- Не волнуйся, мама. Я ему все положила. У Теймура полно теплого белья.
- А почему мне он ничего не сказал? - недоверчиво допытывалась Джаваир. - Разве я не могла собрать его сама?
- Он говорил - я очень спешу, а вы завтра утром маме передайте.
- Я всю ночь уснуть не могла.
- Почему? Разве он не сказал, что идет к нам?
- Сказал...
- Он даже Теймура успокаивал, дескать, мама знает. Сказал ему, может, у нас останется и на ночь. А потом узнал, что есть ночной рейс. Разве он тебе не говорил, что собирается в командировку.
- Да, да... Но все это так на него не похоже...
Она зачем-то прошла на веранду, постояла там, снова вернулась в комнату, что-то шепча, покачивая головой.
Ляман облегченно вздохнула.
"Вроде поверила, - подумала она. - А что мы потом будем говорить ей? И до каких пор это может продолжаться?"
* * *
К приходу Теймура уже успели допросить пять арестованных. В коридоре, на видавшей виды скамье беспокойно ерзал верзила с глуповатым лицом. Потертые штаны были заправлены в шерстяные носки. Азиатские галоши, разорванные в нескольких местах, напоминали несуразные корабли, потерпевшие крушение. Он то и дело шмыгал носом, морщил узкий лоб и, сбычив шею, обреченно поглядывал по сторонам.
Бабаев, глянув на его галоши невероятного размера, спросил с любопытством.
- Слушай, ты столько воровал, неужели не мог себе туфли приличные купить, или хоть бы украсть, на худой конец?
- Нету, - поморщился арестованный. - На мою ногу нету ничего, нигде. Найди - куплю втридорога.
- Ну и ноги...
- Уж какие бог дал...
- Чем давать тебе такие ножищи, бог лучше бы дал тебе хоть капельку ума.
Арестованный туповато хмыкнул.
- В селении я чарыхи носил. А приехал сюда, сколько ни бьюсь, ничего подходящего не найду.
Из двери выглянул Скворцов.
- Введи арестованного.
Бабаев что-то шепнул ему на ухо.
- Хорошо, - кивнул Володя.
- Из какого, ты говоришь, района?
- Из Али-Байрамлов.
- Слушай, ты из Али-Байрамлов в Баку за туфлями приехал? - не удержался Бабаев.
- Нет, к родственникам.
- А кто твои родственники? - насторожился Скворцов.
- Сюнбюль-ханум.
- Ее фамилия?
- Как по мужу, я не знаю.
- А девичья фамилия?
Верзила беспомощно развел руками. Бабаев снова вмешался:
- Ну, и родственнички... Где проживает Сюнбюль-ханум?
- В городе, в самом центре. Да теперь и она здесь. Ночью она с нами была.
- А как настоящее имя этой ханум?
- Не знаю, - замялся арестованный.
Бабаев усмехнулся.
- Вы, наверно, недавние родственники.
- Зачем же все-таки приехал в Баку? - продолжал Владимир Скворцов.
- Хотел на работу устроиться.
- Что, тебе в Али-Байрамлах работы мало было? Колхозы, нефтяные промысла, ГРЭС...
- Я такую работу искал, чтобы по душе...
- Значит, воровство и грабеж тебе по душе?
-Не дай бог!
- А как же ты очутился ночью в магазине?
Арестованный уставился в пол.
- Туфли себе по ноге искал, - ответил Бабаев вместо него.
К концу допроса верзила назвал одно только имя: Ширахмед. По словам арестованного, от одного взгляда Ширахмеда у всех тряслись поджилки!
На вопрос Владимира Скворцова о Сеймуре верзила заморгал глазами. Было похоже, что верзила - новичок в шайке. Из арестованных никто, кроме него, не назвал имени главаря. Допрошенный был последним из семи арестованных мужчин. Оставалась Гюльдаста.
Бабаев увел узколобого. В кабинете остались Теймур со Скворцовым.
- А Гюльдаста всю ночь колотила в дверь кулаками и требовала отпустить ее. Угрожала своим мужем, полковником. Что он, дескать, разнесет нас в пух и прах и еще отцам нашим достанется...
Володя рассмеялся.
- В третьем часу заявился сюда ее муж. Начал с того, что всюду ищет жену, обращался и в скорую помощь, и в больницы - нигде нет. Помогите, найдите! Я ему втолковал, что такую жену потерять - редкостная удача. Пусть он больше не ищет ее. Полковник ушел, хватаясь за сердце.
Дверь растворилась. Бабаев ввел Гюльдасту и вышел из кабинета.
Гюльдаста, увидев Теймура, на мгновение остановилась, будто споткнувшись. Глаза ее потемнели, сузились. Теймура она видела дважды, с Владимиром Скворцовым несколько месяцев работала вместе, когда-то даже предлагала ему быть "братом". Но сейчас Гюльдаста, конечно, поняла, что рассчитывать на знакомство бесполезно. И сразу перешла в наступление. Гордо вскинув голову, с угрозой бросила в лицо сидящим.
- Не имеете п'гава!
Ни Теймур, ни Володя не ответили.
- Я буду жаловаться! - в голосе Гюльдасты зазвенел металл.
Теймур с Володей опять промолчали. Они в упор разглядывали Гюльдасту. Володя помнил ее девушкой, она и тогда была такой, что парни голову теряли. И вот - сейчас, несколько лет спустя, он снова удивлялся ее зрелой, яркой красоте, благородной завершенности форм. Только хищное трепетание ноздрей выдавало злую, низменную силу ее натуры.
"Эх, Сеймур, если бы ты не предупреждал ее, ни она, ни другие твои сообщники, не причинили бы нам столько хлопот, - горько думал Теймур, глядя на Гюльдасту. - Скольких ты погубила! И вот доигралась. Молодость уходит, красота увянет. Была ли ты счастлива когда-нибудь? Или все в тебе было фальшивым, как и эта деланная поза. Ты, как изношенное платье, что вылиняло и никому не нужно. Кто пойдет за тебя в огонь и в воду? Кому дорога ты по-настоящему..."
Убедившись, что угрозы ее не привлекли внимания этих двух глубоко задумавшихся людей, Гюльдаста вдруг сникла. Резче обозначились складки в уголках рта.
- Садись! - приказал, наконец, Скворцов.
Гюльдаста послушно опустилась на стул. Начался обычный допрос.
Судя по ее скользким ответам, Гюльдаста намеревалась ни в коем случае не называть своего настоящего имени, фамилии. Она призналась только в том, что причастна к задержанной семерке, которая действительно собиралась ограбить магазин. Скворцов снова задал вопрос:
- Значит, вы - не Гюльдаста Шахсуварова?
- Нет.
(Гюльдаста отрицала, что она - Гюльдаста!).
- Почему же в таком случае вы путаетесь с ворами? Ваш муж - полковник, вам вполне хватало на жизнь.
Гюльдаста виновато опустила голову, по-детски жалобно всхлипнула.
- Я обманулась... очень обманулась...
Скворцов, подавив закипавшую ярость, взглянул на часы и с прежним хладнокровием задал снова вопрос:
- Кто ваш главарь?
- Кто 'ганьше проснется, тот и командует...
- Значит, у вас нет главаря?
Гюльдаста поиграла плечами.
- Не знаю, я недавно с ними...
- Значит, ты не знаешь, кто такой Ширахмед?
- Нет. С'геди нас не было такого.
- Подумай, может, вспомнишь.
- Вы слышали о нем? Почему же не взяли?
- Потому, что он, как и ты, скрывает свое истинное имя,
Гюльдаста сделала вид, что пытается вспомнить.
- Нет, я действительно не слышала о таком...
Она отрицала и свою связь с Сеймуром, утверждая, что никогда и знать не знала его.
Скворцов указал на Теймура и спросил:
- А этого человека знаешь?
Гюльдаста беглым взглядом окинула Теймура и отрицательно качнула головой.
Допрос Гюльдасты шел уже второй час и Володя чувствовал, как от напряжения начинает ломить в висках.
Он снова взглянул на часы и решительно подытожил:
- У нас сколько угодно доказательств, что вы и прежде совершали преступления, что вы никто иная, как Гюльдаста Шахсуварова. Достаточно пригласить в свидетельницы несколько девушек, с которыми вы работали когда-то в артели... Но если я не докажу, что вы - Гюльдаста, вас все равно будут судить за участие в ограблении магазина. Можете не сомневаться - ваше признание, что вы и есть Гюльдаста Шахсуварова, для меня дело второстепенное. Меня интересует ваш главарь. Вы смягчите свою участь, если укажете сообщников, которых мы не успели взять.
- Я же сказала, что не знаю никакого Ши'гахмеда, никакого Сейму'га.
- Идем! - поднялся Скворцов.
Гюльдаста послушно встала. Возражать не имело смысла, ведь она арестованная.
Скворцов почтительно обратился к Теймуру.
- Я прошу вас, Теймур Аббасович... Вам будет тяжело. Оставайтесь здесь.
Теймур медленно, тяжело поднялся и, не проронив ни слова, первым шагнул к двери.
Слова Скворцова насторожили Гюльдасту. Но она безо всякого сопротивления вышла на улицу и направилась к машине, стоявшей у входа, на которой не было никаких знаков, говорящих о ее принадлежности к милиции.
Гюльдаста села сзади, между Теймуром и Скворцовым, а Бабаев поместился рядом с шофером.
Машина направилась вниз, к центру города. Наконец, сбавив скорость, въехала в больничный двор, окруженный трехэтажными корпусами.
Гюльдаста ни о чем не спрашивала. Она двигалась, как стрелка, послушная магниту. Никто не обронил ни слова по пути к внутреннему входу. Было что-то зловещее в молчании спутников. Гюльдасте стало не по себе. Она невольно замедлила шаг и никто не поторопил ее.
Бабаев открыл низкую дверь. Спустившись на полэтажа, они оказались в просторном чистом помещении; от кафельных стен, пола, выложенного каменными плитами, веяло холодом. Из единственного оконца сочился слабый свет, от которого поблескивал высокий прозекторский стол. Сначала Гюльдасте показалось, что он пуст. Но потом, заметив две обнаженные смуглые ноги, она содрогнулась, попятилась. Слегка подтолкнув ее в спину, Бабаев приподнял простыню. Несколько секунд было совсем тихо. И вдруг раздался нечеловеческий вопль. Сжав лицо ладонями, Гюльдаста пятилась к стене.
Скворцов и Бабаев снова подвели ее к трупу.
Гюльдаста, вырываясь, забилась в их руках, но вскоре ослабла, перестала сопротивляться. Покорно подошла к столу, уставилась на труп потухшими, немигающими глазами и вдруг упала со стоном на мертвое тело. Заплакала горько, навзрыд, и так же неожиданно умолкла. Выпрямилась, провела рукой по темным, слипшимся на лбу волосам Сеймура, спросила хриплым шепотом:
- Кто его?
Не получив ответа, Гюльдаста обернулась к Теймуру.
- Кто ст'гелял в него?
Теймур отвернулся. Ответил ей Скворцов:
- Ясное дело, не мы. Если бы мы хотели арестовать его... это можно было сделать в любую минуту. Его убили ваши, возле дома Теймура Аббасовича.
- За что?
- За то, что он, - Скворцов покосился в сторону Сеймура, - за то, что он хотел порвать с вашей бандой. Кто-то после провала в магазине пронюхал об этом. И решил, что выдал Сеймур.
Гюльдаста снова приблизилась к трупу, припала на мгновение к неподвижному лицу и решительно направилась к двери.
- Пошли!
В прежнем порядке заняли они места в машине. Газик выехал в город.
Гюльдаста не знала названия улицы, которую они искали, но время от времени подсказывала:
- Здесь нап'гаво... Тепе'гь налево... П'гямо...
На улицах было многолюдно. Баку меняется в зависимости от времени суток.
Утром - дети спешат в школы, взрослые - на работу. На остановках автобусов, троллейбусов и такси толпы ожидающих, по проспектам деловито спешат прохожие. Ритм движения убыстряется, нарастает. И вдруг поток на улицах схлынет, отдохнут перекрестки от толчеи и спешки. Свободней пройдется морской ветерок, задорно-похлопает форточками в опустевших домах, тронет уголки афиш, вырвет газету из рук зазевавшегося прохожего и пойдет куралесить. Но наступит час, когда к бульвару двинется самый почитаемый транспорт - коляски с младенцами; голубые, розовые, белые коляски, подталкиваемые седовласыми бабками и дедами. Смотришь - постовой командует "стоп" веренице машин: гуськом, держась за хвостики фартучков, тянется к зеленым клумбам цепочка дошколят.
В полдень снова шумно. По улицам бродят вкусные запахи свежих пирожков и сосисок. Возле ресторанов витает шашлычный дух. Люди выходят на перерыв, гуляют, спешат в магазины и почтовые отделения. Чуть, позже на перерыв выходят продавщицы, их можно узнать по форменным, элегантным халатикам. Активизируется армия мороженщиков.
В конце рабочего дня снова заполняются улицы шумливыми потоками, хлынувшими с заводов, промыслов, строек.
Именно в такой час машина, в которой ехали Теймур и его спутники, поднималась по проспекту Кирова. У кинотеатра Низами бурлили очереди.
Задумчиво смотрела в окно Гюльдаста; сейчас в ее лице не было ничего, кроме смертельной усталости. И Скворцов подумал о том, что еще час назад невольно любовался изменчивым блеском ее огромных черных глаз. Сейчас рядом сидела утомленная, подавленная горем женщина. Непонимающе, растерянно смотрела она на бегущие мимо улицы, где закипала настоящая жизнь, где шли, спорили, смеялись люди, которым не надо было оглядываться, лгать, ловчить, преодолевать чувство постоянного страха.
Газик свернул к ипподрому и прибавил скорости.
- Налево! - предупредила Гюльдаста и спросила Скворцова, кивнув на шофера: - У этого паг'ня есть о'гужие?
- Должно быть...- усмехнулся Скворцов.
- Стоп! - тихо приказала Гюльдаста. - Пусть этот па'гень следит вон за теми пятью окнами.
- Он тут живет? - спросил Скворцов.
Гюльдаста кивнула.
Позвонили. Никто не подошел к дверям, не откликнулся. Еще звонок. Опять ни звука в ответ. Постучали - безрезультатно.
- Давай ломать! - решил Скворцов.
Через несколько минут, не выдержав напора трех мужчин, дверь распахнулась настежь. Странный ералаш открылся глазам вошедших; как будто квартиру только что покинули беженцы, спасавшиеся от стихийного бедствия. Последняя комната была побольше остальных. Здесь всюду, на стульях, подоконниках, на столе валялись одежда, туфли, разбитое стекло, пух и перья из разорванной подушки, обрывки бумаг.
- Где же он? - обернулся Скворцов к Гюльдасте.
- Опоздали! Смылся!
- Это и слепому видно, ханум, - заметил Бабаев. - Когда он сбежал и куда - вот что неизвестно.
- Может, еще ночью - хрипло произнесла Гюльдаста. Вновь злобно сверкнули глаза.
- Нет, - возразил Теймур. - Ночью он вряд ли приходил домой. Боялся: они все не доверяют друг другу. По-моему, он даже не ночует здесь. Здесь живет еще кто-то. Вот этот человек утром, наверно, и подал ему знак: "все спокойно". Хозяин, не теряя времени, пришел сюда, забрал все ценное и скрылся.
- Когда же они скрылись? - задумчиво бормотал Скворцов, распахивая двери шкафов, перебирая разбросанные вещи.
- Незадолго до нас, - убежденно ответил Теймур.
- Как вы узнали?
Теймур взял со стола банку мацони и показал Скворцову:
- Приглядись повнимательней.
По стенкам банки медленно двигались вниз к донышку струйки свежего мацони; кто-то совсем недавно наспех опустошил банку.
Скворцов мгновенно обернулся к Теймуру:
- Похоже, он сбежал, услышав звонок. Значит, в Доме есть другой выход?
Теймур знал, что многие владельцы легковых автомобилей, живущие в частных домах, превращают одну из комнат в гараж и, поставив машину, как правило, сразу проходят через внутренние двери в жилое помещение.
Он спросил, не глядя на Гюльдасту:
- У Ширахмеда есть машина?
- Да...
Теймур подошел к ковру, висевшему на стене, приподнял его и сильным пинком распахнул дверь, которая обнаружилась за ним. Ворота гаража были открыты настежь, а сам гараж пуст.
Скворцов закусил губы. Гюльдаста дотронулась до его локтя:
- Что вы стоите? Машина "Победа"... Цвет светло-се'гый. Номе'г 16-15.
Через несколько минут вся городская госавтоинспекция была поставлена на ноги. Десятки голосов повторили в телефон: "Победа"... Светло-серая... Номер 16-15. А через час начали поступать первые сигналы о маршруте "Победы" 16-15. Ширахмед метался по кривым улочкам Балаханов, пытаясь любой ценой прорваться в Бинагады, а оттуда к шоссе Куба-Хачмас. Но с каждой минутой смыкалось кольцо вокруг светло-серой "Победы".
Наконец, в Балаханах, у караван-сарая, оставшегося, по преданию, еще со времен Шаха Аббас, на развилке трех дорог, кривая окончательно сомкнулась.
Ширахмед убедился, что не осталось и игольного ушка, куда бы он мог проскользнуть.
"ГАЗ-67" со скрежетом притормозил и, описав дугу, остановился перед носом "Победы". Скворцов и Бабаев одновременно рванули дверцы машины. Ширахмед, не успел выхватить оружие. Почувствовав прикосновение металлического холодка к своему затылку, осторожно обернулся и увидел хмурое, молодое лицо Скворцова,
Ширахмед нехотя поднял руки. Взвизгнула его спутница в беличьей шубке. Ширахмеду было самое малое лет пятьдесят пять-шестьдесят, спутница годилась бы ему во внучки - размалеванной, встрепанной девчонке лет восемнадцать, не больше. Она вся дрожала, выкрикивая:
- Мамя, ай, мамя, ай, мамя!
- Выходи! - подтолкнул Скворцов Ширахмеда.
Бабаев распахнул дверцу, Ширахмед медленно вылез из машины и, посмотрев на мотоциклистов, сипло пробасил:
- За что?
- Иди сюда, ко мне, - поманил его Скворцов на заднее сиденье "Победы".
- Посиди немного, отдохни, мы тебе доложим что к чему...
- Не имеете права! - огрызнулся Ширахмед. Но Скворцов подтолкнул его в машину, набитую узлами и чемоданами, и сам сел рядом с ним. Ширахмед оказался между Бабаевым и Скворцовым. Накрашенная девица, по-прежнему дрожа, выкрикивала свое:
- Ай, мамя, ай, мамя...
Один из сотрудников госавтоинспекции сел за руль вместо Ширахмеда, и они двинулись в город. Теймур, оставшись на заднем сиденьи "ГАЗ-67" вдвоем с Гюльдастой, заметил:
- Голос его мне кажется очень знакомым.
- Чей?
- Ширахмеда.
- Ты его ни г'азу в жизни не встг'ечал.
- Голос... Голос слышал. Помнишь, осенней ночью 1943 года ты подошла ко мне и попросила проводить тебя?
Гюльдаста изумленно посмотрела на Теймура, но промолчала.
- Я тебя проводил. А ты сдала меня на руки своим дружкам. Среди них был и Ширахмед...
Гюльдаста сжалась в комок. Теймур говорил, не поворачивая головы, от каждого его слова Гюльдаста болезненно морщилась, покусывая губы.
- Вспоминаешь? - спросил он негромко, но властно.
- Столько было, г'азве всех упомнишь? - устало отозвалась она.
Но Теймуру хотелось, чтобы она непременно вспомнила ту ночь.
- Тогда у меня рука была в гипсе. Я с фронта возвращался. Мне скомандовали "раздевайся!" Я отказался. Одного из вас я пинком сбил, остальные накинулись сзади. А потом ты крикнула, чтобы меня еще раз стукнули. Теперь вспомнлла?
- Нет, - поморщилась Гюльдаста.
- У меня в чемодане было несколько тысяч денег. Я вез отрезы для матери и брата. И еще в чемодане была зажигалка, немецкая...
- Зажигалка?
- Да...
Гюльдаста задумалась.
- Я пода'гила ее Сейму'гу, - она обернулась и посмотрела на Теймура. Знаю, ты бг'ат его. Хог'ошо знаю. Ты меня один г'аз задег'жал. Но не знала, что мы тогда тебя... Значит, это был ты? Значит, если бы ты умег' тогда, ничего бы этого не случилось...
Машина проехала под черногородским мостом и свернула направо. Еще не совсем стемнело, а на улицах уже зажглись фонари, в их изменчивом свете то расплывался, то четко вырисовывался хищный профиль Гюльдасты.
- Лучше б ты умег'! - спокойно произнесла Гюльдаста. - Ты сделал меня несчастной, ты довел меня до этого чег'ного дня. Будь ты пг'оклят! Ты газлучил меня с Сеймуг'ом. Ты выгнал меня из дому, из гог'ода... Ты...
Шофер не выдержал - притормозил у обочины, обернулся к Теймуру:
- Товарищ Джангиров, разрешите заткнуть рот этой суке!
- Поезжай, - строго приказал Теймур. Машина тронулась.
- Что же ты не г'азг'ешил ему? - Гюльдаста не унималась. - Пожалел жену бг'ата?
- Ты была во многих городах, - брезгливо отозвался Теймур. - И в каждом городе у тебя был муж.
- Нет, настоящий один. Сеймуг'. У нас и сын есть. Ты пг'о него хог'ошо знаешь. Тепег'ь мой мальчик в интег'нате. Я хочу попг'ощаться с ним, - она тронула плечо шофера. - Повег'ни напг'аво. Интег'нат в той стог'оне.
Водитель, не сводя глаз с дороги, усмехнулся:
- Нет, ханум, давеча, когда мы искали дом Ширахмеда, ты была нашей проводницей, а теперь положись на нас. Дорогу знаем.
Гюльдаста обернулась к Теймуру.
- Что вы за люди! Отог'вать г'ебенка от матег'и... Звег'и!
Теймур горько усмехнулся:
- А вы? Сколько матерей оставили без сыновей! У Алладина дети - сироты! Мать Мурадяна, старуха, от горя умерла. Вы разлучали отца с сыном, брата с братом. Сколько домов, сколько семей вы разрушили! У тебя нет никакого права на Фахраддина. Он никогда не узнает о женщине, которая его родила. Я усыновлю его. Он вырастет настоящим человеком.
Наступило тяжелое молчание.
За стеклами автомобиля засверкали рекламы, ярко освещенные витрины магазинов.
- Смотри хорошенько, смотри, - раздался голос водителя. - Ты никогда больше не увидишь улиц этого города. Прощайся с Баку... Если даже ты отбудешь свой срок, тебе не разрешат жить здесь.
Гюльдаста не ответила шоферу. Она жадно смотрела на вечнозеленые скверы, на детвору у голубятен, знакомые перекрестки; на все, что становится во сто крат дороже, когда рвутся нити, связывающие тебя с внешним миром.
Машина притормозила у здания главного управления милиции. Теймур обернулся к Гюльдасте:
- Мы больше не увидимся. Тебе полагается очень суровое наказание...
- Меня г'асстг'еляют? - бесстрастно спросила Гюльдаста.
Дверцы машины открылись. У входа в здание Гюльдасту поджидали два милиционера.
- Думаю нет, - ответил Теймур. Взгляды их скрестились в последний раз.
- Я ненавижу тебя, - медленно сквозь стиснутые зубы выговорила Гюльдаста, - не-на-ви-жу, - голос ее сломался. - А руки у тебя, как у брата. Мизинец кг'ивой. И у него тоже...
Больше Теймур ничего не слышал. Почти выхватил из рук шофера только что зажженную папиросу, жадно затянулся.
За спиной, по асфальту коротко простучали каблуки. Гюльдасты.
ЭПИЛОГ
Каждый день после работы Теймур спешил к матери. Обедали все вместе. Потом он возвращался в милицию или шел ночевать к себе домой. Отвечал на тревожные вопросы матери о Сеймуре так, как было условлено с Ляман.
Ляман упорно старалась развеять тяжелое, молчаливое раздумье Джаваир. Однако, видела, что у маленького Аббаса это получается лучше. Собственно, малыш помогал им обоим. Его затеи и игры отвлекали их. Иногда Ляман казалось, что Джаваир ни о чем не подозревает. По тому, как перешептывались соседи и умолкали, завидев Джаваир, Ляман понимала - узнали правду о Сеймуре. Теперь, оставаясь с глазу на глаз с Джаваир, она ощущала еще большую неловкость. О чем-то Джаваир догадывалась, нельзя обмануть одержимое тревогой материнское сердце. Порой Ляман до боли ощущала переполнявшее Джаваир горе. Не затаенное, неясное предчувствие, а жгучее, молчаливое горе. "Знает!" Сколько же надо мужества, душевной силы, чтоб так сдержанно вести себя на людях.
Состояние Джаваир все больше вызывало тревогу и у Теймура. Он замечал, что растерянность и страх в глазах матери сменились невыразимой тоской. Последнее время она не называла Сеймура по имени, которое прежде произносила всегда с любовью. Когда речь заходила о младшем сыне, Джаваир повторяла: "он... его... ему... он говорил... он всегда так делал..."
Теймур внимательно следил за матерью. И она по-новому вглядывалась в старшего сына, вздыхала при виде его рано поседевшей головы.
Наконец, однажды, когда Теймур принес Ляман загрунтованный холст в подрамнике, Джаваир покрыла голову черной шалью и, как привидение, встав на пороге, спросила тихо:
- Где похоронили его?..
* * *
Владимир Скворцов умело вел операцию к концу. С каждым допросом все четче прояснялись самые неожиданные связи основного ядра банды. Как разветвления злокачественной опухоли, поражали, разъедали они все, не обладающее силой сопротивления.
Выяснилось, что и Намазовы, и люди, привлеченные по делу инкассатора, и убийцы Алладина, и Мурадяна - все связаны между собою. Зейналабдин, отбывавший наказание на большом строительстве в Сумгаите, опознал многих, в том числе и Гюльдасту. Девица, которую задержали в машине Ширахмеда, призналась в сожительстве с бандитом, который годился бы ей в деды. Старшая сестра ее работала в той самой сберкассе, где инкассатор получал деньги перед ограблением.
Постепенно восстанавливалась истинная картина сложной организации воровского быта. Единственное, что оставалось не совсем ясным, это - фигура человека, занимавшего самое высокое положение в шайке; человека незримо, но властно направляющего всю ее деятельность.
Показания Ширахмеда постепенно убеждали, что главарем шайки был не он. Кто-то ловко, с отличным знанием особенностей каждого, управлял бандой, прячась за спиной Ширахмеда. Ширахмед не разубеждал тех, кто считал именно его атаманом. Наоборот, видимо, истинного главаря устраивала эта маскировка. Но были и такие, что знали наверняка - Ширахмед только посредник, доверенное лицо главаря... Были такие. Но даже и сейчас, схваченные, припертые к стене, они боялись нарушить волчьи законы воровского мира. Никто из задержанных не назвал имени главаря, никто не обмолвился ни словом, которое могло бы стать недостающим звеном в цепи. И это очень тревожило Скворцова и Теймура.
Ведь если оставить на воле самого матерого хищника, он вновь, переждав тревогу, соберет стаю.
Да, Теймур не ошибался. Шайка и в самом деле напоминала ветвистое дерево. Владимир Скворцов не желал считать операцию завершенной, не докопавшись до самого ядовитого корня.
Шло следствие, тянулись допросы, устраивались очные ставки. А тем временем на старую улицу, где прошли детство и юность Теймура, сгружались различные приспособления и механизмы. Соседи покидали свои домишки, переезжая в новые, благоустроенные квартиры. Старой Джаваир тоже предложили одну комнату в новом доме. Но потом пришли к иному решению: если Теймур сдаст свою жилплощадь, им с матерью выделят просторную двухкомнатную квартиру. Настал день, когда за стол села вся семья. И только оглядев приготовленные приборы, Джаваир смахнула слезу. А потом громко рассмеялся, потянулся к ней маленький Аббас и она улыбнулась, обнимая внука.
Их соседом по этажу оказался Меченый Шамси. Нино и Ляман подружились с первого же дня. Теймур, исполняя обещание, устроил Шамси в стройконтору, которая начинала предварительные работы в их старом квартале. Прежде, чем строить новое здание, следовало разрушить дряхлые домишки.
Когда прораб дал указание снести дом в самом конце улицы, окруженный высоким забором, на губах Шамси появилась злая усмешка.
Это был забор сеидов. С него он когда-то свалился и рассек щеку. Все началось отсюда. Теперь же ему, Шамси, предстояло снести этот забор своими руками.
Хозяина дома давно оповестили и предложили перебраться в новую квартиру. Весь квартал переехал, только он не трогался с места. Прежде, чем ломать забор, вызвали трех человек из жилконторы, чтобы еще раз поставить в известность старика, который тянул с переездом. Решили выделить ему грузовик и людей в помощь, только бы поскорее устроился на новом месте. Каково-же было удивление соседей, посланных на переговоры! Сеид Кязим лежал на узкой, застланной старым паласом тахте, мертво уставившись в потолок давно потухшими глазами.
Экспертиза установила, что восьмидесятилетний здоровяк умер не своею смертью, в его крепко сжатой руке был обнаружен пузырек с остатками яда. Из подвала его дома извлекли восемь горшков с золотом - монеты царской чеканки, часы, браслеты, кольца с драгоценными камнями. Кроме того, в подполье оказалось оружие различных систем. Арестованные, неизвестным образом прослышавшие о смерти Сеид Кязима, открыто выражали свою радость, как люди, избавившиеся от страшного бремени. Их атаман умер. Теперь они старались все валить на него.
Говорят, скорпион, попав в огненное кольцо и чуя обреченность, жалит сам себя. Так поступил и Сеид Кязим.
И этот дом разрушили, сровняли с землей. Медленно оседала пыль развалин.
Там, где стояли хибары, открылась широкая и ровная площадь. Теперь здесь пройдет новый проспект...
* * *
Ночь. Ни месяца, ни звездочки. Тяжелые тучи, низко повисли над городом. Вот-вот блеснет молния, грохнут раскаты грома.
Сначала шлепнулись об асфальт крупные капли, потом дробно загудели крыши, водосточные трубы, целый оркестр весеннего неистового ливня. Побежали по лужам девушки с кое-как втиснутыми в сумки нарядными туфельками. Вдоль стен и в подъездах выросли целые колонны разноцветных дождевиков. Из-под каждого виднеется несколько пар ног, слышатся веселые голоса.
Рано пришла весна в том году. Дождь лил неделями, а жадной бакинской земле, все было мало. Казалось, уже насквозь промокли дома, строительные краны, фонари, тротуары и даже такси, мчавшиеся в каскадах брызг.
Двое мужчин шагают под дождем, низко опустив капюшоны плащ-накидок.
- Идите к нам! - кричат им из-под высоких ворот какие-то велосипедисты, - Скорее! Не то унесет в Каспий... - машут мокрыми шарфиками смуглолицые девчата.
Приветливо вскидываются руки, кивают островерхие капюшоны и все дальше уходят двое под дождем. Люди, стерегущие город...
О каждом из них можно написать повесть. О каждом дне невидимых боев, в которых раньше срока седеют головы.
1 Джа - игра в кости.
2 Тендир - конусообразная печь из глины. Иногда это просто яма, стенки которой обмазаны глиной.
- А почему мне он ничего не сказал? - недоверчиво допытывалась Джаваир. - Разве я не могла собрать его сама?
- Он говорил - я очень спешу, а вы завтра утром маме передайте.
- Я всю ночь уснуть не могла.
- Почему? Разве он не сказал, что идет к нам?
- Сказал...
- Он даже Теймура успокаивал, дескать, мама знает. Сказал ему, может, у нас останется и на ночь. А потом узнал, что есть ночной рейс. Разве он тебе не говорил, что собирается в командировку.
- Да, да... Но все это так на него не похоже...
Она зачем-то прошла на веранду, постояла там, снова вернулась в комнату, что-то шепча, покачивая головой.
Ляман облегченно вздохнула.
"Вроде поверила, - подумала она. - А что мы потом будем говорить ей? И до каких пор это может продолжаться?"
* * *
К приходу Теймура уже успели допросить пять арестованных. В коридоре, на видавшей виды скамье беспокойно ерзал верзила с глуповатым лицом. Потертые штаны были заправлены в шерстяные носки. Азиатские галоши, разорванные в нескольких местах, напоминали несуразные корабли, потерпевшие крушение. Он то и дело шмыгал носом, морщил узкий лоб и, сбычив шею, обреченно поглядывал по сторонам.
Бабаев, глянув на его галоши невероятного размера, спросил с любопытством.
- Слушай, ты столько воровал, неужели не мог себе туфли приличные купить, или хоть бы украсть, на худой конец?
- Нету, - поморщился арестованный. - На мою ногу нету ничего, нигде. Найди - куплю втридорога.
- Ну и ноги...
- Уж какие бог дал...
- Чем давать тебе такие ножищи, бог лучше бы дал тебе хоть капельку ума.
Арестованный туповато хмыкнул.
- В селении я чарыхи носил. А приехал сюда, сколько ни бьюсь, ничего подходящего не найду.
Из двери выглянул Скворцов.
- Введи арестованного.
Бабаев что-то шепнул ему на ухо.
- Хорошо, - кивнул Володя.
- Из какого, ты говоришь, района?
- Из Али-Байрамлов.
- Слушай, ты из Али-Байрамлов в Баку за туфлями приехал? - не удержался Бабаев.
- Нет, к родственникам.
- А кто твои родственники? - насторожился Скворцов.
- Сюнбюль-ханум.
- Ее фамилия?
- Как по мужу, я не знаю.
- А девичья фамилия?
Верзила беспомощно развел руками. Бабаев снова вмешался:
- Ну, и родственнички... Где проживает Сюнбюль-ханум?
- В городе, в самом центре. Да теперь и она здесь. Ночью она с нами была.
- А как настоящее имя этой ханум?
- Не знаю, - замялся арестованный.
Бабаев усмехнулся.
- Вы, наверно, недавние родственники.
- Зачем же все-таки приехал в Баку? - продолжал Владимир Скворцов.
- Хотел на работу устроиться.
- Что, тебе в Али-Байрамлах работы мало было? Колхозы, нефтяные промысла, ГРЭС...
- Я такую работу искал, чтобы по душе...
- Значит, воровство и грабеж тебе по душе?
-Не дай бог!
- А как же ты очутился ночью в магазине?
Арестованный уставился в пол.
- Туфли себе по ноге искал, - ответил Бабаев вместо него.
К концу допроса верзила назвал одно только имя: Ширахмед. По словам арестованного, от одного взгляда Ширахмеда у всех тряслись поджилки!
На вопрос Владимира Скворцова о Сеймуре верзила заморгал глазами. Было похоже, что верзила - новичок в шайке. Из арестованных никто, кроме него, не назвал имени главаря. Допрошенный был последним из семи арестованных мужчин. Оставалась Гюльдаста.
Бабаев увел узколобого. В кабинете остались Теймур со Скворцовым.
- А Гюльдаста всю ночь колотила в дверь кулаками и требовала отпустить ее. Угрожала своим мужем, полковником. Что он, дескать, разнесет нас в пух и прах и еще отцам нашим достанется...
Володя рассмеялся.
- В третьем часу заявился сюда ее муж. Начал с того, что всюду ищет жену, обращался и в скорую помощь, и в больницы - нигде нет. Помогите, найдите! Я ему втолковал, что такую жену потерять - редкостная удача. Пусть он больше не ищет ее. Полковник ушел, хватаясь за сердце.
Дверь растворилась. Бабаев ввел Гюльдасту и вышел из кабинета.
Гюльдаста, увидев Теймура, на мгновение остановилась, будто споткнувшись. Глаза ее потемнели, сузились. Теймура она видела дважды, с Владимиром Скворцовым несколько месяцев работала вместе, когда-то даже предлагала ему быть "братом". Но сейчас Гюльдаста, конечно, поняла, что рассчитывать на знакомство бесполезно. И сразу перешла в наступление. Гордо вскинув голову, с угрозой бросила в лицо сидящим.
- Не имеете п'гава!
Ни Теймур, ни Володя не ответили.
- Я буду жаловаться! - в голосе Гюльдасты зазвенел металл.
Теймур с Володей опять промолчали. Они в упор разглядывали Гюльдасту. Володя помнил ее девушкой, она и тогда была такой, что парни голову теряли. И вот - сейчас, несколько лет спустя, он снова удивлялся ее зрелой, яркой красоте, благородной завершенности форм. Только хищное трепетание ноздрей выдавало злую, низменную силу ее натуры.
"Эх, Сеймур, если бы ты не предупреждал ее, ни она, ни другие твои сообщники, не причинили бы нам столько хлопот, - горько думал Теймур, глядя на Гюльдасту. - Скольких ты погубила! И вот доигралась. Молодость уходит, красота увянет. Была ли ты счастлива когда-нибудь? Или все в тебе было фальшивым, как и эта деланная поза. Ты, как изношенное платье, что вылиняло и никому не нужно. Кто пойдет за тебя в огонь и в воду? Кому дорога ты по-настоящему..."
Убедившись, что угрозы ее не привлекли внимания этих двух глубоко задумавшихся людей, Гюльдаста вдруг сникла. Резче обозначились складки в уголках рта.
- Садись! - приказал, наконец, Скворцов.
Гюльдаста послушно опустилась на стул. Начался обычный допрос.
Судя по ее скользким ответам, Гюльдаста намеревалась ни в коем случае не называть своего настоящего имени, фамилии. Она призналась только в том, что причастна к задержанной семерке, которая действительно собиралась ограбить магазин. Скворцов снова задал вопрос:
- Значит, вы - не Гюльдаста Шахсуварова?
- Нет.
(Гюльдаста отрицала, что она - Гюльдаста!).
- Почему же в таком случае вы путаетесь с ворами? Ваш муж - полковник, вам вполне хватало на жизнь.
Гюльдаста виновато опустила голову, по-детски жалобно всхлипнула.
- Я обманулась... очень обманулась...
Скворцов, подавив закипавшую ярость, взглянул на часы и с прежним хладнокровием задал снова вопрос:
- Кто ваш главарь?
- Кто 'ганьше проснется, тот и командует...
- Значит, у вас нет главаря?
Гюльдаста поиграла плечами.
- Не знаю, я недавно с ними...
- Значит, ты не знаешь, кто такой Ширахмед?
- Нет. С'геди нас не было такого.
- Подумай, может, вспомнишь.
- Вы слышали о нем? Почему же не взяли?
- Потому, что он, как и ты, скрывает свое истинное имя,
Гюльдаста сделала вид, что пытается вспомнить.
- Нет, я действительно не слышала о таком...
Она отрицала и свою связь с Сеймуром, утверждая, что никогда и знать не знала его.
Скворцов указал на Теймура и спросил:
- А этого человека знаешь?
Гюльдаста беглым взглядом окинула Теймура и отрицательно качнула головой.
Допрос Гюльдасты шел уже второй час и Володя чувствовал, как от напряжения начинает ломить в висках.
Он снова взглянул на часы и решительно подытожил:
- У нас сколько угодно доказательств, что вы и прежде совершали преступления, что вы никто иная, как Гюльдаста Шахсуварова. Достаточно пригласить в свидетельницы несколько девушек, с которыми вы работали когда-то в артели... Но если я не докажу, что вы - Гюльдаста, вас все равно будут судить за участие в ограблении магазина. Можете не сомневаться - ваше признание, что вы и есть Гюльдаста Шахсуварова, для меня дело второстепенное. Меня интересует ваш главарь. Вы смягчите свою участь, если укажете сообщников, которых мы не успели взять.
- Я же сказала, что не знаю никакого Ши'гахмеда, никакого Сейму'га.
- Идем! - поднялся Скворцов.
Гюльдаста послушно встала. Возражать не имело смысла, ведь она арестованная.
Скворцов почтительно обратился к Теймуру.
- Я прошу вас, Теймур Аббасович... Вам будет тяжело. Оставайтесь здесь.
Теймур медленно, тяжело поднялся и, не проронив ни слова, первым шагнул к двери.
Слова Скворцова насторожили Гюльдасту. Но она безо всякого сопротивления вышла на улицу и направилась к машине, стоявшей у входа, на которой не было никаких знаков, говорящих о ее принадлежности к милиции.
Гюльдаста села сзади, между Теймуром и Скворцовым, а Бабаев поместился рядом с шофером.
Машина направилась вниз, к центру города. Наконец, сбавив скорость, въехала в больничный двор, окруженный трехэтажными корпусами.
Гюльдаста ни о чем не спрашивала. Она двигалась, как стрелка, послушная магниту. Никто не обронил ни слова по пути к внутреннему входу. Было что-то зловещее в молчании спутников. Гюльдасте стало не по себе. Она невольно замедлила шаг и никто не поторопил ее.
Бабаев открыл низкую дверь. Спустившись на полэтажа, они оказались в просторном чистом помещении; от кафельных стен, пола, выложенного каменными плитами, веяло холодом. Из единственного оконца сочился слабый свет, от которого поблескивал высокий прозекторский стол. Сначала Гюльдасте показалось, что он пуст. Но потом, заметив две обнаженные смуглые ноги, она содрогнулась, попятилась. Слегка подтолкнув ее в спину, Бабаев приподнял простыню. Несколько секунд было совсем тихо. И вдруг раздался нечеловеческий вопль. Сжав лицо ладонями, Гюльдаста пятилась к стене.
Скворцов и Бабаев снова подвели ее к трупу.
Гюльдаста, вырываясь, забилась в их руках, но вскоре ослабла, перестала сопротивляться. Покорно подошла к столу, уставилась на труп потухшими, немигающими глазами и вдруг упала со стоном на мертвое тело. Заплакала горько, навзрыд, и так же неожиданно умолкла. Выпрямилась, провела рукой по темным, слипшимся на лбу волосам Сеймура, спросила хриплым шепотом:
- Кто его?
Не получив ответа, Гюльдаста обернулась к Теймуру.
- Кто ст'гелял в него?
Теймур отвернулся. Ответил ей Скворцов:
- Ясное дело, не мы. Если бы мы хотели арестовать его... это можно было сделать в любую минуту. Его убили ваши, возле дома Теймура Аббасовича.
- За что?
- За то, что он, - Скворцов покосился в сторону Сеймура, - за то, что он хотел порвать с вашей бандой. Кто-то после провала в магазине пронюхал об этом. И решил, что выдал Сеймур.
Гюльдаста снова приблизилась к трупу, припала на мгновение к неподвижному лицу и решительно направилась к двери.
- Пошли!
В прежнем порядке заняли они места в машине. Газик выехал в город.
Гюльдаста не знала названия улицы, которую они искали, но время от времени подсказывала:
- Здесь нап'гаво... Тепе'гь налево... П'гямо...
На улицах было многолюдно. Баку меняется в зависимости от времени суток.
Утром - дети спешат в школы, взрослые - на работу. На остановках автобусов, троллейбусов и такси толпы ожидающих, по проспектам деловито спешат прохожие. Ритм движения убыстряется, нарастает. И вдруг поток на улицах схлынет, отдохнут перекрестки от толчеи и спешки. Свободней пройдется морской ветерок, задорно-похлопает форточками в опустевших домах, тронет уголки афиш, вырвет газету из рук зазевавшегося прохожего и пойдет куралесить. Но наступит час, когда к бульвару двинется самый почитаемый транспорт - коляски с младенцами; голубые, розовые, белые коляски, подталкиваемые седовласыми бабками и дедами. Смотришь - постовой командует "стоп" веренице машин: гуськом, держась за хвостики фартучков, тянется к зеленым клумбам цепочка дошколят.
В полдень снова шумно. По улицам бродят вкусные запахи свежих пирожков и сосисок. Возле ресторанов витает шашлычный дух. Люди выходят на перерыв, гуляют, спешат в магазины и почтовые отделения. Чуть, позже на перерыв выходят продавщицы, их можно узнать по форменным, элегантным халатикам. Активизируется армия мороженщиков.
В конце рабочего дня снова заполняются улицы шумливыми потоками, хлынувшими с заводов, промыслов, строек.
Именно в такой час машина, в которой ехали Теймур и его спутники, поднималась по проспекту Кирова. У кинотеатра Низами бурлили очереди.
Задумчиво смотрела в окно Гюльдаста; сейчас в ее лице не было ничего, кроме смертельной усталости. И Скворцов подумал о том, что еще час назад невольно любовался изменчивым блеском ее огромных черных глаз. Сейчас рядом сидела утомленная, подавленная горем женщина. Непонимающе, растерянно смотрела она на бегущие мимо улицы, где закипала настоящая жизнь, где шли, спорили, смеялись люди, которым не надо было оглядываться, лгать, ловчить, преодолевать чувство постоянного страха.
Газик свернул к ипподрому и прибавил скорости.
- Налево! - предупредила Гюльдаста и спросила Скворцова, кивнув на шофера: - У этого паг'ня есть о'гужие?
- Должно быть...- усмехнулся Скворцов.
- Стоп! - тихо приказала Гюльдаста. - Пусть этот па'гень следит вон за теми пятью окнами.
- Он тут живет? - спросил Скворцов.
Гюльдаста кивнула.
Позвонили. Никто не подошел к дверям, не откликнулся. Еще звонок. Опять ни звука в ответ. Постучали - безрезультатно.
- Давай ломать! - решил Скворцов.
Через несколько минут, не выдержав напора трех мужчин, дверь распахнулась настежь. Странный ералаш открылся глазам вошедших; как будто квартиру только что покинули беженцы, спасавшиеся от стихийного бедствия. Последняя комната была побольше остальных. Здесь всюду, на стульях, подоконниках, на столе валялись одежда, туфли, разбитое стекло, пух и перья из разорванной подушки, обрывки бумаг.
- Где же он? - обернулся Скворцов к Гюльдасте.
- Опоздали! Смылся!
- Это и слепому видно, ханум, - заметил Бабаев. - Когда он сбежал и куда - вот что неизвестно.
- Может, еще ночью - хрипло произнесла Гюльдаста. Вновь злобно сверкнули глаза.
- Нет, - возразил Теймур. - Ночью он вряд ли приходил домой. Боялся: они все не доверяют друг другу. По-моему, он даже не ночует здесь. Здесь живет еще кто-то. Вот этот человек утром, наверно, и подал ему знак: "все спокойно". Хозяин, не теряя времени, пришел сюда, забрал все ценное и скрылся.
- Когда же они скрылись? - задумчиво бормотал Скворцов, распахивая двери шкафов, перебирая разбросанные вещи.
- Незадолго до нас, - убежденно ответил Теймур.
- Как вы узнали?
Теймур взял со стола банку мацони и показал Скворцову:
- Приглядись повнимательней.
По стенкам банки медленно двигались вниз к донышку струйки свежего мацони; кто-то совсем недавно наспех опустошил банку.
Скворцов мгновенно обернулся к Теймуру:
- Похоже, он сбежал, услышав звонок. Значит, в Доме есть другой выход?
Теймур знал, что многие владельцы легковых автомобилей, живущие в частных домах, превращают одну из комнат в гараж и, поставив машину, как правило, сразу проходят через внутренние двери в жилое помещение.
Он спросил, не глядя на Гюльдасту:
- У Ширахмеда есть машина?
- Да...
Теймур подошел к ковру, висевшему на стене, приподнял его и сильным пинком распахнул дверь, которая обнаружилась за ним. Ворота гаража были открыты настежь, а сам гараж пуст.
Скворцов закусил губы. Гюльдаста дотронулась до его локтя:
- Что вы стоите? Машина "Победа"... Цвет светло-се'гый. Номе'г 16-15.
Через несколько минут вся городская госавтоинспекция была поставлена на ноги. Десятки голосов повторили в телефон: "Победа"... Светло-серая... Номер 16-15. А через час начали поступать первые сигналы о маршруте "Победы" 16-15. Ширахмед метался по кривым улочкам Балаханов, пытаясь любой ценой прорваться в Бинагады, а оттуда к шоссе Куба-Хачмас. Но с каждой минутой смыкалось кольцо вокруг светло-серой "Победы".
Наконец, в Балаханах, у караван-сарая, оставшегося, по преданию, еще со времен Шаха Аббас, на развилке трех дорог, кривая окончательно сомкнулась.
Ширахмед убедился, что не осталось и игольного ушка, куда бы он мог проскользнуть.
"ГАЗ-67" со скрежетом притормозил и, описав дугу, остановился перед носом "Победы". Скворцов и Бабаев одновременно рванули дверцы машины. Ширахмед, не успел выхватить оружие. Почувствовав прикосновение металлического холодка к своему затылку, осторожно обернулся и увидел хмурое, молодое лицо Скворцова,
Ширахмед нехотя поднял руки. Взвизгнула его спутница в беличьей шубке. Ширахмеду было самое малое лет пятьдесят пять-шестьдесят, спутница годилась бы ему во внучки - размалеванной, встрепанной девчонке лет восемнадцать, не больше. Она вся дрожала, выкрикивая:
- Мамя, ай, мамя, ай, мамя!
- Выходи! - подтолкнул Скворцов Ширахмеда.
Бабаев распахнул дверцу, Ширахмед медленно вылез из машины и, посмотрев на мотоциклистов, сипло пробасил:
- За что?
- Иди сюда, ко мне, - поманил его Скворцов на заднее сиденье "Победы".
- Посиди немного, отдохни, мы тебе доложим что к чему...
- Не имеете права! - огрызнулся Ширахмед. Но Скворцов подтолкнул его в машину, набитую узлами и чемоданами, и сам сел рядом с ним. Ширахмед оказался между Бабаевым и Скворцовым. Накрашенная девица, по-прежнему дрожа, выкрикивала свое:
- Ай, мамя, ай, мамя...
Один из сотрудников госавтоинспекции сел за руль вместо Ширахмеда, и они двинулись в город. Теймур, оставшись на заднем сиденьи "ГАЗ-67" вдвоем с Гюльдастой, заметил:
- Голос его мне кажется очень знакомым.
- Чей?
- Ширахмеда.
- Ты его ни г'азу в жизни не встг'ечал.
- Голос... Голос слышал. Помнишь, осенней ночью 1943 года ты подошла ко мне и попросила проводить тебя?
Гюльдаста изумленно посмотрела на Теймура, но промолчала.
- Я тебя проводил. А ты сдала меня на руки своим дружкам. Среди них был и Ширахмед...
Гюльдаста сжалась в комок. Теймур говорил, не поворачивая головы, от каждого его слова Гюльдаста болезненно морщилась, покусывая губы.
- Вспоминаешь? - спросил он негромко, но властно.
- Столько было, г'азве всех упомнишь? - устало отозвалась она.
Но Теймуру хотелось, чтобы она непременно вспомнила ту ночь.
- Тогда у меня рука была в гипсе. Я с фронта возвращался. Мне скомандовали "раздевайся!" Я отказался. Одного из вас я пинком сбил, остальные накинулись сзади. А потом ты крикнула, чтобы меня еще раз стукнули. Теперь вспомнлла?
- Нет, - поморщилась Гюльдаста.
- У меня в чемодане было несколько тысяч денег. Я вез отрезы для матери и брата. И еще в чемодане была зажигалка, немецкая...
- Зажигалка?
- Да...
Гюльдаста задумалась.
- Я пода'гила ее Сейму'гу, - она обернулась и посмотрела на Теймура. Знаю, ты бг'ат его. Хог'ошо знаю. Ты меня один г'аз задег'жал. Но не знала, что мы тогда тебя... Значит, это был ты? Значит, если бы ты умег' тогда, ничего бы этого не случилось...
Машина проехала под черногородским мостом и свернула направо. Еще не совсем стемнело, а на улицах уже зажглись фонари, в их изменчивом свете то расплывался, то четко вырисовывался хищный профиль Гюльдасты.
- Лучше б ты умег'! - спокойно произнесла Гюльдаста. - Ты сделал меня несчастной, ты довел меня до этого чег'ного дня. Будь ты пг'оклят! Ты газлучил меня с Сеймуг'ом. Ты выгнал меня из дому, из гог'ода... Ты...
Шофер не выдержал - притормозил у обочины, обернулся к Теймуру:
- Товарищ Джангиров, разрешите заткнуть рот этой суке!
- Поезжай, - строго приказал Теймур. Машина тронулась.
- Что же ты не г'азг'ешил ему? - Гюльдаста не унималась. - Пожалел жену бг'ата?
- Ты была во многих городах, - брезгливо отозвался Теймур. - И в каждом городе у тебя был муж.
- Нет, настоящий один. Сеймуг'. У нас и сын есть. Ты пг'о него хог'ошо знаешь. Тепег'ь мой мальчик в интег'нате. Я хочу попг'ощаться с ним, - она тронула плечо шофера. - Повег'ни напг'аво. Интег'нат в той стог'оне.
Водитель, не сводя глаз с дороги, усмехнулся:
- Нет, ханум, давеча, когда мы искали дом Ширахмеда, ты была нашей проводницей, а теперь положись на нас. Дорогу знаем.
Гюльдаста обернулась к Теймуру.
- Что вы за люди! Отог'вать г'ебенка от матег'и... Звег'и!
Теймур горько усмехнулся:
- А вы? Сколько матерей оставили без сыновей! У Алладина дети - сироты! Мать Мурадяна, старуха, от горя умерла. Вы разлучали отца с сыном, брата с братом. Сколько домов, сколько семей вы разрушили! У тебя нет никакого права на Фахраддина. Он никогда не узнает о женщине, которая его родила. Я усыновлю его. Он вырастет настоящим человеком.
Наступило тяжелое молчание.
За стеклами автомобиля засверкали рекламы, ярко освещенные витрины магазинов.
- Смотри хорошенько, смотри, - раздался голос водителя. - Ты никогда больше не увидишь улиц этого города. Прощайся с Баку... Если даже ты отбудешь свой срок, тебе не разрешат жить здесь.
Гюльдаста не ответила шоферу. Она жадно смотрела на вечнозеленые скверы, на детвору у голубятен, знакомые перекрестки; на все, что становится во сто крат дороже, когда рвутся нити, связывающие тебя с внешним миром.
Машина притормозила у здания главного управления милиции. Теймур обернулся к Гюльдасте:
- Мы больше не увидимся. Тебе полагается очень суровое наказание...
- Меня г'асстг'еляют? - бесстрастно спросила Гюльдаста.
Дверцы машины открылись. У входа в здание Гюльдасту поджидали два милиционера.
- Думаю нет, - ответил Теймур. Взгляды их скрестились в последний раз.
- Я ненавижу тебя, - медленно сквозь стиснутые зубы выговорила Гюльдаста, - не-на-ви-жу, - голос ее сломался. - А руки у тебя, как у брата. Мизинец кг'ивой. И у него тоже...
Больше Теймур ничего не слышал. Почти выхватил из рук шофера только что зажженную папиросу, жадно затянулся.
За спиной, по асфальту коротко простучали каблуки. Гюльдасты.
ЭПИЛОГ
Каждый день после работы Теймур спешил к матери. Обедали все вместе. Потом он возвращался в милицию или шел ночевать к себе домой. Отвечал на тревожные вопросы матери о Сеймуре так, как было условлено с Ляман.
Ляман упорно старалась развеять тяжелое, молчаливое раздумье Джаваир. Однако, видела, что у маленького Аббаса это получается лучше. Собственно, малыш помогал им обоим. Его затеи и игры отвлекали их. Иногда Ляман казалось, что Джаваир ни о чем не подозревает. По тому, как перешептывались соседи и умолкали, завидев Джаваир, Ляман понимала - узнали правду о Сеймуре. Теперь, оставаясь с глазу на глаз с Джаваир, она ощущала еще большую неловкость. О чем-то Джаваир догадывалась, нельзя обмануть одержимое тревогой материнское сердце. Порой Ляман до боли ощущала переполнявшее Джаваир горе. Не затаенное, неясное предчувствие, а жгучее, молчаливое горе. "Знает!" Сколько же надо мужества, душевной силы, чтоб так сдержанно вести себя на людях.
Состояние Джаваир все больше вызывало тревогу и у Теймура. Он замечал, что растерянность и страх в глазах матери сменились невыразимой тоской. Последнее время она не называла Сеймура по имени, которое прежде произносила всегда с любовью. Когда речь заходила о младшем сыне, Джаваир повторяла: "он... его... ему... он говорил... он всегда так делал..."
Теймур внимательно следил за матерью. И она по-новому вглядывалась в старшего сына, вздыхала при виде его рано поседевшей головы.
Наконец, однажды, когда Теймур принес Ляман загрунтованный холст в подрамнике, Джаваир покрыла голову черной шалью и, как привидение, встав на пороге, спросила тихо:
- Где похоронили его?..
* * *
Владимир Скворцов умело вел операцию к концу. С каждым допросом все четче прояснялись самые неожиданные связи основного ядра банды. Как разветвления злокачественной опухоли, поражали, разъедали они все, не обладающее силой сопротивления.
Выяснилось, что и Намазовы, и люди, привлеченные по делу инкассатора, и убийцы Алладина, и Мурадяна - все связаны между собою. Зейналабдин, отбывавший наказание на большом строительстве в Сумгаите, опознал многих, в том числе и Гюльдасту. Девица, которую задержали в машине Ширахмеда, призналась в сожительстве с бандитом, который годился бы ей в деды. Старшая сестра ее работала в той самой сберкассе, где инкассатор получал деньги перед ограблением.
Постепенно восстанавливалась истинная картина сложной организации воровского быта. Единственное, что оставалось не совсем ясным, это - фигура человека, занимавшего самое высокое положение в шайке; человека незримо, но властно направляющего всю ее деятельность.
Показания Ширахмеда постепенно убеждали, что главарем шайки был не он. Кто-то ловко, с отличным знанием особенностей каждого, управлял бандой, прячась за спиной Ширахмеда. Ширахмед не разубеждал тех, кто считал именно его атаманом. Наоборот, видимо, истинного главаря устраивала эта маскировка. Но были и такие, что знали наверняка - Ширахмед только посредник, доверенное лицо главаря... Были такие. Но даже и сейчас, схваченные, припертые к стене, они боялись нарушить волчьи законы воровского мира. Никто из задержанных не назвал имени главаря, никто не обмолвился ни словом, которое могло бы стать недостающим звеном в цепи. И это очень тревожило Скворцова и Теймура.
Ведь если оставить на воле самого матерого хищника, он вновь, переждав тревогу, соберет стаю.
Да, Теймур не ошибался. Шайка и в самом деле напоминала ветвистое дерево. Владимир Скворцов не желал считать операцию завершенной, не докопавшись до самого ядовитого корня.
Шло следствие, тянулись допросы, устраивались очные ставки. А тем временем на старую улицу, где прошли детство и юность Теймура, сгружались различные приспособления и механизмы. Соседи покидали свои домишки, переезжая в новые, благоустроенные квартиры. Старой Джаваир тоже предложили одну комнату в новом доме. Но потом пришли к иному решению: если Теймур сдаст свою жилплощадь, им с матерью выделят просторную двухкомнатную квартиру. Настал день, когда за стол села вся семья. И только оглядев приготовленные приборы, Джаваир смахнула слезу. А потом громко рассмеялся, потянулся к ней маленький Аббас и она улыбнулась, обнимая внука.
Их соседом по этажу оказался Меченый Шамси. Нино и Ляман подружились с первого же дня. Теймур, исполняя обещание, устроил Шамси в стройконтору, которая начинала предварительные работы в их старом квартале. Прежде, чем строить новое здание, следовало разрушить дряхлые домишки.
Когда прораб дал указание снести дом в самом конце улицы, окруженный высоким забором, на губах Шамси появилась злая усмешка.
Это был забор сеидов. С него он когда-то свалился и рассек щеку. Все началось отсюда. Теперь же ему, Шамси, предстояло снести этот забор своими руками.
Хозяина дома давно оповестили и предложили перебраться в новую квартиру. Весь квартал переехал, только он не трогался с места. Прежде, чем ломать забор, вызвали трех человек из жилконторы, чтобы еще раз поставить в известность старика, который тянул с переездом. Решили выделить ему грузовик и людей в помощь, только бы поскорее устроился на новом месте. Каково-же было удивление соседей, посланных на переговоры! Сеид Кязим лежал на узкой, застланной старым паласом тахте, мертво уставившись в потолок давно потухшими глазами.
Экспертиза установила, что восьмидесятилетний здоровяк умер не своею смертью, в его крепко сжатой руке был обнаружен пузырек с остатками яда. Из подвала его дома извлекли восемь горшков с золотом - монеты царской чеканки, часы, браслеты, кольца с драгоценными камнями. Кроме того, в подполье оказалось оружие различных систем. Арестованные, неизвестным образом прослышавшие о смерти Сеид Кязима, открыто выражали свою радость, как люди, избавившиеся от страшного бремени. Их атаман умер. Теперь они старались все валить на него.
Говорят, скорпион, попав в огненное кольцо и чуя обреченность, жалит сам себя. Так поступил и Сеид Кязим.
И этот дом разрушили, сровняли с землей. Медленно оседала пыль развалин.
Там, где стояли хибары, открылась широкая и ровная площадь. Теперь здесь пройдет новый проспект...
* * *
Ночь. Ни месяца, ни звездочки. Тяжелые тучи, низко повисли над городом. Вот-вот блеснет молния, грохнут раскаты грома.
Сначала шлепнулись об асфальт крупные капли, потом дробно загудели крыши, водосточные трубы, целый оркестр весеннего неистового ливня. Побежали по лужам девушки с кое-как втиснутыми в сумки нарядными туфельками. Вдоль стен и в подъездах выросли целые колонны разноцветных дождевиков. Из-под каждого виднеется несколько пар ног, слышатся веселые голоса.
Рано пришла весна в том году. Дождь лил неделями, а жадной бакинской земле, все было мало. Казалось, уже насквозь промокли дома, строительные краны, фонари, тротуары и даже такси, мчавшиеся в каскадах брызг.
Двое мужчин шагают под дождем, низко опустив капюшоны плащ-накидок.
- Идите к нам! - кричат им из-под высоких ворот какие-то велосипедисты, - Скорее! Не то унесет в Каспий... - машут мокрыми шарфиками смуглолицые девчата.
Приветливо вскидываются руки, кивают островерхие капюшоны и все дальше уходят двое под дождем. Люди, стерегущие город...
О каждом из них можно написать повесть. О каждом дне невидимых боев, в которых раньше срока седеют головы.
1 Джа - игра в кости.
2 Тендир - конусообразная печь из глины. Иногда это просто яма, стенки которой обмазаны глиной.