Страница:
Когда рабочие только начинали пикетировать завод, они то и дело отпускали шуточки по адресу горстки служащих, которые ходили на работу, и время от времени встречали их насмешками и свистом, но вскоре начали каждый вечер и каждое утро поливать их отборной бранью, а полицейские требовали, чтобы они заткнулись и продолжала двигаться. По прошествии первых нескольких недель, когда служащие входили в здание, рабочие уже останавливались и принимались угрожать им, а полицейские размахивали у них перед носом дубинками, требуя, чтобы они хранили молчание и продолжали движение пикетов, иначе, мол, все будут арестованы. С каждым днем голоса, ругательства и угрозы рабочих делались все более злобными, и несколько недель спустя по утрам и вечерам у входа в здание стали появляться дополнительные наряды полиции; а когда полицейские требовали, чтобы рабочие не зарывались и продолжали двигаться, те плевали копам под ноги или бормотали что-то насчет недоумков и штрейкбрехеров; и каждый день все повторялось по новой, разве что еще больше накалялась атмосфера, а рабочие снова и снова искали повода для того, чтобы кого-нибудь ударить — кого угодно; а полицейские только и ждали, когда кто-нибудь что-нибудь затеет, чтобы можно было слегка развеять скуку, тоже раскроив кому-нибудь башку. А по мере того, как усугублялась скука, росло негодование — негодование рабочих по отношению к копам, которые приходят и мешают им одержать победу в забастовочной борьбе; и полицейских по отношению к забастовщикам, из-за которых они вынуждены стоять там каждый день целыми часами, в то время как им самим запрещено объявлять забастовку даже ради повышения зарплаты. Рабочие старались двигаться как можно медленнее и насмешливо поглядывали на полицейских, проходя мимо них; а полицейские целый день стояли к ним лицом, помахивали дубинками, держа их за кожаные ремешки, и велели рабочим продолжать движение, стоило тем хоть на секунду остановиться; а рабочие на миг останавливались как вкопанные и глазели по сторонам в надежде, что кто-нибудь пошлет подальше кого-нибудь из копов, чтобы можно было надеть им на уши плакаты, но все молчали, и когда один из копов делал шаг вперед, рабочие снова начинали двигаться, и забастовка — а с ней и рискованная игра — продолжалась.
Возвращаясь в контору, пикетчики уже просто бросали свои плакаты на пол, и поначалу Гарри просил их успокоиться и быть поаккуратней, а потом, будучи несколько раз послан на хуй, замолчал и стал подбирать плакаты после ухода рабочих. Вскоре пришлось писать новые плакаты, и всякий раз, как рабочие видели плакаты с обновленными надписями, они злились еще больше и на чем свет стоит кляли разъебаев из компании, из-за которых они остались без работы, а заодно и копов, помогающих этим ебаным кровопийцам.
Компания готовилась к забастовке задолго до ее начала, и потому, когда первые пикетчики надели свои плакаты и принялись гордо расхаживать у входа на завод, текущие заказы были уже выполнены, а необработанные изделия перевезли на другие предприятия, разбросанные по всей стране, или передали другим фирмам по субподряду, и главной заботой руководства Бруклинского завода была координация распределения и транспортировки необработанных изделий и готовой продукции между многочисленными предприятиями и субподрядчиками. Для служащих, отвечавших за координацию работы разных фирм, первые дни забастовки были беспокойными, а подчас и суматошными, но затем все опять пошло своим чередом, а в тех редких случаях, когда возникали чрезвычайные обстоятельства, все недоразумения устранялись при помощи междугородных телефонных разговоров, после чего ситуация довольно быстро вновь делалась управляемой.
Через несколько месяцев после начала забастовки позвонили с завода, расположенного на севере штата Нью-Йорк, где осуществлялась окончательная сборка крупных агрегатов. В договоре предусматривался штраф за несоблюдение срока поставки, и если бы все агрегаты не были доставлены к указанной дате, с компании взыскали бы тысячу долларов в день — за каждый день задержки. Из-за многочисленных неисправностей и поломок работу и без того уже отложили на три дня, но в конце концов линия сборки была введена в строй, и половину производственного персонала бросили на выполнение задания к указанному сроку. Все шло гладко, и было уже твердо решено закончить работу вовремя, как вдруг выяснилось, что недостает одного из завершающих элементов сборки, изготовляемого на Бруклинском заводе. С Бруклинским заводом тотчас же связались по телефону, и поспешно проведенная проверка документации показала, что вся партия изделий была обработана еще за день до начала забастовки, но по какой-то причине так и не была отправлена. Отдел отгрузки продукции был почти пуст, поэтому ящики с нужными деталями быстро нашли. С заводом, расположенным на севере штата, связались по телефону, и наряду с обнадеживающей информацией было передано обещание отправить ящики в тот же вечер.
Мистер Харрингтон начал было ругать последними словами своих служащих, но через минуту остыл и принялся обзванивать ближайшие мелкие автотранспортные фирмы, пытаясь найти такую, которая сумеет преодолеть заслон пикетчиков и доставить изделия по назначению. В конце концов он нашел одну, где взялись за это дело и заломили неслыханную цену, однако директору ничего не оставалось, кроме как согласиться и выписать чек на половину суммы — вторую половину надлежало выплатить после доставки.
Когда грузовики свернули на подкрановый путь, ведущий к загрузочному помосту, рабочие, дежурившие в пикете, переполошились, но быстро взяли себя в руки. Пикетчики принялись кричать водителям грузовиков, что они бастуют, а водители принялись громко посылать их по матери. Некоторые рабочие попытались было прыгнуть на капоты грузовиков, но упали; некоторые другие стали подбирать камни и консервные банки и бросаться ими в водителей, но снаряды лишь отскакивали от кабин. Едва рабочие ринулись вслед за грузовиками к помосту, как полицейские принялись хватать их и сдерживать натиск.
Крики пикетчиков услышали остальные рабочие, слонявшиеся без дела возле конторы, и они тут же примчались; а из полицейской машины по рации было вызвано подкрепление. Пока одни полицейские оттесняли рабочих, другие выстроились поперек подкранового пути. Вскоре собралась толпа из сотен рабочих, пытавшихся с криками пробиться вперед; из задних рядов раздавались громкие требования убрать с дороги ебаных копов и отделать этих ебаных штрейкбрехеров; люди в передних рядах выкрикивали что-то в лицо копам и, поскольку сзади на них напирала толпа, теснили заслон полиции, который постепенно слабел. Какое-то время амебообразная масса текла то вперед, то назад и кружила на месте, а над головами подпрыгивали руки и плакаты; взлетали белые перчатки и дубинки; багровые от ярости лица были почти вплотную прижаты друг к другу, все орали, брызжа слюной; глаза затуманивались и увлажнялись от гнева. Потом подъехали автомобили, битком набитые новыми полицейскими. За ними — пожарная машина. Копы повыскакивали из машин и растворились в массе. Моментально был размотан и подключен пожарный рукав; хрипло заоравший громкоговоритель приказал рабочим разойтись. ПОШЕЛ НА ХУЙ КОЗЕЛ ЛЕГАВЫЙ ИДИ ПОДРОЧИ СУКИН СЫН ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ РАЗОЙДЕТЕСЬ МЫ ВСЕХ АРЕСТУЕМ НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЕ ПОДКРАНОВЫЙ ПУТЬ АГА, САМО СОБОЙ, ВОТ ТОЛЬКО ПРОЛОМИМ ЧЕРЕПУШКИ ЭТИМ ЕБАНЫМ ШТРЕЙКБРЕХЕРАМ ОНИ НАС КУСКА ХЛЕБА ЛИШАЮТ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОВТОРЯЮ, РАЗОЙДИТЕСЬ ИЛИ Я НАПРАВЛЮ НА ВАС БРАНДСПОЙТЫ ТЫ КОМУ ПРОДАЛСЯ СУКИН СЫН Заслон полиции был укреплен и изо всех сил сдерживал толпу, но рабочие, увидав, что против них выставили новых копов, и услышав угрозы, ожесточились еще больше, они почувствовали свое численное превосходство, а чувство разочарования и безысходности, которое накопилось за долгое время, попусту потраченное в пикетах и в очередях за продуктами, нашло наконец долгожданный выход. Наконец-то им противостояло нечто реальное. А полицейские, которые долгое время стояли, помирая со скуки, пока рабочие прохаживались взад и вперед, и велели пикетчикам все время двигаться, завидуя им, потому что рабочие по крайней мере имели возможность предпринять нечто реальное ради повышения зарплаты, тогда как сами они могли разве что подать прошение мэру и получить от насквозь прогнивших политиканов отказ, тоже нашли наконец долгожданный выход своим чувствам, и вскоре заслон был поглощен массой, двое-трое упали на колени, потом еще несколько человек — забастовщиков и копов, — в воздух взмыл плакат, обрушившийся через секунду на чью-то голову, поднялась рука в белой перчатке, а потом с глухим стуком опустилась дубинка, и появившиеся над головами руки, дубинки, плакаты, камни, бутылки пришли в движение, словно под воздействием выведшей из-под контроля эксцентриковой тяги, и масса начала растекаться во все стороны, люди падали друг на друга, из окон и дверей высовывались головы зевак, водители немногочисленных машин предусмотрительно останавливались или притормаживали, чтобы понаблюдать минутку за происходящим, а масса всё катилась волнами вдоль и поперек Второй авеню точно галактика по своду небес испещренному стремительными потоками комет и метеоров а тот голос что хрипло кричал обращен был уже к пожарным и те не спеша направились к бушующей массе и чья-то рука в белой перчатке схватилась за голову и перчатка обагрилась кровью а время от времени от массы отделялось окровавленное тело и откатившись на пару шагов застывало в неподвижности или лежало подергиваясь и четверо или пятеро избитых истекающих кровью копов преодолев силу тяготения массы вырвались на свободу постояли бок о бок и вновь зашагали к массе размахивая дубинками и крича и об голову одного из них сломали плакат но коп лишь закричал еще громче не останавливаясь и продолжая наносить удары до тех пор пока его дубинка не сломалась о чью-то голову тогда он не выходя из строя подобрал сломанный плакат и продолжил а удары дубинками по головам были едва слышны звук отнюдь не был неприятным поскольку его заглушали крики и ругательства и копы перешагивали через немногочисленные тела покуда каким-то образом не образовался развернутый строй забастовщиков и те атаковали копов не остановившись когда им на головы стали методично обрушиваться дубинки и две шеренги слились в вихревую возбужденную туманность которая кружась покинула галактику чтобы распасться на составные части когда забастовщики смяли шеренгу копов и принялись пинать их а те пытались вновь подняться на ноги или уползали прочь и взвыли сирены но никто их не услышал и новые полицейские выскочили из легковушок и фургонов и был размотан и направлен на толпу еще один пожарный шланг последовал приказ открыть гидранты и не дожидаться когда полицейские смешавшиеся о забастовщиками в едином вихре сумеют выбраться оттуда а некоторые забастовщики заметили что готовится второй брандспойт потом обратили внимание на первый и набросились на пожарных но тут неудержимым потоком хлынула вода и вся сила удара пришлась одному рабочему в живот и он разинул рот но если и издал какой-то звук никто его не слышал и человек согнулся завертелся бешеным волчком наткнулся на людей бежавших сзади и отлетел к тротуару а бежавшие сзади приняли удар на себя и завертелись а некоторые полицейские сломя голову бросились к разным перекресткам пытаясь перекрыть движение по улице и направить транспорт в другую сторону но как ни махали они руками подавая машинам знаки проезжать все водители сбавляли скорость не желая пропускать захватывающее зрелище а скрипучий голос вновь принялся отдавать распоряжения и на толпу точно и умело направили два водомета после чего масса превратилась в хаос соударяющихся частиц которые беспорядочно кружили сталкиваясь и разлетаясь а потом сделалось так тихо что стали слышны сирены «скорой» и громкие стоны исторгаемые массой и вскоре мостовая очистилась от мелкого мусора и была смыта даже кровь.
Брандспойты отключили, и тем, кто был ранен слишком серьезно, чтобы передвигаться самостоятельно, помогли добраться до тротуара, где они уселись, прислонившись к стенам зданий, или забраться в поджидавшие кареты «скорой помощи» и полицейские машины, которые увезли их в больницу. Улица по-прежнему была запружена рабочими, полицейскими, легковушками, фургонами, «скорыми» и зеваками. Сотни забастовщиков все еще стояли, собравшись небольшими группами, разговаривали, оказывали помощь раненым товарищам, поглядывали на копов и ждали выезда грузовиков. Гарри, который благоразумно не полез в драку, переходил от группы к группе в выбившейся из-под брюк рубашке, с растрепанными волосами и перепачканным лицом, ругал последними словами хозяев, копов и этих ебаных штрейкбрехеров, интересовался самочувствием рабочих, похлопывал их по спине.
Полиция тоже с тревогой ждала грузовиков. Прибыло подкрепление, было установлено заграждение, чтобы не подпускать забастовщиков к подкрановому пути, и приведены в боевую готовность брандспойты. Тот же голос снова велел забастовщикам разойтись, а рабочие снова принялись материться, и никто не сдвинулся с места — все разглядывали копов, стоявших за заграждением, и пожарных с их брандспойтами. Голос сказал, что полиция не хочет применять силу, но если все немедленно не разойдутся, сила будет применена. Рабочие принялись орать, чертыхаться и рассредоточиваться, намереваясь штурмовать заграждение, как только грузовики появятся на подкрановом пути. Голос сообщил, что у них есть ровно шестьдесят секунд, после чего вновь будут пущены в ход брандспойты, и начал считать. Оставалось еще тридцать секунд, когда послышался шум приближающегося по подкрановому пути первого грузовика. Отсчет был прекращен, и последовал приказ применить брандспойты. Не успели рабочие сделать и шага вперед, как на них обрушились потоки воды. Брандспойты были применены со знанием дела, и ни один забастовщик не добрался до заграждения, пока грузовики не проехали почти целый квартал, после чего люди остановились и принялись орать и чертыхаться.
Когда грузовики скрылись из виду, рабочие отступили от заграждения, несколько минут постояли, глазея на копов, потом одни медленно разошлись по домам, а другие вернулась в контору. Полицейские и пожарные не спеша собрали свое оборудование и разъехались по своим участкам. Восемьдесят три человека были госпитализированы.
Возвращаясь в контору, одни забастовщики несли остатки плакатов, другие помогали идти тем, кто все еще истекал кровью или пребывал в оцепенении после потасовки. Прежде чем раненых развезли по домам, Гарри пообещал им проследить, чтобы в их книжках были проставлены отметки о ранении; оставшиеся протиснулись в кабинет или околачивались у входа.
Рабочие, собравшиеся в кабинете, по-прежнему орали и чертыхались, а Гарри разливал пиво, рассказывая им о том, как он накостылял копу… надеясь, что никто не заметил его отсутствия в свалке… и как его чуть не огрели дубинкой, но все были слишком злы, чтобы обращать на него внимание, так же, как раньше были слишком заняты, чтобы запомнить, кто где находился во время потасовки. В конце концов Гарри, почти оглохший от шума, протиснулся к своему столу и сел со стаканом пива, пытаясь сообразить, может ли он что-нибудь предпринять. Облокотившись на стол, он потягивал пиво и ждал, когда в голову ему придет какая-нибудь мыслишка. И лишь тогда, когда он увидел, как сквозь толпу с трудом пробираются председатель и некоторые другие руководители, до него дошло, что надо было позвонить в профсоюзный комитет. Он вскочил и, спотыкаясь, обошел стол, крича, что все время пытается дозвониться до профсоюза, и все принялись орать, столпившись вокруг руководителей, а те остановились и заорали, веля рабочим замолчать ради всего святого. Как мы сможем выяснить, что случилось, если все орут! Все опять принялись орать, руководители замахали руками, и рабочие начали успокаиваться, а Гарри попытался протиснуться вперед, но один из рабочих встал перед председателем и сказал, что сейчас всё расскажет. Я дежурил в пикете, когда подъехали грузовики. Какие грузовики? Все рабочие принялись что-то орать в ответ, руководители опять замахали руками, а человек, начавший было рассказ, заорал, чтобы все заткнулись. Я сам всё расскажу. Дежурим мы в пикете, и тут по Второй авеню подъезжают четыре грузовика, сворачивают на подкрановый путь и катят к загрузочному помосту… Когда вся история была рассказана, председатель спросил, не заметил ли кто-нибудь названия автотранспортной компании, и один рабочий сказал, что знает эту фирму. Я часто вижу эти грузовики в нашем районе, — и он сообщил руководителям название, рассказав, где обычно стоят машины фирмы. Тогда председатель сказал рабочим, что всё будет улажено, что больше ни один грузовик не проедет мимо заслона пикетчиков, что все должны успокоиться и разойтись по домам и что теперь будет установлено постоянное наблюдение за улицей, и если хоть кто-нибудь, я не шучу, мне насрать, кто именно, попытается преодолеть заслон, все должны брать ноги в руки, бежать к пикету и блокировать подступы к заводу. Рабочие заорали: ага, мы еще покажем этим разъебаям! Только не околачивайтесь возле завода без дела, а не то копы сразу начнут всё сызнова. Закон строго ограничивает количество пикетчиков, а они только и ищут повод, чтоб вам головы проломить, так что не давайте им такой возможности. Когда вы свободны от дежурства, старайтесь как можно реже появляться на улице, и они ничего не смогут поделать.
Председатель подошел к столу и стал звонить по телефону, а остальные руководители в это время провожали рабочих к выходу, пожимая им руки и похлопывая их по спине. Некоторое время председатель договаривался по телефону насчет надписей на новых плакатах, требуя, чтобы плакаты непременно были в стачечном комитете к восьми утра; потом позвонил еще нескольким членам профсоюзного комитета, и к тому времени, как он договорил, в конторе уже не было никого, кроме руководителей и Гарри, который стоял за спиной у председателя с тех пор, как тот поднял трубку телефона.
Гарри предложил ему сигарету, потом безуспешно попытался найти спички, и председатель в конце концов достал из кармана свои. Гарри хотел было рассказать ему о том, как он пытался остановить грузовики, но его перебили другие руководители, заговорившие с председателем. Они встали в кружок и принялись вполголоса совещаться, оставив Гарри стоять в сторонке, и тут вошли Винни с Салом. Приветик, Гарри, как делишки? Говорят, у вас тут были небольшие беспорядки. Ага, чувак, говорят, мы пропустили отличную драку. Они налили себе по стакану пива, потом снова подошли к Гарри. Вы же не простите им эту подлянку, правда? Как пить дать не простим. Не волнуйтесь, больше такого не повторится. Если б не эти ебаные копы, мы бы ни за что их не пропустили. Черт подери, чувак, их же можно и по-другому остановить. Ага, — улыбаясь друг другу и попивая пивко. То есть как это? Черт подери, да тебе надо только… подошел председатель и спросил у Гарри, что это за люди. Гарри назвал ему их имена и сказал, что они живут поблизости. Это председатель профсоюза. Приветик, как делишки? Небольшие неприятности, да? Не очень серьезные. А у вас что-то на уме, ребята? Так, небольшое деловое предложение, да, Сал? Ага. Какое же? Можем избавить вас от этих грузовиков. Пару сотен не пожалеете? По-вашему, это легко сделать? Ага. Если они стоят там, где сказал тот малый, это пара пустяков. Председатель повернулся спиной к остальным, дал ребятам двести долларов, попрощался с Гарри и ушел вместе со всеми руководителями. Сал с Винни поделили деньги, допили свое пиво и удалились. Миновал еще один день забастовки.
На другой день в начале девятого в конторе собрались сотни рабочих. К половине девятого одни разбрелись по конторе, другие вышли на улицу, попивая пиво и кофе с пирожными. Плакаты доставили через несколько минут после того, как Гарри открыл контору, и рабочие с тем же воодушевлением, что и в первый день забастовки, расхватали их и отправились дежурить в пикет. Как и в первый день, они шутили, смеялись и энергично похлопывали друг друга по спине, но уже не были так беспечны, как тогда, а были возбуждены и полны надежд — надежд на новую драку, только на сей раз она не станет для них неожиданностью, они будут готовы, и каждый сможет воплотить в жизнь сны и мысли минувшей ночи, в которых они остановили грузовики, выволокли из кабин водителей и проломили им головы, причем каждый сделал это своими руками, в крайнем случае — с помощью нескольких друзей; а когда копы попытались их остановить, они отобрали у них дубинки и раскроили им черепушки, потом взяли пожарные шланги и струями смыли гнусных ублюдков в сточную канаву. Они пили пиво и кофе, то и дело поглядывая в сторону завода, похлопывая друг друга по плечу, но при этом напрягали мускулы — им страсть как хотелось поскорей увидеть перед собой кого-нибудь из этих полицейских говноедов или штрейкбрехеров-шоферюг и врезать ему по физиономии… а то и надрать задницу кому-нибудь из сопливых служащих, если тот начнет пудрить им мозги.
Но в тот день никто не вышел на работу и ни один грузовик не показался в пределах двух кварталов от завода. Мистер Харрингтон велел всем сидеть по домам — была пятница, и один день ничего не решал. Груз был отправлен, а других срочных дел не предвиделось; к тому же в понедельник, когда разгневанные рабочие поостынут, всё опять пойдет своим чередом — так же, как шло изо дня в день, из месяца в месяц, до потасовки. Рабочие, не расходившиеся весь день, шумно приветствовали каждого нового пикетчика, оживленно похлопывая его по плечу, но поскольку время шло, а все по-прежнему было тихо-мирно, им постепенно надоело поругивать стоявших неподалеку копов, коих на сей раз собралось не меньше сотни, и болтать о том, что хорошо бы проломить их тупые головы, а по мере того, как долгий день близился к концу, проходил и их энтузиазм, зато усиливались разочарование и гнев. Их ругань сделалась более злобной, но ей недоставало не только стройности, но и адресата. Копы стояли себе и помалкивали; ни один грузовик не пытался прорвать заслон пикетчиков и ни один умник из этих сопливых канцелярских крыс не пытался лишить их куска хлеба.
Небо весь день было безоблачным, и ярко светило солнце. Было жарко. Очень жарко. Прекрасный денек для того, чтобы позагорать на пляже, но хотя всем было не до пляжа, они на чем свет стоит кляли этих ублюдков: кабы не эти гады, они могли бы загорать или сидеть дома с баночкой пивка и смотреть по телевизору бейсбол. Так они и ругали между собой этих ублюдков, а часа в три опустели все четыре пивных бочонка, и Гарри заказал еще несколько, их сразу привезли, но некоторым рабочим надоело пиво, и они постепенно, небольшими группами, переместились в соседний бар, чтобы взять чего-нибудь покрепче, позабористей, и часам к пяти, за несколько часов до захода солнца, их гнев превратился в простое раздражение, никто уже и не пытался излить его по чьему-либо адресу, все попросту копили его в себе, а потом они пошли домой, и одни отрубились, а другие ввязались в драку в своем местном баре. Когда рабочие уходили, Гарри велел им прийти в понедельник с утра пораньше.
Гарри сидел за своим столом, пил пиво, курил и прекрасно себя чувствовал. Он целый день твердил рабочим, что профсоюз не простит такой подлянки, и жалел, что нельзя рассказать им, как он задумал поступить с грузовиками. Если бы он только мог им рассказать! Тогда бы они наконец поняли, что он человек влиятельный.
Впрочем, наплевать, они все равно это поймут. Ага. Он откинулся на спинку стула, положил ноги на стол и осушил стакан, думая о том, что скоро все рабочие, завидев его, будут кивать и здороваться, он станет наконец уважаемым человеком и, возможно, сумеет избавиться от ебливой жены, которая постоянно стоит над душой и так треплет ему нервы, что иногда просто невозможно работать, и тогда уж этот ебаный сопляк, эта канцелярская крыса Уилсон будет обсираться при виде Гарри Блэка, — и его улыбочка стала похожа на улыбку, он снова наполнил свой стакан, закурил, закрыл глава и увидел, как съежились от страха Уилсон и кое-кто из прочих сопляков.
В начале двенадцатого Сал с Винни вышли от «Грека», угнали машину, раздобыли несколько канистр бензина и подъехали к небольшой автостоянке, где стояли грузовики. Они остановились на минуту, огляделись, потом объехали квартал и, еще минут десять поколесив по округе, убедились, что ни одна улица не перегорожена по какой бы то ни было причине и поблизости нет копов, потом вернулись на стоянку и вышли из машины. Грузовики были устаревших моделей, с бензобаком сбоку. Ребята окатили грузовики бензином, открыли бензобаки, вымочили в бензине обрезки ткани и сунули их в отверстия баков так, чтобы концы свисали до земли, потом вылили бензин на землю дорожками от тряпки к тряпке — так, чтобы все дорожки, соединяясь, вели к выходу. Положив пустые канистры на заднее сиденье, они подожгли бензиновый ручеек и поспешно сели в машину. Когда загорелись первые грузовики, они уехали оттуда, свернули с Третьей авеню налево, на полной скорости промчались несколько кварталов, потом свернули на Вторую авеню, совершенно безлюдную. Примерно через минуту после отъезда со стоянки они услышали взрыв и увидели в небе красное зарево. Один готов. Вин. Ага. Смотрится неплохо, правда? Ага. Погоди, вот будет красотища, когда взорвутся остальные! Ага, — и они рассмеялись. На обратном пути к «Греку» они услышали новые взрывы, приглушенные, но вполне различимые, а зарево на небе стало ярче. Вот это классно, правда? Ага. Сдается мне, клиенты будут довольны. А знаешь, Сал, если забастовка продлится еще долго, можно будет заняться коммерцией. Ага, — рассмеявшись. Они бросили машину, выкинув предварительно канистры, и пошли к «Греку».
Возвращаясь в контору, пикетчики уже просто бросали свои плакаты на пол, и поначалу Гарри просил их успокоиться и быть поаккуратней, а потом, будучи несколько раз послан на хуй, замолчал и стал подбирать плакаты после ухода рабочих. Вскоре пришлось писать новые плакаты, и всякий раз, как рабочие видели плакаты с обновленными надписями, они злились еще больше и на чем свет стоит кляли разъебаев из компании, из-за которых они остались без работы, а заодно и копов, помогающих этим ебаным кровопийцам.
Компания готовилась к забастовке задолго до ее начала, и потому, когда первые пикетчики надели свои плакаты и принялись гордо расхаживать у входа на завод, текущие заказы были уже выполнены, а необработанные изделия перевезли на другие предприятия, разбросанные по всей стране, или передали другим фирмам по субподряду, и главной заботой руководства Бруклинского завода была координация распределения и транспортировки необработанных изделий и готовой продукции между многочисленными предприятиями и субподрядчиками. Для служащих, отвечавших за координацию работы разных фирм, первые дни забастовки были беспокойными, а подчас и суматошными, но затем все опять пошло своим чередом, а в тех редких случаях, когда возникали чрезвычайные обстоятельства, все недоразумения устранялись при помощи междугородных телефонных разговоров, после чего ситуация довольно быстро вновь делалась управляемой.
Через несколько месяцев после начала забастовки позвонили с завода, расположенного на севере штата Нью-Йорк, где осуществлялась окончательная сборка крупных агрегатов. В договоре предусматривался штраф за несоблюдение срока поставки, и если бы все агрегаты не были доставлены к указанной дате, с компании взыскали бы тысячу долларов в день — за каждый день задержки. Из-за многочисленных неисправностей и поломок работу и без того уже отложили на три дня, но в конце концов линия сборки была введена в строй, и половину производственного персонала бросили на выполнение задания к указанному сроку. Все шло гладко, и было уже твердо решено закончить работу вовремя, как вдруг выяснилось, что недостает одного из завершающих элементов сборки, изготовляемого на Бруклинском заводе. С Бруклинским заводом тотчас же связались по телефону, и поспешно проведенная проверка документации показала, что вся партия изделий была обработана еще за день до начала забастовки, но по какой-то причине так и не была отправлена. Отдел отгрузки продукции был почти пуст, поэтому ящики с нужными деталями быстро нашли. С заводом, расположенным на севере штата, связались по телефону, и наряду с обнадеживающей информацией было передано обещание отправить ящики в тот же вечер.
Мистер Харрингтон начал было ругать последними словами своих служащих, но через минуту остыл и принялся обзванивать ближайшие мелкие автотранспортные фирмы, пытаясь найти такую, которая сумеет преодолеть заслон пикетчиков и доставить изделия по назначению. В конце концов он нашел одну, где взялись за это дело и заломили неслыханную цену, однако директору ничего не оставалось, кроме как согласиться и выписать чек на половину суммы — вторую половину надлежало выплатить после доставки.
Когда грузовики свернули на подкрановый путь, ведущий к загрузочному помосту, рабочие, дежурившие в пикете, переполошились, но быстро взяли себя в руки. Пикетчики принялись кричать водителям грузовиков, что они бастуют, а водители принялись громко посылать их по матери. Некоторые рабочие попытались было прыгнуть на капоты грузовиков, но упали; некоторые другие стали подбирать камни и консервные банки и бросаться ими в водителей, но снаряды лишь отскакивали от кабин. Едва рабочие ринулись вслед за грузовиками к помосту, как полицейские принялись хватать их и сдерживать натиск.
Крики пикетчиков услышали остальные рабочие, слонявшиеся без дела возле конторы, и они тут же примчались; а из полицейской машины по рации было вызвано подкрепление. Пока одни полицейские оттесняли рабочих, другие выстроились поперек подкранового пути. Вскоре собралась толпа из сотен рабочих, пытавшихся с криками пробиться вперед; из задних рядов раздавались громкие требования убрать с дороги ебаных копов и отделать этих ебаных штрейкбрехеров; люди в передних рядах выкрикивали что-то в лицо копам и, поскольку сзади на них напирала толпа, теснили заслон полиции, который постепенно слабел. Какое-то время амебообразная масса текла то вперед, то назад и кружила на месте, а над головами подпрыгивали руки и плакаты; взлетали белые перчатки и дубинки; багровые от ярости лица были почти вплотную прижаты друг к другу, все орали, брызжа слюной; глаза затуманивались и увлажнялись от гнева. Потом подъехали автомобили, битком набитые новыми полицейскими. За ними — пожарная машина. Копы повыскакивали из машин и растворились в массе. Моментально был размотан и подключен пожарный рукав; хрипло заоравший громкоговоритель приказал рабочим разойтись. ПОШЕЛ НА ХУЙ КОЗЕЛ ЛЕГАВЫЙ ИДИ ПОДРОЧИ СУКИН СЫН ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ РАЗОЙДЕТЕСЬ МЫ ВСЕХ АРЕСТУЕМ НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЕ ПОДКРАНОВЫЙ ПУТЬ АГА, САМО СОБОЙ, ВОТ ТОЛЬКО ПРОЛОМИМ ЧЕРЕПУШКИ ЭТИМ ЕБАНЫМ ШТРЕЙКБРЕХЕРАМ ОНИ НАС КУСКА ХЛЕБА ЛИШАЮТ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОВТОРЯЮ, РАЗОЙДИТЕСЬ ИЛИ Я НАПРАВЛЮ НА ВАС БРАНДСПОЙТЫ ТЫ КОМУ ПРОДАЛСЯ СУКИН СЫН Заслон полиции был укреплен и изо всех сил сдерживал толпу, но рабочие, увидав, что против них выставили новых копов, и услышав угрозы, ожесточились еще больше, они почувствовали свое численное превосходство, а чувство разочарования и безысходности, которое накопилось за долгое время, попусту потраченное в пикетах и в очередях за продуктами, нашло наконец долгожданный выход. Наконец-то им противостояло нечто реальное. А полицейские, которые долгое время стояли, помирая со скуки, пока рабочие прохаживались взад и вперед, и велели пикетчикам все время двигаться, завидуя им, потому что рабочие по крайней мере имели возможность предпринять нечто реальное ради повышения зарплаты, тогда как сами они могли разве что подать прошение мэру и получить от насквозь прогнивших политиканов отказ, тоже нашли наконец долгожданный выход своим чувствам, и вскоре заслон был поглощен массой, двое-трое упали на колени, потом еще несколько человек — забастовщиков и копов, — в воздух взмыл плакат, обрушившийся через секунду на чью-то голову, поднялась рука в белой перчатке, а потом с глухим стуком опустилась дубинка, и появившиеся над головами руки, дубинки, плакаты, камни, бутылки пришли в движение, словно под воздействием выведшей из-под контроля эксцентриковой тяги, и масса начала растекаться во все стороны, люди падали друг на друга, из окон и дверей высовывались головы зевак, водители немногочисленных машин предусмотрительно останавливались или притормаживали, чтобы понаблюдать минутку за происходящим, а масса всё катилась волнами вдоль и поперек Второй авеню точно галактика по своду небес испещренному стремительными потоками комет и метеоров а тот голос что хрипло кричал обращен был уже к пожарным и те не спеша направились к бушующей массе и чья-то рука в белой перчатке схватилась за голову и перчатка обагрилась кровью а время от времени от массы отделялось окровавленное тело и откатившись на пару шагов застывало в неподвижности или лежало подергиваясь и четверо или пятеро избитых истекающих кровью копов преодолев силу тяготения массы вырвались на свободу постояли бок о бок и вновь зашагали к массе размахивая дубинками и крича и об голову одного из них сломали плакат но коп лишь закричал еще громче не останавливаясь и продолжая наносить удары до тех пор пока его дубинка не сломалась о чью-то голову тогда он не выходя из строя подобрал сломанный плакат и продолжил а удары дубинками по головам были едва слышны звук отнюдь не был неприятным поскольку его заглушали крики и ругательства и копы перешагивали через немногочисленные тела покуда каким-то образом не образовался развернутый строй забастовщиков и те атаковали копов не остановившись когда им на головы стали методично обрушиваться дубинки и две шеренги слились в вихревую возбужденную туманность которая кружась покинула галактику чтобы распасться на составные части когда забастовщики смяли шеренгу копов и принялись пинать их а те пытались вновь подняться на ноги или уползали прочь и взвыли сирены но никто их не услышал и новые полицейские выскочили из легковушок и фургонов и был размотан и направлен на толпу еще один пожарный шланг последовал приказ открыть гидранты и не дожидаться когда полицейские смешавшиеся о забастовщиками в едином вихре сумеют выбраться оттуда а некоторые забастовщики заметили что готовится второй брандспойт потом обратили внимание на первый и набросились на пожарных но тут неудержимым потоком хлынула вода и вся сила удара пришлась одному рабочему в живот и он разинул рот но если и издал какой-то звук никто его не слышал и человек согнулся завертелся бешеным волчком наткнулся на людей бежавших сзади и отлетел к тротуару а бежавшие сзади приняли удар на себя и завертелись а некоторые полицейские сломя голову бросились к разным перекресткам пытаясь перекрыть движение по улице и направить транспорт в другую сторону но как ни махали они руками подавая машинам знаки проезжать все водители сбавляли скорость не желая пропускать захватывающее зрелище а скрипучий голос вновь принялся отдавать распоряжения и на толпу точно и умело направили два водомета после чего масса превратилась в хаос соударяющихся частиц которые беспорядочно кружили сталкиваясь и разлетаясь а потом сделалось так тихо что стали слышны сирены «скорой» и громкие стоны исторгаемые массой и вскоре мостовая очистилась от мелкого мусора и была смыта даже кровь.
Брандспойты отключили, и тем, кто был ранен слишком серьезно, чтобы передвигаться самостоятельно, помогли добраться до тротуара, где они уселись, прислонившись к стенам зданий, или забраться в поджидавшие кареты «скорой помощи» и полицейские машины, которые увезли их в больницу. Улица по-прежнему была запружена рабочими, полицейскими, легковушками, фургонами, «скорыми» и зеваками. Сотни забастовщиков все еще стояли, собравшись небольшими группами, разговаривали, оказывали помощь раненым товарищам, поглядывали на копов и ждали выезда грузовиков. Гарри, который благоразумно не полез в драку, переходил от группы к группе в выбившейся из-под брюк рубашке, с растрепанными волосами и перепачканным лицом, ругал последними словами хозяев, копов и этих ебаных штрейкбрехеров, интересовался самочувствием рабочих, похлопывал их по спине.
Полиция тоже с тревогой ждала грузовиков. Прибыло подкрепление, было установлено заграждение, чтобы не подпускать забастовщиков к подкрановому пути, и приведены в боевую готовность брандспойты. Тот же голос снова велел забастовщикам разойтись, а рабочие снова принялись материться, и никто не сдвинулся с места — все разглядывали копов, стоявших за заграждением, и пожарных с их брандспойтами. Голос сказал, что полиция не хочет применять силу, но если все немедленно не разойдутся, сила будет применена. Рабочие принялись орать, чертыхаться и рассредоточиваться, намереваясь штурмовать заграждение, как только грузовики появятся на подкрановом пути. Голос сообщил, что у них есть ровно шестьдесят секунд, после чего вновь будут пущены в ход брандспойты, и начал считать. Оставалось еще тридцать секунд, когда послышался шум приближающегося по подкрановому пути первого грузовика. Отсчет был прекращен, и последовал приказ применить брандспойты. Не успели рабочие сделать и шага вперед, как на них обрушились потоки воды. Брандспойты были применены со знанием дела, и ни один забастовщик не добрался до заграждения, пока грузовики не проехали почти целый квартал, после чего люди остановились и принялись орать и чертыхаться.
Когда грузовики скрылись из виду, рабочие отступили от заграждения, несколько минут постояли, глазея на копов, потом одни медленно разошлись по домам, а другие вернулась в контору. Полицейские и пожарные не спеша собрали свое оборудование и разъехались по своим участкам. Восемьдесят три человека были госпитализированы.
Возвращаясь в контору, одни забастовщики несли остатки плакатов, другие помогали идти тем, кто все еще истекал кровью или пребывал в оцепенении после потасовки. Прежде чем раненых развезли по домам, Гарри пообещал им проследить, чтобы в их книжках были проставлены отметки о ранении; оставшиеся протиснулись в кабинет или околачивались у входа.
Рабочие, собравшиеся в кабинете, по-прежнему орали и чертыхались, а Гарри разливал пиво, рассказывая им о том, как он накостылял копу… надеясь, что никто не заметил его отсутствия в свалке… и как его чуть не огрели дубинкой, но все были слишком злы, чтобы обращать на него внимание, так же, как раньше были слишком заняты, чтобы запомнить, кто где находился во время потасовки. В конце концов Гарри, почти оглохший от шума, протиснулся к своему столу и сел со стаканом пива, пытаясь сообразить, может ли он что-нибудь предпринять. Облокотившись на стол, он потягивал пиво и ждал, когда в голову ему придет какая-нибудь мыслишка. И лишь тогда, когда он увидел, как сквозь толпу с трудом пробираются председатель и некоторые другие руководители, до него дошло, что надо было позвонить в профсоюзный комитет. Он вскочил и, спотыкаясь, обошел стол, крича, что все время пытается дозвониться до профсоюза, и все принялись орать, столпившись вокруг руководителей, а те остановились и заорали, веля рабочим замолчать ради всего святого. Как мы сможем выяснить, что случилось, если все орут! Все опять принялись орать, руководители замахали руками, и рабочие начали успокаиваться, а Гарри попытался протиснуться вперед, но один из рабочих встал перед председателем и сказал, что сейчас всё расскажет. Я дежурил в пикете, когда подъехали грузовики. Какие грузовики? Все рабочие принялись что-то орать в ответ, руководители опять замахали руками, а человек, начавший было рассказ, заорал, чтобы все заткнулись. Я сам всё расскажу. Дежурим мы в пикете, и тут по Второй авеню подъезжают четыре грузовика, сворачивают на подкрановый путь и катят к загрузочному помосту… Когда вся история была рассказана, председатель спросил, не заметил ли кто-нибудь названия автотранспортной компании, и один рабочий сказал, что знает эту фирму. Я часто вижу эти грузовики в нашем районе, — и он сообщил руководителям название, рассказав, где обычно стоят машины фирмы. Тогда председатель сказал рабочим, что всё будет улажено, что больше ни один грузовик не проедет мимо заслона пикетчиков, что все должны успокоиться и разойтись по домам и что теперь будет установлено постоянное наблюдение за улицей, и если хоть кто-нибудь, я не шучу, мне насрать, кто именно, попытается преодолеть заслон, все должны брать ноги в руки, бежать к пикету и блокировать подступы к заводу. Рабочие заорали: ага, мы еще покажем этим разъебаям! Только не околачивайтесь возле завода без дела, а не то копы сразу начнут всё сызнова. Закон строго ограничивает количество пикетчиков, а они только и ищут повод, чтоб вам головы проломить, так что не давайте им такой возможности. Когда вы свободны от дежурства, старайтесь как можно реже появляться на улице, и они ничего не смогут поделать.
Председатель подошел к столу и стал звонить по телефону, а остальные руководители в это время провожали рабочих к выходу, пожимая им руки и похлопывая их по спине. Некоторое время председатель договаривался по телефону насчет надписей на новых плакатах, требуя, чтобы плакаты непременно были в стачечном комитете к восьми утра; потом позвонил еще нескольким членам профсоюзного комитета, и к тому времени, как он договорил, в конторе уже не было никого, кроме руководителей и Гарри, который стоял за спиной у председателя с тех пор, как тот поднял трубку телефона.
Гарри предложил ему сигарету, потом безуспешно попытался найти спички, и председатель в конце концов достал из кармана свои. Гарри хотел было рассказать ему о том, как он пытался остановить грузовики, но его перебили другие руководители, заговорившие с председателем. Они встали в кружок и принялись вполголоса совещаться, оставив Гарри стоять в сторонке, и тут вошли Винни с Салом. Приветик, Гарри, как делишки? Говорят, у вас тут были небольшие беспорядки. Ага, чувак, говорят, мы пропустили отличную драку. Они налили себе по стакану пива, потом снова подошли к Гарри. Вы же не простите им эту подлянку, правда? Как пить дать не простим. Не волнуйтесь, больше такого не повторится. Если б не эти ебаные копы, мы бы ни за что их не пропустили. Черт подери, чувак, их же можно и по-другому остановить. Ага, — улыбаясь друг другу и попивая пивко. То есть как это? Черт подери, да тебе надо только… подошел председатель и спросил у Гарри, что это за люди. Гарри назвал ему их имена и сказал, что они живут поблизости. Это председатель профсоюза. Приветик, как делишки? Небольшие неприятности, да? Не очень серьезные. А у вас что-то на уме, ребята? Так, небольшое деловое предложение, да, Сал? Ага. Какое же? Можем избавить вас от этих грузовиков. Пару сотен не пожалеете? По-вашему, это легко сделать? Ага. Если они стоят там, где сказал тот малый, это пара пустяков. Председатель повернулся спиной к остальным, дал ребятам двести долларов, попрощался с Гарри и ушел вместе со всеми руководителями. Сал с Винни поделили деньги, допили свое пиво и удалились. Миновал еще один день забастовки.
На другой день в начале девятого в конторе собрались сотни рабочих. К половине девятого одни разбрелись по конторе, другие вышли на улицу, попивая пиво и кофе с пирожными. Плакаты доставили через несколько минут после того, как Гарри открыл контору, и рабочие с тем же воодушевлением, что и в первый день забастовки, расхватали их и отправились дежурить в пикет. Как и в первый день, они шутили, смеялись и энергично похлопывали друг друга по спине, но уже не были так беспечны, как тогда, а были возбуждены и полны надежд — надежд на новую драку, только на сей раз она не станет для них неожиданностью, они будут готовы, и каждый сможет воплотить в жизнь сны и мысли минувшей ночи, в которых они остановили грузовики, выволокли из кабин водителей и проломили им головы, причем каждый сделал это своими руками, в крайнем случае — с помощью нескольких друзей; а когда копы попытались их остановить, они отобрали у них дубинки и раскроили им черепушки, потом взяли пожарные шланги и струями смыли гнусных ублюдков в сточную канаву. Они пили пиво и кофе, то и дело поглядывая в сторону завода, похлопывая друг друга по плечу, но при этом напрягали мускулы — им страсть как хотелось поскорей увидеть перед собой кого-нибудь из этих полицейских говноедов или штрейкбрехеров-шоферюг и врезать ему по физиономии… а то и надрать задницу кому-нибудь из сопливых служащих, если тот начнет пудрить им мозги.
Но в тот день никто не вышел на работу и ни один грузовик не показался в пределах двух кварталов от завода. Мистер Харрингтон велел всем сидеть по домам — была пятница, и один день ничего не решал. Груз был отправлен, а других срочных дел не предвиделось; к тому же в понедельник, когда разгневанные рабочие поостынут, всё опять пойдет своим чередом — так же, как шло изо дня в день, из месяца в месяц, до потасовки. Рабочие, не расходившиеся весь день, шумно приветствовали каждого нового пикетчика, оживленно похлопывая его по плечу, но поскольку время шло, а все по-прежнему было тихо-мирно, им постепенно надоело поругивать стоявших неподалеку копов, коих на сей раз собралось не меньше сотни, и болтать о том, что хорошо бы проломить их тупые головы, а по мере того, как долгий день близился к концу, проходил и их энтузиазм, зато усиливались разочарование и гнев. Их ругань сделалась более злобной, но ей недоставало не только стройности, но и адресата. Копы стояли себе и помалкивали; ни один грузовик не пытался прорвать заслон пикетчиков и ни один умник из этих сопливых канцелярских крыс не пытался лишить их куска хлеба.
Небо весь день было безоблачным, и ярко светило солнце. Было жарко. Очень жарко. Прекрасный денек для того, чтобы позагорать на пляже, но хотя всем было не до пляжа, они на чем свет стоит кляли этих ублюдков: кабы не эти гады, они могли бы загорать или сидеть дома с баночкой пивка и смотреть по телевизору бейсбол. Так они и ругали между собой этих ублюдков, а часа в три опустели все четыре пивных бочонка, и Гарри заказал еще несколько, их сразу привезли, но некоторым рабочим надоело пиво, и они постепенно, небольшими группами, переместились в соседний бар, чтобы взять чего-нибудь покрепче, позабористей, и часам к пяти, за несколько часов до захода солнца, их гнев превратился в простое раздражение, никто уже и не пытался излить его по чьему-либо адресу, все попросту копили его в себе, а потом они пошли домой, и одни отрубились, а другие ввязались в драку в своем местном баре. Когда рабочие уходили, Гарри велел им прийти в понедельник с утра пораньше.
Гарри сидел за своим столом, пил пиво, курил и прекрасно себя чувствовал. Он целый день твердил рабочим, что профсоюз не простит такой подлянки, и жалел, что нельзя рассказать им, как он задумал поступить с грузовиками. Если бы он только мог им рассказать! Тогда бы они наконец поняли, что он человек влиятельный.
Впрочем, наплевать, они все равно это поймут. Ага. Он откинулся на спинку стула, положил ноги на стол и осушил стакан, думая о том, что скоро все рабочие, завидев его, будут кивать и здороваться, он станет наконец уважаемым человеком и, возможно, сумеет избавиться от ебливой жены, которая постоянно стоит над душой и так треплет ему нервы, что иногда просто невозможно работать, и тогда уж этот ебаный сопляк, эта канцелярская крыса Уилсон будет обсираться при виде Гарри Блэка, — и его улыбочка стала похожа на улыбку, он снова наполнил свой стакан, закурил, закрыл глава и увидел, как съежились от страха Уилсон и кое-кто из прочих сопляков.
В начале двенадцатого Сал с Винни вышли от «Грека», угнали машину, раздобыли несколько канистр бензина и подъехали к небольшой автостоянке, где стояли грузовики. Они остановились на минуту, огляделись, потом объехали квартал и, еще минут десять поколесив по округе, убедились, что ни одна улица не перегорожена по какой бы то ни было причине и поблизости нет копов, потом вернулись на стоянку и вышли из машины. Грузовики были устаревших моделей, с бензобаком сбоку. Ребята окатили грузовики бензином, открыли бензобаки, вымочили в бензине обрезки ткани и сунули их в отверстия баков так, чтобы концы свисали до земли, потом вылили бензин на землю дорожками от тряпки к тряпке — так, чтобы все дорожки, соединяясь, вели к выходу. Положив пустые канистры на заднее сиденье, они подожгли бензиновый ручеек и поспешно сели в машину. Когда загорелись первые грузовики, они уехали оттуда, свернули с Третьей авеню налево, на полной скорости промчались несколько кварталов, потом свернули на Вторую авеню, совершенно безлюдную. Примерно через минуту после отъезда со стоянки они услышали взрыв и увидели в небе красное зарево. Один готов. Вин. Ага. Смотрится неплохо, правда? Ага. Погоди, вот будет красотища, когда взорвутся остальные! Ага, — и они рассмеялись. На обратном пути к «Греку» они услышали новые взрывы, приглушенные, но вполне различимые, а зарево на небе стало ярче. Вот это классно, правда? Ага. Сдается мне, клиенты будут довольны. А знаешь, Сал, если забастовка продлится еще долго, можно будет заняться коммерцией. Ага, — рассмеявшись. Они бросили машину, выкинув предварительно канистры, и пошли к «Греку».