- А теперь в хижину его, ребятки! На замок! Гуль стиснул зубы, когда Сван небрежно, словно куль с картофелем, взвалил его на плечо. Истертые ступени, глиноподобная земля качнулась перед глазами. Скрипнула дверь, и Сван швырнул пленника на дощатый пол.
- Ты давно напрашивался, подонок! В следующий раз трепка будет основательнее, уж я позабочусь.
Гуль взглянул с холодным бешенством. Сван поднял кулак и наклонился.
- Ты что-то хочешь сказать, сынок? Наверное, ты еще просто не привык к подобному обращению, верно?
В глазах у Гуля снова сверкнуло, и он не сразу сообразил, что Сван ударил его. В голове звенело, из далекой мглы с шелестом набегали пенистые багровые волны.
- Так-то лучше:
Туман рассеялся, и Гуль опять увидел перед собой Свана.
- Убирайся! - прошипел он. Мускулы заныли от усилий, веревки глубоко врезались в кожу. Связывали его со знанием дела. Лицо Свана исказилось.
- Со мной так не разговаривают! - Он шагнул к дверям, обернулся: Мы обязательно продолжим этот разговор.
Дверь захлопнулась. Гуль плюнул ему вслед и прорычал ругательство. Сван за дверьми весело расхохотался.
* * * Борьба с веревками довольно скоро утомила его. Затекших рук он больше не чувствовал, все внимание поглотил оживший в голове экран. Вот уже полчаса утомительным курсивом ползли по нему строки вагончики слов, стыкующиеся в составы, конца которым не было видно.
Гуль заскрипел зубами. Они обложили его со всех сторон - снаружи и изнутри! И это было нечестно по отношению к нему. Все, что ему оставалось, это только кататься по земляному полу сарайчика и беззвучно изрыгать проклятие за проклятием.
Наивный дурачок!.. Вздумал поиграть в принципиальность! Это надо же - взять и по доброй воле выложить Пилбергу все козыри! Зуул - тот сыграл хитрее. Заранее просчитал действия колонистов и в нужный момент попросту испарился, прихватив с собой Володьку - свою первую маленькую победу в стане колонистов. А что? Может, там у них тоже свои боевые счета? Вроде насечек на прикладе карабина?..
Гуль молча позавидовал Зуулу. Мудрецу-то провернуть такое действительно было не сложно. Как не предвидеть события, когда все мысли людские у него перед глазами! Теперь капитан, конечно, уже у них. Сидит, наверное, в позе лотоса и приращивает к своему третьему измерению четвертое. ..
Шорох, раздавшийся над головой, заставил экран поблекнуть. Что-то упало на землю, вскользь задев плечо. Гуль настороженно пошевелился, сапогом он придвинул упавший предмет и увидел тусклое широкое лезвие. И сразу подумал о Милите. Кто еще из поселенцев решится на подобное? Разве что Пол, да и то навряд ли.
- Милита?
Он обратил лицо к неплотно пригнанным доскам. Где-то в этой стене нашлось отверстие, через которое она просунула нож. Улыбнулся. Теперь он ясно слышал дыхание девушки. Она все-таки не убоялась Пилберга и пришла к нему. Это говорило о многом: Поерзав на шершавом полу. Гуль нащупал пальцами ребристую рукоять.
- Это ведь ты, я знаю! - Он старался говорить шепотом. - Ты все-таки решилась, Милита? Правда? Мы сегодня же уйдем отсюда. Я тебе обещаю. Зуул объяснил, как это делается. Проще пареной репы: Милита, погоди!..
Она уходила.
Гуль привстал на колени, напрягая слух. Может, кто-то ее вспугнул? Или этот "кто-то" - он сам? Какого черта он начал говорить про Зуула? Знает же, что они все тут смотрят на Мудрецов как на прокаженных. Вот она и сбежала. Нож-то она бросила, но большее в ее планы, как видно, не входило:
Поморщившись, Гуль снова сел. Что ж, чему быть, того не миновать. Как говаривал тот же профессор: слишком много хотеть - значит ничего не сделать. И, стало быть, надо выбираться отсюда в одиночку. Хотят оставаться - пусть! Бог им в помощь, а он пойдет своей дорогой.
Стараясь больше не думать о Милите, Гуль сосредоточился на стальном лезвии ножа. Распухшие пальцы едва слушались Ему удавалось сделать два-три неуверенных перепила, и нож снова вываливался из рук. Разрезая веревки, он попадал временами по собственным напряженным ладоням. Нож стал скользким от крови, но на боль Гуль не обращал внимания.
Ему осталось совсем немного, когда снаружи ударила раскатистая очередь. Послышался вскрик Трапа. Извиваясь ужом. Гуль подполз к двери и припал глазом к щели.
Случилось то, чего вряд ли ожидали. Воскресшие двойники атаковали лагерь со всех сторон. Первое, во что уткнулись глаза Гуля, было тело распростершегося на земле Трапа. Вся спина у него была залита кровью. Гуль поспешно отвел взор. Как и в далеком детстве, его мутило от одного вида кровоточащих ран. Собственная кровь была делом обычным, чужая вызывала обморочное головокружение.
Стреляя из револьвера, по улочке промчался Пол - свой, настоящий. Навстречу ему выглянуло из-за камней перекошенное лицо Свана. Сделав знак бегущему, он выпростал ствол своей длиннющей винтовки. Что-то он выцеливал справа от того места, где находился сейчас Гуль. Перемахнув через крутолобый валун, Монти залег неподалеку от приятеля. Они часто загремели выстрелами, и по их поведению Гуль догадался, что двойников в лагере немало. Поселенцев застали врасплох: никто не ожидал, что выздоровление двойников завершится столь быстро. Гуль подумал, что, верно, и здесь не обошлось без Мудрецов.
Шальная очередь прошлась по крыше, осыпав мелкими щепками. По звуку и дырам Гуль сделал вывод, что огонь вели со скал из крупнокалиберного пулемета. К этой акции двойники неплохо подготовились. К пулемету присоединилось щелканье карабинов, и Гуль увидел, как, дернувшись, осел за камнями Сван. Пол бросился было бежать, но град пуль ударил ему в спину, сбил с ног, прокатив по земле тряпичной куклой. Знаменуя конец сражения, выстрелы смолкли. Ошарашенный, Гуль осторожно пошевелился. И услышал чужие голоса, лязганье металла. Победители бродили по улочкам лагеря, обирая покойников, сваливая оружие на тележку. Он насторожился. Кто-то загородил его щель.
- Вот ты и попался, приятель! Больше, надеюсь, шалить не будешь:
Человек, спина которого только что заслоняла дверь, развернулся, и Гуль с содроганием получил возможность сравнить Трапа мертвого и Трапа живого. С ласковой улыбкой "живой" перевернул более неудачливого собрата на спину, выдернув из неподвижных пальцев револьвер, хозяйски сунул за пояс. Затаив дыхание. Гуль медленно стал отползать в угол. Спрятавшись под низенький стол, съежился и уткнулся лицом в колени. А секундой позже двойник Трапа пинком отбросил в сторону подпорку и распахнул дверь.
- Пусто: Эй, Чен! Как там у тебя?
- Никого, одни девочки.
- Может, заберем их с собой?
- Тебе мало наших?
Дверь захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги. Кольнула неприятная мысль: возможно, где-то в горах в той же гимнастерке и с тем же "Калашниковым" разгуливает его собственный двойник. И, может быть, тоже мечтает однажды спуститься вниз и увидеть в прицеле столь знакомую и родную внешность.
Выбравшись из-за стола. Гуль некоторое время прислушивался. Возможность попасться в лапы к двойникам отнюдь не радовала. Не доверяя тишине, он заставлял себя ждать и прислушиваться. Но кругом было тихо. По-видимому победители успели удалиться - возбужденные и довольные.
Гуль увидел их красные, сияющие лица. Жизненная осмысленность, полнота пульса: Ведь об этом толковал Пилберг. И, пожалуй; был не так уж далек от истины. Гиподинамия настигает благополучных ленивцев, воюющие никогда не страдают апатией.
В очередной раз обхватив опухшими пальцами рукоять ножа. Гуль несколькими движениями покончил с веревкой и принялся растирать кисти. Он не спешил. Ошибка, допущенная в разговоре с Пилбергом, многому научила. Лишние минуты он сознательно жертвовал в угоду безопасности. Если двойники еще прятались где-то среди построек, он давал себе шанс обнаружить их. И только тогда, когда руки оживут окончательно, он покинет этот сарайчик, чтобы встретить опасность лицом к лицу.
Сейчас он мечтал лишь о том, чтобы никто не заступил ему путь, не попытался удержать. Он не хотел когда-то потом, позже, вспоминать о совершенном преступлении, об убийстве, - двойников ли, Мудрецов или недавних сотоварищей.
Володя осознал это в том каньоне. Гуль только теперь.
* * * Блуждая между домами. Гуль поочередно натыкался на тела колонистов. Все они были пугающе похожи: раны, загустевшая кровь, замершее выражение лиц: Легче других, пожалуй, отделался Ригги. Он был "убит" всего одной пулей. В грудь. И он был пока единственным, кто начинал подавать первые признаки жизни. Гуль остановился рядом, наблюдая процесс оживления. Подобное он видел впервые. Сначала донесся протяжный хрип, словно Ригги силился втянуть в себя воздух, и этот первый вдох был, вероятно, самым мучительным. Грудь дрожала от напряжения, порождая волну судорог. Руки и ноги каптенармуса бессознательно подергивались. Однако после завершения вдоха дело ускорилось. Постепенно перестала течь кровь из раны, дыхание, окрепнув, становилось все более ритмичным и чистым. Гуль решил не трогать Ригги, и двинулся дальше.
Женщин он обнаружил запертыми в "мэрии". Двойники до того напугали их, что до самой последней минуты они сидели без единого звука. Но стоило Гулю отворить двери, как на него хлынул поток слов. Тут было все: и радость, и проклятия. Кто-то в глубине комнаты плакал. Оглушенный обилием звуков, Гуль не сразу заметил приблизившуюся к нему Милиту
- Ты все-таки выбрался? Он кивнул.
- Спасибо за нож. Без него мне пришлось бы туго.
Кто-то кашлянул за спиной.
- Да: Бедолаге Трапу досталось:
Гуль обернулся. С пистолетом в руке перед ним стоял профессор. Разумеется!.. Хитрец умудрился улизнуть из-под носа двойников. Они ведь наверняка его особенно долго искали:
- Видишь, как все получилось. - Пилберг скорбно вздохнул. Он неплохо владел собой, но разыгрывать скорбь было ему не особенно неприятно.
- Но ведь они выживут?
- Само собой. Правда, у некоторых это, вероятно, затянется. В Трапе, например, не меньше дюжины пуль. Так что он оклемается только через недельку. Ригги - тот уже задышал, и Хадсон вот-вот откроет глаза. Но самое скверное, сынок, это то, что мы лишились оружия. Всего, напрочь.
Гуль промолчал. Он уже догадывался, что последует за этим проникновенным "сынок".
Пилберг по-прежнему сокрушенно покачивал головой и, вторя женщинам, что-то бормотал себе под нос. С пистолетом в руке, в скрученных тесемками подтяжках и вылезшей из штанов рубахе он выглядел более чем нелепо. Диктатор, в распоряжении которого остались одни женщины.
- Ты ведь не уйдешь от нас теперь, правда? Гуль вспомнил о прошлой своей оплошности. Говорить Пилбергу правду не следовало. Перед ним стоял волк, зубастый, претендующий на роль вождя. И все же Гуль не сумел солгать.
- Мне придется уйти, Пилберг. И лучше бы вам не удерживать меня.
- Нет! - Профессор приподнял пистолет. - Забудь.
Гуль нахмурился:
- Вы только проиграете, если нажмете курок.
- Это почему же? - Улыбка у Пилберга получилась вымученной.
- Потому что я не Трап и не Ферги. Я не умею ссориться на один день.
Пилберг фыркнул, и Гуль вдруг понял, что он не выстрелит.
- Милита? - Он посмотрел на девушку. - Ты со мной?
Рука с пистолетом снова вздернулась.
- Твоя судьба - это твое право, сынок? И ты уйдешь отсюда один!
- Милита, - повторил Гуль, - ты идешь? Девушка замотала головой. На глазах у нее выступили слезы.
- Неужели ты так сильно боишься его?
- Дело совсем не в этом. Гуль:
- Не неволь ее. Ты сам не знаешь, о чем просишь. А если будешь настаивать, мне придется ее пристрелить. - Губы Пилберга дрогнули. Ты ведь не понесешь на себе труп?
Гуль стиснул рукоять ножа. Если бы Милита что-нибудь сказала!.. Но она молча плакала.
- Ладно, я ухожу:
Он окинул взглядом собравшихся перед "мэрией" людей и зашагал по улочке.
- Запомни хорошенько дорогу, сынок! Тебе это пригодится, когда будешь возвращаться!
Черта с два!.. Гуль даже не оглянулся. Уж что-что, а дорогу назад он обязательно постарается забыть.
* * * Воздух трепетал сполохами, невидимые руки выбрасывали пригоршни разлетающихся светлячков. Загадочный мир прощался с ним по-своему. Продолжая ворочаться в глубинах земли, огромная рептилия не подозревала о том, что один из поселенцев колонии, ставший ее частичкой, внезапно взбунтовался. Наверное, это выглядело так, как если бы почка или желчный пузырь вполне самостоятельно двинулись бы из тела вон. Впрочем, каракатицу это ничуть не волновало. Могла ли она вообще волноваться?..
Вскарабкавшись по крутому склону, Гуль отмахнулся от докучливых мыслей. Маленькая колония осталась позади, еще несколько шагов - и удивленным вздохом открылся навстречу проход Зуула. На мгновение Гуль задержался. Захотелось подумать напоследок о чем-нибудь основательном, подытожить пройденное. В голове тяжело и напряженно заворочалось. Динамо-машина с поврежденной проводкой: Ни вспышки, ни искорки: Потоптавшись на месте, Гуль двинулся к заветной пещере, и вот:
Часть 2. МИСТЕР МОНСТР. Туша каракатицы осталась далеко позади. Вырвавшись из нее подобно торпеде из чрева подводной лодки, Гуль несся по раскручивающейся спирали, пронзая земную глубь, чувствуя себя сильным, птицеподобным, не ведающим преград. Многослойные угольные пласты, базальтовые громады, нефтяные бассейны и расплавленное варево магмы пропускали его с одинаковой легкостью, распахиваясь и смыкаясь створками неведомых дверей. Превращенный в невесомую тень, он летел сквозь землю, и она представала перед ним в своей первозданной сути, выставляя напоказ сокрытые от человека сокровища. И снова Гуль ощущал пространство, не видя и не слыша его. Новое измененное тело знакомило с окружающим совершенно иначе, нежели обыкновенного человека, и это нравилось и волновало. Наверное, он уподобился ребенку, которому преподнесли увлекательную игрушку. Скорость и проносящиеся видения порождали восторг, и Гуль с трудом сдерживал себя, помня, что целью была поверхность Земли. К ней он стремился. К счастью, они САМИ подсказали ему путь, вывели к нужной пещере, и Гуль вошел в нее, так и не поняв, чем же отличается она от тех, прежних, что попадались ему до сих пор. Отличие приоткрылось только теперь. Пещера не являлась одномерным проходом. Он пребывал в двухмерном состоянии! Лишенный третьей решающей координаты, объем съежился и исчез. Равнина, на которую угодил Гуль, простиралась в бесконечность - до звезд, видимых лишь в мощнейшие телескопы. Он в состоянии был задать любой маршрут и, если бы знал кратчайший путь, не стал бы обращаться к давнему правилу спасателей-подводников. В сложившейся ситуации движение по кругу показалось ему наиболее разумным. Гуль не сомневался, что рано или поздно земная толща закончится и он пробьется наверх, под открытое небо.
Свет сверкнул перед глазами разорвавшейся бомбой. Бездонная и ослепительная синь рванулась навстречу. Слишком поздно и неумело Гуль принялся тормозить. Трехмерность обрушилась на него словно беспощадный зверь. Он так и не уловил того мига, когда тело из плоской неуловимой тени превратилось в обычное человеческое. Отчаянно размахивая руками, словно пытаясь уцепиться за несуществующую опору, Гуль падал. В ушах свистело, неприятно холодела грудь. Город под ним, огромный и жаркий, лоснящийся множеством огней, будто раздувался по мере падения. Гуля занесло на огромную высоту и, закрыв глаза, он обреченно думал, что боли не ощутит. Сокрушительный удар обгонит мучения:
Он падал, слыша, как рычат и сигналят внизу автомобили. Скрежетало железо, гомонили люди. Миллионами голосов город нашептывал историю своей нелегкой жизни. Гуль летел к этому шепоту, и губы каменного гиганта близились, спеша сообщить небесному посланнику все последние человеческие новости.
Перед ударом Гуль вновь распахнул глаза. Неожиданно оказалось, что ему суждено упасть на территорию автомобильного кладбища. Не желая пачкать свои тротуары, город в последнюю минуту аккуратно отступил в сторону. Внизу пестрели выпотрошенные корпуса машин, сложенные стопками шины, проржавевший механический хлам: Большего осмыслить не успел. Труба диаметром в мужскую ладонь торчала из груды металла, словно булавка из коллекционной коробки, поджидающая очередную бабочку. Тупым иззубренным концом она вошла ему под ребра, как входит гарпун в неосторожную рыбу, и, соскользнув по ней, лицом, грудью, всем телом. Гуль врезался в искореженное железо.
* * * В полдень он очнулся. С трудом припомнил, что в первый раз ему удалось только освободиться от трубы и доползти до укрытия. Должно быть, прошло немало времени, потому что чувствовал он себя значительно лучше. Голову все еще кружило, в низу живота скребся клешнястый краб, но с этим можно было мириться. Слава Богу, он остался жив!
Тяжело ворочая шеей, Гуль огляделся. Сиденья, облупившаяся краска, таблички с непонятными надписями - он находился в салоне бывшего автобуса. Старый изувеченный каркас успел основательно обветшать. Толстые зеленые мухи с гудением влетали через окна и дыры, с удовольствием садились на ржавчину.
Запрокинув голову, Гуль взглянул на солнце. Как давно он не видел его! Может быть, поэтому и не узнавал. Трудно было понять, в чем дело: Гуль смотрел внимательно, не моргая, но не было ни слез, ни прищура. Солнце казалось бледным, лишенным черт лицом, уныло зависшим над Землей. Оно не слепило, - глаза воспринимали сияние совершенно спокойно:
Послышался рев приближающейся машины. Тяжелая и сияющая, переполненная грохочущим презрением к покалеченным собратьям, она прокатила мимо, не сбавляя скорости. Ей, здоровой, коптящей рокочущими выхлопами, погруженной в ревностное исполнение механического долга, было, конечно, плевать на какой-то затерявшийся средь забытого металлолома автобус.
Перевернувшись на бок. Гуль увидел на полу, прямо под собой, окаменевшую лужицу крови. С изумлением коснулся лужицы пальцем. Бурая застывшая медь. Чуточку прозрачная и потому похожая на янтарь: Вот, значит, как это происходит! Перед внутренним взором промелькнуло перекошенное лицо Пола. Теперь Гуль понимал, о чем говорил тогда на дежурстве американец. Стоит лишь раз умереть - и жить уже не хочется. Потому что много боли. И одолевает ненависть к тому, кто причинил эти страдания, одарил днями мучительной неподвижности.
Он попытался сесть и тотчас ощутил приступ тошноты. В пробуждающемся теле пробуждались и раны. Засаднили порезы на руках и на ногах, остро заныло правое колено. Возможно, была раздроблена коленная чашечка. Вдобавок ко всему он не сомневался, что у него сломаны ребра, - он ведь ударился о борт перевернутого автомобиля!..
Гуля замутило. Невидимый палач с садистской неторопливостью запустил колючие пальцы в желудок, принялся раздирать его на куски. Гуль со стоном опустил пылающий лоб на спинку кресла. Никелированная труба немедленно согнулась. Гуль бессильно ухватился за нее рукой. Неужели и здесь то же самое?.. Повторная вспышка в животе согнула пополам. Мозг бушевал и расплескивался, белые призрачные кораблики ходили по волнам, глотая пробоинами воду, разбиваясь о скалы, один за другим отправляясь ко дну. Не замечая того, что делает. Гуль стиснул пискнувшее под рукой железо и, выдрав кресло из пола, повалил на себя. Силы оставили его, он снова впал в забытье.
Ленивой улиткой солнце переползло чуть ниже. Взлохматив темные шевелюры, к нему со всех сторон двинулись маленькие хищные тучки. Вечерний взбалмошный ветерок загулял по свалке, заглядывая в разбитые окна, раздувая облака кружащейся пыли. Скомканный пакет из-под картофельных хлопьев, прыгая, подкатился к голове и замер. Края его медленно стали обугливаться, легкий дымок заструился над бумажным комком. Вырвавшийся язычок пламени, дрожа от нетерпения, поглотил свою жертву и исчез. Гуль так и не пошевелился.
* * * Очнуться в очередной раз заставили голоса. Некоторое время он лежал неподвижно, затем приподнялся на руках и осторожно выглянул в окно.
Беседовали двое: девушка и парень; им было лет по семнадцать, может, шестнадцать, однако внешне парень выглядел значительно старше своей спутницы - длинноногой, худенькой брюнетки с личиком накрашенной куклы. И все равно она выглядела откровенным подростком, но паренек явно тянул на мужчину - во всяком случае по телосложению. Ни джинсы, ни тесная спортивная майка не скрывали перекатывающихся мышц. Вероятно, от переизбытка энергии он беспрестанно двигался - подергивая плечами, размахивая длинными, как у гориллы, руками, и оттого это раннее обилие мускулов еще более бросалось в глаза. Высокий, сбитый, с нелепо спадающим крашеным чубом, он сразу не понравился. Когда-то Гуль завидовал мускулистым ребятам. Дома одна из стенок была заклеена от пола до потолка фотографиями культуристов. Его всегда привлекала сила, и биографии Поддубного, Дикуля и Власова были для него своеобразной хрестоматией. Но, увы, с тех далеких пор утекло много воды. Кое-что серьезно изменилось - и прежде всего в нем самом.
Он смотрел на беседующих с любопытством вволю хлебнувшего на своем веку старца. Это были первые встреченные им люди.
- Чего ты боишься, детка? Все просто, как дважды два!.. Заходим, поворачиваем в отдел с выпечкой, и, пока ты строишь глазки продавцу, я спокойно занимаюсь прилавком.
- Но, Дин! Ты обещал, что мы не будем увлекаться.
- А кто увлекается? Ты еще не знаешь, детка, что такое увлечься понастоящему.
- Но когда-нибудь нас обязательно заметят. Ты же сам говорил!
- Ну, заладила!.. - Парень звучно зевнул, с удовольствием поворочал плечищами. - Ни черта не заметят. Если, конечно, ты будешь делать все, как надо. Знаю я этих тихонь за кассами, - день-деньской пялятся на женские коленки.
- Я не пойду туда. Дин!
- Пойду, не пойду: Ты мне надоела! - Парень играючи уцепил девицу за шею, пригнул вниз, приговаривая: - Твое дело цыплячье! Поняла? Цы-плячье! Слушайся и выполняй, вот и все, что от тебя требуется.
Взвизгнув, девица попыталась его ударить, но не дотянулась. В согбенной позе ей было слишком неудобно размахивать руками. С хохотом Дин отпустил ее.
- Вот такой ты мне больше нравишься! Люблю, когда с норовом!.. Слушай, может, вернемся на минутку в фургон?
- Скотина! - Она взмахнула сумочкой, но он успел перехватить ее кисть.
- Полегче, Долли, полегче! Я ведь могу и рассердиться.
- Ага, сейчас расплачусь! - Долпи в ярости притопнула сапожком. Это и есть твоя роскошная жизнь? Ночуем на каких-то свалках, еду таскаем из магазинов:
Парень залепил ей пощечину, и в эту секунду с ним что-то произошло. Схватившись за виски, он со стоном опустился на колени. Лицо его судорожно передергивалось.
- Что с тобой. Дин?
Пьяно покачиваясь, парень глухо промычал что-то сквозь зубы, ухватил приятельницу за руку и тяжело поднялся.
- Черт!.. - Ладонями он протер глаза. - Не знаю: Чепуха какая-то! Словно кто ударил кулаком по затылку. А вот здесь и у висков что-то треснуло. - Он недоумевающе встряхнул головой. - Думал, сдохну на месте.
- Может, это давление?
- Какое, к черту, давление? Я же говорю, ударило сюда и по вискам. А теперь прошло. Будто ничего и не было.
- И ты больше не чувствуешь? Парень помотал головой из стороны в сторону, неуверенно потрогал лоб и нахмурился.
- Вроде нет.
В следующую секунду он настороженно обернулся. Может быть, что-то почувствовал, а может, сработала воровская привычка оглядываться. Так или иначе, теперь Дин смотрел прямо в глаза Гуля. Губы его нервно задергались, глаза потемнели.
- Взгляни-ка. Вон на то чучело:
Гуль не отреагировал на возглас. Лицо его, перепачканное кровью, хранило невозмутимость, однако в душе Гуль был смущен. Он догадывался, что заставило парня скрючиться пополам. Это произошло в тот самый момент, когда Гуль возненавидел его. Этот мускулистый акселерат как раз ударил свою подружку, и тотчас после пощечины Гуль мысленно обрушился на него. Это походило на вспышку гнева, и, как это часто бывает, воображение услужливо нарисовало картину возмездия. Вспомнились сны, виденные еще совсем недавно, вспомнился экран Мудрецов, позволяющий прочувствовать видимое всем телом. Даже показалось на мгновение, что ощутил под пальцами череп парня хрупкий, беззащитный, с одной-единственной несчастливой макушкой. Гучь мог бы раздавить его легким нажатием, как яйцо, но удержался. В самый последний момент, ужаснувшись, он выпустил забияку, подобрав свои клокочущие силы, как подбирают когти успокоившиеся звери. Ненависть испарилась, уступив место страху. Он ясно понял, что действительно МОГ все это совершить. Колени у Гуля дрогнули. Вот и случилось то, о чем он мечтал, возвращение в старый, привычный мир. Но значило ли это, что он снова стал человеком?..
- Не надо. Дин! Пойдем отсюда! - Долли тянула приятеля за руку.
- Подожди! Чего он так на меня вытаращился?
- Пусть смотрит. Какая тебе разница?
- Но он же все слышал!
- Пойдем отсюда, Дин! Ну, пойдем же!
- Дура! Чего ты переполошилась? Или тебя напугал этот бродяжка?
- У него лицо, как у покойника.
- Точно, но с одной поправкой. Оно станет таким после того, как я с ним потолкую.
- Дин, не подходи к нему! - взвизгнула девушка. Гуль с тревогой взглянул на нее. Несомненно, Долли каким-то образом ощущала его чужеродность. Она не просто паниковала, она была страшно напугана. Учитель интуитивизма Бергсон, любимец Пилберга, безусловно, порадовался бы за Долли. Она не понимала причин своего страха, но чувствовала, что именно Гуль эта самая причина и есть. И потому по мере сил Долли пыталась спастись и спасти своего неумного приятеля.
- Ты давно напрашивался, подонок! В следующий раз трепка будет основательнее, уж я позабочусь.
Гуль взглянул с холодным бешенством. Сван поднял кулак и наклонился.
- Ты что-то хочешь сказать, сынок? Наверное, ты еще просто не привык к подобному обращению, верно?
В глазах у Гуля снова сверкнуло, и он не сразу сообразил, что Сван ударил его. В голове звенело, из далекой мглы с шелестом набегали пенистые багровые волны.
- Так-то лучше:
Туман рассеялся, и Гуль опять увидел перед собой Свана.
- Убирайся! - прошипел он. Мускулы заныли от усилий, веревки глубоко врезались в кожу. Связывали его со знанием дела. Лицо Свана исказилось.
- Со мной так не разговаривают! - Он шагнул к дверям, обернулся: Мы обязательно продолжим этот разговор.
Дверь захлопнулась. Гуль плюнул ему вслед и прорычал ругательство. Сван за дверьми весело расхохотался.
* * * Борьба с веревками довольно скоро утомила его. Затекших рук он больше не чувствовал, все внимание поглотил оживший в голове экран. Вот уже полчаса утомительным курсивом ползли по нему строки вагончики слов, стыкующиеся в составы, конца которым не было видно.
Гуль заскрипел зубами. Они обложили его со всех сторон - снаружи и изнутри! И это было нечестно по отношению к нему. Все, что ему оставалось, это только кататься по земляному полу сарайчика и беззвучно изрыгать проклятие за проклятием.
Наивный дурачок!.. Вздумал поиграть в принципиальность! Это надо же - взять и по доброй воле выложить Пилбергу все козыри! Зуул - тот сыграл хитрее. Заранее просчитал действия колонистов и в нужный момент попросту испарился, прихватив с собой Володьку - свою первую маленькую победу в стане колонистов. А что? Может, там у них тоже свои боевые счета? Вроде насечек на прикладе карабина?..
Гуль молча позавидовал Зуулу. Мудрецу-то провернуть такое действительно было не сложно. Как не предвидеть события, когда все мысли людские у него перед глазами! Теперь капитан, конечно, уже у них. Сидит, наверное, в позе лотоса и приращивает к своему третьему измерению четвертое. ..
Шорох, раздавшийся над головой, заставил экран поблекнуть. Что-то упало на землю, вскользь задев плечо. Гуль настороженно пошевелился, сапогом он придвинул упавший предмет и увидел тусклое широкое лезвие. И сразу подумал о Милите. Кто еще из поселенцев решится на подобное? Разве что Пол, да и то навряд ли.
- Милита?
Он обратил лицо к неплотно пригнанным доскам. Где-то в этой стене нашлось отверстие, через которое она просунула нож. Улыбнулся. Теперь он ясно слышал дыхание девушки. Она все-таки не убоялась Пилберга и пришла к нему. Это говорило о многом: Поерзав на шершавом полу. Гуль нащупал пальцами ребристую рукоять.
- Это ведь ты, я знаю! - Он старался говорить шепотом. - Ты все-таки решилась, Милита? Правда? Мы сегодня же уйдем отсюда. Я тебе обещаю. Зуул объяснил, как это делается. Проще пареной репы: Милита, погоди!..
Она уходила.
Гуль привстал на колени, напрягая слух. Может, кто-то ее вспугнул? Или этот "кто-то" - он сам? Какого черта он начал говорить про Зуула? Знает же, что они все тут смотрят на Мудрецов как на прокаженных. Вот она и сбежала. Нож-то она бросила, но большее в ее планы, как видно, не входило:
Поморщившись, Гуль снова сел. Что ж, чему быть, того не миновать. Как говаривал тот же профессор: слишком много хотеть - значит ничего не сделать. И, стало быть, надо выбираться отсюда в одиночку. Хотят оставаться - пусть! Бог им в помощь, а он пойдет своей дорогой.
Стараясь больше не думать о Милите, Гуль сосредоточился на стальном лезвии ножа. Распухшие пальцы едва слушались Ему удавалось сделать два-три неуверенных перепила, и нож снова вываливался из рук. Разрезая веревки, он попадал временами по собственным напряженным ладоням. Нож стал скользким от крови, но на боль Гуль не обращал внимания.
Ему осталось совсем немного, когда снаружи ударила раскатистая очередь. Послышался вскрик Трапа. Извиваясь ужом. Гуль подполз к двери и припал глазом к щели.
Случилось то, чего вряд ли ожидали. Воскресшие двойники атаковали лагерь со всех сторон. Первое, во что уткнулись глаза Гуля, было тело распростершегося на земле Трапа. Вся спина у него была залита кровью. Гуль поспешно отвел взор. Как и в далеком детстве, его мутило от одного вида кровоточащих ран. Собственная кровь была делом обычным, чужая вызывала обморочное головокружение.
Стреляя из револьвера, по улочке промчался Пол - свой, настоящий. Навстречу ему выглянуло из-за камней перекошенное лицо Свана. Сделав знак бегущему, он выпростал ствол своей длиннющей винтовки. Что-то он выцеливал справа от того места, где находился сейчас Гуль. Перемахнув через крутолобый валун, Монти залег неподалеку от приятеля. Они часто загремели выстрелами, и по их поведению Гуль догадался, что двойников в лагере немало. Поселенцев застали врасплох: никто не ожидал, что выздоровление двойников завершится столь быстро. Гуль подумал, что, верно, и здесь не обошлось без Мудрецов.
Шальная очередь прошлась по крыше, осыпав мелкими щепками. По звуку и дырам Гуль сделал вывод, что огонь вели со скал из крупнокалиберного пулемета. К этой акции двойники неплохо подготовились. К пулемету присоединилось щелканье карабинов, и Гуль увидел, как, дернувшись, осел за камнями Сван. Пол бросился было бежать, но град пуль ударил ему в спину, сбил с ног, прокатив по земле тряпичной куклой. Знаменуя конец сражения, выстрелы смолкли. Ошарашенный, Гуль осторожно пошевелился. И услышал чужие голоса, лязганье металла. Победители бродили по улочкам лагеря, обирая покойников, сваливая оружие на тележку. Он насторожился. Кто-то загородил его щель.
- Вот ты и попался, приятель! Больше, надеюсь, шалить не будешь:
Человек, спина которого только что заслоняла дверь, развернулся, и Гуль с содроганием получил возможность сравнить Трапа мертвого и Трапа живого. С ласковой улыбкой "живой" перевернул более неудачливого собрата на спину, выдернув из неподвижных пальцев револьвер, хозяйски сунул за пояс. Затаив дыхание. Гуль медленно стал отползать в угол. Спрятавшись под низенький стол, съежился и уткнулся лицом в колени. А секундой позже двойник Трапа пинком отбросил в сторону подпорку и распахнул дверь.
- Пусто: Эй, Чен! Как там у тебя?
- Никого, одни девочки.
- Может, заберем их с собой?
- Тебе мало наших?
Дверь захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги. Кольнула неприятная мысль: возможно, где-то в горах в той же гимнастерке и с тем же "Калашниковым" разгуливает его собственный двойник. И, может быть, тоже мечтает однажды спуститься вниз и увидеть в прицеле столь знакомую и родную внешность.
Выбравшись из-за стола. Гуль некоторое время прислушивался. Возможность попасться в лапы к двойникам отнюдь не радовала. Не доверяя тишине, он заставлял себя ждать и прислушиваться. Но кругом было тихо. По-видимому победители успели удалиться - возбужденные и довольные.
Гуль увидел их красные, сияющие лица. Жизненная осмысленность, полнота пульса: Ведь об этом толковал Пилберг. И, пожалуй; был не так уж далек от истины. Гиподинамия настигает благополучных ленивцев, воюющие никогда не страдают апатией.
В очередной раз обхватив опухшими пальцами рукоять ножа. Гуль несколькими движениями покончил с веревкой и принялся растирать кисти. Он не спешил. Ошибка, допущенная в разговоре с Пилбергом, многому научила. Лишние минуты он сознательно жертвовал в угоду безопасности. Если двойники еще прятались где-то среди построек, он давал себе шанс обнаружить их. И только тогда, когда руки оживут окончательно, он покинет этот сарайчик, чтобы встретить опасность лицом к лицу.
Сейчас он мечтал лишь о том, чтобы никто не заступил ему путь, не попытался удержать. Он не хотел когда-то потом, позже, вспоминать о совершенном преступлении, об убийстве, - двойников ли, Мудрецов или недавних сотоварищей.
Володя осознал это в том каньоне. Гуль только теперь.
* * * Блуждая между домами. Гуль поочередно натыкался на тела колонистов. Все они были пугающе похожи: раны, загустевшая кровь, замершее выражение лиц: Легче других, пожалуй, отделался Ригги. Он был "убит" всего одной пулей. В грудь. И он был пока единственным, кто начинал подавать первые признаки жизни. Гуль остановился рядом, наблюдая процесс оживления. Подобное он видел впервые. Сначала донесся протяжный хрип, словно Ригги силился втянуть в себя воздух, и этот первый вдох был, вероятно, самым мучительным. Грудь дрожала от напряжения, порождая волну судорог. Руки и ноги каптенармуса бессознательно подергивались. Однако после завершения вдоха дело ускорилось. Постепенно перестала течь кровь из раны, дыхание, окрепнув, становилось все более ритмичным и чистым. Гуль решил не трогать Ригги, и двинулся дальше.
Женщин он обнаружил запертыми в "мэрии". Двойники до того напугали их, что до самой последней минуты они сидели без единого звука. Но стоило Гулю отворить двери, как на него хлынул поток слов. Тут было все: и радость, и проклятия. Кто-то в глубине комнаты плакал. Оглушенный обилием звуков, Гуль не сразу заметил приблизившуюся к нему Милиту
- Ты все-таки выбрался? Он кивнул.
- Спасибо за нож. Без него мне пришлось бы туго.
Кто-то кашлянул за спиной.
- Да: Бедолаге Трапу досталось:
Гуль обернулся. С пистолетом в руке перед ним стоял профессор. Разумеется!.. Хитрец умудрился улизнуть из-под носа двойников. Они ведь наверняка его особенно долго искали:
- Видишь, как все получилось. - Пилберг скорбно вздохнул. Он неплохо владел собой, но разыгрывать скорбь было ему не особенно неприятно.
- Но ведь они выживут?
- Само собой. Правда, у некоторых это, вероятно, затянется. В Трапе, например, не меньше дюжины пуль. Так что он оклемается только через недельку. Ригги - тот уже задышал, и Хадсон вот-вот откроет глаза. Но самое скверное, сынок, это то, что мы лишились оружия. Всего, напрочь.
Гуль промолчал. Он уже догадывался, что последует за этим проникновенным "сынок".
Пилберг по-прежнему сокрушенно покачивал головой и, вторя женщинам, что-то бормотал себе под нос. С пистолетом в руке, в скрученных тесемками подтяжках и вылезшей из штанов рубахе он выглядел более чем нелепо. Диктатор, в распоряжении которого остались одни женщины.
- Ты ведь не уйдешь от нас теперь, правда? Гуль вспомнил о прошлой своей оплошности. Говорить Пилбергу правду не следовало. Перед ним стоял волк, зубастый, претендующий на роль вождя. И все же Гуль не сумел солгать.
- Мне придется уйти, Пилберг. И лучше бы вам не удерживать меня.
- Нет! - Профессор приподнял пистолет. - Забудь.
Гуль нахмурился:
- Вы только проиграете, если нажмете курок.
- Это почему же? - Улыбка у Пилберга получилась вымученной.
- Потому что я не Трап и не Ферги. Я не умею ссориться на один день.
Пилберг фыркнул, и Гуль вдруг понял, что он не выстрелит.
- Милита? - Он посмотрел на девушку. - Ты со мной?
Рука с пистолетом снова вздернулась.
- Твоя судьба - это твое право, сынок? И ты уйдешь отсюда один!
- Милита, - повторил Гуль, - ты идешь? Девушка замотала головой. На глазах у нее выступили слезы.
- Неужели ты так сильно боишься его?
- Дело совсем не в этом. Гуль:
- Не неволь ее. Ты сам не знаешь, о чем просишь. А если будешь настаивать, мне придется ее пристрелить. - Губы Пилберга дрогнули. Ты ведь не понесешь на себе труп?
Гуль стиснул рукоять ножа. Если бы Милита что-нибудь сказала!.. Но она молча плакала.
- Ладно, я ухожу:
Он окинул взглядом собравшихся перед "мэрией" людей и зашагал по улочке.
- Запомни хорошенько дорогу, сынок! Тебе это пригодится, когда будешь возвращаться!
Черта с два!.. Гуль даже не оглянулся. Уж что-что, а дорогу назад он обязательно постарается забыть.
* * * Воздух трепетал сполохами, невидимые руки выбрасывали пригоршни разлетающихся светлячков. Загадочный мир прощался с ним по-своему. Продолжая ворочаться в глубинах земли, огромная рептилия не подозревала о том, что один из поселенцев колонии, ставший ее частичкой, внезапно взбунтовался. Наверное, это выглядело так, как если бы почка или желчный пузырь вполне самостоятельно двинулись бы из тела вон. Впрочем, каракатицу это ничуть не волновало. Могла ли она вообще волноваться?..
Вскарабкавшись по крутому склону, Гуль отмахнулся от докучливых мыслей. Маленькая колония осталась позади, еще несколько шагов - и удивленным вздохом открылся навстречу проход Зуула. На мгновение Гуль задержался. Захотелось подумать напоследок о чем-нибудь основательном, подытожить пройденное. В голове тяжело и напряженно заворочалось. Динамо-машина с поврежденной проводкой: Ни вспышки, ни искорки: Потоптавшись на месте, Гуль двинулся к заветной пещере, и вот:
Часть 2. МИСТЕР МОНСТР. Туша каракатицы осталась далеко позади. Вырвавшись из нее подобно торпеде из чрева подводной лодки, Гуль несся по раскручивающейся спирали, пронзая земную глубь, чувствуя себя сильным, птицеподобным, не ведающим преград. Многослойные угольные пласты, базальтовые громады, нефтяные бассейны и расплавленное варево магмы пропускали его с одинаковой легкостью, распахиваясь и смыкаясь створками неведомых дверей. Превращенный в невесомую тень, он летел сквозь землю, и она представала перед ним в своей первозданной сути, выставляя напоказ сокрытые от человека сокровища. И снова Гуль ощущал пространство, не видя и не слыша его. Новое измененное тело знакомило с окружающим совершенно иначе, нежели обыкновенного человека, и это нравилось и волновало. Наверное, он уподобился ребенку, которому преподнесли увлекательную игрушку. Скорость и проносящиеся видения порождали восторг, и Гуль с трудом сдерживал себя, помня, что целью была поверхность Земли. К ней он стремился. К счастью, они САМИ подсказали ему путь, вывели к нужной пещере, и Гуль вошел в нее, так и не поняв, чем же отличается она от тех, прежних, что попадались ему до сих пор. Отличие приоткрылось только теперь. Пещера не являлась одномерным проходом. Он пребывал в двухмерном состоянии! Лишенный третьей решающей координаты, объем съежился и исчез. Равнина, на которую угодил Гуль, простиралась в бесконечность - до звезд, видимых лишь в мощнейшие телескопы. Он в состоянии был задать любой маршрут и, если бы знал кратчайший путь, не стал бы обращаться к давнему правилу спасателей-подводников. В сложившейся ситуации движение по кругу показалось ему наиболее разумным. Гуль не сомневался, что рано или поздно земная толща закончится и он пробьется наверх, под открытое небо.
Свет сверкнул перед глазами разорвавшейся бомбой. Бездонная и ослепительная синь рванулась навстречу. Слишком поздно и неумело Гуль принялся тормозить. Трехмерность обрушилась на него словно беспощадный зверь. Он так и не уловил того мига, когда тело из плоской неуловимой тени превратилось в обычное человеческое. Отчаянно размахивая руками, словно пытаясь уцепиться за несуществующую опору, Гуль падал. В ушах свистело, неприятно холодела грудь. Город под ним, огромный и жаркий, лоснящийся множеством огней, будто раздувался по мере падения. Гуля занесло на огромную высоту и, закрыв глаза, он обреченно думал, что боли не ощутит. Сокрушительный удар обгонит мучения:
Он падал, слыша, как рычат и сигналят внизу автомобили. Скрежетало железо, гомонили люди. Миллионами голосов город нашептывал историю своей нелегкой жизни. Гуль летел к этому шепоту, и губы каменного гиганта близились, спеша сообщить небесному посланнику все последние человеческие новости.
Перед ударом Гуль вновь распахнул глаза. Неожиданно оказалось, что ему суждено упасть на территорию автомобильного кладбища. Не желая пачкать свои тротуары, город в последнюю минуту аккуратно отступил в сторону. Внизу пестрели выпотрошенные корпуса машин, сложенные стопками шины, проржавевший механический хлам: Большего осмыслить не успел. Труба диаметром в мужскую ладонь торчала из груды металла, словно булавка из коллекционной коробки, поджидающая очередную бабочку. Тупым иззубренным концом она вошла ему под ребра, как входит гарпун в неосторожную рыбу, и, соскользнув по ней, лицом, грудью, всем телом. Гуль врезался в искореженное железо.
* * * В полдень он очнулся. С трудом припомнил, что в первый раз ему удалось только освободиться от трубы и доползти до укрытия. Должно быть, прошло немало времени, потому что чувствовал он себя значительно лучше. Голову все еще кружило, в низу живота скребся клешнястый краб, но с этим можно было мириться. Слава Богу, он остался жив!
Тяжело ворочая шеей, Гуль огляделся. Сиденья, облупившаяся краска, таблички с непонятными надписями - он находился в салоне бывшего автобуса. Старый изувеченный каркас успел основательно обветшать. Толстые зеленые мухи с гудением влетали через окна и дыры, с удовольствием садились на ржавчину.
Запрокинув голову, Гуль взглянул на солнце. Как давно он не видел его! Может быть, поэтому и не узнавал. Трудно было понять, в чем дело: Гуль смотрел внимательно, не моргая, но не было ни слез, ни прищура. Солнце казалось бледным, лишенным черт лицом, уныло зависшим над Землей. Оно не слепило, - глаза воспринимали сияние совершенно спокойно:
Послышался рев приближающейся машины. Тяжелая и сияющая, переполненная грохочущим презрением к покалеченным собратьям, она прокатила мимо, не сбавляя скорости. Ей, здоровой, коптящей рокочущими выхлопами, погруженной в ревностное исполнение механического долга, было, конечно, плевать на какой-то затерявшийся средь забытого металлолома автобус.
Перевернувшись на бок. Гуль увидел на полу, прямо под собой, окаменевшую лужицу крови. С изумлением коснулся лужицы пальцем. Бурая застывшая медь. Чуточку прозрачная и потому похожая на янтарь: Вот, значит, как это происходит! Перед внутренним взором промелькнуло перекошенное лицо Пола. Теперь Гуль понимал, о чем говорил тогда на дежурстве американец. Стоит лишь раз умереть - и жить уже не хочется. Потому что много боли. И одолевает ненависть к тому, кто причинил эти страдания, одарил днями мучительной неподвижности.
Он попытался сесть и тотчас ощутил приступ тошноты. В пробуждающемся теле пробуждались и раны. Засаднили порезы на руках и на ногах, остро заныло правое колено. Возможно, была раздроблена коленная чашечка. Вдобавок ко всему он не сомневался, что у него сломаны ребра, - он ведь ударился о борт перевернутого автомобиля!..
Гуля замутило. Невидимый палач с садистской неторопливостью запустил колючие пальцы в желудок, принялся раздирать его на куски. Гуль со стоном опустил пылающий лоб на спинку кресла. Никелированная труба немедленно согнулась. Гуль бессильно ухватился за нее рукой. Неужели и здесь то же самое?.. Повторная вспышка в животе согнула пополам. Мозг бушевал и расплескивался, белые призрачные кораблики ходили по волнам, глотая пробоинами воду, разбиваясь о скалы, один за другим отправляясь ко дну. Не замечая того, что делает. Гуль стиснул пискнувшее под рукой железо и, выдрав кресло из пола, повалил на себя. Силы оставили его, он снова впал в забытье.
Ленивой улиткой солнце переползло чуть ниже. Взлохматив темные шевелюры, к нему со всех сторон двинулись маленькие хищные тучки. Вечерний взбалмошный ветерок загулял по свалке, заглядывая в разбитые окна, раздувая облака кружащейся пыли. Скомканный пакет из-под картофельных хлопьев, прыгая, подкатился к голове и замер. Края его медленно стали обугливаться, легкий дымок заструился над бумажным комком. Вырвавшийся язычок пламени, дрожа от нетерпения, поглотил свою жертву и исчез. Гуль так и не пошевелился.
* * * Очнуться в очередной раз заставили голоса. Некоторое время он лежал неподвижно, затем приподнялся на руках и осторожно выглянул в окно.
Беседовали двое: девушка и парень; им было лет по семнадцать, может, шестнадцать, однако внешне парень выглядел значительно старше своей спутницы - длинноногой, худенькой брюнетки с личиком накрашенной куклы. И все равно она выглядела откровенным подростком, но паренек явно тянул на мужчину - во всяком случае по телосложению. Ни джинсы, ни тесная спортивная майка не скрывали перекатывающихся мышц. Вероятно, от переизбытка энергии он беспрестанно двигался - подергивая плечами, размахивая длинными, как у гориллы, руками, и оттого это раннее обилие мускулов еще более бросалось в глаза. Высокий, сбитый, с нелепо спадающим крашеным чубом, он сразу не понравился. Когда-то Гуль завидовал мускулистым ребятам. Дома одна из стенок была заклеена от пола до потолка фотографиями культуристов. Его всегда привлекала сила, и биографии Поддубного, Дикуля и Власова были для него своеобразной хрестоматией. Но, увы, с тех далеких пор утекло много воды. Кое-что серьезно изменилось - и прежде всего в нем самом.
Он смотрел на беседующих с любопытством вволю хлебнувшего на своем веку старца. Это были первые встреченные им люди.
- Чего ты боишься, детка? Все просто, как дважды два!.. Заходим, поворачиваем в отдел с выпечкой, и, пока ты строишь глазки продавцу, я спокойно занимаюсь прилавком.
- Но, Дин! Ты обещал, что мы не будем увлекаться.
- А кто увлекается? Ты еще не знаешь, детка, что такое увлечься понастоящему.
- Но когда-нибудь нас обязательно заметят. Ты же сам говорил!
- Ну, заладила!.. - Парень звучно зевнул, с удовольствием поворочал плечищами. - Ни черта не заметят. Если, конечно, ты будешь делать все, как надо. Знаю я этих тихонь за кассами, - день-деньской пялятся на женские коленки.
- Я не пойду туда. Дин!
- Пойду, не пойду: Ты мне надоела! - Парень играючи уцепил девицу за шею, пригнул вниз, приговаривая: - Твое дело цыплячье! Поняла? Цы-плячье! Слушайся и выполняй, вот и все, что от тебя требуется.
Взвизгнув, девица попыталась его ударить, но не дотянулась. В согбенной позе ей было слишком неудобно размахивать руками. С хохотом Дин отпустил ее.
- Вот такой ты мне больше нравишься! Люблю, когда с норовом!.. Слушай, может, вернемся на минутку в фургон?
- Скотина! - Она взмахнула сумочкой, но он успел перехватить ее кисть.
- Полегче, Долли, полегче! Я ведь могу и рассердиться.
- Ага, сейчас расплачусь! - Долпи в ярости притопнула сапожком. Это и есть твоя роскошная жизнь? Ночуем на каких-то свалках, еду таскаем из магазинов:
Парень залепил ей пощечину, и в эту секунду с ним что-то произошло. Схватившись за виски, он со стоном опустился на колени. Лицо его судорожно передергивалось.
- Что с тобой. Дин?
Пьяно покачиваясь, парень глухо промычал что-то сквозь зубы, ухватил приятельницу за руку и тяжело поднялся.
- Черт!.. - Ладонями он протер глаза. - Не знаю: Чепуха какая-то! Словно кто ударил кулаком по затылку. А вот здесь и у висков что-то треснуло. - Он недоумевающе встряхнул головой. - Думал, сдохну на месте.
- Может, это давление?
- Какое, к черту, давление? Я же говорю, ударило сюда и по вискам. А теперь прошло. Будто ничего и не было.
- И ты больше не чувствуешь? Парень помотал головой из стороны в сторону, неуверенно потрогал лоб и нахмурился.
- Вроде нет.
В следующую секунду он настороженно обернулся. Может быть, что-то почувствовал, а может, сработала воровская привычка оглядываться. Так или иначе, теперь Дин смотрел прямо в глаза Гуля. Губы его нервно задергались, глаза потемнели.
- Взгляни-ка. Вон на то чучело:
Гуль не отреагировал на возглас. Лицо его, перепачканное кровью, хранило невозмутимость, однако в душе Гуль был смущен. Он догадывался, что заставило парня скрючиться пополам. Это произошло в тот самый момент, когда Гуль возненавидел его. Этот мускулистый акселерат как раз ударил свою подружку, и тотчас после пощечины Гуль мысленно обрушился на него. Это походило на вспышку гнева, и, как это часто бывает, воображение услужливо нарисовало картину возмездия. Вспомнились сны, виденные еще совсем недавно, вспомнился экран Мудрецов, позволяющий прочувствовать видимое всем телом. Даже показалось на мгновение, что ощутил под пальцами череп парня хрупкий, беззащитный, с одной-единственной несчастливой макушкой. Гучь мог бы раздавить его легким нажатием, как яйцо, но удержался. В самый последний момент, ужаснувшись, он выпустил забияку, подобрав свои клокочущие силы, как подбирают когти успокоившиеся звери. Ненависть испарилась, уступив место страху. Он ясно понял, что действительно МОГ все это совершить. Колени у Гуля дрогнули. Вот и случилось то, о чем он мечтал, возвращение в старый, привычный мир. Но значило ли это, что он снова стал человеком?..
- Не надо. Дин! Пойдем отсюда! - Долли тянула приятеля за руку.
- Подожди! Чего он так на меня вытаращился?
- Пусть смотрит. Какая тебе разница?
- Но он же все слышал!
- Пойдем отсюда, Дин! Ну, пойдем же!
- Дура! Чего ты переполошилась? Или тебя напугал этот бродяжка?
- У него лицо, как у покойника.
- Точно, но с одной поправкой. Оно станет таким после того, как я с ним потолкую.
- Дин, не подходи к нему! - взвизгнула девушка. Гуль с тревогой взглянул на нее. Несомненно, Долли каким-то образом ощущала его чужеродность. Она не просто паниковала, она была страшно напугана. Учитель интуитивизма Бергсон, любимец Пилберга, безусловно, порадовался бы за Долли. Она не понимала причин своего страха, но чувствовала, что именно Гуль эта самая причина и есть. И потому по мере сил Долли пыталась спастись и спасти своего неумного приятеля.