— Царство небесное, — пролепетала девочка, — бабушке Глафире.
— Графиде, — поправила старуха.
— Бабушке Графиде, — сказала Л юбка. — Дедушке…
— Дедушке Парфену.
— Дедушке Парфену, — повторила девочка.
— Остальных забыла? Ну ладно, ешь блин. Любка съела блин.
— Теперь своих помяни. Бери блин и говори: царство небесное отцу нашему Павлу, малому братцу Виталию.
— Царство небесное папе, Витиньке.
— Не так маленько. Ну да ладно, ешь. Любка с трудом съела второй блин.
— Хватит вам её мучить, — сказал незнакомец, глядя на обалдевшую от необычной процедуры девочку.
— А все, больше некого ей поминать. Беги, детка, прибирай ограду. Мать-то придёт сюда?
— Она после обеда приедет на автобусе с дядей Ваней Мартыновым, — ответила Любка, вставая.
— Вон как наши! Я бы знала, не пошла бы пешком. Дождалась бы Ивана.
— И я не пошла бы. Из ума вон Ивана-то спросить. Нинка-то с матерью приедет?
Девочка кивнула головой.
— А ты пошто не с ними?
— Мне в школу после обеда.
— Ну ладно, иди с Богом.
Любка ушла. Молодой незнакомец вынул носовой платок, снял очки и протёр отпотевшие стекла. Его бросило в жар не столько от этой сцены, сколько от мысли, что он не может ехать дальше по своим делам, пока не узнает всё, что касается этой девочки.
— Шофёр просил помянуть Лаврентия, — сказала Еремеевна, поддевая ложкой рис с изюмом, обычное поминальное кушанье.
— А? — спросила глухая низким грудным голосом, нагнув трясущуюся голову. — Какого Леонтия?
— Я про Лаврентия говорю. Не здешний он.
— Чего ты ей толкуешь, — сказала третья. — Все равно ни холеры не понимает.
— Так ведь пристанет как банный лист: а, да кого, да почему. Уж лет двадцать как оглохла, и все лезет с разговорами.
— Сколько же ей лет? Однако больше ста.
— Ой, оборони Бог дожить до этих лет. Это наказание какое-то. Я уж зажилась, не рада теперь и свету белому, а зачем же столько-то жить?
— Когда, Савельевна, помирать будешь?
— Нынче после покрова, — ответила Савельевна не раздумывая, видимо вопрос этот был для неё не нов и давно окончательно решён. — Лето как-нибудь продюжу, а после покрова, пока земля тала, Бог даст… — старуха приподняла высохшую руку и равнодушно махнула ею. — Какого Лаврентия поминать хотели?
— Шофёр просил, который нас подвёз, — громко ответила Еремеевна и хотела ещё что-то объяснить, да раздумала, сказала лишь «ну тя к лешему» и поднесла ко рту ложку со сладким рисом. — Царство небесно Лаврентию.
— Царство небесно, — ответила та, которая ехала вместе с ней в машине, и взяв ложку, тоже поддела немного рису.
Молодой человек подождал пока помянут Лаврентия и снова спросил, кто такой Павел Петрович Верхозин, похороненный вместе с ребёнком. Из кратких ответов он не мог представить полностью всю картину, но и того, что узнал, было достаточно, чтобы созрело твёрдое решение вернуться в посёлок.
— Садись, садись, поехали, — сказал шофёр, который уже наладил двигатель и поджидал начальника, сидя за рулём.
— Заворачивай машину обратно.
— Зачем?
— Поедем в посёлок.
— Нам же на Воробьевку надо. На объект.
— Объект подождёт.
— А что случилось?
— Тут одна семья гибнет. Хоронят одного за другим. Я знаю, как помочь этой семье. Учти, из посёлка сразу в райцентр.
— А груз?
— Ответственность беру на себя.
— Объясни хоть в чём дело.
— Потом. — Молодой человек склонил голову и задумчиво уставился на капот.
— Послушай, Юрий Александрович, чего-то ты не того… Не в себе маленько. Не выпил ли там, случайно, какой-нибудь отравы с этими старухами?
— Ну хватит. Заводи.
— В райцентр я не поеду.
— Поедешь.
— А с какой стати, скажи, я должен туда ехать? У меня путевой лист на Воробьевку.
— Эта машина в моём распоряжении трое суток. Куда хочу, туда и еду.
— Но ведь груз числится на мне. Я за него отвечаю, пока не доставлю на место.
— Я же тебе русским языком сказал: всю ответственность беру на себя.
— Не знаю.
— Послушай, друг любезный! — Юрий Александрович начал выходить из себя. — Послушай, если бы ты ехал, например, возле реки и вдруг увидел тонущего человека. Но машину не остановил, а пылил дальше, хотя тебе ничего не стоило остановиться и бросить утопающему конец верёвки. Вот как бы ты себя чувствовал после этого?
Шофёр заёрзал в кабине.
— Ты понял, что хочу этим сказать? — спросил Юрий Александрович.
— Понял, — ответил шофёр. — А в райцентр не поеду.
— Но что ж, без серьёзного разговора, видимо, не обойтись, — сказал Юрий Александрович.
— Не надо никаких разговоров. Не поеду и все. Юрий Александрович склонил голову, выждал паузу, чтобы успокоиться и обдумать то, что был намерен сказать и вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь голодал?
— С какой стати, — сказал шофёр. — У нас, слава Богу, не Поволжье, и не двадцатые годы.
— А знаешь, мне приходилось.
Шофёр в первые мгновения даже не сообразил о чём речь. То, что сказал Юрий Александрович, было совершенно противоестественно. Если бы он сказал, что всю жизнь как сыр в масле катался и оттого у него такая холёная физиономия, это было бы естественно. Но молодому человеку с такой импозантной внешностью заявить, что он испытывал трудности с питанием — это было уже слишком. Даже бичи, совершенно опустившиеся люди на почве пьянства, которых в России, как утверждает статистика, около двух миллионов — даже эти нигде не работающие люди, никогда не испытывают трудностей с питанием. Насобирал пустых бутылок, которые валяются на каждом углу, снёс их на приёмный пункт, купил на вырученные деньги бутылку излюбленного «Агдама», — бичи, как правило, собирают ровно столько бутылок, сколько надо на «Агдам». Выпил, крякнул от удовольствия, опорожнённую бутылку тут же сдал и на эти 20 копеек купил буханку хлеба. За какие-то два часа бывший интеллигентный человек (бич) и пьян и сыт. И лежит где-нибудь в подвале или на чердаке целый день, пока не протрезвится. Как это можно голодать в наше время? Шофёр с явным недоверием уставился на собеседника.
— Давно это было. В детстве, — продолжал Юрий Александрович уже спокойным тоном, уловив по реакции шофёра, что подчинил всё его внимание. — Когда отец умер, мне было девять лет. Нас осталось трое короедов — я и две младшие сестрёнки. Мать работала учительницей в школе. Шили в городе. Своего хозяйства нет. Жили на одну зарплату от получки до получки. Матери надо самой выглядеть как подобает учительнице и нас всех троих одеть, обуть, накормить. Каждое лето, когда начинались каникулы, она всячески экономила за счёт растительности. Черемша, щавель, грибы, коренья, ягоды, щи из зелени — вот была наша главная еда в летнее время. Благо лес начинался сразу за городом, и мы с утра до вечера сочетали приятное с полезным — дышали свежим воздухом и искали чем бы прокормиться. Однажды мать потратила деньги на ремонт квартиры. Последний кусок хлеба отдавала нам, а сама полностью перешла на подножный корм и как-то раз объелась черёмухи. Попался куст очень вкусной спелой черёмухи, и она дорвалась, как говорится, до бесплатного. В результате — заворот кишок. Была уж при смерти, когда её отвезли в больницу. Я остался в семье за старшего. Экономить не умел. Какие гроши ещё были, мы их за неделю профинтили и повесили зубы на полку. Мать все ещё в больнице. Чем кормить сестёр? Одной зеленью не прокормишь. Что делать? Шастать по огородам и воровать с колхозных полей — не можем, ни я, ни сестры. Не так воспитаны. Пошёл в ближайшее кафе в надежде набрать остатков еды со стола — тоже не могу, стесняюсь. Тогда с отчаяния пошёл на городскую свалку. Там мигом насобирал полную сумку картошек. Картошка, конечно, плохая. Вся проросшая, наполовину гнилая, но я был доволен. Есть из чего варить суп. Когда уже собрался идти домой, случайно среди мусора наткнулся на фасоль. Выбросила какая-то хозяйка за ненадобностью. Я собрал эту фасоль в карман и не удержался — съел несколько зёрен прямо там, на свалке, не мытыми. Получил острое отравление. Меня привезли в ту же больницу, где лежала мать. Её едва спасли, и я еле выкарабкался с того света. Вот во что обошёлся нам ремонт квартиры. Обо всём этом каким-то образом узнал один бывший фронтовик, подполковник в отставке. Не знаю, как он об этом узнал. Наверно, случайно. Разговоры-то шли по городу. Так вот этот самый подполковник, совершенно посторонний нам человек, — я уже потом узнал его имя — Иван Фёдорович Кабанов, — специально из-за нас дважды ездил в Москву. В Министерство обороны. Поскольку отец мой был на фронте с самого начала и до конца войны и прошёл с боями от Буга до Волги и от Сталинграда до Берлина, Иван Фёдорович выхлопотал для нас пенсию. Вторично, когда поехал, собрал все справки о ранениях отца и о причинах преждевременной смерти, — как раз сказались эти ранения, — собрал документы, подтверждающие боевые награды, и добился своего. Ведь совершенно посторонний нам человек дважды ездил на свои деньги из Сибири в Москву. А ты не хочешь проехать каких-то сорок километров от посёлка до райцентра, чтобы помочь людям.
— Каким людям? Чем помочь-то? — спросил шофёр. — Ты объясни толком.
— Я ж тебе сказал. Тут в одной семье несчастье. Отца похоронили, мать болеет, не может ни работать, ни хлопотать о пенсии, а у неё двое ребятишек.
— Голодают, что ли?
— Хуже. Живут подачками со всей деревни. Что люди дадут, тем и живут. Мать-калека пошла работать на ферму, но у неё открылась рана на ноге, и она опять слегла.
— Тьфу, мать твою… — воскликнул шофёр. — Так бы сразу и сказал.
— Сразу, — пробурчал Юрий Александрович, обходя грузовик спереди. — Тебе пока втолкуешь, всю кровь испортишь.
Шофёр опять выругался и нажал на акселератор. Юрий Александрович сел в кабину и захлопнул дверцу. Разворачиваясь, шофёр, снова обратился к нему:
— Но ты-то чем можешь им помочь? Ты не подполковник и в райцентре нет Министерства обороны.
— Знаю чем, — важным тоном ответил Юрий Александрович и, устанавливая на коленях портфель, добавил: — Твоё дело жать на всю катушку, а об остальном не волнуйся.
Остановились возле школы, и Юрий Александрович строго наказав шофёру ждать его на этом месте если понадобится до второго пришествия, скрылся в двухэтажном деревянном здании. Часа через полтора он вернулся с женщиной, которая тоже была взволнована. Подходя к машине, она проверила надёжность причёски, спешно заправляя слабо пришпиленные тёмные с проседью волосы под мохеровую шапочку.
— Садитесь, Антонина Трофимовна, — пригласил обходительный молодой человек, открыв дверцу.
— Войдём все трое.
Втиснувшись последним, Юрий Александрович приказал:
— В райцентр. Кровь из носу, чтоб к пяти вечер быть на месте.
— Морозов у себя? — спросил в приёмной Юрий Александрович.
— Отсутствует, — ответила секретарша.
— И где же он?
— В совхозе «Гороховский».
— Сегодня, конечно, уже не приедет.
— Почему не приедет? Приедет. Только поздно.
— А что, он вообще поздно возвращается из хозяйств?
— В эти дни, пока идёт сев.
— Понимаю. Что же делать?
Секретарша пожала плечами.
— Подождите до утра.
Юрий Александрович растерянно посмотрел на Антонину Трофимовну.
— Не повезло, — сказал он.
— Ну что ж теперь, — с сожалением ответила Антонина Трофимовна.
— Если у вас очень срочное и важное дело, зайдите сначала к Глебу Родионовичу, — сказала секретарша. — Он поспособствует решить ваш вопрос в первую очередь.
— А кто такой Глеб Родионович?
— Помощник Евгения Афанасьевича.
— Он сейчас здесь?
— Да. В шестом кабинете.
Пока шли по ковровой дорожке к шестому кабинету Антонина Трофимовна высказала сомнение:
— Не вовремя мы. Идёт сев. Погода вон какая плохая. До нас ли ему теперь?
— Морозова я знаю, — ответил Юрий Александрович. — Это — человек. И вообще — толковый мужик. Должен понять обстановку. А обстановка у вас, прямо скажем, пахнет керосином.
— Дементьев тоже рассчитывал, что его поймут. Ездил-ездил, и никакого толку.
— С кем он беседовал? Наверно, с чиновником райсобеса? Или с каким-нибудь юристом? Тут крупное дело, в котором завязло все село, и надо решать его в высокой инстанции, а лучше всего сразу с Евгением Афанасьевичем и чем скорее, тем лучше, пока слава и сплетни о вашей деревне не распространились по всей Сибири.
— Вы хорошо с ним знакомы?
— Однажды вместе колесили по району целый день. Но дело не в этом. Дело в том, что он терпеть не может волынки и сразу ставит все точки над «и».
— Зачем же тогда идём к помощнику? Лишняя волокита.
— Все дела к Морозову идут через него. Пусть познакомится и с нашим. Порядок не будем нарушать.
Глеб Родионович, моложавый смуглый мужчина с шевелюрой жёстких иссиня-чёрных волос, выслушал посетителей с большим вниманием.
— К Евгению Афанасьевичу с этим вопросом до вас никто не обращался? — спросил он.
— Думаю, что нет, — ответил Юрий Александрович и взглянул на Антонину Трофимовну.
— Вряд ли кто-нибудь из наших к нему сунулся бы, — сказала Антонина Трофимовна.
— В таком случае понадобится дело с документами, которое в райсобесе, — сказал Глеб Родионович и взглянул на часы. — Сегодня уже не успеем. Придётся завтра.
— Ещё без десяти шесть, — сказал Юрий Александрович, глядя на свои часы. — Если поторопиться, можно кого-нибудь застать.
— Я как назло курьершу отправил по другим делам. Да и всё равно бы она не успела.
— У нас машина. Успеем. Позвоните, и нам выдадут. Какая разница?
Глеб Родионович снял трубку телефона и набрал номер.
— Занято.
Подождали с минуту, и Глеб Родионович снова набрал номер.
— Что? — с нетерпением спросил Юрий Александрович. — Опять занято?
Глеб Родионович вздохнул и теперь уже непрерывно раз за разом набирал номер минуты две подряд.
— Что такое? — сказал он. — Неужели что с телефоном.
— Скорее всего кто-нибудь висит на проводе, — сказал Юрий Александрович. — Мы сейчас поедем, скажем от вашего имени, что дело затребовал райсовет, и пусть они сами занесут вам. Идёт?
— Что ж, попробуйте. — Глеб Родионович поднялся со стула и показал в окно, как быстрее доехать.
— Вот почему было занято, — шепнул Юрий Александрович спутнице.
Посетители терпеливо ждали, пока девушка наговорится и положит трубку. Юрий Александрович обратился к ней:
— Мы по поручению Глеба Родионовича. Он просил вас срочно найти и занести ему в райсовет дело со всеми справками Верхозиной… как её?
— Галины Максимовны, — добавила Антонина Трофимовна.
— Верхозиной Галины Максимовны, — повторил Юрий Александрович.
— Заведующий ушёл, — сказала девушка, — а без него я такое поручение выполнить не могу.
— Почему?
— Все документы выдаёт только заведующий.
— Но это же для райсовета.
— Ну и что? Все равно без него не могу.
— Когда он ушёл?
— Только что… На минуту бы раньше, и вы бы его застали. — Девушка пошла к вешалке, где висело её голубое демисезонное пальто.
— Между прочим Глеб Родионович сюда звонил, а у вас всё время было занято.
— Рабочий день окончен. Пожалуйста, без претензий.
В этот момент раздался телефонный звонок, и девушка, подбежав к аппарату, схватила трубку.
— А, Толик, здравствуй. Ещё бы немного, и я ушла. Ты, знаешь, не развози, мне некогда, и кроме того, тут посетители. Кого выгнать? А, нет… Нет-нет. Я сейчас сама уйду… Когда? Нет, вечером я занята.
Антонина Трофимовна вздохнула.
— Ничего, пусть наговорится, — сказал вполголоса Юрий Александрович.
Прошло ещё минуты три, когда девушка, наконец, простилась и закончила словами:
— Хорошо, я постараюсь освободиться к восьми. Где? Там же где обычно. У магазина.
Как только она положила трубку, Юрий Александрович сказал:
— Если вам так некогда, дайте нам дело, мы занесём в райсовет.
— Вы, наверное, шутите, — ответила блондинка, подходя к своему столу, на котором стояла сумочка. Она вынула из неё зеркальце, посмотрелась и, поправляя волосы, добавила: — Если вам не ясно, я ещё раз могу повторить.
— Нечего нам повторять, — ответил Юрий Александрович. — Вы пойдёте и сами занесёте дело, как вам приказано.
— Ваши приказы мне до лампочки, — спокойно сказала девушка, продолжая смотреться в зеркальце и поправлять волосы.
— Позвоните Глебу Родионовичу. Он сидит на месте и ждёт. Позвоните.
— Отстаньте от меня.
— Девушка, почему вы так с нами разговариваете? — сказала Антонина Трофимовна.
— Ничего, пусть хамит. Но она отсюда не уйдёт, пока не сделает того, что от неё требуется, — сказал Юрий Александрович, подходя к двери и закрывая собою выход. — Её, видите ли, Вовик ждёт. Ничего, Вовик с Толиком подождут.
Девушка зло прищурила глаза, и ясной лучистой голубизны в них как не бывало.
— Одно из двух: или ты не выйдешь отсюда, или быстро выполнишь нашу просьбу.
— Сейчас, разбежалась. Расшибусь в лепёшку.
— Девушка, Юрий Александрович! — вмешалась Антонина Трофимовна. — Ну зачем вы так? Давайте по-хорошему. Девушка, я вам объясню сейчас. Это Юрий Александрович, инженер-строитель. Совершенно посторонний человек. Он беспокоится о людях, которых, за исключением одной маленькой девочки, и в глаза-то не видел. Он понял, и вы поймёте. Я расскажу вам вкратце обстоятельства дела, и вы поймёте.
— Здесь каждый день ходят и у всех обстоятельства.
— Ну, если вы даже выслушать не хотите, тогда что же, — Антонина Трофимовна развела руками.
— Она не выйдет отсюда, — решительно заявил Юрий Александрович.
— Я сейчас в милицию позвоню, — сказала девушка и снова подошла к столу, на котором стоял телефонный аппарат.
Юрий Александрович подбежал, и, выхватив трубку, бросил её на рычаг.
— Так, — сказала девушка и отступила на шаг. — Интересно, что будет дальше.
— Вот эта женщина, — сказал Юрий Александрович, показывая рукой на Антонину Трофимовну, — учительница. Она оставила класс, пропустила уроки. У нас в машине арматура, ценный груз — его ждут на стройке, но мы привезли эту женщину сюда. Знаешь почему? Там, в посёлке, — Юрий Александрович снова поднял руку, тыкая указательным пальцем в стену, — её ученица, второклашка, одна-единственная из детей сегодня была на кладбище. Принесла на могилу отца подснежники. Ты видела когда-нибудь детские руки, убирающие цветами могилы? Так вот, этой девочке не на что жить, — Юрий Александрович, вспомнив, как голодал сам, изменился в лице и в ярости поднял кулак. — А ты, сука! — он так грохнул кулаком по столу, что оторопевшая блондинка попятилась назад, потом боком-боком зашла за Антонину Трофимовну и шмыгнула на улицу, оставив в райсобесе пальто и сумочку.
Антонина Трофимовна сама оторопела и с ужасом смотрела на побелевшего от злости парня.
Юрий Александрович снял очки, протёр платочком отпотевшие стекла, снова надел и подошёл к стеллажам, на которых стояли плотными рядами скоросшиватели.
— Вы с ума сошли, — выдохнула Антонина Трофимовна, когда он стал рыться в делах. — Вас же арестуют.
— Ничего, пусть арестовывают, — ответил инженер с оттенком довольства и злорадства. — Найму адвоката. И кого-нибудь из вашего села попрошу быть общественным защитником. Сейчас, говорят, это модно: общественная защита, общественное обвинение. Думаю, что против меня общественного обвинителя не найдётся, а защитники-то найдутся. Это точно.
— Ну и шуточки у вас. Вошёл шофёр грузовика.
— Что это она выскочила как шальная?
— Я ей слегка поддал, — ответил Юрий Александрович, торопливо просматривая дела.
Шофёр от удивления разинул рот и перевёл недоуменный взгляд со своего начальника на Антонину Трофимовну и обратно.
— Юрий Александрович, уйдите лучше от греха, — посоветовала Антонина Трофимовна.
— Нет, — ответил инженер. — Я привык доводить любое дело до конца, чего бы мне это не стоило.
Роясь в папках и скоросшивателях, он аккуратно ставил их на место. Документы Галины Максимовны Верхозиной не попадались, и смельчак, как не старался быть хладнокровным, стал нервно кусать губы, когда подкатила к самому окну милицейская патрульная машина, но дела своего не бросил и продолжал просматривать фамилии на картонных обложках.
В сопровождении троих милиционеров вошла разгневанная блондинка.
— Вот он, уже хозяйничает, — сказала она.
— Молодой человек, пройдёмте с нами, — сказал старшина, подойдя к Юрию Александровичу и взяв его за локоть.
— Только без рук, — ответил молодой человек, пытаясь освободить локоть.
— Ничего, ничего, идёмте, — сказал старшина, и два милиционера, взявши Юрия Александровича за руки с двух сторон, повели его на улицу.
— Какая же вы всё-таки, — сказала Антонина Трофимовна, окинув презрительным взглядом блондинку.
— Вас я тоже прошу прогуляться с нами, — молодой лейтенант повернулся к Антонине Трофимовне. — Будете свидетелем. И вы тоже — лейтенант ткнул пальцем на шофёра.
— У меня машина, груз, — ответил шофёр.
— Давайте вместе с машиной и грузом. — Лейтенант небрежно махнул рукой. — Живо!
— Воронин Юрий Александрович. Место работы — трест «Целинстрой». Так кажется? — сказал, рассматривая удостоверение, светловолосый с белесыми бровями капитан лет тридцати, на кителе которого красовались значок отличника милиции и красный ромб[2].
— Так, — ответил нарушитель.
— Получается, что вас надо привлекать за порядочность, — сказал капитан. — Кое-что мне не совсем ясно, и если бы не один звонок, обязывающий вас срочно явиться в райсовет, мы бы разобрались детальнее.
— Я свободен? — спросил Воронин.
— Да, свободны.
— Дайте мне паспорт и удостоверение.
— Пожалуйста, — начальник отдал документы. — Между прочим, заявление, которое поступило на вас, подходит под две статьи: мелкое хулиганство и оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.
— Если бы при исполнении, — сказал Воронин, засовывая паспорт во внутренний карман пиджака.
— Заявление есть заявление, в корзину его не бросишь. Передадим в прокуратуру, и не исключена возможность, что вас ещё будут тревожить по повесткам. — Капитан нахмурил брови и добавил: — Протокол о том, что были задержаны на сутки передадим в прокуратуру.
— До свидания, — сказал задержанный и, выходя из кабинета, обернулся и добавил: — В КПЗ у вас тараканов больше, чем муравьёв в муравейнике. Хоть бы потравили их.
Капитан уткнулся в свои бумаги, лежавшие стопкой на столе, и ничего не ответил.
Молодой специалист, который только-только начал входить в доверие и самостоятельно тянуть ответственный участок работы по контролю над производством, нисколько не тужил, что на него завели бумаги и подводят под какие-то статьи. Вышел на улицу с лёгким сердцем. Гружённая арматурой машина стояла возле милиции, и шофёр сидел в кабине.
— Где учительница? — спросил Юрий Александрович, открыв дверцу.
— Не знаю, — ответил шофёр. — Вчера вечером после допроса мы расстались, и я её больше не видел. Воронин сел в кабину и повернулся к водителю.
— Где ночевал?
— В гостинице.
— Сам сюда подъехал или тебе сказали, что меня выпустят?
— Сам, — ответил шофёр. — С восьми утра здесь.
— А я думал, ты уехал на Воробьевку.
— У меня и в мыслях не было. Вчера никто ничего определённого не сказал, и я решил ждать, пока не скажут конкретно, на сколько тебя упекли.
— Ладно, — сказал Воронин. — Давай в райсовет.
— Опять в райсовет, — усмехнулся шофёр. — Снова да ладом.
— Давай-давай, жми.
— , Здравствуйте, — сказал Юрий Александрович, обращаясь к учительнице. — Когда начальник милиции сказал, что был звонок из райсовета, я так и подумал, что вы здесь.
Антонина Трофимовна улыбнулась, и по её радостным глазам и просветлённому лицу инженер понял, что по главному вопросу с Морозовым достигнуто взаимопонимание.
— Как наша кутузка? — спросил Морозов, усаживаясь на стул и жестом приглашая сесть посетителя.
— Я ведь не могу судить о ней, не побывав в других кутузках, — ответил Воронин, усаживаясь в глубокое обтянутое кожей кресло напротив Антонины Трофимовны. — А так вроде всё в порядке: духота, нары, тараканы бегают. Все так, как и должно быть.
— Делает вид, — сказал председатель, откинувшись на спинку стула, — что паинька-мальчик. Будто раньше никогда не бузотерил и не сиживал.
— Графиде, — поправила старуха.
— Бабушке Графиде, — сказала Л юбка. — Дедушке…
— Дедушке Парфену.
— Дедушке Парфену, — повторила девочка.
— Остальных забыла? Ну ладно, ешь блин. Любка съела блин.
— Теперь своих помяни. Бери блин и говори: царство небесное отцу нашему Павлу, малому братцу Виталию.
— Царство небесное папе, Витиньке.
— Не так маленько. Ну да ладно, ешь. Любка с трудом съела второй блин.
— Хватит вам её мучить, — сказал незнакомец, глядя на обалдевшую от необычной процедуры девочку.
— А все, больше некого ей поминать. Беги, детка, прибирай ограду. Мать-то придёт сюда?
— Она после обеда приедет на автобусе с дядей Ваней Мартыновым, — ответила Любка, вставая.
— Вон как наши! Я бы знала, не пошла бы пешком. Дождалась бы Ивана.
— И я не пошла бы. Из ума вон Ивана-то спросить. Нинка-то с матерью приедет?
Девочка кивнула головой.
— А ты пошто не с ними?
— Мне в школу после обеда.
— Ну ладно, иди с Богом.
Любка ушла. Молодой незнакомец вынул носовой платок, снял очки и протёр отпотевшие стекла. Его бросило в жар не столько от этой сцены, сколько от мысли, что он не может ехать дальше по своим делам, пока не узнает всё, что касается этой девочки.
— Шофёр просил помянуть Лаврентия, — сказала Еремеевна, поддевая ложкой рис с изюмом, обычное поминальное кушанье.
— А? — спросила глухая низким грудным голосом, нагнув трясущуюся голову. — Какого Леонтия?
— Я про Лаврентия говорю. Не здешний он.
— Чего ты ей толкуешь, — сказала третья. — Все равно ни холеры не понимает.
— Так ведь пристанет как банный лист: а, да кого, да почему. Уж лет двадцать как оглохла, и все лезет с разговорами.
— Сколько же ей лет? Однако больше ста.
— Ой, оборони Бог дожить до этих лет. Это наказание какое-то. Я уж зажилась, не рада теперь и свету белому, а зачем же столько-то жить?
— Когда, Савельевна, помирать будешь?
— Нынче после покрова, — ответила Савельевна не раздумывая, видимо вопрос этот был для неё не нов и давно окончательно решён. — Лето как-нибудь продюжу, а после покрова, пока земля тала, Бог даст… — старуха приподняла высохшую руку и равнодушно махнула ею. — Какого Лаврентия поминать хотели?
— Шофёр просил, который нас подвёз, — громко ответила Еремеевна и хотела ещё что-то объяснить, да раздумала, сказала лишь «ну тя к лешему» и поднесла ко рту ложку со сладким рисом. — Царство небесно Лаврентию.
— Царство небесно, — ответила та, которая ехала вместе с ней в машине, и взяв ложку, тоже поддела немного рису.
Молодой человек подождал пока помянут Лаврентия и снова спросил, кто такой Павел Петрович Верхозин, похороненный вместе с ребёнком. Из кратких ответов он не мог представить полностью всю картину, но и того, что узнал, было достаточно, чтобы созрело твёрдое решение вернуться в посёлок.
3
Он поспешил обратно к грузовику и, подойдя к кабине с той стороны, где сидел шофёр, немного отдышался, опершись одной рукой о крыло.— Садись, садись, поехали, — сказал шофёр, который уже наладил двигатель и поджидал начальника, сидя за рулём.
— Заворачивай машину обратно.
— Зачем?
— Поедем в посёлок.
— Нам же на Воробьевку надо. На объект.
— Объект подождёт.
— А что случилось?
— Тут одна семья гибнет. Хоронят одного за другим. Я знаю, как помочь этой семье. Учти, из посёлка сразу в райцентр.
— А груз?
— Ответственность беру на себя.
— Объясни хоть в чём дело.
— Потом. — Молодой человек склонил голову и задумчиво уставился на капот.
— Послушай, Юрий Александрович, чего-то ты не того… Не в себе маленько. Не выпил ли там, случайно, какой-нибудь отравы с этими старухами?
— Ну хватит. Заводи.
— В райцентр я не поеду.
— Поедешь.
— А с какой стати, скажи, я должен туда ехать? У меня путевой лист на Воробьевку.
— Эта машина в моём распоряжении трое суток. Куда хочу, туда и еду.
— Но ведь груз числится на мне. Я за него отвечаю, пока не доставлю на место.
— Я же тебе русским языком сказал: всю ответственность беру на себя.
— Не знаю.
— Послушай, друг любезный! — Юрий Александрович начал выходить из себя. — Послушай, если бы ты ехал, например, возле реки и вдруг увидел тонущего человека. Но машину не остановил, а пылил дальше, хотя тебе ничего не стоило остановиться и бросить утопающему конец верёвки. Вот как бы ты себя чувствовал после этого?
Шофёр заёрзал в кабине.
— Ты понял, что хочу этим сказать? — спросил Юрий Александрович.
— Понял, — ответил шофёр. — А в райцентр не поеду.
— Но что ж, без серьёзного разговора, видимо, не обойтись, — сказал Юрий Александрович.
— Не надо никаких разговоров. Не поеду и все. Юрий Александрович склонил голову, выждал паузу, чтобы успокоиться и обдумать то, что был намерен сказать и вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь голодал?
— С какой стати, — сказал шофёр. — У нас, слава Богу, не Поволжье, и не двадцатые годы.
— А знаешь, мне приходилось.
Шофёр в первые мгновения даже не сообразил о чём речь. То, что сказал Юрий Александрович, было совершенно противоестественно. Если бы он сказал, что всю жизнь как сыр в масле катался и оттого у него такая холёная физиономия, это было бы естественно. Но молодому человеку с такой импозантной внешностью заявить, что он испытывал трудности с питанием — это было уже слишком. Даже бичи, совершенно опустившиеся люди на почве пьянства, которых в России, как утверждает статистика, около двух миллионов — даже эти нигде не работающие люди, никогда не испытывают трудностей с питанием. Насобирал пустых бутылок, которые валяются на каждом углу, снёс их на приёмный пункт, купил на вырученные деньги бутылку излюбленного «Агдама», — бичи, как правило, собирают ровно столько бутылок, сколько надо на «Агдам». Выпил, крякнул от удовольствия, опорожнённую бутылку тут же сдал и на эти 20 копеек купил буханку хлеба. За какие-то два часа бывший интеллигентный человек (бич) и пьян и сыт. И лежит где-нибудь в подвале или на чердаке целый день, пока не протрезвится. Как это можно голодать в наше время? Шофёр с явным недоверием уставился на собеседника.
— Давно это было. В детстве, — продолжал Юрий Александрович уже спокойным тоном, уловив по реакции шофёра, что подчинил всё его внимание. — Когда отец умер, мне было девять лет. Нас осталось трое короедов — я и две младшие сестрёнки. Мать работала учительницей в школе. Шили в городе. Своего хозяйства нет. Жили на одну зарплату от получки до получки. Матери надо самой выглядеть как подобает учительнице и нас всех троих одеть, обуть, накормить. Каждое лето, когда начинались каникулы, она всячески экономила за счёт растительности. Черемша, щавель, грибы, коренья, ягоды, щи из зелени — вот была наша главная еда в летнее время. Благо лес начинался сразу за городом, и мы с утра до вечера сочетали приятное с полезным — дышали свежим воздухом и искали чем бы прокормиться. Однажды мать потратила деньги на ремонт квартиры. Последний кусок хлеба отдавала нам, а сама полностью перешла на подножный корм и как-то раз объелась черёмухи. Попался куст очень вкусной спелой черёмухи, и она дорвалась, как говорится, до бесплатного. В результате — заворот кишок. Была уж при смерти, когда её отвезли в больницу. Я остался в семье за старшего. Экономить не умел. Какие гроши ещё были, мы их за неделю профинтили и повесили зубы на полку. Мать все ещё в больнице. Чем кормить сестёр? Одной зеленью не прокормишь. Что делать? Шастать по огородам и воровать с колхозных полей — не можем, ни я, ни сестры. Не так воспитаны. Пошёл в ближайшее кафе в надежде набрать остатков еды со стола — тоже не могу, стесняюсь. Тогда с отчаяния пошёл на городскую свалку. Там мигом насобирал полную сумку картошек. Картошка, конечно, плохая. Вся проросшая, наполовину гнилая, но я был доволен. Есть из чего варить суп. Когда уже собрался идти домой, случайно среди мусора наткнулся на фасоль. Выбросила какая-то хозяйка за ненадобностью. Я собрал эту фасоль в карман и не удержался — съел несколько зёрен прямо там, на свалке, не мытыми. Получил острое отравление. Меня привезли в ту же больницу, где лежала мать. Её едва спасли, и я еле выкарабкался с того света. Вот во что обошёлся нам ремонт квартиры. Обо всём этом каким-то образом узнал один бывший фронтовик, подполковник в отставке. Не знаю, как он об этом узнал. Наверно, случайно. Разговоры-то шли по городу. Так вот этот самый подполковник, совершенно посторонний нам человек, — я уже потом узнал его имя — Иван Фёдорович Кабанов, — специально из-за нас дважды ездил в Москву. В Министерство обороны. Поскольку отец мой был на фронте с самого начала и до конца войны и прошёл с боями от Буга до Волги и от Сталинграда до Берлина, Иван Фёдорович выхлопотал для нас пенсию. Вторично, когда поехал, собрал все справки о ранениях отца и о причинах преждевременной смерти, — как раз сказались эти ранения, — собрал документы, подтверждающие боевые награды, и добился своего. Ведь совершенно посторонний нам человек дважды ездил на свои деньги из Сибири в Москву. А ты не хочешь проехать каких-то сорок километров от посёлка до райцентра, чтобы помочь людям.
— Каким людям? Чем помочь-то? — спросил шофёр. — Ты объясни толком.
— Я ж тебе сказал. Тут в одной семье несчастье. Отца похоронили, мать болеет, не может ни работать, ни хлопотать о пенсии, а у неё двое ребятишек.
— Голодают, что ли?
— Хуже. Живут подачками со всей деревни. Что люди дадут, тем и живут. Мать-калека пошла работать на ферму, но у неё открылась рана на ноге, и она опять слегла.
— Тьфу, мать твою… — воскликнул шофёр. — Так бы сразу и сказал.
— Сразу, — пробурчал Юрий Александрович, обходя грузовик спереди. — Тебе пока втолкуешь, всю кровь испортишь.
Шофёр опять выругался и нажал на акселератор. Юрий Александрович сел в кабину и захлопнул дверцу. Разворачиваясь, шофёр, снова обратился к нему:
— Но ты-то чем можешь им помочь? Ты не подполковник и в райцентре нет Министерства обороны.
— Знаю чем, — важным тоном ответил Юрий Александрович и, устанавливая на коленях портфель, добавил: — Твоё дело жать на всю катушку, а об остальном не волнуйся.
Остановились возле школы, и Юрий Александрович строго наказав шофёру ждать его на этом месте если понадобится до второго пришествия, скрылся в двухэтажном деревянном здании. Часа через полтора он вернулся с женщиной, которая тоже была взволнована. Подходя к машине, она проверила надёжность причёски, спешно заправляя слабо пришпиленные тёмные с проседью волосы под мохеровую шапочку.
— Садитесь, Антонина Трофимовна, — пригласил обходительный молодой человек, открыв дверцу.
— Войдём все трое.
Втиснувшись последним, Юрий Александрович приказал:
— В райцентр. Кровь из носу, чтоб к пяти вечер быть на месте.
4
Заехали сначала в райсовет.— Морозов у себя? — спросил в приёмной Юрий Александрович.
— Отсутствует, — ответила секретарша.
— И где же он?
— В совхозе «Гороховский».
— Сегодня, конечно, уже не приедет.
— Почему не приедет? Приедет. Только поздно.
— А что, он вообще поздно возвращается из хозяйств?
— В эти дни, пока идёт сев.
— Понимаю. Что же делать?
Секретарша пожала плечами.
— Подождите до утра.
Юрий Александрович растерянно посмотрел на Антонину Трофимовну.
— Не повезло, — сказал он.
— Ну что ж теперь, — с сожалением ответила Антонина Трофимовна.
— Если у вас очень срочное и важное дело, зайдите сначала к Глебу Родионовичу, — сказала секретарша. — Он поспособствует решить ваш вопрос в первую очередь.
— А кто такой Глеб Родионович?
— Помощник Евгения Афанасьевича.
— Он сейчас здесь?
— Да. В шестом кабинете.
Пока шли по ковровой дорожке к шестому кабинету Антонина Трофимовна высказала сомнение:
— Не вовремя мы. Идёт сев. Погода вон какая плохая. До нас ли ему теперь?
— Морозова я знаю, — ответил Юрий Александрович. — Это — человек. И вообще — толковый мужик. Должен понять обстановку. А обстановка у вас, прямо скажем, пахнет керосином.
— Дементьев тоже рассчитывал, что его поймут. Ездил-ездил, и никакого толку.
— С кем он беседовал? Наверно, с чиновником райсобеса? Или с каким-нибудь юристом? Тут крупное дело, в котором завязло все село, и надо решать его в высокой инстанции, а лучше всего сразу с Евгением Афанасьевичем и чем скорее, тем лучше, пока слава и сплетни о вашей деревне не распространились по всей Сибири.
— Вы хорошо с ним знакомы?
— Однажды вместе колесили по району целый день. Но дело не в этом. Дело в том, что он терпеть не может волынки и сразу ставит все точки над «и».
— Зачем же тогда идём к помощнику? Лишняя волокита.
— Все дела к Морозову идут через него. Пусть познакомится и с нашим. Порядок не будем нарушать.
Глеб Родионович, моложавый смуглый мужчина с шевелюрой жёстких иссиня-чёрных волос, выслушал посетителей с большим вниманием.
— К Евгению Афанасьевичу с этим вопросом до вас никто не обращался? — спросил он.
— Думаю, что нет, — ответил Юрий Александрович и взглянул на Антонину Трофимовну.
— Вряд ли кто-нибудь из наших к нему сунулся бы, — сказала Антонина Трофимовна.
— В таком случае понадобится дело с документами, которое в райсобесе, — сказал Глеб Родионович и взглянул на часы. — Сегодня уже не успеем. Придётся завтра.
— Ещё без десяти шесть, — сказал Юрий Александрович, глядя на свои часы. — Если поторопиться, можно кого-нибудь застать.
— Я как назло курьершу отправил по другим делам. Да и всё равно бы она не успела.
— У нас машина. Успеем. Позвоните, и нам выдадут. Какая разница?
Глеб Родионович снял трубку телефона и набрал номер.
— Занято.
Подождали с минуту, и Глеб Родионович снова набрал номер.
— Что? — с нетерпением спросил Юрий Александрович. — Опять занято?
Глеб Родионович вздохнул и теперь уже непрерывно раз за разом набирал номер минуты две подряд.
— Что такое? — сказал он. — Неужели что с телефоном.
— Скорее всего кто-нибудь висит на проводе, — сказал Юрий Александрович. — Мы сейчас поедем, скажем от вашего имени, что дело затребовал райсовет, и пусть они сами занесут вам. Идёт?
— Что ж, попробуйте. — Глеб Родионович поднялся со стула и показал в окно, как быстрее доехать.
5
В райсобесе Юрий Александрович и Антонина Трофимовна застали накрашенную и напудренную блондинку лет двадцати, которая, равнодушно скосив на посетителей большие голубые глаза с подведёнными ресницами, умилённо болтала по телефону с каким-то Вовиком.— Вот почему было занято, — шепнул Юрий Александрович спутнице.
Посетители терпеливо ждали, пока девушка наговорится и положит трубку. Юрий Александрович обратился к ней:
— Мы по поручению Глеба Родионовича. Он просил вас срочно найти и занести ему в райсовет дело со всеми справками Верхозиной… как её?
— Галины Максимовны, — добавила Антонина Трофимовна.
— Верхозиной Галины Максимовны, — повторил Юрий Александрович.
— Заведующий ушёл, — сказала девушка, — а без него я такое поручение выполнить не могу.
— Почему?
— Все документы выдаёт только заведующий.
— Но это же для райсовета.
— Ну и что? Все равно без него не могу.
— Когда он ушёл?
— Только что… На минуту бы раньше, и вы бы его застали. — Девушка пошла к вешалке, где висело её голубое демисезонное пальто.
— Между прочим Глеб Родионович сюда звонил, а у вас всё время было занято.
— Рабочий день окончен. Пожалуйста, без претензий.
В этот момент раздался телефонный звонок, и девушка, подбежав к аппарату, схватила трубку.
— А, Толик, здравствуй. Ещё бы немного, и я ушла. Ты, знаешь, не развози, мне некогда, и кроме того, тут посетители. Кого выгнать? А, нет… Нет-нет. Я сейчас сама уйду… Когда? Нет, вечером я занята.
Антонина Трофимовна вздохнула.
— Ничего, пусть наговорится, — сказал вполголоса Юрий Александрович.
Прошло ещё минуты три, когда девушка, наконец, простилась и закончила словами:
— Хорошо, я постараюсь освободиться к восьми. Где? Там же где обычно. У магазина.
Как только она положила трубку, Юрий Александрович сказал:
— Если вам так некогда, дайте нам дело, мы занесём в райсовет.
— Вы, наверное, шутите, — ответила блондинка, подходя к своему столу, на котором стояла сумочка. Она вынула из неё зеркальце, посмотрелась и, поправляя волосы, добавила: — Если вам не ясно, я ещё раз могу повторить.
— Нечего нам повторять, — ответил Юрий Александрович. — Вы пойдёте и сами занесёте дело, как вам приказано.
— Ваши приказы мне до лампочки, — спокойно сказала девушка, продолжая смотреться в зеркальце и поправлять волосы.
— Позвоните Глебу Родионовичу. Он сидит на месте и ждёт. Позвоните.
— Отстаньте от меня.
— Девушка, почему вы так с нами разговариваете? — сказала Антонина Трофимовна.
— Ничего, пусть хамит. Но она отсюда не уйдёт, пока не сделает того, что от неё требуется, — сказал Юрий Александрович, подходя к двери и закрывая собою выход. — Её, видите ли, Вовик ждёт. Ничего, Вовик с Толиком подождут.
Девушка зло прищурила глаза, и ясной лучистой голубизны в них как не бывало.
— Одно из двух: или ты не выйдешь отсюда, или быстро выполнишь нашу просьбу.
— Сейчас, разбежалась. Расшибусь в лепёшку.
— Девушка, Юрий Александрович! — вмешалась Антонина Трофимовна. — Ну зачем вы так? Давайте по-хорошему. Девушка, я вам объясню сейчас. Это Юрий Александрович, инженер-строитель. Совершенно посторонний человек. Он беспокоится о людях, которых, за исключением одной маленькой девочки, и в глаза-то не видел. Он понял, и вы поймёте. Я расскажу вам вкратце обстоятельства дела, и вы поймёте.
— Здесь каждый день ходят и у всех обстоятельства.
— Ну, если вы даже выслушать не хотите, тогда что же, — Антонина Трофимовна развела руками.
— Она не выйдет отсюда, — решительно заявил Юрий Александрович.
— Я сейчас в милицию позвоню, — сказала девушка и снова подошла к столу, на котором стоял телефонный аппарат.
Юрий Александрович подбежал, и, выхватив трубку, бросил её на рычаг.
— Так, — сказала девушка и отступила на шаг. — Интересно, что будет дальше.
— Вот эта женщина, — сказал Юрий Александрович, показывая рукой на Антонину Трофимовну, — учительница. Она оставила класс, пропустила уроки. У нас в машине арматура, ценный груз — его ждут на стройке, но мы привезли эту женщину сюда. Знаешь почему? Там, в посёлке, — Юрий Александрович снова поднял руку, тыкая указательным пальцем в стену, — её ученица, второклашка, одна-единственная из детей сегодня была на кладбище. Принесла на могилу отца подснежники. Ты видела когда-нибудь детские руки, убирающие цветами могилы? Так вот, этой девочке не на что жить, — Юрий Александрович, вспомнив, как голодал сам, изменился в лице и в ярости поднял кулак. — А ты, сука! — он так грохнул кулаком по столу, что оторопевшая блондинка попятилась назад, потом боком-боком зашла за Антонину Трофимовну и шмыгнула на улицу, оставив в райсобесе пальто и сумочку.
Антонина Трофимовна сама оторопела и с ужасом смотрела на побелевшего от злости парня.
Юрий Александрович снял очки, протёр платочком отпотевшие стекла, снова надел и подошёл к стеллажам, на которых стояли плотными рядами скоросшиватели.
— Вы с ума сошли, — выдохнула Антонина Трофимовна, когда он стал рыться в делах. — Вас же арестуют.
— Ничего, пусть арестовывают, — ответил инженер с оттенком довольства и злорадства. — Найму адвоката. И кого-нибудь из вашего села попрошу быть общественным защитником. Сейчас, говорят, это модно: общественная защита, общественное обвинение. Думаю, что против меня общественного обвинителя не найдётся, а защитники-то найдутся. Это точно.
— Ну и шуточки у вас. Вошёл шофёр грузовика.
— Что это она выскочила как шальная?
— Я ей слегка поддал, — ответил Юрий Александрович, торопливо просматривая дела.
Шофёр от удивления разинул рот и перевёл недоуменный взгляд со своего начальника на Антонину Трофимовну и обратно.
— Юрий Александрович, уйдите лучше от греха, — посоветовала Антонина Трофимовна.
— Нет, — ответил инженер. — Я привык доводить любое дело до конца, чего бы мне это не стоило.
Роясь в папках и скоросшивателях, он аккуратно ставил их на место. Документы Галины Максимовны Верхозиной не попадались, и смельчак, как не старался быть хладнокровным, стал нервно кусать губы, когда подкатила к самому окну милицейская патрульная машина, но дела своего не бросил и продолжал просматривать фамилии на картонных обложках.
В сопровождении троих милиционеров вошла разгневанная блондинка.
— Вот он, уже хозяйничает, — сказала она.
— Молодой человек, пройдёмте с нами, — сказал старшина, подойдя к Юрию Александровичу и взяв его за локоть.
— Только без рук, — ответил молодой человек, пытаясь освободить локоть.
— Ничего, ничего, идёмте, — сказал старшина, и два милиционера, взявши Юрия Александровича за руки с двух сторон, повели его на улицу.
— Какая же вы всё-таки, — сказала Антонина Трофимовна, окинув презрительным взглядом блондинку.
— Вас я тоже прошу прогуляться с нами, — молодой лейтенант повернулся к Антонине Трофимовне. — Будете свидетелем. И вы тоже — лейтенант ткнул пальцем на шофёра.
— У меня машина, груз, — ответил шофёр.
— Давайте вместе с машиной и грузом. — Лейтенант небрежно махнул рукой. — Живо!
6
Утром следующего дня нарушителя общественного порядка привели к начальнику милиции.— Воронин Юрий Александрович. Место работы — трест «Целинстрой». Так кажется? — сказал, рассматривая удостоверение, светловолосый с белесыми бровями капитан лет тридцати, на кителе которого красовались значок отличника милиции и красный ромб[2].
— Так, — ответил нарушитель.
— Получается, что вас надо привлекать за порядочность, — сказал капитан. — Кое-что мне не совсем ясно, и если бы не один звонок, обязывающий вас срочно явиться в райсовет, мы бы разобрались детальнее.
— Я свободен? — спросил Воронин.
— Да, свободны.
— Дайте мне паспорт и удостоверение.
— Пожалуйста, — начальник отдал документы. — Между прочим, заявление, которое поступило на вас, подходит под две статьи: мелкое хулиганство и оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.
— Если бы при исполнении, — сказал Воронин, засовывая паспорт во внутренний карман пиджака.
— Заявление есть заявление, в корзину его не бросишь. Передадим в прокуратуру, и не исключена возможность, что вас ещё будут тревожить по повесткам. — Капитан нахмурил брови и добавил: — Протокол о том, что были задержаны на сутки передадим в прокуратуру.
— До свидания, — сказал задержанный и, выходя из кабинета, обернулся и добавил: — В КПЗ у вас тараканов больше, чем муравьёв в муравейнике. Хоть бы потравили их.
Капитан уткнулся в свои бумаги, лежавшие стопкой на столе, и ничего не ответил.
Молодой специалист, который только-только начал входить в доверие и самостоятельно тянуть ответственный участок работы по контролю над производством, нисколько не тужил, что на него завели бумаги и подводят под какие-то статьи. Вышел на улицу с лёгким сердцем. Гружённая арматурой машина стояла возле милиции, и шофёр сидел в кабине.
— Где учительница? — спросил Юрий Александрович, открыв дверцу.
— Не знаю, — ответил шофёр. — Вчера вечером после допроса мы расстались, и я её больше не видел. Воронин сел в кабину и повернулся к водителю.
— Где ночевал?
— В гостинице.
— Сам сюда подъехал или тебе сказали, что меня выпустят?
— Сам, — ответил шофёр. — С восьми утра здесь.
— А я думал, ты уехал на Воробьевку.
— У меня и в мыслях не было. Вчера никто ничего определённого не сказал, и я решил ждать, пока не скажут конкретно, на сколько тебя упекли.
— Ладно, — сказал Воронин. — Давай в райсовет.
— Опять в райсовет, — усмехнулся шофёр. — Снова да ладом.
— Давай-давай, жми.
7
Председатель райсовета Евгений Афанасьевич Морозов и Антонина Трофимовна беседовали в кабинете. Когда Воронин вошёл, Морозов с улыбкой встал из-за стола во весь свой высокий рост, протянул длинную руку и поприветствовал инженера.— , Здравствуйте, — сказал Юрий Александрович, обращаясь к учительнице. — Когда начальник милиции сказал, что был звонок из райсовета, я так и подумал, что вы здесь.
Антонина Трофимовна улыбнулась, и по её радостным глазам и просветлённому лицу инженер понял, что по главному вопросу с Морозовым достигнуто взаимопонимание.
— Как наша кутузка? — спросил Морозов, усаживаясь на стул и жестом приглашая сесть посетителя.
— Я ведь не могу судить о ней, не побывав в других кутузках, — ответил Воронин, усаживаясь в глубокое обтянутое кожей кресло напротив Антонины Трофимовны. — А так вроде всё в порядке: духота, нары, тараканы бегают. Все так, как и должно быть.
— Делает вид, — сказал председатель, откинувшись на спинку стула, — что паинька-мальчик. Будто раньше никогда не бузотерил и не сиживал.