Щупов Андрей. Мы из спецназа. Дикие

   К Василисе, старухе, промышляющей гаданьем, ворожбой и снятием порчи, полковник заходить не любил. Знал, что каждый его приход связан с очевидным риском. Старая стерва не любила их службу и до сих пор не могла простить ему увезенной в лес сестры. Внешне она ничем не выдавала своих чувств, но полковник знал, что в любой момент старуха готова нанести удар. Самое паскудное заключалось в том, что воспрепятствовать ей он ничем не мог. Их симбиоз держался на шаткой договоренности, которую естественнее было бы именовать шантажом. Он не трогал Василису, поскольку нуждался в ее услугах, она же помогала ему, опасаясь за жизнь увезенной сестры. Но Василиса - особый разговор и особая тема. Куда больше полковника волновала сейчас Татьяна.
   Продолжая изгибаться всем телом, девушка легко и быстро стянула с себя трусики, крутанувшись вокруг оси, переместилась ближе к хозяину. Вторя мелодии, движения ее ускорились. Выдав серию па и победно качнув грудками, она почти встала перед ним на мостик. При этом колени Танечки зазывно раздвинулись и тут же сомкнулись, стиснув его ноги. И столько страсти, столько жадного соблазна выразилось в этом телодвижении, что полковник не выдержал. Подавшись вперед, он обхватил ягодицы танцовщицы руками, стиснул их пальцами. Она не была Василисой, но танец ее отдавал явственным колдовством. Во всяком случае, если люди шли за ней, значит, она умела их околдовывать!
   Лицом зарывшись в ухоженную бархотку, полковник на секунду зажмурился. Такого с ним, действительно, еще не случалось. Большинство женщин, которых он знал, вызывали в нем если не брезгливость, то некое чувство отстраненности. Они соглашались лечь с ним в постель, но их не хотелось ни целовать, ни ласкать. В большинстве случаев весь процесс соития укладывался в считанные минуты. Здесь же происходило нечто иное, и, нарочно сдерживая себя, он продолжал мять и гладить ее тело, разгоняя дыхание девушки, выжимая из нее сладостные стоны. Тело Танечки безостановочно вздрагивало, и по ускорившимся движениям он сообразил, что девушка готова принять его. Подхватив ее с пола, он в один миг добрался губами до ее рта. Кажется, она укусила его, но этого он даже не заметил. Ждать далее он просто не мог и потому, спустив свободной рукой штаны, нанес набухшей плотью первый пробный удар. Выискивать точное направление даже не пришлось, - подобно цветку она вся была распахнута, готовясь впустить его по первому зову. И он не вошел в нее, - он утонул в ней, провалившись в глубину, какую трудно было подозревать в столь миниатюрной фигурке. А далее наступил период беспамятства. Он не терял сознания, но исступление, охватившее тело, вытеснило из головы все мало-мальски связные мысли. Танечка что-то нашептывала ему на ухо, аккуратными движениями поворачивала и направляла его. Самое удивительное, что полковник безропотно ей подчинялся. И когда наконец энергия толчками стала покидать его, он почти задохнулся. Жар сменился внезапным холодом, и, прижавшись к девушке, он погрузился в сиюминутный сон. Это тоже происходило с ним впервые, и полковник даже не заметил, как, чуть погодя, Татьяна осторожно выскользнула из-под него, собрав с пола разбросанную одежду, выпорхнула из гостиной.
   Лишь спустя несколько минут, он вновь пришел в себя, а, открыв глаза, не сразу сообразил, где он и что с ним. Из ванной до него долетел шум воды и голос что-то напевающей Татьяны. Полковник с кряхтением перевернулся на спину, подрагивающей рукой растер лицо. Наваждение потихоньку спадало, и, поднявшись, он кое-как оправил на себе рубаху, снова натянул штаны. Некоторое время стоял, прислушиваясь к льющейся воде, потом приблизился к столу и, открыв потайное отделение, достал свой любимый «Парабеллум». Привычными движениями навинтил глушитель, неровным шагом двинулся в ванную…
   Разумеется, она и не думала запираться. Стояла себе в ванной, энергично намыливая голову. Пена стекала у нее между грудок, хлопьями скапливалась в районе пупка и паха. Смотреть на нее было одно удовольствие, но полковник вновь испугался того, что может не выдержать. Прав был древний философ, говоря, что женщины хороши лишь в гробу и в темноте. В противном случае они становятся опасными.
   - Ну что, господин Доктор, нравлюсь? Или требуется еще лечение? - она, конечно же, слышала, как он вошел, но пистолета в его руке не видела. Лицо ее лоснилось от воды - и оттого казалось еще более миловидным. Сухо сглотнув, полковник попросил:
   - Повернись, пожалуйста, спиной.
   Она не стала спорить, послушно развернулась. Шагнув вперед, он опустился на колени. Сначала поцеловал ее в бедро, потом в ягодицу, а далее скользнул губами по скользкой коже, поднявшись к левой лопатке - к тому самому месту, в которое секундой позже должна была войти пуля…
   Такое тело не должно было умирать так рано, но в этом был виноват уже сам полковник. Он совершил ошибку и подпустил Татьяну слишком близко к себе. Между тем, его профессия не предполагала ни любви, ни дружбы. Тот, кто любит, рано или поздно рискует разучиться убивать - стало быть, рискует в свою очередь угодить в список потенциальных покойников. Следовательно, надо было решаться и рвать. Пока не поздно, пока сладкие семена не пустили корней и не дали всходов…
   Все произошло быстро, и, конечно же, она не успела ничего понять. Только хихикнула, когда металл глушителя скользнул по коже, поднимаясь от копчика к сердцу. Он нажал на спуск всего раз и вовремя успел поддержать падающее тело. Вода продолжала бурлить, и порции крови окрашивали мыльную пену, безвозвратно уносясь в водосток. Несколько минут полковник смотрел на мертвую Танечку и молчал. Она и теперь продолжала улыбаться - наверное, ликовала дурочка, празднуя одержанную над ним победу. Но в том и крылся подвох, что победа оказалась Пирровой. Своей оглушающей близостью с ним, юная глупышка выиграла лишь один-единственный приз, а именно мгновенную смерть. Большего, к сожалению, полковник ей дать не мог…
   Свинтив глушитель, он сунул пистолет в карман. Чуть погодя достал мобильник и набрал номер Тренера.
   - Привет, это снова я. Ты уже свободен?
   - Да вроде пока не посадили, а что? Какие-то проблемы с банкиром?
   - Да нет, с ним как раз полный порядок, Василиса с заданием справилась, мои люди сообщили, что коды уже у них.
   - А что с главным сейфом?
   - Тут все сложнее. Чтобы открыть этот сундук, нужны либо ключи сразу трех директоров либо…
   - Наша ломовая технология. Я тебя понял, не продолжай… Как Василиса вела себя? Не брыкалась?
   - Ребята сообщают, что нет. Похоже, с этим боровом ей даже интересно было работать. Мужичонка оказался не самым гипнабельным, трепыхался до последнего. - полковник пожевал губами. Говорить про банкира отчаянно не хотелось. - Послушай… Может нам стоит подумать над дополнительной атрибутикой?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Скажем, символику какую-нибудь сообразить. Сам знаешь, молодежь любит такие вещи. Не свастику, так другую какую хрень. Или татуировку ввести, как у блатных.
   - Ты что, на Кучера насмотрелся?
   - Скорее, на его мальчиков…
   - Послушай, ты ведь мне не для этого позвонил, верно? Выкладывай, что стряслось?
   - Да, в общем, ничего особенного, - взор полковника вновь упал на лежащее в ванне тело. - Хотя одна проблемка все-таки возникла.
   - Короче, что от меня требуется?
   - Если можешь, пришли кого-нибудь ко мне забрать тело.
   - Так ты что, все-таки шлепнул банкира?
   - Это не банкир… - полковник нахмурился. - Видишь ли, это моя девушка.
   - Девушка? - Тренера трудно было чем-либо изумить, но тут он изумился. - Мертвая девушка в твоей квартире?
   - Да… Словом, потом как-нибудь расскажу. А сейчас высылай похоронную команду…
 

Глава 2

   Пожалуй, только один Волк почуял приближение Финна. Настороженно приподняв лобастую голову, вопросительно глянул на Лесника. А в следующую секунду зашуршали ветви, и страшноватый альбинос с длинными сухими ногами и жилистыми веснушчатыми руками вынырнул из кустов. При этом он до колик напугал Левшу и заставил Хвана с Бурой схватиться за оружие.
   - Спокуха, свои! - Финн неспешно приблизился к Леснику, с подчеркнутым уважением пожал ему руку. При этом он сознательно проигнорировал прочую компанию. Только Лесника альбинос считал себе ровней и только с ним говорил обычным своим тоном. Люди, удалившиеся от природы, переставали для него быть людьми, а потому он терпел Атамана, побаивался Горбунью, любил побороться на руках с мускулистым Мохом, но по-настоящему уважал только одного Лесника. С ним одним он легко находил общие темы, обожая поговорить о том, сколь низко пал человеческий род, от воды, тишины и деревьев уйдя в дым канцерогенов, грохот динамиков и синтетические жилища. В лесных дебрях Финн чувствовал себя, как рыба в воде, был вынослив, как дикий мустанг, а скорость на своих ходулях развивал такую, что угнаться за ним было трудно даже на коротких отрезках, не говоря о дистанциях в полсотни и более километров. Тот же Сема Кулак, державший со своими парнями проселочную дорогу, не раз пропускал его через свой пост, даже не подозревая, с какой легкостью Финн мог бы вырезать всю его компанию. Ничего удивительного, что именно этот человек выполнял у Лесника функции главного разведчика. Вот и сейчас он без особых хлопот сумел оторваться от чужаков, встретив людей Лесника в березовой лощине. Бегло окинув своими вампирьими глазищами малочисленную группу, он тут же присел на ближайший пень. Свою энергию он ценил на вес золота и преспокойно отдыхал даже в присутствии Атамана.
   - А где Мох? Думал, его тоже с собой возьмете.
   - За бабами оставили присматривать.
   - Одного?
   - Почему же. Там много еще народишку.
   - Ну, да, конечно. Они там настерегут!… Сему-то предупредил?
   - Само собой. Он парней к шлагбауму отправил - проверить лишний раз и вообще…
   - Это правильно. А обувь принесли?
   - Вот, - Лесник продемонстрировал завернутые в полиэтилен туфлю и кроссовку. - Там еще платьице свернутое. По идее, должно хватить.
   - Годится. - Финн взял пакет, не разглядывая, сунул за пазуху. - Тренер-то уехал?
   - А чего ему задерживаться? Собрал послушников в микроавтобус и рванул по северной дороге.
   Финн покачал головой.
   - Не нравится мне это! Ездить стали, словно на курорт. Того и гляди, наведут туристов…
   - Не дрожи, туристов отвадим. Давай лучше думать о твоей сладкой парочке.
   - А что о ней думать, - сами скоро сюда припрутся. Пес у них классный, бежит точно по следу. Вашему, между прочим. - Финн зло сплюнул. - Всегда знал, что все беды от баб. С хрена ли надо было волочь их в лагерь!
   Лесник недовольно поморщился. Камушек явно метнули в его огород.
   - Думаешь, эти лохи за ними идут?
   - За кем же еще! Сам прикинь: позавчера этих дур в лагерь приволокли, а сегодня уже и гости пожаловали. Ясно, что за бабами явились. И кстати, они явно не лохи.
   - Почему ты так решил?
   - Движутся больно уверенно. И языками не треплют.
   - Ты перчика им сыпать не пробовал?
   - Пробовал, не выходит. Пес вышколенный - сразу в сторону уходит. Как прочихается, круги начинает нарезать. След ловит слету. Чтобы такого выключить, надо не перец, а яд сыпать…
   - Что-то не врубаюсь я в ваш базар. - Хван прихлопнул на щеке комара, трубно высморкался. - Их же всего двое, так?
   Финн сдержанно кивнул.
   - Ну, и какие проблемы?
   - Проблемы появятся, если мы не вычислим, кто это. - Рассудительно произнес Лесник. - Сам рассуди: стоило пропасть лахудрам, и сразу организовали поиск с ищейкой. А пропадут эти двое, и что начнется?
   - Откуда же мне знать. - Хван пожал плечами.
   - А должен знать! - Лесник со значением постучал себя по лбу. - Или хотя бы варианты прикидывать. Помнишь, Убогий сдуру по вертолету прогулочному шмальнул?
   - Ну, и что?
   - А ничего! Вертолет навернулся, а мы две недели шелохнуться боялись. В вертолете-то шишки сидели. Хорошо, хоть сгорело там все. Так и не дотумкали, кто их подбил. Но сколько вокруг сыскарей роило - и с неба, и с земли вынюхивали.
   - Так это далеко было. - Подал голос Левша. - Все равно ничего бы не высмотрели.
   - Дурень! Я же к примеру говорю! Или ты решил, что нас здесь трудно обнаружить?… Вот ты, Финн, скажи: трудно или нет?
   Сверкнув своими жутковатыми глазами, альбинос пренебрежительно фыркнул:
   - Проще пареной репы. Было бы, как говорится, желание.
   - В том-то вся и штука! - Лесник сердито покосился на Хвана. - Нас с вами не ищут, потому и живем здесь припеваючи, а начнется какой хипеш, и возьмут за цугундер в пару-тройку дней.
   - Ну, за пару дней далеко можно уйти.
   - Ой, ли! - Лесник усмешливо прищурился. - Ну, и что тебе это даст? Как пороются в земельке, да как найдут первые косточки, - гон устроят почище, чем в Ираке. И не сомневайся, обязательно достанут! Хоть под Москвой, хоть на Дальнем Востоке. Когда хотят, они это умеют.
   Присев на кочку, Хван расстегнул телогрейку, растерянно почесал голову выколотого на груди вождя мирового пролетариата.
   - Надо было с шалавами подробно потолковать, узнать, кто они да откуда.
   - Вот тут ты прав. - Признал Лесник. - Серьезного разговора у нас не было. Я, честно говоря, на Горбунью понадеялся.
   - А она что?
   - Да ничего. Сказала, что беседу провела, из лагеря не побегут.
   - А биографию? Биографию она у них спросила?
   - Вроде и об этом толковали, только ничего особенного ей не сказали. Короче, обычные телки, каких много.
   - За обычными эти двое сюда бы не примчались.
   - Может, и так, - прокряхтел Лесник. - Ну, да теперь поздно плакаться. Вернемся назад, потолкуем подробнее.
   - А сейчас что делать будем?
   - Да ничего. - Лесник хитровато прищурился. - Этих гостей мы в сторону попробуем увести. Авось и лишний пыл с них собьем. Бегать по лесу с высунутым языком - не самая приятная штука. Это вон только Финну в кайф, а нормальные люди любят дома сидеть да в телик пялиться. Может, надоест, и домой повернут.
   - А если не повернут?
   - Повернут, куда денутся! Ну, а заартачатся, попробуем попугать их маленько. Или поганок в котелок накидаем. Очко-то не железное, верно?
   - Не знаю, - Хван в сомнении покачал головой. - Лично я бы мудрить не стал. Шлепнул бы их - и все дела.
   - Ты и на зоне, видать, не слишком мудрил. - Хмыкнул Финн. - Оттого и засиделся в шерстистых.
   - Ты только зону мою не трогай! - блеснув стальными фиксами, Хван угрожающе приподнялся. - Ты ее не топтал, не тебе и судить о ней!
   - Ладно, не гоношись. Нам силенки для другого следует поберечь. - Лесник вновь обернулся к альбиносу. - Как, Финн, есть какие-нибудь прикидки? Куда поведем этих козликов?
   Финн неспешно сунул в рот травинку, какое-то время размышлял. Никто не мешал ему думать. Альбинос был парнем резким и злым, но мысли умел выдавать дельные. Немудрено, что к нему прислушивался даже Атаман… Наконец, встряхнувшись, Финн решительно проговорил:
   - В мертвые деревни их поведем. Через Городище и Чертово болото.
   - А сами в болоте не потонем?
   - Сейчас не весна, топь за лето подсохла, так что пройдем.
   - А почему этот маршрут выбрал? - поинтересовался Лесник.
   - Во-первых, дорога знакомая, а во-вторых, шансов встретить случайных людишек практически нет. Там же по слухам радиация, вот и не суется никто.
   - А за собственные яйца не боишься? - угрюмо поинтересовался Левша. - Отсушишь разок, и будут потом шестирукие детки.
   - Мне за себя бояться нечего. Альбиносам так и так нельзя рожать. - Финн фыркнул. - Да не ссы, лопушок. Никакой радиации там нет. На карте лажа помечена, - это ведь вояки знаков кругом наставили. Для понту. У них там ангар подземный когда-то был, вот и пугали народишко, пускали в обход.
   - Значит, решено. - Лесник кивнул. - Перебиваем им след, петляем, а после выходим к мертвым деревням. Ну, а там по ходу дела поглядим, что да как. Если не повернут домой, возьмем их тепленькими. Будут потом огороды наши полоть…
 

Глава 3

   Такой Горбунью, вероятно, никто еще в лагере не видел. Девушки видели первыми, хотя даже не подозревали об оказанной им чести. Старуха сидела в высоком кресле, старательно распрямив скрюченную спину, возложив руки на подлокотники, грозными своими глазищами вперившись в зеркальное трюмо. Платье на ней было одно из лучших - расшитое мелким жемчугом, из темного шифона, с кружевными оборками на рукавах. Но самое главное заключалось в том, что впервые за много лет старуха велела сделать себе прическу. Для этого использовали весь имеющийся в доме арсенал инструментов. Кроме того, на ночных углях разогрели кипяток для женских бигуди. Электрощипцам старуха справедливо не доверяла, полагая, что время и без того основательно проредило ее шевелюру. Тем не менее, на голове колдуньи кое-что еще сохранилось. Именно с этими уцелевшими волосенками сейчас и возилась Мариночка, пытаясь из ничего состряпать подобие кудрей. Ни она, ни наблюдавшая за странной процедурой Марго, не задавали лишних вопросов - да в этом и не было нужды, - старуха сама развлекала их рассказами. Такое уж снизошло на нее настроение. Кто знает, возможно, для того и понадобились ей юные пленницы, чтобы было с кем поболтать, кто мог бы поведать ей о текущей моде и современной косметике. Сельские жительницы неплохо управлялись со скотом и готовкой, могли стирать, вязать и гладить, но в деле совершенствования внешности они мало что понимали. Между тем, годы брали свое, с каждым месяцем пригибая колдунью ниже и ниже к земле. Все чаще одолевали болезни, нарастала ломота в суставах, а подходить к зеркалу порой казалось просто страшным. Глаза, которыми она так гордилась в молодости, которые казались ее ухажерам обрамленными в мех бровей и ресниц агатами, теперь превратились в пару блеклых камней. Они и теперь не утратили былого сияния, но если раньше блеск их очаровывал и кружил головы, то теперь он обрел иную силу, погружая людей в боязливый ступор, превращая в бессловесных рабов. По этой же самой причине старуха злилась на науку. Раньше она казалась себе неотразимой красавицей, женщиной из тех, кого именуют роковыми, но на поверку все оказалось проще и скучнее. Прошли десятилетия, и на свет вынырнули термины вроде повышенной сенситивности и гипноза. Очарование объяснили цветовой гаммой радужки и химическим составом меланина, - тайна превратилась в обыденность.
   Но хуже всего было то, что ко всем прочим бедам прибавилась старость - явление, с которым не могла совладать даже она. Между тем, как многим пожилым людям, ей хотелось и дышать полной грудью, хотелось приобщения не к зловещей магии, а к обыкновенной юности. Так и получилось, что этих двух красавиц, волею судьбы оказавшихся в лесном лагере, никто из бандитов не тронул. Потому что запретила Горбунья. Странным образом она рассмотрела в них тех давних озорных девчушек, какими были они сами с сестрой более полувека назад. Конечно, их судьбы сравнивать было сложно, и все-таки много находилось и похожего. И они с Василисой были такими же красавицами, и точно так же угодили когда-то в переплет, успев побывать в плену у Махно в его родном «Гуляй Поле», переехав позже в ставку генерала Краснова, а после и в штаб Колчака. Словом, поколесили они по свету изрядно - видели и конные атаки, и сожженные деревни, и артобстрел городов. Собственно говоря, именно их переписка с громогласным воздыхателем «Алешенькой» легла в основу романа «Хождение по мукам». Горбунья по сию пору верила, что в красную Россию великий писатель вернулся только из-за них, - очень уж мечтал вновь повидать двух прелестных сестренок…
   - Все бежали в Крым, а мы почему-то не торопились. - Дребезжащим голосом рассказывала Горбунья. - Глупыми были, ветреными. Это ведь сейчас революцию все клянут, а тогда многие ей радовались, жили надеждами на лучшее. Так и получилось, что Алеша укатил в Европу, а мы здесь остались. Только потом, когда повидали первые виселицы, когда чуть не погибли под саблями конников Буденного, побежали к Колчаку…
   Слушая странный этот рассказ, Мариночка продолжала расчесывать волосы старухи, а Горбунья с прежней угрюмостью разглядывала себя в зеркале и безо всякого выражения повествовала о своей судьбе:
   - У него ведь в романе все наоборот поначалу было. Главные герои служили белому движению, а злодеи присягали красным. Но с таким романом никто бы его в Россию не пустил. А домой ему очень хотелось. Он ведь русским был. Потому и решил перехитрить судьбу.
   - Вы говорите об Алексее Николаевиче Толстом? - изумленно спросила Мариночка. До нее это дошло почему-то только сейчас.
   - Ну, конечно! О ком же еще? Только Алексеем Николаевичем мы его никогда не звали. Просто Алешенькой.
   - Так он что, переписал свой роман?
   - Не то чтобы переписал, но исправлений было много. По сути - все поставив с ног на голову: белых сделал красными, а красных - белыми. С его талантом это было совсем несложно. Зато и вернулся в Россию не просто графом, а литературным королем. Даже Горькому на своем Олимпе пришлось потесниться. Но Горький был человеком от сохи, выше обывательского уровня не видел, а Толстой все-таки вырос из графского сословия. Кроме того, его отличала редкая проницательность. Смешно сказать, но он жил не умом, а плотью, а плоть Алешеньки всегда подсказывала верные решения. - Горбунья чуть улыбнулась. - Он ненавидел революцию, но при этом умудрился завоевать расположение Сталина. Он клеймил врагов СССР, но при этом ничуть не расстроил своих отношений с западом. Даже когда ему стало совсем невмоготу писать про былинные подвиги большевиков, он и тогда нашел гениальный выход.
   - Он сочинил роман «Хлеб»?
   - Нет, роман «Хлеб» написал не он. Тому человеку он просто хорошо заплатил. Сам же он писать про Сталина с Ворошиловым не мог физически. Он ведь был гурманом по жизни, любил все вкусненькое, а от этих типов его воротило. Потому он и сделал ход конем, поменяв жанр. Толстой стал писать сказки и детские очерки, ушел в историю и фантастику. Кстати, его примеру последовали многие другие великие писатели…
   Пальцы Мариночки дрогнули, и, ощутив на себе взгляд старухи, она боязливо посмотрела в зеркало. Так оно и было: с пугающей сосредоточенностью Горбунья изучала ее в зеркале. В бесцветных глазах искрилось неведомое пламя и, даже будучи отраженным от серебряной амальгамы, оно вызвало у девушки отчетливую оторопь.
   - Вы читали его знаменитую «Аэлиту»? - сурово спросила Горбунья.
   Вопрос явно адресовался обеим девушкам. Должно быть, с такими интонациями допрашивают подозреваемых следователи. Во всяком случае, не ответить было никак нельзя, и Марго с Мариночкой кивнули почти одновременно.
   - А знаете, с кого он писал этот образ?
   Обе девушки изумленно приоткрыли рот. Марго даже чуть привстала на своей кушетке.
   - Неужели с вас?
   На лице старухи промелькнула тень довольства.
   - Хотела бы я так сказать, да не скажу. Мы с сестрой были близняшками - белокожими резвушками с абсолютно одинаковыми голосами и глазками. И познакомились с Алешенькой еще до революции. Он был значительно старше, но мы моментально вскружили ему голову. Встречались с ним по очереди, пока он не заподозрил неладное. Пришлось признаться во всем, хотя ситуации это ничуть не изменило. Так что кого он любил из нас больше, осталось тайной и поныне. - Горбунья чуть качнула головой, реагируя на неосторожное движение Мариночки. - Впрочем, много позже, когда в сталинских лагерях меня наградили этим проклятым горбом, он бы, конечно, выбрал себе Василису, но к тому времени Алешеньки самого уже не стало…
   Взгляд Горбуньи погас, на несколько минут она замолчала.
   - Возможно, я обманываю себя, но я ведь десятки раз перечитывала его романы, и я отчетливо вижу, с кого он писал своих героинь.
   - Я так поняла, что вашу сестру зовут Василисой. - Отважилась спросить Маргарита. - А вас… Как зовут вас?
   - Меня? - старуха сипло рассмеялась. - У меня, девоньки, сейчас одно имя: Горбунья - вот кто я теперь. То прежнее имя я и вспоминать не хочу. Очень уж далеко все ушло и уплыло.
   - Но ведь осталась память.
   - Память - это да… - многочисленные складки на лице Горбуньи дрогнули, в один миг превратив ее в ведьму из фильма ужасов. - О, если бы я могла хоть на час переместиться в прошлое! В тот самый кабинет, где три рослых мужика в мундирах НКВД наглядно доказывали мне, что есть большевистская мораль. Они-то и поломали мою спину, а со спиной поломали и жизнь. - Старуха с шипением выдохнула из себя воздух. - А ведь все могло получиться иначе. Совершенно иначе! - глаза в зеркале вновь полыхнули адским пламенем. - Я бы могла уничтожить их, если бы захотела. Всех троих!… Но я была еще дурочкой. Глупой и наивной дурочкой. И все еще верила, что сильные глаза могут быть только красивыми…
   Старуха опять надолго замолчала. И лишь, спустя несколько минут, снова заговорила:
   - Только много позже я поняла, что сила не может быть красивой. На какой бы сцене ее не выставляли, в какие наряды бы не наряжали. Сила бывает только злой!
   - А справедливой? - горячо возразила Маргарита. - Разве сила не может быть справедливой?
   - Девонька моя, как же ты еще молода!… Ну, конечно же, может! Но при этом она все равно будет злой. Потому что любая справедливость связана с местью, а месть доброй не бывает. - Губы Горбуньи заметно поджались. - И однажды я докажу вам это. Докажу, превратив эту деревушку в кладбище.
   - В кладбище?
   - Да, в кладбище. Или пепелище, это уж как вам будет угодно. Потому что больше Атамана я ненавижу только тех выродков, что изуродовали мою спину. И я уничтожу всю их банду до единого человечка!