Страница:
- Не хотел бы я его стеречь, хоть бы в цепи его заковали, - сказал Станкевич. - Это ничего, что сбежит, да ведь на смех же еще тебя поднимет, издеваться будет.
- То-то и оно! - сказал пан Михал. - Теперь он до конца жизни будет потешаться над Ковальским, а не приведи бог на зубок ему попасть, язык у него - острей во всей Речи Посполитой не сыщешь. А как начнет еще, по своему обычаю, расписывать, так животики со смеху надорвешь.
- А понадобится, так он, говоришь, и рубиться горазд? - спросил Станкевич.
- Еще как горазд! Ведь это он на глазах у всего войска зарубил под Збаражем Бурлая.
- Нет, клянусь богом, такого человека я еще не встречал! - воскликнул Станкевич.
- Большую услугу оказал он нам своим бегством, - заметил Оскерко, потому что забрал с собой письма гетмана. Кто его знает, что писал гетман про нас в этих письмах. Не думаю я, чтобы шведский комендант в Биржах поверил не Ковальскому, а нам. Не может этого быть. Мы ведь приедем как узники, а он как начальник конвоя. Но что там не будут знать, что с нами делать, - это как пить дать. На плаху, во всяком случае, не поведут, а это самое главное.
- Да я это так только говорил, - ответил Мирский, - чтобы Ковальский совсем потерялся. Но то, что нас, как ты говоришь, на плаху не поведут, это, право же, плохое утешение. Так повернулось дело, что лучше смерть! Ясно, что теперь разгорится еще одна война, что на этот раз начнется смута, а это уж последний конец. Зачем мне, старику, смотреть на это?
- И мне, я ведь помню другие времена! - воскликнул Станкевич.
- Вы не должны так говорить, ибо милосердие божие превыше людской злобы, и всемогущая десница господня может вырвать нас из пучины, когда мы меньше всего этого ожидаем.
- Святые слова! - сказал Ян Скшетуский. - И как ни тяжело нам, солдатам покойного князя Иеремии, жить теперь, ибо мы привыкли к победам, а все же хочется еще послужить отчизне, только бы дал бог наконец вождя не изменника, а такого, которому человек мог бы предаться всей душой и всем сердцем.
- Ох, правда, правда! - вздохнул Володыёвский. - Мы бы день и ночь сражались.
- Это, скажу я вам, самая большая беда, - промолвил Мирский, - все мы от этого как впотьмах ходим и сами себя спрашиваем: что делать? И неуверенность гнетет нас, как тяжкий сон. Не знаю, как вы, но меня томит и душит тревога. Как подумаю, что это я бросил булаву к ногам гетмана, что это я причина мятежа и бунта, от ужаса остатки седых волос встают у меня дыбом на голове. Да! Но что же делать пред лицом явной измены? Счастливы те, кому не надо было спрашивать себя об этом и искать в душе ответа!
- Вождя, вождя пошли нам, боже милосердный! - снова воскликнул Станкевич, поднимая глаза к небу.
- А что, воевода витебский, говорят, человек весьма достойный? спросил Станислав Скшетуский.
- Да! - ответил Мирский. - Но нет у него булавы ни великого, ни польного гетмана, и пока всемилостивейший король наш не присвоит ему звания гетмана, он может действовать только на свой страх. Одно верно что не пойдет он ни к шведам, ни к другим врагам.
- Пан Госевский, гетман польный, в плену у Радзивилла.
- А все потому, что он тоже человек достойный, - подхватил Оскерко. Когда до меня дошла весть об его аресте, я так и обмер и сразу почуял, что дело неладно.
- Был я как-то в Варшаве, - заговорил после минутного раздумья пан Михал, - и пошел в королевский дворец, а всемилостивейший король наш, - он любит солдат и меня хвалил после битвы под Берестечком, - тотчас меня признал и велел прийти на обед. На этом обеде видел я пана Чарнецкого, собственно и пир-то был в его честь. Выпил тогда немножко всемилостивейший король наш и стал обнимать пана Чарнецкого, а потом и говорит: <Пусть даже такая придет година, что все от меня отступятся, ты останешься мне верен!> Я собственными ушами слышал эти слова, как бы вдохновенные свыше. От волнения пан Чарнецкий слова не мог вымолвить, только повторял: <До последнего вздоха! До последнего вздоха!> А король наш заплакал тогда...
- Как знать, не пророческие ли это были слова, ибо година бедствий уже пришла! - сказал Мирский.
- Пан Чарнецкий великий воитель! - промолвил Станкевич. - Его имя в Речи Посполитой у всех на устах.
- Говорят, - прибавил Скшетуский, - будто татары, которые оказывают помощь пану Ревере Потоцкому в войне с Хмельницким, так любят пана Чарнецкого, что не хотят идти туда, где его нет.
- Истинная правда! - подхватил Оскерко. - Я слыхал, как об этом рассказывали в Кейданах при князе гетмане; все мы восхваляли тогда пана Чарнецкого, а князю это очень не понравилось, нахмурился он и говорит: <Пан Чарнецкий коронный обозный(*), но у меня мог бы быть в Тыкоцине подстаростой>.
- Invidia, видно, уже его мучила.
- Ясно, что злодейство не может вынести света добродетели.
Так беседовали между собою арестованные полковники, а потом снова свернули разговор на Заглобу. Володыёвский ручался, что они могут надеяться на помощь старого рыцаря, - не такой он человек, чтобы бросить друзей в беде.
- Я уверен, - говорил пан Михал, - что он бежал в Упиту, где найдет моих людей, если только их еще не разбили или не угнали в Кейданы. С ними он сам двинется нам на помощь, разве только они не захотят идти. Не думаю, однако, чтобы не захотели, в хоругви больше всего лауданцев, а они меня любят.
- Но они все старые слуги Радзивиллов? - заметил Мирский.
- Это верно, но когда дознаются о выдаче Литвы шведам, об аресте гетмана польного, кавалера Юдицкого и вас со мною, отвратятся их сердца от Радзивилла. Достойная это шляхта, а уж пан Заглоба не пожалеет красок, так распишет гетмана, что лучше его никто из нас не сумеет.
- Так-то оно так, - сказал Станислав Скшетуский, - но ведь мы в это время будем уже в Биржах.
- Не может этого быть, ведь мы все время кружным путем едем, чтобы миновать Упиту, а из Упиты дорога прямая, как стрела. Даже если они выедут на день, на два позже, и то могут попасть в Биржи раньше нас и перерезать отряду путь. Мы сейчас только в Шавли едем, а уж оттуда повернем на Биржи, ну а из Упиты до Бирж, скажу я вам, поближе будет, чем из Шавлей.
- Да, да, поближе, и дорога получше! - подтвердил Мирский.
- Ну вот видите. А мы еще и до Шавлей не доехали.
Только к вечеру рыцари увидели гору, что зовется Салтувес-Калнас, у подножия которой лежат Шавли. По дороге в деревнях и городах, через которые им пришлось проезжать, они всюду заметили, что народ в тревоге. Видно, весть о переходе гетмана на сторону шведов разнеслась уже по всей Жмуди. Кое-где солдат расспрашивали, в самом ли деле край займут шведы; кое-где рыцари видели толпы крестьян, которые с женами, детьми и пожитками покидали деревни и уходили в глубь лесов, покрывавших весь этот край. Иногда крестьяне угрожающе смотрели на драгун, принимали их, видно, за шведов. В шляхетских застянках прямо спрашивали, кто такие и куда едут, а когда Ковальский вместо ответа приказывал дать дорогу, раздавались такие грозные крики, что солдатам приходилось брать мушкеты на изготовку, чтобы проложить себе путь.
Большая дорога, ведущая из Ковно через Шавли на Митаву, была забита телегами и колясками, это семьи шляхтичей спешили укрыться от войны в курляндских владениях. В самих Шавлях, которые были королевским имением, не было никаких гетманских хоругвей, ни надворных, ни регулярных; зато здесь арестованные полковники впервые увидели шведский отряд, состоявший из двадцати пяти рейтар, который выехал из Бирж в разведку. Толпы евреев и горожан глазели на рыночной площади на незнакомых людей, да и полковники с любопытством смотрели на них, особенно Володыёвский, который никогда еще не видел шведов; он окидывал их хищным взглядом, как волк стадо овец, и при этом топорщил усы.
Ковальский поговорил с офицером, сообщил, кто он, куда едет и кого сопровождает, и потребовал, чтобы шведский разъезд для большей безопасности присоединился к его отряду. Но офицер ответил, что у него приказ произвести глубокую разведку и что он не может возвращаться в Биржи; он заверил Ковальского, что дорога всюду безопасна, так как небольшие отряды, посланные из Бирж, разъезжают по всем направлениям, а некоторые посланы даже в Кейданы. Отдохнув хорошенько до полуночи и покормив выбившихся из сил лошадей, пан Рох вместе со своими узниками снова тронулся в путь, свернув из Шавлей через Иоганнишкеле и Посвут на восток, чтобы выехать на прямую дорогу, ведущую из Упиты на Поневеж и Биржи.
- Коли пан Заглоба придет нам на помощь, - сказал на рассвете Володыёвский, - то на этой дороге ему легче всего будет преградить путь отряду, он из Упиты мог уже подоспеть туда.
- Может, он где-нибудь и ждет нас! - сказал Станислав Скшетуский.
- Я тоже надеялся, пока не увидел шведов, - промолвил Станкевич, - но теперь, сдается мне, нет для нас спасения.
- Это уж теперь его забота, как бы шведов миновать или одурачить, а он на это мастер.
- Да вот беда, не знает он здешних мест.
- Зато лауданцы знают, они ведь пеньку, клепку и смолу возят в самую Ригу, в моей хоругви много таких.
- Шведы под Биржами заняли уже, наверно, все городки.
- Нельзя не сознаться, хороши солдаты, которых мы в Шавлях видали, говорил маленький рыцарь, - молодцы, как на подбор! А вы заметили, какие у них сытые кони?
- Это очень сильные лифляндские кони, - сказал Мирский. - И у нас хорунжие из гусарских и панцирных хоругвей ищут лошадей в Лифляндии, у нас тут лошаденки малорослые.
- Давай, пан Михал, поговорим лучше о шведской пехоте! - вмешался в разговор Станкевич. - Конница - она хоть с виду и хороша, но не такая храбрая. Бывало, как бросится наша хоругвь, особенно тяжелая, на этих рейтар, так они и пяти минут не выдерживают.
- Вы в прежние времена уже их попробовали, - ответил маленький рыцарь, - а мне только слюнки приходится глотать. Говорю вам: как увидал я их сейчас в Шавлях и эти их желтые, как кудель, бороды, прямо мурашки по пальцам забегали. Эх, рада душа в рай, да грехи не пускают, сиди вот тут на телеге и подыхай!
Полковники умолкли; но, видно, не один Володыёвский пылал к шведам такой любовью, ибо до слуха узников долетел вскоре следующий разговор между драгунами, окружавшими телегу.
- Видали этих собачьих детей, этих нехристей? - говорил один из солдат. - Мы с ними драться были должны, а теперь будем им лошадей чистить.
- А чтоб их гром убил! - проворчал другой драгун.
- Помалкивай! Швед тебя на конюшне метлой по лбу будет учить послушанию!
- Либо я его.
- Дурак! Не такие, как ты, хотели против него пойти, а вот видишь, что получилось!
- Самых великих рыцарей везем им все равно что в волчью пасть. Будут они, ироды, глумиться над ними.
- С этой немчурой без еврея и не поговоришь. Вон и в Шавлях начальнику пришлось тотчас послать за евреем.
- А чтоб их чума взяла!
Первый солдат понизил голос и спросил:
- А что это толкуют, будто все лучшие солдаты не хотят служить с ними и идти против своего короля?
- А как же! Разве ты не видал венгров, разве пан гетман не отправился с войском мятежников бить, - кто его знает, что еще будет. Ведь и наших драгун немало перешло на сторону венгров, их, верно, всех расстреляют.
- Вот награда за верную службу!
- К черту такое дело!
- Проклятая служба!
- Стой! - вдруг раздался голос ехавшего впереди пана Роха.
- Ах, пуля тебе в лоб! - проворчал голос подле телеги.
- Что там? - спрашивали друг друга солдаты.
- Стой! - снова раздалась команда.
Телега остановилась. Солдаты придержали лошадей. День был ясный, погожий. Солнце уже взошло, и в сиянии его лучей впереди на дороге виднелись клубы пыли, точно навстречу стада шли или войско.
Вскоре в облаках пыли что-то блеснуло, будто искры рассыпались, они сверкали все явственней, словно свечи пылали в дыму.
- Это сверкают копья! - воскликнул Володыёвский.
- Войско идет.
- Наверное, какой-нибудь шведский отряд.
- У них копья только у пехоты, а там пыль вон как несется. Конница это, наши!
- Наши, наши! - повторили драгуны.
- Стройсь! - раздался голос пана Роха.
Драгуны окружили телегу. У Володыёвского горели глаза.
- Это уж наверняка мои лауданцы с Заглобой!
Всадники, ехавшие навстречу, были уже в какой-нибудь полуверсте, и расстояние между ними и телегой сокращалось с каждой минутой, так как мчались они на рысях. Наконец из облака пыли вынесся весь большой отряд, шедший стройными рядами, точно в атаку. Через минуту он стал еще ближе. В первом ряду, чуть правее, скакал под бунчуком какой-то могучий рыцарь с булавою в руке. Заметив его, Володыёвский тотчас вскричал:
- Это пан Заглоба! Клянусь богом, пан Заглоба!
Улыбка прояснила лицо Яна Скшетуского.
- Он! Не кто иной, как он! - подтвердил Ян. - И под бунчуком! Уже успел произвести себя в гетманы. Я бы его всюду узнал по этому озорству. Каким он родился, таким и умрет.
- Дай бог ему здоровья! - воскликнул Оскерко. Затем он сложил ладони у губ и крикнул:
- Пан Ковальский! Это родич к тебе в гости едет!
Но пан Рох не слышал, он как раз сгонял своих драгун. И хоть горсточка людей была у него, а навстречу неслась целая хоругвь, он, надо отдать ему справедливость, не растерялся и не струсил. Он построил драгун в два ряда перед телегой; однако хоругвь развернулась тем временем и по татарскому способу начала заезжать полумесяцем с обеих сторон. Но, видно, с паном Рохом хотели сперва повести переговоры, потому что стали махать знаменем и кричать:
- Стой! Стой!
- Вперед! Шагом марш! - крикнул пан Рох.
- Сдавайтесь! - кричали с дороги.
- Огонь! - скомандовал в ответ Ковальский.
Немая тишина была ответом; ни один драгун не выстрелил.
Пан Рох тоже на минуту онемел, затем в ярости набросился на своих солдат.
- Огонь, собаки! - рявкнул он страшным голосом и одним ударом кулака свалил с лошади ближайшего солдата. Остальные шарахнулись от разъяренного офицера; но ни один не подчинился команде. И вдруг драгуны бросились наутек и рассеялись в мгновение ока, как стая испуганных куропаток.
- Я бы все-таки этих солдат приказал расстрелять! - проворчал Мирский.
Увидев, что собственные солдаты оставили его, Ковальский повернул коня навстречу хоругви.
- Там моя смерть! - крикнул он страшным голосом. И ринулся вперед ураганом.
Но не успел он проскакать и половину дороги, как в рядах Заглобы раздался выстрел из дробовика: дробь засвистела на дороге, конь пана Роха зарылся храпом в пыль и рухнул, привалив ездока.
В ту же минуту из хоругви вынесся, как молния, солдат и схватил за шиворот поднимавшегося с земли офицера.
- Это Юзва Бутрым! - воскликнул Володыёвский. - Юзва Безногий!
Пан Рох, в свою очередь, схватил Юзву за полу, и пола осталась у него в руке; тут они сшиблись и трепали друг друга, словно два ястреба, так как силы были оба непомерной. У Бутрыма лопнуло стремя, он свалился наземь и перекувыркнулся, однако не выпустил пана Роха, и они свившись в клубок, катались на дороге.
Подскакали другие солдаты. Сразу два десятка рук схватили Ковальского, который рвался и метался, как медведь в западне, швырял людей, как вепрь-одинец собак, снова вставал и вовсе не думал сдаваться. Он хотел погибнуть, а между тем слышал десятки голосов, повторявших одно слово: <Живьем! Живьем!>
Наконец, силы оставили его, и он потерял сознание.
А Заглоба уже был у телеги, верней, на телеге и обнимал Скшетуских, маленького рыцаря, Мирского, Станкевича и Оскерко и при этом кричал, задыхаясь:
- А что! Все-таки пригодился Заглоба! Теперь мы дадим жару Радзивиллу! Друзья мои, мы свободны, и у нас солдаты! Сейчас мы отправимся разорять его имения! А что, удался фортель? Не тем, так другим способом я бы все равно вырвался на волю и освободил вас! Совсем запыхался, дух не переведу! На имения Радзивилла, друзья мои, на имения Радзивилла! Вы еще о нем не знаете того, что я знаю!
Дальнейшие изъявления радости прервали лауданцы, которые бежали взапуски, чтобы приветствовать своего полковника. Бутрымы, Гостевичи Дымные, Домашевичи, Стакьяны, Гаштовты - все столпились у телеги, и могучие глотки непрерывно ревели:
- Vivat! Vivat!
- Спасибо вам за любовь! - сказал маленький рыцарь своим солдатам, когда они поутихли. - Страшное это дело, что мы должны выйти из повиновения гетману и поднять на него руку, но измена явная, и поступить иначе мы не можем! Мы не предадим отчизну и нашего всемилостивейшего короля. Vivat Joannes Casimirus rex!
- Vivat Joannes Casimirus rex! - подхватили три сотни голосов.
- Учиним наезд на имения Радзивилла! - кричал Заглоба. - Потрясем его кладовые и погреба!
- Коней подать! - крикнул маленький рыцарь.
Солдаты бросились за лошадьми.
- Пан Михал! - обратился тем временем Заглоба к Володыёвскому. - Я вел твоих людей, замещая тебя, и, надо отдать им должное, - что я и делаю с радостью, - они у тебя молодцы! Но теперь ты свободен, и я передаю власть в твои руки.
- Прими, пан, начальство над хоругвью, ты по званию из всех нас самый старший, - обратился пан Михал к Мирскому.
- И не подумаю! Я тут при чем! - ответил старый полковник.
- Тогда ты, пан Станкевич...
- У меня своя хоругвь, и чужую я не стану брать! Оставайся ты, пан, начальником. Ну, что тут разводить церемонии! Ты знаешь людей, они знают тебя и лучше всего будут сражаться под твоим начальством.
- Так и сделай, Михал, так и сделай, задача-то нелегкая! - говорил Ян Скшетуский.
- Ну что ж, быть по-вашему.
С этими словами пан Михал взял булаву из рук Заглобы, вмиг построил хоругвь для похода и вместе с друзьями двинулся во главе ее вперед.
- Куда же мы пойдем? - спросил Заглоба.
- Сказать по правде, я и сам не знаю, - ответил пан Михал. - Не подумал я еще об этом.
- Надо бы посоветоваться о том, что же нам делать, - сказал Мирский. - И совет нам надо держать незамедлительно. Позвольте только мне сперва принести от нашего имени благодарность пану Заглобе за то, что он не забыл нас и in rebus angustis* так счастливо спас всех.
_______________
* В трудную минуту (лат.).
- А что? - с гордостью произнес Заглоба, поднимая голову и крутя ус. - Без меня быть бы вам в Биржах! Справедливость велит признать, что уж если никто ничего не придумает, так Заглоба непременно придумает. Пан Михал, не в таких мы с тобой бывали переделках! Помнишь, как я тебя спасал, когда мы с Геленкой от татар бежали, а?
Пан Михал мог бы сказать, что тогда не пан Заглоба его спасал, а он пана Заглобу, однако промолчал, только усы встопорщил.
- Чего там благодарить! - продолжал старый шляхтич. - Сегодня с вами беда, завтра со мной, и уж, наверно, вы меня не оставите. Так я рад, что вижу вас на свободе, будто выиграл самый решительный бой. Оказывается, не состарились еще ни голова, ни рука.
- Так ты тогда сразу поскакал в Упиту? - спросил у Заглобы пан Михал.
- А куда же мне было ехать? В Кейданы? Волку в пасть? Разумеется, в Упиту, и уж будьте уверены, лошади я не жалел, а хорошая была животина! Вчера утром я был уже в Упите, а в полдень мы двинулись на Биржи, в ту сторону, где я надеялся встретить вас.
- И мои люди так сразу тебе и поверили? - спросил пан Михал. - Они ведь тебя не знали, только два-три человека видали тебя у меня.
- Сказать по правде, никаких хлопот с этим делом у меня не было. Прежде всего перстень твой, пан Михал, был у меня, да и люди узнали как раз про ваш арест и про измену гетмана. Я у них депутации застал от хоругвей пана Мирского и пана Станкевича, которые предлагали собирать силы против изменника гетмана. Как сказал я им тогда, что вас везут в Биржи, так все равно что палку ткнул в муравейник. Лошади на пастбище были, за ними тотчас послали людей) и в полдень мы уже отправились в путь. Ясное дело, я по праву принял начальство.
- Отец, а бунчук где ты взял? - спросил Ян Скшетуский. - Издали мы подумали, что это сам гетман едет.
- А что! Важен был с виду, не хуже его? Где бунчук взял? Да это с депутациями от восставших хоругвей прибыл к лауданцам и пан Щит с приказом гетмана идти в Кейданы, ну и с бунчуком для пущей важности. Я тотчас велел его арестовать, а бунчук приказал носить над собой, чтобы обмануть шведов.
- Ей-ей, здорово ты это придумал! - воскликнул Оскерко.
- Соломон, да и только! - прибавил Станкевич.
Заглоба надулся, как индейский петух.
- Давайте теперь совет держать, что же нам делать, - сказал он наконец. - Коли хватит у вас терпенья послушать, так я скажу вам, что я по дороге надумал. С Радзивиллом войну начинать я не советую по двум причинам: перво-наперво, он, с позволения сказать, щука, а мы окуни. Окуням лучше к щуке головой не повертываться, а то она проглотить может, хвостом надо, тут их защищают колючие плавники. Дьявол бы его поскорее на рожон вздел да смолой поливал, чтоб не очень пригорел.
- А второе? - спросил Мирский.
- Второе, - ответил Заглоба, - попадись мы только через какой-нибудь casus* ему в лапы, так он нам такого перцу задаст, что всем сорокам в Литве будет о чем стрекотать. Вы поглядите, что он писал в том письме, которое Ковальский вез к шведскому коменданту в Биржи, тогда узнаете пана воеводу виленского, коль скоро до сих пор его не знали!
_______________
* Случай (лат.).
С этими словами он расстегнул жупан, достал из-за пазухи письмо и протянул Мирскому.
- Да оно не то по-немецки написано, не то по-шведски, - сказал старый полковник. - Кто из вас может прочитать?
Оказалось, что по-немецки знал немного один только Станислав Скшетуский, который часто ездил из дому в Торунь, но и тот по-писаному читать не умел.
- Так я вам tenor* расскажу, - сказал Заглоба. - Когда в Упите послали мы на луга за лошадьми, у меня было немного времени, и я велел притащить за пейсы еврея, который слывет там мудрецом, он-то, чуя саблю на затылке, и прочитал expedite** все, что там написано и растолковал мне. Так вот пан гетман советует биржанскому коменданту и для блага его величества короля шведского приказывает, отослав сперва конвой, расстрелять всех нас без исключения, но так, чтобы слух об этом не распространился.
_______________
* Содержание (лат.).
** Легко, скоро (лат.).
Полковники руками всплеснули, один только Мирский покачал головой и промолвил:
- Я-то его знаю, и странно мне было, просто понять я не мог, как это он нас выпускает живыми из Кейдан. Видно, были на то причины, которых мы не знаем, что не мог он сам приговорить нас к смерти.
- Не опасался ли он людской молвы?
- И то может быть.
- Удивительно, однако, какой злой человек! - заметил маленький рыцарь. - Ведь не хвалясь скажу, что совсем недавно мы вдвоем с Ганхофом спасли ему жизнь.
- А я сперва у его отца, а теперь вот у него уже тридцать пять лет служу! - сказал Станкевич.
- Страшный человек! - прибавил Станислав Скшетуский.
- Так вот такому лучше в пасть не лезть! - решил Заглоба. - Ну его к дьяволу! Не будем мы ввязываться в бой с ним, зато имения, которые встретятся нам по дороге, accurate* ему разорим. Идемте к витебскому воеводе, чтобы защита у нас была и господин над нами, а по дороге будем брать, что удастся, из кладовых, конюшен, хлевов, амбаров и погребов. Очень мне это улыбается, и уж будьте уверены, тут я никому не дам опередить себя. Денег в имениях раздобудем - так тоже с собой прихватим. Чем богаче мы будем, когда явимся к витебскому воеводе, тем ласковей он нас примет.
_______________
* Исправно (лат.).
- Он и без того нас ласково примет, - возразил Оскерко. - Однако дельный это совет идти к нему, лучше сейчас ничего не придумаешь.
- Все мы отдадим за это свои голоса, - прибавил Станкевич.
- Святая правда! - воскликнул пан Михал. - Стало быть, к воеводе витебскому! Пусть же будет он тем вождем, о котором мы просили бога.
- Аминь! - сказали остальные.
Некоторое время рыцари ехали в молчании, наконец пан Михал заерзал в своем седле.
- А не потрепать ли нам где-нибудь по дороге шведов? - спросил он наконец, глядя на своих товарищей.
- Мой совет такой: встретится случай, так почему же не потрепать? ответил Станкевич. - Радзивилл, наверно, внушил шведам, что у него вся Литва под пятой и что все охотно предают Яна Казимира, так пусть же выйдет наружу, что это неправда.
- Верно! - воскликнул Мирский. - Попадется по дороге какой-нибудь отряд - растоптать его. Я согласен и с тем, что на самого князя нападать не следует, не выдержим мы. Великий это воитель! Но, не ввязываясь в бой, стоило бы дня два повертеться около Кейдан.
- Чтобы разорить его имения? - спросил Заглоба.
- Нет! Чтобы людей собрать побольше. К нам примкнет моя хоругвь и пана Станкевича. А если они обе уже разбиты, что весьма возможно, так и тогда солдаты по одиночке будут приставать к нам. Да и из шляхты тоже кое-кто присоединится. Больше людей приведем к пану Сапеге, и ему легче будет что-нибудь предпринять.
Расчет и в самом деле был правильный, и первым доказательством тому могли послужить драгуны пана Роха, которые все, за исключением его самого, без колебаний перешли к пану Михалу. В рядах радзивилловских войск таких людей могло найтись немало. Можно было к тому же надеяться, что при первом ударе по шведам в Жмуди вспыхнет всеобщее восстание.
Володыёвский решил поэтому двинуться в ночь по направлению к Поневежу, в окрестностях Упиты привлечь еще в хоругвь лауданцев, сколько удастся, а затем углубиться в Роговскую пущу, куда, как он предполагал, будут скрываться остатки разбитых Радзивиллом хоругвей. А пока он остановился на отдых на берегу реки Лавечи, чтобы дать подкрепиться людям и покормить лошадей.
Там они простояли до самой ночи, выглядывая из зарослей орешника на дорогу, по которой тянулись все новые и новые толпы крестьян, бежавших в леса от нашествия шведов.
- То-то и оно! - сказал пан Михал. - Теперь он до конца жизни будет потешаться над Ковальским, а не приведи бог на зубок ему попасть, язык у него - острей во всей Речи Посполитой не сыщешь. А как начнет еще, по своему обычаю, расписывать, так животики со смеху надорвешь.
- А понадобится, так он, говоришь, и рубиться горазд? - спросил Станкевич.
- Еще как горазд! Ведь это он на глазах у всего войска зарубил под Збаражем Бурлая.
- Нет, клянусь богом, такого человека я еще не встречал! - воскликнул Станкевич.
- Большую услугу оказал он нам своим бегством, - заметил Оскерко, потому что забрал с собой письма гетмана. Кто его знает, что писал гетман про нас в этих письмах. Не думаю я, чтобы шведский комендант в Биржах поверил не Ковальскому, а нам. Не может этого быть. Мы ведь приедем как узники, а он как начальник конвоя. Но что там не будут знать, что с нами делать, - это как пить дать. На плаху, во всяком случае, не поведут, а это самое главное.
- Да я это так только говорил, - ответил Мирский, - чтобы Ковальский совсем потерялся. Но то, что нас, как ты говоришь, на плаху не поведут, это, право же, плохое утешение. Так повернулось дело, что лучше смерть! Ясно, что теперь разгорится еще одна война, что на этот раз начнется смута, а это уж последний конец. Зачем мне, старику, смотреть на это?
- И мне, я ведь помню другие времена! - воскликнул Станкевич.
- Вы не должны так говорить, ибо милосердие божие превыше людской злобы, и всемогущая десница господня может вырвать нас из пучины, когда мы меньше всего этого ожидаем.
- Святые слова! - сказал Ян Скшетуский. - И как ни тяжело нам, солдатам покойного князя Иеремии, жить теперь, ибо мы привыкли к победам, а все же хочется еще послужить отчизне, только бы дал бог наконец вождя не изменника, а такого, которому человек мог бы предаться всей душой и всем сердцем.
- Ох, правда, правда! - вздохнул Володыёвский. - Мы бы день и ночь сражались.
- Это, скажу я вам, самая большая беда, - промолвил Мирский, - все мы от этого как впотьмах ходим и сами себя спрашиваем: что делать? И неуверенность гнетет нас, как тяжкий сон. Не знаю, как вы, но меня томит и душит тревога. Как подумаю, что это я бросил булаву к ногам гетмана, что это я причина мятежа и бунта, от ужаса остатки седых волос встают у меня дыбом на голове. Да! Но что же делать пред лицом явной измены? Счастливы те, кому не надо было спрашивать себя об этом и искать в душе ответа!
- Вождя, вождя пошли нам, боже милосердный! - снова воскликнул Станкевич, поднимая глаза к небу.
- А что, воевода витебский, говорят, человек весьма достойный? спросил Станислав Скшетуский.
- Да! - ответил Мирский. - Но нет у него булавы ни великого, ни польного гетмана, и пока всемилостивейший король наш не присвоит ему звания гетмана, он может действовать только на свой страх. Одно верно что не пойдет он ни к шведам, ни к другим врагам.
- Пан Госевский, гетман польный, в плену у Радзивилла.
- А все потому, что он тоже человек достойный, - подхватил Оскерко. Когда до меня дошла весть об его аресте, я так и обмер и сразу почуял, что дело неладно.
- Был я как-то в Варшаве, - заговорил после минутного раздумья пан Михал, - и пошел в королевский дворец, а всемилостивейший король наш, - он любит солдат и меня хвалил после битвы под Берестечком, - тотчас меня признал и велел прийти на обед. На этом обеде видел я пана Чарнецкого, собственно и пир-то был в его честь. Выпил тогда немножко всемилостивейший король наш и стал обнимать пана Чарнецкого, а потом и говорит: <Пусть даже такая придет година, что все от меня отступятся, ты останешься мне верен!> Я собственными ушами слышал эти слова, как бы вдохновенные свыше. От волнения пан Чарнецкий слова не мог вымолвить, только повторял: <До последнего вздоха! До последнего вздоха!> А король наш заплакал тогда...
- Как знать, не пророческие ли это были слова, ибо година бедствий уже пришла! - сказал Мирский.
- Пан Чарнецкий великий воитель! - промолвил Станкевич. - Его имя в Речи Посполитой у всех на устах.
- Говорят, - прибавил Скшетуский, - будто татары, которые оказывают помощь пану Ревере Потоцкому в войне с Хмельницким, так любят пана Чарнецкого, что не хотят идти туда, где его нет.
- Истинная правда! - подхватил Оскерко. - Я слыхал, как об этом рассказывали в Кейданах при князе гетмане; все мы восхваляли тогда пана Чарнецкого, а князю это очень не понравилось, нахмурился он и говорит: <Пан Чарнецкий коронный обозный(*), но у меня мог бы быть в Тыкоцине подстаростой>.
- Invidia, видно, уже его мучила.
- Ясно, что злодейство не может вынести света добродетели.
Так беседовали между собою арестованные полковники, а потом снова свернули разговор на Заглобу. Володыёвский ручался, что они могут надеяться на помощь старого рыцаря, - не такой он человек, чтобы бросить друзей в беде.
- Я уверен, - говорил пан Михал, - что он бежал в Упиту, где найдет моих людей, если только их еще не разбили или не угнали в Кейданы. С ними он сам двинется нам на помощь, разве только они не захотят идти. Не думаю, однако, чтобы не захотели, в хоругви больше всего лауданцев, а они меня любят.
- Но они все старые слуги Радзивиллов? - заметил Мирский.
- Это верно, но когда дознаются о выдаче Литвы шведам, об аресте гетмана польного, кавалера Юдицкого и вас со мною, отвратятся их сердца от Радзивилла. Достойная это шляхта, а уж пан Заглоба не пожалеет красок, так распишет гетмана, что лучше его никто из нас не сумеет.
- Так-то оно так, - сказал Станислав Скшетуский, - но ведь мы в это время будем уже в Биржах.
- Не может этого быть, ведь мы все время кружным путем едем, чтобы миновать Упиту, а из Упиты дорога прямая, как стрела. Даже если они выедут на день, на два позже, и то могут попасть в Биржи раньше нас и перерезать отряду путь. Мы сейчас только в Шавли едем, а уж оттуда повернем на Биржи, ну а из Упиты до Бирж, скажу я вам, поближе будет, чем из Шавлей.
- Да, да, поближе, и дорога получше! - подтвердил Мирский.
- Ну вот видите. А мы еще и до Шавлей не доехали.
Только к вечеру рыцари увидели гору, что зовется Салтувес-Калнас, у подножия которой лежат Шавли. По дороге в деревнях и городах, через которые им пришлось проезжать, они всюду заметили, что народ в тревоге. Видно, весть о переходе гетмана на сторону шведов разнеслась уже по всей Жмуди. Кое-где солдат расспрашивали, в самом ли деле край займут шведы; кое-где рыцари видели толпы крестьян, которые с женами, детьми и пожитками покидали деревни и уходили в глубь лесов, покрывавших весь этот край. Иногда крестьяне угрожающе смотрели на драгун, принимали их, видно, за шведов. В шляхетских застянках прямо спрашивали, кто такие и куда едут, а когда Ковальский вместо ответа приказывал дать дорогу, раздавались такие грозные крики, что солдатам приходилось брать мушкеты на изготовку, чтобы проложить себе путь.
Большая дорога, ведущая из Ковно через Шавли на Митаву, была забита телегами и колясками, это семьи шляхтичей спешили укрыться от войны в курляндских владениях. В самих Шавлях, которые были королевским имением, не было никаких гетманских хоругвей, ни надворных, ни регулярных; зато здесь арестованные полковники впервые увидели шведский отряд, состоявший из двадцати пяти рейтар, который выехал из Бирж в разведку. Толпы евреев и горожан глазели на рыночной площади на незнакомых людей, да и полковники с любопытством смотрели на них, особенно Володыёвский, который никогда еще не видел шведов; он окидывал их хищным взглядом, как волк стадо овец, и при этом топорщил усы.
Ковальский поговорил с офицером, сообщил, кто он, куда едет и кого сопровождает, и потребовал, чтобы шведский разъезд для большей безопасности присоединился к его отряду. Но офицер ответил, что у него приказ произвести глубокую разведку и что он не может возвращаться в Биржи; он заверил Ковальского, что дорога всюду безопасна, так как небольшие отряды, посланные из Бирж, разъезжают по всем направлениям, а некоторые посланы даже в Кейданы. Отдохнув хорошенько до полуночи и покормив выбившихся из сил лошадей, пан Рох вместе со своими узниками снова тронулся в путь, свернув из Шавлей через Иоганнишкеле и Посвут на восток, чтобы выехать на прямую дорогу, ведущую из Упиты на Поневеж и Биржи.
- Коли пан Заглоба придет нам на помощь, - сказал на рассвете Володыёвский, - то на этой дороге ему легче всего будет преградить путь отряду, он из Упиты мог уже подоспеть туда.
- Может, он где-нибудь и ждет нас! - сказал Станислав Скшетуский.
- Я тоже надеялся, пока не увидел шведов, - промолвил Станкевич, - но теперь, сдается мне, нет для нас спасения.
- Это уж теперь его забота, как бы шведов миновать или одурачить, а он на это мастер.
- Да вот беда, не знает он здешних мест.
- Зато лауданцы знают, они ведь пеньку, клепку и смолу возят в самую Ригу, в моей хоругви много таких.
- Шведы под Биржами заняли уже, наверно, все городки.
- Нельзя не сознаться, хороши солдаты, которых мы в Шавлях видали, говорил маленький рыцарь, - молодцы, как на подбор! А вы заметили, какие у них сытые кони?
- Это очень сильные лифляндские кони, - сказал Мирский. - И у нас хорунжие из гусарских и панцирных хоругвей ищут лошадей в Лифляндии, у нас тут лошаденки малорослые.
- Давай, пан Михал, поговорим лучше о шведской пехоте! - вмешался в разговор Станкевич. - Конница - она хоть с виду и хороша, но не такая храбрая. Бывало, как бросится наша хоругвь, особенно тяжелая, на этих рейтар, так они и пяти минут не выдерживают.
- Вы в прежние времена уже их попробовали, - ответил маленький рыцарь, - а мне только слюнки приходится глотать. Говорю вам: как увидал я их сейчас в Шавлях и эти их желтые, как кудель, бороды, прямо мурашки по пальцам забегали. Эх, рада душа в рай, да грехи не пускают, сиди вот тут на телеге и подыхай!
Полковники умолкли; но, видно, не один Володыёвский пылал к шведам такой любовью, ибо до слуха узников долетел вскоре следующий разговор между драгунами, окружавшими телегу.
- Видали этих собачьих детей, этих нехристей? - говорил один из солдат. - Мы с ними драться были должны, а теперь будем им лошадей чистить.
- А чтоб их гром убил! - проворчал другой драгун.
- Помалкивай! Швед тебя на конюшне метлой по лбу будет учить послушанию!
- Либо я его.
- Дурак! Не такие, как ты, хотели против него пойти, а вот видишь, что получилось!
- Самых великих рыцарей везем им все равно что в волчью пасть. Будут они, ироды, глумиться над ними.
- С этой немчурой без еврея и не поговоришь. Вон и в Шавлях начальнику пришлось тотчас послать за евреем.
- А чтоб их чума взяла!
Первый солдат понизил голос и спросил:
- А что это толкуют, будто все лучшие солдаты не хотят служить с ними и идти против своего короля?
- А как же! Разве ты не видал венгров, разве пан гетман не отправился с войском мятежников бить, - кто его знает, что еще будет. Ведь и наших драгун немало перешло на сторону венгров, их, верно, всех расстреляют.
- Вот награда за верную службу!
- К черту такое дело!
- Проклятая служба!
- Стой! - вдруг раздался голос ехавшего впереди пана Роха.
- Ах, пуля тебе в лоб! - проворчал голос подле телеги.
- Что там? - спрашивали друг друга солдаты.
- Стой! - снова раздалась команда.
Телега остановилась. Солдаты придержали лошадей. День был ясный, погожий. Солнце уже взошло, и в сиянии его лучей впереди на дороге виднелись клубы пыли, точно навстречу стада шли или войско.
Вскоре в облаках пыли что-то блеснуло, будто искры рассыпались, они сверкали все явственней, словно свечи пылали в дыму.
- Это сверкают копья! - воскликнул Володыёвский.
- Войско идет.
- Наверное, какой-нибудь шведский отряд.
- У них копья только у пехоты, а там пыль вон как несется. Конница это, наши!
- Наши, наши! - повторили драгуны.
- Стройсь! - раздался голос пана Роха.
Драгуны окружили телегу. У Володыёвского горели глаза.
- Это уж наверняка мои лауданцы с Заглобой!
Всадники, ехавшие навстречу, были уже в какой-нибудь полуверсте, и расстояние между ними и телегой сокращалось с каждой минутой, так как мчались они на рысях. Наконец из облака пыли вынесся весь большой отряд, шедший стройными рядами, точно в атаку. Через минуту он стал еще ближе. В первом ряду, чуть правее, скакал под бунчуком какой-то могучий рыцарь с булавою в руке. Заметив его, Володыёвский тотчас вскричал:
- Это пан Заглоба! Клянусь богом, пан Заглоба!
Улыбка прояснила лицо Яна Скшетуского.
- Он! Не кто иной, как он! - подтвердил Ян. - И под бунчуком! Уже успел произвести себя в гетманы. Я бы его всюду узнал по этому озорству. Каким он родился, таким и умрет.
- Дай бог ему здоровья! - воскликнул Оскерко. Затем он сложил ладони у губ и крикнул:
- Пан Ковальский! Это родич к тебе в гости едет!
Но пан Рох не слышал, он как раз сгонял своих драгун. И хоть горсточка людей была у него, а навстречу неслась целая хоругвь, он, надо отдать ему справедливость, не растерялся и не струсил. Он построил драгун в два ряда перед телегой; однако хоругвь развернулась тем временем и по татарскому способу начала заезжать полумесяцем с обеих сторон. Но, видно, с паном Рохом хотели сперва повести переговоры, потому что стали махать знаменем и кричать:
- Стой! Стой!
- Вперед! Шагом марш! - крикнул пан Рох.
- Сдавайтесь! - кричали с дороги.
- Огонь! - скомандовал в ответ Ковальский.
Немая тишина была ответом; ни один драгун не выстрелил.
Пан Рох тоже на минуту онемел, затем в ярости набросился на своих солдат.
- Огонь, собаки! - рявкнул он страшным голосом и одним ударом кулака свалил с лошади ближайшего солдата. Остальные шарахнулись от разъяренного офицера; но ни один не подчинился команде. И вдруг драгуны бросились наутек и рассеялись в мгновение ока, как стая испуганных куропаток.
- Я бы все-таки этих солдат приказал расстрелять! - проворчал Мирский.
Увидев, что собственные солдаты оставили его, Ковальский повернул коня навстречу хоругви.
- Там моя смерть! - крикнул он страшным голосом. И ринулся вперед ураганом.
Но не успел он проскакать и половину дороги, как в рядах Заглобы раздался выстрел из дробовика: дробь засвистела на дороге, конь пана Роха зарылся храпом в пыль и рухнул, привалив ездока.
В ту же минуту из хоругви вынесся, как молния, солдат и схватил за шиворот поднимавшегося с земли офицера.
- Это Юзва Бутрым! - воскликнул Володыёвский. - Юзва Безногий!
Пан Рох, в свою очередь, схватил Юзву за полу, и пола осталась у него в руке; тут они сшиблись и трепали друг друга, словно два ястреба, так как силы были оба непомерной. У Бутрыма лопнуло стремя, он свалился наземь и перекувыркнулся, однако не выпустил пана Роха, и они свившись в клубок, катались на дороге.
Подскакали другие солдаты. Сразу два десятка рук схватили Ковальского, который рвался и метался, как медведь в западне, швырял людей, как вепрь-одинец собак, снова вставал и вовсе не думал сдаваться. Он хотел погибнуть, а между тем слышал десятки голосов, повторявших одно слово: <Живьем! Живьем!>
Наконец, силы оставили его, и он потерял сознание.
А Заглоба уже был у телеги, верней, на телеге и обнимал Скшетуских, маленького рыцаря, Мирского, Станкевича и Оскерко и при этом кричал, задыхаясь:
- А что! Все-таки пригодился Заглоба! Теперь мы дадим жару Радзивиллу! Друзья мои, мы свободны, и у нас солдаты! Сейчас мы отправимся разорять его имения! А что, удался фортель? Не тем, так другим способом я бы все равно вырвался на волю и освободил вас! Совсем запыхался, дух не переведу! На имения Радзивилла, друзья мои, на имения Радзивилла! Вы еще о нем не знаете того, что я знаю!
Дальнейшие изъявления радости прервали лауданцы, которые бежали взапуски, чтобы приветствовать своего полковника. Бутрымы, Гостевичи Дымные, Домашевичи, Стакьяны, Гаштовты - все столпились у телеги, и могучие глотки непрерывно ревели:
- Vivat! Vivat!
- Спасибо вам за любовь! - сказал маленький рыцарь своим солдатам, когда они поутихли. - Страшное это дело, что мы должны выйти из повиновения гетману и поднять на него руку, но измена явная, и поступить иначе мы не можем! Мы не предадим отчизну и нашего всемилостивейшего короля. Vivat Joannes Casimirus rex!
- Vivat Joannes Casimirus rex! - подхватили три сотни голосов.
- Учиним наезд на имения Радзивилла! - кричал Заглоба. - Потрясем его кладовые и погреба!
- Коней подать! - крикнул маленький рыцарь.
Солдаты бросились за лошадьми.
- Пан Михал! - обратился тем временем Заглоба к Володыёвскому. - Я вел твоих людей, замещая тебя, и, надо отдать им должное, - что я и делаю с радостью, - они у тебя молодцы! Но теперь ты свободен, и я передаю власть в твои руки.
- Прими, пан, начальство над хоругвью, ты по званию из всех нас самый старший, - обратился пан Михал к Мирскому.
- И не подумаю! Я тут при чем! - ответил старый полковник.
- Тогда ты, пан Станкевич...
- У меня своя хоругвь, и чужую я не стану брать! Оставайся ты, пан, начальником. Ну, что тут разводить церемонии! Ты знаешь людей, они знают тебя и лучше всего будут сражаться под твоим начальством.
- Так и сделай, Михал, так и сделай, задача-то нелегкая! - говорил Ян Скшетуский.
- Ну что ж, быть по-вашему.
С этими словами пан Михал взял булаву из рук Заглобы, вмиг построил хоругвь для похода и вместе с друзьями двинулся во главе ее вперед.
- Куда же мы пойдем? - спросил Заглоба.
- Сказать по правде, я и сам не знаю, - ответил пан Михал. - Не подумал я еще об этом.
- Надо бы посоветоваться о том, что же нам делать, - сказал Мирский. - И совет нам надо держать незамедлительно. Позвольте только мне сперва принести от нашего имени благодарность пану Заглобе за то, что он не забыл нас и in rebus angustis* так счастливо спас всех.
_______________
* В трудную минуту (лат.).
- А что? - с гордостью произнес Заглоба, поднимая голову и крутя ус. - Без меня быть бы вам в Биржах! Справедливость велит признать, что уж если никто ничего не придумает, так Заглоба непременно придумает. Пан Михал, не в таких мы с тобой бывали переделках! Помнишь, как я тебя спасал, когда мы с Геленкой от татар бежали, а?
Пан Михал мог бы сказать, что тогда не пан Заглоба его спасал, а он пана Заглобу, однако промолчал, только усы встопорщил.
- Чего там благодарить! - продолжал старый шляхтич. - Сегодня с вами беда, завтра со мной, и уж, наверно, вы меня не оставите. Так я рад, что вижу вас на свободе, будто выиграл самый решительный бой. Оказывается, не состарились еще ни голова, ни рука.
- Так ты тогда сразу поскакал в Упиту? - спросил у Заглобы пан Михал.
- А куда же мне было ехать? В Кейданы? Волку в пасть? Разумеется, в Упиту, и уж будьте уверены, лошади я не жалел, а хорошая была животина! Вчера утром я был уже в Упите, а в полдень мы двинулись на Биржи, в ту сторону, где я надеялся встретить вас.
- И мои люди так сразу тебе и поверили? - спросил пан Михал. - Они ведь тебя не знали, только два-три человека видали тебя у меня.
- Сказать по правде, никаких хлопот с этим делом у меня не было. Прежде всего перстень твой, пан Михал, был у меня, да и люди узнали как раз про ваш арест и про измену гетмана. Я у них депутации застал от хоругвей пана Мирского и пана Станкевича, которые предлагали собирать силы против изменника гетмана. Как сказал я им тогда, что вас везут в Биржи, так все равно что палку ткнул в муравейник. Лошади на пастбище были, за ними тотчас послали людей) и в полдень мы уже отправились в путь. Ясное дело, я по праву принял начальство.
- Отец, а бунчук где ты взял? - спросил Ян Скшетуский. - Издали мы подумали, что это сам гетман едет.
- А что! Важен был с виду, не хуже его? Где бунчук взял? Да это с депутациями от восставших хоругвей прибыл к лауданцам и пан Щит с приказом гетмана идти в Кейданы, ну и с бунчуком для пущей важности. Я тотчас велел его арестовать, а бунчук приказал носить над собой, чтобы обмануть шведов.
- Ей-ей, здорово ты это придумал! - воскликнул Оскерко.
- Соломон, да и только! - прибавил Станкевич.
Заглоба надулся, как индейский петух.
- Давайте теперь совет держать, что же нам делать, - сказал он наконец. - Коли хватит у вас терпенья послушать, так я скажу вам, что я по дороге надумал. С Радзивиллом войну начинать я не советую по двум причинам: перво-наперво, он, с позволения сказать, щука, а мы окуни. Окуням лучше к щуке головой не повертываться, а то она проглотить может, хвостом надо, тут их защищают колючие плавники. Дьявол бы его поскорее на рожон вздел да смолой поливал, чтоб не очень пригорел.
- А второе? - спросил Мирский.
- Второе, - ответил Заглоба, - попадись мы только через какой-нибудь casus* ему в лапы, так он нам такого перцу задаст, что всем сорокам в Литве будет о чем стрекотать. Вы поглядите, что он писал в том письме, которое Ковальский вез к шведскому коменданту в Биржи, тогда узнаете пана воеводу виленского, коль скоро до сих пор его не знали!
_______________
* Случай (лат.).
С этими словами он расстегнул жупан, достал из-за пазухи письмо и протянул Мирскому.
- Да оно не то по-немецки написано, не то по-шведски, - сказал старый полковник. - Кто из вас может прочитать?
Оказалось, что по-немецки знал немного один только Станислав Скшетуский, который часто ездил из дому в Торунь, но и тот по-писаному читать не умел.
- Так я вам tenor* расскажу, - сказал Заглоба. - Когда в Упите послали мы на луга за лошадьми, у меня было немного времени, и я велел притащить за пейсы еврея, который слывет там мудрецом, он-то, чуя саблю на затылке, и прочитал expedite** все, что там написано и растолковал мне. Так вот пан гетман советует биржанскому коменданту и для блага его величества короля шведского приказывает, отослав сперва конвой, расстрелять всех нас без исключения, но так, чтобы слух об этом не распространился.
_______________
* Содержание (лат.).
** Легко, скоро (лат.).
Полковники руками всплеснули, один только Мирский покачал головой и промолвил:
- Я-то его знаю, и странно мне было, просто понять я не мог, как это он нас выпускает живыми из Кейдан. Видно, были на то причины, которых мы не знаем, что не мог он сам приговорить нас к смерти.
- Не опасался ли он людской молвы?
- И то может быть.
- Удивительно, однако, какой злой человек! - заметил маленький рыцарь. - Ведь не хвалясь скажу, что совсем недавно мы вдвоем с Ганхофом спасли ему жизнь.
- А я сперва у его отца, а теперь вот у него уже тридцать пять лет служу! - сказал Станкевич.
- Страшный человек! - прибавил Станислав Скшетуский.
- Так вот такому лучше в пасть не лезть! - решил Заглоба. - Ну его к дьяволу! Не будем мы ввязываться в бой с ним, зато имения, которые встретятся нам по дороге, accurate* ему разорим. Идемте к витебскому воеводе, чтобы защита у нас была и господин над нами, а по дороге будем брать, что удастся, из кладовых, конюшен, хлевов, амбаров и погребов. Очень мне это улыбается, и уж будьте уверены, тут я никому не дам опередить себя. Денег в имениях раздобудем - так тоже с собой прихватим. Чем богаче мы будем, когда явимся к витебскому воеводе, тем ласковей он нас примет.
_______________
* Исправно (лат.).
- Он и без того нас ласково примет, - возразил Оскерко. - Однако дельный это совет идти к нему, лучше сейчас ничего не придумаешь.
- Все мы отдадим за это свои голоса, - прибавил Станкевич.
- Святая правда! - воскликнул пан Михал. - Стало быть, к воеводе витебскому! Пусть же будет он тем вождем, о котором мы просили бога.
- Аминь! - сказали остальные.
Некоторое время рыцари ехали в молчании, наконец пан Михал заерзал в своем седле.
- А не потрепать ли нам где-нибудь по дороге шведов? - спросил он наконец, глядя на своих товарищей.
- Мой совет такой: встретится случай, так почему же не потрепать? ответил Станкевич. - Радзивилл, наверно, внушил шведам, что у него вся Литва под пятой и что все охотно предают Яна Казимира, так пусть же выйдет наружу, что это неправда.
- Верно! - воскликнул Мирский. - Попадется по дороге какой-нибудь отряд - растоптать его. Я согласен и с тем, что на самого князя нападать не следует, не выдержим мы. Великий это воитель! Но, не ввязываясь в бой, стоило бы дня два повертеться около Кейдан.
- Чтобы разорить его имения? - спросил Заглоба.
- Нет! Чтобы людей собрать побольше. К нам примкнет моя хоругвь и пана Станкевича. А если они обе уже разбиты, что весьма возможно, так и тогда солдаты по одиночке будут приставать к нам. Да и из шляхты тоже кое-кто присоединится. Больше людей приведем к пану Сапеге, и ему легче будет что-нибудь предпринять.
Расчет и в самом деле был правильный, и первым доказательством тому могли послужить драгуны пана Роха, которые все, за исключением его самого, без колебаний перешли к пану Михалу. В рядах радзивилловских войск таких людей могло найтись немало. Можно было к тому же надеяться, что при первом ударе по шведам в Жмуди вспыхнет всеобщее восстание.
Володыёвский решил поэтому двинуться в ночь по направлению к Поневежу, в окрестностях Упиты привлечь еще в хоругвь лауданцев, сколько удастся, а затем углубиться в Роговскую пущу, куда, как он предполагал, будут скрываться остатки разбитых Радзивиллом хоругвей. А пока он остановился на отдых на берегу реки Лавечи, чтобы дать подкрепиться людям и покормить лошадей.
Там они простояли до самой ночи, выглядывая из зарослей орешника на дорогу, по которой тянулись все новые и новые толпы крестьян, бежавших в леса от нашествия шведов.