Страница:
Окидываю взглядом пляж. Мальчишек нет. Зато появились купальщицы в пестрых купальниках. Вот еще несколько человек занимают лежаки. Вернуться? Нет. Нужно спешить в милицию — узнать имена тех, кто погиб вчера.
Я на центральной улице. В моей памяти легкий провал — не помню, как я оказался сразу на оживленном месте у гостиницы «Челюскин». Словно те несколько минут, что я промедлил на пляже, пошли в зачет. Справа должен был показаться кинотеатр «Океан» — бетонно-стеклянный коробок овальной формы. Но я не помню: проходил ли мимо него? Вот уже и кафе «Лотос», оправдывающее свое название, — недалеко действительно цветут лотосы. Иду по тихой улице, где расположен университет. Вниз бежит зеленый распадок, у его устья — чернокорые вязы и акации.
Поворот, еще поворот… Открываю тяжелую деревянную дверь, врываюсь в комнату дежурного, он смотрит на меня круглыми светлыми немигающими глазами, словно тоже хочет произнести: «Вам лучше уйти!» Нет, на этот раз со мной готовы разговаривать. Кто они, эти двое?
Сдержанно и сухо поведал он мне их биографии: жизнь и того и другого укладывалась в несколько строк. Водитель оранжевого «суперберда» — Алексей Груздев, инженер-механик из Находки, автолюбитель, победитель конкурса автоконструкторов, машину собрал своими руками, хотел, видно, доказать, что «суперберд» — марка, вполне досягаемая для умелых рук. В последнее время работал в порту по договору. Родился в Костроме. Это все, что удалось установить. Абашев был не прав: машину вела не женщина, по крайней мере, по установленным данным.
Водитель синего «датсуна» — Дмитрий Томин, эксперт Внешторга, работал во Владивостоке, неоднократно выезжал в Японию и на Филиппины, машину приобрел в Токио, в позапрошлом году был временно лишен прав за превышение скорости, в сгоревшей машине ничего особенного обнаружено не было.
Я еще раз спрашиваю о двигателе «датсуна», прошу показать фото: я уверен, что «датсун» этот шел далеко за пределами возможностей машин этого класса. Увы, двигатель просто рассыпался, никаких заключений на этот счет сделать нельзя. Мои догадки не для дежурного и даже не для Лени Абашева.
Но, правда, нагая истина все же выплывает на поверхность. Прошу фото эксперта Томина. Дежурный скрывается за обитой железом дверью, выносит коричневую папку. Вот оно, фото…
На меня пристальным, немигающим взглядом смотрел Селфридж. Иллюзия была такой сильной, что я вздрогнул. Лицо атланта на фотографии было совсем живым. Выпуклый лоб с продольной морщиной, тонкие губы, сложившиеся в легкую полуулыбку, волевой подбородок с едва заметным шрамом… этого человека уже не было. Дмитрий Томин — его третье имя. Или, может быть, четвертое, пятое? Кто знает?.. Из-за него я приехал во Владивосток, из-за него…
Выхожу на улицу, иду к бухте Золотой Рог, рассеянно оглядываю корабли у причалов. Бухта входит своим синим языком в самый центр города, где высится белое нарядное двадцатидвухэтажное здание и застыли каменные фигуры памятника партизанам.
Среди вязов приморского бульвара стоят столбы света. Поразительно ясный день странен в своей безответности. Все еще жило в памяти: горная дорога с сопками по бокам, падающие в пропасть машины, купание в заливе, моряк с искрами в карих глазах, досужие мальчишки, как смутно вспоминалось, пытавшиеся задержать меня в воде — не дать выплыть в залив навстречу моторке.
С каждым часом тяжелее будет груз памяти. Воспоминания, как сказал один писатель, нечто столь тяжкое, страшное, что есть даже особая молитва о спасении от них. Не эту ли мысль угадали этрусские мудрецы, послав в утешение мне квадрат света? И не только в утешение… Стало легче, совсем легко.
И удивителен был этот сентябрьский день, начиная с этого часа. На дальних сопках за бухтой светились окна домов; за Тигровой сопкой солнце висело уже низко, но лучи его были теплыми, красными — они скользят над горячей красной пустыней Гоби, прежде чем попасть с запада на этот берег. Спешу по низкому мосту над железнодорожным полотном к моей сопке со стеклянным дворцом гостиницы. Поднимаюсь в лифте на свой этаж и узнаю ту самую женщину, что встречала меня ночью в день моего приезда. А я ее как раз хотел увидеть. Радостно киваю ей головой, она тоже улыбается, улыбка эта кажется знакомой…
Прежде чем подать ключ, она говорит:
— К вам гость… гостья. Она внизу, скоро поднимется к вам.
И на открывшемся запястье ее, чуть ниже рукава блузки, брызнул светом зеленый камень.
НАТЮРМОРТ С КАЛИНОЙ И НЕФРИТОВЫМ КУБКОМ
ТРЕЗУБЕЦ НЕПТУНА
Я на центральной улице. В моей памяти легкий провал — не помню, как я оказался сразу на оживленном месте у гостиницы «Челюскин». Словно те несколько минут, что я промедлил на пляже, пошли в зачет. Справа должен был показаться кинотеатр «Океан» — бетонно-стеклянный коробок овальной формы. Но я не помню: проходил ли мимо него? Вот уже и кафе «Лотос», оправдывающее свое название, — недалеко действительно цветут лотосы. Иду по тихой улице, где расположен университет. Вниз бежит зеленый распадок, у его устья — чернокорые вязы и акации.
Поворот, еще поворот… Открываю тяжелую деревянную дверь, врываюсь в комнату дежурного, он смотрит на меня круглыми светлыми немигающими глазами, словно тоже хочет произнести: «Вам лучше уйти!» Нет, на этот раз со мной готовы разговаривать. Кто они, эти двое?
Сдержанно и сухо поведал он мне их биографии: жизнь и того и другого укладывалась в несколько строк. Водитель оранжевого «суперберда» — Алексей Груздев, инженер-механик из Находки, автолюбитель, победитель конкурса автоконструкторов, машину собрал своими руками, хотел, видно, доказать, что «суперберд» — марка, вполне досягаемая для умелых рук. В последнее время работал в порту по договору. Родился в Костроме. Это все, что удалось установить. Абашев был не прав: машину вела не женщина, по крайней мере, по установленным данным.
Водитель синего «датсуна» — Дмитрий Томин, эксперт Внешторга, работал во Владивостоке, неоднократно выезжал в Японию и на Филиппины, машину приобрел в Токио, в позапрошлом году был временно лишен прав за превышение скорости, в сгоревшей машине ничего особенного обнаружено не было.
Я еще раз спрашиваю о двигателе «датсуна», прошу показать фото: я уверен, что «датсун» этот шел далеко за пределами возможностей машин этого класса. Увы, двигатель просто рассыпался, никаких заключений на этот счет сделать нельзя. Мои догадки не для дежурного и даже не для Лени Абашева.
Но, правда, нагая истина все же выплывает на поверхность. Прошу фото эксперта Томина. Дежурный скрывается за обитой железом дверью, выносит коричневую папку. Вот оно, фото…
На меня пристальным, немигающим взглядом смотрел Селфридж. Иллюзия была такой сильной, что я вздрогнул. Лицо атланта на фотографии было совсем живым. Выпуклый лоб с продольной морщиной, тонкие губы, сложившиеся в легкую полуулыбку, волевой подбородок с едва заметным шрамом… этого человека уже не было. Дмитрий Томин — его третье имя. Или, может быть, четвертое, пятое? Кто знает?.. Из-за него я приехал во Владивосток, из-за него…
Выхожу на улицу, иду к бухте Золотой Рог, рассеянно оглядываю корабли у причалов. Бухта входит своим синим языком в самый центр города, где высится белое нарядное двадцатидвухэтажное здание и застыли каменные фигуры памятника партизанам.
Среди вязов приморского бульвара стоят столбы света. Поразительно ясный день странен в своей безответности. Все еще жило в памяти: горная дорога с сопками по бокам, падающие в пропасть машины, купание в заливе, моряк с искрами в карих глазах, досужие мальчишки, как смутно вспоминалось, пытавшиеся задержать меня в воде — не дать выплыть в залив навстречу моторке.
С каждым часом тяжелее будет груз памяти. Воспоминания, как сказал один писатель, нечто столь тяжкое, страшное, что есть даже особая молитва о спасении от них. Не эту ли мысль угадали этрусские мудрецы, послав в утешение мне квадрат света? И не только в утешение… Стало легче, совсем легко.
И удивителен был этот сентябрьский день, начиная с этого часа. На дальних сопках за бухтой светились окна домов; за Тигровой сопкой солнце висело уже низко, но лучи его были теплыми, красными — они скользят над горячей красной пустыней Гоби, прежде чем попасть с запада на этот берег. Спешу по низкому мосту над железнодорожным полотном к моей сопке со стеклянным дворцом гостиницы. Поднимаюсь в лифте на свой этаж и узнаю ту самую женщину, что встречала меня ночью в день моего приезда. А я ее как раз хотел увидеть. Радостно киваю ей головой, она тоже улыбается, улыбка эта кажется знакомой…
Прежде чем подать ключ, она говорит:
— К вам гость… гостья. Она внизу, скоро поднимется к вам.
И на открывшемся запястье ее, чуть ниже рукава блузки, брызнул светом зеленый камень.
НАТЮРМОРТ С КАЛИНОЙ И НЕФРИТОВЫМ КУБКОМ
Легкий стук в дверь. Прошу войти.
Глаза сестры кажутся темными, глубокими, глянец душистых волос над высоким лбом отражает едва заметно оранжевый свет заката в окне…
— Где ты пропадала?! — воскликнул я радостно.
— Где ты была, киска? — промолвила она вполголоса. — Была у королевы английской… Что видала при дворе?.. Видала мышку на ковре.
А за окном — ветреный таинственный закат с малиновыми облаками, серой потемневшей травой, ропотом деревьев под окном, длинными, мечущимися по земле тенями. Мы сидим с ней за столом, накрытым синей скатертью. Ей необыкновенно идет строгое выражение лица. Я говорю это вслух. Она даже не улыбается. Снова стук в дверь. Сестра говорит:
— Это ко мне. Я открою дверь сама… — Она оставляет меня за столом, подходит к двери, и ей что-то передают из рук в руки. Там мелькнул зеленый камень и рукав светлой блузки. Появилась ваза с ягодами и кубок. Она возвращается с этими дарами, но меня не удивить инопланетными странностями. Она говорит:
— Это калина. А кубок из нефрита.
— Так я и поверил…
И тут она едва заметно улыбнулась.
На синей скатерти перед нами — глиняная ваза, доверху наполненная калиной, и темно-зеленый кубок. Тени от вазы и кубка размыты: свет вокруг необыкновенно мягкий, и когда ветви деревьев за окном кланяются ветру, летучий узор скользит по серо-зеленой стене. Я украдкой рассматриваю выпуклые линии ее платья с малахитовым отливом.
Беру из вазы ягоду… нет, не беру, потому что ягода какая-то не такая, она очень тяжелая и остается в вазе.
— Что это?
— Видишь ли, это не простые ягоды… А дело вот в чем. Наш десантный бот приземлился в укромном месте, в узком распадке, и был хорошо укрыт от посторонних взглядов. Вдруг утром, когда экипаж покинул его, на распадок опустили металлический каркас и бетонные конструкции. Когда экипаж вернулся, он буквально не узнал места, где спрятан был корабль. Там высился купол. Оказалось: сооружение возведено по проекту Дальшахтстроя за один день. И бот оказался замурованным в распадке, который был перекрыт для эксперимента с солнечными нейтрино… можешь представить?
— Представить трудно. Кому понадобился распадок?
— Дальневосточному филиалу Академии наук. Бот они не заметили, потому что мы применяем электронный камуфляж…
— Я это знаю. Сквозь ваш корабль видно все, как через стекло.
— Нужно вывести бот наверх. Но мы не имеем права трогать все эти металлоконструкции. Так запрограммированы и наши роботы. Если даже мы дадим команду разобрать перекрытие над распадком, они откажутся. И это будет точным соблюдением наших собственных правил и принципов отношений с людьми, с планетой.
— Но вы потом все восстановите!
— Да. Но роботы все равно откажутся.
— Ну, знаете… покорители космоса! Вам далеко еще до атлантов. Боюсь, им удастся перенести на свою планету все, что сделано человеком, за тридцать тысяч лет, а вы останетесь тому свидетелями.
— Это не так. Ты это знаешь.
— А как же принципы? Разве они позволяют вам бороться?
— Перестань.
— Но это правда! Они уже унесли память об Атлантиде. Уверен, что на месте битвы этрусков и атлантов в Сангарской долине не найти сейчас даже наконечника копья! А вы размышляете, можно или нет притронуться к металлической ферме…
— Нельзя быть не правым во имя правды и правоты… Скажу более: мы думаем, что перекрытие — дело рук атлантов. Не они, конечно, придумали его, но они ускорили всю работу там, в распадке, они помогали строителям, оставаясь невидимыми. Да, мы знаем это почти наверняка. Но это не дает нам прав сверх тех, что мы сами определили на этой планете… Даже когда мы бессильны на первый взгляд, мы ищем выход — и находим его. Сейчас нам поможешь ты. Если команду роботам подаст человек этой планеты, они выполнят ее. Так они настроены и запрограммированы.
— Буду рад помочь… если только в этом все дело.
— Ягоды — это особые точки, связанные с тем пространством… они точно клавиши, передающие сигналы… И кубок — тоже. Попробуй его поднять.
— Не могу. Он неимоверно тяжел.
— Да. Он весит двадцать тысяч тонн, но покоится, едва касаясь стола и синей скатерти. Передвинув его, ты подашь команду роботам и одновременно на условном языке расскажешь им, как выполняется работа. Каждая ягода один из этапов этой работы.
— Понимаю. Но как я сдвину кубок, если даже ягода слишком тяжела для меня?
— Я сниму блокировку. И он станет легким…
Я крепко сжал каменный кубок. Он был все еще очень тяжел. С трудом придвинул я его к чаще. Показалось, что между камнем и керамикой проскочила белая искра до того, как они соприкоснулись.
— Распадок открыт, — сказала сестра. — Три минуты вполне достаточно, чтобы корабль поднялся, ушел из расщелины, в которой он прятался до сих пор. Теперь надо закрыть распадок, вернуть все на свои места. Поставь кубок поодаль от вазы.
Я передвинул кубок по столу, и мне показалось, что опять проскочила искра между камнем и керамикой, — сверкнул огонь, но теперь был он изумрудного цвета. На синей скатерти я увидел выпавшую из чаши ягоду. И, словно угадывая мою мысль, сестра сказала:
— Теперь верни в чашу выпавшую ягоду. Это будет означать конец программы и разрыв связи между кубком и перекрытием.
Я взял ягоду и положил ее на горку таких же темно-красных ягод. И опять показалась искра, точно сверкнул багровый глаз зверька, преследуемого огнем.
— Все, — произнесла она. — Ты помог нам.
— Пустяки.
— Спасибо тебе.
— Ты что же, собираешься исчезнуть?
— Есть несколько минут. Я рада, что увидела тебя.
— Несколько минут… — повторил я машинально и подумал, что большего я не заслужил. — Этот ваш малый корабль, бот или как вы там его называете… был нужен для операции «Суперберд»? То есть для того, чтобы защитить Леню и меня?
— Не только для этого…
— Расскажи еще о самом начале…
— Видишь ли, мы знали о чужих кораблях раньше… С удивлением обнаружили следы посадки на Землю в разных местах, в том числе и на побережье. Никто не имел права оставлять инопланетных следов — и все же это было фактом. Фактом для нас. Если бы это стало фактом для вас, то последствия никто не смог бы предвидеть. Одно это меняет судьбу цивилизации. Борьба за контакты перерастает в гонку, найдутся люди, готовые сделать на этом бизнес. Что в этом отрадного? Разве мало уже на планете дремлющих ядерных левиафанов?.. Атланты пробрались в Сангарскую долину, на место старой битвы. Здесь впервые им было оказано сопротивление — незримое, но серьезное.
— Значит, там, в Сангарской долите, они как бы вторично потерпели поражение? Десять тысяч лет спустя после той битвы, так?
— Не надо громких слов. Тем более что тысячелетия спустя не имеет такого решающего значения — факт военной победы или поражения. Предки одержали победу над страшным и сильным врагом, они проявили стойкость и мужество. Но для будущего важнее наша невидимая работа в Сангарской долине и других местах. Они пытаются похитить памятники самого древнего периода Этрурии, клады хаттов и хеттов, трипольских славян и филистимлян, рутенов и даков, балтов и готов. Именно из-за их экспедиций в истории хаттов, славян и колоний русофиникийцев зияет провал. Кто они, сыны леопарда? Росены, расены, русичи. По крайней мере, так можно объяснить это, исходя из истории Восточной Атлантиды. Недавно оказалось, что это половинчатое объяснение. Имя народа берет начало из двух больших истоков. У русских это росены-русичи и руштии-пахари. Руш, раш — так звучали слова «хлеб», «зерно» у этрусков. Леопард-рыс и хлеб-руш дали имя народу.
— Эти два истока должны быть схожими, созвучными…
— Так и было.
— Где они сейчас?.. Где прячутся большие корабли атлантов?
— Везде. На своей планете. На Земле. На Венере.
— На Венере?
— Близ Венеры обнаружены их орбитальные станции, искусно, впрочем, закамуфлированные. Выглядят они как… базальтовые глыбы. Но именно там их главные базы и причалы. Оттуда выходят в экспедиции их десанты.
— Венера, по верованиям древних, — планета, помогающая магам.
— Не все, что делали и делают атланты, напоминает черную магию. Они первыми открыли целебные свойства змеиного яда, у них была письменность, они строили каналы, гавани, дворцы и храмы — и все это двенадцать тысяч лет назад. Сейчас они маги в области техники.
— Я это знаю. Что нас ждет?
— Борьба.
— Заклинаю: дайте мне оружие.
— Видишь ли, это сложно… И атланты и мы применяем волновое оружие. Действие его носит туннельный характер: оно не обнаруживает себя в пространстве до тех пор, пока не достигнет зоны действия. Тогда вдруг разрывается привычная связь, даже временная последовательность событий. Даже мелочи оказываются исполненными скрытого смысла… У атлантов под горячей пустыней Венеры, в глубоких катакомбах, напоминающих каньоны и карстовые пещеры, укрыты мастерские и ангары. В планетных разломах горят искусственные огни и текут искусственные ручьи. И племя карликов мкоро-мкоро, переселенное с другой планеты, ютится там в небывалой тесноте. Карлики плавят кристаллы и куют металлы для волнового оружия атлантов.
— Чего хотят карлики мкоро-мкоро?
— Не знаю. Но атланты верны себе: они принуждают других работать во имя своих интересов.
— Еще вопрос. Тогда, на побережье, они знали уже, с кем имеют дело?
— Они обнаружили наши корабли на окололунных и марсианских орбитах.
— Они сбили бот, — сказал я. — Селфридж был атлантом, во всяком случае, этот доблестный офицер присвоил себе чужое имя, чужую судьбу и, возможно, убил своего предшественника. Вы уже знаете это… или нет?
— Да, но помог нам ты.
— Хорошо, что научились читать мысли с помощью светового кода.
— Мысли передаются чаще всего не кодом, а непосредственно, трансляцией образов. Иначе говоря, нет таких посредников, какими являются слова в языке, порой те только ограничивающие возможность обмена мыслями, но и прямо искажающие смысл, содержание. Код нужен для передачи некоторых абстрактных понятий, он является вспомогательным средством, как, например, линейки в тетради для письма.
— Недаром, оказывается, слова «свет» и «мысль» издревле рядом. Вот на чем основана техника телепатии!
— Есть еще одна возможность. Свет фонаря, горящей спички или автомобильной фары хаотичен, число фотонов, испускаемых в единицу времени, случайно, хотя и близко к какому-то среднему. Поэтому фотоны могут образовать последовательность, похожую на сигнал. Такой случайно возникший сигнал может длиться, скажем, всего одну сотую долю секунды, но для нас этого может оказаться вполне достаточным.
— Скажи, задержка вашего бота в распадке… помогла атлантам?
— Разумеется. Это означало еще одну их экспедицию по сбору материалов о прошлом, как они это называют.
Глаза сестры кажутся темными, глубокими, глянец душистых волос над высоким лбом отражает едва заметно оранжевый свет заката в окне…
— Где ты пропадала?! — воскликнул я радостно.
— Где ты была, киска? — промолвила она вполголоса. — Была у королевы английской… Что видала при дворе?.. Видала мышку на ковре.
А за окном — ветреный таинственный закат с малиновыми облаками, серой потемневшей травой, ропотом деревьев под окном, длинными, мечущимися по земле тенями. Мы сидим с ней за столом, накрытым синей скатертью. Ей необыкновенно идет строгое выражение лица. Я говорю это вслух. Она даже не улыбается. Снова стук в дверь. Сестра говорит:
— Это ко мне. Я открою дверь сама… — Она оставляет меня за столом, подходит к двери, и ей что-то передают из рук в руки. Там мелькнул зеленый камень и рукав светлой блузки. Появилась ваза с ягодами и кубок. Она возвращается с этими дарами, но меня не удивить инопланетными странностями. Она говорит:
— Это калина. А кубок из нефрита.
— Так я и поверил…
И тут она едва заметно улыбнулась.
На синей скатерти перед нами — глиняная ваза, доверху наполненная калиной, и темно-зеленый кубок. Тени от вазы и кубка размыты: свет вокруг необыкновенно мягкий, и когда ветви деревьев за окном кланяются ветру, летучий узор скользит по серо-зеленой стене. Я украдкой рассматриваю выпуклые линии ее платья с малахитовым отливом.
Беру из вазы ягоду… нет, не беру, потому что ягода какая-то не такая, она очень тяжелая и остается в вазе.
— Что это?
— Видишь ли, это не простые ягоды… А дело вот в чем. Наш десантный бот приземлился в укромном месте, в узком распадке, и был хорошо укрыт от посторонних взглядов. Вдруг утром, когда экипаж покинул его, на распадок опустили металлический каркас и бетонные конструкции. Когда экипаж вернулся, он буквально не узнал места, где спрятан был корабль. Там высился купол. Оказалось: сооружение возведено по проекту Дальшахтстроя за один день. И бот оказался замурованным в распадке, который был перекрыт для эксперимента с солнечными нейтрино… можешь представить?
— Представить трудно. Кому понадобился распадок?
— Дальневосточному филиалу Академии наук. Бот они не заметили, потому что мы применяем электронный камуфляж…
— Я это знаю. Сквозь ваш корабль видно все, как через стекло.
— Нужно вывести бот наверх. Но мы не имеем права трогать все эти металлоконструкции. Так запрограммированы и наши роботы. Если даже мы дадим команду разобрать перекрытие над распадком, они откажутся. И это будет точным соблюдением наших собственных правил и принципов отношений с людьми, с планетой.
— Но вы потом все восстановите!
— Да. Но роботы все равно откажутся.
— Ну, знаете… покорители космоса! Вам далеко еще до атлантов. Боюсь, им удастся перенести на свою планету все, что сделано человеком, за тридцать тысяч лет, а вы останетесь тому свидетелями.
— Это не так. Ты это знаешь.
— А как же принципы? Разве они позволяют вам бороться?
— Перестань.
— Но это правда! Они уже унесли память об Атлантиде. Уверен, что на месте битвы этрусков и атлантов в Сангарской долине не найти сейчас даже наконечника копья! А вы размышляете, можно или нет притронуться к металлической ферме…
— Нельзя быть не правым во имя правды и правоты… Скажу более: мы думаем, что перекрытие — дело рук атлантов. Не они, конечно, придумали его, но они ускорили всю работу там, в распадке, они помогали строителям, оставаясь невидимыми. Да, мы знаем это почти наверняка. Но это не дает нам прав сверх тех, что мы сами определили на этой планете… Даже когда мы бессильны на первый взгляд, мы ищем выход — и находим его. Сейчас нам поможешь ты. Если команду роботам подаст человек этой планеты, они выполнят ее. Так они настроены и запрограммированы.
— Буду рад помочь… если только в этом все дело.
— Ягоды — это особые точки, связанные с тем пространством… они точно клавиши, передающие сигналы… И кубок — тоже. Попробуй его поднять.
— Не могу. Он неимоверно тяжел.
— Да. Он весит двадцать тысяч тонн, но покоится, едва касаясь стола и синей скатерти. Передвинув его, ты подашь команду роботам и одновременно на условном языке расскажешь им, как выполняется работа. Каждая ягода один из этапов этой работы.
— Понимаю. Но как я сдвину кубок, если даже ягода слишком тяжела для меня?
— Я сниму блокировку. И он станет легким…
Я крепко сжал каменный кубок. Он был все еще очень тяжел. С трудом придвинул я его к чаще. Показалось, что между камнем и керамикой проскочила белая искра до того, как они соприкоснулись.
— Распадок открыт, — сказала сестра. — Три минуты вполне достаточно, чтобы корабль поднялся, ушел из расщелины, в которой он прятался до сих пор. Теперь надо закрыть распадок, вернуть все на свои места. Поставь кубок поодаль от вазы.
Я передвинул кубок по столу, и мне показалось, что опять проскочила искра между камнем и керамикой, — сверкнул огонь, но теперь был он изумрудного цвета. На синей скатерти я увидел выпавшую из чаши ягоду. И, словно угадывая мою мысль, сестра сказала:
— Теперь верни в чашу выпавшую ягоду. Это будет означать конец программы и разрыв связи между кубком и перекрытием.
Я взял ягоду и положил ее на горку таких же темно-красных ягод. И опять показалась искра, точно сверкнул багровый глаз зверька, преследуемого огнем.
— Все, — произнесла она. — Ты помог нам.
— Пустяки.
— Спасибо тебе.
— Ты что же, собираешься исчезнуть?
— Есть несколько минут. Я рада, что увидела тебя.
— Несколько минут… — повторил я машинально и подумал, что большего я не заслужил. — Этот ваш малый корабль, бот или как вы там его называете… был нужен для операции «Суперберд»? То есть для того, чтобы защитить Леню и меня?
— Не только для этого…
— Расскажи еще о самом начале…
— Видишь ли, мы знали о чужих кораблях раньше… С удивлением обнаружили следы посадки на Землю в разных местах, в том числе и на побережье. Никто не имел права оставлять инопланетных следов — и все же это было фактом. Фактом для нас. Если бы это стало фактом для вас, то последствия никто не смог бы предвидеть. Одно это меняет судьбу цивилизации. Борьба за контакты перерастает в гонку, найдутся люди, готовые сделать на этом бизнес. Что в этом отрадного? Разве мало уже на планете дремлющих ядерных левиафанов?.. Атланты пробрались в Сангарскую долину, на место старой битвы. Здесь впервые им было оказано сопротивление — незримое, но серьезное.
— Значит, там, в Сангарской долите, они как бы вторично потерпели поражение? Десять тысяч лет спустя после той битвы, так?
— Не надо громких слов. Тем более что тысячелетия спустя не имеет такого решающего значения — факт военной победы или поражения. Предки одержали победу над страшным и сильным врагом, они проявили стойкость и мужество. Но для будущего важнее наша невидимая работа в Сангарской долине и других местах. Они пытаются похитить памятники самого древнего периода Этрурии, клады хаттов и хеттов, трипольских славян и филистимлян, рутенов и даков, балтов и готов. Именно из-за их экспедиций в истории хаттов, славян и колоний русофиникийцев зияет провал. Кто они, сыны леопарда? Росены, расены, русичи. По крайней мере, так можно объяснить это, исходя из истории Восточной Атлантиды. Недавно оказалось, что это половинчатое объяснение. Имя народа берет начало из двух больших истоков. У русских это росены-русичи и руштии-пахари. Руш, раш — так звучали слова «хлеб», «зерно» у этрусков. Леопард-рыс и хлеб-руш дали имя народу.
— Эти два истока должны быть схожими, созвучными…
— Так и было.
— Где они сейчас?.. Где прячутся большие корабли атлантов?
— Везде. На своей планете. На Земле. На Венере.
— На Венере?
— Близ Венеры обнаружены их орбитальные станции, искусно, впрочем, закамуфлированные. Выглядят они как… базальтовые глыбы. Но именно там их главные базы и причалы. Оттуда выходят в экспедиции их десанты.
— Венера, по верованиям древних, — планета, помогающая магам.
— Не все, что делали и делают атланты, напоминает черную магию. Они первыми открыли целебные свойства змеиного яда, у них была письменность, они строили каналы, гавани, дворцы и храмы — и все это двенадцать тысяч лет назад. Сейчас они маги в области техники.
— Я это знаю. Что нас ждет?
— Борьба.
— Заклинаю: дайте мне оружие.
— Видишь ли, это сложно… И атланты и мы применяем волновое оружие. Действие его носит туннельный характер: оно не обнаруживает себя в пространстве до тех пор, пока не достигнет зоны действия. Тогда вдруг разрывается привычная связь, даже временная последовательность событий. Даже мелочи оказываются исполненными скрытого смысла… У атлантов под горячей пустыней Венеры, в глубоких катакомбах, напоминающих каньоны и карстовые пещеры, укрыты мастерские и ангары. В планетных разломах горят искусственные огни и текут искусственные ручьи. И племя карликов мкоро-мкоро, переселенное с другой планеты, ютится там в небывалой тесноте. Карлики плавят кристаллы и куют металлы для волнового оружия атлантов.
— Чего хотят карлики мкоро-мкоро?
— Не знаю. Но атланты верны себе: они принуждают других работать во имя своих интересов.
— Еще вопрос. Тогда, на побережье, они знали уже, с кем имеют дело?
— Они обнаружили наши корабли на окололунных и марсианских орбитах.
— Они сбили бот, — сказал я. — Селфридж был атлантом, во всяком случае, этот доблестный офицер присвоил себе чужое имя, чужую судьбу и, возможно, убил своего предшественника. Вы уже знаете это… или нет?
— Да, но помог нам ты.
— Хорошо, что научились читать мысли с помощью светового кода.
— Мысли передаются чаще всего не кодом, а непосредственно, трансляцией образов. Иначе говоря, нет таких посредников, какими являются слова в языке, порой те только ограничивающие возможность обмена мыслями, но и прямо искажающие смысл, содержание. Код нужен для передачи некоторых абстрактных понятий, он является вспомогательным средством, как, например, линейки в тетради для письма.
— Недаром, оказывается, слова «свет» и «мысль» издревле рядом. Вот на чем основана техника телепатии!
— Есть еще одна возможность. Свет фонаря, горящей спички или автомобильной фары хаотичен, число фотонов, испускаемых в единицу времени, случайно, хотя и близко к какому-то среднему. Поэтому фотоны могут образовать последовательность, похожую на сигнал. Такой случайно возникший сигнал может длиться, скажем, всего одну сотую долю секунды, но для нас этого может оказаться вполне достаточным.
— Скажи, задержка вашего бота в распадке… помогла атлантам?
— Разумеется. Это означало еще одну их экспедицию по сбору материалов о прошлом, как они это называют.
ТРЕЗУБЕЦ НЕПТУНА
Около восьми утра позвонил Леня. Мы должны были осмотреть раскопки палеолитической стоянки.
— Километров четыреста. Три часа езды.
— Леня, ты преувеличиваешь возможности твоей машины. И свои — тоже.
— Нет, — лаконично парировал он выпад.
Я собираюсь. Вспоминаю, что палеолит — это канун великой Атлантиды. Теперь, когда атланты вернулись и похитили многое из того, что могли раскопать ученые близ их метрополии, остается одно: надеяться на косвенные доказательства. Об Атлантиде могут рассказать океанские отложения, частицы вулканического пепла, сохранившиеся в земле, камни, отшлифованные рукой человека. В простой глиняной фигурке я смогу увидеть след влияния другой, далекой культуры. Рисунок на глиняном черепке подскажет, куда приставали древние корабли, как выглядели пришельцы, высаживающиеся на берег. Даже раковины и моллюски, служившие лакомством в незапамятные времена, красноречиво свидетельствуют о многом. Существует целая наука о раковинах моллюсков — конкология. Тихоокеанские раковины каури найдены в скифских курганах. Раковины из Атлантики — уж это-то я давно знал назубок — находят в этрусских гробницах. В Крыму обнаружены гости из Индийского океана, окаменевшие останки пантеровой ципреи и близких к ней видов.
Разговор с Леней в машине:
— На Японских островах найдены черепки глиняной посуды, изготовленной тринадцать тысячелетий назад. — Я откидываюсь на спинку сиденья и вполголоса добавляю: — Это предшествует расцвету Атлантиды на другом конце земного шара.
— Откуда ты это знаешь? — неожиданно спрашивает Леня, не поворачивая головы, и сам себе отвечает: — Впрочем, ты ведь археолог…
— Жаль, но археологи об этом даже не слышали.
— Как это?
— А так. Об Атлантиде написал Платон. И все. Никто из археологов не принимает всерьез им написанное.
— А ты?
— Я верю ему.
— Мне говорили, что на нашей стоянке тоже обнаружены какие-то древности. Им десять тысяч лет или даже больше.
— Это время атлантов. — И я ловлю себя на мысли, что подчеркиваю, как будто нарочно, свою приверженность теме Платона, но в конце концов Леня не сможет догадаться, какие у меня на этот счет есть основания. Жаль, что нельзя с ним поделиться всем, что я знаю. Он не поверит. Я сам иногда спрашиваю себя: уж не привиделось ли все это во сне?
И вот вдали лагерь археологов: брезентовые палатки, рубленый дом поодаль, дым из трубы которого стелется над пихтовой рощей.
Роща подступает к реке, оставляя то тут, то там лужайки, поляны, галечники. Выше по течению угадывается обширное болото.
— На этой террасе нашли сразу две стоянки, — поясняет Леня.
Он останавливает машину. Мы бродим по лагерю никем не замеченные. Потом проглядывает солнце сквозь белесую пелену, и к нам подходит бородач с пустым закопченным котелком в руке. Леня здоровается с ним. Бородач отвечает кивком. Леня провожает его до реки, потом возвращается, ведет меня дальше, к самой стоянке. Бородач возвращается, показывает пластины и заготовки из обсидиана, ножи и остроконечники. Темный блестящий камень гладок и прохладен на ощупь. Попадаются пластины и резцы почти прозрачные, светлого, дымчатого цвета.
— Похоже на ювелирные поделки, — говорит Леня.
— Это древняя дальневосточная традиция обработки камня. — Бородач любуется вместе с нами скребками и наконечниками копий, показывает бусины из воскового агата, оникса, почти прозрачного опала.
— Им больше десяти тысяч лет, — произношу я вслух.
— Около пятнадцати тысяч лет, — поправляет бородач. — Кое-что пропало. Пашня отняла у нас самый верхний горизонт. Культурный слой был нарушен… и все же это настоящий палеолит. А чай, наверное, уже готов. Приглашаю. — Он сделал любезное движение рукой.
У костра я невзначай спрашиваю его о самых интересных находках. И он вдруг изменившимся голосом говорит о раковинах пантеровой ципреи.
— И они были найдены здесь?! — восклицаю я не без удивления. — Это ведь моллюск из Красного моря или Индийского океана!
— Да, найдены, — произносит бородач потухшим голосом. — Но представьте, ящик с этими раковинами и гончарными изделиями пропал по дороге в город.
— Как это пропал? — тихо спрашивает Леня. — Ты нам, Николай Трофимыч, сказки не рассказывай. Почему же я этого не знал до сих пор?
— Да потому, что случилось это три дня назад. — Николай Трофимович разливает чай по кружкам, шарит в рюкзаке, достает банку с медом, угощает: — Наш, дальневосточный.
Я стараюсь не выдать волнения. Пантеровая ципрея — свидетель неведомых путей древних мореплавателей. Глиняный черепок говорит об очень ранней культуре, быть может, более ранней, чем на побережье Атлантики. Или… или это следы дальних экспедиций самих атлантов. Следы. И они теперь уничтожены.
— Как же так? — говорю я, выразительно глядя на археолога. — Вы хоть представляете, что эти находки означают?
Леня дергает меня за руку: слишком резко, мол.
…Вместе с Леней Абашевым мы обошли стенды музея, где хранились изделия искуснейших мастеров Дальнего Востока. Тонкие железные ножи, иглы, топоры наводили на мысль об артистизме этих мастеровых, об удивительном проникновении в тайны материала. Лезвия были изящны, а наконечники сохранили свою форму, несмотря на то, что последний из здешних умельцев-чжурчжэней был полонен еще монголами.
Мы прошли в запасник музея, и седая представительная женщина рассказала о кладе чжурчжэшей, который неожиданно исчез. Что было в том кладе?.. Она по памяти стала перечислять ювелирные изделия, серебряные фигурки, предметы быта. Не было ли там фигурки с шестнадцатью лепестками наподобие ромашки?.. О, такая фигурка, кажется, была. Точно ли было именно шестнадцать лепестков в этом металлическом цветке?.. Да, шестнадцать.
Леня смотрит на меня с почтением и некоторым удивлением, хотя лицо его со стороны могло бы показаться невозмутимым. Но меня не проведешь. Я уловил заинтересованность Лени и спокойно объяснил ему спустя пять минут после разговора:
— Это же стилизованная японская хризантема! Вполне понятно, что чжурчжэни были с ней хорошо знакомы.
Но я умолчал о другом. Одновременно это был знак стилизованного Солнца. Тот же рисунок сохранила серебряная финикийская ваза, которой без малого три тысячи лет, и ваза, найденная на Кипре, и этрусский фонарь из Кортоны. И те же шестнадцать лепестков были обнаружены на «солнечных камнях» в Бразилии, на Канарских островах и в других местах побережья Атлантики. Внешне типичные японцы и баски похожи, это доказал еще этнограф Иошитоми. Можно говорить и о сходстве обоих языков. Атлантолог Коллингтон доказывает, что индейцы Гватемалы говорят на языке, очень похожем на язык басков. Негры одного из африканских племен без переводчика понимают японцев.
И здесь нити вели в Атлантиду. Или, точнее, в Атлантику и Средиземноморье. Точно для гигантских волн судьбы, разбросавших причудливо творения рук человеческих и сами человеческие племена и языки, не было преград. Но это никакие не волны, вот в чем дело. Все гораздо проще… И опять сжалось сердце: сокровища исчезали в далеком приморском городе — еще одна причина моего здесь пребывания.
В фондах Приморского музея хранились костяные изделия керекской культуры из пещеры Омаян. В самом быте кереков много сказочного, необъяснимого. Усопших они отдавали морю. Их жертвенники были уставлены врытыми в землю китовыми челюстями, каждая из которых была окружена моржовыми черепами. Женщина показала нам следы ног духа-хозяина этих мест.
— Но это след человеческой ноги, увеличенный вдвое! — воскликнул я.
— Нет. Этот след оставил жрец, — ответила женщина. — Он скопировал его с неведомого нам эталона.
— Похоже на след бигфута, пресловутого снежного человека, — заметил Абашев.
— Возможно, — сказала женщина. — Мы точно еще не знаем. Ведь некоторая доля невежества обязательна для исследователя. — А я подумал невольно о жребии, который мы выбираем или который нас находит сам: ее жребий — быть хранительницей старых слов, обрядов, вещей, незапамятных историй.
От нее я услышал о стоянке Ушки. Возраст ее точно соответствует катастрофе в Атлантике. Люди жили здесь десять с половиной тысяч лет назад. В обширном поселке найдены остатки семнадцати жилищ. У некоторых есть входные коридоры, каменные очаги. Обитатели этого камчатского поселка охотились на лошадей, бизонов, лосей, разводили домашних собак и добывали лососевых. Потребовалось две тысячи лет, чтобы лишь незначительно усовершенствовать орудия. В этом я видел влияние катастрофы.
Пока Абашев расспрашивал женщину о двойных наконечниках стрел и рыболовных снастях кереков, я вспоминал:
снимок дна Атлантики в районе горы Ампер, который обошел прессу и вызвал сенсацию; можно подумать, что на снимке запечатлена каменная кладка атлантов, так отчетливы, геометрически правильны линии на фото;
неудачи, постигшие подводников, которые повторно хотели сфотографировать склон горы, исчезновение каменной кладки, новые неудачи экспедиции в этом районе;
множество наземных метеоритных кратеров близ американского города Чарлстона, расположенных как бы вокруг некоторого центра в океане, в районе Бермудского треугольника, и гипотезу, согласно которой огромный метеорит или астероид массой два биллиона тонн рассыпал горячие осколки, разделился перед падением на две примерно равные части и оставил двойной след на дне океана в виде глубоких впадин, которые легко и сейчас обнаружить на карте, и эти именно впадины являются центром тяготения осколков близ Чарлстона;
— Километров четыреста. Три часа езды.
— Леня, ты преувеличиваешь возможности твоей машины. И свои — тоже.
— Нет, — лаконично парировал он выпад.
Я собираюсь. Вспоминаю, что палеолит — это канун великой Атлантиды. Теперь, когда атланты вернулись и похитили многое из того, что могли раскопать ученые близ их метрополии, остается одно: надеяться на косвенные доказательства. Об Атлантиде могут рассказать океанские отложения, частицы вулканического пепла, сохранившиеся в земле, камни, отшлифованные рукой человека. В простой глиняной фигурке я смогу увидеть след влияния другой, далекой культуры. Рисунок на глиняном черепке подскажет, куда приставали древние корабли, как выглядели пришельцы, высаживающиеся на берег. Даже раковины и моллюски, служившие лакомством в незапамятные времена, красноречиво свидетельствуют о многом. Существует целая наука о раковинах моллюсков — конкология. Тихоокеанские раковины каури найдены в скифских курганах. Раковины из Атлантики — уж это-то я давно знал назубок — находят в этрусских гробницах. В Крыму обнаружены гости из Индийского океана, окаменевшие останки пантеровой ципреи и близких к ней видов.
Разговор с Леней в машине:
— На Японских островах найдены черепки глиняной посуды, изготовленной тринадцать тысячелетий назад. — Я откидываюсь на спинку сиденья и вполголоса добавляю: — Это предшествует расцвету Атлантиды на другом конце земного шара.
— Откуда ты это знаешь? — неожиданно спрашивает Леня, не поворачивая головы, и сам себе отвечает: — Впрочем, ты ведь археолог…
— Жаль, но археологи об этом даже не слышали.
— Как это?
— А так. Об Атлантиде написал Платон. И все. Никто из археологов не принимает всерьез им написанное.
— А ты?
— Я верю ему.
— Мне говорили, что на нашей стоянке тоже обнаружены какие-то древности. Им десять тысяч лет или даже больше.
— Это время атлантов. — И я ловлю себя на мысли, что подчеркиваю, как будто нарочно, свою приверженность теме Платона, но в конце концов Леня не сможет догадаться, какие у меня на этот счет есть основания. Жаль, что нельзя с ним поделиться всем, что я знаю. Он не поверит. Я сам иногда спрашиваю себя: уж не привиделось ли все это во сне?
И вот вдали лагерь археологов: брезентовые палатки, рубленый дом поодаль, дым из трубы которого стелется над пихтовой рощей.
Роща подступает к реке, оставляя то тут, то там лужайки, поляны, галечники. Выше по течению угадывается обширное болото.
— На этой террасе нашли сразу две стоянки, — поясняет Леня.
Он останавливает машину. Мы бродим по лагерю никем не замеченные. Потом проглядывает солнце сквозь белесую пелену, и к нам подходит бородач с пустым закопченным котелком в руке. Леня здоровается с ним. Бородач отвечает кивком. Леня провожает его до реки, потом возвращается, ведет меня дальше, к самой стоянке. Бородач возвращается, показывает пластины и заготовки из обсидиана, ножи и остроконечники. Темный блестящий камень гладок и прохладен на ощупь. Попадаются пластины и резцы почти прозрачные, светлого, дымчатого цвета.
— Похоже на ювелирные поделки, — говорит Леня.
— Это древняя дальневосточная традиция обработки камня. — Бородач любуется вместе с нами скребками и наконечниками копий, показывает бусины из воскового агата, оникса, почти прозрачного опала.
— Им больше десяти тысяч лет, — произношу я вслух.
— Около пятнадцати тысяч лет, — поправляет бородач. — Кое-что пропало. Пашня отняла у нас самый верхний горизонт. Культурный слой был нарушен… и все же это настоящий палеолит. А чай, наверное, уже готов. Приглашаю. — Он сделал любезное движение рукой.
У костра я невзначай спрашиваю его о самых интересных находках. И он вдруг изменившимся голосом говорит о раковинах пантеровой ципреи.
— И они были найдены здесь?! — восклицаю я не без удивления. — Это ведь моллюск из Красного моря или Индийского океана!
— Да, найдены, — произносит бородач потухшим голосом. — Но представьте, ящик с этими раковинами и гончарными изделиями пропал по дороге в город.
— Как это пропал? — тихо спрашивает Леня. — Ты нам, Николай Трофимыч, сказки не рассказывай. Почему же я этого не знал до сих пор?
— Да потому, что случилось это три дня назад. — Николай Трофимович разливает чай по кружкам, шарит в рюкзаке, достает банку с медом, угощает: — Наш, дальневосточный.
Я стараюсь не выдать волнения. Пантеровая ципрея — свидетель неведомых путей древних мореплавателей. Глиняный черепок говорит об очень ранней культуре, быть может, более ранней, чем на побережье Атлантики. Или… или это следы дальних экспедиций самих атлантов. Следы. И они теперь уничтожены.
— Как же так? — говорю я, выразительно глядя на археолога. — Вы хоть представляете, что эти находки означают?
Леня дергает меня за руку: слишком резко, мол.
* * *
…Когда уже в городе я узнал о похищении клада чжурчжэней, знакомое ощущение пришло ко мне и больше не покидало: я стал свидетелем преступления. А следы прошлого вели к истокам древнейших цивилизаций, к неолитической революции, всколыхнувшей сознание человека и человечества.…Вместе с Леней Абашевым мы обошли стенды музея, где хранились изделия искуснейших мастеров Дальнего Востока. Тонкие железные ножи, иглы, топоры наводили на мысль об артистизме этих мастеровых, об удивительном проникновении в тайны материала. Лезвия были изящны, а наконечники сохранили свою форму, несмотря на то, что последний из здешних умельцев-чжурчжэней был полонен еще монголами.
Мы прошли в запасник музея, и седая представительная женщина рассказала о кладе чжурчжэшей, который неожиданно исчез. Что было в том кладе?.. Она по памяти стала перечислять ювелирные изделия, серебряные фигурки, предметы быта. Не было ли там фигурки с шестнадцатью лепестками наподобие ромашки?.. О, такая фигурка, кажется, была. Точно ли было именно шестнадцать лепестков в этом металлическом цветке?.. Да, шестнадцать.
Леня смотрит на меня с почтением и некоторым удивлением, хотя лицо его со стороны могло бы показаться невозмутимым. Но меня не проведешь. Я уловил заинтересованность Лени и спокойно объяснил ему спустя пять минут после разговора:
— Это же стилизованная японская хризантема! Вполне понятно, что чжурчжэни были с ней хорошо знакомы.
Но я умолчал о другом. Одновременно это был знак стилизованного Солнца. Тот же рисунок сохранила серебряная финикийская ваза, которой без малого три тысячи лет, и ваза, найденная на Кипре, и этрусский фонарь из Кортоны. И те же шестнадцать лепестков были обнаружены на «солнечных камнях» в Бразилии, на Канарских островах и в других местах побережья Атлантики. Внешне типичные японцы и баски похожи, это доказал еще этнограф Иошитоми. Можно говорить и о сходстве обоих языков. Атлантолог Коллингтон доказывает, что индейцы Гватемалы говорят на языке, очень похожем на язык басков. Негры одного из африканских племен без переводчика понимают японцев.
И здесь нити вели в Атлантиду. Или, точнее, в Атлантику и Средиземноморье. Точно для гигантских волн судьбы, разбросавших причудливо творения рук человеческих и сами человеческие племена и языки, не было преград. Но это никакие не волны, вот в чем дело. Все гораздо проще… И опять сжалось сердце: сокровища исчезали в далеком приморском городе — еще одна причина моего здесь пребывания.
В фондах Приморского музея хранились костяные изделия керекской культуры из пещеры Омаян. В самом быте кереков много сказочного, необъяснимого. Усопших они отдавали морю. Их жертвенники были уставлены врытыми в землю китовыми челюстями, каждая из которых была окружена моржовыми черепами. Женщина показала нам следы ног духа-хозяина этих мест.
— Но это след человеческой ноги, увеличенный вдвое! — воскликнул я.
— Нет. Этот след оставил жрец, — ответила женщина. — Он скопировал его с неведомого нам эталона.
— Похоже на след бигфута, пресловутого снежного человека, — заметил Абашев.
— Возможно, — сказала женщина. — Мы точно еще не знаем. Ведь некоторая доля невежества обязательна для исследователя. — А я подумал невольно о жребии, который мы выбираем или который нас находит сам: ее жребий — быть хранительницей старых слов, обрядов, вещей, незапамятных историй.
От нее я услышал о стоянке Ушки. Возраст ее точно соответствует катастрофе в Атлантике. Люди жили здесь десять с половиной тысяч лет назад. В обширном поселке найдены остатки семнадцати жилищ. У некоторых есть входные коридоры, каменные очаги. Обитатели этого камчатского поселка охотились на лошадей, бизонов, лосей, разводили домашних собак и добывали лососевых. Потребовалось две тысячи лет, чтобы лишь незначительно усовершенствовать орудия. В этом я видел влияние катастрофы.
Пока Абашев расспрашивал женщину о двойных наконечниках стрел и рыболовных снастях кереков, я вспоминал:
снимок дна Атлантики в районе горы Ампер, который обошел прессу и вызвал сенсацию; можно подумать, что на снимке запечатлена каменная кладка атлантов, так отчетливы, геометрически правильны линии на фото;
неудачи, постигшие подводников, которые повторно хотели сфотографировать склон горы, исчезновение каменной кладки, новые неудачи экспедиции в этом районе;
множество наземных метеоритных кратеров близ американского города Чарлстона, расположенных как бы вокруг некоторого центра в океане, в районе Бермудского треугольника, и гипотезу, согласно которой огромный метеорит или астероид массой два биллиона тонн рассыпал горячие осколки, разделился перед падением на две примерно равные части и оставил двойной след на дне океана в виде глубоких впадин, которые легко и сейчас обнаружить на карте, и эти именно впадины являются центром тяготения осколков близ Чарлстона;