Страница:
Хороший самогонный аппарат внимания почти не требует: установил нужный подогрев – и можешь отдыхать или заниматься дегустацией. Примитивные же конструкции, да еще с таким ненадежным источником тепла, как костер, требуют постоянной заботы: чуть перегрел, и в конденсат пошли сивушные масла и вода. У Семена к тому же исходное сырье – бражка – было приготовлено без сахара и спирта содержало грамм на тонну. Кроме того, значительная часть паров уходила в щель между «баком» и крышкой. Агрегат нуждался в постоянном обслуживании: вода в крышке быстро нагревалась, и ее приходилось всё время менять, отработанную бражку примерно через каждый час вываливать в реку (но ни одна рыбина кверху брюхом так и не всплыла!) и нагребать свежую, благо ее было сколько хочешь.
Семен уже почти привык к тому, что в этом мире решительно ничего легко не дается. Свое дежурное взывание: «Господи, ну хоть что-нибудь без мук!» он произносил всё реже и реже. Вот и сейчас он решил не скупиться и отдать процессу самогоноварения целый день. И отдал. И получил в качестве награды литра полтора мутной вонючей жидкости крепостью градусов семьдесят-восемьдесят. Самой лучшей (качественной), как это ни странно, оказалась первая порция. Семен не стал сливать ее в общую посуду, а оставил себе – на дегустацию. В предыдущей жизни одним из его принципов было никогда не пить чистый спирт и суррогаты типа одеколона, а самогонку избегать, даже если она из экологически чистой свеклы. Здесь же он решил в очередной раз слегка поступиться принципами. В конце концов, этот продукт предназначен не ему – должен же он убедиться, что не отравит туземца!
«Первач», упавший в пустой желудок, произвел на утомленный организм действие хоть и ожидаемое, но сильное. В итоге в лагерь Семен вернулся поздно вечером на заплетающихся ногах. Сивухой от него разило, наверное, за километр – не столько от выпитого, сколько потому, что запахом пропиталась вся одежда. Атту принюхался и посмотрел на него с изумлением. Пришлось давать пояснения:
– Готовил для тебя волшебный напиток, – сказал он. – Очень трудное дело.
– Получилось?
– Конечно! – ответил Семен и продемонстрировал «кринку», обмотанную обрывком шкуры. – Фирма веников не вяжет!
– А откуда ты знаешь? – подозрительно, но с надеждой спросил Атту.
– Как это «откуда»? – возмутился Семен, пытаясь пристроить драгоценный сосуд под куст. – На себе проверил: всё без обману.
Процесс надевания «сбруи» и натягивания тетивы занял, наверное, минут десять. Примерно столько же времени потребовалось на поиски подходящего сучка или палки, которой можно было бы запулить в птиц. Утки терпеливо ждали, не покидая места, куда люди обычно выбрасывали объедки. В конце концов всё было готово. Семен прицелился…
По-видимому, поза стрелка была недостаточно устойчивой. Получив мощный удар в плечо, он плюхнулся на задницу, а оружие отлетело в сторону. Кряхтя и охая, Семен поднялся на ноги и попытался понять, каков же результат. По-видимому, он не промахнулся, но констатация этого факта оказалась единственным итогом его утренних усилий.
«Остались, как говорится, от козлика рожки да ножки, – грустно вздохнул охотник: в воде плавали перья и отдельные фрагменты тела несчастного селезня. – Пожалуй, лезть в воду ради них не стоит. Боюсь, что проблемы с моим сверхоружием только начинаются».
Он умылся, произвел ритуальную чистку зубов (скорее имитацию), проверил раколовку (один рак приличный, другой – недомерок) и побрел к рыбной ловушке – завтракать предстояло речными продуктами.
И потянулись трудовые будни. Начал Семен с того, что отправился на свой «карьер» и вылепил из глины нечто. Это нечто являло собой образ наконечника для тяжелой арбалетной стрелы-болта. Пока модель подсыхала на солнце, он озаботился сбором на речных косах камней, которые могли бы послужить материалом. Поскольку лагерь на сей раз располагался ниже по течению, чем месторождение кремней, среди гальки иногда встречались приличные желваки.
Атту с удивлением повертел в руках заостренный кусок глины и вопросительно уставился на Семена. Тому пришлось довольно долго объяснять, что такое модель, или макет: он хочет получить точно такую же штуку, но из камня. Похоже, идея моделирования какого-то предмета из другого – не присущего ему материала – оказалась для туземца совершенно новой. Когда он наконец понял (а времени это заняло немало), то задал вполне практический вопрос:
– А зачем? Это что будет?
– Наконечник для очень большой стрелы: вот такой толщины и вот такой длины! – Длину древка Семен, избегая новых вопросов, сильно преувеличил.
– Для дротика, что ли?! Так бы сразу и сказал! Тогда хвостовик надо делать по-другому, – Атту слегка поскреб острым камнем то место модели, к которому предполагалось крепить древко, – примерно вот так!
– Здрасте! – в свою очередь удивился Семен. – А обратно его как вытаскивать? Хвостик у тебя получился клиновидный: попадешь в какого-нибудь буйвола, за древко дернешь, а наконечник в нем и останется!
– Конечно! А как ты хотел? Сам же сказал: дротик! А у него наконечник крепится как у гарпуна, только без ремня. Ты и это забыл, да?
– Всё я забыл, – тяжко вздохнул Семен. – Получается, что у стрел, дротиков и гарпунов наконечники как бы съемные – извлечь их можно, только разрезав убитую добычу?
– Конечно! Уж если дал маху, то лучше лишиться наконечника, чем всего оружия. Да и крепление одностороннее значительно легче делать. Вот, допустим, копье – оно не разделяется, поэтому его из рук лучше не выпускать. Ну, разве что, если нужно добить наверняка. У него и наконечник сложной формы – такие делают только владеющие высокой магией Камня и Кости.
– Спасибо за науку! – искренне поблагодарил Семен. – Сделай, пожалуйста, несколько наконечников для дротика. Эти камни подойдут?
Две трети принесенного материала Атту забраковал. На взгляд Семена, одни каменюки были ничуть не хуже других. Не без смущения (геолог всё-таки!), он попросил объяснений. Туземца просьба удивила до оторопи:
– Так ведь магия же! Как я тебе объясню?!
– Как-как… Как обычно: вот этот снаружи шершавый, этот – гладкий, тот бугристый и полупрозрачный. Всё это одно и то же вещество – кремень («аморфный кварц», – добавил про себя Семен) или Камень, как вы его называете. Должны же быть какие-то признаки, что годится, а что нет?
– Не понимаю, чего ты хочешь? Это же очень просто! – Атту поднял желвак неправильной формы. – Берешь в руки Камень, смотришь на него и видишь то, что должно из него получиться. И сразу понимаешь, годится он или нет. Ну, бывает, ошибешься иногда – высокой магией владеют немногие.
– Понятно, – смирился Семен. – Эмпирика, опыт поколений… Слушай, а стрельба из лука в цель – это тоже магия? Если я попрошу меня научить, объяснить, что и как правильно делать, ты пожмешь плечами и скажешь «магия», да?
– Смешной ты, Семхон! – улыбнулся Атту. – Можно, конечно, что-то объяснить и показать, но от этого ты не будешь попадать в цель. Вот, к примеру, ты рассказал мне, как можно построить маленькое жилище из палок и веток – без шкур. Люди нашего Племени не строят таких. Это новое знание, которое может быть полезным. Я всё понял и, наверное, смогу построить такое же – в этом нет магии. Подумай сам и поймешь, что с луком всё по-другому. Когда жарко или когда идет дождь, он натягивается по-разному. Каждая стрела имеет свой характер, но она должна знать и любить тебя, а ты – ее. Мишень может быть далеко или близко, стоять на месте или двигаться. Ветер может дуть справа или слева, быть сильным или слабым. Ты сам можешь стрелять из засады или после долгого бега – согласись, что это разные вещи. Когда я натягиваю тетиву и стрела проходит древком по телу лука, я уже чувствую, куда послать ее, чтобы она оказалась там, где мне нужно. Как этому можно научить? Что тут можно объяснить?
– Да-а… – совсем приуныл Семен. – И много у вас в жизни таких «магий»?
– Ну, не знаю! «Много» или «мало» говорят, когда что-то с чем-то сравнивают. А магия… У нас ее столько же, сколько у всех остальных, – мы же Люди! Разве может быть как-то по-другому? Но ты не расстраивайся! – попытался Атту утешить собеседника. – Понятно, что, побывав в могиле, ты растерял свою магию. В этом нет ничего страшного. Если ты воскреснешь в новом теле, оно уже будет иметь присущую ему магию. А если твое Имя вернется в старое тело, то оно, конечно, обретет свою прежнюю. Ведь Людей без нее не бывает, правда?
– Конечно! – согласился Семен, имитируя благодарность за подсказку. Сам же подумал: «Всё не так плохо, Сема, как тебе казалось, – всё гораздо хуже!»
Пока Семен собирал по дальним косам обломки кремня (теперь он брал все подряд, лишь бы были достаточно крупные), Атту ползал близ лагеря и выбирал из гальки камни различной формы по одному ему известным признакам. Попутно он подобрал несколько крупных костей и расколол их. Все это он складывал возле большого валуна, выступающего плоской верхушкой из грунта. Примерно в середине дня туземец сказал, что инструменты у него готовы и материала для начала процесса хватит. Они перекусили печеной рыбой и…
И началось действо. Семен забросил все остальные дела, сидел рядом и смотрел. Уже в первые несколько минут он вынужден был признать, что термин «магия» для этого занятия вполне уместен. С чем это сравнить? Представьте себе человека, сидящего за компьютером и со страшной скоростью вслепую набирающего текст. Его пальцы порхают над клавиатурой, и на экране возникают слова, предложения, строчки… А рядом сидит какой-нибудь древнешумерский чиновник (но не писец), который прекрасно знает, что такое письменность, и даже сам немного умеет читать надписи на глиняных табличках.
Атту уселся на валун и взял в руку полуторакилограммовый кремневый желвак. Довольно долго он щупал его и рассматривал. Взгляд его стал отрешенным, а лицо с отросшей бородой – почти одухотворенным. Потом он потянулся правой рукой и на ощупь выбрал из своих «инструментов» полуобкатанную грушевидную гальку из твердой породы. Еще минут пять он как бы приучал руку к орудию, а потом нанес первый удар – короткий и совсем несильный, просто слегка тюкнул одним камнем по другому. На землю упал широкий полупрозрачный кремневый отщеп с острым, как бритва, краем. Это уже был неплохой режущий инструмент, но Атту он не заинтересовал – туземец продолжал работать с «ядрищем».
Приемы и методы обработки камня, известные Семену по книгам (прямое и косвенное расщепление, с помощью долота или без, ретушь ударом или отжим, заготовка в левой руке, лежит на наковальне или зажата между коленями, ударник каменный, костяной, деревянный…), туземец применял не задумываясь, как бы машинально. Он даже не всегда смотрел туда, куда наносил удар, тем не менее заготовка «подчинялась» – медленно, но верно приобретала нужную форму. Атту пребывал в состоянии, похожем на транс, и Семен подумал, что если его сейчас отвлечь, то он, наверное, ошибется и испортит работу. На всякий случай он решил сидеть тихо и вопросов не задавать.
То, что Семен обозначил для себя термином «магия», на самом деле не являлось ни волшебством, ни колдовством. Да, пожалуй, туземец такого смысла в свои слова не вкладывал. Наверное, точнее было бы назвать это «мастерством», «искусством» или просто не поддающейся рациональному объяснению способностью делать нечто. Ученик детской музыкальной школы, неумело тычущий пальцами в клавиши, и музыкант, импровизирующий за роялем, занимаются, по сути, одним и тем же – извлекают из инструмента звуки, но есть между ними качественная разница. Наверное, если накопить много «количества» (навыков и умений), то оно в конце концов может перейти в новое качество. А может и не перейти. Вероятно, вот такой переход и обозначается у местных «овладением магией».
Впрочем, некий колдовской, мистический элемент во всём этом безусловно был. Не зря же знаменитый фильм с Аркадием Райкиным в главной роли был назван «ВОЛШЕБНАЯ сила искусства». Наверное, любое искусство обладает такой силой, и искусство обработки камня не является исключением. Семену вспомнился эпизод на подмосковной стройке коттеджа для одного из олигархов, которой командовал его институтский приятель. Пожилой мастер при помощи молотка и скарпели (стальное долото особой формы) подтесывал мраморную плиту для камина. Плита стоила несколько тысяч долларов и была привезена спецрейсом из Италии. Крохотный дефект скола, маленькая трещинка способны были загубить работу со всеми вытекающими финансовыми последствиями для исполнителя. Рядом лежали дорогие электрические инструменты, которыми данную операцию можно было бы выполнить если не быстрее, то уж во всяком случае с минимальным риском. «Зачем же вы так? – удивился Семен. – Неужели не страшно?» Мастер пожал плечами: «Чего бояться? Я же чувствую, что и где должно отколоться. А эти новомодные штуки не люблю – шум, пыль…» Другой пример является хрестоматийным: когда в девятнадцатом веке цивилизация проникла в центральные районы Австралии, аборигены быстро научились… нет, не пользоваться металлическими инструментами! Они освоили изготовление «каменных» наконечников из бутылочного стекла и осколков фарфоровых изоляторов с телеграфных столбов.
Часа через два-три Атту вышел из творческого транса и протянул Семену готовое изделие. Наконечник был длиною с ладонь, половину его составлял плоский клиновидный хвостовик. Острие имело листовидную форму, а гранями, обращенными вперед, можно было если не бриться, то без труда заточить карандаш: или зубочистку. Оценкой своего труда туземец не поинтересовался – он был уверен, что сделал именно то, что нужно. Семен с этим согласился: вероятно, у них тут существуют свои стандарты, и легче к ним приспособиться, чем их изменить. «Древко придется делать в соответствии с формой и размером наконечника. Принцип крепления, в общем-то, понятен: конец палки расщепляется, в щель вставляется хвостовик, и всё это обматывается полосками размоченной кожи. Вот только… Вдруг и в этом, казалось бы, простом деле существует своя «магия?» Семен решил не изобретать велосипед, а обратиться к опыту туземных поколений. И, как оказалось, правильно сделал…
Крепежные ремешки должны быть особой формы – из куска шкуры, прошедшей специальную обработку. Конец древка действительно расщепляется, но предварительно его надо перемотать ремешком, чтобы трещина не пошла дальше. Место «перетяжки» определяется исходя из свойств данного куска древесины – ориентировки волокон, наличия сучков и так далее. Затем расщепленный конец замачивается, в него вставляется хвостовик, высушивается, скоблится и строгается, обматывается, обмазывается древесной смолой. Короче говоря, если всё это и не было «магией», то к ней приближалось. Тем не менее Семен решил, что уж это освоить он сможет. И старался…
Помимо прочего предстояло определить оптимальную толщину и длину древка, и в этом деле туземец помочь никак не мог. Приходилось полагаться на собственный здравый смысл, интуицию и… остатки школьных знаний по физике. В общем, прошел не один день напряженного труда, прежде чем в распоряжении Семена оказалось пять полуметровых толстых стрел-болтов с каменными наконечниками и оперением из жестких перьев чайки, подобранных на берегу. Остался сущий пустяк – научиться попадать ими в цель.
Задача эта казалась Семену такой необъятной, что он решил дать себе день на размышления и заняться заготовкой рыбы, чтобы потом меньше отвлекаться на добывание пищи. Он несколько раз перебаламутил заводь, насильно загоняя несчастных карасей в ловушку, умертвил одну из своих знакомых щук. Карасей он выпустил в садок, а щуку в разрезанном виде повесил коптиться над костром. К вечеру все дела были переделаны, а стоящая перед ним проблема прозрачней не стала. Но, как говорится, сколько водки ни пей, а драться всё равно придется…
Казалось бы, уж чего проще – пристрелять арбалет! Но! Этих «но» оказалась целая куча.
Первый же опыт показал, что болт, выпущенный примитивным оружием, похоже, сохраняет убойную силу далеко за пределами трехсот метров. При этом нечего даже и пытаться попасть во что-то, расположенное дальше двухсот метров. Разыскать снаряд, отправленный в «свободный» полет, можно только на взлетно-посадочной полосе аэродрома, каковых в окрестностях не наблюдается. При попадании во что-либо твердое болт приходит в полную негодность – в лучшем случае крепление наконечника нужно делать заново, что, разумеется, изменит аэродинамические свойства снаряда. Пользоваться «учебными» болтами бессмысленно, так как «боевые» ведут себя в полете совершенно иначе…
Мало-мальски пригодное для учебных стрельб место нашлось примерно в километре от лагеря: довольно крутая песчаная осыпь размером примерно пять на пять метров. Болт, выпущенный в нее с расстояния от ста до двухсот метров, почти всегда удавалось извлечь неповрежденным. Правда, при этом необходимо было точно знать место, куда он попал. В качестве мишени Семен использовал все остатки шкур, даже те, которыми был прикрыт шалаш. Себя он решил не щадить и, отстреляв серию, бегал доставать болты с арбалетом за спиной – чтобы, значит, привыкнуть передвигаться с оружием.
Дней через семь-восемь Семен уже умудрялся двумя выстрелами из трех поражать с двухсот метров полутораметровую мишень. Правда, такие результаты получались лишь при использовании болтов «Петя» и «Вася». «Федя» давал чуть больше промахов, а предсказать поведение «Сани» и «Коли» за пределами ста метров было трудно. За это время Атту изготовил еще три болта, но Семен не начинал их пристреливать, пытаясь как следует «подружиться» с уже имеющимися.
В общем, результаты оказались лучше, чем можно было ожидать. Семен отнес это на счет большого веса оружия и элементарного везения: по чистой случайности угол между прикладом и ложем получился удачным – при выстреле «ствол» почти не уводило вверх.
В тот раз он просто махнул рукой и решил считать всё это блажью. Тем не менее странный голод с каждым днем усиливался, даже стало казаться, будто сил становится меньше и быстрее приходит усталость. «Авитаминоз, что ли?! – Семен был в полном недоумении. – Да я на ягоды уже смотреть не могу – навитаминизировался выше крыши!» В памяти почему-то всплывали кровавые сцены охоты и разделки туш. А потом вспомнился эпизод из книги Ф. Моуэта «Люди оленьего края», и Семен понял: он хочет свежего мяса. Его организму не хватает каких-то веществ, которые содержатся именно в мясе, причем не в переваренной тушенке, а вот чтобы… Ну да, чтобы почти сырое, с кровью! «Вот ведь жизнь, – посетовал Семен. – И хочешь жить мирно, а надо идти на охоту: от самого себя не отделаешься!»
Ему вспомнился покойный сосед Юрка. Будучи выходцем из тех краев, где со времен нэпа население мяса не видело, он вполне мог без него обходиться, зато легко уминал за обедом батон хлеба. Семен же без мяса долго жить не мог, а хлеб почти не употреблял, если только в виде бутербродов. Юрку он обзывал «травоядным» и «булкоедом» и доказывал, что сам он происходит от вольных охотников, а тот – от заморенных крестьян-смердов. Сосед злился и ругался матом…
Хорошо жить в плейстоцене – на охоту далеко ходить не надо.
Наверное, Семен уже достаточно намучился в этом мире, чтобы заслужить ма-а-ленькую благосклонность местных духов-покровителей: близ границы степи и леса паслось небольшое стадо животных, похожих на зубров или бизонов. Семен обошел его по широкой дуге, чтобы оказаться против ветра, зарядил арбалет и пошел на сближение.
Первое беспокойство животные проявили, когда он был метрах в двухстах от крайнего. Семен решил судьбу не искушать: прошел еще метров двадцать, остановился, прижал к плечу приклад, прицелился и спустил тетиву, отправляя в полет послушного «Петю».
И услышал характерный звук попадания.
Всматриваться в результаты он не стал, а занялся перезарядкой оружия. Когда «Вася» занял свое место в желобе, молодой бычок стоял на коленях, а стадо неторопливо трусило прочь. Прицелившись в переднюю часть корпуса, Семен послал второй болт. И опять не промахнулся!
Бычок был не крупный – килограммов сто двадцать живого веса. Семен перерезал ему горло и стал вспоминать, что в такой ситуации делают дальше профессиональные охотники и оленеводы. Вспомнил: он много раз это видел, но ни разу не решился исполнить сам.
На боку он сделал глубокий надрез, сунул руку в горячие внутренности, нащупал и выдрал печень.
И стал ее есть.
Сырую.
С наслаждением.
Организм принял угощение благодарно: никакого тебе урчания, никаких позывов отойти в кусты. Наоборот, через некоторое время обнаружился прилив сил и даже небольшая эйфория.
О волчонке, который, конечно, никуда не делся, этого сказать было нельзя. Он пребывал в полном расстройстве и недоумении – его опять лишили охоты! В качестве частичной компенсации Семен разрешил ему до отвала наесться свежего мяса, что тот и сделал. Предыдущий «урок» пошел ему на пользу – ни возмущения, ни протеста волчонок не высказывал. Семен продолжал регулярно «мутузить» его посохом по утрам и вечерам, но делал это в стороне от лагеря. Ему не хотелось демонстрировать Атту свои приемы работы с палкой, да и знакомить его со своим странным «приятелем» Семен не торопился.
Разделывая тушу и пробираясь потом с грузом на плечах через кусты, Семен развлекал себя тем, что бормотал под нос что-то вроде стихов на местном языке. Ему казалось, что он им овладел уже в совершенстве, и тасовать сложные комбинации образных выражений ему нравилось. В процессе общения с Атту обнаружилась интересная закономерность: чем больше слов и выражений осваивал Семен, тем слабее становился «мысленный» контакт. Один способ общения активно вытеснял другой. Впрочем, учить слова не приходилось – они как бы сами оседали в памяти, причем с первого раза. Иногда Семену даже казалось, что он не запоминает, а вспоминает язык: в памяти вдруг возникали слова, которых в его присутствии Атту не произносил. «Это явная ненормальность, – переживал Семен. – По идее, так не бывает. Во всяком случае, лично мне «бесплатно» в жизни еще ничего не давалось. Или я уже расплатился?»
Так или иначе, но Семену хотелось проверить свое владение местной устной речью. Когда-то он слышал или читал чье-то высказывание, что показателем знания языка является способность сочинять на нем стихи. Вообще-то, Семен и по-русски сочинять их не умел, но сейчас решил попробовать, благо при разделке туши и переноске мяса у него были задействованы почти все части тела, кроме головы.
Если бы не тяжеленный арбалет, он, наверное, унес бы мясо сразу, оставив кое-что воронам и шакалам. Пришлось делать вторую ходку, и по ее завершении «поэма» была готова. Семен смыл в речке пот и бычью кровь, прополоскал и повесил сушиться свою волчью «робу», после чего набил желудок слегка обжаренным мясом, которое приготовил к его приходу Атту. Затем он развалился на земле у костра, подставив вечернему солнцу раздутый живот. Семен знал, что Атту скучно сидеть одному в лагере и он обязательно попросит рассказать, как было дело.
– Ты взял его коротким дротиком, Семхон? Наверное, ты смог подойти очень близко?
– О! – сказал Семен. – Это была великая охота! Я расскажу тебе о ней.
Он сделал вид, что пытается устроиться поудобней, а на самом деле отодвинулся подальше от слушателя: еще врежет по башке обглоданной костью за издевательство над родным языком! И начал:
Семен уже почти привык к тому, что в этом мире решительно ничего легко не дается. Свое дежурное взывание: «Господи, ну хоть что-нибудь без мук!» он произносил всё реже и реже. Вот и сейчас он решил не скупиться и отдать процессу самогоноварения целый день. И отдал. И получил в качестве награды литра полтора мутной вонючей жидкости крепостью градусов семьдесят-восемьдесят. Самой лучшей (качественной), как это ни странно, оказалась первая порция. Семен не стал сливать ее в общую посуду, а оставил себе – на дегустацию. В предыдущей жизни одним из его принципов было никогда не пить чистый спирт и суррогаты типа одеколона, а самогонку избегать, даже если она из экологически чистой свеклы. Здесь же он решил в очередной раз слегка поступиться принципами. В конце концов, этот продукт предназначен не ему – должен же он убедиться, что не отравит туземца!
«Первач», упавший в пустой желудок, произвел на утомленный организм действие хоть и ожидаемое, но сильное. В итоге в лагерь Семен вернулся поздно вечером на заплетающихся ногах. Сивухой от него разило, наверное, за километр – не столько от выпитого, сколько потому, что запахом пропиталась вся одежда. Атту принюхался и посмотрел на него с изумлением. Пришлось давать пояснения:
– Готовил для тебя волшебный напиток, – сказал он. – Очень трудное дело.
– Получилось?
– Конечно! – ответил Семен и продемонстрировал «кринку», обмотанную обрывком шкуры. – Фирма веников не вяжет!
– А откуда ты знаешь? – подозрительно, но с надеждой спросил Атту.
– Как это «откуда»? – возмутился Семен, пытаясь пристроить драгоценный сосуд под куст. – На себе проверил: всё без обману.
* * *
Выбравшись утром из шалаша, Семен обнаружил в воде возле берега стайку уток во главе с пестрым селезнем. «Давненько мы утятины не ели, – прошептал он. – Надо это дело поправить».Процесс надевания «сбруи» и натягивания тетивы занял, наверное, минут десять. Примерно столько же времени потребовалось на поиски подходящего сучка или палки, которой можно было бы запулить в птиц. Утки терпеливо ждали, не покидая места, куда люди обычно выбрасывали объедки. В конце концов всё было готово. Семен прицелился…
По-видимому, поза стрелка была недостаточно устойчивой. Получив мощный удар в плечо, он плюхнулся на задницу, а оружие отлетело в сторону. Кряхтя и охая, Семен поднялся на ноги и попытался понять, каков же результат. По-видимому, он не промахнулся, но констатация этого факта оказалась единственным итогом его утренних усилий.
«Остались, как говорится, от козлика рожки да ножки, – грустно вздохнул охотник: в воде плавали перья и отдельные фрагменты тела несчастного селезня. – Пожалуй, лезть в воду ради них не стоит. Боюсь, что проблемы с моим сверхоружием только начинаются».
Он умылся, произвел ритуальную чистку зубов (скорее имитацию), проверил раколовку (один рак приличный, другой – недомерок) и побрел к рыбной ловушке – завтракать предстояло речными продуктами.
И потянулись трудовые будни. Начал Семен с того, что отправился на свой «карьер» и вылепил из глины нечто. Это нечто являло собой образ наконечника для тяжелой арбалетной стрелы-болта. Пока модель подсыхала на солнце, он озаботился сбором на речных косах камней, которые могли бы послужить материалом. Поскольку лагерь на сей раз располагался ниже по течению, чем месторождение кремней, среди гальки иногда встречались приличные желваки.
Атту с удивлением повертел в руках заостренный кусок глины и вопросительно уставился на Семена. Тому пришлось довольно долго объяснять, что такое модель, или макет: он хочет получить точно такую же штуку, но из камня. Похоже, идея моделирования какого-то предмета из другого – не присущего ему материала – оказалась для туземца совершенно новой. Когда он наконец понял (а времени это заняло немало), то задал вполне практический вопрос:
– А зачем? Это что будет?
– Наконечник для очень большой стрелы: вот такой толщины и вот такой длины! – Длину древка Семен, избегая новых вопросов, сильно преувеличил.
– Для дротика, что ли?! Так бы сразу и сказал! Тогда хвостовик надо делать по-другому, – Атту слегка поскреб острым камнем то место модели, к которому предполагалось крепить древко, – примерно вот так!
– Здрасте! – в свою очередь удивился Семен. – А обратно его как вытаскивать? Хвостик у тебя получился клиновидный: попадешь в какого-нибудь буйвола, за древко дернешь, а наконечник в нем и останется!
– Конечно! А как ты хотел? Сам же сказал: дротик! А у него наконечник крепится как у гарпуна, только без ремня. Ты и это забыл, да?
– Всё я забыл, – тяжко вздохнул Семен. – Получается, что у стрел, дротиков и гарпунов наконечники как бы съемные – извлечь их можно, только разрезав убитую добычу?
– Конечно! Уж если дал маху, то лучше лишиться наконечника, чем всего оружия. Да и крепление одностороннее значительно легче делать. Вот, допустим, копье – оно не разделяется, поэтому его из рук лучше не выпускать. Ну, разве что, если нужно добить наверняка. У него и наконечник сложной формы – такие делают только владеющие высокой магией Камня и Кости.
– Спасибо за науку! – искренне поблагодарил Семен. – Сделай, пожалуйста, несколько наконечников для дротика. Эти камни подойдут?
Две трети принесенного материала Атту забраковал. На взгляд Семена, одни каменюки были ничуть не хуже других. Не без смущения (геолог всё-таки!), он попросил объяснений. Туземца просьба удивила до оторопи:
– Так ведь магия же! Как я тебе объясню?!
– Как-как… Как обычно: вот этот снаружи шершавый, этот – гладкий, тот бугристый и полупрозрачный. Всё это одно и то же вещество – кремень («аморфный кварц», – добавил про себя Семен) или Камень, как вы его называете. Должны же быть какие-то признаки, что годится, а что нет?
– Не понимаю, чего ты хочешь? Это же очень просто! – Атту поднял желвак неправильной формы. – Берешь в руки Камень, смотришь на него и видишь то, что должно из него получиться. И сразу понимаешь, годится он или нет. Ну, бывает, ошибешься иногда – высокой магией владеют немногие.
– Понятно, – смирился Семен. – Эмпирика, опыт поколений… Слушай, а стрельба из лука в цель – это тоже магия? Если я попрошу меня научить, объяснить, что и как правильно делать, ты пожмешь плечами и скажешь «магия», да?
– Смешной ты, Семхон! – улыбнулся Атту. – Можно, конечно, что-то объяснить и показать, но от этого ты не будешь попадать в цель. Вот, к примеру, ты рассказал мне, как можно построить маленькое жилище из палок и веток – без шкур. Люди нашего Племени не строят таких. Это новое знание, которое может быть полезным. Я всё понял и, наверное, смогу построить такое же – в этом нет магии. Подумай сам и поймешь, что с луком всё по-другому. Когда жарко или когда идет дождь, он натягивается по-разному. Каждая стрела имеет свой характер, но она должна знать и любить тебя, а ты – ее. Мишень может быть далеко или близко, стоять на месте или двигаться. Ветер может дуть справа или слева, быть сильным или слабым. Ты сам можешь стрелять из засады или после долгого бега – согласись, что это разные вещи. Когда я натягиваю тетиву и стрела проходит древком по телу лука, я уже чувствую, куда послать ее, чтобы она оказалась там, где мне нужно. Как этому можно научить? Что тут можно объяснить?
– Да-а… – совсем приуныл Семен. – И много у вас в жизни таких «магий»?
– Ну, не знаю! «Много» или «мало» говорят, когда что-то с чем-то сравнивают. А магия… У нас ее столько же, сколько у всех остальных, – мы же Люди! Разве может быть как-то по-другому? Но ты не расстраивайся! – попытался Атту утешить собеседника. – Понятно, что, побывав в могиле, ты растерял свою магию. В этом нет ничего страшного. Если ты воскреснешь в новом теле, оно уже будет иметь присущую ему магию. А если твое Имя вернется в старое тело, то оно, конечно, обретет свою прежнюю. Ведь Людей без нее не бывает, правда?
– Конечно! – согласился Семен, имитируя благодарность за подсказку. Сам же подумал: «Всё не так плохо, Сема, как тебе казалось, – всё гораздо хуже!»
Пока Семен собирал по дальним косам обломки кремня (теперь он брал все подряд, лишь бы были достаточно крупные), Атту ползал близ лагеря и выбирал из гальки камни различной формы по одному ему известным признакам. Попутно он подобрал несколько крупных костей и расколол их. Все это он складывал возле большого валуна, выступающего плоской верхушкой из грунта. Примерно в середине дня туземец сказал, что инструменты у него готовы и материала для начала процесса хватит. Они перекусили печеной рыбой и…
И началось действо. Семен забросил все остальные дела, сидел рядом и смотрел. Уже в первые несколько минут он вынужден был признать, что термин «магия» для этого занятия вполне уместен. С чем это сравнить? Представьте себе человека, сидящего за компьютером и со страшной скоростью вслепую набирающего текст. Его пальцы порхают над клавиатурой, и на экране возникают слова, предложения, строчки… А рядом сидит какой-нибудь древнешумерский чиновник (но не писец), который прекрасно знает, что такое письменность, и даже сам немного умеет читать надписи на глиняных табличках.
Атту уселся на валун и взял в руку полуторакилограммовый кремневый желвак. Довольно долго он щупал его и рассматривал. Взгляд его стал отрешенным, а лицо с отросшей бородой – почти одухотворенным. Потом он потянулся правой рукой и на ощупь выбрал из своих «инструментов» полуобкатанную грушевидную гальку из твердой породы. Еще минут пять он как бы приучал руку к орудию, а потом нанес первый удар – короткий и совсем несильный, просто слегка тюкнул одним камнем по другому. На землю упал широкий полупрозрачный кремневый отщеп с острым, как бритва, краем. Это уже был неплохой режущий инструмент, но Атту он не заинтересовал – туземец продолжал работать с «ядрищем».
Приемы и методы обработки камня, известные Семену по книгам (прямое и косвенное расщепление, с помощью долота или без, ретушь ударом или отжим, заготовка в левой руке, лежит на наковальне или зажата между коленями, ударник каменный, костяной, деревянный…), туземец применял не задумываясь, как бы машинально. Он даже не всегда смотрел туда, куда наносил удар, тем не менее заготовка «подчинялась» – медленно, но верно приобретала нужную форму. Атту пребывал в состоянии, похожем на транс, и Семен подумал, что если его сейчас отвлечь, то он, наверное, ошибется и испортит работу. На всякий случай он решил сидеть тихо и вопросов не задавать.
То, что Семен обозначил для себя термином «магия», на самом деле не являлось ни волшебством, ни колдовством. Да, пожалуй, туземец такого смысла в свои слова не вкладывал. Наверное, точнее было бы назвать это «мастерством», «искусством» или просто не поддающейся рациональному объяснению способностью делать нечто. Ученик детской музыкальной школы, неумело тычущий пальцами в клавиши, и музыкант, импровизирующий за роялем, занимаются, по сути, одним и тем же – извлекают из инструмента звуки, но есть между ними качественная разница. Наверное, если накопить много «количества» (навыков и умений), то оно в конце концов может перейти в новое качество. А может и не перейти. Вероятно, вот такой переход и обозначается у местных «овладением магией».
Впрочем, некий колдовской, мистический элемент во всём этом безусловно был. Не зря же знаменитый фильм с Аркадием Райкиным в главной роли был назван «ВОЛШЕБНАЯ сила искусства». Наверное, любое искусство обладает такой силой, и искусство обработки камня не является исключением. Семену вспомнился эпизод на подмосковной стройке коттеджа для одного из олигархов, которой командовал его институтский приятель. Пожилой мастер при помощи молотка и скарпели (стальное долото особой формы) подтесывал мраморную плиту для камина. Плита стоила несколько тысяч долларов и была привезена спецрейсом из Италии. Крохотный дефект скола, маленькая трещинка способны были загубить работу со всеми вытекающими финансовыми последствиями для исполнителя. Рядом лежали дорогие электрические инструменты, которыми данную операцию можно было бы выполнить если не быстрее, то уж во всяком случае с минимальным риском. «Зачем же вы так? – удивился Семен. – Неужели не страшно?» Мастер пожал плечами: «Чего бояться? Я же чувствую, что и где должно отколоться. А эти новомодные штуки не люблю – шум, пыль…» Другой пример является хрестоматийным: когда в девятнадцатом веке цивилизация проникла в центральные районы Австралии, аборигены быстро научились… нет, не пользоваться металлическими инструментами! Они освоили изготовление «каменных» наконечников из бутылочного стекла и осколков фарфоровых изоляторов с телеграфных столбов.
Часа через два-три Атту вышел из творческого транса и протянул Семену готовое изделие. Наконечник был длиною с ладонь, половину его составлял плоский клиновидный хвостовик. Острие имело листовидную форму, а гранями, обращенными вперед, можно было если не бриться, то без труда заточить карандаш: или зубочистку. Оценкой своего труда туземец не поинтересовался – он был уверен, что сделал именно то, что нужно. Семен с этим согласился: вероятно, у них тут существуют свои стандарты, и легче к ним приспособиться, чем их изменить. «Древко придется делать в соответствии с формой и размером наконечника. Принцип крепления, в общем-то, понятен: конец палки расщепляется, в щель вставляется хвостовик, и всё это обматывается полосками размоченной кожи. Вот только… Вдруг и в этом, казалось бы, простом деле существует своя «магия?» Семен решил не изобретать велосипед, а обратиться к опыту туземных поколений. И, как оказалось, правильно сделал…
Крепежные ремешки должны быть особой формы – из куска шкуры, прошедшей специальную обработку. Конец древка действительно расщепляется, но предварительно его надо перемотать ремешком, чтобы трещина не пошла дальше. Место «перетяжки» определяется исходя из свойств данного куска древесины – ориентировки волокон, наличия сучков и так далее. Затем расщепленный конец замачивается, в него вставляется хвостовик, высушивается, скоблится и строгается, обматывается, обмазывается древесной смолой. Короче говоря, если всё это и не было «магией», то к ней приближалось. Тем не менее Семен решил, что уж это освоить он сможет. И старался…
Помимо прочего предстояло определить оптимальную толщину и длину древка, и в этом деле туземец помочь никак не мог. Приходилось полагаться на собственный здравый смысл, интуицию и… остатки школьных знаний по физике. В общем, прошел не один день напряженного труда, прежде чем в распоряжении Семена оказалось пять полуметровых толстых стрел-болтов с каменными наконечниками и оперением из жестких перьев чайки, подобранных на берегу. Остался сущий пустяк – научиться попадать ими в цель.
Задача эта казалась Семену такой необъятной, что он решил дать себе день на размышления и заняться заготовкой рыбы, чтобы потом меньше отвлекаться на добывание пищи. Он несколько раз перебаламутил заводь, насильно загоняя несчастных карасей в ловушку, умертвил одну из своих знакомых щук. Карасей он выпустил в садок, а щуку в разрезанном виде повесил коптиться над костром. К вечеру все дела были переделаны, а стоящая перед ним проблема прозрачней не стала. Но, как говорится, сколько водки ни пей, а драться всё равно придется…
Казалось бы, уж чего проще – пристрелять арбалет! Но! Этих «но» оказалась целая куча.
Первый же опыт показал, что болт, выпущенный примитивным оружием, похоже, сохраняет убойную силу далеко за пределами трехсот метров. При этом нечего даже и пытаться попасть во что-то, расположенное дальше двухсот метров. Разыскать снаряд, отправленный в «свободный» полет, можно только на взлетно-посадочной полосе аэродрома, каковых в окрестностях не наблюдается. При попадании во что-либо твердое болт приходит в полную негодность – в лучшем случае крепление наконечника нужно делать заново, что, разумеется, изменит аэродинамические свойства снаряда. Пользоваться «учебными» болтами бессмысленно, так как «боевые» ведут себя в полете совершенно иначе…
Мало-мальски пригодное для учебных стрельб место нашлось примерно в километре от лагеря: довольно крутая песчаная осыпь размером примерно пять на пять метров. Болт, выпущенный в нее с расстояния от ста до двухсот метров, почти всегда удавалось извлечь неповрежденным. Правда, при этом необходимо было точно знать место, куда он попал. В качестве мишени Семен использовал все остатки шкур, даже те, которыми был прикрыт шалаш. Себя он решил не щадить и, отстреляв серию, бегал доставать болты с арбалетом за спиной – чтобы, значит, привыкнуть передвигаться с оружием.
Дней через семь-восемь Семен уже умудрялся двумя выстрелами из трех поражать с двухсот метров полутораметровую мишень. Правда, такие результаты получались лишь при использовании болтов «Петя» и «Вася». «Федя» давал чуть больше промахов, а предсказать поведение «Сани» и «Коли» за пределами ста метров было трудно. За это время Атту изготовил еще три болта, но Семен не начинал их пристреливать, пытаясь как следует «подружиться» с уже имеющимися.
В общем, результаты оказались лучше, чем можно было ожидать. Семен отнес это на счет большого веса оружия и элементарного везения: по чистой случайности угол между прикладом и ложем получился удачным – при выстреле «ствол» почти не уводило вверх.
* * *
Однажды вечером, после трапезы, Семен, как обычно, сидел на берегу и пытался проникнуться красотой окружающей его природы. Ничего такого в его душе на этот раз не нашлось, зато в организме обнаружилось странное чувство. Точнее, чувство-то обычное, но уж больно несвоевременное! Как можно с набитым желудком хотеть… есть?! А вот, оказывается, можно! Причем это не просто потребность в пище, а мучительное желание съесть вот что-то такое… Что-то, чего давно лишен. «Интересное дело, – удивился Семен, – ананасов, что ли, захотелось? Да вроде нет… Тогда чего?!»В тот раз он просто махнул рукой и решил считать всё это блажью. Тем не менее странный голод с каждым днем усиливался, даже стало казаться, будто сил становится меньше и быстрее приходит усталость. «Авитаминоз, что ли?! – Семен был в полном недоумении. – Да я на ягоды уже смотреть не могу – навитаминизировался выше крыши!» В памяти почему-то всплывали кровавые сцены охоты и разделки туш. А потом вспомнился эпизод из книги Ф. Моуэта «Люди оленьего края», и Семен понял: он хочет свежего мяса. Его организму не хватает каких-то веществ, которые содержатся именно в мясе, причем не в переваренной тушенке, а вот чтобы… Ну да, чтобы почти сырое, с кровью! «Вот ведь жизнь, – посетовал Семен. – И хочешь жить мирно, а надо идти на охоту: от самого себя не отделаешься!»
Ему вспомнился покойный сосед Юрка. Будучи выходцем из тех краев, где со времен нэпа население мяса не видело, он вполне мог без него обходиться, зато легко уминал за обедом батон хлеба. Семен же без мяса долго жить не мог, а хлеб почти не употреблял, если только в виде бутербродов. Юрку он обзывал «травоядным» и «булкоедом» и доказывал, что сам он происходит от вольных охотников, а тот – от заморенных крестьян-смердов. Сосед злился и ругался матом…
Хорошо жить в плейстоцене – на охоту далеко ходить не надо.
Наверное, Семен уже достаточно намучился в этом мире, чтобы заслужить ма-а-ленькую благосклонность местных духов-покровителей: близ границы степи и леса паслось небольшое стадо животных, похожих на зубров или бизонов. Семен обошел его по широкой дуге, чтобы оказаться против ветра, зарядил арбалет и пошел на сближение.
Первое беспокойство животные проявили, когда он был метрах в двухстах от крайнего. Семен решил судьбу не искушать: прошел еще метров двадцать, остановился, прижал к плечу приклад, прицелился и спустил тетиву, отправляя в полет послушного «Петю».
И услышал характерный звук попадания.
Всматриваться в результаты он не стал, а занялся перезарядкой оружия. Когда «Вася» занял свое место в желобе, молодой бычок стоял на коленях, а стадо неторопливо трусило прочь. Прицелившись в переднюю часть корпуса, Семен послал второй болт. И опять не промахнулся!
Бычок был не крупный – килограммов сто двадцать живого веса. Семен перерезал ему горло и стал вспоминать, что в такой ситуации делают дальше профессиональные охотники и оленеводы. Вспомнил: он много раз это видел, но ни разу не решился исполнить сам.
На боку он сделал глубокий надрез, сунул руку в горячие внутренности, нащупал и выдрал печень.
И стал ее есть.
Сырую.
С наслаждением.
Организм принял угощение благодарно: никакого тебе урчания, никаких позывов отойти в кусты. Наоборот, через некоторое время обнаружился прилив сил и даже небольшая эйфория.
О волчонке, который, конечно, никуда не делся, этого сказать было нельзя. Он пребывал в полном расстройстве и недоумении – его опять лишили охоты! В качестве частичной компенсации Семен разрешил ему до отвала наесться свежего мяса, что тот и сделал. Предыдущий «урок» пошел ему на пользу – ни возмущения, ни протеста волчонок не высказывал. Семен продолжал регулярно «мутузить» его посохом по утрам и вечерам, но делал это в стороне от лагеря. Ему не хотелось демонстрировать Атту свои приемы работы с палкой, да и знакомить его со своим странным «приятелем» Семен не торопился.
Разделывая тушу и пробираясь потом с грузом на плечах через кусты, Семен развлекал себя тем, что бормотал под нос что-то вроде стихов на местном языке. Ему казалось, что он им овладел уже в совершенстве, и тасовать сложные комбинации образных выражений ему нравилось. В процессе общения с Атту обнаружилась интересная закономерность: чем больше слов и выражений осваивал Семен, тем слабее становился «мысленный» контакт. Один способ общения активно вытеснял другой. Впрочем, учить слова не приходилось – они как бы сами оседали в памяти, причем с первого раза. Иногда Семену даже казалось, что он не запоминает, а вспоминает язык: в памяти вдруг возникали слова, которых в его присутствии Атту не произносил. «Это явная ненормальность, – переживал Семен. – По идее, так не бывает. Во всяком случае, лично мне «бесплатно» в жизни еще ничего не давалось. Или я уже расплатился?»
Так или иначе, но Семену хотелось проверить свое владение местной устной речью. Когда-то он слышал или читал чье-то высказывание, что показателем знания языка является способность сочинять на нем стихи. Вообще-то, Семен и по-русски сочинять их не умел, но сейчас решил попробовать, благо при разделке туши и переноске мяса у него были задействованы почти все части тела, кроме головы.
Если бы не тяжеленный арбалет, он, наверное, унес бы мясо сразу, оставив кое-что воронам и шакалам. Пришлось делать вторую ходку, и по ее завершении «поэма» была готова. Семен смыл в речке пот и бычью кровь, прополоскал и повесил сушиться свою волчью «робу», после чего набил желудок слегка обжаренным мясом, которое приготовил к его приходу Атту. Затем он развалился на земле у костра, подставив вечернему солнцу раздутый живот. Семен знал, что Атту скучно сидеть одному в лагере и он обязательно попросит рассказать, как было дело.
– Ты взял его коротким дротиком, Семхон? Наверное, ты смог подойти очень близко?
– О! – сказал Семен. – Это была великая охота! Я расскажу тебе о ней.
Он сделал вид, что пытается устроиться поудобней, а на самом деле отодвинулся подальше от слушателя: еще врежет по башке обглоданной костью за издевательство над родным языком! И начал:
Мощный бык гулял на воле,
По степи гулял широкой.
Грозно гнул к земле он шею
И врагов пугал рогами,
Что изогнуты как луки.
Стада средь не знал он равных,
И никто не мог решиться
Превозмочь его отвагу.
На меня он глянул грозно,
Промычав: «Семхон, сразимся?
Подниму тебя рогами,
Наземь брошу и копытом
Раздавлю, словно лисенка,
Несмышленого мышонка,
Что шуршит в траве высокой!»
Я ответил: «Нет, теленок!
Не вступлю я в бой с тобою.
Я возьму тебя как рыбу,