Щепетов Сергей. Род волка

* * *

   В тот день он занимался обычным делом: лазил по лесу за протокой, ел ягоды и присматривал сучки и палки, походящие для поделок. На сей раз он продвигался параллельно руслу вверх по течению. Далеко он, конечно, не ушел – куда тут уйдешь по таким-то зарослям, но метров на триста от своей стоянки удалился. На двухметровой террасе возле зарослей смородины обнаружилась плешь, с которой открывался вид на основное русло выше лагеря. Таких мест в округе было немного – с любой другой точки обзор не более чем на сотню метров. Семен постоянно находился как бы в замкнутом пространстве, и это его угнетало. Поэтому он решил воспользоваться случаем и посидеть тут, размышляя «о возвышенном» – как жить и что делать. Думать о том, стоит ли жить вообще, он себе запретил уже давно. Кругом было сплошное благолепие: солнышко светило, листья шуршали, водичка журчала, птички чирикали… Семен не сразу сообразил, что там – вдали – на основном русле под обрывом он видит что-то необычное, такое, чего раньше не было. Он, наверное, с полминуты всматривался, прежде чем до него дошло: да ведь это… плоты! Два плота идут вниз по течению, и на них ЛЮДИ!!
   Потом он бежал, прыгал, проламывался через кусты, перелезал через поваленные деревья. В голове метались только обрывки мыслей: «Ближайший выход к воде возле стоянки – нужно успеть! Успеть во что бы то ни стало! В зарослях они не заметят… Кричать отсюда бесполезно… И плот мой не заметят, и шалаш, наверное, с воды не видно… Уйдут ведь! Надо успеть!»
   Пот мгновенно начал заливать глаза. Пока Семен неспешно гулял по этой террасе, ему казалось, что проходимость тут приличная, а теперь заросли как бы сомкнулись и не пускали, а ему нужно было успеть!!
   На берег он прорвался чуть ниже своего лагеря. Он не успевал – передовой плот уже скрылся за поворотом, а второй был почти напротив. Еще десяток секунд, и он тоже уйдет. Бежать за ними по зарослям бесполезно – если только догонять вплавь…
   До кромки обрывчика оставалось еще метров десять, когда Семен попытался крикнуть, но дыхание сбилось, и получился только какой-то хрип. Ну же! Еще чуть-чуть!
   Вот он – край террасы и знакомый тополь, половина корней которого висит в воздухе…
   – ЭЙ!! СТОЙТЕ!!! Э-ГЭ-ГЭЙ!!! СТОЙТЕ!!! – заорал Семен и замахал руками над головой.
   Дальнейшие события заняли, наверное, не более двух секунд, но стресс обострил восприятие и растянул время. Семен успел разглядеть и запомнить массу подробностей, благо до плота было метров двадцать пять – тридцать. Правда, понял он всё происшедшее много позже.
   В своем порыве – туда, к ним – Семен ступил слишком близко к краю. Камни из-под ног посыпались, он потерял равновесие, плюхнулся на задницу и поехал вниз по склону. Он тут же вскочил и кинулся вверх, но… остановил сам себя, пытаясь осмыслить то, что увидел.
   На плоту находились четыре человека, одетые в меховые безрукавки до колен. Длинные – до плеч – волосы на лбах перехвачены неширокими повязками или обручами, из-за которых торчат какие-то украшения (перья?), короткие бороды обрамляют подбородки и щеки. Штаны отсутствуют, на ногах обувь, похожая на низкие облегающие сапожки.
   Двое стояли на носу и корме с шестами в руках. Еще двое сидели на корточках в центре плота, повернувшись в разные стороны. Вероятно, один осматривал правый берег, а другой – левый. Услышав крик Семена, эти двое мгновенно вскочили. В руках у них оказались длинные предметы, которые могли быть только луками. Стрелы, вероятно, были уже наготове, оба сделали характерные движения руками и… Сползая по осыпи, Семен совершенно отчетливо услышал короткий свист над головой. Он-то его и отрезвил…
   Когда он вылез наверх, плоты уже скрылись за выступом правого берега. Вокруг всё было тихо, спокойно и… очень обычно. Даже не верилось.
   «Может, глюк? Может, я просто схожу с ума? – с надеждой подумал Семен. – Были и нет, чем докажешь?» Однако доказательство нашлось. И очень скоро. Из ствола тополя, так неудачно расположившегося на краю террасы, торчала стрела. Точнее – древко с двумя белыми перышками стабилизатора. Наконечник глубоко увяз в древесине. Однако…
   Семен прикинул соотношение в пространстве точки попадания и себя самого в момент выстрела. Вывод был неутешителен: «Били явно на поражение – в центр мишени. Вероятно, стрелок не учел, что находится на движущемся плоту. Кроме того, слабенький, но ощутимый ветерок дует с верховьев и смещает траекторию в ту же сторону. И всё равно – совсем чуть-чуть промазали».
   Некоторое время Семен лазил по кустам в поисках второй стрелы, но вскоре сообразил, что это дело безнадежное. Вернулся на берег и попытался выдернуть имеющуюся. Это ему удалось на удивление легко. Правда, наконечник так и остался в древесине на глубине пять-шесть сантиметров. «Всё ясно, – подумал Семен. – Она одноразовая. В том смысле, что наконечник крепится так, чтобы в момент удара проникнуть в рану да там и остаться».
   Семен представил себе, какое действие на его любимый организм произвела бы вот эта палочка с чем-то там на конце, попади она в цель. «Допустим, в ребро или грудину – брр! А если между ребер – тогда вообще… А уж если в живот… М-да-а-а… Это тебе, как говорится, не у Пронькиной в гостях! И что самое-то смешное: ребятам хватило пары секунд на всё. Доведись мне стрелять из карабина по внезапно обнаруженной цели, времени ушло бы как минимум в два раза больше. Да и не попал бы… Это – профи! Впрочем, другие здесь, наверное, и не водятся. Но сам подход к проблеме! То есть они, значит, плывут или, допустим, идут куда-то, и каждый встречный для них враг? То есть надо успеть выстрелить первым, да? Получается так… А вдруг они причалят где-нибудь там, за поворотом, и устроят прочесывание местности? Могут? Ох-хо-хо-о-о…»
   Впрочем, по здравом размышлении Семен решил не отравлять себе и без того несладкую жизнь мерами предосторожности. В здешних условиях, когда кругом заросли, ему всё равно нечего противопоставить профессиональным воинам-охотникам, вооруженным луками. Подобраться на расстояние выстрела здесь ничего не стоит, так какой же смысл охранять самого себя? Будь что будет! Но, черт побери, как обидно! Мечтал встретить людей…
   Остаток дня Семен продолжал заниматься обычными делами: проверял ловушку для рыбы, плел из прутьев третью по счету модель раколовки, собирал ракушки на отмели. И думал о людях.
   Ну ладно, а что можно сфантазировать на тему: ПОЧЕМУ они стреляли? Принципиальных ответов может быть два: дикари-с (то есть у них так принято), и второй – им самим было страшно, они ждали нападения в любую минуту. Со вторым вариантом всё ясно. Раз он, Семен, до сих пор еще жив, значит, крупные хищники здесь, в пойме и на низких террасах, почему-то не водятся. Значит, боялись они не зверей, а людей, то есть находились на чужой территории. Но ни людей, ни их следов он до сих пор не встречал. Первый же вариант ответа на самом деле не является таким уж глупым. Не так давно – в той, другой жизни – Семен прочитал книжку о военном искусстве чукчей – тех самых, которые при советской власти чуть не вымерли. Так вот, оказалось, что веке примерно в семнадцатом кочующий по своим делам чукча считал своим долгом атаковать русских, где бы и в каком количестве он их ни встретил. Просто был период, когда среди чукчей это считалось «хорошим тоном». Ну, а если в отместку за раненого или убитого товарища казаки вырежут всё стойбище – значит, такова судьба или, точнее, воля духов.
   «Ясное дело, Сема, что ты угодил или в прошлое, или в какой-то мир, где сплошная древнятина. Знаменитому янки повезло больше – он оказался при дворе короля Артура. На что ты рассчитывал, стремясь к людям? Что они раскроют тебе навстречу объятья? Как же, жди… Был у меня приятель, который при советской власти отсидел три года за попытку нелегального пересечения советско-турецкой границы (с черноморского пляжа). Так он рассказывал, что следователь потешался над ним от души: «Ты что же, парень, думал, они тебя пловом встретят?!» Вот и я… С другой стороны, если порыться в памяти, то можно сделать примерно такой вывод: терпимое отношение к чужакам появляется в истории вместе с товарообменом, а самодостаточные человеческие коллективы чужаков не любят. Вероятно, мне в случае контакта надо ориентироваться именно на такой вариант, а это значит… Это значит, что нужно оружие».
   Семен некоторое время размышлял об общей несправедливости мироздания: всю свою историю люди воюют друг с другом. Существуют даже всякие научные теории и концепции, которые во главу угла ставят способность человека убивать себе подобных. В том смысле, что эта способность резко выделяет человека из окружающего мира. Животные, правда, этим тоже грешат, но для них это скорее исключение, чем правило: ну, забить самца-конкурента во время гона, ну, подраться из-за территории… А человек воюет иррационально и увлеченно, причем в большинстве случаев даже не из-за пищи и не из-за самки, а из-за каких-то там своих соображений. По телевизору как-то показывали во всех подробностях процесс подготовки папуасов к боевым действиям: они собрались воевать с соседней деревней из-за того, что те якобы что-то не то им наколдовали. Основным мотивом боевых действий, которые вели племена североамериканских индейцев друг с другом, была удаль молодецкая. Очень похоже, что это та самая удаль, которая гнала армады русских «моноксилов» под стены Царьграда. А зачем Александр Македонский отправился завоевывать весь мир? Это, кстати, один из немногих случаев в истории, когда сами участники вполне успешной авантюры под конец стали задаваться вопросом «а на фига мы это делаем?!». Или взять тех же чукчей. «Белые люди», пройдя всю Сибирь, на дальней окраине столкнулись с маленьким народом, чуть ли не основным занятием которого была война. Они, конечно, побежденных грабили, но ёжику понятно, что в смысле экономики гораздо выгоднее было бы жить с соседями мирно. Кто в тех краях бывал, согласится, что они мало пригодны для жизни не только белого человека, но и человека вообще. По идее, все силы должны уходить на выживание. Так ведь нет! Изготавливались сложнейшие костяные доспехи, юноши с детства учились (помимо прочего) фехтовать на копьях! В восемнадцатом веке в нескольких полевых сражениях чукчи, перейдя в рукопашную, громили казаков и их союзников. Самое смешное, что, в отличие от индейцев, белые их так и не победили. Чукчи сами по каким-то обстоятельствам со временем утратили воинственность – грубо говоря, воевать расхотели.
   «Впрочем, всё это может казаться странным, только если считать, что бытие определяет сознание. Весь же исторический опыт, похоже, доказывает обратное. В данной же ситуации практический вывод может быть только один: хочешь мира – готовься к войне. Просто смешно: и так перебиваешься с рыбы на ягоды, а надо думать, как нападать и обороняться.
   Выбор, правда, не богат. Лучше всего, конечно, было бы найти железную руду, наладить выплавку металла и выковать автомат. Ну и, конечно, патронов с порохом наделать. Одностволка, заряжающаяся с дула, против лука не потянет, так что с ней можно и не заморачиваться. По легенде, американцы ввели в обиход скорострельное оружие именно для того, чтобы противостоять индейским лукам. Только сначала надо изобрести порох. Это, кажется, соответствует законам литературного жанра: цивилизованный человек в подобной ситуации обязательно должен изготовить порох и чего-нибудь им взрывать, пугая враждебных туземцев и помогая дружественным. А что такого? Берешь, к примеру, щуку, потрошишь и набиваешь ей брюхо порохом вперемешку с рублеными гвоздями – пардон! – камнями. В пасть вставляешь фитиль. Фитиль поджигаешь, щуку берешь за хвост и бросаешь во врага. Трах-бах, кругом трупы, а посередине я – весь в белом! Каково?»
   Сколь ни смешной показалась эта мысль вначале, Семен решил ее всё-таки немного обдумать: «Кажется, мои мозги потихоньку приходят в норму. Сейчас я уже не в состоянии постранично вспоминать давно прочитанные книжки, но уж состав черного или дымного пороха вспомнить смогу: процентов семьдесят пять селитры, около пятнадцати процентов древесного угля и процентов десять серы. Всё очень просто – окислитель и восстановитель в одном стакане. Правда, из материалов доступен только уголь. Сера в природе встречается в самородном виде, но ее еще нужно найти. Селитру как-то делают, это, наверное, несложно, нужно только вспомнить, как именно. В принципе, всё это выполнимо, но так называемый черный порох используется в охотничьих патронах, а не в боевых, и это неспроста. Собственно говоря, взрыв – это быстрое сгорание вещества. Можно многое вспомнить из того, что рассказывали на военной кафедре, суть же в том, что скорость горения черного пороха очень низкая и, соответственно, эффект взрыва он может дать лишь будучи упакованным во что-то твердое и замкнутое. Иначе будет просто вспышка – баловство, одним словом. Хотя на заметку взять можно: вдруг где-нибудь сера попадется?
   Если же спуститься с заоблачных высот на грешную землю, то придется обратиться к первоистокам. А что у нас было вначале? Что является самым-самым первым оружием? Камень? Нет! Праматерь всего оружия… палка! И, по странному стечению обстоятельств, обращаться с этой праматерью я немного умею».
   В европейском, точнее, в средиземноморском очаге цивилизации обращение с палкой как с оружием развития не получило, зато на Дальнем Востоке… Там это называется «боевой шест». Всевозможных школ и до нашего времени сохранилось множество, а в Средние века их, наверное, было еще больше. Разновидностей шестов тоже немерено: от трех (и более!) метров до локтя, твердые и гибкие, тупые или заостренные на концах, деревянные и бамбуковые, двуглавые и одноглавые, окованные металлом или без такового, с присоединяемыми лезвиями, со скрытыми цепями или клинками, разборные, телескопические и многие, многие другие.
   «То, что я называю «посохом», по наиболее распространенным классификациям тоже считается шестом, но «коротким» – до бровей (вариант – до подбородка). По легенде, это было обычным вооружением монахов монастыря Шаолинь, отправлявшихся в странствия. Боевых школ, конечно, давно не существует (или о них европейцам мало известно), зато спортивных – море. Правда, узкоспециализированных немного. Обычно работа с шестом входит в такие крупные массивы, как тхе-квондо или ушу».
   Великим мастером короткого шеста Семен так и не стал, потому что всерьез и с полной самоотдачей тренировался, пожалуй, только в школьные годы. С тех пор он успел трижды сменить место жительства и каждый раз начинал ходить в ту секцию, которая была ближе. Да и сами секции то образовывались, то закрывались, то переезжали в дальний конец города. В итоге дома у Семена скопилась целая коллекция поясов и прочих регалий с китайской, корейской, японской и даже вьетнамской символикой, означающих, что их владелец поднялся на одну-две начальных ступеньки мастерства данной школы.
   В отличие от послужного списка, рабочий арсенал приемов у Семена был скромным и включал в основном «базовые» удары и блоки, используемые с некоторыми вариациями во всех школах и стилях. Тренерам это не нравилось, но Семен упорно продолжал доводить до совершенства пяток своих «коронок», пренебрегая всем остальным. Ему казалось, что он понял основную ошибку «белого» человека в отношении восточных единоборств: посещая тренировки несколько раз в неделю, пытаться освоить приемы, разработанные теми, кто большую часть жизни с «тренировок» и не уходил.
   Итак, ему нужен «боевой посох». На сей раз – действительно боевой. Надеяться, конечно, можно на что угодно, но готовиться нужно к тому, что драться придется насмерть. А это значит, что первая попавшаяся палка не годится – сломанный шест, как и выбитый из рук, даже на соревнованиях засчитывается как поражение. Собственно говоря, Семен много лет развлекался, придумывая, каким должен быть посох, предназначенный не для фехтования, а для настоящего боя – с проламыванием черепов и дроблением костей. Требований к такому оружию можно предъявить бесчисленное множество, причем многие из них будут взаимоисключающими. Если же подходить к делу реалистично, то придется оставить лишь основные: посох должен быть прямым, прочным, гладким и симметричным, то есть ни один конец перевешивать не должен – в бою разбираться с ними будет некогда. Очень важными являются вес и толщина, но брать за основу эти параметры не стоит – нужно будет привыкнуть к тому, что получится при соблюдении первых пяти требований. В общем, оружие – проще некуда, а работы не на один день…
   Первые пять заготовок Семен забраковал все – одну за другой. Из второй партии одна палка казалась пригодной, но при обстругивании в древесине близ середины обнаружился дефект волокон – пришлось выбросить и ее.
   Обычно, попав в лес, Семен по профессиональной привычке начинал оценивать окружающую растительность на предмет наличия дров и стройматериалов для оборудования лагеря. Теперь же он день за днем лазил по окрестным лесам и искал свой посох.
   И нашел его.
   Он так долго представлял себе, как это должно выглядеть, что узнал его издалека – с первого, можно сказать, взгляда. Тонкое прямоствольное деревце неизвестной породы. Нет, оно не было сухостойным, оно умерло, задушенное соседями, так и не успев дотянуться до их крон. Судя по всему, это случилось недавно – кора держалась прочно, а древесина была чуть влажной. Собственно говоря, подобное Семен уже встречал, и чем приглянулось ему именно это деревце, объяснить не мог. Он погладил, пощупал кору, и подозрение почему-то перешло в уверенность – это оно. Он даже почти не удивился, когда выяснил, что срезать ножом четырехсантиметровый стволик совсем не просто – древесина поддается лезвию с превеликим трудом.
   Практически не меняясь по толщине, прямой, лишенный сучков участок ствола составлял более трех метров. Семен решил забрать его целиком и выбрать лучший кусок. Или, может быть, получится запасной посох?
   На стоянке он выложил примерно в двух метрах друг от друга два плоских камня, положил на них шест, встал на него и слегка покачался, балансируя руками. Стволик пружинил, но ломаться не собирался. «Спешить я не буду: обдеру кору и положу сушиться в тени, – улыбнулся Семен. – Может быть, из тебя получится настоящий Посох, с которым мы станем друзьями? Только это будет еще не скоро, а пока я вырежу себе просто палку, чтобы не быть уж совсем безоружным».

Глава 4

   Несколько дней подряд стояла настоящая жара. Семен почти блаженствовал: расхаживал голым, стирал и сушил остатки своей одежды – всегда бы так! Рыба и раки ловились исправно, а запасы смородины на террасе казались неисчерпаемыми. Тут, кстати, Семен заметил некоторую странность. В любимой части его родного мира – Северо-Востоке Азии – созревание диких ягод начинается примерно с середины лета. У каждой свой срок – жимолость первая, а брусника последняя. Но уж если настало время, то на кустах остается какой-то процент недозрелых ягод, но он очень невелик. Здесь же на одной террасе практически рядом встречались кусты и с перезрелой, осыпающейся ягодой, и с совсем зеленой. Почему? Это такая разновидность дикой смородины или… Или здесь что-то не так с климатом? Впрочем, отличия должны быть скорее в лучшую сторону, чем в худшую: более длинное лето или не слишком резкая сезонность.
   Между делом свершилось вполне судьбоносное событие. Глиняные изделия наконец просохли, и Семен произвел их обжиг в костре. Поразительно, но одна из мисок не раскололась! Даже не треснула! Ее создатель готовился к чему угодно, только не к тому, что это получится с первого раза!
   Дрожащими руками зачерпнул он воды и водрузил миску на два камня, между которыми развел огонь. Начались минуты напряженного ожидания. И вот вода закипела, а посудина всё равно не треснула!!
   Семен смотрел на кипящую воду и разрывался от противоречивых желаний: немедленно что-нибудь себе сварить или кинуться лепить новую посуду. Но человек, как говорится, предполагает, а Господь располагает…
   Для геолога-полевика погода – один из решающих факторов жизни. Семен всегда внимательно наблюдал за ее сменой и кое-какие выводы смог сделать еще в молодости. Ну, например, гадать по облакам, характеру восхода или заката, по направлению ветра – дело почти бесполезное. Гораздо вернее другие приметы. Скажем, добротно поставленная палатка, большой запас дров, наличие плаща в рюкзаке способствуют установлению сухой солнечной погоды, и наоборот. Другие закономерности: плохая погода может держаться сколь угодно долго (хоть всё лето!), а вот хорошая рано или поздно (обычно – рано) должна смениться плохой.
   Именно так случилось и в этот раз. Небо затянуло тучами, время от времени начинал моросить дождь. Слабым утешением было лишь то, что основные неприятности происходили не здесь, а где-то к северо-западу. Оттуда временами доносились раскаты грома, небо там было совсем черным – страшно подумать, что творится в степи.
   Семен мок, мерз и матерно ругался. Кроме того, у него возникло ощущение или, точнее, предчувствие каких-то неприятностей. Что-то он сделал или делает не так, какую-то допускает ошибку… Но какую?
   Он всё понял лишь вечером третьего дня непогоды: вода!
   В своих путешествиях Семен обычно имел дело с ручьями и горными реками. Поведение их в условиях субарктики он знал неплохо. Так, например, несколько жарких дней в первой половине лета могут привести к жуткому паводку из-за ускоренного таяния остатков снега в верхнем ярусе рельефа. А однажды он разбил свой лагерь на берегу крохотного ручейка, из которого и полный котелок зачерпнуть не везде можно. Возвращаясь из маршрута, он попал в ливень, который продолжался минут двадцать-тридцать. Когда он добрался до лагеря, ручей почти уже вернулся в прежние берега, но кухню и одну из палаток как корова языком слизнула!
   Здесь река равнинная. Чего от нее можно ожидать? Ну, наверное, бывает здесь весенний паводок – вон сколько плавника валяется. Ну, из-за долгих дождей уровень воды может слегка подняться…
   «Нет, не так! – стукнул Семен себя кулаком по лбу. – Не так! Долина имеет резко асимметричный профиль – правый борт очень высокий, а левый низинный. И вся эта бескрайняя равнина слева – гигантский водосбор вот этой самой реки. Вся вода пойдет сюда, вот в это русло, на берегу которого я сижу. И деваться ей будет некуда, кроме как…
   Семен вспомнил все случаи, когда имел дело с «большой» водой, и… понял, почему здесь не водятся крупные животные, да и мелких не густо. Природа, как известно, пустоты не терпит, и если здесь никого нет, значит, это зона затопления, которое случается вовсе не один раз в год. Семену стало страшно: самое высокое место в округе – это обрывчик, на котором стоит его шалаш. Выше подняться можно, только если залезть на дерево. Или уйти на обрывы правого берега.
   Он кинулся к плоту и начал спихивать его с отмели – бревна даже не шевельнулись. Ну, конечно: пока стояла жара, уровень воды понизился на пару сантиметров и плот стал тяжелее… на пару сотен килограммов. Семен оставил свои попытки – бесполезно. Уже темнеет, и даже если удастся отплыть немедленно, он не успеет найти место для высадки.
   Спать Семен не ложился: сидел у костра, накрывшись рогожей, и смотрел на воду. Он воткнул в дно у берега палочку с зарубками, чтобы следить за ее уровнем. Пока ничто не менялось…
   Тело затекло в неудобной позе, и он проснулся. Прямо перед ним недогоревшие головешки костра тихо покачивались на воде.
   «Ну, началось, – вздохнул Семен и отправился ощупью собирать вещи. – Главное – дожить до рассвета».
   Рассвет застал его за увлекательным занятием: он сидел возле своего шалаша и удерживал плот от бегства. Это удавалось, впрочем, без особого труда, поскольку течение здесь было слабым. Как и предполагал Семен, основная струя хлестала вдоль правого берега, надежно отрезая путь к спасению. Некоторым утешением могло послужить лишь то, что дождь прекратился, а скорость подъема воды замедлилась. Оставалась надежда, что террасу всё-таки не зальет. Правда, более вероятным представлялся другой вариант: ночью подъем воды только НАЧАЛСЯ и будет теперь продолжаться несколько суток. Сколько времени потом она будет спадать (а это всегда медленнее), даже думать не хотелось.
   Примерно к полудню в тучах стали появляться просветы, выглянуло солнце. Картину оно высветило совершенно безрадостную. Семен стоял по колено в воде на том месте, где раньше располагался шалаш. Само же жилище, обратившись в груду веток и палок, плавало метрах в четырех, застряв между стволов тонких тополей, росших на краю обрывчика. Семен и сам хотел туда перебраться вместе с плотом, но сообразил, что воды там будет уже по пояс, если не выше.
   Свои огромные запасы пищи – трех вяленых карасей, пару ракушек и вареного рака – он распихал по карманам – больше девать их было некуда. Там же поместились нож и зажигалка. Остатки лыка, миску и каменное рубило он пристроил на бревнах – вот и всё, что нажито непосильным трудом…