— Честное слово, Евгений Афанасьевич, первый раз.
— Ладно, поверим, — добродушно сказал Морозов. — Пусть будет первый и дай Бог, чтобы был последний. Только впредь учись культурному поведению и старайся сдерживать себя. Психопатством никому ничего не докажешь.
Воронин, вспомнив свою вчерашнюю выходку, смущённо посмотрел на Антонину Трофимовну.
— Городской парень, — прибавил шутливым тоном Морозов, — и не мог по-хорошему договориться с сельской девчонкой.
— Пока мы стояли у порога, ей двое назначили по телефону свидание. Куда уж мне там.
Морозов улыбнулся.
— На самом деле, — подтвердила Антонина Трофимовна.
— А его, конечно, это возмутило, — продолжал шутить Евгений Афанасьевич, кивнув на Воронина и прищурив хитровато-серые глаза. — Где ж такой праведник стерпит.
— Да не праведник я, — сказал Воронин, слегка покраснев, — но этот случай в посёлке. С детьми. Мне со стороны всё это показалось как-то… — и Юрий Александрович умолк, пожав плечами.
— М-да, — произнёс Евгений Афанасьевич, уже другим тоном. Сразу переменившись в лице, он облокотился на стол, обхватил широкими ладонями крупную плешивую голову и пригладил назад каштановые пышные по бокам волосы. — Посёлок, посёлок… Если не принять меры, верёвочка будет виться и дальше. — Морозов встал из-за стола и, пройдясь по просторному уютному кабинету, прибавил: — Пенсия, конечно, нужна, даже если эта несчастная женщина поправится и снова выйдет на работу. Дочери растут, их надо кормить, одевать, обувать…
— А если мать не сможет работать, — подхватил Воронин. — Что ж им опять по миру идти?
— Вот то-то и оно, — сказал Евгений Афанасьевич, усаживаясь и пододвигая к себе папку с документами, лежавшую посреди стола. Он прочитал заявление Галины Максимовны, ходатайство партийной и профсоюзной организации леспромхоза, полистал справки, закрыл дело и снова отодвинул на середину стола. — Так говорите, в этот раз даже Олейников не поскупился.
— Колхоз хорошо помог, — ответила Антонина Трофимовна. — Продуктов пока хватит, но Галину Максимовну страшно угнетает все это.
— Понятно. До любого доведись. — Морозов поднял телефонную трубку одного из трёх стоявших на краю стола аппаратов и попросил, чтобы соединили с секретарём райсовета.
— Когда заседание исполкома? — спросил Морозов и, зажав трубку между плечом и щекой, стал листать настольный календарь. Взял карандаш, сделал пометку. — На следующей неделе во вторник, говоришь? Включи в повестку дня вопрос о пенсии вдове механика леспромхоза. Да, Верхозиной. Кто у тебя там? А у меня целая делегация, — Евгений Афанасьевич, слушая секретаря, прикрыл ладонью микрофон и сказал вполголоса: — Приехал Дементьев по этому же вопросу.
— Председатель месткома, — сказала Антонина Трофимовна, оживившись. — Наш, из посёлка.
— Ну, поскольку без твоей и моей помощи дело не может двинуться с места, — сказал в трубку Морозов, — значит в законе по поводу пенсионного обеспечения в подобных случаях не всё ясно. Советоваться с юристами тут нечего. Народ взволнован, надо решать вопрос. Что же мы будем копаться в законах.
Антонина Трофимовна и Воронин переглянулись. Морозов положил трубку и сказал:
— Во вторник на следующей неделе вопрос решится. Много не обещаю. Рублей семьдесят-восемьдесят выделим из бюджета.
— В месяц, — уточнил Юрий Александрович.
— Ну не в год же, иначе что это будет за помощь, — сказал Евгений Афанасьевич и, пристально посмотрев на Воронина, продолжал: — То, что ты откликнулся всей душой на беду случайно подвернувшихся где-то там в пути незнакомых людей — это хорошо. Но заруби себе на носу: девяносто восемь процентов неудачников становятся неудачниками в жизни не потому, что они хуже по натуре, бездарнее или глупее других, — либо они болтуны, обсуждающе свои сокровенные мысли и всякую всячину с кем попало, либо крикуны, не умеющие держать себя в руках, — только и всего.
— Язык мой — враг мой, — сказала Антонина Трофимовна.
— Вот-вот, в самую точку, — поддакнул Морозов.
— Мы вам очень благодарны за все, — сказала Антонина Трофимовна, вставая с кресла.
— Благодарить меня не за что, — сказал Евгений Афанасьевич, поднимаясь из-за стола и пожимая на прощание руки. — Народ изъявил свою волю, и мы обязаны её выполнить.
Глава четвёртая
— Опять пришла лечиться, — сказала Галина Максимовна, направляясь к столу.
— Что случилось? — спросил врач.
— Вот. Не успела нога зажить, теперь — руки, — Галина Максимовна показала ему ладони. На ладонях, на пальцах — сплошные ссадины, мозоли.
— О-ё-ей! — Врач покачал головой. Подошла медсестра.
Виктор Ильич держал Галину Максимовну за руки.
— С вашими руками, — продолжал врач, — только на ферме трудиться… Никогда физически не работали?
— Ну как… Дома, по хозяйству.
— Дома, по хозяйству, — усмехнулся врач, отпуская Галину Максимовну. — Дома — вилочки, а на ферме — вилы. Разница большая. Разве можно такими нежными руками браться за вилы без рукавиц… Ну ладно. Сейчас Людмила Васильевна вам обработает все это, перевязку сделает. Мозольные лейкопластыри у нас есть? — спросил он медсестру.
— Есть штук пять ещё.
— Дайте их Галине Максимовне. Но это на будущее. Для профилактики. А сейчас мази и перевязки. — И бросайте ферму к чёртовой матери. Не для вас эта работа.
Галина Максимовна промолчала.
— Здоровье дороже денег, — добавил врач.
— Да, — вздохнула Галина Максимовна. — Здоровье дороже всего на свете.
— Золотые слова, — подхватил врач. — Надо ж ими руководствоваться в своей жизни.
— Макарова, подойди сюда.
Люда Макарова, стройная высокая девочка со светлыми косичками и вплетёнными в них бантиком розовыми лентами была лучшей ученицей в классе. Она не была отличницей, но до третьего класса лидировала по успеваемости и по этой причине была очень горда и самолюбива. Несмотря на необычно высокий разгневанный тон учительницы, девочка в привычной своей манере легко и быстро встала из-за парты, вытянула тонкую длинную шею, гордо подняв голову, тряхнула косичками и подошла к столу. Антонина Трофимовна подала ей учебник.
— Открой страницу, где задачи и примеры на повторение.
Люда раскрыла учебник по математике и, листая страницу за страницей, нашла нужную.
— Теперь поищи задачу, которая тебе не знакома. Любую.
Девочка провела пальцем сверху вниз и остановилась на условии, которое сопровождалось рисунком — линией, разделённой на несколько отрезков.
— Нашла, — сказала учительница. — Как ты считаешь, это трудная задача?
Люда помедлила с ответом, внимательно изучая данные и рисунок.
— Ну так как? — нетерпеливо произнесла Антонина Трофимовна.
— Трудная, — ответила Люда.
— Вот и хорошо. Даю тебе пять минут на решение. Девочка сникла.
— Не бойся, оценку ставить не буду. Впрочем, если решишь за пять минут, поставлю отлично.
Люда подошла к доске, взяла мел и, глядя в учебник начертила линию. Разделив её на отрезки, обозначила расстояние между ними. Попробовала что-то складывать, вычитать, делить, но тут же стёрла все цифры мокрой тряпкой. Потом стояла, не шевелясь, лицом к доске, спиной к классу.
— Пять минут истекли, — сказала Антонина Трофимовна, глядя на часы. — Ещё подождать или нет?
Дополнительные три минуты тоже ничего не дали.
— Всё ясно, — сказала Антонина Трофимовна. — Не по зубам орешек.
— А я все равно её решу, — сказала расстроенная девочка, кладя учебник на стол.
— Когда? — спросила Антонина Трофимовна.
— Сегодня или завтра.
— Ах, завтра. Ну-ка, прочитай условие вслух. Люда прочитала.
— Верхозина — к доске, — сказала Антонина Трофимовна, и взбудораженные необычной сценой ученики с затаённым смешанным чувством надежды и тревоги уставились на Любку, которая сидела за второй партой крайнего ряда возле окна.
Верхозина подошла к доске, взяла мел и, вытянув кверху руку и подняв голову с коротко подстриженными тёмными волосами, сразу стала писать цифры.
— Я могу сесть? — спросила Люда.
— Садись, — сказала Антонина Трофимовна.
Макарова ушла на своё место. Пока она усаживалась и что-то недовольно ворчала себе под нос, Любка уже написала готовый ответ. Антонина Трофимовна посмотрела на доску и обратилась к классу:
— Проверьте ответ по учебникам.
Застучали доски у парт, защёлкали замки портфелей, зашелестели страницы — класс оживился.
— Правильно! — крикнул наголо остриженный лопоухий мальчик, сидевший на первой парте напротив Антонины Трофимовны.
Все остальные подтвердили.
— Найди ещё какую-нибудь задачу, — сказала Антонина Трофимовна, обращаясь к стриженному.
— Вот эту мы не решали, — сказал он.
— Диктуй.
Мальчик продиктовал. Одна минута, и задача была решена.
— Опять правильно, — удивились ребята.
— Надеюсь, теперь все удовлетворены, — сказала Антонина Трофимовна, повышая голос и глядя в дальний угол, где сидела Макарова. — Или ещё кому-нибудь взбредёт в голову нелепая мысль, будто Верхозина лишь потому стала отличницей, что я питаю к ней какую-то особенную слабость. Её, видите ли, люблю больше всех и поэтому ставлю пятёрки. Ведь это ж надо додуматься до такого абсурда! Постыдились бы! — Антонина Трофимовна побагровела и, взяв кое-как себя в руки, спросила уже спокойным голосом: — Макарова, что за вздор ты сеешь среди учеников?
— Я этого не говорила, — сказала Люда, вставая. Девочка, сидевшая на соседней парте через проход, повернулась к ней.
— Говорила, Людочка, говорила. Не отпирайся, — сказала девочка с места. — Вчера на переменке.
— Что я сказала?
— А то, что Любка получает пятёрки по блату.
— Выражение-то какое! — воскликнула Антонина Трофимовна. — «По блату!» Где только нахватались таких словечек. Кто тебя научил этому, Макарова?
— Никто не учил, и первая вовсе не я сказала, — отрывисто произнесла девочка и села на место, хлопнув доской парты.
— Встань, встань, Макарова, — сказала Антонина Трофимовна. — Встань, когда с тобой разговаривают.
Люда снова поднялась и, тряхнув косичками, презрительно посмотрела на подружку, которая сидела через проход от неё.
— Любка стала отличницей, а ты не стала, так тебя завидки взяли, — ответила девочка на её презрительный взгляд.
— А ты бессовестная ябеда, и больше не подходи ко мне.
— Ну и не надо. Думаешь, заплачу. А хочешь знать, я вовсе не ябедничала.
При этих словах кое-кто из учеников обернулся назад и посмотрел на худенькую девочку с вороватыми голубыми глазами и рыжими волосами, заплетёнными в две жиденькие косички, забавно торчащие в разные стороны. Девочка, когда на неё обратил внимание класс, втянула голову в плечи и спряталась за спины впереди сидящих. За ней и прежде водился подобный грешок, а теперь, когда она, затаившись, выдала себя с головой, сомнений ни у кого не оставалось.
— Рыжая, тебя мало били, ещё получишь, — сказала Макарова, показывая ей из-за спины кулак.
— Людмила! — Антонина Трофимовна хлопнула ладонью по столу. — Ты что себе позволяешь в конце-то концов! Сядь на место!
Людмила села за парту, и класс затих.
— А пусть Любка решит задачу на «х», — сказал стриженый мальчик с первой парты.
— Какую ещё тебе задачу на «х»? — строго спросила учительница.
— А вот, — мальчик ткнул пальцем в одну из последних страниц учебника.
— Во-первых, — сказала назидательным тоном Антонина Трофимовна, — это не «х», а икс. Запомни раз и навсегда. Во-вторых, такие задачи и примеры называются с одним неизвестным и решать их будем ещё не скоро. Требуешь невозможного, Колосов.
— А может она решит, — сказал карапуз (Колосов был низенького роста и крепкого телосложения).
— Прекрати болтовню! Верхозина, садись на место. Пять. — Антонина Трофимовна поставила в журнал отличную отметку.
Любка продолжала стоять у доски.
— Почему не идёшь на место? — спросила Антонина Трофимовна.
Любка посмотрела на Колосова и на учебник, который он держал в руках.
— Что, можешь решить пример с одним неизвестным? — Антонина Трофимовна застыла от удивления.
Девочка утвердительно кивнула головой. Учительница насупила брови и стала внимательно разглядывать стоящую у доски ученицу.
— Пусть решит!
— Пусть! Класс загалдел.
— Что ж, попробуй, — сказала Антонина Трофимовна, повернувшись к Верхозиной вместе со стулом.
Колосов, не дожидаясь команды, диктовал один пример за другим, и Любка мгновенно их решала, ни разу не ошибившись. Антонина Трофимовна, борясь с вновь нахлынувшим на неё волнением, сказала: «Достаточно».
— Ты что, самостоятельно прошла все темы? — спросила она.
Любка опустила глаза.
— Чем же сейчас занимаешься?
— Решает за четвёртый класс, — громко сказал кто-то из ребят.
Дружный смех прокатился по классу, но Любка равнодушно посмотрела на того, кто развеселил ребят, и Антонина Трофимовна поняла, что кроется за этим невозмутимым взглядом.
— Ты знаешь, что проходят в четвёртом классе? — спросила учительница.
— Знаю, — ответила девочка.
— Сможешь решить?
Любка стёрла тряпкой написанное на доске, взяла мел и приготовилась.
Антонина Трофимовна в. замешательстве окинула взглядом с головы до ног совершенно спокойную ученицу и, облокотившись одной рукой на стол, задумалась. Прошла томительная минута. Антонина Трофимовна подняла глаза на Колосова.
— Сбегай в восьмую комнату, что рядом с учительской, возьми у Валентины Сергеевны учебник по математике для четвёртого класса. Скажи, что я просила.
Колосов, подавшись вперёд своей стриженной с оттопыренными ушами головой, кинулся со всех ног из класса и мигом возвратился, листая на ходу учебник.
— Вот, — сказал он, ткнув пальцем в страницу. Антонина Трофимовна взяла раскрытый учебник, показала Верхозиной, и та молча согласилась. Антонина Трофимовна стала диктовать, а Любка не торопясь писать на доске, чётко выводя каждую цифру.
— Что она пишет? — спросили ребята.
— Это дроби, — ответила учительница. — Те, кто сейчас учится в четвёртом классе, с ними ещё не знакомы. Будут проходить в конце учебного года.
Класс замер.
Любка писала длинный пример с бесконечными скобками минуты три, а решила его устно за одну минуту и написала готовый ответ. Антонина Трофимовна открыла последнюю страницу, и ученики с первых парт бросились к столу. Антонина Трофимовна подчеркнула ногтем то, что ребята жадно искали глазами, и все ахнули.
— Сядьте на место, — сказала учительница ребятам и повернулась к Верхозиной. — За пятый класс пробовала решать?
Любка искоса посмотрела на однокашников. Все были ошеломлены и ждали ответа.
— Ну? — Антонина Трофимовна тоже ждала ответа.
— Примеры мы почти все решили.
— Кто мы? С кем ты решала?
— С мамой.
— Понятно, — произнесла Антонина Трофимовна. — Значит мама помогала. А кто понуждал к этому? Тоже мама? Или ты сама?
Любка молчала.
Колосов вылез из-за парты и стремглав бросился бежать.
— Колосов, ты куда?
— Я сейчас, — откликнулся он в дверях.
— Вернись!
Но мальчик уже скрылся, и все прислушивались к топоту его ног. Вернулся он не один, а с преподавателем математики Анной Иосифовной, высокой пожилой женщиной, и следом толпой шли пятиклассники, которые остались в коридоре и стали подглядывать в приоткрытую дверь.
— Что, серьёзно? — спросила Анна Иосифовна, озабоченная известием.
Антонина Трофимовна развела руками.
— Что-то невероятное, — сказала Анна Иосифовна. Колосов тем временем нашёл в задачнике для пятого класса пример и показал его Антонине Трофимовне. Антонина Трофимовна показала его Анне Иосифовне.
— Да ну, что за глупости! — воскликнула Анна Иосифовна. — Не может этого быть. Тут квадратные и фигурные скобки. Не каждый пятиклассник справится.
А Любка справилась. И когда прозвенел звонок, поставила знак равенства и жирную единицу — как раз то, чего затаив дыхание ждали педагоги.
— Правильно! — крикнул кто-то за дверью, и толпа девчонок и мальчишек, не спрашивая разрешения, ввалились, в класс.
Понадобилось вмешательство педагогов, чтобы навести порядок и разогнать школьников по местам.
Антонина Трофимовна долго отсутствовала и вернулась в гудевший как улей класс, когда прошла уже половина второго урока. Ребята быстро успокоились, но тишину нарушила девочка, сидевшая через проход от Макаровой и конфликтовавшая с ней с самого начала.
— Вот так Людочка, хоть ты и фасоня, а утёрли тебе нос. — сказала она с ехидцей. — Можешь теперь его не задирать.
— Конечно, — ответила красная как рак фасоня. — С тех пор как её обозвали нищенкой, мать всё время сидела с ней, так конечно всему научила.
— Макарова! — крикнула не своим голосом Антонина Трофимовна и хлопнула ладонью по столу.
Неуместное заявление ученицы и неестественный окрик учительницы угнетающе подействовали на весь класс. Ребята украдкой стали посматривать на вторую парту крайнего ряда возле окна, где сидела Верхозина. Девочка опустила грустные глаза, и все поняли, какую боль причинила ей Макарова. С тех пор никто и никогда больше не напоминал ни сёстрам, ни самой Галине Максимовне о трудных днях.
В тот же день известие дошло до районного центра. Заведующий районо относился к разряду скептиков, был человеком весьма начитанным и давно уже ничему не удивлялся. Директору школы он ответил, что случаи, когда одарённые дети по своему развитию на два-три года опережают сверстников, теперь не редки, посоветовал не поднимать шума, тем более, что здесь замешана воля матери и, судя по обстоятельствам, не без причины.
— Правду про Любку говорят? — спросила Анфиса.
— А что говорят? — улыбнулась Галина Максимовна.
— Как будто не знаешь…
— Не знаю.
— Ну ладно, Максимовна, давай не будем! Скажи — это правда?
— Даже если правда. Что тут особенного? — скромничала Галина Максимовна.
— Ничего себе! — воскликнула Анфиса, оглядываясь на женщин. — Дочь из третьего класса в шестой переводят, а для неё — ничего особенного!
— Конечно. — Галина Максимовна подняла голову. Продолжала с гордостью: — Просто способная девочка… И все… Хочет, чтобы её не только обзывали, но и похвалили за что-нибудь.
Дарья подошла к Галине Максимовне.
— Ну что ты все старое-то вспоминаешь! Мы уж забыли.
— А я помню. Такое не забывается.
— Наконец-то Бог повернулся к тебе лицом. Уймись, Галина. Не гневи Бога. Он тебя и так не шибко жалует.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала Ксения.
— Не вспоминай больше. Грех это, — продолжала Дарья. — Теперь все у вас будет по-другому. Потому что Бог повернулся лицом. Дай я тебя поцелую.
— Ой! — Галина Максимовна смутилась, но подставила щёку, позволила трижды себя поцеловать.
Доярки бросились обнимать и целовать Галину Максимовну.
— Постой, Тимофей. Надо поговорить.
— Чего тебе? — Тимофей попытался высвободить руку. — Отпусти.
— Скажи, откуда у тебя сети?
— Какие сети? — насторожился Тимофей.
— А такие, которые на чердаке… Из зелёной нитки.
— По чужим чердакам лазишь? — произнёс в страхе и злобе Тимофей.
— Да, твой чердак я проверил. Потому что давно подозревал тебя.
— Тебе померещилось, — сказал Тимофей с надеждой в голосе. — Нет там никаких сетей.
— Есть… Сушатся на гвоздях. Понятые и участковый уже на месте. Тебя поджидают.
— Ах ты, сука!.. — Тимофей задрожал всем телом.
— Кто из нас сука лагерная шелупонь разберётся. Так что суши сухари. Готовься в дорогу.
Тимофей бросился на Афанасия, но получил удар в скулу такой силы, что отлетел к изгороди и повалил эту изгородь на землю и сам завалился, взмахивая руками и ногами…
В кабинете участкового писал протокол молодой следователь в штатском. Двое милиционеров в форме сторожили Тимофея Макарова. Участковый уполномоченный Замковский сидел у двери, рядом с Афанасием.
Следователь дал Афанасию протокол:
— Прочитайте и подпишите. Афанасий, не читая, подписал.
— Вы свободны, — сказал следователь Афанасию и повернулся к Тимофею: — А вам придётся проехать с нами в райотдел.
— Когда вернусь, — сказал Тимофей, злобно глядя на Афанасия. — Посчитаемся.
— Ага, посчитаемся, — ответил Афанасий. — Если тебе мало дадут, прокурора просить не буду, чтоб добавил. Сам добавлю. — И показал Тимофею кулак.
— Мир дому сему, — сказал он, остановившись у порога. — Я по делу.
— Говори.
— У Павла было ружье, кажется.
— А что? — спросила Галина Максимовна, оторвавшись от рукоделия.
— Продай.
— Можешь забрать бесплатно.
— Но ведь ты нуждаешься…
— Сейчас не нуждаюсь. Получаю зарплату и пенсию.
Афанасий замялся. Застенчиво произнёс:
— А с меня сняли надзор. Полная реабилитация. Не я поджигал склад…
— Я знаю. Слышала.
— Поэтому и пришёл за ружьём… Теперь свободный гражданин. Могу приобретать такие вещи.
— Вон там оно в комнате на стене.
Афанасий пошёл в комнату. Вынес двуствольное ружье.
— Это дорогое ружье, — сказал он. — Неудобно в подарок.
— Вы с Павлом, кажется, были друзья?
— Да. — Афанасий кивнул. — Мы друзья с детства. Вместе пахали в колхозе, боронили… Ещё пацанами. В школе сидели за одной партой.
— Ну вот. Будет тебе память о нём. Бери.
— Ну раз так, спасибо.
— Вон там в углу ящик какой-то, — сказала Галина Максимовна. — С патронами и прочим… Забери, чтоб не занимал место.
— Спасибо.
Афанасий прихватил небольшой деревянный ящик. В дверях остановился:
— И всё-таки я должен хоть чем-то отблагодарить…
— Ну раз так тебя это мучит, к зиме привези дров.
— Ладно, — согласился Афанасий. — Машина дров за мной.
— Ну вот. — Галина Максимовна нахмурилась и взялась за рукоделье. — Будем в расчёте.
— До свидания, соседушка. — Афанасий слегка улыбнулся.
— До свидания. — Галина Максимовна была холодна как камень.
— Нина! — обратилась она к дочери, которая открыла дверцу печи и подбрасывала в огонь дрова. — Помоги снять сапоги. Нет сил…
Нинка закрыла дверцу и помогла матери снять кирзовые сапоги. Галина Максимовна тут же, сидя на диване, уснула крепким сном. Нинка не стала её беспокоить.
— Опять, — сказала старуха, входя в комнату. — Вот наказанье-то Господне! Забудь ты её. Выкинь из головы. Не пойдёт она за тебя. Не любит, хоть ты теперь и риа… ри… риальтбильт… тированный. Господи! Слово — то какое. Не выговоришь… Не любит она тебя, Афоня. А когда бабе мужик постылый, хоть умри, хоть в лепёшку расшибись — близко не подпустит.
Афанасий замер. Не шелохнулся больше.
— Подарила она тебе ружье, — старуха, ойкая, кряхтя и пристанывая, начала стаскивать с него сапоги. — Этим и утешься. Ходи на охоту. Теперь тебе можно. Теперь ты риаль… Тьфу, черт!.. Ну, в общем, я уж сама сватала тебя. И не надейся. Лучше, говорит, в омут головой.
У Галины Максимовны в связи со всеми этими неожиданностями вместе с гордостью за свою дочь появилась и со временем росла озабоченность за её будущее. Озабоченность появилась неспроста. Кто-то недобрый человек пустил по селу утку, что слишком одарённые дети недолговечны, и Любку ждёт та же участь. Малейшая простуда, чепуховое повышение температуры, грипп или ещё какое-нибудь недомогание хрупкой болезненной девочки напрочь выбивало Галину Максимовну из колеи, и она испытывала патологический страх, не находя сутками себе места, изматывая себя и нервируя дочерей.
Нинка росла крепышом. Её не брала никакая простуда и никакой грипп. Энергичная, не по годам рослая, она с утра до вечера вертелась как юла, не имела ничего общего со своими сверстницами и ни с кем из них особенно не дружила, зато имела друзей среди ребятишек и охотно играла с ними в лапту и другие подвижные игры. В свободную минуту забегала на ферму помочь матери, и доярки всегда были рады ей, а Галина Максимовна каждый день доила свою Зорьку — Нинкину любимицу — в последнюю очередь на случай, если к концу дойки вдруг появится Нинка, которая ради удовольствия часто доила эту корову.
— Ладно, поверим, — добродушно сказал Морозов. — Пусть будет первый и дай Бог, чтобы был последний. Только впредь учись культурному поведению и старайся сдерживать себя. Психопатством никому ничего не докажешь.
Воронин, вспомнив свою вчерашнюю выходку, смущённо посмотрел на Антонину Трофимовну.
— Городской парень, — прибавил шутливым тоном Морозов, — и не мог по-хорошему договориться с сельской девчонкой.
— Пока мы стояли у порога, ей двое назначили по телефону свидание. Куда уж мне там.
Морозов улыбнулся.
— На самом деле, — подтвердила Антонина Трофимовна.
— А его, конечно, это возмутило, — продолжал шутить Евгений Афанасьевич, кивнув на Воронина и прищурив хитровато-серые глаза. — Где ж такой праведник стерпит.
— Да не праведник я, — сказал Воронин, слегка покраснев, — но этот случай в посёлке. С детьми. Мне со стороны всё это показалось как-то… — и Юрий Александрович умолк, пожав плечами.
— М-да, — произнёс Евгений Афанасьевич, уже другим тоном. Сразу переменившись в лице, он облокотился на стол, обхватил широкими ладонями крупную плешивую голову и пригладил назад каштановые пышные по бокам волосы. — Посёлок, посёлок… Если не принять меры, верёвочка будет виться и дальше. — Морозов встал из-за стола и, пройдясь по просторному уютному кабинету, прибавил: — Пенсия, конечно, нужна, даже если эта несчастная женщина поправится и снова выйдет на работу. Дочери растут, их надо кормить, одевать, обувать…
— А если мать не сможет работать, — подхватил Воронин. — Что ж им опять по миру идти?
— Вот то-то и оно, — сказал Евгений Афанасьевич, усаживаясь и пододвигая к себе папку с документами, лежавшую посреди стола. Он прочитал заявление Галины Максимовны, ходатайство партийной и профсоюзной организации леспромхоза, полистал справки, закрыл дело и снова отодвинул на середину стола. — Так говорите, в этот раз даже Олейников не поскупился.
— Колхоз хорошо помог, — ответила Антонина Трофимовна. — Продуктов пока хватит, но Галину Максимовну страшно угнетает все это.
— Понятно. До любого доведись. — Морозов поднял телефонную трубку одного из трёх стоявших на краю стола аппаратов и попросил, чтобы соединили с секретарём райсовета.
— Когда заседание исполкома? — спросил Морозов и, зажав трубку между плечом и щекой, стал листать настольный календарь. Взял карандаш, сделал пометку. — На следующей неделе во вторник, говоришь? Включи в повестку дня вопрос о пенсии вдове механика леспромхоза. Да, Верхозиной. Кто у тебя там? А у меня целая делегация, — Евгений Афанасьевич, слушая секретаря, прикрыл ладонью микрофон и сказал вполголоса: — Приехал Дементьев по этому же вопросу.
— Председатель месткома, — сказала Антонина Трофимовна, оживившись. — Наш, из посёлка.
— Ну, поскольку без твоей и моей помощи дело не может двинуться с места, — сказал в трубку Морозов, — значит в законе по поводу пенсионного обеспечения в подобных случаях не всё ясно. Советоваться с юристами тут нечего. Народ взволнован, надо решать вопрос. Что же мы будем копаться в законах.
Антонина Трофимовна и Воронин переглянулись. Морозов положил трубку и сказал:
— Во вторник на следующей неделе вопрос решится. Много не обещаю. Рублей семьдесят-восемьдесят выделим из бюджета.
— В месяц, — уточнил Юрий Александрович.
— Ну не в год же, иначе что это будет за помощь, — сказал Евгений Афанасьевич и, пристально посмотрев на Воронина, продолжал: — То, что ты откликнулся всей душой на беду случайно подвернувшихся где-то там в пути незнакомых людей — это хорошо. Но заруби себе на носу: девяносто восемь процентов неудачников становятся неудачниками в жизни не потому, что они хуже по натуре, бездарнее или глупее других, — либо они болтуны, обсуждающе свои сокровенные мысли и всякую всячину с кем попало, либо крикуны, не умеющие держать себя в руках, — только и всего.
— Язык мой — враг мой, — сказала Антонина Трофимовна.
— Вот-вот, в самую точку, — поддакнул Морозов.
— Мы вам очень благодарны за все, — сказала Антонина Трофимовна, вставая с кресла.
— Благодарить меня не за что, — сказал Евгений Афанасьевич, поднимаясь из-за стола и пожимая на прощание руки. — Народ изъявил свою волю, и мы обязаны её выполнить.
Глава четвёртая
1
Галина Максимовна вошла в кабинет к терапевту. Виктор Ильич сидел за столом. В углу кабинета на процедурном столике работала медсестра Людмила Васильевна Тигунцева.— Опять пришла лечиться, — сказала Галина Максимовна, направляясь к столу.
— Что случилось? — спросил врач.
— Вот. Не успела нога зажить, теперь — руки, — Галина Максимовна показала ему ладони. На ладонях, на пальцах — сплошные ссадины, мозоли.
— О-ё-ей! — Врач покачал головой. Подошла медсестра.
Виктор Ильич держал Галину Максимовну за руки.
— С вашими руками, — продолжал врач, — только на ферме трудиться… Никогда физически не работали?
— Ну как… Дома, по хозяйству.
— Дома, по хозяйству, — усмехнулся врач, отпуская Галину Максимовну. — Дома — вилочки, а на ферме — вилы. Разница большая. Разве можно такими нежными руками браться за вилы без рукавиц… Ну ладно. Сейчас Людмила Васильевна вам обработает все это, перевязку сделает. Мозольные лейкопластыри у нас есть? — спросил он медсестру.
— Есть штук пять ещё.
— Дайте их Галине Максимовне. Но это на будущее. Для профилактики. А сейчас мази и перевязки. — И бросайте ферму к чёртовой матери. Не для вас эта работа.
Галина Максимовна промолчала.
— Здоровье дороже денег, — добавил врач.
— Да, — вздохнула Галина Максимовна. — Здоровье дороже всего на свете.
— Золотые слова, — подхватил врач. — Надо ж ими руководствоваться в своей жизни.
2
Антонина Трофимовна пришла в класс взволнованная, бросила на стол стопку тетрадей и классный журнал. Обычное «здравствуйте» и «садитесь» произнесла довольно резко и сердито. Села сама за стол и, не снижая тона, сказала:— Макарова, подойди сюда.
Люда Макарова, стройная высокая девочка со светлыми косичками и вплетёнными в них бантиком розовыми лентами была лучшей ученицей в классе. Она не была отличницей, но до третьего класса лидировала по успеваемости и по этой причине была очень горда и самолюбива. Несмотря на необычно высокий разгневанный тон учительницы, девочка в привычной своей манере легко и быстро встала из-за парты, вытянула тонкую длинную шею, гордо подняв голову, тряхнула косичками и подошла к столу. Антонина Трофимовна подала ей учебник.
— Открой страницу, где задачи и примеры на повторение.
Люда раскрыла учебник по математике и, листая страницу за страницей, нашла нужную.
— Теперь поищи задачу, которая тебе не знакома. Любую.
Девочка провела пальцем сверху вниз и остановилась на условии, которое сопровождалось рисунком — линией, разделённой на несколько отрезков.
— Нашла, — сказала учительница. — Как ты считаешь, это трудная задача?
Люда помедлила с ответом, внимательно изучая данные и рисунок.
— Ну так как? — нетерпеливо произнесла Антонина Трофимовна.
— Трудная, — ответила Люда.
— Вот и хорошо. Даю тебе пять минут на решение. Девочка сникла.
— Не бойся, оценку ставить не буду. Впрочем, если решишь за пять минут, поставлю отлично.
Люда подошла к доске, взяла мел и, глядя в учебник начертила линию. Разделив её на отрезки, обозначила расстояние между ними. Попробовала что-то складывать, вычитать, делить, но тут же стёрла все цифры мокрой тряпкой. Потом стояла, не шевелясь, лицом к доске, спиной к классу.
— Пять минут истекли, — сказала Антонина Трофимовна, глядя на часы. — Ещё подождать или нет?
Дополнительные три минуты тоже ничего не дали.
— Всё ясно, — сказала Антонина Трофимовна. — Не по зубам орешек.
— А я все равно её решу, — сказала расстроенная девочка, кладя учебник на стол.
— Когда? — спросила Антонина Трофимовна.
— Сегодня или завтра.
— Ах, завтра. Ну-ка, прочитай условие вслух. Люда прочитала.
— Верхозина — к доске, — сказала Антонина Трофимовна, и взбудораженные необычной сценой ученики с затаённым смешанным чувством надежды и тревоги уставились на Любку, которая сидела за второй партой крайнего ряда возле окна.
Верхозина подошла к доске, взяла мел и, вытянув кверху руку и подняв голову с коротко подстриженными тёмными волосами, сразу стала писать цифры.
— Я могу сесть? — спросила Люда.
— Садись, — сказала Антонина Трофимовна.
Макарова ушла на своё место. Пока она усаживалась и что-то недовольно ворчала себе под нос, Любка уже написала готовый ответ. Антонина Трофимовна посмотрела на доску и обратилась к классу:
— Проверьте ответ по учебникам.
Застучали доски у парт, защёлкали замки портфелей, зашелестели страницы — класс оживился.
— Правильно! — крикнул наголо остриженный лопоухий мальчик, сидевший на первой парте напротив Антонины Трофимовны.
Все остальные подтвердили.
— Найди ещё какую-нибудь задачу, — сказала Антонина Трофимовна, обращаясь к стриженному.
— Вот эту мы не решали, — сказал он.
— Диктуй.
Мальчик продиктовал. Одна минута, и задача была решена.
— Опять правильно, — удивились ребята.
— Надеюсь, теперь все удовлетворены, — сказала Антонина Трофимовна, повышая голос и глядя в дальний угол, где сидела Макарова. — Или ещё кому-нибудь взбредёт в голову нелепая мысль, будто Верхозина лишь потому стала отличницей, что я питаю к ней какую-то особенную слабость. Её, видите ли, люблю больше всех и поэтому ставлю пятёрки. Ведь это ж надо додуматься до такого абсурда! Постыдились бы! — Антонина Трофимовна побагровела и, взяв кое-как себя в руки, спросила уже спокойным голосом: — Макарова, что за вздор ты сеешь среди учеников?
— Я этого не говорила, — сказала Люда, вставая. Девочка, сидевшая на соседней парте через проход, повернулась к ней.
— Говорила, Людочка, говорила. Не отпирайся, — сказала девочка с места. — Вчера на переменке.
— Что я сказала?
— А то, что Любка получает пятёрки по блату.
— Выражение-то какое! — воскликнула Антонина Трофимовна. — «По блату!» Где только нахватались таких словечек. Кто тебя научил этому, Макарова?
— Никто не учил, и первая вовсе не я сказала, — отрывисто произнесла девочка и села на место, хлопнув доской парты.
— Встань, встань, Макарова, — сказала Антонина Трофимовна. — Встань, когда с тобой разговаривают.
Люда снова поднялась и, тряхнув косичками, презрительно посмотрела на подружку, которая сидела через проход от неё.
— Любка стала отличницей, а ты не стала, так тебя завидки взяли, — ответила девочка на её презрительный взгляд.
— А ты бессовестная ябеда, и больше не подходи ко мне.
— Ну и не надо. Думаешь, заплачу. А хочешь знать, я вовсе не ябедничала.
При этих словах кое-кто из учеников обернулся назад и посмотрел на худенькую девочку с вороватыми голубыми глазами и рыжими волосами, заплетёнными в две жиденькие косички, забавно торчащие в разные стороны. Девочка, когда на неё обратил внимание класс, втянула голову в плечи и спряталась за спины впереди сидящих. За ней и прежде водился подобный грешок, а теперь, когда она, затаившись, выдала себя с головой, сомнений ни у кого не оставалось.
— Рыжая, тебя мало били, ещё получишь, — сказала Макарова, показывая ей из-за спины кулак.
— Людмила! — Антонина Трофимовна хлопнула ладонью по столу. — Ты что себе позволяешь в конце-то концов! Сядь на место!
Людмила села за парту, и класс затих.
— А пусть Любка решит задачу на «х», — сказал стриженый мальчик с первой парты.
— Какую ещё тебе задачу на «х»? — строго спросила учительница.
— А вот, — мальчик ткнул пальцем в одну из последних страниц учебника.
— Во-первых, — сказала назидательным тоном Антонина Трофимовна, — это не «х», а икс. Запомни раз и навсегда. Во-вторых, такие задачи и примеры называются с одним неизвестным и решать их будем ещё не скоро. Требуешь невозможного, Колосов.
— А может она решит, — сказал карапуз (Колосов был низенького роста и крепкого телосложения).
— Прекрати болтовню! Верхозина, садись на место. Пять. — Антонина Трофимовна поставила в журнал отличную отметку.
Любка продолжала стоять у доски.
— Почему не идёшь на место? — спросила Антонина Трофимовна.
Любка посмотрела на Колосова и на учебник, который он держал в руках.
— Что, можешь решить пример с одним неизвестным? — Антонина Трофимовна застыла от удивления.
Девочка утвердительно кивнула головой. Учительница насупила брови и стала внимательно разглядывать стоящую у доски ученицу.
— Пусть решит!
— Пусть! Класс загалдел.
— Что ж, попробуй, — сказала Антонина Трофимовна, повернувшись к Верхозиной вместе со стулом.
Колосов, не дожидаясь команды, диктовал один пример за другим, и Любка мгновенно их решала, ни разу не ошибившись. Антонина Трофимовна, борясь с вновь нахлынувшим на неё волнением, сказала: «Достаточно».
— Ты что, самостоятельно прошла все темы? — спросила она.
Любка опустила глаза.
— Чем же сейчас занимаешься?
— Решает за четвёртый класс, — громко сказал кто-то из ребят.
Дружный смех прокатился по классу, но Любка равнодушно посмотрела на того, кто развеселил ребят, и Антонина Трофимовна поняла, что кроется за этим невозмутимым взглядом.
— Ты знаешь, что проходят в четвёртом классе? — спросила учительница.
— Знаю, — ответила девочка.
— Сможешь решить?
Любка стёрла тряпкой написанное на доске, взяла мел и приготовилась.
Антонина Трофимовна в. замешательстве окинула взглядом с головы до ног совершенно спокойную ученицу и, облокотившись одной рукой на стол, задумалась. Прошла томительная минута. Антонина Трофимовна подняла глаза на Колосова.
— Сбегай в восьмую комнату, что рядом с учительской, возьми у Валентины Сергеевны учебник по математике для четвёртого класса. Скажи, что я просила.
Колосов, подавшись вперёд своей стриженной с оттопыренными ушами головой, кинулся со всех ног из класса и мигом возвратился, листая на ходу учебник.
— Вот, — сказал он, ткнув пальцем в страницу. Антонина Трофимовна взяла раскрытый учебник, показала Верхозиной, и та молча согласилась. Антонина Трофимовна стала диктовать, а Любка не торопясь писать на доске, чётко выводя каждую цифру.
— Что она пишет? — спросили ребята.
— Это дроби, — ответила учительница. — Те, кто сейчас учится в четвёртом классе, с ними ещё не знакомы. Будут проходить в конце учебного года.
Класс замер.
Любка писала длинный пример с бесконечными скобками минуты три, а решила его устно за одну минуту и написала готовый ответ. Антонина Трофимовна открыла последнюю страницу, и ученики с первых парт бросились к столу. Антонина Трофимовна подчеркнула ногтем то, что ребята жадно искали глазами, и все ахнули.
— Сядьте на место, — сказала учительница ребятам и повернулась к Верхозиной. — За пятый класс пробовала решать?
Любка искоса посмотрела на однокашников. Все были ошеломлены и ждали ответа.
— Ну? — Антонина Трофимовна тоже ждала ответа.
— Примеры мы почти все решили.
— Кто мы? С кем ты решала?
— С мамой.
— Понятно, — произнесла Антонина Трофимовна. — Значит мама помогала. А кто понуждал к этому? Тоже мама? Или ты сама?
Любка молчала.
Колосов вылез из-за парты и стремглав бросился бежать.
— Колосов, ты куда?
— Я сейчас, — откликнулся он в дверях.
— Вернись!
Но мальчик уже скрылся, и все прислушивались к топоту его ног. Вернулся он не один, а с преподавателем математики Анной Иосифовной, высокой пожилой женщиной, и следом толпой шли пятиклассники, которые остались в коридоре и стали подглядывать в приоткрытую дверь.
— Что, серьёзно? — спросила Анна Иосифовна, озабоченная известием.
Антонина Трофимовна развела руками.
— Что-то невероятное, — сказала Анна Иосифовна. Колосов тем временем нашёл в задачнике для пятого класса пример и показал его Антонине Трофимовне. Антонина Трофимовна показала его Анне Иосифовне.
— Да ну, что за глупости! — воскликнула Анна Иосифовна. — Не может этого быть. Тут квадратные и фигурные скобки. Не каждый пятиклассник справится.
А Любка справилась. И когда прозвенел звонок, поставила знак равенства и жирную единицу — как раз то, чего затаив дыхание ждали педагоги.
— Правильно! — крикнул кто-то за дверью, и толпа девчонок и мальчишек, не спрашивая разрешения, ввалились, в класс.
Понадобилось вмешательство педагогов, чтобы навести порядок и разогнать школьников по местам.
Антонина Трофимовна долго отсутствовала и вернулась в гудевший как улей класс, когда прошла уже половина второго урока. Ребята быстро успокоились, но тишину нарушила девочка, сидевшая через проход от Макаровой и конфликтовавшая с ней с самого начала.
— Вот так Людочка, хоть ты и фасоня, а утёрли тебе нос. — сказала она с ехидцей. — Можешь теперь его не задирать.
— Конечно, — ответила красная как рак фасоня. — С тех пор как её обозвали нищенкой, мать всё время сидела с ней, так конечно всему научила.
— Макарова! — крикнула не своим голосом Антонина Трофимовна и хлопнула ладонью по столу.
Неуместное заявление ученицы и неестественный окрик учительницы угнетающе подействовали на весь класс. Ребята украдкой стали посматривать на вторую парту крайнего ряда возле окна, где сидела Верхозина. Девочка опустила грустные глаза, и все поняли, какую боль причинила ей Макарова. С тех пор никто и никогда больше не напоминал ни сёстрам, ни самой Галине Максимовне о трудных днях.
В тот же день известие дошло до районного центра. Заведующий районо относился к разряду скептиков, был человеком весьма начитанным и давно уже ничему не удивлялся. Директору школы он ответил, что случаи, когда одарённые дети по своему развитию на два-три года опережают сверстников, теперь не редки, посоветовал не поднимать шума, тем более, что здесь замешана воля матери и, судя по обстоятельствам, не без причины.
3
Доярки, изумлённо тараща глаза, окружили Галину Максимовну, как только она вошла в красный уголок фермы.— Правду про Любку говорят? — спросила Анфиса.
— А что говорят? — улыбнулась Галина Максимовна.
— Как будто не знаешь…
— Не знаю.
— Ну ладно, Максимовна, давай не будем! Скажи — это правда?
— Даже если правда. Что тут особенного? — скромничала Галина Максимовна.
— Ничего себе! — воскликнула Анфиса, оглядываясь на женщин. — Дочь из третьего класса в шестой переводят, а для неё — ничего особенного!
— Конечно. — Галина Максимовна подняла голову. Продолжала с гордостью: — Просто способная девочка… И все… Хочет, чтобы её не только обзывали, но и похвалили за что-нибудь.
Дарья подошла к Галине Максимовне.
— Ну что ты все старое-то вспоминаешь! Мы уж забыли.
— А я помню. Такое не забывается.
— Наконец-то Бог повернулся к тебе лицом. Уймись, Галина. Не гневи Бога. Он тебя и так не шибко жалует.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала Ксения.
— Не вспоминай больше. Грех это, — продолжала Дарья. — Теперь все у вас будет по-другому. Потому что Бог повернулся лицом. Дай я тебя поцелую.
— Ой! — Галина Максимовна смутилась, но подставила щёку, позволила трижды себя поцеловать.
Доярки бросились обнимать и целовать Галину Максимовну.
4
Афанасий догнал Тимофея Макарова в узком переулке между огородами и схватил его за рукав.— Постой, Тимофей. Надо поговорить.
— Чего тебе? — Тимофей попытался высвободить руку. — Отпусти.
— Скажи, откуда у тебя сети?
— Какие сети? — насторожился Тимофей.
— А такие, которые на чердаке… Из зелёной нитки.
— По чужим чердакам лазишь? — произнёс в страхе и злобе Тимофей.
— Да, твой чердак я проверил. Потому что давно подозревал тебя.
— Тебе померещилось, — сказал Тимофей с надеждой в голосе. — Нет там никаких сетей.
— Есть… Сушатся на гвоздях. Понятые и участковый уже на месте. Тебя поджидают.
— Ах ты, сука!.. — Тимофей задрожал всем телом.
— Кто из нас сука лагерная шелупонь разберётся. Так что суши сухари. Готовься в дорогу.
Тимофей бросился на Афанасия, но получил удар в скулу такой силы, что отлетел к изгороди и повалил эту изгородь на землю и сам завалился, взмахивая руками и ногами…
5
Возле сельсовета — милицейская машина.В кабинете участкового писал протокол молодой следователь в штатском. Двое милиционеров в форме сторожили Тимофея Макарова. Участковый уполномоченный Замковский сидел у двери, рядом с Афанасием.
Следователь дал Афанасию протокол:
— Прочитайте и подпишите. Афанасий, не читая, подписал.
— Вы свободны, — сказал следователь Афанасию и повернулся к Тимофею: — А вам придётся проехать с нами в райотдел.
— Когда вернусь, — сказал Тимофей, злобно глядя на Афанасия. — Посчитаемся.
— Ага, посчитаемся, — ответил Афанасий. — Если тебе мало дадут, прокурора просить не буду, чтоб добавил. Сам добавлю. — И показал Тимофею кулак.
6
Галина Максимовна занималась починкой одежды, когда вошёл Афанасий.— Мир дому сему, — сказал он, остановившись у порога. — Я по делу.
— Говори.
— У Павла было ружье, кажется.
— А что? — спросила Галина Максимовна, оторвавшись от рукоделия.
— Продай.
— Можешь забрать бесплатно.
— Но ведь ты нуждаешься…
— Сейчас не нуждаюсь. Получаю зарплату и пенсию.
Афанасий замялся. Застенчиво произнёс:
— А с меня сняли надзор. Полная реабилитация. Не я поджигал склад…
— Я знаю. Слышала.
— Поэтому и пришёл за ружьём… Теперь свободный гражданин. Могу приобретать такие вещи.
— Вон там оно в комнате на стене.
Афанасий пошёл в комнату. Вынес двуствольное ружье.
— Это дорогое ружье, — сказал он. — Неудобно в подарок.
— Вы с Павлом, кажется, были друзья?
— Да. — Афанасий кивнул. — Мы друзья с детства. Вместе пахали в колхозе, боронили… Ещё пацанами. В школе сидели за одной партой.
— Ну вот. Будет тебе память о нём. Бери.
— Ну раз так, спасибо.
— Вон там в углу ящик какой-то, — сказала Галина Максимовна. — С патронами и прочим… Забери, чтоб не занимал место.
— Спасибо.
Афанасий прихватил небольшой деревянный ящик. В дверях остановился:
— И всё-таки я должен хоть чем-то отблагодарить…
— Ну раз так тебя это мучит, к зиме привези дров.
— Ладно, — согласился Афанасий. — Машина дров за мной.
— Ну вот. — Галина Максимовна нахмурилась и взялась за рукоделье. — Будем в расчёте.
— До свидания, соседушка. — Афанасий слегка улыбнулся.
— До свидания. — Галина Максимовна была холодна как камень.
7
Галина Максимовна пришла с работы и села в прихожей на диван в рабочей одежде уставшая до изнеможения. Расстегнула пуговицы телогрейки. Сняла платок и бросила рядом с собой на диван.— Нина! — обратилась она к дочери, которая открыла дверцу печи и подбрасывала в огонь дрова. — Помоги снять сапоги. Нет сил…
Нинка закрыла дверцу и помогла матери снять кирзовые сапоги. Галина Максимовна тут же, сидя на диване, уснула крепким сном. Нинка не стала её беспокоить.
8
Афанасий пьяней вина ввалился к себе домой. Плюхнулся на кровать. Уткнул нос в подушку. Начал царапать грудь, рвать на себе одежду.— Опять, — сказала старуха, входя в комнату. — Вот наказанье-то Господне! Забудь ты её. Выкинь из головы. Не пойдёт она за тебя. Не любит, хоть ты теперь и риа… ри… риальтбильт… тированный. Господи! Слово — то какое. Не выговоришь… Не любит она тебя, Афоня. А когда бабе мужик постылый, хоть умри, хоть в лепёшку расшибись — близко не подпустит.
Афанасий замер. Не шелохнулся больше.
— Подарила она тебе ружье, — старуха, ойкая, кряхтя и пристанывая, начала стаскивать с него сапоги. — Этим и утешься. Ходи на охоту. Теперь тебе можно. Теперь ты риаль… Тьфу, черт!.. Ну, в общем, я уж сама сватала тебя. И не надейся. Лучше, говорит, в омут головой.
9
У Верхозиных наступил, наконец, перелом к лучшему от того двусмысленного положения, в котором пребывала семья с момента посещения сёстрами продавщицы Ольги Мартыновой. Чем дальше шло время, тем больше гордились односельчане Любкой и реже вспоминали её печальное прошлое.У Галины Максимовны в связи со всеми этими неожиданностями вместе с гордостью за свою дочь появилась и со временем росла озабоченность за её будущее. Озабоченность появилась неспроста. Кто-то недобрый человек пустил по селу утку, что слишком одарённые дети недолговечны, и Любку ждёт та же участь. Малейшая простуда, чепуховое повышение температуры, грипп или ещё какое-нибудь недомогание хрупкой болезненной девочки напрочь выбивало Галину Максимовну из колеи, и она испытывала патологический страх, не находя сутками себе места, изматывая себя и нервируя дочерей.
Нинка росла крепышом. Её не брала никакая простуда и никакой грипп. Энергичная, не по годам рослая, она с утра до вечера вертелась как юла, не имела ничего общего со своими сверстницами и ни с кем из них особенно не дружила, зато имела друзей среди ребятишек и охотно играла с ними в лапту и другие подвижные игры. В свободную минуту забегала на ферму помочь матери, и доярки всегда были рады ей, а Галина Максимовна каждый день доила свою Зорьку — Нинкину любимицу — в последнюю очередь на случай, если к концу дойки вдруг появится Нинка, которая ради удовольствия часто доила эту корову.