– Я сейчас позову милицию, - беспомощно пробормотала Ритина мама.
– Это убедительно, - усмехнулась Юля. - Интересно, что вы ей скажете… Да я сейчас уйду, успокойтесь! Просто вы, как мать, должны знать, что Рита решила поиграть в Эммануэль. Слышали про такую? А как бабушку вас должно волновать, в какой обстановке растет внук. Если я где-то ошиблась, вы меня поправьте… Видимо, нет, - продолжала Юля после некоторой паузы. - Значит, считайте, что я ваш бесплатный информатор, а уж выводы сами делайте, не мне же за вас… Всего хорошего! И с наступающим! - Юля ослепительно улыбнулась, обнажив дырочку вместо зуба - очень радостная была у нее улыбка. - Пока, Ванятка! - она помахала рукой мальчику, который, стоя на горке, весело замахал ей в ответ.
Рита медленно брела домой. Каждый шаг давался ей с трудом, будто к ногам подвесили по гире. Не хотелось поднимать глаза, она все время смотрела в асфальт, покрытый кое-где снегом и, естественно, периодически врезалась в кого-нибудь.
– Эй, поосторожнее! Смотреть надо! Глазами!
Но Рита и тогда не поднимала головы. Единственным желанием было: не видеть никого вообще, ни одной человеческой морды, забиться куда-нибудь в уголочек, и чтоб никто не нашел.
Сегодня на работе напряжение последних недель, наконец, взорвалось. Хотя еще только двадцатое, Олег Витальевич решил провести ежегодное предновогоднее «собрание подведения итогов». Рита посмеивалась: все же сразу видно по речи, что человек в не таком уж далеком прошлом хоть немного, а номенклатурщик. Впрочем, это и не было большой тайной: еще в девяностом Смирнов работал в райкоме комсомола.
За полчаса до «собрания подведения» Олег Витальевич вдруг подошел к Рите, правившей свой текст, и тихим, недобрым шепотом спросил:
– Что, не взяли в классную фирму, где много платят? За дурной характер?
Рита подняла на него недоумевающий взгляд.
– Я чего-то не поняла… Вы о чем?
– «Макс и компания»! - торжественно объявил Олег Витальевич, внимательно следя за ее реакцией. При слове «Макс» она заметно вздрогнула.
– Оп-ля! - удовлетворенно сказал Смирнов.
– При чем тут… Макс? - у Риты даже дыхание перехватило. И тут Олега Витальевича прорвало: все эти дни он носил, копил в себе злость и обиду на эту журналисточку неудавшуюся, которая смеет где-то там поливать грязью… Он шепотом высказывал и рассказывал ей все - и про звонок с «Макса», и про ее подлое предательство и вероломство («ты даже не сочла нужным предупредить!») и про то, что он безумно рад, что ее не взяли («так тебе и надо!»), но пусть она не надеется, что после этого всего у нее здесь…
– А вы даже не удосужились навести справки о… фирме? - грустно перебила его Рита.
– То есть?
– Это все чушь, и фирмы такой нет. И никуда я не собиралась уходить. Это со мной кое-кто счеты сводит…
Олег Витальевич уязвлено молчал. Очень возможно, эта Гаврилова говорит правду, а он и в самом деле сглупил и не проверил ничего: ни существует ли этот «Макс», ни живет ли на белом свете Анна Самуиловна Фридман - менеджер по персоналу… Слишком сильно он тогда обиделся на Риту, чтобы сподобиться на рациональный поступок. Так, а сейчас-то что главное? Сейчас главное - не признаваться в своей оплошности, не терять авторитета.
– Что ж, - с достоинством произнес Смирнов, - работнички, чья запутанная личная жизнь выплескивается на производство, - еще тот подарочек. Тем более, что у меня к тебе, Гаврилова, накопилось достаточно претензий по твоей непосредственной деятельности. (Всю последнюю неделю Смирнов читал-перечитывал Ритины опусы, скрупулезно выклевывая из них малейшие недостатки, придираясь к каждому слову, к каждой запятой.) Имелось в виду, что мы берем журналиста-профи, чтобы все было оригинально, интересно, по-новому. А у тебя что? На таком уровне, извини, любой студент статейки накропает. Я к чему веду-то… На собрании будет разговор о повышении всех зарплат. Так вот, твоих гонораров это не касается.
Он вовсе не хотел, чтоб она уходила. Все-таки свою работу Рита делала очень даже неплохо. Но, во-первых, она уже никуда не ушла и, возможно, действительно, не собиралась, а, во-вторых, ее в любом случае следовало проучить за все доставленные ему, Смирнову, муки. И еще: он в жизни бы не стал удерживать работника большими деньгами (или их обещанием), еще чего - не тот день на дворе! Хороших спецов много, а вот отличных мест для работы - ой, мало! Кто за кого должен держаться?
Тем более теперь, когда Олег Витальевич успокоился - никто никуда не уходит - можно и отвести душу. Он так издергался, так переживал: третья ошибка - это уже плевок в лицо!
Удовлетворенный Олег Смирнов отошел от Ритиного стола. Как камень с души свалился!
А Рита сидела раздавленная и думала: «Очередная работа рухнула… Конечно, это не тот случай, чтоб рыдать, не радио все-таки… Но сколько ж можно терять все и начинать сначала?» А если рассматривать это как новый шанс… А найдутся ли у нее силы на очередную попытку? И с чем, и куда ей идти? «В тридцать три карьеру в журналистике не начинают, ее уже заканчивают и уходят в писатели или пророки…» Все поезда ушли!
Собственно, отсюда ее еще никто не гонит. Но как оставаться после всего сказанного Смирновым? Рита слишком горда, чтобы проглотить и утереться.
Господи, а главное-то: это ж и впрямь Юлькины штучки! Вот что самое важное! Ну, дальше просто ехать некуда…
Рита встала, оделась, взяла сумку и ушла, ни с кем не попрощавшись, никому ничего не сказав. «Сучка!» - отметил про себя Олег Витальевич, ждавший раскаяния и слез.
По улице шел призрак, зомби, не видевший людей, не замечавший машин. «Я - слабая женщина, я уже достаточно потрепана всякими обстоятельствами, я просто устала. И не способна на подвиги во имя, любви. Может, и вправду всем будет лучше и легче, если мы с Максом разойдемся, как те корабли?» От этой мысли Риту аж зашатало и в груди вдруг так заболело, что она чуть не завыла в голос. Она вспоминала его вишневые глаза, губы, голос, руки, и слезы покатились по ее щекам, а плакать на зимнем ветру было так больно и холодно! «Не могу, не могу, не могу!» Но разум развертывал перед ней мрачную панораму: жить им негде, она почти потеряла работу, Гошка несчастен, Юлька еще неизвестно какую гадость выкинет… Если учесть, что пока за бортом событий Ваня и родители, которые никогда не поймут «неправильных» поступков, то можно предположить, что количество проблем может только удесятериться. «Не могу, не могу, не могу!» А надо! «Гудбай, май лав, гудбай!» - запел в ее голове Демис Руссос. Даже в такой не самый веселый момент жизни изощренное «радийное» мышление подкладывает ей под мысли отличную музыкальную отбивочку.
Через час Рита знала, что ее родители и сын уже отнюдь не за бортом событий, а в самой их гуще.
Телефонный звонок раздался, когда она только вошла в квартиру и еще не успела раздеться. Поэтому все то, что говорил, вернее, кричал ей папа, она слушала, стоя в шубе и обливаясь потом. Хотя руки ее быстро начали стыть от ужаса. Папа орал, что, в принципе, ему несвойственно. Мама слегла с глубоким гипертоническим кризом («Мало она дергалась из-за твоих неурядиц на работах, только вздохнула, и тут!..»), Ванька, естественно, ревет, испуган («Сына ты не получишь до тех пор, пока не разберешься со своей сложной личной жизнью! Ребенок не может нормально расти в такой обстановке!»).
– В какой обстановке, пап? - жалобно спросила Рита. Она уже все поняла, более того, она поняла, что ждала чего-то подобного. Чувствовала, что случится пожар.
– В обстановке, когда мать называют «шлюхой», - понизил голос папа.
– А тебе в голову не приходило, что это все подлость, ложь? - начала защищаться Рита, придя чуть-чуть в себя от первого шока. - Как же вы плохо думаете про меня… Может, ты хочешь меня выслушать?
– Ни-ни! - закричал папа. - Ты знаешь, я всегда был тебе другом и советчиком, но в таких гнусных делах, когда начинают приходить обиженные жены…
– Это не жена!
– Не хочу знать! Мне все равно, кто это! А тебе не приходило в голову, что она может Ваньку кислотой облить?
Рита услышала, как запричитала мама.
– Па, уймись! Маме и так плохо…
– Это ты мне говоришь?! Ну, знаешь… Кто бы ни была эта женщина, - чуть сбавил голос отец, - пойми главное: у нормальных людей при нормальной жизни таких ситуаций возникнуть просто не может! Разберись со своими проблемами! А Ваня пока побудет у нас.
Ах, непримиримое ко всем и ко всему поколение интеллигентов-максималистов! Ах, эти стерильные представления о «норме» и «нормальных отношениях», вскормленные романтическими шестидесятыми годами, не знавшими компромиссов! Как же с вами бывает трудно…
– Отнимаете сына? Лишаете родительских прав? - с горькой иронией спросила Рита.
– Если хочешь - да! Приведи себя в порядок, девочка!
– А ты уверен в своей правоте? Насчет нормы?
– Абсолютно. Извини, у меня много дел. Позвонишь сама, когда будет что сказать, - и он повесил трубку. Хорошее пожелание, особенно когда тебя не хотят слушать вообще.
Рита прямо в шубе села на стул и уставилась в одну точку. Из нее как будто вынули все - внутренности, скелет. Там, под кожей не было ничего. Легкая стала! И при этом абсолютно ничего не хотелось: ни есть, ни спать, ни плакать. Этакий чувственный вакуум. Было все равно, какое число, день, год, век. Все вокруг потеряло цвет, запах, форму… Существование сделалось каким-то странным, нереальным, бессмысленным.
Рита попыталась сосредоточиться. Не получалось. Все мысли от желания их схватить за хвост разбегались в разные стороны, как тараканы от дуста. Собрав по сусекам оставшиеся физические возможности, Рита поднялась и стянула с себя шубу. На это сил хватило, но вот чтобы удержать тяжелую вещь - уже нет. Шуба соскользнула на пол. «Черт с ней», - вяло подумала Рита и пошла в ванную. Там она открыла холодную воду и изо всех сил плеснула ей себе в лицо. Вздрогнув от холодных брызг и выйдя из непонятного ступора, она вновь обрела способность более или менее соображать… И тут же все происшедшее навалилось на нее всем весом.
– Ой-ой! - застонала Рита, рухнула на колени и разрыдалась. Она рыдала так безудержно и громко, что не сразу услышала телефонный звонок. Услышав же, бросилась к телефону - ведь это мог быть папа, там маме плохо, и все по ее, Ритиной, вине.
– Алло! - прохрипела она в трубку.
– Риточка, любимая! Ты что трубку не берешь? А что у тебя с голосом? Ты простыла, малыш? - это был Макс. Встревоженный, озабоченный, ах-ах! Мальчишка, сопля! Голосок-то радостный какой! Конечно, какие у него могут быть проблемы? Все проблемы и кошмары - у нее! Папа прав: в нормальной жизни такого не бывает, а когда тебе за тридцать, а мальчишка на втором курсе - это ненормально. Это грязно и аморально! Все правы: папа, Юлька, Гоша… Волна жуткой злобы захлестнула Риту.
– Ты забудешь этот номер на веки-вечные! - заорала она в трубку. - Я больше тебя не знаю и знать не хочу! Это твоя сестрица нагадила мне на работе, я была права. У меня психоз, да? Ты обещал ее остановить, но ничегошеньки не сделал! Конечно, зачем тебе ссориться с сестрой, тебе-то и так сладко! Сволочь! Она и продолжает резвиться! Люби ее, жалей ее! Да на фиг мне сдалось ваше поганое семейство! И ты в том числе. Я тебя ненавижу! - И Рита шарахнула трубку на рычаг.
У Макса на самом деле был радостный голос. Дело в том, что он нашел, как он сам это назвал, «промежуточный вариант». Он, все-все рассчитал и просчитал, и вот что получилось: один его приятель, Игорь, уже несколько лет работал в автосервисе, причем по иномаркам. Зарабатывал больше, чем очень хорошо… А Макс тоже в свое время лазил в отцовскую машину - сначала одну, потом другую, и выяснилось, что руки и голова в плане авторемонта у него работали неплохо. Разумеется, и в страшном сне Максу не могла привидеться карьера в автосервисе. Даже ради больших денег. Но ради Риты…
Словом, он поехал к Игорю и долго с ним разговаривал.
– Ну, братан, ну как же это можно, не бросая твоих дел? Ты ж в институте полдня торчишь! - недоумевал Игорь.
– Сразу после института я мчусь сюда. И хоть до глубокой ночи. И еще все выходные.
– Загнешься!
– Не загнусь. Твое дело - меня обучить. Сколько на это надо времени?
– Слушай, только ради наших хороших отношений… А так - на хрена оно мне упало?
– Я понял, я оценил, сочтемся потом. Сколько?
– Ну, чтоб ты начал деньги зарабатывать… Именно деньги, а не так… Ты ж из-за этого?
– Какой срок? - Макс уже сцепил зубы.
– Месяца два. Тебе - месяца два. Станешь хорошим мастерюгой. Но чтоб заработать - ночами будешь копаться… А то - бросай свою бодягу, лучше будет, серьезно!
Но это было как раз несерьезно. Он, Макс, должен думать не только о сегодня и завтра, но и о послезавтра. Пройдет время, и он сможет зарабатывать головой, знаниями… Черт, как слабо в это верится сейчас, как медленно идет время! Но он не имеет права поддаваться панике, он просто должен много работать. День и ночь. Там, где больше платят. Переводы - побоку.
Обсудив с Игорем конкретные цифры, Макс сел между двумя «мерседесами» на какое-то колесо, вытащил калькулятор и подсчитал: через три месяца они с Ритой смогут снять недорогую однокомнатную квартиру, в плохом районе, конечно, но разве это сейчас важно? А уж через годик, откладывая деньги и заняв какую-то сумму, они смогут, учитывая положенное Рите после развода, купить скромное двухкомнатное жилище. Все идет совсем неплохо!
Радость и чувство победы над обстоятельствами переполняли Макса.
– Где у вас телефон? - улыбаясь, спросил он Игоря.
«Я все придумал, родная!» - вертелось у него на языке, пока он набирал номер Ритиного телефона. Однако та все никак не брала трубку. Или ее еще нет дома? И вдруг он услышал хриплое, чужое «алло!».
Потом Макс еще три раза набирал ее номер. С трудом набирал, потому что его пальцы так противно мелко тряслись, как у старика. Но она больше не взяла трубку. Надо ехать к ней! Случилось что-то кошмарное! Наверное, кто-то умер! Или она сошла с ума…
Придя домой, Гоша застал Риту в состоянии полного обалдения от лекарств. Она напилась реланиума, который употребляла крайне редко и исключительно на ночь. Рита лежала, укрывшись пледом, на диване и бессмысленными глазами смотрела в потолок.
– Иначе я бы сдохла, - медленно, еле ворочая языком, объяснила она Гоше.
– Сколько таблеток?
– Три или четыре… Не помню…
– Ванька где?
– У родителей. Меня лишили родительских прав. За разврат, - она засмеялась тихим, слабым смехом, и все смеялась и смеялась, достаточно долго, чтобы Гоша испугался всерьез и позвонил тестю с тещей.
Макс, вылетая пулей из лифта и кидаясь, как ненормальный, на дверной звонок, не думал, дома Гоша или нет. Это теперь не имело никакого значения.
Дверь открыл Гоша.
– Где она? Что с ней? - выпалил Макс. Гоша разглядывал своего врага, того, кто враз разрушил его жизнь. Всю его жизнь… И видел в глазах врага огромный страх и боль за Риту. И еще страх потерять ее. Он его понимал, но все равно люто ненавидел.
Вдруг из комнаты раздался слабый голос:
– Уйди, ради всего святого! Не пускай его, Гоша! Уйди! - и жалобный всхлип.
– Ты все слышал? - сдерживая себя, чтобы не наброситься на Макса, сквозь зубы спросил Гоша. - Или мне повторить ее слова?
– Она больна? Ей плохо? - Макс не двигался с места.
– Ой, да уберите же его отсюда! - прошелестело из комнаты.
– Опять не слышал? - Гоша сделал угрожающий шаг вперед, как бы выпихивая Макса из квартиры.
– Я слышал. Я понял. Я ухожу, - Макс почувствовал себя самым страшным человеком на свете: убийцей детей, мучителем животных, насильником, Гитлером-Сталиным и Чикатило одновременно… Она его гонит. Значит, он теперь может с чистой совестью себя ненавидеть. Есть за что!
К Новому году еще потеплело. Но, к счастью, температура все-таки не перевалила за ноль вверх, так что ничего не раскисло, не растаяло, напротив: стояла прелестная, мягкая, очень рождественская погода. Как в какой-нибудь Франции, отовсюду, из всех магазинов и магазинчиков неслось волнующее «Джинглбелз», Санта-Клаусы прикуривали у Дедов Морозов, и везде опьяняюще пахло хвоей. Даже в продуктовых отделах…
«Новый год - семейный праздник, самый семейный праздник», - говорили друг другу люди, оправдывая свое нежелание идти в гости в новогоднюю ночь. Всем, как обычно, хотелось затащить друзей к себе и продемонстрировать свою елку. Шли долгие телефонные переговоры: где, у кого встречаться… «Мы у вас в тот раз были!» - «Так это же семейный, домашний праздник, и мы никогда - никуда! Но вы-то нам родные, так что ждем!» - «Нет, это мы ждем. У нас, между прочим, есть индейка!» - «Притащите ее к нам…» И так дальше в том же духе. В каждом доме уже с двадцать девятого числа пахло салатами и пирогами, морозильники были забиты до отказа, так что из-за с трудом упихнутой туда бутылки дверца уже наотрез отказывалась закрываться. «Мать честная, капает же! Разморозится к черту все! Неси на балкон! Нет, не бутылку, а мясо!»
И везде с нетерпением ждали «Иронию судьбы…», прикрывая свою радость по поводу фильма лицемерным «Опя-ать! Ну, сколько можно!» И смотрели, цитируя все реплики наперед и заранее начиная хохотать, но все равно смотрели… А, главное: было ощущение, что, конечно же, завтра все изменится, ведь не ладилось-то в этом году понятно почему - это ж был какой поганый год! А вот следующий - счастливый! Не верите? Да посмотрите, дурачки, по гороскопу, там все ясно написано!
Покажите мне человека, который не радуется по-детски этой весьма условной, назначенной кем-то дате - 31 декабря каждого года. Мы, люди, - смешные и наивные существа, мы умирать будем в старости с верой в волшебство Новогодней ночи. И запах хвои заставляет нас улыбаться, верить и радоваться жизни в любом возрасте. И потому - да здравствует Новый год, Дед Мороз и Снегурочка. Во веки веков.
Красный «опель» мчался по заснеженному загородному шоссе. «Ай лав ю! Ай ду, ай ду, ай ду…» - сладкоголосо разливалась «АББА» из стереомагнитолы. Тихонько работала печка, было тепло, пряно пахло духами Алены. И все это вместе называлось Счастьем. Так определил для себя Роман.
Они ехали на Аленину дачу. То есть теперь она стала ее, после разговора с Сашкой.
– Саш, а что с дачей?
– В смысле?
– Ну, ты мне ее не уступишь?
Сашка картинно поднял бровь. Бабы всегда млеют от этой его выгнутой бровки, но Алена-то знала, что это может означать недоумение и даже раздражение.
– Что значит - «уступишь»?
– За реальные деньги, - тут же вывернулась Алена. - Не будешь же ты с меня драть, как с обычного покупателя? - и она кокетливо засмеялась.
– Не буду, - легко согласился Сашка, и они довольно скоренько заключили эту сделку. Теперь дача абсолютно ее, Алены. То есть ее и Романа. Сейчас он увидит это двухэтажное кирпичное чудо, камин с изразцами… Они его затопят и будут сидеть перед ним, греться, пить кофе, заниматься любовью, разговаривать и слушать кукушку в часах - Аленину слабость, хоть по ночам и мешает спать. Они проведут на даче зимние рождественские каникулы, вместе встретят Новый год. Весь багажник забит деликатесами, винами, шампанским, фруктами… Как раз на две недели, можно никуда не вылезать. А потом, когда они вернутся в город, они вплотную займутся разводами, переездами и прочей хурдой. Но это после, после… А сейчас впереди - только зимние каникулы!
«Все-таки надо смотреть правде в глаза, - думала Алена, осторожно ведя машину по зимней дороге. - С Сашкой мы расстались очень легко, без надрывов. А почему? Потому, что не было настоящей любви никогда. Всю жизнь - партнеры, друзья. Такими и останемся. А любовь, - она покосилась на сидящего рядом Романа, - это вот, рядом сидит! Столько лет… И навсегда! А когда такое легкое расставание, то… Но ведь он тоже легко оставил Юльку, - сообразила Алена. - А какая была любовь! Всем на зависть, мне - на смерть. И ничего не осталось. Так рванул, что пятки сверкнуть не успели! Даже грустно… Какой бред, я же радоваться должна! Все равно чуточку грустно. Хоть я и радуюсь».
Одновременно они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Так бывает у очень близких людей, которым не надо объяснять, почему ты улыбаешься и смотришь… Можно просто так…
Впереди их ждали счастливые зимние каникулы, с новогодней елкой, старым-новым всенародным праздником Рождеством и Любовью.
К тридцатому числу Юлька поняла, что никакого чуда не случится, никто ее не пригласит встречать Новый год, никто, наверное, даже не позвонит поздравить. Оставаться же вдвоем с ноющей Аськой 31 декабря - перспектива печальная. Ладно, раз гора не идет к Магомету… И Юлька позвонила маме.
– Ма, привет! Есть какие-нибудь возражения против того, чтоб мы с Аськой пришли к вам в Новый год? Аська только об этом и мечтает!
Людмила Сергеевна несколько мгновений молчала.
– Ну что же, - наконец вздохнула она, - может, это будет и правильно. Хотя праздновать мы не собирались.
– Как же так? Новый год все-таки!
– Ах, действительно! - Мамин тон стал язвительным. - Раз праздник - надо праздновать. Порядок превыше всего!
– Вы елочку поставили? - Юлька решила пропустить мимо ушей мамину иронию, все будет нормально, Аська ее умилит.
– Нет, вот елочку-то мы и не поставили, - с поддельной горечью воскликнула мама. - Придется обойтись!
– Жаль… Впрочем, переживем.
– Надеюсь.
Макс набрал полную ладонь снега и размазал себе по лицу. Может, хоть это поможет? Нет, все вокруг продолжало кружиться и прыгать, а мерзкая тошнота ползла все выше и выше по пищеводу. Его вывернет, это точно! Пусть сейчас, только не дома… Не хотел же, черт побери, портить родителям праздник! И опять развезло… Что он пил-то с этими хмырями? Не вспомнить уже, но гадость первостатейная! Опыта нет, польстился, дурак, на этикетку… Ой, все, сейчас стошнит…
Макс едва успел заползти за угол какой-то пятиэтажки… После он сел прямо на снег и попытался отдышаться. Хорошо, что уже темно, хорошо, что рано темнеет, всего шесть часов еще, а уже ночь. Его никто здесь не видит, можно прямо тут и поспать чуток…
Эй-эй, нельзя этого делать! Сейчас же встать и идти домой! Покряхтывая и постанывая, Макс с трудом принял вертикальное положение.
– О, уже надрался. Вот быдло!
– Эти скоты даже праздник умудряются себе испохабить!
– Небось, замерзнет насмерть. И не жалко таких!
– А одет неплохо, странно даже…
Макс отчетливо слышал весь посвященный ему разговор двух молодых женщин, спешивших куда-то мимо него. Куда-то… Праздновать, конечно! «Быдло, скот, но неплохо одетый - это я. Ну, и замечательно», - вяло подумал Макс и захихикал. Потом он сконцентрировался, сориентировался и направился к метро.
Рита и Гоша сидели за ненакрытым столом, на котором стояли лишь бутылка шампанского и два бокала. Гоша внимательно смотрел на Риту: у нее опять пустые, бессмысленные, без всякого выражения глаза.
– Не думаю, что тебе можно сейчас пить, - тихо заметил Гоша. - Ты ж опять на таблетках.
– А я и не рвусь, - медленно ответила Рита. - Сколько там времени?
– Десять.
– Еще два часа, - и она прикрыла глаза.
– Да черт с ним - ложись, не жди, - посоветовал Гоша.
– Нет, ну как же! - Рита опять распахнула свои такие обычно выразительные, прекрасные, а сейчас снулые и бесцветные глаза. - Мы должны встретить этот замечательный Новый год - год воссоединения нашей семьи. Ха. Ха.
Гоша опустил голову.
– Я все вижу и понимаю, не дурак. Не нужен я тебе, ты его любишь.
– Умоляю - заткнись! - шепотом закричала Рита. - Его - нет! Не существует, умер! А если ты будешь говорить об этом, я… я не знаю, что я сделаю, - так жалко и беспомощно прозвучали эти слова!
– Успокойся, все, тихо! - Гоша ласково погладил Риту по руке. - Все будет хорошо, вот увидишь!
Рита не могла не пить эти проклятые таблетки. Стоило ей начать отходить от их действия, как она тут же слышала голос Макса, его слова, когда он примчался в тот день… Она слышала себя, как она орала «Я тебя ненавижу!», и что самое главное - ей виделось лицо Макса в эту секунду, как будто она тогда видела его и знала, что именно так округлились его глаза, именно так вздрогнули брови и задрожали губы. И становилось нестерпимо больно, тоскливо, страшно до крика, до воя… Только таблетки - отупляющие, оболванивающие, - спасали от этого кошмара. Иначе - не выжить.
Гоша… Гоша? Что - Гоша? Вот этот хороший человек, который сидит напротив и смотрит добрыми глазами? Да, он замечательный! И его надо любить. Надо! Кому? А всем! Ване, ее родителям, родителям Макса, Юльке… Главное - Юльке! Ей просто дозарезу необходимо, чтоб она, Рита, любила именно собственного мужа и жила с ним в счастье и здравии… Ну, разве не прелесть? А еще говорят, что нынче все равноду-ушные! Куда там… Все только и делают, что помогают жить. Причем, правильно жить.
Вот тетя Сима. Чудо-тетя! Сколько Ритка к ней ездила, как они дружили! А прознав про Ритины дела, тетка тут же кинулась к Ольге Михайловне помочь решить, что делать с племянницей-шалавой. Помирились - враз! На почве борьбы с развратом. «Это она что же - мною прикрывалась? Поездками ко мне?» - возмущалась тетя Сима. Не поленилась же, позвонила Ритке и высказалась. Попыталась, опять же, научить правильной, праведной жизни:
– Ты, Ритуля, подумай о Ванечке. Понимаешь, это в твоей жизни должно быть главным. Если ты будешь всегда исходить из его интересов…
– Теть Сима, у тебя когда самолет? - грубо перебила ее Рита.
– Восьмого января, а что? - удивилась Сима.
– Вот и катись! Земля обетованная заждалась тебя! - впервые в жизни нахамила Рита. Она повесила трубку и пошла пить лекарство. Телефон заливался минут десять. Она взяла и отключила его. Ей теперь все равно, что про нее думают и что ей хотели сказать. Ваньку не отдают? Так она сейчас и не смогла бы заниматься сыном. Не в состоянии… И опять же - все равно…
– Это убедительно, - усмехнулась Юля. - Интересно, что вы ей скажете… Да я сейчас уйду, успокойтесь! Просто вы, как мать, должны знать, что Рита решила поиграть в Эммануэль. Слышали про такую? А как бабушку вас должно волновать, в какой обстановке растет внук. Если я где-то ошиблась, вы меня поправьте… Видимо, нет, - продолжала Юля после некоторой паузы. - Значит, считайте, что я ваш бесплатный информатор, а уж выводы сами делайте, не мне же за вас… Всего хорошего! И с наступающим! - Юля ослепительно улыбнулась, обнажив дырочку вместо зуба - очень радостная была у нее улыбка. - Пока, Ванятка! - она помахала рукой мальчику, который, стоя на горке, весело замахал ей в ответ.
Рита медленно брела домой. Каждый шаг давался ей с трудом, будто к ногам подвесили по гире. Не хотелось поднимать глаза, она все время смотрела в асфальт, покрытый кое-где снегом и, естественно, периодически врезалась в кого-нибудь.
– Эй, поосторожнее! Смотреть надо! Глазами!
Но Рита и тогда не поднимала головы. Единственным желанием было: не видеть никого вообще, ни одной человеческой морды, забиться куда-нибудь в уголочек, и чтоб никто не нашел.
Сегодня на работе напряжение последних недель, наконец, взорвалось. Хотя еще только двадцатое, Олег Витальевич решил провести ежегодное предновогоднее «собрание подведения итогов». Рита посмеивалась: все же сразу видно по речи, что человек в не таком уж далеком прошлом хоть немного, а номенклатурщик. Впрочем, это и не было большой тайной: еще в девяностом Смирнов работал в райкоме комсомола.
За полчаса до «собрания подведения» Олег Витальевич вдруг подошел к Рите, правившей свой текст, и тихим, недобрым шепотом спросил:
– Что, не взяли в классную фирму, где много платят? За дурной характер?
Рита подняла на него недоумевающий взгляд.
– Я чего-то не поняла… Вы о чем?
– «Макс и компания»! - торжественно объявил Олег Витальевич, внимательно следя за ее реакцией. При слове «Макс» она заметно вздрогнула.
– Оп-ля! - удовлетворенно сказал Смирнов.
– При чем тут… Макс? - у Риты даже дыхание перехватило. И тут Олега Витальевича прорвало: все эти дни он носил, копил в себе злость и обиду на эту журналисточку неудавшуюся, которая смеет где-то там поливать грязью… Он шепотом высказывал и рассказывал ей все - и про звонок с «Макса», и про ее подлое предательство и вероломство («ты даже не сочла нужным предупредить!») и про то, что он безумно рад, что ее не взяли («так тебе и надо!»), но пусть она не надеется, что после этого всего у нее здесь…
– А вы даже не удосужились навести справки о… фирме? - грустно перебила его Рита.
– То есть?
– Это все чушь, и фирмы такой нет. И никуда я не собиралась уходить. Это со мной кое-кто счеты сводит…
Олег Витальевич уязвлено молчал. Очень возможно, эта Гаврилова говорит правду, а он и в самом деле сглупил и не проверил ничего: ни существует ли этот «Макс», ни живет ли на белом свете Анна Самуиловна Фридман - менеджер по персоналу… Слишком сильно он тогда обиделся на Риту, чтобы сподобиться на рациональный поступок. Так, а сейчас-то что главное? Сейчас главное - не признаваться в своей оплошности, не терять авторитета.
– Что ж, - с достоинством произнес Смирнов, - работнички, чья запутанная личная жизнь выплескивается на производство, - еще тот подарочек. Тем более, что у меня к тебе, Гаврилова, накопилось достаточно претензий по твоей непосредственной деятельности. (Всю последнюю неделю Смирнов читал-перечитывал Ритины опусы, скрупулезно выклевывая из них малейшие недостатки, придираясь к каждому слову, к каждой запятой.) Имелось в виду, что мы берем журналиста-профи, чтобы все было оригинально, интересно, по-новому. А у тебя что? На таком уровне, извини, любой студент статейки накропает. Я к чему веду-то… На собрании будет разговор о повышении всех зарплат. Так вот, твоих гонораров это не касается.
Он вовсе не хотел, чтоб она уходила. Все-таки свою работу Рита делала очень даже неплохо. Но, во-первых, она уже никуда не ушла и, возможно, действительно, не собиралась, а, во-вторых, ее в любом случае следовало проучить за все доставленные ему, Смирнову, муки. И еще: он в жизни бы не стал удерживать работника большими деньгами (или их обещанием), еще чего - не тот день на дворе! Хороших спецов много, а вот отличных мест для работы - ой, мало! Кто за кого должен держаться?
Тем более теперь, когда Олег Витальевич успокоился - никто никуда не уходит - можно и отвести душу. Он так издергался, так переживал: третья ошибка - это уже плевок в лицо!
Удовлетворенный Олег Смирнов отошел от Ритиного стола. Как камень с души свалился!
А Рита сидела раздавленная и думала: «Очередная работа рухнула… Конечно, это не тот случай, чтоб рыдать, не радио все-таки… Но сколько ж можно терять все и начинать сначала?» А если рассматривать это как новый шанс… А найдутся ли у нее силы на очередную попытку? И с чем, и куда ей идти? «В тридцать три карьеру в журналистике не начинают, ее уже заканчивают и уходят в писатели или пророки…» Все поезда ушли!
Собственно, отсюда ее еще никто не гонит. Но как оставаться после всего сказанного Смирновым? Рита слишком горда, чтобы проглотить и утереться.
Господи, а главное-то: это ж и впрямь Юлькины штучки! Вот что самое важное! Ну, дальше просто ехать некуда…
Рита встала, оделась, взяла сумку и ушла, ни с кем не попрощавшись, никому ничего не сказав. «Сучка!» - отметил про себя Олег Витальевич, ждавший раскаяния и слез.
По улице шел призрак, зомби, не видевший людей, не замечавший машин. «Я - слабая женщина, я уже достаточно потрепана всякими обстоятельствами, я просто устала. И не способна на подвиги во имя, любви. Может, и вправду всем будет лучше и легче, если мы с Максом разойдемся, как те корабли?» От этой мысли Риту аж зашатало и в груди вдруг так заболело, что она чуть не завыла в голос. Она вспоминала его вишневые глаза, губы, голос, руки, и слезы покатились по ее щекам, а плакать на зимнем ветру было так больно и холодно! «Не могу, не могу, не могу!» Но разум развертывал перед ней мрачную панораму: жить им негде, она почти потеряла работу, Гошка несчастен, Юлька еще неизвестно какую гадость выкинет… Если учесть, что пока за бортом событий Ваня и родители, которые никогда не поймут «неправильных» поступков, то можно предположить, что количество проблем может только удесятериться. «Не могу, не могу, не могу!» А надо! «Гудбай, май лав, гудбай!» - запел в ее голове Демис Руссос. Даже в такой не самый веселый момент жизни изощренное «радийное» мышление подкладывает ей под мысли отличную музыкальную отбивочку.
Через час Рита знала, что ее родители и сын уже отнюдь не за бортом событий, а в самой их гуще.
Телефонный звонок раздался, когда она только вошла в квартиру и еще не успела раздеться. Поэтому все то, что говорил, вернее, кричал ей папа, она слушала, стоя в шубе и обливаясь потом. Хотя руки ее быстро начали стыть от ужаса. Папа орал, что, в принципе, ему несвойственно. Мама слегла с глубоким гипертоническим кризом («Мало она дергалась из-за твоих неурядиц на работах, только вздохнула, и тут!..»), Ванька, естественно, ревет, испуган («Сына ты не получишь до тех пор, пока не разберешься со своей сложной личной жизнью! Ребенок не может нормально расти в такой обстановке!»).
– В какой обстановке, пап? - жалобно спросила Рита. Она уже все поняла, более того, она поняла, что ждала чего-то подобного. Чувствовала, что случится пожар.
– В обстановке, когда мать называют «шлюхой», - понизил голос папа.
– А тебе в голову не приходило, что это все подлость, ложь? - начала защищаться Рита, придя чуть-чуть в себя от первого шока. - Как же вы плохо думаете про меня… Может, ты хочешь меня выслушать?
– Ни-ни! - закричал папа. - Ты знаешь, я всегда был тебе другом и советчиком, но в таких гнусных делах, когда начинают приходить обиженные жены…
– Это не жена!
– Не хочу знать! Мне все равно, кто это! А тебе не приходило в голову, что она может Ваньку кислотой облить?
Рита услышала, как запричитала мама.
– Па, уймись! Маме и так плохо…
– Это ты мне говоришь?! Ну, знаешь… Кто бы ни была эта женщина, - чуть сбавил голос отец, - пойми главное: у нормальных людей при нормальной жизни таких ситуаций возникнуть просто не может! Разберись со своими проблемами! А Ваня пока побудет у нас.
Ах, непримиримое ко всем и ко всему поколение интеллигентов-максималистов! Ах, эти стерильные представления о «норме» и «нормальных отношениях», вскормленные романтическими шестидесятыми годами, не знавшими компромиссов! Как же с вами бывает трудно…
– Отнимаете сына? Лишаете родительских прав? - с горькой иронией спросила Рита.
– Если хочешь - да! Приведи себя в порядок, девочка!
– А ты уверен в своей правоте? Насчет нормы?
– Абсолютно. Извини, у меня много дел. Позвонишь сама, когда будет что сказать, - и он повесил трубку. Хорошее пожелание, особенно когда тебя не хотят слушать вообще.
Рита прямо в шубе села на стул и уставилась в одну точку. Из нее как будто вынули все - внутренности, скелет. Там, под кожей не было ничего. Легкая стала! И при этом абсолютно ничего не хотелось: ни есть, ни спать, ни плакать. Этакий чувственный вакуум. Было все равно, какое число, день, год, век. Все вокруг потеряло цвет, запах, форму… Существование сделалось каким-то странным, нереальным, бессмысленным.
Рита попыталась сосредоточиться. Не получалось. Все мысли от желания их схватить за хвост разбегались в разные стороны, как тараканы от дуста. Собрав по сусекам оставшиеся физические возможности, Рита поднялась и стянула с себя шубу. На это сил хватило, но вот чтобы удержать тяжелую вещь - уже нет. Шуба соскользнула на пол. «Черт с ней», - вяло подумала Рита и пошла в ванную. Там она открыла холодную воду и изо всех сил плеснула ей себе в лицо. Вздрогнув от холодных брызг и выйдя из непонятного ступора, она вновь обрела способность более или менее соображать… И тут же все происшедшее навалилось на нее всем весом.
– Ой-ой! - застонала Рита, рухнула на колени и разрыдалась. Она рыдала так безудержно и громко, что не сразу услышала телефонный звонок. Услышав же, бросилась к телефону - ведь это мог быть папа, там маме плохо, и все по ее, Ритиной, вине.
– Алло! - прохрипела она в трубку.
– Риточка, любимая! Ты что трубку не берешь? А что у тебя с голосом? Ты простыла, малыш? - это был Макс. Встревоженный, озабоченный, ах-ах! Мальчишка, сопля! Голосок-то радостный какой! Конечно, какие у него могут быть проблемы? Все проблемы и кошмары - у нее! Папа прав: в нормальной жизни такого не бывает, а когда тебе за тридцать, а мальчишка на втором курсе - это ненормально. Это грязно и аморально! Все правы: папа, Юлька, Гоша… Волна жуткой злобы захлестнула Риту.
– Ты забудешь этот номер на веки-вечные! - заорала она в трубку. - Я больше тебя не знаю и знать не хочу! Это твоя сестрица нагадила мне на работе, я была права. У меня психоз, да? Ты обещал ее остановить, но ничегошеньки не сделал! Конечно, зачем тебе ссориться с сестрой, тебе-то и так сладко! Сволочь! Она и продолжает резвиться! Люби ее, жалей ее! Да на фиг мне сдалось ваше поганое семейство! И ты в том числе. Я тебя ненавижу! - И Рита шарахнула трубку на рычаг.
У Макса на самом деле был радостный голос. Дело в том, что он нашел, как он сам это назвал, «промежуточный вариант». Он, все-все рассчитал и просчитал, и вот что получилось: один его приятель, Игорь, уже несколько лет работал в автосервисе, причем по иномаркам. Зарабатывал больше, чем очень хорошо… А Макс тоже в свое время лазил в отцовскую машину - сначала одну, потом другую, и выяснилось, что руки и голова в плане авторемонта у него работали неплохо. Разумеется, и в страшном сне Максу не могла привидеться карьера в автосервисе. Даже ради больших денег. Но ради Риты…
Словом, он поехал к Игорю и долго с ним разговаривал.
– Ну, братан, ну как же это можно, не бросая твоих дел? Ты ж в институте полдня торчишь! - недоумевал Игорь.
– Сразу после института я мчусь сюда. И хоть до глубокой ночи. И еще все выходные.
– Загнешься!
– Не загнусь. Твое дело - меня обучить. Сколько на это надо времени?
– Слушай, только ради наших хороших отношений… А так - на хрена оно мне упало?
– Я понял, я оценил, сочтемся потом. Сколько?
– Ну, чтоб ты начал деньги зарабатывать… Именно деньги, а не так… Ты ж из-за этого?
– Какой срок? - Макс уже сцепил зубы.
– Месяца два. Тебе - месяца два. Станешь хорошим мастерюгой. Но чтоб заработать - ночами будешь копаться… А то - бросай свою бодягу, лучше будет, серьезно!
Но это было как раз несерьезно. Он, Макс, должен думать не только о сегодня и завтра, но и о послезавтра. Пройдет время, и он сможет зарабатывать головой, знаниями… Черт, как слабо в это верится сейчас, как медленно идет время! Но он не имеет права поддаваться панике, он просто должен много работать. День и ночь. Там, где больше платят. Переводы - побоку.
Обсудив с Игорем конкретные цифры, Макс сел между двумя «мерседесами» на какое-то колесо, вытащил калькулятор и подсчитал: через три месяца они с Ритой смогут снять недорогую однокомнатную квартиру, в плохом районе, конечно, но разве это сейчас важно? А уж через годик, откладывая деньги и заняв какую-то сумму, они смогут, учитывая положенное Рите после развода, купить скромное двухкомнатное жилище. Все идет совсем неплохо!
Радость и чувство победы над обстоятельствами переполняли Макса.
– Где у вас телефон? - улыбаясь, спросил он Игоря.
«Я все придумал, родная!» - вертелось у него на языке, пока он набирал номер Ритиного телефона. Однако та все никак не брала трубку. Или ее еще нет дома? И вдруг он услышал хриплое, чужое «алло!».
Потом Макс еще три раза набирал ее номер. С трудом набирал, потому что его пальцы так противно мелко тряслись, как у старика. Но она больше не взяла трубку. Надо ехать к ней! Случилось что-то кошмарное! Наверное, кто-то умер! Или она сошла с ума…
Придя домой, Гоша застал Риту в состоянии полного обалдения от лекарств. Она напилась реланиума, который употребляла крайне редко и исключительно на ночь. Рита лежала, укрывшись пледом, на диване и бессмысленными глазами смотрела в потолок.
– Иначе я бы сдохла, - медленно, еле ворочая языком, объяснила она Гоше.
– Сколько таблеток?
– Три или четыре… Не помню…
– Ванька где?
– У родителей. Меня лишили родительских прав. За разврат, - она засмеялась тихим, слабым смехом, и все смеялась и смеялась, достаточно долго, чтобы Гоша испугался всерьез и позвонил тестю с тещей.
Макс, вылетая пулей из лифта и кидаясь, как ненормальный, на дверной звонок, не думал, дома Гоша или нет. Это теперь не имело никакого значения.
Дверь открыл Гоша.
– Где она? Что с ней? - выпалил Макс. Гоша разглядывал своего врага, того, кто враз разрушил его жизнь. Всю его жизнь… И видел в глазах врага огромный страх и боль за Риту. И еще страх потерять ее. Он его понимал, но все равно люто ненавидел.
Вдруг из комнаты раздался слабый голос:
– Уйди, ради всего святого! Не пускай его, Гоша! Уйди! - и жалобный всхлип.
– Ты все слышал? - сдерживая себя, чтобы не наброситься на Макса, сквозь зубы спросил Гоша. - Или мне повторить ее слова?
– Она больна? Ей плохо? - Макс не двигался с места.
– Ой, да уберите же его отсюда! - прошелестело из комнаты.
– Опять не слышал? - Гоша сделал угрожающий шаг вперед, как бы выпихивая Макса из квартиры.
– Я слышал. Я понял. Я ухожу, - Макс почувствовал себя самым страшным человеком на свете: убийцей детей, мучителем животных, насильником, Гитлером-Сталиным и Чикатило одновременно… Она его гонит. Значит, он теперь может с чистой совестью себя ненавидеть. Есть за что!
К Новому году еще потеплело. Но, к счастью, температура все-таки не перевалила за ноль вверх, так что ничего не раскисло, не растаяло, напротив: стояла прелестная, мягкая, очень рождественская погода. Как в какой-нибудь Франции, отовсюду, из всех магазинов и магазинчиков неслось волнующее «Джинглбелз», Санта-Клаусы прикуривали у Дедов Морозов, и везде опьяняюще пахло хвоей. Даже в продуктовых отделах…
«Новый год - семейный праздник, самый семейный праздник», - говорили друг другу люди, оправдывая свое нежелание идти в гости в новогоднюю ночь. Всем, как обычно, хотелось затащить друзей к себе и продемонстрировать свою елку. Шли долгие телефонные переговоры: где, у кого встречаться… «Мы у вас в тот раз были!» - «Так это же семейный, домашний праздник, и мы никогда - никуда! Но вы-то нам родные, так что ждем!» - «Нет, это мы ждем. У нас, между прочим, есть индейка!» - «Притащите ее к нам…» И так дальше в том же духе. В каждом доме уже с двадцать девятого числа пахло салатами и пирогами, морозильники были забиты до отказа, так что из-за с трудом упихнутой туда бутылки дверца уже наотрез отказывалась закрываться. «Мать честная, капает же! Разморозится к черту все! Неси на балкон! Нет, не бутылку, а мясо!»
И везде с нетерпением ждали «Иронию судьбы…», прикрывая свою радость по поводу фильма лицемерным «Опя-ать! Ну, сколько можно!» И смотрели, цитируя все реплики наперед и заранее начиная хохотать, но все равно смотрели… А, главное: было ощущение, что, конечно же, завтра все изменится, ведь не ладилось-то в этом году понятно почему - это ж был какой поганый год! А вот следующий - счастливый! Не верите? Да посмотрите, дурачки, по гороскопу, там все ясно написано!
Покажите мне человека, который не радуется по-детски этой весьма условной, назначенной кем-то дате - 31 декабря каждого года. Мы, люди, - смешные и наивные существа, мы умирать будем в старости с верой в волшебство Новогодней ночи. И запах хвои заставляет нас улыбаться, верить и радоваться жизни в любом возрасте. И потому - да здравствует Новый год, Дед Мороз и Снегурочка. Во веки веков.
Красный «опель» мчался по заснеженному загородному шоссе. «Ай лав ю! Ай ду, ай ду, ай ду…» - сладкоголосо разливалась «АББА» из стереомагнитолы. Тихонько работала печка, было тепло, пряно пахло духами Алены. И все это вместе называлось Счастьем. Так определил для себя Роман.
Они ехали на Аленину дачу. То есть теперь она стала ее, после разговора с Сашкой.
– Саш, а что с дачей?
– В смысле?
– Ну, ты мне ее не уступишь?
Сашка картинно поднял бровь. Бабы всегда млеют от этой его выгнутой бровки, но Алена-то знала, что это может означать недоумение и даже раздражение.
– Что значит - «уступишь»?
– За реальные деньги, - тут же вывернулась Алена. - Не будешь же ты с меня драть, как с обычного покупателя? - и она кокетливо засмеялась.
– Не буду, - легко согласился Сашка, и они довольно скоренько заключили эту сделку. Теперь дача абсолютно ее, Алены. То есть ее и Романа. Сейчас он увидит это двухэтажное кирпичное чудо, камин с изразцами… Они его затопят и будут сидеть перед ним, греться, пить кофе, заниматься любовью, разговаривать и слушать кукушку в часах - Аленину слабость, хоть по ночам и мешает спать. Они проведут на даче зимние рождественские каникулы, вместе встретят Новый год. Весь багажник забит деликатесами, винами, шампанским, фруктами… Как раз на две недели, можно никуда не вылезать. А потом, когда они вернутся в город, они вплотную займутся разводами, переездами и прочей хурдой. Но это после, после… А сейчас впереди - только зимние каникулы!
«Все-таки надо смотреть правде в глаза, - думала Алена, осторожно ведя машину по зимней дороге. - С Сашкой мы расстались очень легко, без надрывов. А почему? Потому, что не было настоящей любви никогда. Всю жизнь - партнеры, друзья. Такими и останемся. А любовь, - она покосилась на сидящего рядом Романа, - это вот, рядом сидит! Столько лет… И навсегда! А когда такое легкое расставание, то… Но ведь он тоже легко оставил Юльку, - сообразила Алена. - А какая была любовь! Всем на зависть, мне - на смерть. И ничего не осталось. Так рванул, что пятки сверкнуть не успели! Даже грустно… Какой бред, я же радоваться должна! Все равно чуточку грустно. Хоть я и радуюсь».
Одновременно они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Так бывает у очень близких людей, которым не надо объяснять, почему ты улыбаешься и смотришь… Можно просто так…
Впереди их ждали счастливые зимние каникулы, с новогодней елкой, старым-новым всенародным праздником Рождеством и Любовью.
К тридцатому числу Юлька поняла, что никакого чуда не случится, никто ее не пригласит встречать Новый год, никто, наверное, даже не позвонит поздравить. Оставаться же вдвоем с ноющей Аськой 31 декабря - перспектива печальная. Ладно, раз гора не идет к Магомету… И Юлька позвонила маме.
– Ма, привет! Есть какие-нибудь возражения против того, чтоб мы с Аськой пришли к вам в Новый год? Аська только об этом и мечтает!
Людмила Сергеевна несколько мгновений молчала.
– Ну что же, - наконец вздохнула она, - может, это будет и правильно. Хотя праздновать мы не собирались.
– Как же так? Новый год все-таки!
– Ах, действительно! - Мамин тон стал язвительным. - Раз праздник - надо праздновать. Порядок превыше всего!
– Вы елочку поставили? - Юлька решила пропустить мимо ушей мамину иронию, все будет нормально, Аська ее умилит.
– Нет, вот елочку-то мы и не поставили, - с поддельной горечью воскликнула мама. - Придется обойтись!
– Жаль… Впрочем, переживем.
– Надеюсь.
Макс набрал полную ладонь снега и размазал себе по лицу. Может, хоть это поможет? Нет, все вокруг продолжало кружиться и прыгать, а мерзкая тошнота ползла все выше и выше по пищеводу. Его вывернет, это точно! Пусть сейчас, только не дома… Не хотел же, черт побери, портить родителям праздник! И опять развезло… Что он пил-то с этими хмырями? Не вспомнить уже, но гадость первостатейная! Опыта нет, польстился, дурак, на этикетку… Ой, все, сейчас стошнит…
Макс едва успел заползти за угол какой-то пятиэтажки… После он сел прямо на снег и попытался отдышаться. Хорошо, что уже темно, хорошо, что рано темнеет, всего шесть часов еще, а уже ночь. Его никто здесь не видит, можно прямо тут и поспать чуток…
Эй-эй, нельзя этого делать! Сейчас же встать и идти домой! Покряхтывая и постанывая, Макс с трудом принял вертикальное положение.
– О, уже надрался. Вот быдло!
– Эти скоты даже праздник умудряются себе испохабить!
– Небось, замерзнет насмерть. И не жалко таких!
– А одет неплохо, странно даже…
Макс отчетливо слышал весь посвященный ему разговор двух молодых женщин, спешивших куда-то мимо него. Куда-то… Праздновать, конечно! «Быдло, скот, но неплохо одетый - это я. Ну, и замечательно», - вяло подумал Макс и захихикал. Потом он сконцентрировался, сориентировался и направился к метро.
Рита и Гоша сидели за ненакрытым столом, на котором стояли лишь бутылка шампанского и два бокала. Гоша внимательно смотрел на Риту: у нее опять пустые, бессмысленные, без всякого выражения глаза.
– Не думаю, что тебе можно сейчас пить, - тихо заметил Гоша. - Ты ж опять на таблетках.
– А я и не рвусь, - медленно ответила Рита. - Сколько там времени?
– Десять.
– Еще два часа, - и она прикрыла глаза.
– Да черт с ним - ложись, не жди, - посоветовал Гоша.
– Нет, ну как же! - Рита опять распахнула свои такие обычно выразительные, прекрасные, а сейчас снулые и бесцветные глаза. - Мы должны встретить этот замечательный Новый год - год воссоединения нашей семьи. Ха. Ха.
Гоша опустил голову.
– Я все вижу и понимаю, не дурак. Не нужен я тебе, ты его любишь.
– Умоляю - заткнись! - шепотом закричала Рита. - Его - нет! Не существует, умер! А если ты будешь говорить об этом, я… я не знаю, что я сделаю, - так жалко и беспомощно прозвучали эти слова!
– Успокойся, все, тихо! - Гоша ласково погладил Риту по руке. - Все будет хорошо, вот увидишь!
Рита не могла не пить эти проклятые таблетки. Стоило ей начать отходить от их действия, как она тут же слышала голос Макса, его слова, когда он примчался в тот день… Она слышала себя, как она орала «Я тебя ненавижу!», и что самое главное - ей виделось лицо Макса в эту секунду, как будто она тогда видела его и знала, что именно так округлились его глаза, именно так вздрогнули брови и задрожали губы. И становилось нестерпимо больно, тоскливо, страшно до крика, до воя… Только таблетки - отупляющие, оболванивающие, - спасали от этого кошмара. Иначе - не выжить.
Гоша… Гоша? Что - Гоша? Вот этот хороший человек, который сидит напротив и смотрит добрыми глазами? Да, он замечательный! И его надо любить. Надо! Кому? А всем! Ване, ее родителям, родителям Макса, Юльке… Главное - Юльке! Ей просто дозарезу необходимо, чтоб она, Рита, любила именно собственного мужа и жила с ним в счастье и здравии… Ну, разве не прелесть? А еще говорят, что нынче все равноду-ушные! Куда там… Все только и делают, что помогают жить. Причем, правильно жить.
Вот тетя Сима. Чудо-тетя! Сколько Ритка к ней ездила, как они дружили! А прознав про Ритины дела, тетка тут же кинулась к Ольге Михайловне помочь решить, что делать с племянницей-шалавой. Помирились - враз! На почве борьбы с развратом. «Это она что же - мною прикрывалась? Поездками ко мне?» - возмущалась тетя Сима. Не поленилась же, позвонила Ритке и высказалась. Попыталась, опять же, научить правильной, праведной жизни:
– Ты, Ритуля, подумай о Ванечке. Понимаешь, это в твоей жизни должно быть главным. Если ты будешь всегда исходить из его интересов…
– Теть Сима, у тебя когда самолет? - грубо перебила ее Рита.
– Восьмого января, а что? - удивилась Сима.
– Вот и катись! Земля обетованная заждалась тебя! - впервые в жизни нахамила Рита. Она повесила трубку и пошла пить лекарство. Телефон заливался минут десять. Она взяла и отключила его. Ей теперь все равно, что про нее думают и что ей хотели сказать. Ваньку не отдают? Так она сейчас и не смогла бы заниматься сыном. Не в состоянии… И опять же - все равно…