других, чтобы в случае чего списать на них неудачу?
— Я задавал Бойко тот же вопрос. Он все объясняет просто. Причем, я уверен, объясняет абсолютно честно. Ты прикинь, сколько начальников от командира спецназа до министра обороны, стоит в цепи, по которой пойдет бумага о разрешении на проведение акции, а затем вернется доклад об успехе её или провале. И каждый, прежде чем завизировать документ, подумает о себе, о том, что сулит ему удача и чем будет грозить неудача. Ты уверен, что пять-десять инстанций бумага к министру пройдет в один день, и что все начальники охотно поставят свою подпись под ней, а не отбросят наше предложение в сторону? Ты уверен, что этого не произойдет на последнем этапе, когда министру не захочется брать на себя ответственность за дело, провал которого грозит политическим скандалом?
Резванов потер руки и хрустнул костяшками пальцев.
— Алеша, то что ты предлагаешь, звучит заманчиво. Но чтобы провести такую операцию, нужен лидер. Боевой командир с опытом. Который знает что такое горы и водил там людей.
— Вот и подумай о таком. За твоими плечами две войны. Наверняка знаешь толковых офицеров.
— Из всех, кого знаю, душа расположена к одному. Я уже делал однажды на него ставку.
— И выиграл?
— Если бы нет, чего о нем вспоминать? Может слыхал о разгроме чеченской бандгруппы под Ковыльной?
— Об этом писали?
— Алексей! Если нам дают по морде — это материал для газет. Если мы кому-то по рогам врежем, об этом можно и промолчать. Или дать две строчки мелким шрифтом.
— Кто он?
— Полуян.
— Попробуй, прозондируй его отношение. Только не тяни.
Они расстались, договорившись встретиться на следующий день.
Резванов и Ярощук поехали к Полуяну вместе. Пятьсот километров они одолели в один прогон. С магистрали свернули на районную, не знавшую ремонта по меньшей мере десяток лет. Поэтому участки асфальта казались странными проплешинами на пыльной дороге, змеей извивавшейся между полей, заросших высоким бурьяном. И вдруг на одном из перекрестков, от указателя со стрелкой «Фермерское хозяйство „Медведь“ в глубину полей потянулась прямая дорога с прекрасным твердым покрытием.
— Нам туда, — сказал Резванов и повернул налево.
Проехали метров пятьсот и увидели треугольный знак, изображавший две черные округлые выпуклости, которые водители между собой называют то титьками, то бюстгальтером.
Резванов притормозил, поскольку впереди лежал асфальтовый барьер, заставлявший машины сбрасывать скорость. Тут же по обе стороны дороги, друг напротив друга, стояли два деревянных столбика. На них висели металлические таблички, которые обычно закрепляются на опорах высоковольтных линий:
НЕ ВЛЕЗАЙ!Центральное место на табличках занимали мертвые головы с пустыми глазницами, с оскаленными зубами и двумя скрещенными берцовыми костями под нижней челюстью.
У Б Ь Е Т!
Справа за кюветом лежал обгоревший кузов легковой машины. Угадать её марку было трудно — огонь поработал хорошо, а ржавчина доделала дело.
— Сурово, — сказал Ярощук. — Этот… Полуян, он нормальный?
— Сейчас увидим, — ответил Резванов. — Кто-то уже едет навстречу.
Он увидел, что к ним приближалась голубенькая «Нива» — бодрый сельскохозяйственный бегунок.
«Нива» остановилась посреди дорожного полотна, не доехав до «Жигулей» метров двести. Из машины с двух сторон вышли двое. Тот, что был слева, поднял руку вверх ладонью вперед, предлагая остановиться.
Резванов аккуратно притормозил и тоже вышел из машины. Ярощук остался на месте.
— Господа, вы к кому? Здесь частная территория и сквозного проезда нет.
— Суров! — насмешливо сказал Резванов, узнав в крепком загорелом мужчине старого знакомого. — Суров, бродяга!
Полуян тоже узнал Резванова и шагнул к нему, держа правую руку на отлете, чтобы рукопожатие началось со звонкого шлепка.
— Денис Егорыч! Черт! Значит, если мы не идем в ЧК, то оно само к нам является? Или опять чеченцы близко?
— Ты как в воду глядишь, — засмеялся Резванов и принял ладонью шлепок руки Полуяна. — Рад тебя видеть, Игорь Васильевич! Вижу — крепок, бодр, улыбаешься.
— Пора раскулачивать, верно?
— За что?
— Раскулачивали не за что, а во имя справедливости. Вот сейчас у меня есть пчелы, а у тебя нет. Раскулачишь, не будет ни у тебя, ни у меня. Но восторжествует идея равенства и справедливости.
— Ладно, кончай. Мы вот с другом приехали к тебе поднабраться ума-разума. Посмотрим, может и в нас пчеловоды проснутся.
— Ну, ну, валяйте, попытайтесь. Если хватит пороху. А пока едем к нам. И знакомьтесь: это мой компаньон — Иван Медведев.
— И вся земля тут твоя?
— Наша. Здесь когда-то располагалась радиолокационная станция ПВО. Охраняемая территория. Казарма. Склады. Вокруг поля, посадки липы. Прекрасное место для медосбора.
— А это? — Резванов указал на табличку с надписью «ЗОНА ПОСТА. СТРЕЛЯЮТ!» Ты понавешал предупреждений?
— Зачем? Просто оставил, что было раньше. Я ведь совладелец хозяйства на паях. Но предупреждение соответствует правде.
— Приходилось?
Полуян усмехнулся.
— Не раз. Любителей меда развелось больше, чем у меня пчел.
— Рэкетиры? Как вы от них спасаетесь?
— Помаленьку отстреливаемся.
— А местные власти как? Администрация? Милиция? Помогают?
— Власти тоже любят медок.
— Обирают?
— Не без этого.
— И вы это терпите?
— А куда денешься? Ладно, обо всем потом. Поехали.
За холмом, который они перевалили, открылся вид на поля гречихи, на липовую рощу и пруд. На его берегу стояли два новеньких кирпичных домика, двухэтажных, аккуратных, без прибамбасов, которые отличают коттеджи новой московской финансовой знати, строящей свои загородные обиталища так, чтобы те кричали: «Во, какой я! Во, сколько наворовал!»
— С дорожки за стол, — предложил Полуян и провел гостей на застекленную веранду, с которой открывался прекрасный вид на озеро и рощу за ним. — Женщины наши мотнули в город, так что прошу прощения, если что будет не так.
Вскоре на столе появились самовар, тарелки с яблоками, домашние закуски и разносолы, несколько хрустальных ладей, заполненных медом разных цветов — янтарно-прозрачного, темноватого, белесого…
— Свой огород, — сказал Полуян и рукой обвел стол. — Угощайтесь.
Начали с водочки, которую на стол, преодолев сопротивление хозяина, выставил Резванов.
— «Гжелочка», — объяснил он. — Вез из столицы специально для встречи.
Застольный разговор длился около часа, но хозяин и гости понимали, что ходят вокруг да около. Наконец, Полуян не выдержал.
— Вы, как я понимаю, вы своего рода рэкетиры и ко мне тоже за медком. Только признаться боитесь.
— Почему боимся? — Резванов открыто улыбнулся. — Только не за медком, а за самим пчеловодом. Хотим пригласить тебя на прогулку. Небольшая диверсионная операция.
— Понял, — Полуян хмуро кивнул. — Изложил доходчиво. А в чем её суть?
— Нам разрешено сообщить подробности только после получения твоего согласия повоевать ещё раз. Короче, мы должны толкнуть тебе кота в мешке, не предупреждая здоровый он или бешеный. Насколько я тебя знаю, на таких условиях ты нас сразу пошлешь подальше и будешь прав. Короче, Игорь, мы нарушим свои полномочия, ради того, чтобы ты имел возможность увидеть открытые карты.
— Может не стоит, полковники? Я выслушаю, не соглашусь, а вы нарушите поставленные вам условия.
— Игорь, не волнуйся. Мы возьмем с тебя слово.
— Нет, Денис, не надо. Я слова давать не буду. Так что даже не начинай. Поживите у меня, отдохните, от столичной суеты.
— Игорь, я решил посвятить тебя в дело уже тогда, когда предложил твою кандидатуру. Поэтому приехал сюда. А теперь ты советуешь все закончить, даже не раскрыв тебе сути предложения.
Влетевшая в окно пчела, погудев над головой Резванова, вдруг села ему на переносицу и, перебирая мохнатыми лапками, поползла к кончику носа.
— Сиди спокойно, — сказал Полуян, — Она сама улетит. А ты попробуй огурцы. С медом — это нечто.
Резванов отрицательно качнул головой.
— На мой взгляд мед уже сам по себе — нечто. Макни в него ластик, и проглотишь за милую душу. Так что огурцы пойдут с солью, а медок — с чайком. Да, кстати, чай у тебя есть?
— Резванов, что за вопрос?!
— Все равно, попробуем моего. Разливай кипяток по стаканам. У меня чай в пакетиках…
За чаем Резванов неторопливо и обстоятельно изложил Полуяну причины, которые поудили обратиться к нему. Назвал он и сумму приза за шейха Абу Бакра, хотя сделал это в конце рассказа, чтобы у Полуяна не возникла мысль, будто весь расчет построен на том, чтобы соблазнить его деньгами.
Но Полуян обратил внимание на другое.
— С чего это вы приехали именно ко мне с таким предложением? Только честно.
— Не доверяешь?
— Скорее удивляюсь. Мы ведь тут не отрезаны от мира. По вечерам в ящик смотрим. Каких наших в Чечне спецов показывают, ай да ну! Крутые в сиську: ложись перед ними и не шевелись. Проще простого взять готовую группу и — вперед! А вы к отставному подполковнику с неснятой судимостью.
Резванов усмехнулся.
— Ты как был идеалистом, так и остался. Да, конечно, взять готовую команду проще, но кто её даст? Все спецы кому-то подчинены. Начни их выпрашивать, не оберешься вопросов: кого, куда, зачем, почему? Потом подсунут тебе таких, которые меньше всего подходят для дела. Не мне тебе объяснять…
— Короче, предлагаешь снова надеть форму и взяться за автомат? А я, между прочим, отдал своим близким распоряжение, когда будут хоронить, то пусть делают это где и как угодно. Однако есть два условия — без креста, без попа и ни в коем случае не надевать на меня военную форму. Теперь ты вдруг предлагаешь мне обрядиться в неё живому.
— Форма, дорогой, это в первую очередь знаки различия — погоны, нашивки, награды… Надевать её от тебя никто не потребует. А камуфляж, он нейтрален. Сегодня в нем даже бомжи расхаживают.
— Спасибо, утешил. Особенно с бомжами.
Сказать, что Полуяна не заинтриговал приезд Резванова, а уж тем более его загадочный намек на возможное предложение дела, значило бы покривить душой. О, конечно, смирился бы с тем, если Резванов уехал, не сообщив ему всего, что мог, но осадок неудовлетворенности остался в душе надолго. Короче, его колебания походили на сомнения девственницы, которой очень хочется чего-то попробовать, но ей страшновато потерять невинность. Проницательный Резванов сумел заметить, что Полуян не ушел в глухую защиту, а лишь принял оборонительную стойку.
— Ладно, спорить не стану. Сперва выслушай. Тебе о чем-нибудь говорить фамилия Дага Берсаев?
— Если ты имеешь в виду того, который готовил диверсию в Ковыльную то да.
— Он самый.
— Есть шанс встретиться.
— Забавно, — с усмешкой сказал Полуян.
— Но в прицеле все же не Дага. Это шейх Абу Бакр.
— Поднимаю руки: не слыхал.
— Вот мы и приехали тебя с ним познакомить.
— Вы своего добились. Заинтриговали.
Человеку сугубо мирной профессии и душевного склада бывает трудно понять психологию того, кто желает добровольно попасть на войну. Но внутренний склад профессиональных военных таков, что в определенные моменты жизни они испытывают свою боевую невостребованность, которая усиливает тягу к риску и обостряет желание испытать себя в условиях, связанных с преодолением опасности.
Отделившись от животного мира, человек сохранил в себе страсть к охоте. А охота, как и война, всегда была и будет связана с убийством, пролитием крови.
Респектабельные господа, в избранном обществе носящие фраки, крахмальные воротнички и галстуки-бабочки, тратят огромные деньги, чтобы на африканском сафари завалить выстрелом носорога, бегемота или слона только для того, чтобы пощекотать нервы опасностью, ощутить в крови прилив адреналина.
Более культурно и замаскировано свою страсть к охоте и убийству обставляют стрелки-спортсмены. Но и они свои дипломы и медали мастеров меткого выстрела воспринимают как свидетельства об умении при нужде кого-то убить одним метким выстрелом. Вспомним, кто из нас, овладевая оружием, не стрелял по мишеням, которые изображают то голову человека, то его погрудную фигуру. Вызывало ли это у кого-то протест или неприятные чувства?
Полуян многому научился в морской пехоте. Служба выдубила ему кожу, приучила не падать духом в безвыходных обстоятельствах, стойко без нытья переносить голод, холод, усталость. Обучая морпехов трудному искусству выживать в экстремальных условиях, Полуян в первую очередь заставлял подчиненных ходить на пределе возможности и сил. Он раз за разом твердил: «нестоящий мужчина должен идти, пока не обессилит и не упадет. После этого он обязан встать и пройти ещё столько, сколько уже прошел».
Еще два необходимых элемента боевого мастерства, которыми, как считал Полуян, необходимо было обладать бойцу, включали стрельбу и рукопашный бой.
Сам он обладал всеми необходимыми навыками. К нему в батальон не раз приходили служить патентованные каратисты и дзюдоисты, зарабатывавшие на соревнованиях пояса разных цветов и даны мастеров, а потому считавшие себя крутыми ребятами. Но он вызывал их на схватку и, не ожидая, когда на нем продемонстрируют какой-то хитрый прием, валил соперников одним точным ударом.
Он долго смеялся, когда впервые увидел фильм, в котором «Крутой Уокер» разбрасывал противников, получал удары и наносил ответные, обходясь без синяков и не позволяя сбиться на сторону модному галстуку. Киношная драматургия требует многократного повторения драк. В жизни иначе. Если Полуян доставал противника, то с одного удара ломал ему кости, выбивал сознание.
И стрельба. Он многим видам оружия предпочитал снайперскую винтовку. С Афгана он принес с собой лозунг: «Один выстрел — один дух».
Для чего армиям потребовался пистолет-пулемет и автомат? Не надо угадывать, если точно не знаете. Автомат сконструирован вовсе не для поражения противника меткими выстрелами. Во всяком случае это мнение подтверждает статистика боевых потерь в войнах последних лет двадцатого века. Выстрелами из стрелкового оружия на полях сражений поражается где-то около пяти процентов убитых и раненых, прошедших через госпиталя. А если выбросить из этого число убитых и раненых снайперами, то цифра окажется ещё меньше. Главное поражающее средство современных войн — гранаты, снаряды, авиационные бомбы, осколки которых выкашивают людей слепо и надежно.
Научить солдата метко стрелять на бегу, в нервной атмосфере боя почти невозможно. В большинстве армий мира для успокоения начальственных душ, солдаты выполняют стрелковые упражнения по неподвижным мишеням из положения лежа, стоя или с колена. Это было и в суворовские времена, когда полководец подвел итог своим наблюдениям словами: «пуля — дура»; и в более поздний период, когда винтовку решили заменить на автоматы.