Страница:
значит погубить себя. Но мне очень хочется разбить стекло и раздеть этого
фарфорового болвана, который не знает, что такое холод.
Ощупываю дверь. Ищу замок. Я помню, что на дверях магазинов обязательно
должны быть большие висячие замки. А здесь его нет. Ясное дело - немцы.
Нация изобретателей, будь она трижды неладна! Дверь заперта на внутренние
замки. Их, кажется, два. Меня в нашем театральном институте учили
анализировать творчество драматургов, меня учили сценическому
перевоплощению и музыковедению, только вот взламыванию замков, к
сожалению, не учили. Придется учиться самому.
Промучившись с дверью, я понял, что здесь у меня ничего не получится.
Тогда я обошел дом. В магазин вела еще одна дверь, а рядом с ней - окно,
закрытое ставнями, цинковыми. гофрированными, похожими на самолетный
фюзеляж. И эти ставни - я только потом вспомнил, что их называют жалюзи, -
были заперты маленьким замком, какие вешают на почтовые ящики.
Ноги у меня подкосились, и я опустился на землю. Я сидел на асфальте и
смотрел на маленький замок.
Надо мной проносились облака. Они казались черными, потому что небо
было чистое и звездное. Звезды, казалось, перемаргивались друг с другом и
со мной тоже. Луна светила окаянно белым, холодным светом.
Замок отлетел быстро. Я поднял жалюзи, взломал форточку, открыл окно и
залез в магазин. Я задохнулся от запахов, давно забытых мною. Круг
копченой, сладкой колбасы я съел во мгновение ока. Живот заболел резкой
болью. Мне показалось, что колбаса царапает все внутри, будь она трижды
неладна!
Я сбросил с себя робу и остался голым. Сначала я нашел в ящиках
шерстяное белье. Искать пришлось долго, потому что белый лунный свет падал
на противоположную стену, туда, где лежали продукты. Поэтому я вытаскивал
ящики один за другим, пока наконец не вытащил шерстяное белье. Потом нашел
носки - тоже толстые, шерстяные. Я надел все эти сказочные вещи на себя и
сразу же почувствовал тепло.
Потом я надел костюм, шапку, пальто, подобрал себе большие ботинки,
набил карманы колбасой, сыром и сахаром, взял свою робу и вылез в окно.
Робу я зарыл в песок, как только вошел в лес. Прошел еще немного,
забрался в кусты, лег и сразу же уснул.
...Отец мне говорил: "Поступишь в театр, поедешь с гастролями за
границу и привезешь мне тогда егерское белье. Преотличнейшим образом его
делают в Германии. Болезнь враз снимает. А из свободной штанины я перчатки
сошью..."
Проснувшись, я сразу же вспомнил отцовские слова. Лежу и пытаюсь
сообразить - почему я вспомнил именно эти его слова? Не его самого -
безногого и седого человека, не его голос - хрипловатый, усмешливый, а
слова, сказанные им.
Потом я слышу детский голос. Какой-то мальчишка поет песню по-немецки.
Поворачиваюсь, раздвигаю кустарник и вижу, как по лесной дорожке на
велосипеде едет мальчуган. Это он поет песенку.
Мне сейчас велосипед был бы очень кстати. Одет я нормально, как немец,
и мог бы поскорее уехать на велосипеде от этого места, но мне становится
стыдно этой мысли: отобрать велосипед у мальчишки? Мальчишки в нашу "игру"
не играют, они тут ни при чем, мальчишки в коротких штанишках, - пускай
ездят на велосипедах и поют песенки, а я и пешком смогу уйти.
Дорога кажется каучуковой. Это опавшие листья легли на тропинку, и она
теперь пружиниста, как мягкая резина. Идти по такой дороге - одно
удовольствие. Ноги не устают, дыхание держится ровное и спокойное. Мне
тепло идти, даже, скорее, жарко.
"Черт, вот почему утром я вспомнил про егерское белье, о котором
говорил отец, - догадываюсь я. - Оно очень теплое и легкое, недаром же так
жарко..."
Тишина. В отчаянно светлом небе - осеннее солнце. Слышно, как с
деревьев опадают листья. Это всегда очень грустно. Наверное, оттого, что в
детстве листопад связывался у нас с началом занятий в школе.
Я даже засмеялся этой мысли. И - сразу же замер, испугавшись. Я сошел с
тропинки в чащобу и постоял там минут десять, пережидая.
У реки я остановился на отдых. Достав из карманов колбасу, поел. Мучила
жажда, я часто опускался на колени и пил из реки. Вода была чистая,
прозрачная и очень холодная.
Сытый человек делается беспечным. Я наелся колбасы, напился студеной
воды и, забравшись в кусты, уснул.
...Были сумерки. Тишина по-прежнему стояла в морозном воздухе. Листья с
деревьев уже не облетали, потому что совсем не было ветра.
Я поднялся с земли, снова начал есть колбасу, и вдруг острая и длинная
боль резанула в животе. Скрючившись, я лег на бок.
Три дня я пролежал в кустах у реки, потому что не мог идти. Я
чувствовал, как кожа все больше и больше обтягивает скулы. Я ощущал это
физически. Дизентерия - гадкая штука. Меня беспрерывно трясло противной
дрожью, и все время резало в животе. И еще тошнило. Я понял, что мне
нельзя есть. И воду из реки тоже нельзя пить. Но меня все время тянуло к
проклятой жирной колбасе. Тогда я закрыл глаза и выбросил ее в реку. А
потом долго ругался. Я ругал себя, проклятую колбасу, небо и опадающие
листья. А потом впал в забытье - тяжелое и липкое, как грязь...
В конце третьего дня я смог идти. Мне было очень легко идти, даже
слишком легко идти, потому что я себя совсем не чувствовал. Меня здорово
шатало, иногда мутило, но боли в желудке прошли, и поэтому я шел не
отдыхая. Я должен был выйти в каком-нибудь месте на шоссе, чтобы
посмотреть по указателям, где я и куда идти дальше.
На перекрестке бетонной дороги ночью, при луне, я увидел указатели:
"Берлин - 197 км. Дрезден - 219 км". Я сел на обочину и пальцем нарисовал
карту Германии. Я понял, что нахожусь в самом центре страны.
Мне стало страшно. Впервые я подумал: "А ведь не дойду..." Но я одернул
себя. Я не смел так думать. Отчаяние - сестра трусости...
Богданов замолчал. Вдали, на костеле, большие часы прозвонили три раза.
- Утро, - сказал Коля. - Скоро солнце взойдет.
- Спать хочешь?
- Нет.
- Спички дай, мои отсырели. Может, соснем? А? Сволочи, они на допросы
выдергивают с шести часов, аккуратисты проклятые...
"Строго секретно!
11 июня 1944 года.
Вавель, тел. А. 7. флора 0607.
Весьма срочно!
Документ государственной важности!
Напечатано 4 экземпляра.
Экземпляр N 2.
Замок Вавель в Кракове
Рейхсфюреру СС Гиммлеру
Рейхсфюрер!
Я посылаю Вам стенограмму совещания у генерал-полковника Нойбута,
посвященного вопросам, связанным с решением проблемы очагов славизма в
Европе.
_Нойбут_. Господа, существо вопроса, по-видимому, знакомо всем
присутствующим. Поэтому я освобожу себя от тяжкой обязанности обосновывать
и теоретически подкреплять, как это любит делать наша официальная
пропаганда, необходимость тех акций, которые запланированы. Прошу
докладывать соображения.
_Миллер_. Я поручил практические работы полковникам Дорнфельду и
Крауху. Нойбут. На какой стадии работа? Миллер. Дорнфельд и Краух вызваны
мной. Они готовы к докладу. Пригласить?
_Нойбут_. Нет смысла. Видимо, вы, как руководитель инженерной службы,
сможете объяснить нам все тонкости. Частные вопросы, которые, вероятно,
возникнут, вы решите позже.
_Миллер_. Я готов.
_Нойбут_. Пожалуйста.
_Миллер_. Форт ПастЕрник, что в девяти километрах от города, вот он
здесь, на карте, оборудован нами как штаб по выполнению акции. Сюда будут
проведены электрокабельные прожилины. Старый город, крепость, храм. Старый
рынок, университет и все остальные здания, представляющие собой
сколько-нибудь значительную ценность, будут заминированы.
_Нойбут_. Нет, нет, Миллер. Такую формулировку наверняка отвергнут в
ставке рейхсфюрера. Речь идет обо всех зданиях, всех, я подчеркиваю. Мы
солдаты, а не исследователи, и не нам определять ценность исторических
памятников. Акция только в том случае станет действенной, когда будет
уничтожено все, а не выборочные объекты. Да и потом, в случае уничтожения
выборочным порядком наиболее ценных памятников потомки обвинят нас в
вандализме. Полное уничтожение оправдывается логикой войны.
_Биргоф_. Господин генерал, думаю, что вопрос оправдания наших действий
не должен занимать умы солдат. Наш удел - выполнение приказов.
_Нойбут_. После окончания первой мировой войны вам было лет десять?
_Биргоф_. Мне было тринадцать, господин генерал, но я живу будущим, а
не прошедших.
_Нойбут_. Вам следовало бы родиться язычником, а не партийным деятелем
нашей армии.
_Биргоф_. Я высказал свою точку зрения.
_Нойбут_. Их у вас две? Или больше? Продолжайте, Миллер.
_Миллер_. Мы внесем коррективы. Все здания будут заминированы. Центр в
Пастернике, охрану которого должны нести войска СС, может в любую
необходимую минуту поднять Краков на воздух. В целях маскировки главного
кабеля мы прокопаем несколько рвов - якобы в целях ремонта водопровода и
канализации. Это позволит нам ввести в заблуждение возможных красных
агентов, а также местное националистическое подполье.
_Нойбут_. Между прочим, Биргоф, я плакал от восторга в Лувре. Я бы
возражал против этой акции, если бы не отдавал себе отчета в том, что она
необходима - как военное мероприятие.
_Биргоф_. Какие мины вы думаете употребить? Не может ли случиться так,
что Краков взлетит на воздух в то время, когда наши солдаты будут спать?
Поляки могут пойти и на такую садистскую акцию.
_Миллер_. Вы считаете, что поляки пойдут на самоуничтожение?
_Биргоф_. Вы плохо знаете поляков.
_Миллер_. Если поляки столь безумны, то мы не гарантированы от любых
случайностей.
_Биргоф_. Вы забываете, что в нашей стране существует такая
организация, как гестапо.
_Нойбут_. И армейская контрразведка.
_Биргоф_. Военная контрразведка - довольно аморфный институт.
_Нойбут_. Вы забываетесь, Биргоф.
_Биргоф_. Простите, генерал, но партия меня учит правде. Я не намерен
лгать даже вам.
_Миллер_. Вы против того, чтобы операцию курировала армейская
контрразведка?
_Биргоф_. Да. Я убежден, что курировать эту акцию должны гестапо и
войска СС.
_Нойбут_. Гестапо работает в контакте с инженерным ведомством?
_Миллер_. Да, наши друзья из тайной полиции получают информацию
ежедневно и оказывают нам немаловажную помощь.
_Нойбут_. Как будут охраняться те девять километров, что идут от города
к форту?
_Миллер_. От города к форту пойдет семь каналов с проводами: пять - в
качестве маскировки, один канал - связь и один, в бронированном футляре, -
канал взрыва.
_Нойбут_. Разумно, хотя и обидно: страховаться с такой тщательностью,
будто речь идет о вражеском тыле, а не о нашем. Что еще?
_Миллер_. Вот графическое решение вопроса - схемы, карты, выкладки и
один довольно интересный подсчет: на восстановление Кракова, если
кто-нибудь рискнет восстанавливать выжженную пустыню, потребуется более
ста миллионов долларов.
_Биргоф_. Странно, почему расчеты велись в долларах. Рейхсмарка - не
валюта?
_Нойбут_. Биргоф, вы стараетесь казаться самым верным сыном Германии из
всех присутствующих здесь. Право, это смешно. И не очень умно. Человека
украшает скромность, юмор и сдержанность. Послушайте совета старого
солдата. Пригласите Дорнфельда и Крауха, я хочу пожелать им успеха.
С подлинным верно:
СС бригадефюрер _Биргоф_".
Эта шифровка пришла к Гиммлеру (а в копии - к Шелленбергу) в тот день,
когда Штирлиц получил задание срочно вылететь в Мадрид. Поэтому содержание
стенограммы совещания у Нойбута, а также планы и схемы минирования Кракова
прошли мимо него и были сразу же переданы в стальные сейфы личного архива
Гиммлера.
- Где ваши спутники?
- Я был заброшен для выполнения специального задания.
- Пожалуйста, подробно расскажите нам о задачах, которые были
поставлены перед вами командованием.
- Меня удивляет ваша манера вести допрос, - сказал Вихрь и потянулся за
сигаретами, лежавшими в плоской металлической коробочке. - Либо вы не
верите ни единому моему слову, либо не хотите слушать меня внимательно. Я
уже показал вам, что начиная с пятнадцатого июня каждый четверг и субботу
я должен появляться на городском рынке возле торговцев, продающих корм для
голубей. Я должен ходить от фонтана до магазинчика церковных
принадлежностей, который расположен в угловом здании рынка. В воскресенье
с часу до трех - возле касс вокзала...
- Принесите фотографии рынка, - после долгой паузы попросил шеф своего
помощника.
Вернувшись, длинный, словно хороший картежник, разбросал перед Вихрем
несколько больших фотографий. Собор, широкая площадь, торговцы кормом для
голубей, фонтан.
- Ну, пожалуйста, - сказал шеф, - вот площадь Старого рынка, покажите
ваш маршрут.
Вихрь аккуратно разложил перед собой фотографии, долго рассматривал
каждую, а потом, удивленно подняв брови, сказал:
- Или у вас дрянные фото, или вы хотите меня провести на мякине. Это ж
не Краков.
- А вы что, уже бывали здесь ранее?
- Нет.
- Откуда вы знаете, что это не Краков?
- Потому что я достаточно серьезно готовился к этой операции. Вы мне
подсунули липу.
- Гюнтер, - спросил шеф, - неужели вы все перепутали?
Длинный стал переворачивать фотографии. Он внимательно разглядывал
номера, проставленные на обратной стороне каждого фотокартона.
- Ерунда какая... - сказал он. - По-видимому, это площадь Святого Павла
в Братиславе. Сейчас я принесу Краков.
- Не стоит, - сказал Вихрь. - В конце концов, я могу вам нарисовать
схему, и вы сверите ее с подлинником.
- Хорошо, хорошо, - сказал шеф и достал маленькую зубочистку. - Давайте
двинемся дальше. Только, прошу вас, говорите медленно, а то моему коллеге
рудно переводить, он устает от вашей трескотни.
- Я должен по четвергам и субботам начиная с пятнадцатого июня ходить
утром среди продавцов кормов и спрашивать каждого молодого мужчину в
черной вельветовой куртке и в серых брюках: "Нет ли хорошего корма для
индеек?" Наш человек должен ответить: "Теперь корма для индеек крайне
дороги; видимо, вы имеете в виду индюшат..." Если встреча состоится возле
касс вокзала, меня спросят: "Вы не видали здесь инвалида с собакой?" Я
отвечаю: "Здесь был слепец без собаки". Отзыв: "Нет, тот не слепец, тот с
котомкой, безногий парень". Этот человек даст мне явки, связи и радистов.
- Кличка связника?
- Связник без клички, его должен определить пароль и отзыв.
- Погодите, разве вам неизвестно, что его кличка
- Муха?
- Что, что?!
- Могли бы и побледнеть, - сказал длинный. - Хотя некоторые краснеют.
Важен не цвет, важна реакция.
- Увы, я не знаю никакой "мухи".
- Да?
- Да.
- Ну что ж... Это нетрудно проверить. Через полчаса Муха будет здесь.
"Я поступил правильно, - медленно думал Вихрь, когда его отвели в
подвал, в маленькую холодную камеру без окон. - Другого выхода у меня не
было. Вася спасся в Киеве, когда он вывел себя с их охранниками "на связь"
в центр киевского рынка. Раз в неделю, а то и чаще они там устраивают
облаву. На вокзалах - тоже. Это мой единственный шанс. Они обязательно
должны устраивать облавы на толкучках, это у них такая инструкция, а немец
под инструкцией ходит, она для него вроде мамы родной. Видимо, гестапо не
станет связываться с полицией, чтобы отменять облавы на рынках и вокзалах.
Разные ведомства, свои законы, свои инструкции - это тоже мой шанс. Но
Муха... Если он провалился, тогда начинается провал общий. Три дня назад я
сидел на радиосвязи с ним, он передавал информацию в Центр, Бородину. Если
его взяли сразу после радиосеанса, неужели он сломался за три дня? Его
кличку знали только Бородин и я. Ключ к коду? Вряд ли гестапо могло
засветить наш код, это исключается. Почти наверняка исключается, так будет
точнее. Муха меня в лицо не знает. Стоп! Он знает только, что к нему
должен подойти человек в синем костюме, с кепкой в руке и с белым платком
в другой. На мне синий костюм. Платок они наверняка нашли в портфеле.
Кепка... Где кепка? Они привезли меня без кепки. В портфеле ее тоже не
было. Так. Я лег спать, подложив кепку под голову? Нет. Под головой у меня
был плащ. Ну-ка вспоминай, - приказал себе Вихрь, - вспоминай по минутам,
что было ночью! Я пошел с дороги вниз, думал ночевать в низине. Провалился
в какую-то бочажину, начиналось болото. Я поднялся, пошел обратно и решил
уйти через дорогу вверх, там, думал я, будет сухо, там можно хорошо
переночевать. По-моему, я пришел на место, где меня взяли, без кепки.
Видимо, я потерял ее, когда провалился и вылезал из ямы. Кепка мне чуть
велика, я не заметил, как она соскочила. Так? Наверное, так. Я привык к
армейской фуражке, она давит на лоб, ее всегда чувствуешь. В
Днепропетровске я жил зимой, шапку носил. А весной сбросил шапку и ходил в
немецкой пилотке. Видимо, я не заметил, как кепка слетела с головы. Это на
счастье... Как мне себя вести с Мухой, если тот человек, которого они мне
подсовывают, действительно Муха? Хотя, не зная настоящего Мухи, они не
смогут подобрать похожий типаж. Я ж помню фото. Красивый парень, смуглый,
скуластый, с большими бровями, сросшимися у переносья..."
Вихрь не успел додумать всего, потому что его вызвали на допрос не
через полчаса, как обещали, а через пятнадцать минут.
- Вы знаете этого человека? - спросил шеф, указывая глазами на Муху.
Вихрь сразу понял, что перед ним в кресле Муха. Скуластый, высокий,
бровастый парень в модном костюме - накладные карманы, материал елочкой,
большие подложные плечи, хлястик, в карманчике у лацкана - уголок платка.
- Нет, этого человека я не знаю.
- А вы? - обратился шеф к Мухе.
- Не встречались, - ответил тот, помедлив. - По-моему, я там его не
видел.
- Кто к вам должен был прийти на связь и где? - спросил шеф Муху.
- В селе Рыбны, возле костела.
"Все, - спокойно подумал Вихрь. - Он сволочь, он продался..."
- Как он должен быть одет?
- Кто?
- Человек от Бородина.
"Все, - снова подумал Вихрь. - Он развалился до конца, если сказал им
про Бородина. Он сволочь, вражина, продажная тварь... А если он и раньше
был с ними?"
- В синем костюме, в кепке и с белым платком в левой руке.
Шеф подмигнул Вихрю и сказал:
- Все сходится, а? Синий костюм, платок в портфеле чистенький...
Вихрь хмыкнул:
- У меня и кепка была, когда я выбрасывался. Коричневая, в красную
прожилочку. Кстати, какого цвета должны были быть туфли у того, кто шел к
вам на связь? - спросил Вихрь Муху.
- Про цвет ботинок мне не сообщали.
- Ну?
- Нет, не сообщали.
- Вы в каком звании? - спросил Вихрь.
Он задавал вопросы очень быстро, и Муха так же быстро ему отвечал.
Длинный гестаповец с трудом успевал переводить вопросы и ответы своему
шефу.
- У меня нет звания.
- То есть?
- Меня забросили, потому что я был связан с Львовским подпольем,
выполнял их поручения.
- Что-то вы финтите, - сказал Вихрь. - Я в разведке не первый день, но,
насколько мне известно, командование цивильных мальчиков в тыл не
засылает. Это во-первых. Во-вторых, что-то я не верю вашим данным про
синий костюм, платок и кепку - только лишь. Мы всегда довольно тщательны в
описании внешних данных агента или резидента. Мне, например, известно, что
человек, который будет со мной на связи, должен быть одет в вельветовую
черную куртку, серые брюки, заправленные в немецкие солдатские кирзовые
сапоги с голенищами раструбом...
Шеф сказал:
- Вы в прошлый раз не уточняли деталь с сапогами.
- По-моему, я имею дело не с подготовишками от контрразведки.
Длинный и шеф переглянулись.
- И тем не менее... - сказал шеф. - Ваш связник знает вас в лицо?
- По-видимому.
- Почему вы так думаете? Если Муха не знает в лицо своего резидента, то
почему "вельветовая куртка" обязан знать вас?
- Потому, что "вельветовая куртка" - офицер Красной Армии и ему
полностью доверяло руководство.
Вихрь теперь старался посеять в гестаповцах недоверие к Мухе. Он играл
точно, хотя не знал всех скрытых пружин, которые помогали ему в этой
быстрой и единственно возможной сейчас игре: давала себя знать давнишняя
вражда между военной разведкой Канариса и ведомством Кальтенбруннера. А
Муха как раз и попал в эти жернова: на него по своим каналам _вышел_
полковник военной разведки, абвера, Берг, а он, не зная всех тонкостей
этой давней вражды между абвером и гестапо и считая немцев единым,
слаженным государственным организмом, предложил свои услуги и гестапо -
между встречами с Бергом, который, во-первых, никогда не ходил в форме, а
во-вторых, говорил по-русски, как русский, потому что в тридцать втором
году закончил химический факультет МГУ. Гестапо, конечно же, знало о
работе Берга с Мухой, и поэтому всякая компрометация этого агента абвера
входила в перспективные планы гестапо: потом, позже, при случае, поставить
Бергу подножку - мол, работает с заведомым дезинформатором, либо с
дезинформатором невольным, либо с бесперспективным - с оперативной точки
зрения - человеком.
- Мне тоже доверяло руководство! - сказал Муха обиженно. - Меня сам
Бородин провожал!
- Как фамилия Бородина? - спросил Вихрь.
- То есть как - фамилия? Бородин.
Шеф и длинный снова переглянулись. Вихрь рассмеялся.
- Милый мой, - сказал он, - у разведчика не может быть одной фамилии.
- А какова настоящая фамилия полковника Бородина? - спросил шеф.
Шесть дней назад во время бомбежки погиб полковник Валеев, заместитель
Бородина. Все нити, которые могли вести к нему, были оборваны его смертью,
тем более что он не курировал ни одну из резидентур, а только осуществлял
подготовку, учебу и заброску людей в тыл. Назвать фамилию с потолка было
нельзя: где гарантия, что у гестапо нет хотя бы нескольких точных фамилий
наших разведчиков из штаба? Считать врага глупым - это значит заранее
обрекать себя на проигрыш.
- Фамилия Бородина - Валеев, Алексей Петрович. Полковник, выпускник
академии Генштаба.
- Подождите в приемной, - сказал шеф Мухе.
Муха вышел. Шеф подвинул Вихрю сигареты и зажигалку.
"Надо, чтобы эти дни Муха был со мной, - подумал Вихрь, - спаси бог,
если он будет торчать у костела. Коля или Аннушка могут пойти к нему на
связь..."
- Хорошо бы, если ваша "муха" пошла со мной на рынок и вокзал.
- А кто сказал, что вы пойдете туда?
- Вас интересует связник в вельвете...
- Разумно. Только почему вы думаете, что мы не сможем его взять без
вашей помощи?
- Вы бывали на Старом рынке? - спросил Вихрь.
- Бывал.
- Сходите еще раз и посчитайте, сколько вы там встретите людей в черном
вельвете, серых брюках и немецких солдатских сапогах раструбом. Надеюсь,
вы, засылая своих людей к нам, одеваете их не как попугаев, а так, чтобы
они были похожи на тысячи окружающих их. Не так ли?
- Почему вы так откровенны с нами?
- Потому, что я проиграл.
- Проигрывая, ваши люди кричат, бранятся и стараются плюнуть в лицо.
- Этим своим вопросом вы хотите унизить меня? Или просто оттолкнуть?
- Не понял, - сказал шеф и попросил длинного: - Что он имеет в виду,
пусть объяснит подробно.
- Все довольно просто, - сказал Вихрь. - Если я буду молчать - меня
уберут после пыток. Если я стану говорить - у меня будет шанс погибнуть
без пыток. Если же я подтвержу свои показания человеком со связями и
явками - я буду выгоден вам и вашей контригре. Вот и все. Муха мне нужен
только для того, чтобы он подстраховал меня: вдруг он уже встречался с
этим человеком в вельвете, кто знает?
- У Мухи свои задачи, - сказал шеф, - он ждет своих гостей.
"Значит, он караулит наших возле костела, - понял Вихрь. - Все решит
случай, и только случай. Какая глупость: говорят, случайностей не бывает.
А я сейчас надеюсь только на случайность. Правда, в подоплеке этой моей
надежды на случайность лежит знание их психологии, но обернуть на пользу
это мое знание их психологии может только случай. Конечно, они пустят меня
на рынок - это очень редко, когда наши люди перевербовываются ими, это для
них радостное ЧП. И то, что он задумчиво сказал мне про задачи Мухи, -
явный симптом его внутреннего согласия с моим предложением. Он сейчас
начнет играть со мной. А я уже выиграл, теперь только надо разумно
держаться".
- Давайте-ка отвлечемся, - сказал шеф, - давайте побеседуем о вашем
жизненном пути. Меня интересует все, относящееся к вам, начиная с сорок
первого года.
Вихрь похоронил много людей, своих друзей по борьбе. Он знал подполье
Днепропетровска и Кривого Рога и помнил имена тех, кто погиб в гестапо.
Значит, эти имена шеф мог перепроверить, запросив архивы. Многие товарищи
Вихря по фронтовой разведке погибли, но остались их клички и легенды.
Вихрь решил обратиться к мертвым друзьям. Друзья, даже мертвые, обязаны
спасти живого.
- Как вам будет угодно, - сказал Вихрь. - Я могу рассказать, или лучше
записать на бумаге?
- Пишите, - сказал шеф. - Будет неплохой материал для контрпропаганды
на красные войска по радио.
- Этим вы погубите меня как вашего возможного агента. И этим же вы
погубите моих близких.
- О ваших близких - адреса, имена, места и годы рождения - мы будем
говорить позже. Вот вам бумага и перо. Мой коллега проведет вас в тихую
комнату, где вам никто не будет мешать. К сожалению, наши стенографистки
не знают русского языка, я лишен возможности облегчить ваш труд. До
вечера.
"Начальник полиции безопасности и СД
Штамп получателя:
Начальник полиции безопасности и СД округа Краков.
Отдел наружной службы.
Секретный документ государственной важности.
13 экземпляров.
Экземпляр N 4.
28.6.1944 г. высший руководитель СС и полиции на Востоке издал
следующий приказ:
"Положение с обеспечением безопасности в генерал-губернаторстве
ухудшилось настолько, что отныне следует применять самые решительные
средства и принимать наистрожайшие меры против виновников покушений и
саботажников не немецкой национальности; с согласия генерал-губернатора
приказываю, чтобы во всех случаях, когда совершены покушения или попытки
фарфорового болвана, который не знает, что такое холод.
Ощупываю дверь. Ищу замок. Я помню, что на дверях магазинов обязательно
должны быть большие висячие замки. А здесь его нет. Ясное дело - немцы.
Нация изобретателей, будь она трижды неладна! Дверь заперта на внутренние
замки. Их, кажется, два. Меня в нашем театральном институте учили
анализировать творчество драматургов, меня учили сценическому
перевоплощению и музыковедению, только вот взламыванию замков, к
сожалению, не учили. Придется учиться самому.
Промучившись с дверью, я понял, что здесь у меня ничего не получится.
Тогда я обошел дом. В магазин вела еще одна дверь, а рядом с ней - окно,
закрытое ставнями, цинковыми. гофрированными, похожими на самолетный
фюзеляж. И эти ставни - я только потом вспомнил, что их называют жалюзи, -
были заперты маленьким замком, какие вешают на почтовые ящики.
Ноги у меня подкосились, и я опустился на землю. Я сидел на асфальте и
смотрел на маленький замок.
Надо мной проносились облака. Они казались черными, потому что небо
было чистое и звездное. Звезды, казалось, перемаргивались друг с другом и
со мной тоже. Луна светила окаянно белым, холодным светом.
Замок отлетел быстро. Я поднял жалюзи, взломал форточку, открыл окно и
залез в магазин. Я задохнулся от запахов, давно забытых мною. Круг
копченой, сладкой колбасы я съел во мгновение ока. Живот заболел резкой
болью. Мне показалось, что колбаса царапает все внутри, будь она трижды
неладна!
Я сбросил с себя робу и остался голым. Сначала я нашел в ящиках
шерстяное белье. Искать пришлось долго, потому что белый лунный свет падал
на противоположную стену, туда, где лежали продукты. Поэтому я вытаскивал
ящики один за другим, пока наконец не вытащил шерстяное белье. Потом нашел
носки - тоже толстые, шерстяные. Я надел все эти сказочные вещи на себя и
сразу же почувствовал тепло.
Потом я надел костюм, шапку, пальто, подобрал себе большие ботинки,
набил карманы колбасой, сыром и сахаром, взял свою робу и вылез в окно.
Робу я зарыл в песок, как только вошел в лес. Прошел еще немного,
забрался в кусты, лег и сразу же уснул.
...Отец мне говорил: "Поступишь в театр, поедешь с гастролями за
границу и привезешь мне тогда егерское белье. Преотличнейшим образом его
делают в Германии. Болезнь враз снимает. А из свободной штанины я перчатки
сошью..."
Проснувшись, я сразу же вспомнил отцовские слова. Лежу и пытаюсь
сообразить - почему я вспомнил именно эти его слова? Не его самого -
безногого и седого человека, не его голос - хрипловатый, усмешливый, а
слова, сказанные им.
Потом я слышу детский голос. Какой-то мальчишка поет песню по-немецки.
Поворачиваюсь, раздвигаю кустарник и вижу, как по лесной дорожке на
велосипеде едет мальчуган. Это он поет песенку.
Мне сейчас велосипед был бы очень кстати. Одет я нормально, как немец,
и мог бы поскорее уехать на велосипеде от этого места, но мне становится
стыдно этой мысли: отобрать велосипед у мальчишки? Мальчишки в нашу "игру"
не играют, они тут ни при чем, мальчишки в коротких штанишках, - пускай
ездят на велосипедах и поют песенки, а я и пешком смогу уйти.
Дорога кажется каучуковой. Это опавшие листья легли на тропинку, и она
теперь пружиниста, как мягкая резина. Идти по такой дороге - одно
удовольствие. Ноги не устают, дыхание держится ровное и спокойное. Мне
тепло идти, даже, скорее, жарко.
"Черт, вот почему утром я вспомнил про егерское белье, о котором
говорил отец, - догадываюсь я. - Оно очень теплое и легкое, недаром же так
жарко..."
Тишина. В отчаянно светлом небе - осеннее солнце. Слышно, как с
деревьев опадают листья. Это всегда очень грустно. Наверное, оттого, что в
детстве листопад связывался у нас с началом занятий в школе.
Я даже засмеялся этой мысли. И - сразу же замер, испугавшись. Я сошел с
тропинки в чащобу и постоял там минут десять, пережидая.
У реки я остановился на отдых. Достав из карманов колбасу, поел. Мучила
жажда, я часто опускался на колени и пил из реки. Вода была чистая,
прозрачная и очень холодная.
Сытый человек делается беспечным. Я наелся колбасы, напился студеной
воды и, забравшись в кусты, уснул.
...Были сумерки. Тишина по-прежнему стояла в морозном воздухе. Листья с
деревьев уже не облетали, потому что совсем не было ветра.
Я поднялся с земли, снова начал есть колбасу, и вдруг острая и длинная
боль резанула в животе. Скрючившись, я лег на бок.
Три дня я пролежал в кустах у реки, потому что не мог идти. Я
чувствовал, как кожа все больше и больше обтягивает скулы. Я ощущал это
физически. Дизентерия - гадкая штука. Меня беспрерывно трясло противной
дрожью, и все время резало в животе. И еще тошнило. Я понял, что мне
нельзя есть. И воду из реки тоже нельзя пить. Но меня все время тянуло к
проклятой жирной колбасе. Тогда я закрыл глаза и выбросил ее в реку. А
потом долго ругался. Я ругал себя, проклятую колбасу, небо и опадающие
листья. А потом впал в забытье - тяжелое и липкое, как грязь...
В конце третьего дня я смог идти. Мне было очень легко идти, даже
слишком легко идти, потому что я себя совсем не чувствовал. Меня здорово
шатало, иногда мутило, но боли в желудке прошли, и поэтому я шел не
отдыхая. Я должен был выйти в каком-нибудь месте на шоссе, чтобы
посмотреть по указателям, где я и куда идти дальше.
На перекрестке бетонной дороги ночью, при луне, я увидел указатели:
"Берлин - 197 км. Дрезден - 219 км". Я сел на обочину и пальцем нарисовал
карту Германии. Я понял, что нахожусь в самом центре страны.
Мне стало страшно. Впервые я подумал: "А ведь не дойду..." Но я одернул
себя. Я не смел так думать. Отчаяние - сестра трусости...
Богданов замолчал. Вдали, на костеле, большие часы прозвонили три раза.
- Утро, - сказал Коля. - Скоро солнце взойдет.
- Спать хочешь?
- Нет.
- Спички дай, мои отсырели. Может, соснем? А? Сволочи, они на допросы
выдергивают с шести часов, аккуратисты проклятые...
"Строго секретно!
11 июня 1944 года.
Вавель, тел. А. 7. флора 0607.
Весьма срочно!
Документ государственной важности!
Напечатано 4 экземпляра.
Экземпляр N 2.
Замок Вавель в Кракове
Рейхсфюреру СС Гиммлеру
Рейхсфюрер!
Я посылаю Вам стенограмму совещания у генерал-полковника Нойбута,
посвященного вопросам, связанным с решением проблемы очагов славизма в
Европе.
_Нойбут_. Господа, существо вопроса, по-видимому, знакомо всем
присутствующим. Поэтому я освобожу себя от тяжкой обязанности обосновывать
и теоретически подкреплять, как это любит делать наша официальная
пропаганда, необходимость тех акций, которые запланированы. Прошу
докладывать соображения.
_Миллер_. Я поручил практические работы полковникам Дорнфельду и
Крауху. Нойбут. На какой стадии работа? Миллер. Дорнфельд и Краух вызваны
мной. Они готовы к докладу. Пригласить?
_Нойбут_. Нет смысла. Видимо, вы, как руководитель инженерной службы,
сможете объяснить нам все тонкости. Частные вопросы, которые, вероятно,
возникнут, вы решите позже.
_Миллер_. Я готов.
_Нойбут_. Пожалуйста.
_Миллер_. Форт ПастЕрник, что в девяти километрах от города, вот он
здесь, на карте, оборудован нами как штаб по выполнению акции. Сюда будут
проведены электрокабельные прожилины. Старый город, крепость, храм. Старый
рынок, университет и все остальные здания, представляющие собой
сколько-нибудь значительную ценность, будут заминированы.
_Нойбут_. Нет, нет, Миллер. Такую формулировку наверняка отвергнут в
ставке рейхсфюрера. Речь идет обо всех зданиях, всех, я подчеркиваю. Мы
солдаты, а не исследователи, и не нам определять ценность исторических
памятников. Акция только в том случае станет действенной, когда будет
уничтожено все, а не выборочные объекты. Да и потом, в случае уничтожения
выборочным порядком наиболее ценных памятников потомки обвинят нас в
вандализме. Полное уничтожение оправдывается логикой войны.
_Биргоф_. Господин генерал, думаю, что вопрос оправдания наших действий
не должен занимать умы солдат. Наш удел - выполнение приказов.
_Нойбут_. После окончания первой мировой войны вам было лет десять?
_Биргоф_. Мне было тринадцать, господин генерал, но я живу будущим, а
не прошедших.
_Нойбут_. Вам следовало бы родиться язычником, а не партийным деятелем
нашей армии.
_Биргоф_. Я высказал свою точку зрения.
_Нойбут_. Их у вас две? Или больше? Продолжайте, Миллер.
_Миллер_. Мы внесем коррективы. Все здания будут заминированы. Центр в
Пастернике, охрану которого должны нести войска СС, может в любую
необходимую минуту поднять Краков на воздух. В целях маскировки главного
кабеля мы прокопаем несколько рвов - якобы в целях ремонта водопровода и
канализации. Это позволит нам ввести в заблуждение возможных красных
агентов, а также местное националистическое подполье.
_Нойбут_. Между прочим, Биргоф, я плакал от восторга в Лувре. Я бы
возражал против этой акции, если бы не отдавал себе отчета в том, что она
необходима - как военное мероприятие.
_Биргоф_. Какие мины вы думаете употребить? Не может ли случиться так,
что Краков взлетит на воздух в то время, когда наши солдаты будут спать?
Поляки могут пойти и на такую садистскую акцию.
_Миллер_. Вы считаете, что поляки пойдут на самоуничтожение?
_Биргоф_. Вы плохо знаете поляков.
_Миллер_. Если поляки столь безумны, то мы не гарантированы от любых
случайностей.
_Биргоф_. Вы забываете, что в нашей стране существует такая
организация, как гестапо.
_Нойбут_. И армейская контрразведка.
_Биргоф_. Военная контрразведка - довольно аморфный институт.
_Нойбут_. Вы забываетесь, Биргоф.
_Биргоф_. Простите, генерал, но партия меня учит правде. Я не намерен
лгать даже вам.
_Миллер_. Вы против того, чтобы операцию курировала армейская
контрразведка?
_Биргоф_. Да. Я убежден, что курировать эту акцию должны гестапо и
войска СС.
_Нойбут_. Гестапо работает в контакте с инженерным ведомством?
_Миллер_. Да, наши друзья из тайной полиции получают информацию
ежедневно и оказывают нам немаловажную помощь.
_Нойбут_. Как будут охраняться те девять километров, что идут от города
к форту?
_Миллер_. От города к форту пойдет семь каналов с проводами: пять - в
качестве маскировки, один канал - связь и один, в бронированном футляре, -
канал взрыва.
_Нойбут_. Разумно, хотя и обидно: страховаться с такой тщательностью,
будто речь идет о вражеском тыле, а не о нашем. Что еще?
_Миллер_. Вот графическое решение вопроса - схемы, карты, выкладки и
один довольно интересный подсчет: на восстановление Кракова, если
кто-нибудь рискнет восстанавливать выжженную пустыню, потребуется более
ста миллионов долларов.
_Биргоф_. Странно, почему расчеты велись в долларах. Рейхсмарка - не
валюта?
_Нойбут_. Биргоф, вы стараетесь казаться самым верным сыном Германии из
всех присутствующих здесь. Право, это смешно. И не очень умно. Человека
украшает скромность, юмор и сдержанность. Послушайте совета старого
солдата. Пригласите Дорнфельда и Крауха, я хочу пожелать им успеха.
С подлинным верно:
СС бригадефюрер _Биргоф_".
Эта шифровка пришла к Гиммлеру (а в копии - к Шелленбергу) в тот день,
когда Штирлиц получил задание срочно вылететь в Мадрид. Поэтому содержание
стенограммы совещания у Нойбута, а также планы и схемы минирования Кракова
прошли мимо него и были сразу же переданы в стальные сейфы личного архива
Гиммлера.
- Где ваши спутники?
- Я был заброшен для выполнения специального задания.
- Пожалуйста, подробно расскажите нам о задачах, которые были
поставлены перед вами командованием.
- Меня удивляет ваша манера вести допрос, - сказал Вихрь и потянулся за
сигаретами, лежавшими в плоской металлической коробочке. - Либо вы не
верите ни единому моему слову, либо не хотите слушать меня внимательно. Я
уже показал вам, что начиная с пятнадцатого июня каждый четверг и субботу
я должен появляться на городском рынке возле торговцев, продающих корм для
голубей. Я должен ходить от фонтана до магазинчика церковных
принадлежностей, который расположен в угловом здании рынка. В воскресенье
с часу до трех - возле касс вокзала...
- Принесите фотографии рынка, - после долгой паузы попросил шеф своего
помощника.
Вернувшись, длинный, словно хороший картежник, разбросал перед Вихрем
несколько больших фотографий. Собор, широкая площадь, торговцы кормом для
голубей, фонтан.
- Ну, пожалуйста, - сказал шеф, - вот площадь Старого рынка, покажите
ваш маршрут.
Вихрь аккуратно разложил перед собой фотографии, долго рассматривал
каждую, а потом, удивленно подняв брови, сказал:
- Или у вас дрянные фото, или вы хотите меня провести на мякине. Это ж
не Краков.
- А вы что, уже бывали здесь ранее?
- Нет.
- Откуда вы знаете, что это не Краков?
- Потому что я достаточно серьезно готовился к этой операции. Вы мне
подсунули липу.
- Гюнтер, - спросил шеф, - неужели вы все перепутали?
Длинный стал переворачивать фотографии. Он внимательно разглядывал
номера, проставленные на обратной стороне каждого фотокартона.
- Ерунда какая... - сказал он. - По-видимому, это площадь Святого Павла
в Братиславе. Сейчас я принесу Краков.
- Не стоит, - сказал Вихрь. - В конце концов, я могу вам нарисовать
схему, и вы сверите ее с подлинником.
- Хорошо, хорошо, - сказал шеф и достал маленькую зубочистку. - Давайте
двинемся дальше. Только, прошу вас, говорите медленно, а то моему коллеге
рудно переводить, он устает от вашей трескотни.
- Я должен по четвергам и субботам начиная с пятнадцатого июня ходить
утром среди продавцов кормов и спрашивать каждого молодого мужчину в
черной вельветовой куртке и в серых брюках: "Нет ли хорошего корма для
индеек?" Наш человек должен ответить: "Теперь корма для индеек крайне
дороги; видимо, вы имеете в виду индюшат..." Если встреча состоится возле
касс вокзала, меня спросят: "Вы не видали здесь инвалида с собакой?" Я
отвечаю: "Здесь был слепец без собаки". Отзыв: "Нет, тот не слепец, тот с
котомкой, безногий парень". Этот человек даст мне явки, связи и радистов.
- Кличка связника?
- Связник без клички, его должен определить пароль и отзыв.
- Погодите, разве вам неизвестно, что его кличка
- Муха?
- Что, что?!
- Могли бы и побледнеть, - сказал длинный. - Хотя некоторые краснеют.
Важен не цвет, важна реакция.
- Увы, я не знаю никакой "мухи".
- Да?
- Да.
- Ну что ж... Это нетрудно проверить. Через полчаса Муха будет здесь.
"Я поступил правильно, - медленно думал Вихрь, когда его отвели в
подвал, в маленькую холодную камеру без окон. - Другого выхода у меня не
было. Вася спасся в Киеве, когда он вывел себя с их охранниками "на связь"
в центр киевского рынка. Раз в неделю, а то и чаще они там устраивают
облаву. На вокзалах - тоже. Это мой единственный шанс. Они обязательно
должны устраивать облавы на толкучках, это у них такая инструкция, а немец
под инструкцией ходит, она для него вроде мамы родной. Видимо, гестапо не
станет связываться с полицией, чтобы отменять облавы на рынках и вокзалах.
Разные ведомства, свои законы, свои инструкции - это тоже мой шанс. Но
Муха... Если он провалился, тогда начинается провал общий. Три дня назад я
сидел на радиосвязи с ним, он передавал информацию в Центр, Бородину. Если
его взяли сразу после радиосеанса, неужели он сломался за три дня? Его
кличку знали только Бородин и я. Ключ к коду? Вряд ли гестапо могло
засветить наш код, это исключается. Почти наверняка исключается, так будет
точнее. Муха меня в лицо не знает. Стоп! Он знает только, что к нему
должен подойти человек в синем костюме, с кепкой в руке и с белым платком
в другой. На мне синий костюм. Платок они наверняка нашли в портфеле.
Кепка... Где кепка? Они привезли меня без кепки. В портфеле ее тоже не
было. Так. Я лег спать, подложив кепку под голову? Нет. Под головой у меня
был плащ. Ну-ка вспоминай, - приказал себе Вихрь, - вспоминай по минутам,
что было ночью! Я пошел с дороги вниз, думал ночевать в низине. Провалился
в какую-то бочажину, начиналось болото. Я поднялся, пошел обратно и решил
уйти через дорогу вверх, там, думал я, будет сухо, там можно хорошо
переночевать. По-моему, я пришел на место, где меня взяли, без кепки.
Видимо, я потерял ее, когда провалился и вылезал из ямы. Кепка мне чуть
велика, я не заметил, как она соскочила. Так? Наверное, так. Я привык к
армейской фуражке, она давит на лоб, ее всегда чувствуешь. В
Днепропетровске я жил зимой, шапку носил. А весной сбросил шапку и ходил в
немецкой пилотке. Видимо, я не заметил, как кепка слетела с головы. Это на
счастье... Как мне себя вести с Мухой, если тот человек, которого они мне
подсовывают, действительно Муха? Хотя, не зная настоящего Мухи, они не
смогут подобрать похожий типаж. Я ж помню фото. Красивый парень, смуглый,
скуластый, с большими бровями, сросшимися у переносья..."
Вихрь не успел додумать всего, потому что его вызвали на допрос не
через полчаса, как обещали, а через пятнадцать минут.
- Вы знаете этого человека? - спросил шеф, указывая глазами на Муху.
Вихрь сразу понял, что перед ним в кресле Муха. Скуластый, высокий,
бровастый парень в модном костюме - накладные карманы, материал елочкой,
большие подложные плечи, хлястик, в карманчике у лацкана - уголок платка.
- Нет, этого человека я не знаю.
- А вы? - обратился шеф к Мухе.
- Не встречались, - ответил тот, помедлив. - По-моему, я там его не
видел.
- Кто к вам должен был прийти на связь и где? - спросил шеф Муху.
- В селе Рыбны, возле костела.
"Все, - спокойно подумал Вихрь. - Он сволочь, он продался..."
- Как он должен быть одет?
- Кто?
- Человек от Бородина.
"Все, - снова подумал Вихрь. - Он развалился до конца, если сказал им
про Бородина. Он сволочь, вражина, продажная тварь... А если он и раньше
был с ними?"
- В синем костюме, в кепке и с белым платком в левой руке.
Шеф подмигнул Вихрю и сказал:
- Все сходится, а? Синий костюм, платок в портфеле чистенький...
Вихрь хмыкнул:
- У меня и кепка была, когда я выбрасывался. Коричневая, в красную
прожилочку. Кстати, какого цвета должны были быть туфли у того, кто шел к
вам на связь? - спросил Вихрь Муху.
- Про цвет ботинок мне не сообщали.
- Ну?
- Нет, не сообщали.
- Вы в каком звании? - спросил Вихрь.
Он задавал вопросы очень быстро, и Муха так же быстро ему отвечал.
Длинный гестаповец с трудом успевал переводить вопросы и ответы своему
шефу.
- У меня нет звания.
- То есть?
- Меня забросили, потому что я был связан с Львовским подпольем,
выполнял их поручения.
- Что-то вы финтите, - сказал Вихрь. - Я в разведке не первый день, но,
насколько мне известно, командование цивильных мальчиков в тыл не
засылает. Это во-первых. Во-вторых, что-то я не верю вашим данным про
синий костюм, платок и кепку - только лишь. Мы всегда довольно тщательны в
описании внешних данных агента или резидента. Мне, например, известно, что
человек, который будет со мной на связи, должен быть одет в вельветовую
черную куртку, серые брюки, заправленные в немецкие солдатские кирзовые
сапоги с голенищами раструбом...
Шеф сказал:
- Вы в прошлый раз не уточняли деталь с сапогами.
- По-моему, я имею дело не с подготовишками от контрразведки.
Длинный и шеф переглянулись.
- И тем не менее... - сказал шеф. - Ваш связник знает вас в лицо?
- По-видимому.
- Почему вы так думаете? Если Муха не знает в лицо своего резидента, то
почему "вельветовая куртка" обязан знать вас?
- Потому, что "вельветовая куртка" - офицер Красной Армии и ему
полностью доверяло руководство.
Вихрь теперь старался посеять в гестаповцах недоверие к Мухе. Он играл
точно, хотя не знал всех скрытых пружин, которые помогали ему в этой
быстрой и единственно возможной сейчас игре: давала себя знать давнишняя
вражда между военной разведкой Канариса и ведомством Кальтенбруннера. А
Муха как раз и попал в эти жернова: на него по своим каналам _вышел_
полковник военной разведки, абвера, Берг, а он, не зная всех тонкостей
этой давней вражды между абвером и гестапо и считая немцев единым,
слаженным государственным организмом, предложил свои услуги и гестапо -
между встречами с Бергом, который, во-первых, никогда не ходил в форме, а
во-вторых, говорил по-русски, как русский, потому что в тридцать втором
году закончил химический факультет МГУ. Гестапо, конечно же, знало о
работе Берга с Мухой, и поэтому всякая компрометация этого агента абвера
входила в перспективные планы гестапо: потом, позже, при случае, поставить
Бергу подножку - мол, работает с заведомым дезинформатором, либо с
дезинформатором невольным, либо с бесперспективным - с оперативной точки
зрения - человеком.
- Мне тоже доверяло руководство! - сказал Муха обиженно. - Меня сам
Бородин провожал!
- Как фамилия Бородина? - спросил Вихрь.
- То есть как - фамилия? Бородин.
Шеф и длинный снова переглянулись. Вихрь рассмеялся.
- Милый мой, - сказал он, - у разведчика не может быть одной фамилии.
- А какова настоящая фамилия полковника Бородина? - спросил шеф.
Шесть дней назад во время бомбежки погиб полковник Валеев, заместитель
Бородина. Все нити, которые могли вести к нему, были оборваны его смертью,
тем более что он не курировал ни одну из резидентур, а только осуществлял
подготовку, учебу и заброску людей в тыл. Назвать фамилию с потолка было
нельзя: где гарантия, что у гестапо нет хотя бы нескольких точных фамилий
наших разведчиков из штаба? Считать врага глупым - это значит заранее
обрекать себя на проигрыш.
- Фамилия Бородина - Валеев, Алексей Петрович. Полковник, выпускник
академии Генштаба.
- Подождите в приемной, - сказал шеф Мухе.
Муха вышел. Шеф подвинул Вихрю сигареты и зажигалку.
"Надо, чтобы эти дни Муха был со мной, - подумал Вихрь, - спаси бог,
если он будет торчать у костела. Коля или Аннушка могут пойти к нему на
связь..."
- Хорошо бы, если ваша "муха" пошла со мной на рынок и вокзал.
- А кто сказал, что вы пойдете туда?
- Вас интересует связник в вельвете...
- Разумно. Только почему вы думаете, что мы не сможем его взять без
вашей помощи?
- Вы бывали на Старом рынке? - спросил Вихрь.
- Бывал.
- Сходите еще раз и посчитайте, сколько вы там встретите людей в черном
вельвете, серых брюках и немецких солдатских сапогах раструбом. Надеюсь,
вы, засылая своих людей к нам, одеваете их не как попугаев, а так, чтобы
они были похожи на тысячи окружающих их. Не так ли?
- Почему вы так откровенны с нами?
- Потому, что я проиграл.
- Проигрывая, ваши люди кричат, бранятся и стараются плюнуть в лицо.
- Этим своим вопросом вы хотите унизить меня? Или просто оттолкнуть?
- Не понял, - сказал шеф и попросил длинного: - Что он имеет в виду,
пусть объяснит подробно.
- Все довольно просто, - сказал Вихрь. - Если я буду молчать - меня
уберут после пыток. Если я стану говорить - у меня будет шанс погибнуть
без пыток. Если же я подтвержу свои показания человеком со связями и
явками - я буду выгоден вам и вашей контригре. Вот и все. Муха мне нужен
только для того, чтобы он подстраховал меня: вдруг он уже встречался с
этим человеком в вельвете, кто знает?
- У Мухи свои задачи, - сказал шеф, - он ждет своих гостей.
"Значит, он караулит наших возле костела, - понял Вихрь. - Все решит
случай, и только случай. Какая глупость: говорят, случайностей не бывает.
А я сейчас надеюсь только на случайность. Правда, в подоплеке этой моей
надежды на случайность лежит знание их психологии, но обернуть на пользу
это мое знание их психологии может только случай. Конечно, они пустят меня
на рынок - это очень редко, когда наши люди перевербовываются ими, это для
них радостное ЧП. И то, что он задумчиво сказал мне про задачи Мухи, -
явный симптом его внутреннего согласия с моим предложением. Он сейчас
начнет играть со мной. А я уже выиграл, теперь только надо разумно
держаться".
- Давайте-ка отвлечемся, - сказал шеф, - давайте побеседуем о вашем
жизненном пути. Меня интересует все, относящееся к вам, начиная с сорок
первого года.
Вихрь похоронил много людей, своих друзей по борьбе. Он знал подполье
Днепропетровска и Кривого Рога и помнил имена тех, кто погиб в гестапо.
Значит, эти имена шеф мог перепроверить, запросив архивы. Многие товарищи
Вихря по фронтовой разведке погибли, но остались их клички и легенды.
Вихрь решил обратиться к мертвым друзьям. Друзья, даже мертвые, обязаны
спасти живого.
- Как вам будет угодно, - сказал Вихрь. - Я могу рассказать, или лучше
записать на бумаге?
- Пишите, - сказал шеф. - Будет неплохой материал для контрпропаганды
на красные войска по радио.
- Этим вы погубите меня как вашего возможного агента. И этим же вы
погубите моих близких.
- О ваших близких - адреса, имена, места и годы рождения - мы будем
говорить позже. Вот вам бумага и перо. Мой коллега проведет вас в тихую
комнату, где вам никто не будет мешать. К сожалению, наши стенографистки
не знают русского языка, я лишен возможности облегчить ваш труд. До
вечера.
"Начальник полиции безопасности и СД
Штамп получателя:
Начальник полиции безопасности и СД округа Краков.
Отдел наружной службы.
Секретный документ государственной важности.
13 экземпляров.
Экземпляр N 4.
28.6.1944 г. высший руководитель СС и полиции на Востоке издал
следующий приказ:
"Положение с обеспечением безопасности в генерал-губернаторстве
ухудшилось настолько, что отныне следует применять самые решительные
средства и принимать наистрожайшие меры против виновников покушений и
саботажников не немецкой национальности; с согласия генерал-губернатора
приказываю, чтобы во всех случаях, когда совершены покушения или попытки