Семенов Юлиан Семенович. Экспансия - 2

   - Вообще-то вы довольно красиво сказали текст в прозе, - заметил сеньор Эрмида Игуэрас, но в глазах его уже зажегся алчный блеск творчества, и он подвинул к себе чистый лист бумаги. - Через пять минут я предложу вам варианты.
   Роумэн достал свои <Лаки страйк>, закурил, подумал, что бы сказала Криста об этом человеке (она давала поразительно точные и в высшей мере краткие характеристики, схватывая самую суть человека), закурил и задумался, как лучше поставить вопрос о том объявлении, что было расклеено в авиапорту: называть имя одного лишь Шиббла или Райфеля тоже? Впрочем, вероятно, хозяин сам назовет эти имена, надо только ждать, из него л ь е т с я; как каждый поэт, он, видимо, алчет аудитории.
   - Вот, - сказал сеньор Игуэрас; прошло не пять, а всего полторы минуты. - Извольте: <Кто хочет неги и покоя, объятий древней старины, кто хочет спать не сидя - стоя, рыбачьте в дельте Параны!> Как?
   Роумэн понял, что сейчас самое время для сакраментальной фразы: <Неужели вы это сами сочинили прямо сейчас?> Ничто не делает поэта твоим другом, как открытая н е к о м п е т е н т н а я лесть.
   - Ах, ну, конечно, сам и прямо сейчас... Но это следствие той работы, - дон Карлос Эрмида Игуэрас постучал себя по лбу, а потом ткнул пальцем в сердце, - которая происходит здесь постоянно, даже во сне.
   - Прекрасно, - повторил Роумэн, - просто не верится, что за одну минуту можно написать такие прекрасные строки... Только что вы подразумеваете под строкой <кто хочет спать не сидя - стоя>?
   - Как это <что>?! Человек прибыл в Игуасу, вымотанный ритмом большого города, нарушение жизненно важных циклов организма, кишечник ни к черту, позывы появляются в самое неподходящее время, унизительное бурчание в животе, невозможность нормального сна, а ничто так не изводит, как бессонница, человек мечтает о часе сна, как о манне небесной, возможность уснуть на ходу, то есть стоя, кажется ему верхом счастья, - неужели не понятно?!
   - Нет, нет, теперь я все понял, - Роумэн с трудом сдержал улыбку. - А вот как объяснить про дельту Параны? Она же в другом месте, людей может отпугнуть необходимость добираться до дельты...
   - Во-первых, слово <дельта> можно набрать мелко, а <Парану> укрупнить. Во-вторых, если вас это смущает, я пишу просто, без искусов: <рыбачьте в водах Параны!> Пожалуйста! Но, поверьте, в словосочетании <дельта Параны> есть что-то магическое, притягивающее...
   - Лучше все же оставим <воды Параны>, - заметил Роумэн. - Сколько я вам должен?
   - Сотня. Включая рифму. Десять объявлений - сотня. По-моему, это вполне по-божески. А где текст с адресом и телефоном вашей фирмы?
   - Шиббл не рифмовал свой адрес? - усмехнулся Роумэн.
   - Кто? - сеньор Эрмида Игуэрас нахмурился. - Шиббл? Почему он должен рифмовать свой адрес?
   - Ну, его фирма... Они ведь пару недель назад печатали у вас такое же объявление...
   - Это не он... Откуда у него деньги? Его фирма на грани банкротства. -Это печатал дон Мигель Райфель.
   - Кто? Откуда он?
   - Из фирмы по сбыту электротоваров. По-моему, сеньор Райфель перекупил фирму охотничьих экскурсий на корню, он здесь набирает силу, очень хваток... Но совершенно не понимает, как в рекламе важна рифма... Я здорово заработал, когда для фирмы <Дарвин> прорекламировал их крем в Буэнос-Айресе... Прислали текст: <Покупайте крем фирмы "Дарвин">. Лично я бы никогда не купил крем с таким названием. Во имя чего? Я понимаю - крем <Марлен Дитрих> или <Вивьен Ли>. Ну, я и сочинил: <Не знал ни Дарвин и ни Брэм, как популярен этот крем! Сеньоры, помажьте им кожу и станьте лет на сто моложе!> Крем расхватали за неделю! О, рифма в рекламе - это золотое дно, прямой путь к человеческой памяти, вы же помните все детские стихи, не так ли?! Ждите, я вернусь с пробным оттиском через двадцать минут.
   Роумэн поблагодарил, уплатил деньги и сказал, что придет за оттиском к вечеру, не горит; он узнал все, что ему было нужно.
   ...В отеле было пусто, ни одного человека, даже портье куда-то ушел из-за стойки. Обычно этот креол сидел, не отлучаясь, сосредоточенно ковыряя в носу, если в холле никого не было, а когда заходил случайный посетитель, лениво, но в то же время пристально его разглядывал, чтобы вечером было о чем поговорить с друзьями.
   Ресторанчик был вынесен на улицу - столики стояли под соломенными крышами, вместо стульев - пни красного дерева, совершенно неподъемные; прейскурант был довольно скудный, печатали, видимо, в типографии сеньора Игуэраса, потому что под названием отеля <Сэнт Джордж> красовались строки: <Пьющий "Натураль де колониа" не знает ни подагр, ни аллергии!> Сегодня давали пиво <Шнайдер де Санта-Фе>, сопа негра', карнэ эн салса, арроз и эн салада'', карнэ асада''' и хуго наранха'''' - вот и все, не густо.
   _______________
   ' С о п а н е г р а (исп.) - бобовый суп.
   '' К а р н э э н с а л с а, а р р о з и э н с а л а д а (исп.) - мясо с салатом.
   ''' К а р н э а с а д а (исп.) - жареное мясо.
   '''' Х у г о н а р а н х а (исп.) - оранжевый джус.
   - Хорошо кормят в парижже <Пилинчо>, - заметил Райфель, - хозяин дон Педро Рохо раньше был немцем, - он улыбнулся. - Забыл, бедняга, как делаются айсбайны, но прекрасно жарит мясо на огне. Если хотите, заглянем вечером.
   - Спасибо, я не знаю еще, как у меня сложится вечер. Вот, это вам, и Роумэн положил на стол конверт. - Если там есть что-то такое, что может н а с л е д и т ь, - сожгите, об этом попросил тот, кто передал послание.
   Райфель кивнул, вскрыл конверт, быстро прочитал письмо, снова кивнул, словно бы соглашаясь с написанным, и подвинул листок Роумэну.
   - Зачем? Это же не мне адресовано, а вам, - Роумэн пожал плечами.
   - Там указано, чтобы я и вас ознакомил с текстом.
   - Да? Вообще-то я этого не люблю, знаете ли. Я получаю за свою работу деньги, выполняю то, что предписано, - и все. Чем меньше знаешь, тем лучше. А?
   - Верно, - Райфель посмотрел на Роумэна иначе, чем раньше, глаза ожили, в них появился несколько недоумевающий, но, тем не менее, плохо скрываемый интерес к этому человеку: письмо Ланхера давало к тому основания.
   Роумэн прочитал письмо и, так же как Райфель, недоумевающе пожал плечами: <Дорогой друг! Податель этого письма уполномочен проверить, как идет наш бизнес в регионе. Его рекомендации следует учесть. Человек компетентен в сфере бизнеса и деловых связей. По прочтении ознакомь его с текстом. Затем надлежит сделать то, что положено. Передай с ним отчет о работе филиалов фирмы по пути следования товаров к границе. Полное доверие! Эрнесто Ланхер, генеральный директор "Бытовая химия, краски и лаки". Лиссабон>.
   Роумэн положил письмо в карман, снова закурил и, попросив появившегося портье принести два скотча, спросил:
   - Ну?
   - Почему вы не сожгли послание?
   Роумэн усмехнулся:
   - Здесь? На глазах у всех? Для чего же тогда строят сортиры в отелях и ресторанах?
   - Давайте я пойду и сожгу в туалете.
   - Я это тоже умею делать. Если я таскал письмо в кармане не один день и пока что ничего не случилось, оно полежит у меня еще полчаса.
   - Тогда вы были один. А сейчас мы сидим вместе, сеньор Ниче.
   - У вас есть какие-то основания для опасений? За вами смотрят?
   - Нет... Мне так, во всяком случае, не кажется. Да и потом я пока в резерве, не за чем смотреть...
   - А дело с Шибблом? Кто передал вам сообщение о необходимости срочно напечатать объявление?
   - Киккель. Он позвонил мне из Рио.
   - Это он дал вам указание расклеить объявления без согласования с местным муниципалитетом?
   Райфель усмехнулся:
   - Что, возникли какие-то осложнения? Я бы узнал, у меня тут хорошие связи.
   - Если я задаю этот вопрос, значит, у меня есть к тому определенные основания.
   - Значит, тем более необходима осторожность. Давайте-ка я сожгу этот листок.
   <Не может быть, чтобы Спарк не сделал нотариальных копий, - подумал Роумэн. - Хотя вряд ли такое возможно в Португалии, фашизм, все нотариусы на крючке, текст - при всей его деловитости - тем не менее хранит в себе нечто непривычное, значит, лучше - от греха - поставить в известность тайную полицию. Но Спарк мог и обязан был сделать фото; в конечном счете графологическую экспертизу можно работать и по негативу>.
   - Валяйте, - Роумэн протянул Райфелю конверт, - если вам так будет спокойней.
   - Нам, - поправил его Райфель. - Обоим.
   Сунув конверт в карман, он отправился в туалет, там прочитал текст еще раз - в высшей мере внимательно. <Точки поставлены, запятые на месте, значит, все в порядке. Случись какой провал в цепи, Ланхер был бы обязан пропустить хоть одну из точек. Предпоследняя точка, правда, очень легкая, одно касание, но, тем не менее, это явная точка, и чернила те же. Странно, почему я должен писать отчет? Такого еще не было, - подумал Райфель (штурмбанфюрер СС Гуго Лаурих, рожден в Линце, до аншлюса Австрии работал в "пятерке" Эйхмана с правом выхода на руководителя подполья НСДАП доктора Кальтенбруннера). - Я могу изложить этому Ниче на словах то, что его интересует, но зачем писать? Неужели снова начинается канцелярская мука? Разве мыслимо? Не может быть, чтобы мы уже так окрепли; архив - это риск; впрочем, фюрер организовал архив партии, когда мы были еще в подполье, ибо он верил. Посмотрим, как пойдет беседа, но что-то я не хочу ничего писать, не знаю почему, но к себе все же стоит прислушиваться>.
   Он вернулся; на столе стояли два высоких стакана со скотчем; лед уже растаял, жарища декабрьская, под сорок, вот-вот рождество, будут посыпать пальмы ватой, снега здесь никогда в жизни не видели. Зимой, в июле, температура падает до тридцати, это здесь называют холодом, температура воды всего двадцать четыре градуса, кто ж в такой ледяной купается?!
   - Все в порядке, - сказал Райфель. - Теперь можно спокойно разговаривать.
   - И раньше можно было спокойно этим заниматься, - усмехнулся Роумэн. - Пейте виски, пока оно не закипело.
   <А если рискнуть и связаться с Лиссабоном, - подумал Райфель. Что-то мне не очень нравится эта просьба Ланхера: почему я должен писать то, что храню в голове? Но я не имею права к нему звонить, это нарушение конспирации, только связник может осуществлять контакт; положение не из приятных; посмотрим, как этот Ниче - впрочем, какой он к черту Ниче, псевдоним, ясно, - станет вести разговор, надо постараться его о т к р ы т ь>.
   - Это местное виски? - спросил Райфель.
   - Нет. Я попросил шотландское.
   - Так и дадут! Конечно, это здешнее пойло, - Райфель понюхал стакан, - сразу можно отличить.
   - Какая разница? И то, и другое - дерьмо. Если бы мы пили с вами в Шотландии, в деревенском доме - одно дело, а так... В какое время вам позвонил Риг... Киккель?
   Райфель усмехнулся:
   - Можете не поправляться, настоящая фамилия Киккеля мне знакома, как и вам...
   - Разве вы тоже из Линца?
   - Да. Кто вам сказал?
   - Я прочитал объявление в газете, - усмехнулся Роумэн. - Воскресный выпуск аргентинской <Кларин>: что, мол, в Игуасу проживает штурмбанфюрер СС Лаурих, работающий ныне под фамилией Райфель, а к нему на связь едет член заграничной организации НСДАП Пол Ниче, он же Пауль Найджер, наделенный функциями инспектора, - по согласованию с ц е н т р о м.
   Райфель расслабился - впервые за время всего разговора:
   - Если вы знаете мою настоящую фамилию, мне легче разговаривать. Согласитесь, просьба нашего с вами общего друга написать сообщение о проделанной работе выглядит несколько странно.
   - Каждый уровень к делу конспирации относится по-своему, - ответил Роумэн, посмотрев на портье; тот медленно выплыл из-за своего бюро и отправился к бару наливать новую порцию скотча. - Вы обязаны бояться слова написанного, а мне, увы, с ним только и приходится иметь дело... Так вот, о Штирлице, Ригельте и Шиббле. Центр интересует это дело. Расскажите мне подробно, желательно по часам: когда позвонил Ригельт из Рио, ч т о он произнес, почувствовали ли вы в его голосе волнение? Панику? Растерянность?
   - Волнения не было... Особого волнения, так будет точнее...
   Портье поставил два стакана, сказав при этом обязательное <сеньорес>. <В Испании бы непременно сказали "кабальерос", - подумал Роумэн, врожденное преклонение перед всадником. Действительно, на английский это слово переводится как "всадник" или "наездник"; смешно, если бы в Нью-Йорке в кафе мне говорили, передавая тарелку с сандвичем, не "мистер", а "всадник"! Сюжет для юмористического скетча>.
   - Принесите мне пива, - сказал Райфель, не глядя на портье, - только холодного.
   - Да, сеньор.
   Проводив взглядом его сутулую спину (<Странно, такой молодой парень!>), раздраженно заметил:
   - Обязательно принесет теплое. Они слышат только себя или же оратора на площади, все остальное проходит мимо них.
   Роумэн посмотрел на часы; Райфель понял его:
   - Нет, я бы не сказал, господин Ниче, что Киккель был особенно взволнован. Он просто очень настаивающе сказал, чтобы я немедленно, прямо сейчас, напечатал объявления о возможности уйти в сельву на охоту - с запоминающимся адресом - и развесил их в самых броских местах аэропорта.
   - В связи с чем?
   - Он не объяснил... - Райфель испытующе взглянул на Роумэна. - Да и потом это не по правилам...
   - А звонить по телефону, по международному телефону, это по правилам? - голос Роумэна сделался металлическим. - У нас нет к вам никаких претензий, вы поступили верно, речь идет о том, что Ригельт завалил операцию, вот о чем идет речь...
   - Неправда, господин Ниче. Мы передали информацию о том пансионате, где остановился объект наблюдения...
   - Да?! В какое время?
   - Как только Шиббл вернулся из Асунсьона.
   - Вы получили подтверждение, что информация верная?
   - Я и не должен был ее получать.
   - А Ригельт должен! А тот мальчишка-индеец, которого он отправил за Штирлицем, перепродался! За гроши! И сказал Штирлицу, что <инглез> поручил ему смотреть за <сеньором>, пока тот покупал себе костюм, брился, снимал комнату в другом пансионате и посещал здание почты! И после этого Штирлиц у ш е л! Мы не знаем, где он. Ясно вам, отчего от вас требуют письменного отчета?! Вы звонили по цепи? Или, надеюсь, поступили не как Ригельт, а по правилам?
   - Я не могу отвечать за него... Он жил в <Александере>...
   - Сделаете так, чтобы получить все его счета в отеле. Они должны хранить его счета. Принесете мне квитанции за оплату телефонных переговоров, там должны быть номера, по которым он звонил. Сделаете копию, оставьте ее себе, ясно?
   - Да... Но где мне ее хранить? Я стараюсь соблюдать полнейшую легальность.
   - Меня совершенно не интересует, где вы будете хранить копию. Закопайте в вашем складе. Спрячьте в сортире, мне все равно. Но если мой самолет грохнется в океан и я не пришлю вам открытки с видом Лиссабона, отправьте копию Ланхеру... Вместе с другими документами вашей фирмы... Соберите ворох бумаг, это не вызывает подозрений на почтовой таможне...
   - Вызывает. Здесь все вызывает подозрение.
   - Но ведь у вас есть контакты на границе?
   - Да.
   - Значит, отправите телеграммы в тот день и час, чтобы номера телефонов, по которым звонил Ригельт, - если он все же звонил соответствовали датам отправки корреспонденции. Не мне вас учить азам ремесла.
   - Хорошо.
   - А что вы такой натянутый, Райфель? - Роумэн откинулся, полагая, что обопрется о спинку стула, и чуть не упал, забыв, что сидит на пне красного дерева. <Идиоты, за такой материал получили бы десять удобных кресел из сосны или пальмы, что за неповоротливость?! Совсем растеклись под солнцем, пошевелиться не хотят!>.
   - Я совершенно не натянутый, господин Ниче... Отнюдь... Просто все это несколько неожиданно...
   <Я иду ощупью в полнейшей темноте, - подумал Роумэн. - Я могу провалиться в и х яму каждую секунду. Они умеют конспирировать, как никто другой. Пока что я, вроде бы, не сделал рокового шага, но я иду по краю обрыва, и первый же его конкретный вопрос будет сигналом тревоги, не пропустить бы>.
   - Если бы научились загодя планировать провалы, их бы не было. Увы, как правило, планируют победы, а не поражения, Райфель. Вы сможете выполнить мое поручение, скажем, к пяти часам?
   - Постараюсь.
   Роумэн понял, что именно сейчас настал тот момент, когда вспыхнул сигнал тревоги: <Этот эсэсовец не имеет права говорить "постараюсь" посланцу из их вонючего центра, это не по их правилам, он п р о б у е т меня. Или же я так и не понял в них ни черта>.
   Роумэн недоуменно обсмотрел собеседника, неторопливо поднялся, достал из кармана две долларовые монетки, бросил их на стол и, не попрощавшись, пошел к выходу.
   Райфель догнал его возле двери, тронул за локоть:
   - Господин Ниче, постарайтесь понять меня.
   - Пусть этим занимается ваша жена, Райфель. У меня другие задачи. Если вы намерены покрывать Ригельта - так и скажите, а финтить со мной не надо, у меня мало времени и достаточно много дел, о которых я обязан отчитаться. И я отчитаюсь, уверяю вас. Я не умею подводить тех, кто отдает мне приказ и платит деньги.
   - Господин Ниче, вы, как и я, понимаете, что писать отчет о работе и передавать его незнакомому человеку... Такого еще не было...
   - А просьбы, вроде той, с которой к вам обратился Ригельт, случались и раньше?
   - Нет, это было впервые, меня это тоже удивило, не скрою.
   - Что из себя представляет Шиббл?
   - Лондонский уголовник. Мы к нему обращаемся в редких случаях.
   - Кто к нему обращался, кроме вас?
   - Я думаю, Фройбах.
   - Псевдонимы?
   - Я знаю только один: Шнайдель.
   - От кого он получил санкцию на обращение к ч у ж о м у?
   - Речь шла о переправке Зибера...
   - Я спрашиваю, кто дал ему санкцию?
   - Мне казалось, что он получ...
   - Казалось? Или убеждены?
   - Я не располагаю фактами.
   - Он обсуждал с вами этот вопрос?
   - Нет.
   - Так и напишите: <Со мной вопрос о переправке Зибера не обсуждался, санкции получено не было, Фройбах обратился к Шибблу по собственной инициативе>. Ясно?
   - Да. Я понимаю.
   - Понимает теоретик от математики! Я спросил: <Ясно>?
   - Да, мне ясно.
   - Нам в Европе приходится работать в условиях разрухи и террора. Германия лежит в руинах. Голод. Мы вынуждены скрываться и каждую минуту быть готовыми к выстрелу в спину! А вы здесь, видите ли, решили, что ц е н т р далеко, и начали делать, что душе угодно, да?!
   - Мне было приказано легализоваться и наладить бизнес. Я выполнил это задание. Придет другое - выполню и то.
   - Приведете с собой Фройбаха... Ко мне, вечером...
   - Да, но ведь он в Монте-Карло...
   - По мне хоть в Париже. Сколько туда километров? Сто? Меньше? Достаньте машину и привезите его к восьми часам.
   - Я не успею к восьми, его лодочная станция закрывается только в семь... Мы сможем приехать к девяти.
   - Кто в Эльдорадо мог знать о звонке Ригельта? И вообще о Штирлице?
   - Вальдман. Он приезжал к Ригельту, пока тот ждал возвращения Шиббла.
   - Достаньте мне машину. Я не знаю, как вы это сделаете, но машина должна быть. Счет за нее передадите мне, предложите любые деньги. Как найти Вальдмана?
   - Зоосад Вер-Майера. Он там живет постоянно, слева от дороги есть указатель.
   - Ваш к нему пароль?
   - <Заказанные вами генераторы находятся в пути, сейчас это дефицит в Европе>.
   - Отзыв?
   - <Да, но в Канаде нет того сечения, которое мне нужно, поэтому приходится искать в Британии>.
   - Оставайтесь здесь, пишите отчет, можете сделать это моими чернилами, - Роумэн передал ему пузырек с с и м п а т и к о й - раствором луковой эссенции, абсолютно незаметным между строками. - Фройбаха я навещу после визита к Вальдману. Пароль?
   - <Нельзя ли организовать лов исключительно большой рыбы, поддающейся обработке в мастерской Хорхе, где делают чучела?> Отзыв: <Придется ждать до завтра, сегодня вода мутная, большая рыба не возьмет наживу>.
   - Каких-либо иных условных фраз нет?
   - В случае, если вы решите принять на себя руководство этими людьми, назовите номер татуировки <братства> СС вашего шефа. Если она в сумме будет в два раза меньше моей, они перейдут в ваше подчинение... Какой, кстати, ваш номер?
   - Дело в том, Райфель, что я никогда не состоял в СС. Никогда. Ясно? Я всегда выполнял личные поручения партайляйтера Боле. А номер моей членской карточки НСДАП запомните, может пригодиться: семьдесят две тысячи триста двадцать два.
   <Штирлиц не зря назвал мне номер своего партийного удостоверения. То, что я сказал Райфелю на единицу больше, дела не изменит. Пусть ищет, если все же решится отправить запрос. Да, они до сих пор раздавлены страхом перед тем, кто стоит над ними; это хорошо - до поры; когда они наберут силу, будет плохо; слепая устремленная масса, готовая на все, лишенная права на вопрос, - штука страшная. На короткое время, понятно, потом развалятся, слепота общества - гарантия его гибели, но могут успеть такое натворить, что мир снова содрогнется...
   ...Через два дня Роумэн вернулся в Асунсьон, встретился со Штирлицем, передал ему информацию, которую смог получить в Игуасу, Эльдорадо и Монте-Карло, и сразу же вылетел в Лиссабон, понимая, что Грегори просто-напросто не сможет дольше держать в с х о р о н е Ригельта и Ланхера - слишком опасно.
   РОУМЭН, КРИСТА, СПАРК (Лиссабон, декабрь сорок шестого) __________________________________________________________________________
   Пансионат <Пингвин> оказался небольшим красивым особняком в довольно запущенном парке, на спуске к реке. Роумэн подъехал на автобусе к центральной площади, затерялся в шумной толпе (близилось рождество, магазины работали до девяти часов вечера, чтобы люди успели загодя присмотреть подарки), дважды проверился в салоне готового платья и лавочке, где торговали игрушками, но ни того парня, которого ему по памяти нарисовал в Асунсьоне Штирлиц (<Он вас т о п ч е т, поверьте мне, но он не знает, что за вами смотрит кто-то еще; я того, второго, определить не смог, видимо, агент очень высокой квалификации>), ни кого-то еще, холодноглазого, упершегося в спину с т о я ч и м и глазами, не было. <Или я не заметил его, - сказал себе Роумэн. - И в самолете - я не зря поменял рейс в Рио - тоже не было никого подозрительного; тем не менее надо взять такси, посмотреть, нет ли кого сзади, поменять на другое, а потом, отдав заранее деньги шоферу, перескочить на трамвай, - только после этого я вправе идти к Кристе>.
   (Именно то, что он выпрыгнул из такси, отдав заранее деньги шоферу, спасло его от <хвоста>; его вели с первой же минуты, как он прилетел в Лиссабон. Джек Эр сообщил, что Роумэн приобрел билет со сменой рейса человеку, который ждал его в аэропорту Асунсьона; сам он получил приказ взять в наблюдение Штирлица; Роумэна же в Лиссабоне п о д х в а т и л а частная детективная контора - наняло представительство ИТТ; объекта столь высокой квалификации не чаяли встретить, особенно когда он выскочил на ходу из вагона трамвая и скрылся в проходном дворе.)
   Роумэн надел очки, которые заметно меняли его внешность (подсказал Штирлиц), спрятал свои седые пряди, столь заметные каждому, кто встречал его, под кепи, которое надвинул на лоб, и вошел в дверь пансионата, зажав в руке - так, чтобы видел портье, - трубку-носогрейку: это легко запоминается, пусть себе ищут человека с трубкой - на здоровье!
   Он сразу же прошел на второй этаж; обычно портье не обращают внимания на тех, кто идет смело и сосредоточенно; окликают, как правило, тех, кто проявляет хоть тень нерешительности.
   Около комнаты Кристы он остановился и заставил себя отдышаться: сердце вдруг часто-часто замолотило. <Черт тебя подери, заячья лапа, хватит же! Ну, стучи же, - сказал он себе, - стучи вашим условным стуком, чего ты ждешь?> <А может, я подслушиваю?> - услыхал он в себе тот давешний п о д л ю ч и й, чужой голос, что впервые, помимо его воли, заговорил еще в Асунсьоне, когда он позвонил Спарку, а трубку в его номере сняла Криста.
   Он удивился тому, что сначала решил откашляться, а уж потом стучать; это привело его в бешенство, он положил ладонь на холодную, скользящую эмаль цвета слоновой кости и выбил дробь: <тук-тук - здравствуй, друг!> так переговаривались узники в камерах нацистских тюрем.
   Никто не ответил.
   <Девочка спит, - подумал Роумэн, - уже почти неделю они где-то держат этих паршивых наци: р а б о т а, которую совсем не просто делать бригаде здоровых мужиков, а их здесь двое, Спарк и Криста, каково такое выдержать? Конечно, она спит, бедненькая>.
   Он постучал еще раз.
   Молчание.
   Сердце замолотило еще чаще, в горле сразу появилась горечь, спазм, голова закружилась: <В каком же номере живет Грегори, - подумал он, наверное, Криста у него, они ведь ждут меня, мы условились заранее, что я уложусь, должен, не могу не уложиться в неделю после того, как - и если им удастся сделать то, что мы задумали; им удалось. Черт, в каком же номере поселился Грегори? Я не знаю. Я попросил портье соединить меня с "сеньором Сараком", подошла Криста. "Сеньора Спарка - он произнес фамилию верно, - нет в двенадцатом номере, соединяю с сеньорой">.
   Роумэн посмотрел на металлическую цифру, прикрепленную к двери: <двенадцать>. <Идиот, - сказал он себе, - ты же стучишься к нему, что с тобой? Да, но ведь она сказала: "Я караулю тебя в его комнате". Надо идти вниз, к портье, спрашивать, где живет сеньора. Это плохо. Все портье здесь - осведомители тайной полиции, они обязаны сообщать обо всем, что происходит в пансионате, о любой мелочи; фашизм особенно интересуют подробности, так уж они устроены, чтобы подглядывать в замочную скважину, рефлекс гончей>.
   Роумэн глянул на часы - четверть десятого. <Я могу постучать в соседнюю дверь, еще не поздно, извинюсь>.
   В четырнадцатом номере (тринадцатого, как во всех дорогих пансионатах, не было) никого не оказалось; в пятнадцатом ему ответил низкий мужской голос: