Страница:
"Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" -- сказал я в дверях с той ослепительной улыбкой, которая украшает мою физиономию только тогда, когда эксперименты идут успешно. "Добрый день, доктор Селье",-- ответила она, и я почувствовал, что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса. Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у нее на столе, своими пухлыми белыми руками и внушительным бюстом.
Все, что я хотел,-- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать, но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел от двери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я не успел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденное яблоко и "Стандартный англофранцузский словарь".
Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весь день жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеет значение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать в рабочее время что-то постороннее -- это совсем на нее непохоже. Я не собирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что я был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом. Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежно поигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала на коленях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы, заложенной в машинку.
Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, а рядом на столе -- издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книге о "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен.
"О нет,-- подумал я,-- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон -- само воплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность я всегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" И все-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинением для своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я с нетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки из книги, которую она пыталась спрятать:
Друг переносит недостатки друга,
А Брут преувеличивает их.
Как бы там ни было, в мои планы не входило унизить бедняжку. Кроме того, вся эта сцена смутила меня ничуть не меньше, чем саму мисс Джонсон. Нужно было срочно найти какой-то достойный выход из создавшегося положения.
-- Я как раз собирался спросить,-- услышал я самого себя,-- довольны ли вы теми двумя новыми машинистками, которые помогают вам работать над "Тучной клеткой"? Как вы думаете, втроем вы сумеете обойтись без сверхурочных? (О боже! Это был самый неподходящий вопрос, но он уже задан...)
-- О да, сэр,-- воскликнула она, разражаясь потоком слов -- конечно, они пока еще не знают медицинских терминов, но, я уверена, они быстро научатся. Я вижу, что им не терпится показать себя на новом месте с самой лучшей стороны. И в любом случае мы ведь взяли их только временно. Поначалу, знаете, приходится следить за ними. Нельзя позволять им приобретать дурные привычки. Но в целом они освобождают меня от массы рутинной работы...
-- Ну что ж, я рад, что они вам пока нравятся. Собственно, я и зашел для этого. Надо бежать, а то меня заждались в лаборатории.
Не было никакого смысла давать ей понять, что я застал ее за посторонними делами и заметил это. Да, скорее всего, она и сама догадалась. В кои-то веки раз это со всяким может случиться. Миссис Джонсон не молода и одинока, а одна из главных целей ее жизни -- получить диплом по английской литературе. Наверняка она не успела выполнить свое домашнее задание. Что ж теперь? Излишне говорить, что я никогда больше не уличал мисс Джонсон в неверности моей "тучной клетке". И все же никогда бы не подумал, что...
Н-да, чувствую, что вся эта история передана не наилучшим образом, хотя я дважды ее переписывал. И все-таки она звучит банально! Сначала я думал просто выбросить написанное в корзину, но потом решил не делать этого. Подобный случай произошел на самом деле, хотя мне пришлось существенно изменить детали, дабы не привести в смущение настоящую "мисс Джонсон". А гладко построить свой рассказ мне не удалось потому, что вся эта история до сих пор приводит меня в смущение. Когда я, вольно или невольно, застаю кого-то за посторонними делами, я не просто огорчаюсь -- я чувствую себя оскорбленным. Знаю, что это глупо и что не стоит расстраиваться по пустякам, но тем не менее расстраиваюсь, и это факт, так же как история, которую я счел нужным здесь описать.
Насколько я в силах проанализировать собственные чувства, я ощущаю себя оскорбленным по следующим причинам:
1. Коль скоро я усердно тружусь над своей частью работы, меня задевает, когда другие относятся к ней спустя рукава.
2. Мне стыдно замечать такие пустяки. Я чувствую, что это нескромно -- наблюдать за людьми, даже когда им положено работать для меня. Принуждать людей отрабатывать свою зарплату -- это некрасиво и отдает скупостью. Но ведь меня огорчает не потеря денег, а, если хотите, недобросовестность сотрудника и боязнь, что подобное отношение к работе распространится и на других.
3. Мне стыдно, если читатель этих записок узнает, что подобные вещи творятся у нас в институте.
4. Я чувствую себя обманутым людьми, которые на словах выражают большое уважение к моей работе, а на деле проявляют отсутствие интереса к ней.
5. Почему такие вещи всегда должен замечать я? Для чего у нас тогда заведующий кадрами?
Я знаю, что должен быть выше подобных вещей, но не могу. Мне стыдно в этом признаваться, но еще более стыдно было бы не признаться.
Ну да ладно! Случается это не так уж часто, а потом, у меня есть свои утешения. Сегодня я обнаружил, что посредством кальцифилаксии можно избирательно вызывать отложения кальция в блуждающих нервах. Удивительно! Какие таинственные химические процессы должны отвечать за тот факт, что организм в состоянии выборочно посылать кальций в эти два нерва? В голову приходит множество идей, ведь эта находка дает простор бесконечному количеству новых экспериментов. В сравнении с этим сочинение мисс Джонсон о Шекспире не столь уж важно. Так стоит ли беспокоиться об этом?.. Досадно лишь то, что я все же делаю это, немножко...
"КЕСАРЮ -- КЕСАРЕВО..."
Каждый ученый -- неисправимый индивидуалист, и потому вопрос подчинения чьим-либо приказам или авторитетам для него чрезвычайно болезнен. Способ выражения им собственного взгляда на природу не терпит волевого вмешательства. Ученый не может работать под началом руководителя, который заставляет его заниматься маловажными, с его точки зрения, проблемами или использовать методы, которым он не доверяет. И тем не менее ученому нужно проявлять достаточную гибкость, чтобы приспособиться к условиям той социальной структуры, которая обеспечивает его всем необходимым для работы. В зависимости от собственного мировоззрения каждый ученый определяет приемлемую для себя степень компромисса с политическими и философскими принципами страны, в которой он живет, университета, в котором работает, и финансирующих организаций, которые самым непосредственным образом регулируют его деятельность. Так или иначе компромиссы в интересах дела неизбежны.
* 7. КАК РАБОТАТЬ?
Сказка
В одном университете когда-то жила-была девица и очень ей хотелось научиться готовить, да не какую-нибудь там яичницу, суп из пакета или баранью отбивную, а готовить так, чтобы проявить оригинальность, воображение и все такое прочее,-словом, так, как некогда готовил великий французский кулинар Саварен.
Но, увы, как она ни старалась, ничегошеньки-то у нее не получалось.
"Плачем делу не поможешь,-- решила девица,-- надо действовать с умом. Начну готовить по книге". И она одолела все поваренные книги, какие только возможно.
Но готовить так и не научилась...
Отбило ли это у нее охоту? Нет! Чем дальше, тем больше она любила стряпню.
"Ведь я же умница, отличница,-- говорила она себе,-неужели я не одолею это искусство?"
И она накупила самых лучших и точнейших весов, термометров и таймеров и осталась очень довольна собой. "В конце концов,-рассуждала она,-- в кулинарии, как и везде, все подчиняется законам логики, химии и физики, а уж в этом-то я разбираюсь получше какого-нибудь Саварена!"
Но, увы, все точнейшие приборы требовали столько времени на обдумывание и отмеривание, что до самой готовки руки не доходили.
Вконец отчаявшись, бедная девица забросила кулинарию и вышла замуж. Когда у нее появился первенец, она ужасно удивилась: "Неужели это я создала такое сложное и замечательное существо, не пользуясь при этом ни умными книгами, ни хитрыми приборами?.."
Мораль этой истории не в том, чтобы забросить ваши книги и приборы, а чтобы осознать их ограниченность. Иногда в чем-то они помогают нам, но творческий процесс слишком сложен, чтобы его можно было разложить на составляющие и направлять по собственному усмотрению. Если каждый шаг своей работы подвергать постоянному интеллектуальному и инструментальному контролю, понадобится целая вечность. Человеческая жизнь для этого явно коротка. Наверное, поэтому совершенство и непогрешимость в творчестве возможны только при условии бессмертия.
Общие соображения
Последующие страницы будут посвящены тем аспектам научной работы, которые наиболее тесно связаны с процессом исследования: методам лабораторной работы и способам координации знаний. При этом я отнюдь не ставлю себе целью создать полное руководство по этим вопросам. Я просто хочу изложить сугубо неформальные, личные соображения относительно научной методологии, основанные на опыте использования методик, которые разработали мои коллеги и я. Не буду касаться сложной лабораторной техники, процедур математического представления данных и их эпистемологической34 интерпретации вовсе не потому, что я сомневаюсь в их достоинствах, а из-за недостатка у меня соответствующего опыта. Кроме того, я совершенно убежден, что даже в наше время многие фундаментальные открытия могут быть сделаны методом простого наблюдения явлений Природы, которое меньше подвержено ошибкам измерения и интерпретации.
Разумеется, все желательные для наблюдения изменяющиеся условия создаются по мере возможности экспериментально, но даже и это не обязательно. Экспериментальные исследования в их теперешнем виде -- сравнительно новое явление в науке. Они практически не были известны до эпохи Возрождения, но за сравнительно короткий период человек значительно преуспел в проникновении в тайны Природы, извлекая пользу их тех бесчисленных экспериментов, которые она постоянно производит без всякого нашего вмешательства. Так мы познали начала астрономии, основы описательной биологии, и именно на такого типа непреднамеренный, случайный эксперимент ориентируется врач, когда наблюдает внезапное заболевание, признаки старения или неожиданное выздоровление. Когда совершается открытие (см. гл. 8), бессознательный интуитивный процесс предшествует управляемой сознанием логике; в научном исследовании наблюдение самопроизвольных явлений обычно имеет место еще до планирования, эксперимента. О наблюдениях мы уже говорили (с. 102), теперь давайте обратимся к практических аспектам экспериментирования.
Естественный размер научного подразделения.
Научная работа -- это в высшей степени личностная деятельность, поэтому лаборатория должна отражать личность ее руководителя. По поводу ее организации можно сформулировать лишь небольшое число общих правил. Во вся ком случае, идеальный вариант -- это иметь не максимально возможное количество Сотрудников, аппаратуры и помещений, а ровно столько, сколько действительно необходимо. Такие требования могут быть очень скромными, если, скажем, речь идет о гистохимике, который предпочитает сам выполнять всю техническую работу В этом случае он может ограничиться одним лабораторным помещением и уборщицей. В то же время ученый широкого профиля, которому вдобавок нравится преподавательская работа, может рассчитывать на руководство громадным институтом.
Нездоровая тяга к приобретательству и неоправданная уверенность в том, что успех работы пропорционален имеющимся материальным средствам, заставляют часть ученых тратить немало сил и времени на увеличение бюджета, штатов и площади своего подразделения. Такого рода деятельность неизбежно приводит их к чистому администрированию. И наоборот, застенчивость и скованность не позволяют другой части ученых отстаивать даже то, что насущно необходимо для их работы, и потому их потенциальные творческие способности так и остаются до конца не раскрытыми.
Для любого подразделения существует "естественный размер", определяемый наклонностями и способностями его руководителя. В наилучшем варианте ученому следует иметь максимально возможную по его способностям лабораторию, где он будет осуществлять научное, а не административное руководство. Как только отдел разрастается до такой степени, что руководители подотделов станут независимыми в научном отношении, должность руководителя отдела становится номинальной и отдел должен разделиться на независимые части. Но и в этом случае может быть полезным сохранить общую администрацию, которая занималась бы материальным снабжением всех групп. В то же время нет ни необходимости, ни оправдания для подчинения научной деятельности всех сотрудников одному руководителю.
Планирование работы.
Создавая новый учебный или научно-исследовательский институт, мы порой недооцениваем важность человеческого фактора в их будущей организации, не говоря уже о том, что мыслить категориями бюджета, зданий и оборудования гораздо легче. Последние, однако, не могут служить своему прямому назначению, если не будут полностью приспособлены к нуждам тех, кто станет их использовать. Самым основным и решающим, хотя и самым трудноуловимым фактором при создании любого института является его идея в том виде, в каком она отражается в умах осуществляющих ее людей. Такая идея, если она хороша, как магнит притягивает материальные ресурсы, а исполненная воодушевления группа известных ученых достаточно легко привлекает умелых помощников и способных студентов, даже располагая самым скромным помещением. И в то же время сколько "храмов науки" представляют собой не более чем туристскую достопримечательность, интеллектуальная пустота которой остается вечным памятником некомпетентности ее основателей. Точно так же как сам человек, его разум и его тело развиваются в соответствии с кодом, записанным в двух крошечных клетках, так и сложнейшая организация научного учреждения базируется на одной основной идее, плане, проекте.
Большая часть нашей насчитывающей столетие библиотеки, например, погибла в прошлом году от пожара, однако действительно утраченной оказалась лишь небольшая ее часть. Поскольку система организации библиотеки еще сохранилась в памяти ее сотрудников, а научная ценность -- в памяти читателей, моей первостепенной задачей после пожара было спасти именно ее идею. К моему большому удовлетворению, в фонд библиотеки достаточно скоро поступили многочисленные дары в виде денег. книг, журналов и оттисков. Но никакая материальная помощь не смогла бы обеспечить это восстановление книжного фонда без тех людей, в памяти которых все необходимые сведения по организации дела благополучно пережили трагедию.
Проект, а точнее, идея проекта -- вот что действительно имеет значение. И хотя сами по себе они бессильны, все материальные и духовные ценности зависят от них. Вот почему в науке, как и в любом другом виде деятельности, необходимо уделять особое внимание методологии, планированию и организации работы.
Специализация.
При рассмотрении проблем методологии желательно в первую очередь определить степень специализации. В разделе "Простота и сложность" мы говорили о том, что ученый постоянно сталкивается с извечной проблемой соотношения между широтой исследований и их глубиной: чем выше степень специализации, тем уже круг вопросов, подлежащих изучению. В 1957 г., обращаясь к Американскому физиологическому обществу, его тогдашний президент Алан Бертон сказал: "Физиолог-интегратор, который обозревает как целое, так и связи между его различными частями и который может использовать знания о биологических механизмах, должен интегрировать информацию, собранную биофизиком и биохимиком, дабы придать законченный характер изучению собственно биологической организации..." Нам нужны ученые широкого профиля, ученые-интеграторы, способные обозревать горизонты науки, выявлять взаимосвязи и намечать широкие перспективы ее развития. Но нам нужны и специалисты, которые даже ценой утраты общей перспективы могут овладеть методами проникновения в суть отдельных проблем.
Соотношение между широтой и глубиной знаний должно устанавливаться в соответствии с индивидуальными способностями и наклонностями человека. Каждое промежуточное значение этого спектра знаний, как правило, имеет свои основания, избегать следует лишь крайностей. Сверхспециализация ведет к потере отдачи: настойчивые разработки методик ведут к увеличению их числа, увлечение философией науки порождает дальнейшие философствования, а статистические исследования рискуют погрязнуть в трясине статистики. Оправданием подобной бесплодности науки служит типичный довод всех неудачников -- уж следующее-то поколение непременно извлечет пользу из всего того, что мы сделали для его блага. Принеся таким образом себя в жертву потомкам, мы с легкостью перекладываем всю ответственность на них, забывая о том, что способы мышления и деятельности плодотворно развиваются лишь при условии их постоянной проверки и совершенствования в зависимости от условий применения. Чистый теоретик, так же как и чистый практик, редко вносят в науку поистине ценный вклад.
При выборе конкретных методов и области исследования не будем забывать ту простую истину, что перспектива видна только на расстоянии; отдельные детали могут оказаться тривиальными аспектами целостной картины. Невозможно установить, например, что представляет собой собака, если изучать каждую ее часть даже под электронным микроскопом. Что касается меня, то я бы предпочел узнать все возможное о собаке, играя с ней в минуты досуга. Но, как говорится, о вкусах не спорят, просто к ним надо приспосабливать наши методы исследований.
В процессе медленной и кропотливой работы можно детально воспроизвести предмет, а можно изобразить его одной изящной линией. Классическое искусство, подобно фотографии, настаивало па принципе детального изображения, в то время как современное искусство стремится, абстрагируясь от деталей, оперировать символами, подчеркивая таким образом самое существенное в предмете. Оба этих принципа представлены в науке. "Современная мода", несомненно, отдает предпочтение проникновению в глубь предмета, наращивая степень точности используемых инструментов. Этот метод чрезвычайно эффективен, но в безудержной погоне за деталями можно потерять из виду целое. Для чего, к примеру, изучать сложнейшие физико-химические свойства стула, если мы хотим удобно сидеть на нем? Для нас имеет значение только его макроструктура. То же касается и науки. Наше чрезмерное увлечение сложными техническими методами подчас мешает овладению самыми простыми приемами, необходимыми для поверхностного осмотра внешней стороны явлений.
Однажды гость нашего института -- известный биохимик, специалист по сложным ферментативным реакциям, участвующим в выработке кортикоидов надпочечниками,-- горько сетовал на то, что в его лаборатории нет человека, который смог бы удалить надпочечники у крысы. Более того, в ходе беседы выяснилось, что сам он не имеет ни малейшего представления о том, как сделать внутривенную инъекцию! На следующий день нашим гостем был прославленный морфолог, один из величайших авторитетов по гистологии паратиреоидов. Он выразил желание увидеть специалиста, который сумел бы определить содержание кальция в крови. Казалось бы, что может быть проще, чем овладеть этими элементарными методами, доступными любому лаборанту, но факт остается фактом -- этого не происходит. Более того, с возрастом у человека вырабатываются специальные "тормоза", препятствующие даже слабым попыткам овладеть простейшими манипуляциями, выходящими за рамки привычной методики.
Существует острейшая потребность во врачах-теоретиках широкого профиля, которые владели бы по крайней мере основами разнообразных методов исследований (гистологии, биохимии, хирургии, конструирования инструментария, документацией, статистикой), преодолев тем самым боязнь неизвестного. А этим неизвестным может быть что угодно, в том числе простой гистологический или биохимический анализ, элементарное хирургическое вмешательство или изготовление простейшего инструмента.
Еще пример. Что делать ученому, владеющему только своим родным языком, если ему нужно прочесть важную публикацию на другом языке? По-видимому, ему остается только пожать плечами или усмехнуться (хотя чему тут смеяться, плакать надо, однако он скорее всего будет смеяться). А поскольку раздобыть хороший перевод узкоспециального текста трудно, он попросту обойдется без него. Излишне говорить, что ученый, обладающий даже самым поверхностным знанием иностранных языков, не испытывает чувства страха и пусть со словарем, но переведет позарез нужную публикацию. Человек же, научившийся более или менее сносно управляться с двумя-тремя языками, без особого труда освоит еще один, поскольку его не ставит в тупик сама мысль об оперировании незнакомыми ему словами.
Лабораторные методы
ОБЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Технология -- это приложение научных знаний к практике, иначе говоря, это прикладная наука. Она обеспечивает' также практическую реализацию всего, что связано с выработкой новых фундаментальных научных знаний.
Выбор подопытных животных.
Одна из основных проблем экспериментальной медицины -выбор вида животных, на которых будут проводиться исследования. В лабораториях наиболее широко используются, особенно для массовых экспериментов, такие мелкие грызуны, как мыши, крысы и морские свинки, поскольку они сравнительно недороги и их легко содержать. Кроме того, их могут поставлять в больших количествах, и они представляют собой разнообразные инбредные или даже генетически чистые линии.
Некоторые виды животных чрезвычайно удобны для проведения с ними определенных экспериментов. Например, на кроликах особенно легко изучать явления атеросклероза, поскольку они чрезвычайно подвержены этому заболеванию. Лошади благодаря своему большому объему крови используются для массового производства иммунных сывороток. Крысы обладают необычайной сопротивляемостью к инфекциям. Если в бактериологической работе это недостаток, то в экспериментальной хирургии это преимущество, поскольку отпадает необходимость в абсолютной стерильности. Морские свинки чрезвычайно подвержены заболеванию цингой, в то время как -крысы, вырабатывающие собственный витамин С, не заболевают ею даже при безвитаминных диетах. Высокая организация мозга обезьян делает их наилучшим объектом для экспериментов по изучению центральной нервной системы.
Некоторые виды животных обладают удобными анатомическими особенностями. Мой учитель Бидль с успехом продемонстрировал жизненную необходимость коры надпочечников, использовав для этого некоторые виды рыб, у которых этот орган совершенно отделен от мозгового вещества и может быть выборочно удален без повреждения последнего.
Итак, мы видим, насколько выбор подопытных животных зависит от характера экспериментов, которые мы хотим осуществить. Ни один вид животных не является универсальным, но есть некоторые общие правила, определяющие выбор. При обнаружении какого-либо биологического свойства у одного вида животных необходимо проверить его наличие у нескольких других видов, дабы убедиться, что это наблюдение может быть обобщено. Кроме того, другие виды животных могут оказаться более удобными для опытов. Затем следует проверить, какое влияние на результат эксперимента оказывают такие факторы, как пол, возраст, беременность, лактация или зимняя спячка животного.
Неестественные условия эксперимента.
Когда Э. Ру35 впервые задумал показать, что бациллы дифтерии в состоянии вырабатывать яд, он ввел умеренное количество свободной от микробов дифтерийной бульонной культуры кроликам и морским свинкам, но ни одно из животных не проявило ни малейших признаков заражения. Отчаявшись, он ввел маленькой морской свинке 35 мл этой культуры. На этот раз явные симптомы дифтерии были налицо и животное погибло, но эксперимент был расценен как бессмысленный, поскольку 35 мл культуры соответствуют примерно 10 % веса тела морской свинки. И все же именно этот в высшей степени "неестественный" эксперимент обеспечил такую концентрацию дифтерийного яда, что, как сказал Де Крюи, "одной унции (28,3 г) этого очищенного вещества достаточно для того, чтобы убить 600 000 морских свинок либо 75 000 крупных собак!" [7].
В науке нередки случаи, когда первоначальный эксперимент, который задал направление исследованиям, представляется слишком искусственным, чтобы иметь какое-либо реальное значение. Насколько это возможно, эксперименты должны проводиться в условиях, близких к тем. которые имеют место в реальной жизни или по крайней мере во время болезни. Но это далеко не всегда возможно и необходимо, особенно на начальной стадии исследования, когда еще ведутся поиски оптимальных условий работы. К сожалению, неестественные условия эксперимента являются постоянным объектом для нападок скептиков, в результате чего множество многообещающих исследований было погублено в зародыше. Даже самые калечащие животного операции вполне естественны в сравнении с работой на изолированных органах или тканях, когда не просто удалена та или иная часть организма животного, но вообще исследуется лишь один изолированный орган. И тем не менее подобная работа in vitro ("на уровне пробирки") внесла фундаментальный вклад в науку.
Все, что я хотел,-- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать, но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел от двери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я не успел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденное яблоко и "Стандартный англофранцузский словарь".
Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весь день жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеет значение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать в рабочее время что-то постороннее -- это совсем на нее непохоже. Я не собирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что я был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом. Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежно поигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала на коленях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы, заложенной в машинку.
Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, а рядом на столе -- издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книге о "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен.
"О нет,-- подумал я,-- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон -- само воплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность я всегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" И все-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинением для своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я с нетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки из книги, которую она пыталась спрятать:
Друг переносит недостатки друга,
А Брут преувеличивает их.
Как бы там ни было, в мои планы не входило унизить бедняжку. Кроме того, вся эта сцена смутила меня ничуть не меньше, чем саму мисс Джонсон. Нужно было срочно найти какой-то достойный выход из создавшегося положения.
-- Я как раз собирался спросить,-- услышал я самого себя,-- довольны ли вы теми двумя новыми машинистками, которые помогают вам работать над "Тучной клеткой"? Как вы думаете, втроем вы сумеете обойтись без сверхурочных? (О боже! Это был самый неподходящий вопрос, но он уже задан...)
-- О да, сэр,-- воскликнула она, разражаясь потоком слов -- конечно, они пока еще не знают медицинских терминов, но, я уверена, они быстро научатся. Я вижу, что им не терпится показать себя на новом месте с самой лучшей стороны. И в любом случае мы ведь взяли их только временно. Поначалу, знаете, приходится следить за ними. Нельзя позволять им приобретать дурные привычки. Но в целом они освобождают меня от массы рутинной работы...
-- Ну что ж, я рад, что они вам пока нравятся. Собственно, я и зашел для этого. Надо бежать, а то меня заждались в лаборатории.
Не было никакого смысла давать ей понять, что я застал ее за посторонними делами и заметил это. Да, скорее всего, она и сама догадалась. В кои-то веки раз это со всяким может случиться. Миссис Джонсон не молода и одинока, а одна из главных целей ее жизни -- получить диплом по английской литературе. Наверняка она не успела выполнить свое домашнее задание. Что ж теперь? Излишне говорить, что я никогда больше не уличал мисс Джонсон в неверности моей "тучной клетке". И все же никогда бы не подумал, что...
Н-да, чувствую, что вся эта история передана не наилучшим образом, хотя я дважды ее переписывал. И все-таки она звучит банально! Сначала я думал просто выбросить написанное в корзину, но потом решил не делать этого. Подобный случай произошел на самом деле, хотя мне пришлось существенно изменить детали, дабы не привести в смущение настоящую "мисс Джонсон". А гладко построить свой рассказ мне не удалось потому, что вся эта история до сих пор приводит меня в смущение. Когда я, вольно или невольно, застаю кого-то за посторонними делами, я не просто огорчаюсь -- я чувствую себя оскорбленным. Знаю, что это глупо и что не стоит расстраиваться по пустякам, но тем не менее расстраиваюсь, и это факт, так же как история, которую я счел нужным здесь описать.
Насколько я в силах проанализировать собственные чувства, я ощущаю себя оскорбленным по следующим причинам:
1. Коль скоро я усердно тружусь над своей частью работы, меня задевает, когда другие относятся к ней спустя рукава.
2. Мне стыдно замечать такие пустяки. Я чувствую, что это нескромно -- наблюдать за людьми, даже когда им положено работать для меня. Принуждать людей отрабатывать свою зарплату -- это некрасиво и отдает скупостью. Но ведь меня огорчает не потеря денег, а, если хотите, недобросовестность сотрудника и боязнь, что подобное отношение к работе распространится и на других.
3. Мне стыдно, если читатель этих записок узнает, что подобные вещи творятся у нас в институте.
4. Я чувствую себя обманутым людьми, которые на словах выражают большое уважение к моей работе, а на деле проявляют отсутствие интереса к ней.
5. Почему такие вещи всегда должен замечать я? Для чего у нас тогда заведующий кадрами?
Я знаю, что должен быть выше подобных вещей, но не могу. Мне стыдно в этом признаваться, но еще более стыдно было бы не признаться.
Ну да ладно! Случается это не так уж часто, а потом, у меня есть свои утешения. Сегодня я обнаружил, что посредством кальцифилаксии можно избирательно вызывать отложения кальция в блуждающих нервах. Удивительно! Какие таинственные химические процессы должны отвечать за тот факт, что организм в состоянии выборочно посылать кальций в эти два нерва? В голову приходит множество идей, ведь эта находка дает простор бесконечному количеству новых экспериментов. В сравнении с этим сочинение мисс Джонсон о Шекспире не столь уж важно. Так стоит ли беспокоиться об этом?.. Досадно лишь то, что я все же делаю это, немножко...
"КЕСАРЮ -- КЕСАРЕВО..."
Каждый ученый -- неисправимый индивидуалист, и потому вопрос подчинения чьим-либо приказам или авторитетам для него чрезвычайно болезнен. Способ выражения им собственного взгляда на природу не терпит волевого вмешательства. Ученый не может работать под началом руководителя, который заставляет его заниматься маловажными, с его точки зрения, проблемами или использовать методы, которым он не доверяет. И тем не менее ученому нужно проявлять достаточную гибкость, чтобы приспособиться к условиям той социальной структуры, которая обеспечивает его всем необходимым для работы. В зависимости от собственного мировоззрения каждый ученый определяет приемлемую для себя степень компромисса с политическими и философскими принципами страны, в которой он живет, университета, в котором работает, и финансирующих организаций, которые самым непосредственным образом регулируют его деятельность. Так или иначе компромиссы в интересах дела неизбежны.
* 7. КАК РАБОТАТЬ?
Сказка
В одном университете когда-то жила-была девица и очень ей хотелось научиться готовить, да не какую-нибудь там яичницу, суп из пакета или баранью отбивную, а готовить так, чтобы проявить оригинальность, воображение и все такое прочее,-словом, так, как некогда готовил великий французский кулинар Саварен.
Но, увы, как она ни старалась, ничегошеньки-то у нее не получалось.
"Плачем делу не поможешь,-- решила девица,-- надо действовать с умом. Начну готовить по книге". И она одолела все поваренные книги, какие только возможно.
Но готовить так и не научилась...
Отбило ли это у нее охоту? Нет! Чем дальше, тем больше она любила стряпню.
"Ведь я же умница, отличница,-- говорила она себе,-неужели я не одолею это искусство?"
И она накупила самых лучших и точнейших весов, термометров и таймеров и осталась очень довольна собой. "В конце концов,-рассуждала она,-- в кулинарии, как и везде, все подчиняется законам логики, химии и физики, а уж в этом-то я разбираюсь получше какого-нибудь Саварена!"
Но, увы, все точнейшие приборы требовали столько времени на обдумывание и отмеривание, что до самой готовки руки не доходили.
Вконец отчаявшись, бедная девица забросила кулинарию и вышла замуж. Когда у нее появился первенец, она ужасно удивилась: "Неужели это я создала такое сложное и замечательное существо, не пользуясь при этом ни умными книгами, ни хитрыми приборами?.."
Мораль этой истории не в том, чтобы забросить ваши книги и приборы, а чтобы осознать их ограниченность. Иногда в чем-то они помогают нам, но творческий процесс слишком сложен, чтобы его можно было разложить на составляющие и направлять по собственному усмотрению. Если каждый шаг своей работы подвергать постоянному интеллектуальному и инструментальному контролю, понадобится целая вечность. Человеческая жизнь для этого явно коротка. Наверное, поэтому совершенство и непогрешимость в творчестве возможны только при условии бессмертия.
Общие соображения
Последующие страницы будут посвящены тем аспектам научной работы, которые наиболее тесно связаны с процессом исследования: методам лабораторной работы и способам координации знаний. При этом я отнюдь не ставлю себе целью создать полное руководство по этим вопросам. Я просто хочу изложить сугубо неформальные, личные соображения относительно научной методологии, основанные на опыте использования методик, которые разработали мои коллеги и я. Не буду касаться сложной лабораторной техники, процедур математического представления данных и их эпистемологической34 интерпретации вовсе не потому, что я сомневаюсь в их достоинствах, а из-за недостатка у меня соответствующего опыта. Кроме того, я совершенно убежден, что даже в наше время многие фундаментальные открытия могут быть сделаны методом простого наблюдения явлений Природы, которое меньше подвержено ошибкам измерения и интерпретации.
Разумеется, все желательные для наблюдения изменяющиеся условия создаются по мере возможности экспериментально, но даже и это не обязательно. Экспериментальные исследования в их теперешнем виде -- сравнительно новое явление в науке. Они практически не были известны до эпохи Возрождения, но за сравнительно короткий период человек значительно преуспел в проникновении в тайны Природы, извлекая пользу их тех бесчисленных экспериментов, которые она постоянно производит без всякого нашего вмешательства. Так мы познали начала астрономии, основы описательной биологии, и именно на такого типа непреднамеренный, случайный эксперимент ориентируется врач, когда наблюдает внезапное заболевание, признаки старения или неожиданное выздоровление. Когда совершается открытие (см. гл. 8), бессознательный интуитивный процесс предшествует управляемой сознанием логике; в научном исследовании наблюдение самопроизвольных явлений обычно имеет место еще до планирования, эксперимента. О наблюдениях мы уже говорили (с. 102), теперь давайте обратимся к практических аспектам экспериментирования.
Естественный размер научного подразделения.
Научная работа -- это в высшей степени личностная деятельность, поэтому лаборатория должна отражать личность ее руководителя. По поводу ее организации можно сформулировать лишь небольшое число общих правил. Во вся ком случае, идеальный вариант -- это иметь не максимально возможное количество Сотрудников, аппаратуры и помещений, а ровно столько, сколько действительно необходимо. Такие требования могут быть очень скромными, если, скажем, речь идет о гистохимике, который предпочитает сам выполнять всю техническую работу В этом случае он может ограничиться одним лабораторным помещением и уборщицей. В то же время ученый широкого профиля, которому вдобавок нравится преподавательская работа, может рассчитывать на руководство громадным институтом.
Нездоровая тяга к приобретательству и неоправданная уверенность в том, что успех работы пропорционален имеющимся материальным средствам, заставляют часть ученых тратить немало сил и времени на увеличение бюджета, штатов и площади своего подразделения. Такого рода деятельность неизбежно приводит их к чистому администрированию. И наоборот, застенчивость и скованность не позволяют другой части ученых отстаивать даже то, что насущно необходимо для их работы, и потому их потенциальные творческие способности так и остаются до конца не раскрытыми.
Для любого подразделения существует "естественный размер", определяемый наклонностями и способностями его руководителя. В наилучшем варианте ученому следует иметь максимально возможную по его способностям лабораторию, где он будет осуществлять научное, а не административное руководство. Как только отдел разрастается до такой степени, что руководители подотделов станут независимыми в научном отношении, должность руководителя отдела становится номинальной и отдел должен разделиться на независимые части. Но и в этом случае может быть полезным сохранить общую администрацию, которая занималась бы материальным снабжением всех групп. В то же время нет ни необходимости, ни оправдания для подчинения научной деятельности всех сотрудников одному руководителю.
Планирование работы.
Создавая новый учебный или научно-исследовательский институт, мы порой недооцениваем важность человеческого фактора в их будущей организации, не говоря уже о том, что мыслить категориями бюджета, зданий и оборудования гораздо легче. Последние, однако, не могут служить своему прямому назначению, если не будут полностью приспособлены к нуждам тех, кто станет их использовать. Самым основным и решающим, хотя и самым трудноуловимым фактором при создании любого института является его идея в том виде, в каком она отражается в умах осуществляющих ее людей. Такая идея, если она хороша, как магнит притягивает материальные ресурсы, а исполненная воодушевления группа известных ученых достаточно легко привлекает умелых помощников и способных студентов, даже располагая самым скромным помещением. И в то же время сколько "храмов науки" представляют собой не более чем туристскую достопримечательность, интеллектуальная пустота которой остается вечным памятником некомпетентности ее основателей. Точно так же как сам человек, его разум и его тело развиваются в соответствии с кодом, записанным в двух крошечных клетках, так и сложнейшая организация научного учреждения базируется на одной основной идее, плане, проекте.
Большая часть нашей насчитывающей столетие библиотеки, например, погибла в прошлом году от пожара, однако действительно утраченной оказалась лишь небольшая ее часть. Поскольку система организации библиотеки еще сохранилась в памяти ее сотрудников, а научная ценность -- в памяти читателей, моей первостепенной задачей после пожара было спасти именно ее идею. К моему большому удовлетворению, в фонд библиотеки достаточно скоро поступили многочисленные дары в виде денег. книг, журналов и оттисков. Но никакая материальная помощь не смогла бы обеспечить это восстановление книжного фонда без тех людей, в памяти которых все необходимые сведения по организации дела благополучно пережили трагедию.
Проект, а точнее, идея проекта -- вот что действительно имеет значение. И хотя сами по себе они бессильны, все материальные и духовные ценности зависят от них. Вот почему в науке, как и в любом другом виде деятельности, необходимо уделять особое внимание методологии, планированию и организации работы.
Специализация.
При рассмотрении проблем методологии желательно в первую очередь определить степень специализации. В разделе "Простота и сложность" мы говорили о том, что ученый постоянно сталкивается с извечной проблемой соотношения между широтой исследований и их глубиной: чем выше степень специализации, тем уже круг вопросов, подлежащих изучению. В 1957 г., обращаясь к Американскому физиологическому обществу, его тогдашний президент Алан Бертон сказал: "Физиолог-интегратор, который обозревает как целое, так и связи между его различными частями и который может использовать знания о биологических механизмах, должен интегрировать информацию, собранную биофизиком и биохимиком, дабы придать законченный характер изучению собственно биологической организации..." Нам нужны ученые широкого профиля, ученые-интеграторы, способные обозревать горизонты науки, выявлять взаимосвязи и намечать широкие перспективы ее развития. Но нам нужны и специалисты, которые даже ценой утраты общей перспективы могут овладеть методами проникновения в суть отдельных проблем.
Соотношение между широтой и глубиной знаний должно устанавливаться в соответствии с индивидуальными способностями и наклонностями человека. Каждое промежуточное значение этого спектра знаний, как правило, имеет свои основания, избегать следует лишь крайностей. Сверхспециализация ведет к потере отдачи: настойчивые разработки методик ведут к увеличению их числа, увлечение философией науки порождает дальнейшие философствования, а статистические исследования рискуют погрязнуть в трясине статистики. Оправданием подобной бесплодности науки служит типичный довод всех неудачников -- уж следующее-то поколение непременно извлечет пользу из всего того, что мы сделали для его блага. Принеся таким образом себя в жертву потомкам, мы с легкостью перекладываем всю ответственность на них, забывая о том, что способы мышления и деятельности плодотворно развиваются лишь при условии их постоянной проверки и совершенствования в зависимости от условий применения. Чистый теоретик, так же как и чистый практик, редко вносят в науку поистине ценный вклад.
При выборе конкретных методов и области исследования не будем забывать ту простую истину, что перспектива видна только на расстоянии; отдельные детали могут оказаться тривиальными аспектами целостной картины. Невозможно установить, например, что представляет собой собака, если изучать каждую ее часть даже под электронным микроскопом. Что касается меня, то я бы предпочел узнать все возможное о собаке, играя с ней в минуты досуга. Но, как говорится, о вкусах не спорят, просто к ним надо приспосабливать наши методы исследований.
В процессе медленной и кропотливой работы можно детально воспроизвести предмет, а можно изобразить его одной изящной линией. Классическое искусство, подобно фотографии, настаивало па принципе детального изображения, в то время как современное искусство стремится, абстрагируясь от деталей, оперировать символами, подчеркивая таким образом самое существенное в предмете. Оба этих принципа представлены в науке. "Современная мода", несомненно, отдает предпочтение проникновению в глубь предмета, наращивая степень точности используемых инструментов. Этот метод чрезвычайно эффективен, но в безудержной погоне за деталями можно потерять из виду целое. Для чего, к примеру, изучать сложнейшие физико-химические свойства стула, если мы хотим удобно сидеть на нем? Для нас имеет значение только его макроструктура. То же касается и науки. Наше чрезмерное увлечение сложными техническими методами подчас мешает овладению самыми простыми приемами, необходимыми для поверхностного осмотра внешней стороны явлений.
Однажды гость нашего института -- известный биохимик, специалист по сложным ферментативным реакциям, участвующим в выработке кортикоидов надпочечниками,-- горько сетовал на то, что в его лаборатории нет человека, который смог бы удалить надпочечники у крысы. Более того, в ходе беседы выяснилось, что сам он не имеет ни малейшего представления о том, как сделать внутривенную инъекцию! На следующий день нашим гостем был прославленный морфолог, один из величайших авторитетов по гистологии паратиреоидов. Он выразил желание увидеть специалиста, который сумел бы определить содержание кальция в крови. Казалось бы, что может быть проще, чем овладеть этими элементарными методами, доступными любому лаборанту, но факт остается фактом -- этого не происходит. Более того, с возрастом у человека вырабатываются специальные "тормоза", препятствующие даже слабым попыткам овладеть простейшими манипуляциями, выходящими за рамки привычной методики.
Существует острейшая потребность во врачах-теоретиках широкого профиля, которые владели бы по крайней мере основами разнообразных методов исследований (гистологии, биохимии, хирургии, конструирования инструментария, документацией, статистикой), преодолев тем самым боязнь неизвестного. А этим неизвестным может быть что угодно, в том числе простой гистологический или биохимический анализ, элементарное хирургическое вмешательство или изготовление простейшего инструмента.
Еще пример. Что делать ученому, владеющему только своим родным языком, если ему нужно прочесть важную публикацию на другом языке? По-видимому, ему остается только пожать плечами или усмехнуться (хотя чему тут смеяться, плакать надо, однако он скорее всего будет смеяться). А поскольку раздобыть хороший перевод узкоспециального текста трудно, он попросту обойдется без него. Излишне говорить, что ученый, обладающий даже самым поверхностным знанием иностранных языков, не испытывает чувства страха и пусть со словарем, но переведет позарез нужную публикацию. Человек же, научившийся более или менее сносно управляться с двумя-тремя языками, без особого труда освоит еще один, поскольку его не ставит в тупик сама мысль об оперировании незнакомыми ему словами.
Лабораторные методы
ОБЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Технология -- это приложение научных знаний к практике, иначе говоря, это прикладная наука. Она обеспечивает' также практическую реализацию всего, что связано с выработкой новых фундаментальных научных знаний.
Выбор подопытных животных.
Одна из основных проблем экспериментальной медицины -выбор вида животных, на которых будут проводиться исследования. В лабораториях наиболее широко используются, особенно для массовых экспериментов, такие мелкие грызуны, как мыши, крысы и морские свинки, поскольку они сравнительно недороги и их легко содержать. Кроме того, их могут поставлять в больших количествах, и они представляют собой разнообразные инбредные или даже генетически чистые линии.
Некоторые виды животных чрезвычайно удобны для проведения с ними определенных экспериментов. Например, на кроликах особенно легко изучать явления атеросклероза, поскольку они чрезвычайно подвержены этому заболеванию. Лошади благодаря своему большому объему крови используются для массового производства иммунных сывороток. Крысы обладают необычайной сопротивляемостью к инфекциям. Если в бактериологической работе это недостаток, то в экспериментальной хирургии это преимущество, поскольку отпадает необходимость в абсолютной стерильности. Морские свинки чрезвычайно подвержены заболеванию цингой, в то время как -крысы, вырабатывающие собственный витамин С, не заболевают ею даже при безвитаминных диетах. Высокая организация мозга обезьян делает их наилучшим объектом для экспериментов по изучению центральной нервной системы.
Некоторые виды животных обладают удобными анатомическими особенностями. Мой учитель Бидль с успехом продемонстрировал жизненную необходимость коры надпочечников, использовав для этого некоторые виды рыб, у которых этот орган совершенно отделен от мозгового вещества и может быть выборочно удален без повреждения последнего.
Итак, мы видим, насколько выбор подопытных животных зависит от характера экспериментов, которые мы хотим осуществить. Ни один вид животных не является универсальным, но есть некоторые общие правила, определяющие выбор. При обнаружении какого-либо биологического свойства у одного вида животных необходимо проверить его наличие у нескольких других видов, дабы убедиться, что это наблюдение может быть обобщено. Кроме того, другие виды животных могут оказаться более удобными для опытов. Затем следует проверить, какое влияние на результат эксперимента оказывают такие факторы, как пол, возраст, беременность, лактация или зимняя спячка животного.
Неестественные условия эксперимента.
Когда Э. Ру35 впервые задумал показать, что бациллы дифтерии в состоянии вырабатывать яд, он ввел умеренное количество свободной от микробов дифтерийной бульонной культуры кроликам и морским свинкам, но ни одно из животных не проявило ни малейших признаков заражения. Отчаявшись, он ввел маленькой морской свинке 35 мл этой культуры. На этот раз явные симптомы дифтерии были налицо и животное погибло, но эксперимент был расценен как бессмысленный, поскольку 35 мл культуры соответствуют примерно 10 % веса тела морской свинки. И все же именно этот в высшей степени "неестественный" эксперимент обеспечил такую концентрацию дифтерийного яда, что, как сказал Де Крюи, "одной унции (28,3 г) этого очищенного вещества достаточно для того, чтобы убить 600 000 морских свинок либо 75 000 крупных собак!" [7].
В науке нередки случаи, когда первоначальный эксперимент, который задал направление исследованиям, представляется слишком искусственным, чтобы иметь какое-либо реальное значение. Насколько это возможно, эксперименты должны проводиться в условиях, близких к тем. которые имеют место в реальной жизни или по крайней мере во время болезни. Но это далеко не всегда возможно и необходимо, особенно на начальной стадии исследования, когда еще ведутся поиски оптимальных условий работы. К сожалению, неестественные условия эксперимента являются постоянным объектом для нападок скептиков, в результате чего множество многообещающих исследований было погублено в зародыше. Даже самые калечащие животного операции вполне естественны в сравнении с работой на изолированных органах или тканях, когда не просто удалена та или иная часть организма животного, но вообще исследуется лишь один изолированный орган. И тем не менее подобная работа in vitro ("на уровне пробирки") внесла фундаментальный вклад в науку.