Страница:
– Так ведь здесь же, на столе должна быть… Большой книжки тоже не было…
… Дома у Мишани Ястреба (жену увезли на «скорой помощи», подозрение на обширный инфаркт) остался сын Мишка – до синевы бледный, трясущийся; сказал, что большую телефонную книжку папка взял с собой; все утро звонил куда-то, занято было, а потом плюнул, положил ее в «дипломат» и пошел в киоск.
– Кто ж папку-то моего? – Мишка сжал кулачки (не в пример отцу был худенький и жилистый). – За что?
– Ищем, Миш, – ответил Костенко. – Ты помнишь меня?
– Как не помнить?! Папка вашу фотографию всегда держал, заступник, говорил…
– Где эта фотография?
– В столе.
– Достань.
– А ее при обыске забрали… Пообещали, что завтра вечером вернут, только копии сделают.
– Тебе сколько? Тринадцать?
– Четырнадцать.
– Деньги есть?
– Мама оставила.
– Сам готовить умеешь?
– Мы с папкой сами мясо жарим… Жарили… Костенко вырвал листок из блокнота, написал свой телефон:
– Звони, Мишка… А если кто будет расспрашивать про обыск – это не потому, что против отца у нас зло… Полагается так… Начнут расспрашивать, а ты трубочку положи, крикни, мол, суп выкипает и звони от соседей вот по этому номеру: «Срочно для товарища Глинского»… Понял?
– Это чтоб посечь того, кто звонит?
– Точно.
– А папку когда домой привезут? – глаза у мальчишки были полны слез, по-прежнему бил озноб, но – сдерживался, не плакал.
– Папка твой крещеный был, Мишка, его надо в церковь везти, а не домой… Я помогу… Договорюсь с батюшкой, там и отпоют его, и все будет по христианскому обряду… Дома тебе не надо его держать, чти отцовскую веру, сынок…
В НТО на Петровке работа еще не кончилась, но Галина Михайловна (боже ты мой, что бессонница делает с женщиной, «Галочка», «Галочка», а она старуха совсем), запомнив три главных вопроса, которые интересовали Костенко, сказала ему:
– Шило, которым убили Ястреба, сделано из особо прочных металлов с добавлением компонентов, употребляемых в радиопромышленности.
– Металлы фондируемые?
– Не просто фондируемые, а строго фондируемые… Часть идет на Байконур, каждый грамм на счету.
– Что дает добавление такого металла?
– Максимальная крепость орудия убийства… Проходит сквозь кость, о ребрах и говорить нечего… Теперь второе… Судя по стертостям внутреннего кармана пиджака, там находилась записная книжка – красного цвета, очень старая, неотечественного производства… Изымали записную книжку в резиновых перчатках – советских, у нас же не резина, а визитная карточка вселенского бардака…
Костенко вздохнул:
– Галочка, бардак в первую очередь отличает как раз порядок.
– У вашего поколения страсть к прямолинейным сталинским формулировкам, Владислав Романович.
– Увы. Хотя сейчас многие по нему вздыхают: алчут порядка.
– Пусть тогда добровольцы едут восстанавливать концлагеря.
– Зачем? Если что случится – будут косить из пулеметов… Учтут уроки прошлого: Иосиф Виссарионович оставил много свидетелей… Что-нибудь еще есть?
– Да. Вы просили поработать с «Волгой» летчика Аэрофлота Полякова… Так вот, его номер сворачивали инструментом с примесью такого же радиокосмического материала, который обнаружен на следах, оставленных шилом… На машине Полякова никто не ездил, это мы установили точно…
Костенко попросил Глинского узнать фамилии всех членов гаражного кооператива, адреса и телефоны, выяснить место жительства полковника Савицкого, который работал в расформированной группе по делу Федоровой.
– За один день?
– Надо бы… Пожалуйста…
– Попробую… Но – не обещаю.
Костенко устало потянулся; слышимо захрустели суставы:
– Я – обрушусь… Телефон отключу на четыре часа… Если что-нибудь особенно срочное – приезжай…
… Глинский приехал через час: в морге опознали труп Людмилы Васильевны Груздевой, секретаря-машинистки кооператива «Заря»: сбита на небольшой скорости, обнаружен след от удара ребром ладони по шейному позвонку, который вызывает мгновенную потерю сознания…
– Сумочки, конечно, нет? – спросил Костенко.
– Само собой, – вздохнул Глинский.
– Размножьте ее фотографию – живой и убитой, – и отправляйте людей по всем ресторанам: кто ее видел? И – на бензоколонки… Да, да, – Костенко отчего-то рассердился, – могли подзаправиться, сбили-то ее не в Москве, правда?
– Оборотень вы, Владислав Романович… Возле Архангельского ее сбили…
– Там рядом есть ресторан?
– Да. Я туда сам махну.
– Бессмысленно. Работает банда профессионалов, они ее поили в другом месте… Впрочем, для страховки покажите, чем черт не шутит…
… Вахтер в министерстве довольно тщательно изучал пенсионную книжку Костенко, потом звонил куда-то (отделен толстым стеклом, ничего не слышно), после этого книжку вернул:
– Вы отставник… Не можем пропустить… Надо, чтоб пропуск спустили…
Костенко пошел в кабиночку, где были внутренние телефоны, нашел номер отдела редких сплавов; ответила секретарь, голосочек тоненький, детский.
– Мне бы, солнышко, с вашим начальством поговорить…
– Во-первых, я вам не солнышко, а во-вторых, начальство занято.
Отбой.
«Мы – „самые-самые“! Нация великой культуры! Да ни в каком Таиланде так себя не позволят вести в офисе».
Костенко набрал номер еще раз:
– Простите, я только что звонил вам…
– Я ж русским языком ответила: идет совещание!
Отбой.
Костенко позвонил в партком, объяснился; пообещали спустить пропуск, ждал полчаса, позвонил еще раз; Девица озлобилась:
– Мы – режимное министерство! Сказала ждать – ждите.
– Я ждать не буду, а поеду в МВД и позвоню вашему министру по «кремлевке»! А вы из парткома уходите! Из-за таких, как вы, будут вешать коммунистов!
– Что, что?! Да вы…
Костенко яростно швырнул трубку на рычаг, распахнул дверь ногой (никакой вентиляции, весь покрылся потом), пошел к выходу; день потерян; преступление; решил было позвонить в первый отдел, но побоялся за сердце: а что, если и там такие же держиморды?
Возле милиционера (первый кордон), его окликнули:
– Где здесь Костенко?
– Я.
– Пропуск заказывали?
– Да.
– Оформляйтесь…
… Заместитель начальника отдела редких сплавов – рослый, широкоплечий человек с негритянской шевелюрой, хмуро выслушав Костенко, спросил:
– Анализ проб у вас с собой?
Костенко протянул ему заключение НТО.
Человек внимательно ознакомился с заключением экспертизы, вызвал секретаршу (расфуфыренная стерва, откуда в хорошенькой девке – если грим стереть – столько холодного хамства?), попросил сделать две копии и пригласить товарища из первого отдела…
– Как мне вас величать? – спросил Костенко. – Вы не представились.
– Ах да, простите, товарищ Кузьменко, меня…
– Не Кузьменко, а Костенко, с вашего позволения.
– Простите еще раз… Я Иван Спиридонович Назарян. Вы меня, скажу прямо, ошарашили вашей экспертизой… Это ж стратегическое сырье особого назначения… Мы считаем его по граммам…
– Где добываете?
– Я не могу ответить на этот вопрос, скажу прямо… Секретные данные…
– Американцы с разведспутников НАСА имеют об этом информацию?
– Конечно… Но зачем нам самим подтверждать их выводы?
– Заключенных на добыче этого элемента используют?
– Сейчас придет наш первый отдел, – Назарян откинулся на спинку кресла, – с ним обговорите детали, я готов помочь только техническими спецификациями.
Сотрудником первого отдела оказался совсем еще молодой человек лет тридцати пяти, веснушчатый, одетый вызывающе шикарно, с хорошей улыбкой – внезапной и открытой.
– Я Ромашов Сергей Георгиевич, – представился он, – служба безопасности и все такое прочее.
– Костенко Влади…
– Знаю, знаю, Владислав Романович… В связи с чем ваших коллег заинтересовал наш металл?
– Он не коллег заинтересовал, а меня…
– Вы же в отставке, насколько мне известно… А дело по убийству Ястреба поручили вести капитану Строилову… Вас утвердили внештатным консультантом…
– Хорошо работаете, – заметил Костенко. – Мне еще об этом не сообщили… Откуда этот Строилов?
– Из академии, Владислав Романович… С кафедры следственной работы.
– Я должен понять вас так, что разговаривать вы намерены с ним? Консультант, да еще внештатный, вас не устраивает?
– Ну почему же… Мы готовы побеседовать с вами и ответить на те вопросы, которые входят в нашу компетенцию…
Кто же меня эдак-то подсек, подумал Костенко, я ведь в рапорте черным по белому написал, что прошу разрешить мне довести до конца прерванную (не по моей вине) работу; ей-ей, как скорпионы в банке…
– Тогда я изложу суть дела, а вы уж решите, вправе ли мне отвечать или нет, ладно?
Назарян и особист кивнули одновременно, однако Назарян при этом мельком глянул на большие часы с вестминстерским боем, стоявшие в углу кабинета.
– Итак, вчера шилом или, если хотите, штыком был убит киоскер Ястреб, имеющий… имевший выходы на человека, который контактирует с неким американцем… Ястреб сидел в одном лагере со спутником американца, – отбывал срок за садизм: до пятьдесят третьего был следователем МГБ… Номер «Волги» использовали с чужой машины, сворачивали отверткой, в ней тоже обнаружена примесь вашего хитрого металла… Ночью была убита женщина, ее ударили ребром ладони по шейным позвонкам, а потом бросили под машину… У нее дома продолжается обыск, и я… точнее, руководство группы… сориентировали оперативных сотрудников на поиск всех металлических предметов – нет ли там каких статуэток, ножичков или вилочек с примесью вашего металла. Вот, собственно, и все.
– Что значит старая гвардия, – заметил особист. – Весь доклад – две минуты.
– К понятию «старая гвардия» я чаще отношу Молотова или Кагановича, – отрезал Костенко.
– Мерзавцы, конечно, но работать умели, этого у них не отнимешь… Авиационные заводы во время войны ставили за три месяца, – заметил Назарян.
– Только потому, – сказал Костенко, – что Байбаков вымаливал у Берии дополнительное питание для каторжан, в основном партработников ленинской поры… Строили, действительно, быстро, но похоронили там не менее ста тысяч большевиков…
Словно бы стараясь уйти от этой темы, особист поинтересовался:
– У вас есть оперативные данные на американца?
– Я допрашивал его в свое время…
– Вы же не служили в ЧК…
– Этот американец меня интересовал с восемьдесят первого… Впрочем, – отыграл Костенко, – он был русским, эмигрировал, шел по моему профилю, по делу «катал»; аферы, но с выходом на мафию… Для вас, полагаю, он интереса не представлял… Другое дело – человек, который возил его на машине с фальшивыми номерами до пятьдесят третьего, повторяю, был майором или подполковником бывшего МГБ… Потом его судили и дали пятнадцать лет…
– Фамилия?
Костенко улыбнулся, ответив вопросом на вопрос:
– Фамилия? Если б я знал всех, кто сидел в Саблаге по делам Берии или Абакумова, я бы назвал фамилию…
– Ни фото, ни робота?
– Есть фоторобот.
– Можно взглянуть?
– Зайдите к капитану Строилову, он теперь шеф… Но по роботу его опознал убитый, Михаил Ястреб; кличка у этого садиста была Хрен.
– Можно познакомиться с вашей разработкой? – спросил Ромашов.
– К начальству обращайтесь…
– Мы дадим наше заключение по металлу завтра к вечеру. Согласны, Иван Спиридонович? – Ромашов обернулся к Назаряну.
– Не успеем. Дня через три. И потом нам нужен этот самый штык… Завтра не успеем.
– Время теряем, – сказал Костенко.
– Мы пришлем ответ завтра вечером, – повторил Ромашов.
Дружески распрощавшись, уже возле двери, Ромашов остановил Костенко вопросом:
– Это поможет раскрытию обстоятельств убийства Федоровой, Владислав Романович?
Костенко сдержался, чтобы не повернуться на каблуках, так неожидан был вопрос; положил руку на медную ручку массивной двери, спросил:
– У вас было слишком мало времени, чтобы узнать о моей причастности к расследованию убийства Федоровой.
– Было. Еще в восемьдесят втором, когда меня перевели сюда… А до этого я работал в КГБ, слыхал о деле Федоровой, вашу фамилию знаю отменно… Если хотите перемолвиться парой слов – милости прошу, пропуск выпишут без свинской волокиты… Фамилию мою запомнили?
… Костенко решил было поехать на Петровку – новость с капитаном Строиловым его ошарашила, но потом сел в холле на диванчике возле рахитичной пальмы; три кресла, две пепельницы; странно, сейчас надвигается новая кампания – на этот раз против курения; неужели начальство не понимает, что любой запрет рождает постепенный, но грозный протест миллионов?
Запретили водку – взвинтилась наркомания, самогон повсеместен, теперь ввели карточки на сахар…
Запретят курево – еще страшнее станет наркомания, спекуляция будет ч е р н о й, хоть все внутренние войска против этого дела брось.
Разрешение – к добру, запрет – к гибели. Какой плод сладок-то? В том и штука, что запретный, это тебе не «Краткий курс», это – Библия.
Сколько ж времени он там просидит у Назаряна, подумал Костенко об особисте Ромашове; наверняка сейчас к Назаряну потянутся люди с папками…
Действительно, через пару минут запыхавшись прибежали два сотрудника с папками под грифом, потом женщина, затем генерал с кожаным портфелем.
… Ромашов вышел через полтора часа; не удивился тому, что Костенко ждал его, кивнул:
– Пошли ко мне. Отвечу, что помню.
Костенко достал фоторобот, показал Ромашову.
– Этого человека не встречали?
– Нет, – ответил Ромашов.
– Твердо?
– Абсолютно.
– Фамилии следователей Федоровой запамятовали?
– Один умер. Либачев, сдается мне. А Бакаренко, по-моему, жив, работал в ВОХРе Академии наук, но вроде бы оттуда погнали – спивается.
– Их сажали?
– Не помню. Кажется, из партии исключили.
– Звания и пенсии оставили?
– Сняли. А почему вас так интересует этот? – Ромашов кивнул на фото.
– А потому, что он сидел вместе с Ястребом… А Зою Федорову мучили садисты… И работал этот человек на руднике Саблага, где добывали тот металл, из которого сделаны шило и отвертка… Что из себя представлял Бакаренко?
– Говно. После ареста Берии развалился до задницы, руки тряслись, плакал…
– Тогда он боялся, что посадят, теперь-то страх прошел…
– Почему вы у Назаряна сказали, что у вас нет фото?
– Потому, что не знал о вашем участии в работе по Федоровой.
– Вот моя карточка, – сказал Ромашов, протянув Костенко визитку. – Давайте я допишу домашний телефон. Звоните, если чем могу быть полезен. От Назаряна ответ получите завтра. Металл действительно с рудников Саблага. Этого, однако, в назаряновском заключении не будет. Если встретитесь с Бакаренко, я дам вам заявление старого большевика Савушкина – на этом он дрогнет.
… На Петровку, после того как Костенко нашел домашний адрес Бакаренко, эксперты позвонили с квартиры Люды: ножичек для разрезания страниц книг сделан из такого же металла, что и шило с отверткой.
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
– Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко; прилюдно величал «Мастером»; сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
– Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
– Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, – с холодной яростью ответил Костенко. – А сначала поговоришь со мной, ясно?
Подполковник медленно поднял голову – круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом; глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
– Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант, Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул «внештатного консультанта»…
– Кто на меня попер?
– Не отвечу. Хоть казни…
– Причина?
– Ты с Мишаней Ястребом дружил?
– Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
– Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
– Нет.
– Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
– Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
– Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко – в подарок – набор ротапринта».
– Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
– Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
– И судей просил, потому как советская власть виновна в том, что он стал вором в законе: отца расстреляли, мать спилась, он уму-разуму учился в детприемнике.
– Романыч, поменяй имя на Дон Кихота. Ты что, дитя? Не понимаешь, что высшая благодать у нас – схарчить своего?
– Понимаю. Объясни: что входит в функцию «внештатного консультанта»?
– Ничего не входит! Ни-че-го! А Строилов – сука, чей-то сыночек или племянничек! Но поскольку мозгом дела – так или иначе – будешь ты, он получит внеочередное звание и тему для диссертации! А тебя потом разберут на парткоме. И вклеят связь с уголовным элементом! Не понятно, что ль?
– Где Мишанину бумажку нашли?
– В мусоросбросе.
– Больше ничего?
– Нет.
– Почерк его жены взяли? Подполковник вздохнул:
– Нет, конечно… Чего не подсказал?
– Только сейчас допер… Может, она какие телефоны для него записывала…
– И еще: стоило тебе влезть в дело, как на город повесили два убийства: Ястреб и Людка. Думаешь, приятно? Звонки, запросы, вызовы…
– Объясни мне еще раз мои права – в новом качестве.
– Давать идеи, когда потребует Строилов.
– И все?
– И все.
– Правом контроля за реализацией своих идей я не обладаю?
– Ты ничем не обладаешь. Никакими правами… Операцию ведет Строилов.
– Передай ему от меня привет… А я уж лучше вернусь к себе в библиотеку… Приобщусь к динамиту знаний… Жаль, что Мишаню погубили… Он ведь на Хрена вышел, через Людку вышел… Их поэтому и убрали… Ребенку ясно… Ты завтра из Цветмета ответ получишь, придержи у себя на час, дашь взглянуть, ладно?
Подполковник покачал головой:
– Нет, Романыч. Я по горло с тобой нахлебался. Не проси, не ставь меня в сложное положение, шкуру снимут.
– А когда ты у Розки дох, – вздохнул Костенко, – с меня шкуру не снимали? Она ведь «малину» держала, и санкции тебе никто не давал, чтоб ее трахать! Я это на себя взял?! Или нет? А когда ты в ы с т у п а л на бегах, пьяный в лоскуты, я на себя это ЧП взял?! Или, может, кто другой?!
Костенко поднялся и вышел из кабинета, яростно захлопнув за собою дверь.
… В квартирке, где ютились «афганцы», Костенко спросил, кто здесь старший по званию; им оказался Игорь, капитан, инвалид второй группы, двадцать восемь лет. Принимал со сдержанной солдатской доброжелательностью, открыто.
– Я хочу представиться, – сказал Костенко, протянув свою пенсионную книжку. – Из Афганистана меня выслали через пять дней после введения наших войск…
– Были советником в «Царандое» [Министерство внутренних дел Афганистана]?
– Да.
– Почему выслали?
– Потому что не хотел консультировать нацизм… Амин – нацист: «революцию в белых перчатках не делают». Любимая его фраза, цитировал Сталина, как «Отче наш»… Несчастного Тараки задушил, семью его вырезал, интеллигенцию и духовенство посадил в тюрьмы, расстрелы проводил из пулеметов, без суда и следствия… Когда наши высадились, когда открыли ворота тюрем и освободили узников, я считал, что, освободив тех, кого еще можно было спасти, наши ребята должны сразу же вернуться домой… А когда я понял, что это – надолго, с прицелом на Персидский залив, я отправил злой рапорт, сослался на здоровье и был отозван, так сказать… Открыл вам все, чтобы не было недомолвок… Согласны говорить по делу? Или что-то в моем поведении вам кажется неправильным?
– И да, и нет, товарищ Костенко… Но то, что консультировать фашизм – грех, в этом я согласен… Нас там натаскивали на ненависть, киплинги конца двадцатого века, но мы честно смотрели в глаза смерти.
– Все смотрели в глаза смерти, Игорь… по батюшке-то как?
– Можно без батюшки, возраст позволяет… Что у вас к нам за дело, товарищ Костенко?
– Вы фильмы с участием Зои Федоровой видели?
– Это которую убили? Нет, не видел.
– Можно устроить у вас просмотр?
– Какой просмотр?! – Игорь горько усмехнулся. – Откуда деньги на видео? Где зал с креслами для инвалидов? «Наши мальчики выполнили свой интернациональный долг! » Государственная болтовня и никакой реальной помощи! Нам, знаете, кто помогает? Вьетнамские ветераны США! А «комсомольцы-добровольцы» только раскачиваются… А Язов и вовсе молчит, будто не было Афганистана…
– Хорошо, а если я устрою просмотр?
– Где?
– На киностудии… С хорошим залом…
– Цель?
– Какая цель? – задумчиво переспросил Костенко. – Как вы думаете, что нам сейчас более всего вредит?
– Всеобщее равнодушие.
– И хамство… А еще?
– Бюрократия.
– Точно. А еще?
– Саботаж перестройки…
– Верно. Кто руководит саботажем?
– Правые силы… Аппарат… Бюрократия, которая ненавидит Горбачева…
– Государственная мафия – вот наш бич, Игорь…
– Верно, государственная мафия – это страшно… Только при чем здесь смерть Зои Федоровой? Я читал в «Огоньке», как у нее Щелоков кольцо забрал после того, как адъютант ее шлепнул…
Костенко отрицательно покачал головой.
– Нет, Игорь, это все на поверхности… Слишком просто… Покойница устраивала левые концерты, тогда актерам очень мало платили, надо было вертеться… Данные об этом в ее деле лежали, хватало на то, чтобы арестовать и провести дома обыск… Вот тебе камушек и тю-тю – без мокрухи… Найдутся у вас люди, которые захотят мне помочь? Я кое-кому из начальства поперек горла стал…
– Мы не штурмовые отряды, товарищ Костенко… Нам надо наших ребят лечить, ставить на ноги, стресс снимать…
– Про лечение обещать боюсь, хотя, может, что и удастся… А вот стресс снять можно… Стресс рождается резким сломом жизни, невозможностью адаптироваться в новых, мирных условиях… А они, наши условия, не мирные, Игорь… За прошедшую ночь мафия убила двух людей, которые вышли на того, кто мог бы пролить свет на дело Федоровой…
… Через два дня Игорь позвонил Костенко, пригласил зайти, угостил чаем и сказал:
– Так вот, по поводу кооперативного гаража… Слесарь Окунев чалился в Саблаге с пятьдесят четвертого по пятьдесят восьмой, – грабежи и квартирные кражи. Свой инструмент запирает в сейфик. Однако отвертку у него поменяли…
Игорь достал из стола отвертку диковинного цвета и протянул ее Костенко…
Тот спросил:
– Он заметил пропажу?
– Он только послезавтра вернется… На рыбалку уехал, так что отверточку надо вернуть завтра вечером… И еще: ребята о Федоровой с родителями поговорили, с бабушками и захотели посмотреть картины, где она снималась. Только небось они все черно-белые?
… От «афганцев» Костенко отправился на Петровку, позвонил из автомата, чуть изменив голос, попросил Галину Михайловну выйти, передал ей отвертку: «Из того гаража, где стоит машина пилота. Ответ мне нужен завтра утром, иначе подведу друзей… Зашла к Лысому? » – «Да. Бывший следователь Бакаренко действительно жив, квартира на Кутузовском проспекте… »
– Спасибо, Галка. Женщина вздохнула:
– Возраст, словно воронка, все в себя вбирает! Для Ксюши я «баба», старуха, для тебя «Галка»… В двенадцать подъезжай, думаю, управлюсь с отверткой…
– Запомни, хозяин отвертки – тоже пациент Саблага… Пусть ребята посмотрят… Но, понятно, сделать это надо м и м о Строилова…
С Петровки Костенко поехал в отделение милиции, что было возле Киевского вокзала; начальником Угро туда бросили Колю Ступакова. Когда Федорчук разгонял кадры, особенно обрушился на тех, у кого была крепка хозяйственная хватка, а Николашка сколотил для стариков из ящиков маленькую сараюшку на участке, который выбил возле Наро-Фоминска; донос написали через неделю после новоселья: «Отгрохал хоромы, интересно, на какие деньги? »
Из инспекции министра пришла «телега»: «Разобраться и доложить».
Николаша, зная, что живем среди гиен и крокодилов, хранил квитанции на каждый гвоздь, не то что фанерный ящик; представил начальству, через неделю пришло решение: либо Ступаков сносит с т р о е н и е, либо увольняется из органов.
Николаша предпочел увольнение. «Знаешь, – сказал он тогда Костенко, – при Ленине самым страшным наказанием для врагов была высылка за границу и лишение гражданства, а потом уж расстрел. Я б скорректировал: самое страшное наказание – работать под дураком в бесправном государстве, а потом – расстрел… Как понимаешь, о высылке теперь мечтают, как о манне небесной, да хрена выпустят… »
Он утеплил свой сарайчик и нанялся комендантом поселка, семьдесят пять рублей, завел кур и двух коз – не жизнь, малина…
Как только Черненко, очередной великий теоретик марксизма, преставился, а Федорчука из министерства унизили переводом в маршальскую группу, Николаша Ступаков написал письмо новому министру; в органах восстановили, но, правда, сунули его в Угро маленького отделения – дорабатывать до пенсии.
… Дома у Мишани Ястреба (жену увезли на «скорой помощи», подозрение на обширный инфаркт) остался сын Мишка – до синевы бледный, трясущийся; сказал, что большую телефонную книжку папка взял с собой; все утро звонил куда-то, занято было, а потом плюнул, положил ее в «дипломат» и пошел в киоск.
– Кто ж папку-то моего? – Мишка сжал кулачки (не в пример отцу был худенький и жилистый). – За что?
– Ищем, Миш, – ответил Костенко. – Ты помнишь меня?
– Как не помнить?! Папка вашу фотографию всегда держал, заступник, говорил…
– Где эта фотография?
– В столе.
– Достань.
– А ее при обыске забрали… Пообещали, что завтра вечером вернут, только копии сделают.
– Тебе сколько? Тринадцать?
– Четырнадцать.
– Деньги есть?
– Мама оставила.
– Сам готовить умеешь?
– Мы с папкой сами мясо жарим… Жарили… Костенко вырвал листок из блокнота, написал свой телефон:
– Звони, Мишка… А если кто будет расспрашивать про обыск – это не потому, что против отца у нас зло… Полагается так… Начнут расспрашивать, а ты трубочку положи, крикни, мол, суп выкипает и звони от соседей вот по этому номеру: «Срочно для товарища Глинского»… Понял?
– Это чтоб посечь того, кто звонит?
– Точно.
– А папку когда домой привезут? – глаза у мальчишки были полны слез, по-прежнему бил озноб, но – сдерживался, не плакал.
– Папка твой крещеный был, Мишка, его надо в церковь везти, а не домой… Я помогу… Договорюсь с батюшкой, там и отпоют его, и все будет по христианскому обряду… Дома тебе не надо его держать, чти отцовскую веру, сынок…
В НТО на Петровке работа еще не кончилась, но Галина Михайловна (боже ты мой, что бессонница делает с женщиной, «Галочка», «Галочка», а она старуха совсем), запомнив три главных вопроса, которые интересовали Костенко, сказала ему:
– Шило, которым убили Ястреба, сделано из особо прочных металлов с добавлением компонентов, употребляемых в радиопромышленности.
– Металлы фондируемые?
– Не просто фондируемые, а строго фондируемые… Часть идет на Байконур, каждый грамм на счету.
– Что дает добавление такого металла?
– Максимальная крепость орудия убийства… Проходит сквозь кость, о ребрах и говорить нечего… Теперь второе… Судя по стертостям внутреннего кармана пиджака, там находилась записная книжка – красного цвета, очень старая, неотечественного производства… Изымали записную книжку в резиновых перчатках – советских, у нас же не резина, а визитная карточка вселенского бардака…
Костенко вздохнул:
– Галочка, бардак в первую очередь отличает как раз порядок.
– У вашего поколения страсть к прямолинейным сталинским формулировкам, Владислав Романович.
– Увы. Хотя сейчас многие по нему вздыхают: алчут порядка.
– Пусть тогда добровольцы едут восстанавливать концлагеря.
– Зачем? Если что случится – будут косить из пулеметов… Учтут уроки прошлого: Иосиф Виссарионович оставил много свидетелей… Что-нибудь еще есть?
– Да. Вы просили поработать с «Волгой» летчика Аэрофлота Полякова… Так вот, его номер сворачивали инструментом с примесью такого же радиокосмического материала, который обнаружен на следах, оставленных шилом… На машине Полякова никто не ездил, это мы установили точно…
Костенко попросил Глинского узнать фамилии всех членов гаражного кооператива, адреса и телефоны, выяснить место жительства полковника Савицкого, который работал в расформированной группе по делу Федоровой.
– За один день?
– Надо бы… Пожалуйста…
– Попробую… Но – не обещаю.
Костенко устало потянулся; слышимо захрустели суставы:
– Я – обрушусь… Телефон отключу на четыре часа… Если что-нибудь особенно срочное – приезжай…
… Глинский приехал через час: в морге опознали труп Людмилы Васильевны Груздевой, секретаря-машинистки кооператива «Заря»: сбита на небольшой скорости, обнаружен след от удара ребром ладони по шейному позвонку, который вызывает мгновенную потерю сознания…
– Сумочки, конечно, нет? – спросил Костенко.
– Само собой, – вздохнул Глинский.
– Размножьте ее фотографию – живой и убитой, – и отправляйте людей по всем ресторанам: кто ее видел? И – на бензоколонки… Да, да, – Костенко отчего-то рассердился, – могли подзаправиться, сбили-то ее не в Москве, правда?
– Оборотень вы, Владислав Романович… Возле Архангельского ее сбили…
– Там рядом есть ресторан?
– Да. Я туда сам махну.
– Бессмысленно. Работает банда профессионалов, они ее поили в другом месте… Впрочем, для страховки покажите, чем черт не шутит…
… Вахтер в министерстве довольно тщательно изучал пенсионную книжку Костенко, потом звонил куда-то (отделен толстым стеклом, ничего не слышно), после этого книжку вернул:
– Вы отставник… Не можем пропустить… Надо, чтоб пропуск спустили…
Костенко пошел в кабиночку, где были внутренние телефоны, нашел номер отдела редких сплавов; ответила секретарь, голосочек тоненький, детский.
– Мне бы, солнышко, с вашим начальством поговорить…
– Во-первых, я вам не солнышко, а во-вторых, начальство занято.
Отбой.
«Мы – „самые-самые“! Нация великой культуры! Да ни в каком Таиланде так себя не позволят вести в офисе».
Костенко набрал номер еще раз:
– Простите, я только что звонил вам…
– Я ж русским языком ответила: идет совещание!
Отбой.
Костенко позвонил в партком, объяснился; пообещали спустить пропуск, ждал полчаса, позвонил еще раз; Девица озлобилась:
– Мы – режимное министерство! Сказала ждать – ждите.
– Я ждать не буду, а поеду в МВД и позвоню вашему министру по «кремлевке»! А вы из парткома уходите! Из-за таких, как вы, будут вешать коммунистов!
– Что, что?! Да вы…
Костенко яростно швырнул трубку на рычаг, распахнул дверь ногой (никакой вентиляции, весь покрылся потом), пошел к выходу; день потерян; преступление; решил было позвонить в первый отдел, но побоялся за сердце: а что, если и там такие же держиморды?
Возле милиционера (первый кордон), его окликнули:
– Где здесь Костенко?
– Я.
– Пропуск заказывали?
– Да.
– Оформляйтесь…
… Заместитель начальника отдела редких сплавов – рослый, широкоплечий человек с негритянской шевелюрой, хмуро выслушав Костенко, спросил:
– Анализ проб у вас с собой?
Костенко протянул ему заключение НТО.
Человек внимательно ознакомился с заключением экспертизы, вызвал секретаршу (расфуфыренная стерва, откуда в хорошенькой девке – если грим стереть – столько холодного хамства?), попросил сделать две копии и пригласить товарища из первого отдела…
– Как мне вас величать? – спросил Костенко. – Вы не представились.
– Ах да, простите, товарищ Кузьменко, меня…
– Не Кузьменко, а Костенко, с вашего позволения.
– Простите еще раз… Я Иван Спиридонович Назарян. Вы меня, скажу прямо, ошарашили вашей экспертизой… Это ж стратегическое сырье особого назначения… Мы считаем его по граммам…
– Где добываете?
– Я не могу ответить на этот вопрос, скажу прямо… Секретные данные…
– Американцы с разведспутников НАСА имеют об этом информацию?
– Конечно… Но зачем нам самим подтверждать их выводы?
– Заключенных на добыче этого элемента используют?
– Сейчас придет наш первый отдел, – Назарян откинулся на спинку кресла, – с ним обговорите детали, я готов помочь только техническими спецификациями.
Сотрудником первого отдела оказался совсем еще молодой человек лет тридцати пяти, веснушчатый, одетый вызывающе шикарно, с хорошей улыбкой – внезапной и открытой.
– Я Ромашов Сергей Георгиевич, – представился он, – служба безопасности и все такое прочее.
– Костенко Влади…
– Знаю, знаю, Владислав Романович… В связи с чем ваших коллег заинтересовал наш металл?
– Он не коллег заинтересовал, а меня…
– Вы же в отставке, насколько мне известно… А дело по убийству Ястреба поручили вести капитану Строилову… Вас утвердили внештатным консультантом…
– Хорошо работаете, – заметил Костенко. – Мне еще об этом не сообщили… Откуда этот Строилов?
– Из академии, Владислав Романович… С кафедры следственной работы.
– Я должен понять вас так, что разговаривать вы намерены с ним? Консультант, да еще внештатный, вас не устраивает?
– Ну почему же… Мы готовы побеседовать с вами и ответить на те вопросы, которые входят в нашу компетенцию…
Кто же меня эдак-то подсек, подумал Костенко, я ведь в рапорте черным по белому написал, что прошу разрешить мне довести до конца прерванную (не по моей вине) работу; ей-ей, как скорпионы в банке…
– Тогда я изложу суть дела, а вы уж решите, вправе ли мне отвечать или нет, ладно?
Назарян и особист кивнули одновременно, однако Назарян при этом мельком глянул на большие часы с вестминстерским боем, стоявшие в углу кабинета.
– Итак, вчера шилом или, если хотите, штыком был убит киоскер Ястреб, имеющий… имевший выходы на человека, который контактирует с неким американцем… Ястреб сидел в одном лагере со спутником американца, – отбывал срок за садизм: до пятьдесят третьего был следователем МГБ… Номер «Волги» использовали с чужой машины, сворачивали отверткой, в ней тоже обнаружена примесь вашего хитрого металла… Ночью была убита женщина, ее ударили ребром ладони по шейным позвонкам, а потом бросили под машину… У нее дома продолжается обыск, и я… точнее, руководство группы… сориентировали оперативных сотрудников на поиск всех металлических предметов – нет ли там каких статуэток, ножичков или вилочек с примесью вашего металла. Вот, собственно, и все.
– Что значит старая гвардия, – заметил особист. – Весь доклад – две минуты.
– К понятию «старая гвардия» я чаще отношу Молотова или Кагановича, – отрезал Костенко.
– Мерзавцы, конечно, но работать умели, этого у них не отнимешь… Авиационные заводы во время войны ставили за три месяца, – заметил Назарян.
– Только потому, – сказал Костенко, – что Байбаков вымаливал у Берии дополнительное питание для каторжан, в основном партработников ленинской поры… Строили, действительно, быстро, но похоронили там не менее ста тысяч большевиков…
Словно бы стараясь уйти от этой темы, особист поинтересовался:
– У вас есть оперативные данные на американца?
– Я допрашивал его в свое время…
– Вы же не служили в ЧК…
– Этот американец меня интересовал с восемьдесят первого… Впрочем, – отыграл Костенко, – он был русским, эмигрировал, шел по моему профилю, по делу «катал»; аферы, но с выходом на мафию… Для вас, полагаю, он интереса не представлял… Другое дело – человек, который возил его на машине с фальшивыми номерами до пятьдесят третьего, повторяю, был майором или подполковником бывшего МГБ… Потом его судили и дали пятнадцать лет…
– Фамилия?
Костенко улыбнулся, ответив вопросом на вопрос:
– Фамилия? Если б я знал всех, кто сидел в Саблаге по делам Берии или Абакумова, я бы назвал фамилию…
– Ни фото, ни робота?
– Есть фоторобот.
– Можно взглянуть?
– Зайдите к капитану Строилову, он теперь шеф… Но по роботу его опознал убитый, Михаил Ястреб; кличка у этого садиста была Хрен.
– Можно познакомиться с вашей разработкой? – спросил Ромашов.
– К начальству обращайтесь…
– Мы дадим наше заключение по металлу завтра к вечеру. Согласны, Иван Спиридонович? – Ромашов обернулся к Назаряну.
– Не успеем. Дня через три. И потом нам нужен этот самый штык… Завтра не успеем.
– Время теряем, – сказал Костенко.
– Мы пришлем ответ завтра вечером, – повторил Ромашов.
Дружески распрощавшись, уже возле двери, Ромашов остановил Костенко вопросом:
– Это поможет раскрытию обстоятельств убийства Федоровой, Владислав Романович?
Костенко сдержался, чтобы не повернуться на каблуках, так неожидан был вопрос; положил руку на медную ручку массивной двери, спросил:
– У вас было слишком мало времени, чтобы узнать о моей причастности к расследованию убийства Федоровой.
– Было. Еще в восемьдесят втором, когда меня перевели сюда… А до этого я работал в КГБ, слыхал о деле Федоровой, вашу фамилию знаю отменно… Если хотите перемолвиться парой слов – милости прошу, пропуск выпишут без свинской волокиты… Фамилию мою запомнили?
… Костенко решил было поехать на Петровку – новость с капитаном Строиловым его ошарашила, но потом сел в холле на диванчике возле рахитичной пальмы; три кресла, две пепельницы; странно, сейчас надвигается новая кампания – на этот раз против курения; неужели начальство не понимает, что любой запрет рождает постепенный, но грозный протест миллионов?
Запретили водку – взвинтилась наркомания, самогон повсеместен, теперь ввели карточки на сахар…
Запретят курево – еще страшнее станет наркомания, спекуляция будет ч е р н о й, хоть все внутренние войска против этого дела брось.
Разрешение – к добру, запрет – к гибели. Какой плод сладок-то? В том и штука, что запретный, это тебе не «Краткий курс», это – Библия.
Сколько ж времени он там просидит у Назаряна, подумал Костенко об особисте Ромашове; наверняка сейчас к Назаряну потянутся люди с папками…
Действительно, через пару минут запыхавшись прибежали два сотрудника с папками под грифом, потом женщина, затем генерал с кожаным портфелем.
… Ромашов вышел через полтора часа; не удивился тому, что Костенко ждал его, кивнул:
– Пошли ко мне. Отвечу, что помню.
Костенко достал фоторобот, показал Ромашову.
– Этого человека не встречали?
– Нет, – ответил Ромашов.
– Твердо?
– Абсолютно.
– Фамилии следователей Федоровой запамятовали?
– Один умер. Либачев, сдается мне. А Бакаренко, по-моему, жив, работал в ВОХРе Академии наук, но вроде бы оттуда погнали – спивается.
– Их сажали?
– Не помню. Кажется, из партии исключили.
– Звания и пенсии оставили?
– Сняли. А почему вас так интересует этот? – Ромашов кивнул на фото.
– А потому, что он сидел вместе с Ястребом… А Зою Федорову мучили садисты… И работал этот человек на руднике Саблага, где добывали тот металл, из которого сделаны шило и отвертка… Что из себя представлял Бакаренко?
– Говно. После ареста Берии развалился до задницы, руки тряслись, плакал…
– Тогда он боялся, что посадят, теперь-то страх прошел…
– Почему вы у Назаряна сказали, что у вас нет фото?
– Потому, что не знал о вашем участии в работе по Федоровой.
– Вот моя карточка, – сказал Ромашов, протянув Костенко визитку. – Давайте я допишу домашний телефон. Звоните, если чем могу быть полезен. От Назаряна ответ получите завтра. Металл действительно с рудников Саблага. Этого, однако, в назаряновском заключении не будет. Если встретитесь с Бакаренко, я дам вам заявление старого большевика Савушкина – на этом он дрогнет.
… На Петровку, после того как Костенко нашел домашний адрес Бакаренко, эксперты позвонили с квартиры Люды: ножичек для разрезания страниц книг сделан из такого же металла, что и шило с отверткой.
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
– Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко; прилюдно величал «Мастером»; сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
– Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
– Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, – с холодной яростью ответил Костенко. – А сначала поговоришь со мной, ясно?
Подполковник медленно поднял голову – круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом; глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
– Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант, Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул «внештатного консультанта»…
– Кто на меня попер?
– Не отвечу. Хоть казни…
– Причина?
– Ты с Мишаней Ястребом дружил?
– Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
– Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
– Нет.
– Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
– Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
– Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко – в подарок – набор ротапринта».
– Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
– Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
– И судей просил, потому как советская власть виновна в том, что он стал вором в законе: отца расстреляли, мать спилась, он уму-разуму учился в детприемнике.
– Романыч, поменяй имя на Дон Кихота. Ты что, дитя? Не понимаешь, что высшая благодать у нас – схарчить своего?
– Понимаю. Объясни: что входит в функцию «внештатного консультанта»?
– Ничего не входит! Ни-че-го! А Строилов – сука, чей-то сыночек или племянничек! Но поскольку мозгом дела – так или иначе – будешь ты, он получит внеочередное звание и тему для диссертации! А тебя потом разберут на парткоме. И вклеят связь с уголовным элементом! Не понятно, что ль?
– Где Мишанину бумажку нашли?
– В мусоросбросе.
– Больше ничего?
– Нет.
– Почерк его жены взяли? Подполковник вздохнул:
– Нет, конечно… Чего не подсказал?
– Только сейчас допер… Может, она какие телефоны для него записывала…
– И еще: стоило тебе влезть в дело, как на город повесили два убийства: Ястреб и Людка. Думаешь, приятно? Звонки, запросы, вызовы…
– Объясни мне еще раз мои права – в новом качестве.
– Давать идеи, когда потребует Строилов.
– И все?
– И все.
– Правом контроля за реализацией своих идей я не обладаю?
– Ты ничем не обладаешь. Никакими правами… Операцию ведет Строилов.
– Передай ему от меня привет… А я уж лучше вернусь к себе в библиотеку… Приобщусь к динамиту знаний… Жаль, что Мишаню погубили… Он ведь на Хрена вышел, через Людку вышел… Их поэтому и убрали… Ребенку ясно… Ты завтра из Цветмета ответ получишь, придержи у себя на час, дашь взглянуть, ладно?
Подполковник покачал головой:
– Нет, Романыч. Я по горло с тобой нахлебался. Не проси, не ставь меня в сложное положение, шкуру снимут.
– А когда ты у Розки дох, – вздохнул Костенко, – с меня шкуру не снимали? Она ведь «малину» держала, и санкции тебе никто не давал, чтоб ее трахать! Я это на себя взял?! Или нет? А когда ты в ы с т у п а л на бегах, пьяный в лоскуты, я на себя это ЧП взял?! Или, может, кто другой?!
Костенко поднялся и вышел из кабинета, яростно захлопнув за собою дверь.
… В квартирке, где ютились «афганцы», Костенко спросил, кто здесь старший по званию; им оказался Игорь, капитан, инвалид второй группы, двадцать восемь лет. Принимал со сдержанной солдатской доброжелательностью, открыто.
– Я хочу представиться, – сказал Костенко, протянув свою пенсионную книжку. – Из Афганистана меня выслали через пять дней после введения наших войск…
– Были советником в «Царандое» [Министерство внутренних дел Афганистана]?
– Да.
– Почему выслали?
– Потому что не хотел консультировать нацизм… Амин – нацист: «революцию в белых перчатках не делают». Любимая его фраза, цитировал Сталина, как «Отче наш»… Несчастного Тараки задушил, семью его вырезал, интеллигенцию и духовенство посадил в тюрьмы, расстрелы проводил из пулеметов, без суда и следствия… Когда наши высадились, когда открыли ворота тюрем и освободили узников, я считал, что, освободив тех, кого еще можно было спасти, наши ребята должны сразу же вернуться домой… А когда я понял, что это – надолго, с прицелом на Персидский залив, я отправил злой рапорт, сослался на здоровье и был отозван, так сказать… Открыл вам все, чтобы не было недомолвок… Согласны говорить по делу? Или что-то в моем поведении вам кажется неправильным?
– И да, и нет, товарищ Костенко… Но то, что консультировать фашизм – грех, в этом я согласен… Нас там натаскивали на ненависть, киплинги конца двадцатого века, но мы честно смотрели в глаза смерти.
– Все смотрели в глаза смерти, Игорь… по батюшке-то как?
– Можно без батюшки, возраст позволяет… Что у вас к нам за дело, товарищ Костенко?
– Вы фильмы с участием Зои Федоровой видели?
– Это которую убили? Нет, не видел.
– Можно устроить у вас просмотр?
– Какой просмотр?! – Игорь горько усмехнулся. – Откуда деньги на видео? Где зал с креслами для инвалидов? «Наши мальчики выполнили свой интернациональный долг! » Государственная болтовня и никакой реальной помощи! Нам, знаете, кто помогает? Вьетнамские ветераны США! А «комсомольцы-добровольцы» только раскачиваются… А Язов и вовсе молчит, будто не было Афганистана…
– Хорошо, а если я устрою просмотр?
– Где?
– На киностудии… С хорошим залом…
– Цель?
– Какая цель? – задумчиво переспросил Костенко. – Как вы думаете, что нам сейчас более всего вредит?
– Всеобщее равнодушие.
– И хамство… А еще?
– Бюрократия.
– Точно. А еще?
– Саботаж перестройки…
– Верно. Кто руководит саботажем?
– Правые силы… Аппарат… Бюрократия, которая ненавидит Горбачева…
– Государственная мафия – вот наш бич, Игорь…
– Верно, государственная мафия – это страшно… Только при чем здесь смерть Зои Федоровой? Я читал в «Огоньке», как у нее Щелоков кольцо забрал после того, как адъютант ее шлепнул…
Костенко отрицательно покачал головой.
– Нет, Игорь, это все на поверхности… Слишком просто… Покойница устраивала левые концерты, тогда актерам очень мало платили, надо было вертеться… Данные об этом в ее деле лежали, хватало на то, чтобы арестовать и провести дома обыск… Вот тебе камушек и тю-тю – без мокрухи… Найдутся у вас люди, которые захотят мне помочь? Я кое-кому из начальства поперек горла стал…
– Мы не штурмовые отряды, товарищ Костенко… Нам надо наших ребят лечить, ставить на ноги, стресс снимать…
– Про лечение обещать боюсь, хотя, может, что и удастся… А вот стресс снять можно… Стресс рождается резким сломом жизни, невозможностью адаптироваться в новых, мирных условиях… А они, наши условия, не мирные, Игорь… За прошедшую ночь мафия убила двух людей, которые вышли на того, кто мог бы пролить свет на дело Федоровой…
… Через два дня Игорь позвонил Костенко, пригласил зайти, угостил чаем и сказал:
– Так вот, по поводу кооперативного гаража… Слесарь Окунев чалился в Саблаге с пятьдесят четвертого по пятьдесят восьмой, – грабежи и квартирные кражи. Свой инструмент запирает в сейфик. Однако отвертку у него поменяли…
Игорь достал из стола отвертку диковинного цвета и протянул ее Костенко…
Тот спросил:
– Он заметил пропажу?
– Он только послезавтра вернется… На рыбалку уехал, так что отверточку надо вернуть завтра вечером… И еще: ребята о Федоровой с родителями поговорили, с бабушками и захотели посмотреть картины, где она снималась. Только небось они все черно-белые?
… От «афганцев» Костенко отправился на Петровку, позвонил из автомата, чуть изменив голос, попросил Галину Михайловну выйти, передал ей отвертку: «Из того гаража, где стоит машина пилота. Ответ мне нужен завтра утром, иначе подведу друзей… Зашла к Лысому? » – «Да. Бывший следователь Бакаренко действительно жив, квартира на Кутузовском проспекте… »
– Спасибо, Галка. Женщина вздохнула:
– Возраст, словно воронка, все в себя вбирает! Для Ксюши я «баба», старуха, для тебя «Галка»… В двенадцать подъезжай, думаю, управлюсь с отверткой…
– Запомни, хозяин отвертки – тоже пациент Саблага… Пусть ребята посмотрят… Но, понятно, сделать это надо м и м о Строилова…
С Петровки Костенко поехал в отделение милиции, что было возле Киевского вокзала; начальником Угро туда бросили Колю Ступакова. Когда Федорчук разгонял кадры, особенно обрушился на тех, у кого была крепка хозяйственная хватка, а Николашка сколотил для стариков из ящиков маленькую сараюшку на участке, который выбил возле Наро-Фоминска; донос написали через неделю после новоселья: «Отгрохал хоромы, интересно, на какие деньги? »
Из инспекции министра пришла «телега»: «Разобраться и доложить».
Николаша, зная, что живем среди гиен и крокодилов, хранил квитанции на каждый гвоздь, не то что фанерный ящик; представил начальству, через неделю пришло решение: либо Ступаков сносит с т р о е н и е, либо увольняется из органов.
Николаша предпочел увольнение. «Знаешь, – сказал он тогда Костенко, – при Ленине самым страшным наказанием для врагов была высылка за границу и лишение гражданства, а потом уж расстрел. Я б скорректировал: самое страшное наказание – работать под дураком в бесправном государстве, а потом – расстрел… Как понимаешь, о высылке теперь мечтают, как о манне небесной, да хрена выпустят… »
Он утеплил свой сарайчик и нанялся комендантом поселка, семьдесят пять рублей, завел кур и двух коз – не жизнь, малина…
Как только Черненко, очередной великий теоретик марксизма, преставился, а Федорчука из министерства унизили переводом в маршальскую группу, Николаша Ступаков написал письмо новому министру; в органах восстановили, но, правда, сунули его в Угро маленького отделения – дорабатывать до пенсии.