Страница:
Косясь правым глазом на крысу, сидевшую на правом плече, а левым – на крысу, сидевшую на левом, старьевщик Хабакук прошел два квартала, три квартала, четыре квартала.
«Если бы я сидел у кого-то на плече, щекоча его ухо своими усами, я бы что-нибудь сказал тому, кто хочет послушать», – бормотал он.
Конечно, он не понял, что дело в золотистом замшевом притягуче и его силе. В глубине жилетного кармашка золотистый замшевый при-тягуч говорил: «В твоем имени два «к», поэтому У тебя на плечах будут две крысы, одна голубая крыса у правого уха, другая – у левого».
Хорошенькое дельце – никогда раньше старьевщик Хабакук не получал столько старья.
«Заходите снова – и ты, и твои счастливые голубые крысы», – говорили ему люди. Они рылись в кладовках и на чердаках и выносили ему бутылки и кости, медь и латунь, старые башмаки и одежду – куртки, брюки, жилеты.
Каждое утро, когда он выходил на улицу, на его плечах сидели две голубые крысы, они подслеповато щурились и шевелили усами, так что те слегка щекотали уши старого Хабаку-ка. Навстречу ему из парадных дверей выбегали женщины, они смотрели на него и восклицали: «Что за странный и таинственный старьевщик и что за странные и таинственные голубые крысы!»
Золотистый замшевый притягуч действовал все время: «Пока старый Хабакук носит крыс на плечах, удача его не покинет. Но стоит ему продать одну крысу, его дочь выйдет замуж за таксиста, стоит ему продать другую крысу, вторая дочь выйдет замуж за киноактера».
Настал ужасный день – появился циркач. «Я дам тебе тысячу долларов наличными за одну голубую крысу, – начал он уговаривать старика. – Я дам тебе две тысячи долларов наличными за двух голубых крыс разом.»
«Покажи мне, сколько это – две тысячи наличными, одной кучей, такой, чтобы человек мог отнести их домой в мешке для старья», – вот что ответил старьевщик Хабакук.
Циркач отправился в банк и вернулся с зелененькими бумажками.
«Зелененькие делаются из лучшего шелкового тряпья правительством страны для того, чтобы дела процветали», – продолжал уговаривать циркач.
«Л-у-ч-ш-е-е ш-е-л-к-о-в-о-е т-р-я-п-ь-е», – разглагольствовал он, размахивая пальцем под носом у старьевщика.
«Я их возьму, – сказал старьевщик Хабакук, – я их возьму. Целый мешок зелененьких бумажек. Я скажу жене, что они напечатаны правительством страны для того, чтобы дела процветали».
Потом он поцеловал голубых крыс, одну в правое ухо, другую в левое, и передал их циркачу.
Потому-то в следующем же месяце его восемнадцатилетняя дочь вышла замуж за таксиста, который был так вежлив с пассажирами, что ему просто не хватало времени быть вежливым с женой.
Потому-то его девятнадцатилетняя дочь вышла замуж за киноактера, который столько трудился для того, чтобы быть красивым и обаятельным в кино, что у него просто не хватало времени быть таким же, когда он возвращается с работы домой.
А счастливый жилет с золотистым замшевым притягучем украл у старьевщика Хабакука зять-таксист.
4. Четыре истории о трагической тайне темной тропы
У Тряпичной Куклы было множество друзей. И Веник, и Совок для Угля, и Кофейник очень любили Тряпичную Куклу.
Но решив выйти замуж, она выбрала того, кто нашел ей глаза.
Один милый, но очень невнимательный ребенок стукнул куклу головой о дверь и разбил оба пришитых в незапамятные времена стеклянных глаза. Тогда-то Веник и нашел две калифорнийские черносливины и прикрепил их как раз туда, где должны быть глаза. Теперь у Тряпичной Куклы было два новехоньких черных глаза, и некоторые даже прозвали ее за это Черноглазкой.
Что за свадьба была у Тряпичной Куклы с Веником! Роскошная свадьба с роскошной свадебной процессией, ни у одной тряпичной куклы такой не было. Не говоря уже ни об одном венике.
Кто же вышагивал в этой процессии? Самыми первыми шли Облизыватели тарелок. Что они несли с собой? Кто блюдце, кто мелкую тарелку, а кто и глубокую. А что было в тарелках? У кого пенки от варенья, у кого подливка, у кого ванильная помадка. У одних сладкие лакомства, у других – кое-что посущественней. Вышагивая в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, они вылизывали тарелки, гордо оглядывались по сторонам и снова вылизывали.
За ними выступали Стучальщики по жестянкам. У них в руках были сковородки и кастрюльки, а у некоторых – целые противни. Кастрюльки были жестяные с жестяными донышками, и они стучали по донышкам, кто ножом, кто вилкой, кто утюгом, а кто и деревянной толкушкой. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, стуча по жестянкам, гордо оглядываясь вокруг и снова стуча по жестянкам.
За ними шли Шоколадные Подбородки. Они ели шоколад, и у них все подбородки были в шоколаде. У одних в горьком шоколаде были измазаны даже носы, у других потеки молочного шоколада доходили до ушей. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, задрав подбородки и гордо оглядываясь вокруг.
За ними двигались Грязные Фартучки. Фартучки были простые белые, в горошек и в полоску, голубые и с бабочками. Но все они были грязные. И простые белые, и в горошек, и в полоску, и голубые, и с бабочками – все они были грязные. Так вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника Грязные Фартучки, захватанные грязными пальчиками, гордо оглядывались вокруг и смеялись, и снова гордо оглядывались вокруг и смеялись.
За ними выступали Чистые Уши. Они ужасно гордились своей чистотой. Никто не знал, как они попали в процессию. Они были вымыты не только снаружи, но и внутри. Ни снаружи, ни внутри на них не было ни следа ни грязи, ни пыли, ни какого-либо иного беспорядка. Они шли в процессии Тряпичной Куклы и Веника, шевеля ушами, гордо оглядываясь вокруг и снова шевеля ушами.
Следующими в процессии были Боящиеся Щекотки. Лица их сияли, щеки лоснились, гладкие, как куски мыла. У них были крепкие кости, а на костях вдоволь мяса и жира. Казалось, они говорили: «Не щекочи меня, я так боюсь щекотки». Шагая в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, они щекотали друг друга и смеялись, гордо оглядывались вокруг и снова щекотали друг друга.
Музыкой заведовали Певцы с кашей во рту. Они шли с котелками каши и большими ложками. Они причмокивали, чавкали и сопели, и шум, который они издавали, был слышен даже в голове процессии, где шагали Вылизыватели тарелок. Они зачерпывали ложками кашу, гордо оглядывались вокруг и снова зачерпывали кашу.
За ними шли Упитанные Крепыши. Они были крепенькие, кругленькие, смачненькие и сочненькие. Они не были жирными – нет, нет – не жирными, а упитанными, и их так и хотелось потискать. Они шагали на упитанных ножках, питались и упитывались, упитанно оглядывались вокруг и снова питались.
Последними в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника были Сонные головушки. Они были страшно довольны, что идут в процессии, они улыбались, но головы их клонились долу, улыбки наполовину пропадали, а глаза были полуприкрыты или даже прикрыты на три четверти. Они пошатывались на ходу, потому что ноги их не чувствовали, куда ступают. Так шли Сонные головушки, последние из всех в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, и вовсе ни на кого не глядели.
Великолепная процессия, не правда ли?
Если хочешь вспомнить имена шестерых юных Хихикеров, вспоминай, что трех старших звали Блинк, Свинк и Джинк, а трех младших – Бланк, Сванк и Джанк. Однажды в конце января трое старших затеяли ссору с тремя младшими. Поссорились они из-за новой шляпы для Сники-Вики, снеговика, из-за того, какую ему носить шляпу и как ему ее носить. Блинк, Свинк и Джинк говорили: «Он хочет носить кривую шляпу прямо», а Бланк, Сванк и Джанк говорили: «Он хочет носить прямую шляпу криво». Они ссорились и ссорились. Блинк ссорился с Бланком, Свинк ссорился со Сванком, а Джинк ссорился с Джанком. Первыми опомнились Джинк и Джанк. Они придумали, как прекратить ссору. «Пусть он носит кривую шляпу криво», – сказал Джинк. «Нет, пусть он носит прямую шляпу прямо», – сказал Джанк. Они стояли друг против друга, глядя друг другу прямо в смеющиеся глаза и твердя наперебой: «Пусть у него будут две шляпы, кривая, надетая криво, и прямая, надетая прямо».
Они бросились на поиск шляп. Как назло, вокруг не было ни одной шляпы, ни одной большой шляпы, что годилась бы снеговику с такой большой головой, как у Сники-Вики. Они пошли домой и попросили у мамы совок шляпного пепла. Конечно, большинство других мам забеспокоилось, если бы шестеро детей влетели, топоча, грохоча и хлопая дверьми, и все вместе выпалили бы: «Где совок шляпного пепла?» Но Матушка Хихикер не забеспокоилась. Она почесала в затылке и спокойно ответила: «О-ля-ля, где же этот совок шляпного пепла? На прошлой неделе я брала его, когда делала шляпу мистеру Хихикеру, помнится, я положила его прямо сюда, на часы, о-ля-ля, о-ля-ля. Выйди-ка, позвони в дверной звонок», – сказала она Джинку. Джинк выбежал за дверь, а Матушка Хихикер и пятеро детей ждали. Дзинь-дзинь, зазвенел звонок, и вот открылась дверца часов и оттуда выпал совок шляпного пепла. «О-ля-ля, о-ля-ля, вот куда его засунули в спешке», – сказала Матушка Хихикер. Детишки выбежали и накопали совком огромную кучу шляпного пепла. Они сделали Сники-Вики две шляпы, одну кривую, другую прямую. Они надели кривую шляпу криво, а прямую прямо. Сники-Вики стоял перед домом, и кто бы ни проходил по улице, он снимал перед ним шляпу, кривую шляпу, скривив руку, а прямую шляпу – выпрямив. Так кончилась ссора между детишками, и прекратили ее Джинк, младший из старших, и Джанк, младший из младших, взглянув друг другу прямо в глаза и рассмеявшись. Если ты когда-нибудь с кем-нибудь поссоришься, постарайся сделать то же самое.
В Печенка-с-луком-сити один мальчик, идущий в лавку за патокой – дело обычное. Два мальчика, идущие в лавку за патокой, тоже дело обычное. Но три мальчика, каждый поодиночке, а потом все вместе, идущие в лавку за патокой – дело весьма, весьма необычное.
Ета Пета Пай рос мечтателем, и мечты в нем не дремали. Каждая мечта в нем оборачивалась веснушкой на нем. Когда он улыбался улыбка скользила по его лицу и пряталась в мечтательных веснушках.
Минни Май рос полным предчувствий, и предчувствия в нем не дремали. Предчувствия мелькали в его глазах и срывались с его губ. Когда он смотрел людям прямо в лицо, они обычно говорили: «Минни Май на вид такой грустный, что даже не понятно, удастся ли ему выкрутиться».
Майни Мо был совсем другой. Он не был грустным и полным предчувствий, как Минни Май. В нем не было столько мечтаний, а на нем не было столько веснушек, как на Ета Пета Пае. В нем перемешались мечты и предчувствия. Поэтому он был слегка веснушчатым и немножко грустным. Когда он смотрел людям в лицо, они обычно говорили: «Даже и не знаем, что нам – плакать или смеяться?»
Вот такие они были, три мальчика, полные мечтаний, полные предчувствий, и одновременно предчувствий и мечтаний. Все трое отличались друг от друга, но одно у них было одинаковое – их самое тайное стремление.
А стремление как мышь день и ночь скребется в твоем сердце, напевая короткую песенку: «Ищи меня, ищи меня».
Тайное стремление Ета Пета Пая, Минни Мая и Майни Мо было такое – день и ночь, много-много лет подряд, ездить по железной дороге, мчаться в железнодорожном вагоне. Паровозные свистки и стук колес казались им лучшей музыкой.
Когда тайное стремление скреблось у них на сердце, им становилось так грустно, так грустно, что жить не хотелось и терпеть не было сил. Тогда они брались за руки и пели песенку про Джо. Вот какой получался хор:
Пройдя два квартала, они остановились под большим вязом. Ета Пета Пай вытянул шею, чтобы увидеть верхушку вяза. Он сказал, что стоять под вязом и смотреть на него полезно его веснушкам и приятно его мечтам.
Пока он так стоял и смотрел, ручка кувшина выскользнула у него из рук. Кувшин упал, крах-трах, прямо на большой камень, разбился на кусочки, и из него потекла патока.
Если ты сам этого никогда не видел, поверь мне: патока, текущая из разбитого кувшина прямо на большой камень под вязом – зрелище странное и таинственное. Ета Пета Пай стоял босыми ногами в патоке. «Вот смех-то, – сказал он. – До чего щекотно». Тогда Минни Май и Майни Мо тоже ступили босыми ногами в патоку.
Тут-то это и произошло. Стал уменьшаться один. Потом другой. Потом все трое.
«Теперь вы, как я погляжу, не больше колорадских жуков», – сказал Ета Пета Пай Минни Маю и Майни Мо. «На наш взгляд и ты такой же», – ответили Минни Май и Майни Мо Ета Пета Паю. Но тайное стремление снова заставило их страдать, поэтому они стали в кружок, взялись за руки и запели песенку про Джо из Мехико.
Они слезли с большого камня прямо в траву и пошли мимо паучьих домиков и муравейников. На пороге одного домика они увидели миссис Паучиху, стирающую в тазу костюм мистера Паука.
«Почему у вас сковородка на голове?» – спросили они.
«В нашей стране все дамы носят сковородки вместо шляп».
«А что если вам понадобится надеть шляпу, когда в сковородке что-то жарится?» – спросил Ета Пета Пай.
«С уважающими себя дамами в нашей стране такого не случается».
«А шляпы у вас всегда одного и того же фасона?» – спросил Минни Май.
«Нет, каждую весну и осень у нас новый фасон сковородок».
Прячась в зарослях луговой гвоздики, они дошли до города прях-пауков. На главной улице стоял магазин с витриной, полной розовых зонтиков от солнца. Они вошли и обратились к продавцу: «Мы хотим купить зонтики».
«Мы тут зонтики не продаем», – ответил паук-продавец.
«Тогда одолжите нам по штуке на брата», – сказали все трое.
«С радостью, с превеликой радостью».
«Как же это у вас получается?» – спросил Майни Мо.
«Да само собой», – ответил продавец.
«А с чего это началось?»
«Да по другому и не было».
«И вы никогда не устаете?»
«Мне каждый зонтик в радость».
«А что вы будете делать, когда унесут все зонтики?»
«Они всегда возвращаются. Это замечательные паучьи зонтики, сделанные из замечательных луговых гвоздик. Когда вы их потеряете, они вернутся ко мне, сюда, в магазин на главной улице. Я не могу вам продать то, что вы, я знаю, обязательно потеряете. Разве я могу взять деньги за то, что вы где-нибудь когда-нибудь забудете? Стоит вам их потерять, как они вернутся ко мне. Смотрите, смотрите!»
Когда он сказал «смотрите», открылась дверь, и пять зонтиков вошли, вальсируя, и вальсируя, устремились на витрину.
«Они всегда возвращаются, все их рано или поздно забывают. Возьмите свои зонтики и идите. Когда вы их забудете, они вернутся ко мне».
«По-моему, он полон мечтаний», – сказал Ета Пета Пай.
«По-моему, он полон предчувствий», – сказал Минни Май.
«По-моему, он полон и мечтаний, и предчувствий», – сказал Майни Мо.
Тут они почувствовали себя такими одинокими и тайное стремление их так замучило, что они взялись за руки и спели песню про Джо из Мехико.
Они немножко повеселели и направились в Страну Колорадских жуков. Как только они там оказались, им страшно повезло, они встретили колорадского жука-миллионера.
«Почему ты миллионер?» – спросили они его.
«Потому что у меня есть миллион».
«Миллион чего?»
«Миллион фликов».
«Кому нужны флики?»
«Вам, если вы хотите здесь жить».
«Отчего так?»
«От того, что флики – наша валюта. В Стране Колорадских жуков без фликов ничего не купишь. Но когда у тебя миллион фликов – ты миллионер».
И тут их ждала приятная неожиданность.
«Ты мне нравишься, ты, твои мечты и твои веснушки», – сказал миллионер Ета Пета Паю, набивая ему фликами карманы.
«И ты мне нравишься, ты, твои предчувствия и твой грустный вид», – сказал он Минни Маю, набивая ему фликами карманы.
«Ты мне тоже нравишься, ты, твои мечты, твои предчувствия, и то, как они в тебе смешаны», – сказал он Майни Мо, заталкивая ему полные пригоршни фликов в карманы.
Мечты исполнились. Предчувствия сбылись. Теперь у них было все, о чем они всю жизнь мечтали. Все, что они предчувствовали, осуществилась.
С карманами, полными фликов, они мчались по железным дорогам Страны Колорадских жуков. Они приезжали на станцию и покупали билет на скорый поезд или на пассажирский, или даже на поезд, идущий задним ходом и поворачивающий обратно вместо того, чтобы идти вперед.
В вагонах-ресторанах они ели восхитительную ветчину из знаменитых колорадских поросят и яйца знаменитых колорадских кур и так далее, и тому подобное.
Казалось, они прожили так долго-долго, многие годы. Но настало время, когда у них кончились все флики. Теперь, когда им нужны были билеты на поезд, еда и место для ночлега, они брались за руки и пели песню про Джо из Мехико. В Стране Колорадских жуков всем очень нравилась эта песня.
Однажды утром, ожидая Юго-Западный экспресс, они присели у корней большого картофельного куста под большим зеленым листом. Высоко над головами они заметили темное облачко и услышали треск, и увидели блеск, а за ним и кучу брызг. Они не знали, что это обитатель Печенка-с-луком-сити, мистер Хихикер, распыляет на картофельном поле медный купорос.
Огромная капля медного купороса упала вниз, прямо на три головы – Ета Пета Пая, Минни Мая и Майни Мо.
Тогда-то это и произошло. Они стали расти и расти – раз, два, три. Когда они выпрыгнули и выскочили из картофельных рядов, мистер Хихикер решил, что мальчишки играли в прятки.
Они вернулись домой к мамам и все рассказали о том, как кувшин с патокой разбился о большой камень под большим вязом. Мамы их почти совсем не ругали, и мальчики решили, что все сложилось очень удачно, потому что исполнились их тайные стремления.
Тайное стремление как мышь день и ночь скребется в сердце, напевая короткую песенку: «Ищи меня, ищи меня».
Жил-был в Печенка-с-луком-сити мальчик по имени Бимбо Режь-Режь. Сколько ни учили его папа с мамой, что хорошо, что плохо, он тут же все забывал.
Однажды, вернувшись домой, его отец, Бебо Марш-Марш, увидел, что Бимбо Режь-Режь сидит на крыльце дома и показывает нос – знаешь, как это делается, большой палец к носу, а остальные машут туда-сюда.
«Я не могу оторвать большой палец, – закричал Бимбо Режь-Режь. – Когда я показывал нос мороженщику, ветер переменился, а мама всегда говорила: если ветер переменится, большой палец пристанет к носу, и все тут».
Бебо Марш-Марш взял его за палец и потянул. Потом обвязал палец бельевой веревкой и снова потянул. Потом уперся ногой и дернул. Но большой палец крепко приклеился к носу, а остальные пальцы все махали и махали.
Бебо Марш-Марш послал за членом городского совета. Член городского совета послал за начальником управления по очистке улиц. Начальник управления по очистке улиц послал за начальником отдела прививок департамента здоровья. Начальник отдела прививок департамента здоровья послал за самым главным сотрудником бюро прогноза погоды – там, как нигде, должны разбираться в хитростях ветра.
Самый главный сотрудник бюро прогнозов погоды сказал: «Если шесть раз ударить большой палец кончиком жезла регулировщика дорожного движения, он отклеится от носа».
Тогда Бебо Марш-Марш побежал за полицейским, стоящим на перекрестке и регулирующим движение машин и фургонов.
Он сказал полицейскому-регулировщику: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-режа пристал к носу и не отклеивается, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла регулировщика дорожного движения».
«Пока ты не найдешь обезьяну, которая займет мое место на перекрестке и будет регулировать движение машин и фургонов, я ничем не смогу тебе помочь», – ответил полицейский.
Тогда Бебо Марш-Марш отправился в зоопарк и обратилея к обезьяне: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-Режа пристал к носу и не отклеится, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла регулировщика дорожного движения, а регулировщик не может оставить свой пост на перекрестке, где он регулирует движение, пока его не сменит обезьяна».
Обезьяна ответила: «Найди мне стремянку со свистком, чтобы мне вскарабкаться повыше, свистеть и регулировать дорожное движение».
Тогда Бебо Марш-Марш обрыскал весь город, он искал тут и там, спрашивал всех подряд, пока его ноги и глаза, голова и сердце почти совсем не отказались ему служить.
Тогда-то он и встретил старую вдову, ее муж погиб при взрыве, прокладывая трубы под землей. В мешке за спиной старушка несла связку собранных лучинок, потому что ей не хватало денег на уголь.
Бебо Марш-Марш обратился к ней и сказал: «У тебя горе, у меня тоже. Ты несешь свой груз на спине, и люди его видят. Я тоже несу свой груз, но его не видит никто».
«Расскажи мне о своем горе», – сказала старая вдова. Он все ей рассказал, и она ответила: «В квартале рядом живет мастер, который чинит старые зонтики. У него есть стремянка со свистком. Он взбирается на нее, когда делает длинные-длинные ручки для зонтиков. А для свиста на стремянке есть свисток».
Бебо Марш-Марш отправился в соседний квартал, нашел дом зонтичного мастера и сказал ему: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-Режа пристал к носу и не отклеится, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла пол-ицейкого-регулировщика, а тот не может оставить перекресток, где он регулирует дорожное движение, пока его не сменит обезьяна, а обезьяна не может его сменить, потому что у нее нет стремянки со свистком, чтобы взобраться на нее и свистеть фургонам и машинам».
Зонтичный мастер ответил на это: «У меня сегодня вечером особая работа, я должен сделать длинную-длинную ручку для зонтика, и мне понадобится стремянка, чтобы на нее взобраться и свисток, чтобы свистеть в него. Но если ты обещаешь вернуть все к вечеру, я тебе их дам».
Бебо Марш-Марш пообещал ему это, взял стремянку со свистком, отдал ее обезьяне, и та заняла место регулировщика, а тот отправился домой к Бебо Марш-Маршу, где Бимбо Режь-Режь сидел на крыльце с приставшим к носу большим пальцем. А когда по улице кто-то проходил он вдобавок еще махал остальными пальцами.
Регулировщик пять раз ударил Бимбо Режь-Режа жезлом по пальцу. Палец держался крепко. Но когда он ударил его жезлом в шестой раз, палец отклеился.
Бебо поблагодарил полицейского, поблагодарил обезьяну, вернул стремянку со свистком зонтичному мастеру и поблагодарил его.
Когда Бебо Марш-Марш вернулся домой, он увидел, что Бимбо Режь-Режь уже в постели и рад-радешенек. Сын сказал отцу: «Когда ветер в следующий раз переменится, я буду показывать нос поосторожнее».
5. Три истории о трех внезапных вихрях ветра
На одной из улиц Печенка-с-луком-сити стояли друг против друга два небоскреба. Днем, когда улицы были полны продающего и покупающего народа, они разговаривали друг с другом так, как разговаривают горы.
Ночью, когда все продающие и покупающие отправлялись по домам, а на улице оставались только полицейские и таксисты, ночью, когда по улицам полз туман, набрасывая на дома фиолетово-серое покрывало, ночью, когда звезды и небо укутывали город пеленой фиолетово-серого тумана, два небоскреба склонялись друг к другу и шептались.
Что они шептали друг другу – тайны или что-то такое простое, что известно и мне и тебе и всбм остальным – это осталось их тайной. Одно можно сказать наверняка – часто можно было увидеть, как они по ночам склоняются друг к другу и шепчутся, точно так же, как по ночам склоняются друг к другу и шепчутся горы.
Высоко, прямо на крыше одного из небоскребов стояла бронзовая коза, она смотрела вдаль на бескрайнюю прерию, где серебристо-голубые озера сверкали как голубые фарфоровые тарелки, и в утреннем солнце сияли змейки рек. Высоко на крыше другого небоскреба стоял бронзовый гусь, он смотрел вдаль на бескрайнюю прерию, где серебристо-голубые озера сверкали как голубые фарфоровые тарелки, и в утреннем солнце сияли серебристые змейки рек.
У двух небоскребов был друг – Северозападный Ветер. Он прилетал издалека, за пару часов покрывая пять сотен миль. Он двигался так быстро, а небоскребы все стояли неподвижно на том же самом углу той же самой старой улицы, потому-то он всегда приносил им новости.
«Я вижу, город все еще на месте», – насвистывал ветер небоскребам.
А они в ответ: «Да, а горы все еще там, откуда ты прилетел, Ветер?»
«Горы еще там, а за ними – море, и железная дорога бежит, спешит по прерии к горам и к морю», – отвечал Северозападный Ветер.
Теперь я расскажу о том, что Северозападный Ветер пообещал двум небоскребам. Он часто тряс бронзовую козу и бронзового гуся, стоящих на крышах небоскребов.
«Ты что, хочешь сдуть бронзовую козу с моей крыши?» – спрашивал один небоскреб.
«Ты что, хочешь сдуть бронзового гуся с моей крыши?» – спрашивал другой.
«Нет, нет, – Северозападный Ветер улыбался сначала одному, потом другому небоскребу. – Если я сдую козу, если я сдую гуся, то только из жалости к вам, когда на вас обрушится несчастье – чьи-то похороны».
«Если бы я сидел у кого-то на плече, щекоча его ухо своими усами, я бы что-нибудь сказал тому, кто хочет послушать», – бормотал он.
Конечно, он не понял, что дело в золотистом замшевом притягуче и его силе. В глубине жилетного кармашка золотистый замшевый при-тягуч говорил: «В твоем имени два «к», поэтому У тебя на плечах будут две крысы, одна голубая крыса у правого уха, другая – у левого».
Хорошенькое дельце – никогда раньше старьевщик Хабакук не получал столько старья.
«Заходите снова – и ты, и твои счастливые голубые крысы», – говорили ему люди. Они рылись в кладовках и на чердаках и выносили ему бутылки и кости, медь и латунь, старые башмаки и одежду – куртки, брюки, жилеты.
Каждое утро, когда он выходил на улицу, на его плечах сидели две голубые крысы, они подслеповато щурились и шевелили усами, так что те слегка щекотали уши старого Хабаку-ка. Навстречу ему из парадных дверей выбегали женщины, они смотрели на него и восклицали: «Что за странный и таинственный старьевщик и что за странные и таинственные голубые крысы!»
Золотистый замшевый притягуч действовал все время: «Пока старый Хабакук носит крыс на плечах, удача его не покинет. Но стоит ему продать одну крысу, его дочь выйдет замуж за таксиста, стоит ему продать другую крысу, вторая дочь выйдет замуж за киноактера».
Настал ужасный день – появился циркач. «Я дам тебе тысячу долларов наличными за одну голубую крысу, – начал он уговаривать старика. – Я дам тебе две тысячи долларов наличными за двух голубых крыс разом.»
«Покажи мне, сколько это – две тысячи наличными, одной кучей, такой, чтобы человек мог отнести их домой в мешке для старья», – вот что ответил старьевщик Хабакук.
Циркач отправился в банк и вернулся с зелененькими бумажками.
«Зелененькие делаются из лучшего шелкового тряпья правительством страны для того, чтобы дела процветали», – продолжал уговаривать циркач.
«Л-у-ч-ш-е-е ш-е-л-к-о-в-о-е т-р-я-п-ь-е», – разглагольствовал он, размахивая пальцем под носом у старьевщика.
«Я их возьму, – сказал старьевщик Хабакук, – я их возьму. Целый мешок зелененьких бумажек. Я скажу жене, что они напечатаны правительством страны для того, чтобы дела процветали».
Потом он поцеловал голубых крыс, одну в правое ухо, другую в левое, и передал их циркачу.
Потому-то в следующем же месяце его восемнадцатилетняя дочь вышла замуж за таксиста, который был так вежлив с пассажирами, что ему просто не хватало времени быть вежливым с женой.
Потому-то его девятнадцатилетняя дочь вышла замуж за киноактера, который столько трудился для того, чтобы быть красивым и обаятельным в кино, что у него просто не хватало времени быть таким же, когда он возвращается с работы домой.
А счастливый жилет с золотистым замшевым притягучем украл у старьевщика Хабакука зять-таксист.
4. Четыре истории о трагической тайне темной тропы
У Тряпичной Куклы было множество друзей. И Веник, и Совок для Угля, и Кофейник очень любили Тряпичную Куклу.
Но решив выйти замуж, она выбрала того, кто нашел ей глаза.
Один милый, но очень невнимательный ребенок стукнул куклу головой о дверь и разбил оба пришитых в незапамятные времена стеклянных глаза. Тогда-то Веник и нашел две калифорнийские черносливины и прикрепил их как раз туда, где должны быть глаза. Теперь у Тряпичной Куклы было два новехоньких черных глаза, и некоторые даже прозвали ее за это Черноглазкой.
Что за свадьба была у Тряпичной Куклы с Веником! Роскошная свадьба с роскошной свадебной процессией, ни у одной тряпичной куклы такой не было. Не говоря уже ни об одном венике.
Кто же вышагивал в этой процессии? Самыми первыми шли Облизыватели тарелок. Что они несли с собой? Кто блюдце, кто мелкую тарелку, а кто и глубокую. А что было в тарелках? У кого пенки от варенья, у кого подливка, у кого ванильная помадка. У одних сладкие лакомства, у других – кое-что посущественней. Вышагивая в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, они вылизывали тарелки, гордо оглядывались по сторонам и снова вылизывали.
За ними выступали Стучальщики по жестянкам. У них в руках были сковородки и кастрюльки, а у некоторых – целые противни. Кастрюльки были жестяные с жестяными донышками, и они стучали по донышкам, кто ножом, кто вилкой, кто утюгом, а кто и деревянной толкушкой. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, стуча по жестянкам, гордо оглядываясь вокруг и снова стуча по жестянкам.
За ними шли Шоколадные Подбородки. Они ели шоколад, и у них все подбородки были в шоколаде. У одних в горьком шоколаде были измазаны даже носы, у других потеки молочного шоколада доходили до ушей. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, задрав подбородки и гордо оглядываясь вокруг.
За ними двигались Грязные Фартучки. Фартучки были простые белые, в горошек и в полоску, голубые и с бабочками. Но все они были грязные. И простые белые, и в горошек, и в полоску, и голубые, и с бабочками – все они были грязные. Так вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника Грязные Фартучки, захватанные грязными пальчиками, гордо оглядывались вокруг и смеялись, и снова гордо оглядывались вокруг и смеялись.
За ними выступали Чистые Уши. Они ужасно гордились своей чистотой. Никто не знал, как они попали в процессию. Они были вымыты не только снаружи, но и внутри. Ни снаружи, ни внутри на них не было ни следа ни грязи, ни пыли, ни какого-либо иного беспорядка. Они шли в процессии Тряпичной Куклы и Веника, шевеля ушами, гордо оглядываясь вокруг и снова шевеля ушами.
Следующими в процессии были Боящиеся Щекотки. Лица их сияли, щеки лоснились, гладкие, как куски мыла. У них были крепкие кости, а на костях вдоволь мяса и жира. Казалось, они говорили: «Не щекочи меня, я так боюсь щекотки». Шагая в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, они щекотали друг друга и смеялись, гордо оглядывались вокруг и снова щекотали друг друга.
Музыкой заведовали Певцы с кашей во рту. Они шли с котелками каши и большими ложками. Они причмокивали, чавкали и сопели, и шум, который они издавали, был слышен даже в голове процессии, где шагали Вылизыватели тарелок. Они зачерпывали ложками кашу, гордо оглядывались вокруг и снова зачерпывали кашу.
За ними шли Упитанные Крепыши. Они были крепенькие, кругленькие, смачненькие и сочненькие. Они не были жирными – нет, нет – не жирными, а упитанными, и их так и хотелось потискать. Они шагали на упитанных ножках, питались и упитывались, упитанно оглядывались вокруг и снова питались.
Последними в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника были Сонные головушки. Они были страшно довольны, что идут в процессии, они улыбались, но головы их клонились долу, улыбки наполовину пропадали, а глаза были полуприкрыты или даже прикрыты на три четверти. Они пошатывались на ходу, потому что ноги их не чувствовали, куда ступают. Так шли Сонные головушки, последние из всех в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, и вовсе ни на кого не глядели.
Великолепная процессия, не правда ли?
Если хочешь вспомнить имена шестерых юных Хихикеров, вспоминай, что трех старших звали Блинк, Свинк и Джинк, а трех младших – Бланк, Сванк и Джанк. Однажды в конце января трое старших затеяли ссору с тремя младшими. Поссорились они из-за новой шляпы для Сники-Вики, снеговика, из-за того, какую ему носить шляпу и как ему ее носить. Блинк, Свинк и Джинк говорили: «Он хочет носить кривую шляпу прямо», а Бланк, Сванк и Джанк говорили: «Он хочет носить прямую шляпу криво». Они ссорились и ссорились. Блинк ссорился с Бланком, Свинк ссорился со Сванком, а Джинк ссорился с Джанком. Первыми опомнились Джинк и Джанк. Они придумали, как прекратить ссору. «Пусть он носит кривую шляпу криво», – сказал Джинк. «Нет, пусть он носит прямую шляпу прямо», – сказал Джанк. Они стояли друг против друга, глядя друг другу прямо в смеющиеся глаза и твердя наперебой: «Пусть у него будут две шляпы, кривая, надетая криво, и прямая, надетая прямо».
Они бросились на поиск шляп. Как назло, вокруг не было ни одной шляпы, ни одной большой шляпы, что годилась бы снеговику с такой большой головой, как у Сники-Вики. Они пошли домой и попросили у мамы совок шляпного пепла. Конечно, большинство других мам забеспокоилось, если бы шестеро детей влетели, топоча, грохоча и хлопая дверьми, и все вместе выпалили бы: «Где совок шляпного пепла?» Но Матушка Хихикер не забеспокоилась. Она почесала в затылке и спокойно ответила: «О-ля-ля, где же этот совок шляпного пепла? На прошлой неделе я брала его, когда делала шляпу мистеру Хихикеру, помнится, я положила его прямо сюда, на часы, о-ля-ля, о-ля-ля. Выйди-ка, позвони в дверной звонок», – сказала она Джинку. Джинк выбежал за дверь, а Матушка Хихикер и пятеро детей ждали. Дзинь-дзинь, зазвенел звонок, и вот открылась дверца часов и оттуда выпал совок шляпного пепла. «О-ля-ля, о-ля-ля, вот куда его засунули в спешке», – сказала Матушка Хихикер. Детишки выбежали и накопали совком огромную кучу шляпного пепла. Они сделали Сники-Вики две шляпы, одну кривую, другую прямую. Они надели кривую шляпу криво, а прямую прямо. Сники-Вики стоял перед домом, и кто бы ни проходил по улице, он снимал перед ним шляпу, кривую шляпу, скривив руку, а прямую шляпу – выпрямив. Так кончилась ссора между детишками, и прекратили ее Джинк, младший из старших, и Джанк, младший из младших, взглянув друг другу прямо в глаза и рассмеявшись. Если ты когда-нибудь с кем-нибудь поссоришься, постарайся сделать то же самое.
В Печенка-с-луком-сити один мальчик, идущий в лавку за патокой – дело обычное. Два мальчика, идущие в лавку за патокой, тоже дело обычное. Но три мальчика, каждый поодиночке, а потом все вместе, идущие в лавку за патокой – дело весьма, весьма необычное.
Ета Пета Пай рос мечтателем, и мечты в нем не дремали. Каждая мечта в нем оборачивалась веснушкой на нем. Когда он улыбался улыбка скользила по его лицу и пряталась в мечтательных веснушках.
Минни Май рос полным предчувствий, и предчувствия в нем не дремали. Предчувствия мелькали в его глазах и срывались с его губ. Когда он смотрел людям прямо в лицо, они обычно говорили: «Минни Май на вид такой грустный, что даже не понятно, удастся ли ему выкрутиться».
Майни Мо был совсем другой. Он не был грустным и полным предчувствий, как Минни Май. В нем не было столько мечтаний, а на нем не было столько веснушек, как на Ета Пета Пае. В нем перемешались мечты и предчувствия. Поэтому он был слегка веснушчатым и немножко грустным. Когда он смотрел людям в лицо, они обычно говорили: «Даже и не знаем, что нам – плакать или смеяться?»
Вот такие они были, три мальчика, полные мечтаний, полные предчувствий, и одновременно предчувствий и мечтаний. Все трое отличались друг от друга, но одно у них было одинаковое – их самое тайное стремление.
А стремление как мышь день и ночь скребется в твоем сердце, напевая короткую песенку: «Ищи меня, ищи меня».
Тайное стремление Ета Пета Пая, Минни Мая и Майни Мо было такое – день и ночь, много-много лет подряд, ездить по железной дороге, мчаться в железнодорожном вагоне. Паровозные свистки и стук колес казались им лучшей музыкой.
Когда тайное стремление скреблось у них на сердце, им становилось так грустно, так грустно, что жить не хотелось и терпеть не было сил. Тогда они брались за руки и пели песенку про Джо. Вот какой получался хор:
Однажды чудным летним утром матери дали трем мальчикам по кувшину и сказали: «Отправляйтесь-ка в лавку за патокой». Они вошли все вместе и вышли все вместе. Каждый вместе со своим кувшином патоки и тайным стремлением, скребущимся в сердце, все трое вместе.
Поломал мизинчик Джо,
Отправляясь в Мехико.
Уезжал, ногу сломал,
Когда за поездом бежал.
Пройдя два квартала, они остановились под большим вязом. Ета Пета Пай вытянул шею, чтобы увидеть верхушку вяза. Он сказал, что стоять под вязом и смотреть на него полезно его веснушкам и приятно его мечтам.
Пока он так стоял и смотрел, ручка кувшина выскользнула у него из рук. Кувшин упал, крах-трах, прямо на большой камень, разбился на кусочки, и из него потекла патока.
Если ты сам этого никогда не видел, поверь мне: патока, текущая из разбитого кувшина прямо на большой камень под вязом – зрелище странное и таинственное. Ета Пета Пай стоял босыми ногами в патоке. «Вот смех-то, – сказал он. – До чего щекотно». Тогда Минни Май и Майни Мо тоже ступили босыми ногами в патоку.
Тут-то это и произошло. Стал уменьшаться один. Потом другой. Потом все трое.
«Теперь вы, как я погляжу, не больше колорадских жуков», – сказал Ета Пета Пай Минни Маю и Майни Мо. «На наш взгляд и ты такой же», – ответили Минни Май и Майни Мо Ета Пета Паю. Но тайное стремление снова заставило их страдать, поэтому они стали в кружок, взялись за руки и запели песенку про Джо из Мехико.
Они слезли с большого камня прямо в траву и пошли мимо паучьих домиков и муравейников. На пороге одного домика они увидели миссис Паучиху, стирающую в тазу костюм мистера Паука.
«Почему у вас сковородка на голове?» – спросили они.
«В нашей стране все дамы носят сковородки вместо шляп».
«А что если вам понадобится надеть шляпу, когда в сковородке что-то жарится?» – спросил Ета Пета Пай.
«С уважающими себя дамами в нашей стране такого не случается».
«А шляпы у вас всегда одного и того же фасона?» – спросил Минни Май.
«Нет, каждую весну и осень у нас новый фасон сковородок».
Прячась в зарослях луговой гвоздики, они дошли до города прях-пауков. На главной улице стоял магазин с витриной, полной розовых зонтиков от солнца. Они вошли и обратились к продавцу: «Мы хотим купить зонтики».
«Мы тут зонтики не продаем», – ответил паук-продавец.
«Тогда одолжите нам по штуке на брата», – сказали все трое.
«С радостью, с превеликой радостью».
«Как же это у вас получается?» – спросил Майни Мо.
«Да само собой», – ответил продавец.
«А с чего это началось?»
«Да по другому и не было».
«И вы никогда не устаете?»
«Мне каждый зонтик в радость».
«А что вы будете делать, когда унесут все зонтики?»
«Они всегда возвращаются. Это замечательные паучьи зонтики, сделанные из замечательных луговых гвоздик. Когда вы их потеряете, они вернутся ко мне, сюда, в магазин на главной улице. Я не могу вам продать то, что вы, я знаю, обязательно потеряете. Разве я могу взять деньги за то, что вы где-нибудь когда-нибудь забудете? Стоит вам их потерять, как они вернутся ко мне. Смотрите, смотрите!»
Когда он сказал «смотрите», открылась дверь, и пять зонтиков вошли, вальсируя, и вальсируя, устремились на витрину.
«Они всегда возвращаются, все их рано или поздно забывают. Возьмите свои зонтики и идите. Когда вы их забудете, они вернутся ко мне».
«По-моему, он полон мечтаний», – сказал Ета Пета Пай.
«По-моему, он полон предчувствий», – сказал Минни Май.
«По-моему, он полон и мечтаний, и предчувствий», – сказал Майни Мо.
Тут они почувствовали себя такими одинокими и тайное стремление их так замучило, что они взялись за руки и спели песню про Джо из Мехико.
Они немножко повеселели и направились в Страну Колорадских жуков. Как только они там оказались, им страшно повезло, они встретили колорадского жука-миллионера.
«Почему ты миллионер?» – спросили они его.
«Потому что у меня есть миллион».
«Миллион чего?»
«Миллион фликов».
«Кому нужны флики?»
«Вам, если вы хотите здесь жить».
«Отчего так?»
«От того, что флики – наша валюта. В Стране Колорадских жуков без фликов ничего не купишь. Но когда у тебя миллион фликов – ты миллионер».
И тут их ждала приятная неожиданность.
«Ты мне нравишься, ты, твои мечты и твои веснушки», – сказал миллионер Ета Пета Паю, набивая ему фликами карманы.
«И ты мне нравишься, ты, твои предчувствия и твой грустный вид», – сказал он Минни Маю, набивая ему фликами карманы.
«Ты мне тоже нравишься, ты, твои мечты, твои предчувствия, и то, как они в тебе смешаны», – сказал он Майни Мо, заталкивая ему полные пригоршни фликов в карманы.
Мечты исполнились. Предчувствия сбылись. Теперь у них было все, о чем они всю жизнь мечтали. Все, что они предчувствовали, осуществилась.
С карманами, полными фликов, они мчались по железным дорогам Страны Колорадских жуков. Они приезжали на станцию и покупали билет на скорый поезд или на пассажирский, или даже на поезд, идущий задним ходом и поворачивающий обратно вместо того, чтобы идти вперед.
В вагонах-ресторанах они ели восхитительную ветчину из знаменитых колорадских поросят и яйца знаменитых колорадских кур и так далее, и тому подобное.
Казалось, они прожили так долго-долго, многие годы. Но настало время, когда у них кончились все флики. Теперь, когда им нужны были билеты на поезд, еда и место для ночлега, они брались за руки и пели песню про Джо из Мехико. В Стране Колорадских жуков всем очень нравилась эта песня.
Однажды утром, ожидая Юго-Западный экспресс, они присели у корней большого картофельного куста под большим зеленым листом. Высоко над головами они заметили темное облачко и услышали треск, и увидели блеск, а за ним и кучу брызг. Они не знали, что это обитатель Печенка-с-луком-сити, мистер Хихикер, распыляет на картофельном поле медный купорос.
Огромная капля медного купороса упала вниз, прямо на три головы – Ета Пета Пая, Минни Мая и Майни Мо.
Тогда-то это и произошло. Они стали расти и расти – раз, два, три. Когда они выпрыгнули и выскочили из картофельных рядов, мистер Хихикер решил, что мальчишки играли в прятки.
Они вернулись домой к мамам и все рассказали о том, как кувшин с патокой разбился о большой камень под большим вязом. Мамы их почти совсем не ругали, и мальчики решили, что все сложилось очень удачно, потому что исполнились их тайные стремления.
Тайное стремление как мышь день и ночь скребется в сердце, напевая короткую песенку: «Ищи меня, ищи меня».
Жил-был в Печенка-с-луком-сити мальчик по имени Бимбо Режь-Режь. Сколько ни учили его папа с мамой, что хорошо, что плохо, он тут же все забывал.
Однажды, вернувшись домой, его отец, Бебо Марш-Марш, увидел, что Бимбо Режь-Режь сидит на крыльце дома и показывает нос – знаешь, как это делается, большой палец к носу, а остальные машут туда-сюда.
«Я не могу оторвать большой палец, – закричал Бимбо Режь-Режь. – Когда я показывал нос мороженщику, ветер переменился, а мама всегда говорила: если ветер переменится, большой палец пристанет к носу, и все тут».
Бебо Марш-Марш взял его за палец и потянул. Потом обвязал палец бельевой веревкой и снова потянул. Потом уперся ногой и дернул. Но большой палец крепко приклеился к носу, а остальные пальцы все махали и махали.
Бебо Марш-Марш послал за членом городского совета. Член городского совета послал за начальником управления по очистке улиц. Начальник управления по очистке улиц послал за начальником отдела прививок департамента здоровья. Начальник отдела прививок департамента здоровья послал за самым главным сотрудником бюро прогноза погоды – там, как нигде, должны разбираться в хитростях ветра.
Самый главный сотрудник бюро прогнозов погоды сказал: «Если шесть раз ударить большой палец кончиком жезла регулировщика дорожного движения, он отклеится от носа».
Тогда Бебо Марш-Марш побежал за полицейским, стоящим на перекрестке и регулирующим движение машин и фургонов.
Он сказал полицейскому-регулировщику: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-режа пристал к носу и не отклеивается, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла регулировщика дорожного движения».
«Пока ты не найдешь обезьяну, которая займет мое место на перекрестке и будет регулировать движение машин и фургонов, я ничем не смогу тебе помочь», – ответил полицейский.
Тогда Бебо Марш-Марш отправился в зоопарк и обратилея к обезьяне: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-Режа пристал к носу и не отклеится, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла регулировщика дорожного движения, а регулировщик не может оставить свой пост на перекрестке, где он регулирует движение, пока его не сменит обезьяна».
Обезьяна ответила: «Найди мне стремянку со свистком, чтобы мне вскарабкаться повыше, свистеть и регулировать дорожное движение».
Тогда Бебо Марш-Марш обрыскал весь город, он искал тут и там, спрашивал всех подряд, пока его ноги и глаза, голова и сердце почти совсем не отказались ему служить.
Тогда-то он и встретил старую вдову, ее муж погиб при взрыве, прокладывая трубы под землей. В мешке за спиной старушка несла связку собранных лучинок, потому что ей не хватало денег на уголь.
Бебо Марш-Марш обратился к ней и сказал: «У тебя горе, у меня тоже. Ты несешь свой груз на спине, и люди его видят. Я тоже несу свой груз, но его не видит никто».
«Расскажи мне о своем горе», – сказала старая вдова. Он все ей рассказал, и она ответила: «В квартале рядом живет мастер, который чинит старые зонтики. У него есть стремянка со свистком. Он взбирается на нее, когда делает длинные-длинные ручки для зонтиков. А для свиста на стремянке есть свисток».
Бебо Марш-Марш отправился в соседний квартал, нашел дом зонтичного мастера и сказал ему: «Ветер переменился, и большой палец Бимбо Режь-Режа пристал к носу и не отклеится, пока его не ударят шесть раз кончиком жезла пол-ицейкого-регулировщика, а тот не может оставить перекресток, где он регулирует дорожное движение, пока его не сменит обезьяна, а обезьяна не может его сменить, потому что у нее нет стремянки со свистком, чтобы взобраться на нее и свистеть фургонам и машинам».
Зонтичный мастер ответил на это: «У меня сегодня вечером особая работа, я должен сделать длинную-длинную ручку для зонтика, и мне понадобится стремянка, чтобы на нее взобраться и свисток, чтобы свистеть в него. Но если ты обещаешь вернуть все к вечеру, я тебе их дам».
Бебо Марш-Марш пообещал ему это, взял стремянку со свистком, отдал ее обезьяне, и та заняла место регулировщика, а тот отправился домой к Бебо Марш-Маршу, где Бимбо Режь-Режь сидел на крыльце с приставшим к носу большим пальцем. А когда по улице кто-то проходил он вдобавок еще махал остальными пальцами.
Регулировщик пять раз ударил Бимбо Режь-Режа жезлом по пальцу. Палец держался крепко. Но когда он ударил его жезлом в шестой раз, палец отклеился.
Бебо поблагодарил полицейского, поблагодарил обезьяну, вернул стремянку со свистком зонтичному мастеру и поблагодарил его.
Когда Бебо Марш-Марш вернулся домой, он увидел, что Бимбо Режь-Режь уже в постели и рад-радешенек. Сын сказал отцу: «Когда ветер в следующий раз переменится, я буду показывать нос поосторожнее».
5. Три истории о трех внезапных вихрях ветра
На одной из улиц Печенка-с-луком-сити стояли друг против друга два небоскреба. Днем, когда улицы были полны продающего и покупающего народа, они разговаривали друг с другом так, как разговаривают горы.
Ночью, когда все продающие и покупающие отправлялись по домам, а на улице оставались только полицейские и таксисты, ночью, когда по улицам полз туман, набрасывая на дома фиолетово-серое покрывало, ночью, когда звезды и небо укутывали город пеленой фиолетово-серого тумана, два небоскреба склонялись друг к другу и шептались.
Что они шептали друг другу – тайны или что-то такое простое, что известно и мне и тебе и всбм остальным – это осталось их тайной. Одно можно сказать наверняка – часто можно было увидеть, как они по ночам склоняются друг к другу и шепчутся, точно так же, как по ночам склоняются друг к другу и шепчутся горы.
Высоко, прямо на крыше одного из небоскребов стояла бронзовая коза, она смотрела вдаль на бескрайнюю прерию, где серебристо-голубые озера сверкали как голубые фарфоровые тарелки, и в утреннем солнце сияли змейки рек. Высоко на крыше другого небоскреба стоял бронзовый гусь, он смотрел вдаль на бескрайнюю прерию, где серебристо-голубые озера сверкали как голубые фарфоровые тарелки, и в утреннем солнце сияли серебристые змейки рек.
У двух небоскребов был друг – Северозападный Ветер. Он прилетал издалека, за пару часов покрывая пять сотен миль. Он двигался так быстро, а небоскребы все стояли неподвижно на том же самом углу той же самой старой улицы, потому-то он всегда приносил им новости.
«Я вижу, город все еще на месте», – насвистывал ветер небоскребам.
А они в ответ: «Да, а горы все еще там, откуда ты прилетел, Ветер?»
«Горы еще там, а за ними – море, и железная дорога бежит, спешит по прерии к горам и к морю», – отвечал Северозападный Ветер.
Теперь я расскажу о том, что Северозападный Ветер пообещал двум небоскребам. Он часто тряс бронзовую козу и бронзового гуся, стоящих на крышах небоскребов.
«Ты что, хочешь сдуть бронзовую козу с моей крыши?» – спрашивал один небоскреб.
«Ты что, хочешь сдуть бронзового гуся с моей крыши?» – спрашивал другой.
«Нет, нет, – Северозападный Ветер улыбался сначала одному, потом другому небоскребу. – Если я сдую козу, если я сдую гуся, то только из жалости к вам, когда на вас обрушится несчастье – чьи-то похороны».