Страница:
Это, на первый взгляд элементарное, дело тоже оказалось не таким уж простым. Первый день Семен полностью потратил на обработку и увязку трех стволов. Конструкция получилась на вид надежной и прочной, однако «ходовые» испытания принесли полное разочарование. Сначала выяснилось, что сдвинуть с места плот в одиночку Семену не под силу – ну прямо как у Робинзона с первой лодкой. Спасло ситуацию только то, что бревна лежали у самой воды: пришлось слегка подкопать илистый берег и долго лазить по лесу в поисках подходящей слеги, которую можно было бы использовать в качестве рычага. В конце концов судно оказалось на глубокой воде, и его автор смог убедиться, что все старания были напрасны. Освободившись частично от гнета земного притяжения, бревна немедленно заняли такое положение друг относительно друга, которое им казалось наиболее удобным. То, что получилось, на воде держалось довольно уверенно, но плыть на этом нельзя было даже лежа, так как от малейшего прикосновения конструкция начинала вращаться вокруг своей продольной оси.
Семен сначала долго матерился, а потом впал в уныние, в котором и пребывал до самого вечера. Когда стало темнеть, он решил всё-таки вытащить бревна на берег, чтобы не мокли зря. Махнув рукой на потраченный труд, он перешиб чоппером (попросту – расколотой галькой) лыковые веревки и… понял, как на самом деле должна выглядеть эта конструкция!
«Ну и тупой же я, Господи! Ведь так просто! Да, я никогда не делал плотов – не те реки текут в моих краях. Но нары-то из кривых палок собирал сотни раз! Мог бы и догадаться, старый дурак! Бревна плавают сейчас так, как им удобно: это – кривулей вбок, а то – вниз. Ну и вяжи их в этой позе! Зачем же насиловать-то?»
На следующий день плот был готов. Между связанными бревнами Семен пристроил две слеги толщиной в руку – они несколько ограничивали свободу перемещения стволов друг относительно друга. Соорудить поперечный настил он даже не пытался – явно бесполезное дело. Остаток вечера он потратил на изготовление шеста и весла. Последнее представляло собой длинный сук-рогатку, обмотанную всё тем же лыком. Сделать его оказалось нетрудно, но надежды на его эффективность почти не было – конструкция хилая, а плот очень тяжел.
«Ну, вот и всё, – думал Семен, глядя на удаляющийся берег. – Еще одна покинутая мною стоянка: пришел, обосновался, пожил несколько дней и двинулся куда-то дальше. Мусор сожжен или закопан, костер потушен. В ТОМ мире таких стоянок были сотни, а в ЭТОМ – первая… Здесь мне и мусорить-то нечем, разве что ракушками. Интересно, что бы я делал, если бы на них не наткнулся? Грибы собирал? Вообще-то, их тут в лесу полно – и пластинчатых, вроде сыроежек, и трубчатых, похожих на подберезовики. Только… В книжках сплошь и рядом пишут, что люди, оказавшись в лесу без продуктов, питаются грибами. А вот я, отработав полтора десятка полевых сезонов, этого юмора так и не понял. Известно, что в белых, к примеру, грибах полно белка – почти как в мясе. Но что от него толку, если он почти не усваивается организмом? Это я и читал, и на практике проверял. То есть набить желудок грибами, конечно, можно, даже ощущение какой-то сытости появится, но сил от этого не прибавится – совершенно точно. Неспроста же всякие лесные народы, типа эвенов или эвенков, грибы как пищу не воспринимают. А вот наши русские люди грибы собирают и заготавливают испокон веков. Впрочем, таких «странностей» в нашей жизни полно. Вот, скажем, картошка – это очень калорийный продукт питания. А капуста? Или огурцы? В них же решительно ничего нет – одна калория на тонну, сплошная вода и клетчатка! Спрашивается: зачем? А – вкусно!
Чем, интересно, питался наш народ до того, как Петр I внедрил картошку? Понятно, что хлебом и крупами. А чье же место заняла картошка, какой овощ вытеснила? Ответ: репу. Исключительно популярный, неприхотливый и урожайный корнеплод! И при этом совершенно пустой! Нет в нем ни белков, ни жиров, ни углеводов. Точнее, есть, но о-очень мало – как в траве или листьях, которыми кормятся травоядные животные. Так им и жевать приходится чуть ли не круглые сутки. Отсюда мораль: тратить силы на добывание низкокалорийного продукта смысла мало.
Взять, к примеру, мою ситуацию: сколько уже дней прожил на ракушках и раках, а чувствую себя вполне прилично (правда, по большой нужде сходил всего два раза, но это мелочи). Спрашивается, почему? Во-первых, они калорийные, а во-вторых (увы!), просто потому, что еще жирок домашний не растратил, запасы еще остались. Тут ведь какая тонкость: в начале полевого сезона человек редко чувствует себя по-настоящему голодным и не ощущает прямой связи между своим физическим состоянием и количеством и качеством пищи. Он как бы живет на старых запасах. А вот когда отходишь два десятка маршрутов по пересеченной местности, когда станешь худым и стройным, начинаются всякие приключения. Не поев вовремя, ты рискуешь, например, не успеть засветло дойти до лагеря. Тебе придется садиться на «холодную» ночевку, а это очень неприятно. Поэтому опытные люди осенью таскают с собой два-три сверхнормативных куска сахара – топлива, так сказать, для последнего рывка.
Из всего этого следует, что мне пока что питаться каждый день не обязательно, хотя есть, конечно, будет хотеться. А что я, собственно, буду употреблять сегодня? Вряд ли ракушки встречаются везде – там просто была удобная для них илистая отмель. Да и, честно говоря, не лезут они в меня больше. Как же быть? И вообще, куда я плыву и зачем?!»
Семен стоял на плоту с шестом в руках. Облаченный в самодельную рогожу, обвязанную лыковыми веревками. На шее у него висели ботинки, связанные шнурками. Плот двигался со скоростью километра три в час примерно посередине русла. Точнее, Семен надеялся, что он находится именно в русле, а не в одной из проток. Справа крутой обрывистый берег, а слева заросли, сквозь которые ничего не видно. Если он окажется в протоке, которая обмелеет, то плот придется бросать или разбирать и перетаскивать на глубокую воду – перспектива настолько неприятная, что лучше о ней не думать. Семен и не стал этого делать, а принялся размышлять о своей голове.
Крайне неприятно осознавать, что, оказавшись в критической ситуации, ты к тому же еще и болен – это выглядит прямо-таки предательством со стороны любимого организма. Пока Семен возился с рогожей и плотом, у него обнаружились приступы острой головной боли, чего никогда ранее не наблюдалось. Они повторялись с удручающей регулярностью – один-два раза в день, правда, каждый следующий был немного слабее предыдущего. Это с одной стороны. А с другой – он вдруг обнаружил странные изменения в своей памяти: кажется, он обрел способность вытягивать из нее информацию, которую давным-давно позабыл. Началось с того, что, отлеживаясь как-то раз после приступа, он вдруг поймал себя на том, что мысленно перечитывает (страницу за страницей!) роман Федосеева «В поисках Джугджура». А ведь читал он его еще в школе и особого удовольствия не получил: приключений там немало, но они разбавлены очень большим количеством текста, неинтересного для подростка. Шутки ради Семен попытался вспомнить учебник по кристаллографии – науки для него совершенно темной и полностью забытой сразу после экзамена. И вспомнил! Надо же, как интересно… А главное, очень актуально в данной ситуации! Но, собственно говоря, почему бы не попробовать вспомнить что-нибудь полезное? И он стал вспоминать.
«Ну, например, есть такой термин: «мамонтовая фауна». Это что? Точнее – кто? Сейчас, сейчас». Ага: мамонт, овцебык, пещерный медведь (что, тот самый?!), олень северный, олень большерогий, шерстистый носорог, бизон, лошадь, волк, песец, заяц и так далее. Да, еще в учебнике было что-то про совсем нехорошего зверя, кажется, «пещерный лев» называется. Только он не лев и не тигр, а нечто среднее, но о-очень большое и свирепое (так вот чьи следы я видел на водопое!). Ну, собственно, всё логично: раз есть травоядные, значит, должны быть и хищники. И конечно, в природе всё по ранжиру – большому охотнику большую добычу. Мамонтов и носорогов едят эти самые тигрольвы, бизонов и оленей – волки, а всякую мелочь, соответственно, песцы и лисы и… собаки. Появилась эта веселая компания, кажется, пятьдесят тысяч лет назад, а вымерла около десяти-одиннадцати тысяч лет назад. Примерно в это время на юге бурными темпами начало развиваться производящее (сельское) хозяйство. Что-то тогда странное произошло в мире, науке не вполне понятное: ледник стал быстро таять, климат как бы потеплел, но при этом масса мамонтов оказалась заживо погребенной в вечной мерзлоте. Они там до сих пор лежат почти свеженькие».
Попутно Семен вспомнил массу интересного о выделке шкур (очень трудоемко!) и сухожилий. Это была, безусловно, ценная информация, но пока бесполезная, так как никаких шкур у него не было. Правда, один раз он чуть не заполучил шкуру, точнее – шкурку.
В прибрежных зарослях мелькнул заяц, и Семен мысленно позвал его: «Куда бежишь, длинноухий? Иди лучше ко мне. Иди сюда, серый! Иди, иди, не бойся, не бойся, иди, маленький!» Он примерно с полминуты посылал свой призыв в адрес куста (очень зайчатины захотелось), и, что самое удивительное, зверек как бы послушался – показалась мордочка с прижатыми ушами! Обмирая от страха, припадая на лапы, явно помимо своей воли, зверек стал медленно продвигаться в сторону человека. Это настолько изумило Семена, что он ослабил свой «призыв» и начал шарить вокруг в поисках походящего камня. Заяц мгновенно понял его злые намерения и исчез.
«Однако! – озадаченно почесал тогда затылок Семен. – Может быть, я, как библейский Адам, стал понимать голоса зверей и птиц?! Точнее – они меня? Хотя, с другой стороны, кажется, и я кое-какие заячьи мыслишки уловил, только они оказались совсем куцые: «Ой! Что это?! Ой, как страшно! Зачем он зовет меня?! Ой!» Мда-а-а… «Философских» объяснений всему этому может быть, пожалуй, целых три: либо я схожу с ума, либо в условиях «информационного голода» раскрепощаются скрытые возможности мозга, либо (самое вероятное!) Стив со своей машиной что-то мне повредил в башке. Кстати, теперь вспоминается, что он тогда нес про перегрузку коры головного мозга, которой случиться не может ни в коем случае. Почему не может, мне не вспомнить, потому что в момент рассказа я отвлекся на что-то, а вот возможные последствия… Как это будет по-русски? Ага, ага… Попросту говоря: смерть, безумие или некие «функциональные изменения непатологического типа»… Ну, ладно, придется смириться, ведь лечить меня всё равно некому. Будем надеяться, что хуже не станет».
В целом водоплавающая конструкция вела себя прилично, ею даже удавалось немного управлять при помощи шеста. Неприятным оказалось то, что, когда Семен влез на бревна, они погрузились почти полностью и ноги оказались в воде. Пришлось разуться и плыть босиком. Часа через два Семен понял, что был неправ: ноги замерзли настолько, что потеряли чувствительность, и возникла реальная угроза свалиться в воду. Нужно было причаливать и отогреваться.
Для стоянки он выбрал довольно обширную галечную косу, отделенную от зарослей левого берега неширокой протокой. Семен посадил плот на мель и, то и дело оступаясь на камнях непослушными ногами, принялся собирать сушняк для костра. Деревянного мусора тут валялось довольно мало, и пришлось изрядно помотаться туда-сюда. В конце концов он натаскал приличную кучу дров и целую охапку сухой травы, чтобы не возиться с растопкой. Предчувствуя удовольствие, он уже собрался чиркнуть зажигалкой, но… остановил себя.
«А ведь эта штука может выйти из строя в любой момент. Газа в ней, конечно, еще много, но это ничего не значит: такие зажигалки далеко не всегда доживают до опустошения баллончика. Может сломаться колесико, кончиться кремень, испортиться клапан… Да что угодно, и я сразу останусь без огня! Ну, добыть-то, допустим, его в конце концов удастся, но это очень хлопотно, а в сырую погоду, пожалуй, и невозможно. Может, стоит пока воздержаться? Да и ноги, кажется, уже согрелись…»
Семен обулся, опустился на корточки и надолго задумался, пытаясь припомнить какую-то важную мысль, которая мелькнула у него в голове, пока он бегал за дровами. Наконец вспомнил и произнес вслух:
– Да, Сема! Это дело ответственное, важное, можно даже сказать, судьбоносное!
И отправился бродить по косе, высматривая подходящие камни.
Но таковых не было или почти не было. Ему требовались кремень, агат, халцедон, яшма, обсидиан или, на худой конец, кварцит. В гальке же преобладали осадочные породы, хотя присутствовало немало и вулканогенных с порфировой или полнокристаллической структурой. Наибольший интерес представляли довольно редкие, хорошо обкатанные обломки глубоко метаморфизованных (измененных под действием высоких температур и давлений) пород, у которых при раскалывании вполне мог оказаться «раковистый излом». Все перспективные находки Семен складывал возле несостоявшегося костра. В конце концов он решил, что сырья ему хватит надолго и можно приступать к работе.
В свое время ему довелось листать несколько книжек, в которых описывались орудия каменного века и технология их изготовления. Он даже слова некоторые запомнил: нуклеус, ядрище, отщеп, ударник, ретушь… В целом же данная тема интереса у него никогда не вызывала: он не археолог, а в жизни всё это уж всяко не пригодится. И вот, пожалуйста…
Собственно говоря, что ему нужно? Нож есть, но он не вечен. Впрочем, можно предположить, что этот инструмент переживет своего хозяина. Нужно нечто типа топора. Без него, конечно, обходиться можно, но это создает изрядный дискомфорт. Второе: нужны сколки, которые можно было бы использовать в качестве наконечников для чего-то вроде гарпуна или копья. Это, правда, пока не так актуально, как топор или рубило.
Свою фундаментальную ошибку, допущенную при изготовлении рогожи, Семен решил не повторять: он не станет никуда торопиться, а будет работать медленно и упорно, пока не получит нужный результат. Вообще-то камней он переколол на своем веку немало, но, во-первых, он это делал при помощи геологического молотка, а во-вторых, задачи у него тогда были совсем другие.
Семен постелил на камни траву, приготовленную им для растопки, уселся на нее, скрестив «по-турецки» ноги, взял в одну руку камень, в другую – другой камень и ударил…
Примерно часа через два Семен, взбешенный тем, что уже третий раз подряд попал по одному и тому же пальцу, запулил каменюкой в ближайший валун, торчащий из гальки. Каменюка раскололась. Семен встал и собрал осколки – часть из них оказалась вполне перспективной. «Ага, – вспомнил он, – кажется, это и есть самая древняя технология изготовления каменных орудий».
…Потом он опять сидел на своей подстилке и пытался вести более тонкую обработку заготовок. Летели осколки и искры, с пальцев капала кровь…
В какой-то момент до Семена дошло, что он давно уже чувствует запах дыма, причем какого-то противного дыма. Он оторвался от своего занятия и стал озираться по сторонам. Решительно ничего горящего он вокруг не увидел и недоуменно пожал плечами: «Померещилось? Нюхательная галлюцинация?» А запах становился всё сильнее. Кончилось дело тем, что Семен, ощутив сильную боль в области икроножной мышцы, вскочил на ноги. И всё понял.
Его подстилка тлела, а на штанине зияла дыра размером с кулак.
Терять время было нельзя, и он шагнул в воду прямо в ботинках. Подул легкий ветерок, и над дымящейся травой на берегу показалось пламя. «И раздувать не надо, – мрачно констатировал Семен. – Поздравляю сам себя: каменный топор еще не сделал, но огонь уже добыл. Ай да я!»
К тому времени, когда Семен привел себя в порядок, стало заметно, что день, собственно говоря, уже кончается. Плыть дальше уже поздновато – есть риск не найти до темноты подходящее место, которое опять же надо будет оборудовать для ночлега – костер там, то-сё… И главное, есть-то что?!
Семен безрадостно осмотрел результаты своих трудов и решил продолжить процесс завтра, а сегодня озаботиться едой и ночлегом, точнее – дровами, которых тут не густо.
Обследование ближайших отмелей результатов не принесло – любимые ракушки здесь водились в очень малом количестве. Правда, на берегу он подобрал двух улиток размером с кулак. В центре косы росли какие-то жиденькие кустики, и в них обнаружилось гнездо с тремя яйцами чуть крупнее перепелиных. Это, конечно, было лучше, чем ничего, но… В общем, Семен горько жалел, что не удосужился запастись пищей на предыдущей стоянке.
Пока он собирал дрова на ночь, улитки умудрились перевернуться и пуститься в бегство. Одну Семен поймал, а другая исчезла – и это было обидно до слез!
Вечер выдался удивительно теплым и тихим, но Семен сидел у костра и не мог ни любоваться природой, ни размышлять о «возвышенном» – он хотел есть. Он не поленился испечь яйца неизвестной птицы, а не выпил их сырыми, так как знал, что сырой белок не создает ощущения сытости. Без малейшей брезгливости съел подваренную в «собственном соку» улитку. Но этого было безобразно мало. Он сидел и внушал себе, что это еще далеко не настоящий голод, что на самом деле он может вообще не есть дня два, прежде чем начнет терять силы. Что ему пора отвыкать от ежедневного питания и уж тем более от трехразового. И вообще, надо всего лишь пережить эту ночь, а потом, как говорится, будет день – будет и пища… Только всё это не помогало – он хотел есть.
В конце концов ему надоело бороться с самим собой, и он пробормотал: «Ладно, питекантропы не сдаются! – потом горестно вздохнул и добавил: – Потому что не умеют».
На всякий случай он связал сразу три пучка подходящих палочек и даже смог подобрать подходящую рогульку с черенком длиной метра полтора. После этого он разделся догола, поджег первый «факел» и полез в воду.
Пучок почти догорел, когда он обнаружил наконец первого рака. Ему удалось довольно ловко прижать его к дну рогулькой, после чего немедленно встала проблема: а как его взять, если обе руки заняты? В конце концов Семен решил расстаться с факелом, но в темноте рак умудрился как-то вывернуться и убежать. Плюясь и ругаясь, раколов вылез на берег и пошел к костру греться.
«Может, и правда надо сначала думать, а потом прыгать? Подумаешь тут, как же, когда жрать охота!» Впрочем, новая идея осенила его даже раньше, чем высохла вода на теле, – плот!
На одном из концов плота (ни носа, ни кормы у него, конечно, не было) он плотно уложил поперек бревен самые толстые палки, которые нашлись в его дровяных запасах. Сверху он соорудил кучку из сушняка помельче. Потом кое-как спихнул свое плавсредство с отмели и отбуксировал его в протоку. Там он поджег дрова и пустил плот дрейфовать вдоль берега, благо течение здесь было совсем слабым. Сам же побрел рядом по колено в воде, всматриваясь в освещенное дно.
Дело пошло значительно лучше: к тому времени, как плот ткнулся в отмель у дальнего конца косы, на бревнах лежали два рака, три ракушки и целых четыре улитки. Попутно Семен чуть не поймал довольно приличную рыбу, но она, конечно, выскользнула из-под рогульки.
«Питекантропы не сдаются!» – самодовольно заявил Семен, сбросил в воду недогоревшие палки, забрал добычу и отправился обратно к костру. Возвращение плота в основное русло он решил отложить на утро.
Поедая печеных раков, он вспоминал свою возню с рыбой, а также тот факт, что на глубине он пару раз видел рыбок посолидней. Сколько ни убеждал он себя, что речная рыба – никудышная еда, но добыть ее хотелось. Кроме того, изловив «щучку» килограммов на десять, можно, наверное, пару дней о еде не заботиться. Но как?
«Ну, допустим, можно изобразить нечто вроде деревянного крючка, но нет ничего, чем можно было бы заменить леску – не лыком же? Сделать деревянную «кошку» из рогулек? Получится громоздкое сооружение, даже если рыбу и зацепишь, то не вытащишь – сорвется. И опять-таки, нужна веревка. Деревянный гарпун? Допустим, сделать его удастся. И что? Бить рыбу в бок наискосок? Вряд ли – тут нужно гарпунное ружье или нечто вроде лука. Сверху с плота, оказавшись над ней? Что-то сомнительно… Палка в любом случае будет не слишком острой, а спина у рыбы, как известно, округлая. Таким способом, наверное, только камбалу приколоть ко дну можно. Тогда что? Острога? Трезубец? А из чего? Ну-ка, ну-ка…
Вот, помнится, на второй производственной практике пошли мы с ребятами на рыбалку. От лагеря недалеко – всего-то километров пятнадцать-двадцать. А там протока – небольшая такая, мелкая, и по этой протоке прет на нерест кета. Хорошая кета – некоторые самцы до метра в длину. Только нам от них никакой радости – нам в основном икра нужна. Сетка у нас маленькая была, самодельная, вот мы с ней по этой протоке туда-сюда и мотались. А недалеко от берега располагалось небольшое стойбище местных пастухов – эвенов. Их еще ламутами называют. Они нас видели, мы – их, но тревожить не стали – у всех свои дела. Только их, наверное, любопытство разобрало – подходят к нам несколько ребятишек и две женщины:
– Вы чего это делаете?
– Да вот рыбу ловим. Не получается только.
– Так вам рыба нужна?! Сейчас поймаем!
У женщин в руках трехметровые палки с какой-то фигней на концах. Ну, вылезаем мы к ним на берег, смотрим, что дальше будет. Тетка в воду пальцем показывает и спрашивает:
– Вам какую: вон ту или эту?
– Нам бы самочек…
– Так бы сразу и сказали!
Тетка палку концом в воду опускает – чпок! И тащит кетину килограмма на четыре! На берег сбрасывает и следующую – чпок!
Приспособления у них на палках были незатейливые – типа гарпуна со съемным наконечником. Только этот наконечник имел вид крюка на коротком ремешке. А крюки у них были сделаны из остро заточенных двухсотмиллиметровых гвоздей.
Сделать нечто подобное, наверное, можно, – решил Семен. – Вместо гвоздя – деревянную рогульку, а вместо ремешка – шнурок от ботинка. И щуку в бок – чпок!»
Засыпал он сытым и почти счастливым. Тем более что перед сном ему пришла в голову еще одна мудрая мысль. Зря он, наверное, чуть ли не целый день колол камни. Точнее, колол-то не зря – кое-чему научился. Но цель была выбрана не та, а может быть, неправильно сформулирована задача. Он пытался изобразить инструмент, которым можно было бы работать как металлическим топором. Нечто подобное тому, что он видел на картинках. Но то, что он тогда рассматривал в книжках, относилось к КОНЦУ каменного века, к неолиту, когда каменная индустрия достигла своего расцвета, когда сформировалась сеть торговых путей, по которым подходящий материал растаскивался по всему свету. А до этого? До этого десятки тысяч лет люди обходились более простыми приспособлениями, изготовленными из подручных материалов. И работали они ими ИНАЧЕ. «Как заострить палку, если строгать нечем? Надо скоблить. Как свалить дерево, если нечем рубить? Ударами рубила размочаливать волокна и рвать их зазубренным краем. Короче: учиться, учиться и еще раз учиться, Семен Николаевич!»
Глава 3
Семен сначала долго матерился, а потом впал в уныние, в котором и пребывал до самого вечера. Когда стало темнеть, он решил всё-таки вытащить бревна на берег, чтобы не мокли зря. Махнув рукой на потраченный труд, он перешиб чоппером (попросту – расколотой галькой) лыковые веревки и… понял, как на самом деле должна выглядеть эта конструкция!
«Ну и тупой же я, Господи! Ведь так просто! Да, я никогда не делал плотов – не те реки текут в моих краях. Но нары-то из кривых палок собирал сотни раз! Мог бы и догадаться, старый дурак! Бревна плавают сейчас так, как им удобно: это – кривулей вбок, а то – вниз. Ну и вяжи их в этой позе! Зачем же насиловать-то?»
На следующий день плот был готов. Между связанными бревнами Семен пристроил две слеги толщиной в руку – они несколько ограничивали свободу перемещения стволов друг относительно друга. Соорудить поперечный настил он даже не пытался – явно бесполезное дело. Остаток вечера он потратил на изготовление шеста и весла. Последнее представляло собой длинный сук-рогатку, обмотанную всё тем же лыком. Сделать его оказалось нетрудно, но надежды на его эффективность почти не было – конструкция хилая, а плот очень тяжел.
«Ну, вот и всё, – думал Семен, глядя на удаляющийся берег. – Еще одна покинутая мною стоянка: пришел, обосновался, пожил несколько дней и двинулся куда-то дальше. Мусор сожжен или закопан, костер потушен. В ТОМ мире таких стоянок были сотни, а в ЭТОМ – первая… Здесь мне и мусорить-то нечем, разве что ракушками. Интересно, что бы я делал, если бы на них не наткнулся? Грибы собирал? Вообще-то, их тут в лесу полно – и пластинчатых, вроде сыроежек, и трубчатых, похожих на подберезовики. Только… В книжках сплошь и рядом пишут, что люди, оказавшись в лесу без продуктов, питаются грибами. А вот я, отработав полтора десятка полевых сезонов, этого юмора так и не понял. Известно, что в белых, к примеру, грибах полно белка – почти как в мясе. Но что от него толку, если он почти не усваивается организмом? Это я и читал, и на практике проверял. То есть набить желудок грибами, конечно, можно, даже ощущение какой-то сытости появится, но сил от этого не прибавится – совершенно точно. Неспроста же всякие лесные народы, типа эвенов или эвенков, грибы как пищу не воспринимают. А вот наши русские люди грибы собирают и заготавливают испокон веков. Впрочем, таких «странностей» в нашей жизни полно. Вот, скажем, картошка – это очень калорийный продукт питания. А капуста? Или огурцы? В них же решительно ничего нет – одна калория на тонну, сплошная вода и клетчатка! Спрашивается: зачем? А – вкусно!
Чем, интересно, питался наш народ до того, как Петр I внедрил картошку? Понятно, что хлебом и крупами. А чье же место заняла картошка, какой овощ вытеснила? Ответ: репу. Исключительно популярный, неприхотливый и урожайный корнеплод! И при этом совершенно пустой! Нет в нем ни белков, ни жиров, ни углеводов. Точнее, есть, но о-очень мало – как в траве или листьях, которыми кормятся травоядные животные. Так им и жевать приходится чуть ли не круглые сутки. Отсюда мораль: тратить силы на добывание низкокалорийного продукта смысла мало.
Взять, к примеру, мою ситуацию: сколько уже дней прожил на ракушках и раках, а чувствую себя вполне прилично (правда, по большой нужде сходил всего два раза, но это мелочи). Спрашивается, почему? Во-первых, они калорийные, а во-вторых (увы!), просто потому, что еще жирок домашний не растратил, запасы еще остались. Тут ведь какая тонкость: в начале полевого сезона человек редко чувствует себя по-настоящему голодным и не ощущает прямой связи между своим физическим состоянием и количеством и качеством пищи. Он как бы живет на старых запасах. А вот когда отходишь два десятка маршрутов по пересеченной местности, когда станешь худым и стройным, начинаются всякие приключения. Не поев вовремя, ты рискуешь, например, не успеть засветло дойти до лагеря. Тебе придется садиться на «холодную» ночевку, а это очень неприятно. Поэтому опытные люди осенью таскают с собой два-три сверхнормативных куска сахара – топлива, так сказать, для последнего рывка.
Из всего этого следует, что мне пока что питаться каждый день не обязательно, хотя есть, конечно, будет хотеться. А что я, собственно, буду употреблять сегодня? Вряд ли ракушки встречаются везде – там просто была удобная для них илистая отмель. Да и, честно говоря, не лезут они в меня больше. Как же быть? И вообще, куда я плыву и зачем?!»
Семен стоял на плоту с шестом в руках. Облаченный в самодельную рогожу, обвязанную лыковыми веревками. На шее у него висели ботинки, связанные шнурками. Плот двигался со скоростью километра три в час примерно посередине русла. Точнее, Семен надеялся, что он находится именно в русле, а не в одной из проток. Справа крутой обрывистый берег, а слева заросли, сквозь которые ничего не видно. Если он окажется в протоке, которая обмелеет, то плот придется бросать или разбирать и перетаскивать на глубокую воду – перспектива настолько неприятная, что лучше о ней не думать. Семен и не стал этого делать, а принялся размышлять о своей голове.
Крайне неприятно осознавать, что, оказавшись в критической ситуации, ты к тому же еще и болен – это выглядит прямо-таки предательством со стороны любимого организма. Пока Семен возился с рогожей и плотом, у него обнаружились приступы острой головной боли, чего никогда ранее не наблюдалось. Они повторялись с удручающей регулярностью – один-два раза в день, правда, каждый следующий был немного слабее предыдущего. Это с одной стороны. А с другой – он вдруг обнаружил странные изменения в своей памяти: кажется, он обрел способность вытягивать из нее информацию, которую давным-давно позабыл. Началось с того, что, отлеживаясь как-то раз после приступа, он вдруг поймал себя на том, что мысленно перечитывает (страницу за страницей!) роман Федосеева «В поисках Джугджура». А ведь читал он его еще в школе и особого удовольствия не получил: приключений там немало, но они разбавлены очень большим количеством текста, неинтересного для подростка. Шутки ради Семен попытался вспомнить учебник по кристаллографии – науки для него совершенно темной и полностью забытой сразу после экзамена. И вспомнил! Надо же, как интересно… А главное, очень актуально в данной ситуации! Но, собственно говоря, почему бы не попробовать вспомнить что-нибудь полезное? И он стал вспоминать.
«Ну, например, есть такой термин: «мамонтовая фауна». Это что? Точнее – кто? Сейчас, сейчас». Ага: мамонт, овцебык, пещерный медведь (что, тот самый?!), олень северный, олень большерогий, шерстистый носорог, бизон, лошадь, волк, песец, заяц и так далее. Да, еще в учебнике было что-то про совсем нехорошего зверя, кажется, «пещерный лев» называется. Только он не лев и не тигр, а нечто среднее, но о-очень большое и свирепое (так вот чьи следы я видел на водопое!). Ну, собственно, всё логично: раз есть травоядные, значит, должны быть и хищники. И конечно, в природе всё по ранжиру – большому охотнику большую добычу. Мамонтов и носорогов едят эти самые тигрольвы, бизонов и оленей – волки, а всякую мелочь, соответственно, песцы и лисы и… собаки. Появилась эта веселая компания, кажется, пятьдесят тысяч лет назад, а вымерла около десяти-одиннадцати тысяч лет назад. Примерно в это время на юге бурными темпами начало развиваться производящее (сельское) хозяйство. Что-то тогда странное произошло в мире, науке не вполне понятное: ледник стал быстро таять, климат как бы потеплел, но при этом масса мамонтов оказалась заживо погребенной в вечной мерзлоте. Они там до сих пор лежат почти свеженькие».
Попутно Семен вспомнил массу интересного о выделке шкур (очень трудоемко!) и сухожилий. Это была, безусловно, ценная информация, но пока бесполезная, так как никаких шкур у него не было. Правда, один раз он чуть не заполучил шкуру, точнее – шкурку.
В прибрежных зарослях мелькнул заяц, и Семен мысленно позвал его: «Куда бежишь, длинноухий? Иди лучше ко мне. Иди сюда, серый! Иди, иди, не бойся, не бойся, иди, маленький!» Он примерно с полминуты посылал свой призыв в адрес куста (очень зайчатины захотелось), и, что самое удивительное, зверек как бы послушался – показалась мордочка с прижатыми ушами! Обмирая от страха, припадая на лапы, явно помимо своей воли, зверек стал медленно продвигаться в сторону человека. Это настолько изумило Семена, что он ослабил свой «призыв» и начал шарить вокруг в поисках походящего камня. Заяц мгновенно понял его злые намерения и исчез.
«Однако! – озадаченно почесал тогда затылок Семен. – Может быть, я, как библейский Адам, стал понимать голоса зверей и птиц?! Точнее – они меня? Хотя, с другой стороны, кажется, и я кое-какие заячьи мыслишки уловил, только они оказались совсем куцые: «Ой! Что это?! Ой, как страшно! Зачем он зовет меня?! Ой!» Мда-а-а… «Философских» объяснений всему этому может быть, пожалуй, целых три: либо я схожу с ума, либо в условиях «информационного голода» раскрепощаются скрытые возможности мозга, либо (самое вероятное!) Стив со своей машиной что-то мне повредил в башке. Кстати, теперь вспоминается, что он тогда нес про перегрузку коры головного мозга, которой случиться не может ни в коем случае. Почему не может, мне не вспомнить, потому что в момент рассказа я отвлекся на что-то, а вот возможные последствия… Как это будет по-русски? Ага, ага… Попросту говоря: смерть, безумие или некие «функциональные изменения непатологического типа»… Ну, ладно, придется смириться, ведь лечить меня всё равно некому. Будем надеяться, что хуже не станет».
В целом водоплавающая конструкция вела себя прилично, ею даже удавалось немного управлять при помощи шеста. Неприятным оказалось то, что, когда Семен влез на бревна, они погрузились почти полностью и ноги оказались в воде. Пришлось разуться и плыть босиком. Часа через два Семен понял, что был неправ: ноги замерзли настолько, что потеряли чувствительность, и возникла реальная угроза свалиться в воду. Нужно было причаливать и отогреваться.
Для стоянки он выбрал довольно обширную галечную косу, отделенную от зарослей левого берега неширокой протокой. Семен посадил плот на мель и, то и дело оступаясь на камнях непослушными ногами, принялся собирать сушняк для костра. Деревянного мусора тут валялось довольно мало, и пришлось изрядно помотаться туда-сюда. В конце концов он натаскал приличную кучу дров и целую охапку сухой травы, чтобы не возиться с растопкой. Предчувствуя удовольствие, он уже собрался чиркнуть зажигалкой, но… остановил себя.
«А ведь эта штука может выйти из строя в любой момент. Газа в ней, конечно, еще много, но это ничего не значит: такие зажигалки далеко не всегда доживают до опустошения баллончика. Может сломаться колесико, кончиться кремень, испортиться клапан… Да что угодно, и я сразу останусь без огня! Ну, добыть-то, допустим, его в конце концов удастся, но это очень хлопотно, а в сырую погоду, пожалуй, и невозможно. Может, стоит пока воздержаться? Да и ноги, кажется, уже согрелись…»
Семен обулся, опустился на корточки и надолго задумался, пытаясь припомнить какую-то важную мысль, которая мелькнула у него в голове, пока он бегал за дровами. Наконец вспомнил и произнес вслух:
– Да, Сема! Это дело ответственное, важное, можно даже сказать, судьбоносное!
И отправился бродить по косе, высматривая подходящие камни.
Но таковых не было или почти не было. Ему требовались кремень, агат, халцедон, яшма, обсидиан или, на худой конец, кварцит. В гальке же преобладали осадочные породы, хотя присутствовало немало и вулканогенных с порфировой или полнокристаллической структурой. Наибольший интерес представляли довольно редкие, хорошо обкатанные обломки глубоко метаморфизованных (измененных под действием высоких температур и давлений) пород, у которых при раскалывании вполне мог оказаться «раковистый излом». Все перспективные находки Семен складывал возле несостоявшегося костра. В конце концов он решил, что сырья ему хватит надолго и можно приступать к работе.
В свое время ему довелось листать несколько книжек, в которых описывались орудия каменного века и технология их изготовления. Он даже слова некоторые запомнил: нуклеус, ядрище, отщеп, ударник, ретушь… В целом же данная тема интереса у него никогда не вызывала: он не археолог, а в жизни всё это уж всяко не пригодится. И вот, пожалуйста…
Собственно говоря, что ему нужно? Нож есть, но он не вечен. Впрочем, можно предположить, что этот инструмент переживет своего хозяина. Нужно нечто типа топора. Без него, конечно, обходиться можно, но это создает изрядный дискомфорт. Второе: нужны сколки, которые можно было бы использовать в качестве наконечников для чего-то вроде гарпуна или копья. Это, правда, пока не так актуально, как топор или рубило.
Свою фундаментальную ошибку, допущенную при изготовлении рогожи, Семен решил не повторять: он не станет никуда торопиться, а будет работать медленно и упорно, пока не получит нужный результат. Вообще-то камней он переколол на своем веку немало, но, во-первых, он это делал при помощи геологического молотка, а во-вторых, задачи у него тогда были совсем другие.
Семен постелил на камни траву, приготовленную им для растопки, уселся на нее, скрестив «по-турецки» ноги, взял в одну руку камень, в другую – другой камень и ударил…
Примерно часа через два Семен, взбешенный тем, что уже третий раз подряд попал по одному и тому же пальцу, запулил каменюкой в ближайший валун, торчащий из гальки. Каменюка раскололась. Семен встал и собрал осколки – часть из них оказалась вполне перспективной. «Ага, – вспомнил он, – кажется, это и есть самая древняя технология изготовления каменных орудий».
…Потом он опять сидел на своей подстилке и пытался вести более тонкую обработку заготовок. Летели осколки и искры, с пальцев капала кровь…
В какой-то момент до Семена дошло, что он давно уже чувствует запах дыма, причем какого-то противного дыма. Он оторвался от своего занятия и стал озираться по сторонам. Решительно ничего горящего он вокруг не увидел и недоуменно пожал плечами: «Померещилось? Нюхательная галлюцинация?» А запах становился всё сильнее. Кончилось дело тем, что Семен, ощутив сильную боль в области икроножной мышцы, вскочил на ноги. И всё понял.
Его подстилка тлела, а на штанине зияла дыра размером с кулак.
Терять время было нельзя, и он шагнул в воду прямо в ботинках. Подул легкий ветерок, и над дымящейся травой на берегу показалось пламя. «И раздувать не надо, – мрачно констатировал Семен. – Поздравляю сам себя: каменный топор еще не сделал, но огонь уже добыл. Ай да я!»
К тому времени, когда Семен привел себя в порядок, стало заметно, что день, собственно говоря, уже кончается. Плыть дальше уже поздновато – есть риск не найти до темноты подходящее место, которое опять же надо будет оборудовать для ночлега – костер там, то-сё… И главное, есть-то что?!
Семен безрадостно осмотрел результаты своих трудов и решил продолжить процесс завтра, а сегодня озаботиться едой и ночлегом, точнее – дровами, которых тут не густо.
Обследование ближайших отмелей результатов не принесло – любимые ракушки здесь водились в очень малом количестве. Правда, на берегу он подобрал двух улиток размером с кулак. В центре косы росли какие-то жиденькие кустики, и в них обнаружилось гнездо с тремя яйцами чуть крупнее перепелиных. Это, конечно, было лучше, чем ничего, но… В общем, Семен горько жалел, что не удосужился запастись пищей на предыдущей стоянке.
Пока он собирал дрова на ночь, улитки умудрились перевернуться и пуститься в бегство. Одну Семен поймал, а другая исчезла – и это было обидно до слез!
Вечер выдался удивительно теплым и тихим, но Семен сидел у костра и не мог ни любоваться природой, ни размышлять о «возвышенном» – он хотел есть. Он не поленился испечь яйца неизвестной птицы, а не выпил их сырыми, так как знал, что сырой белок не создает ощущения сытости. Без малейшей брезгливости съел подваренную в «собственном соку» улитку. Но этого было безобразно мало. Он сидел и внушал себе, что это еще далеко не настоящий голод, что на самом деле он может вообще не есть дня два, прежде чем начнет терять силы. Что ему пора отвыкать от ежедневного питания и уж тем более от трехразового. И вообще, надо всего лишь пережить эту ночь, а потом, как говорится, будет день – будет и пища… Только всё это не помогало – он хотел есть.
В конце концов ему надоело бороться с самим собой, и он пробормотал: «Ладно, питекантропы не сдаются! – потом горестно вздохнул и добавил: – Потому что не умеют».
На всякий случай он связал сразу три пучка подходящих палочек и даже смог подобрать подходящую рогульку с черенком длиной метра полтора. После этого он разделся догола, поджег первый «факел» и полез в воду.
Пучок почти догорел, когда он обнаружил наконец первого рака. Ему удалось довольно ловко прижать его к дну рогулькой, после чего немедленно встала проблема: а как его взять, если обе руки заняты? В конце концов Семен решил расстаться с факелом, но в темноте рак умудрился как-то вывернуться и убежать. Плюясь и ругаясь, раколов вылез на берег и пошел к костру греться.
«Может, и правда надо сначала думать, а потом прыгать? Подумаешь тут, как же, когда жрать охота!» Впрочем, новая идея осенила его даже раньше, чем высохла вода на теле, – плот!
На одном из концов плота (ни носа, ни кормы у него, конечно, не было) он плотно уложил поперек бревен самые толстые палки, которые нашлись в его дровяных запасах. Сверху он соорудил кучку из сушняка помельче. Потом кое-как спихнул свое плавсредство с отмели и отбуксировал его в протоку. Там он поджег дрова и пустил плот дрейфовать вдоль берега, благо течение здесь было совсем слабым. Сам же побрел рядом по колено в воде, всматриваясь в освещенное дно.
Дело пошло значительно лучше: к тому времени, как плот ткнулся в отмель у дальнего конца косы, на бревнах лежали два рака, три ракушки и целых четыре улитки. Попутно Семен чуть не поймал довольно приличную рыбу, но она, конечно, выскользнула из-под рогульки.
«Питекантропы не сдаются!» – самодовольно заявил Семен, сбросил в воду недогоревшие палки, забрал добычу и отправился обратно к костру. Возвращение плота в основное русло он решил отложить на утро.
Поедая печеных раков, он вспоминал свою возню с рыбой, а также тот факт, что на глубине он пару раз видел рыбок посолидней. Сколько ни убеждал он себя, что речная рыба – никудышная еда, но добыть ее хотелось. Кроме того, изловив «щучку» килограммов на десять, можно, наверное, пару дней о еде не заботиться. Но как?
«Ну, допустим, можно изобразить нечто вроде деревянного крючка, но нет ничего, чем можно было бы заменить леску – не лыком же? Сделать деревянную «кошку» из рогулек? Получится громоздкое сооружение, даже если рыбу и зацепишь, то не вытащишь – сорвется. И опять-таки, нужна веревка. Деревянный гарпун? Допустим, сделать его удастся. И что? Бить рыбу в бок наискосок? Вряд ли – тут нужно гарпунное ружье или нечто вроде лука. Сверху с плота, оказавшись над ней? Что-то сомнительно… Палка в любом случае будет не слишком острой, а спина у рыбы, как известно, округлая. Таким способом, наверное, только камбалу приколоть ко дну можно. Тогда что? Острога? Трезубец? А из чего? Ну-ка, ну-ка…
Вот, помнится, на второй производственной практике пошли мы с ребятами на рыбалку. От лагеря недалеко – всего-то километров пятнадцать-двадцать. А там протока – небольшая такая, мелкая, и по этой протоке прет на нерест кета. Хорошая кета – некоторые самцы до метра в длину. Только нам от них никакой радости – нам в основном икра нужна. Сетка у нас маленькая была, самодельная, вот мы с ней по этой протоке туда-сюда и мотались. А недалеко от берега располагалось небольшое стойбище местных пастухов – эвенов. Их еще ламутами называют. Они нас видели, мы – их, но тревожить не стали – у всех свои дела. Только их, наверное, любопытство разобрало – подходят к нам несколько ребятишек и две женщины:
– Вы чего это делаете?
– Да вот рыбу ловим. Не получается только.
– Так вам рыба нужна?! Сейчас поймаем!
У женщин в руках трехметровые палки с какой-то фигней на концах. Ну, вылезаем мы к ним на берег, смотрим, что дальше будет. Тетка в воду пальцем показывает и спрашивает:
– Вам какую: вон ту или эту?
– Нам бы самочек…
– Так бы сразу и сказали!
Тетка палку концом в воду опускает – чпок! И тащит кетину килограмма на четыре! На берег сбрасывает и следующую – чпок!
Приспособления у них на палках были незатейливые – типа гарпуна со съемным наконечником. Только этот наконечник имел вид крюка на коротком ремешке. А крюки у них были сделаны из остро заточенных двухсотмиллиметровых гвоздей.
Сделать нечто подобное, наверное, можно, – решил Семен. – Вместо гвоздя – деревянную рогульку, а вместо ремешка – шнурок от ботинка. И щуку в бок – чпок!»
Засыпал он сытым и почти счастливым. Тем более что перед сном ему пришла в голову еще одна мудрая мысль. Зря он, наверное, чуть ли не целый день колол камни. Точнее, колол-то не зря – кое-чему научился. Но цель была выбрана не та, а может быть, неправильно сформулирована задача. Он пытался изобразить инструмент, которым можно было бы работать как металлическим топором. Нечто подобное тому, что он видел на картинках. Но то, что он тогда рассматривал в книжках, относилось к КОНЦУ каменного века, к неолиту, когда каменная индустрия достигла своего расцвета, когда сформировалась сеть торговых путей, по которым подходящий материал растаскивался по всему свету. А до этого? До этого десятки тысяч лет люди обходились более простыми приспособлениями, изготовленными из подручных материалов. И работали они ими ИНАЧЕ. «Как заострить палку, если строгать нечем? Надо скоблить. Как свалить дерево, если нечем рубить? Ударами рубила размочаливать волокна и рвать их зазубренным краем. Короче: учиться, учиться и еще раз учиться, Семен Николаевич!»
Глава 3
Утро, как известно, добрым не бывает. В отличие от вечера, с которым это иногда случается. Данное конкретное утро добрым не было тем более. Семен лежал у потухшего костра на символической подстилке из всякого мусора. Спал он в одежде и ботинках (распустив шнурки, конечно), завернувшись в рогожу. Это было противно: он мог по пальцам пересчитать все случаи в своей жизни, когда ему приходилось спать не раздеваясь. Он гордился тем, что имеет принципы, которыми не может поступиться. Их, правда, было немного. Во-первых, утренняя чистка зубов, даже если для этого придется проламывать лед в ручье. Во-вторых, завтрак – плотный и основательный. Пусть городские пижоны ограничиваются чашечкой кофе, потому что пища утром в них не лезет, а для него день начинается с еды! В-третьих, никогда не спать в одежде, даже если спальный мешок «пионерский», а температура вокруг гораздо ниже нуля. Одеждой можно накрыться сверху, подложить ее под себя или, наконец, затолкать ее в тот же спальник, но снять ее нужно обязательно! И в-четвертых, никогда не ночевать под открытым небом, потому что это вернейший способ накликать непогоду. Соблюдение этих правил всегда давало Семену очень важное ощущение, что всё-таки он господствует над обстоятельствами, а не они над ним. И вот теперь всё полетело к черту.
Погода была пасмурная, в воздухе висела какая-то гнусная морось. Семен лежал в отсыревшей рогоже и думал о том, что костер, похоже, прогорел полностью, что дрова кончились, что еды опять нет, что… Да разве это жизнь?!
«Ладно, не надо мне квартиры с душем и батареями центрального отопления, не надо дивана и телевизора! Не надо! Я хочу свою старую рваную четырехместную палатку с жестяной печкой-буржуйкой. Впрочем, черт с ней! Не надо и палатки! Пусть это будет просто брезентовый тент три на три метра! И тогда…» Семен довольно долго лежал, воображая, какую конструкцию он бы изобразил из брезентового полотна. В конце концов он остановился на испытанном варианте «тренога» (собственно, «ног» не обязательно должно быть именно три – можно и больше, но уж никак не меньше) – минимум материалов, минимум трудозатрат: собираемся «в одну харю» за пятнадцать минут. Всего-то и нужно три бревна или толстых слеги: одно длинное и два покороче. Всё это связывается как обычная тренога и поднимается. На длинную «ногу» набрасывается тент. Его края можно растянуть растяжками, придавить камнями или основаниями коротких опор. Связывать бревна нужно так, чтобы остался достаточно длинный конец веревки – к нему можно подвешивать котел или кастрюлю над костром. Такое жилище-укрытие, конечно, не изолирует от окружающей среды, зато позволяет работать с костром, не находясь под открытым небом. Кроме того, его можно бесконечно усовершенствовать, добавляя новые «коньки» и расширяя тем самым жилое пространство. А еще можно…
Погода была пасмурная, в воздухе висела какая-то гнусная морось. Семен лежал в отсыревшей рогоже и думал о том, что костер, похоже, прогорел полностью, что дрова кончились, что еды опять нет, что… Да разве это жизнь?!
«Ладно, не надо мне квартиры с душем и батареями центрального отопления, не надо дивана и телевизора! Не надо! Я хочу свою старую рваную четырехместную палатку с жестяной печкой-буржуйкой. Впрочем, черт с ней! Не надо и палатки! Пусть это будет просто брезентовый тент три на три метра! И тогда…» Семен довольно долго лежал, воображая, какую конструкцию он бы изобразил из брезентового полотна. В конце концов он остановился на испытанном варианте «тренога» (собственно, «ног» не обязательно должно быть именно три – можно и больше, но уж никак не меньше) – минимум материалов, минимум трудозатрат: собираемся «в одну харю» за пятнадцать минут. Всего-то и нужно три бревна или толстых слеги: одно длинное и два покороче. Всё это связывается как обычная тренога и поднимается. На длинную «ногу» набрасывается тент. Его края можно растянуть растяжками, придавить камнями или основаниями коротких опор. Связывать бревна нужно так, чтобы остался достаточно длинный конец веревки – к нему можно подвешивать котел или кастрюлю над костром. Такое жилище-укрытие, конечно, не изолирует от окружающей среды, зато позволяет работать с костром, не находясь под открытым небом. Кроме того, его можно бесконечно усовершенствовать, добавляя новые «коньки» и расширяя тем самым жилое пространство. А еще можно…