Добравшись до квартиры Слизняка, Манч сначала постучала – очень тихо. Никто не откликнулся. Она вставила ключ в скважину и открыла дверь. В квартире было темно, но Манч не потянулась к выключателю. Она застыла молча, неподвижно, только в ушах гулко стучала кровь. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
«Теперь иду я видеть сны. Господь помилуй и спаси».
Крошечная кухня, где помещались только раковина, плита и видавший виды холодильник, располагалась за комнатой. Направо – ванная размером с чуланчик. За закрытой дверью слышен ровный стук капель из подтекающего крана.
Она перевернула детское автомобильное сиденье, валявшееся на полу, и подняла погремушку. На розовом пластмассовом личике были слова: «Папина дочка». Она сунула игрушку в карман и шагнула к ванной.
– Слизняк? – позвала она шепотом, мысленно приказывая ему появиться и поддразнить ее своей ухмылочкой.
Никакого ответа.
– Джон?
«Пожалуйста! Пожалуйста, будь жив».
Манч все никак не могла заставить себя открыть дверь в ванную, но стоять на месте было глупо. Она приложила к двери ухо. Капель стала громче, раздражающе ровная, словно китайская пытка водой. Ей представлялись всевозможные ужасы: перерезанные шеи и вены, открытые рты, безжизненные лица под слоем воды.
Тряхнув головой, она набрала в грудь воздуха и взялась за ручку двери.
«И если я умру во сне… Глупая молитва».
Ручка под ее ладонью повернулась.
– А, черт! – процедила она сквозь сжатые зубы и толкнула дверь внутрь.
Там не оказалось никого – ни мертвого, ни живого. Она громко рассмеялась, испытывая облегчение и смущение. Дверца аптечного шкафчика была открыта. Внутри было пусто, если не считать коробочки с пластырями и баночки с вазелином. Упаковка высохших гигиенических детских салфеток лежала на крышке унитаза.
В ванне валялась целая коллекция детских плавающих игрушек и бутылочка шампуня «Без слез» фирмы Джонсон. Стальное кольцо слива разъело постоянной капелью из душа. Манч дотронулась до стенки ванны, к которой, наверное, прислонялся Слизняк, когда мыл малышку.
Но где он сейчас? И где малышка? У кого из соседей?
Она собрала детское сиденье для машины, немного игрушек и отнесла в свою машину. Вернувшись в здание, Манч постучала в дверь под номером 7. На мужчине, выглянувшем на стук, были только грязная выношенная белая футболка и обвисшие плавки.
– Я ищу маленькую девочку, – сказала она. – Здесь кто-то присматривает за ней по просьбе моего приятеля.
Он почесал в затылке, поправил трусы и наконец открыл рот, словно пытаясь вспомнить, как произносят слова.
– Я… э-э… Чего ты тут делаешь?
– Не важно. – Она махнула рукой. – Извини за беспокойство.
Ворча, мужчина закрыл дверь. В соседней квартире на стук никто не отозвался – похоже, там никого не было. Когда она постучала в следующую дверь, та подалась под ее рукой. Манч перевела взгляд вниз и увидела на замке свежие следы взлома. А потом она услышала плач младенца.
Она толкнула дверь коленом и заглянула в темный коридор. Плач доносился оттуда.
– Эй! – Она шагнула внутрь. – У вас тут все в порядке?
Ребенок заорал. Что-то в этом крике заставило Манч насторожиться. Она бросилась по коридору. Ребенок опять крикнул. Дверь спальни была полуоткрыта – она распахнула ее до конца.
Обнаженная пара в постели была определенно мертва. Половина черепа у мужчины была снесена напрочь, как и почти все лицо женщины. Обоим уже ничем помочь было нельзя.
Ребенок лежал в углу, окруженный самодельной оградкой из диванных подушек, и сжимал в руке пустую бутылочку. Манч подхватила девчушку и увидела на ее ручке детский именной браслетик из крошечных кубиков с буквами. Они складывались в имя «Гарилло».
Эйша перестала плакать и уставилась на Манч. Манч посмотрела в ясные карие глазки ребенка и почувствовала укол узнавания: это были глаза Слизняка. «Это могла бы быть моя дочка», – подумала она. У нее закружилась голова. Эйша моргнула и набрала воздуха, собираясь испустить новый крик.
– Тш-ш! – сказала Манч. – Все хорошо.
Судя по запаху, Эйше было пора поменять подгузник. Грудь ее платьица намокла от слюны.
– Давай-ка заберем тебя отсюда.
Манч посмотрела на мертвую пару и покачала головой. О них заботиться было некогда. Она подхватила пустую бутылочку и запихнула в валявшуюся на полу большую розовую матерчатую сумку, полную детских вещей. Прижимая ребенка к груди, она кинулась к двери и чуть не сбила с ног какого-то латиноамериканца. Сначала он показался ей пьяным, но потом она поняла, что он просто ошалел от ужаса.
– Я зову полиция, – проговорил он с сильным акцентом. – Кто… кто мог такая натворить?
Он уткнулся лицом в ладони и заплакал.
Она похлопала его по плечу.
– Копы сейчас приедут, – сказала она, слыша хор приближающихся сирен. – Они знают, что делать.
Он кивнул и пробормотал что-то неразборчивое. Если она тут задержится, копы начнут добиваться от нее ответов. Ответов, которых у нее нет. Но не это было главной ее заботой: они заберут малышку и поместят ее в детский дом. И Слизняку будет ужасно трудно получить ее обратно.
Мужчина так и остался стоять в дверях, а Манч быстро прошла вдоль дома и, скрывшись из поля его зрения, пролезла сквозь изгородь, продолжая прижимать малышку к себе. Она закинула сумку на заднее сиденье, пристегнула Эйшу к детскому креслицу и бросилась к дверце водителя.
Включая зажигание, Манч заметила, что у нее дрожат руки, – и удивилась. Она как раз собиралась поздравить себя с тем, что так хорошо – впрочем, как и всегда – держится в критической ситуации. Наверное, благодаря долгой практике. Проглотив наполнившую рот вязкую слюну, она перевела машину на задний ход. «Гранд-тур» с протестующим визгом рванул назад, как только Манч вжала педаль акселератора в пол. Головка Эйши мотнулась вперед.
Манч похлопала ее по ножке и извинилась:
– Крутой старт, да?
Эйша немедленно завопила.
Проехав три квартала, Манч сообразила, что Эйша, вероятно, кричит от голода. Она остановилась у винного магазина и порылась в сумке с детскими вещами. На самом дне друг о друга звякали банки с детской смесью. Она открыла одну перочинным ножом, наполнила чистую бутылочку и вручила ее Эйше.
Девочка яростно присосалась к бутылке.
– И сколько времени ты была одна-одинешенька? – спросила у нее Манч, закладывая слюнявчик под подбородок малышке. На махровой ткани от ее пальцев остались следы смазки.
Что связывало убитую пару со Слизняком? В Призрачном городе вечно кого-то убивали: может, просто наступило полнолуние или еще что-то в том же духе. Ага, как же!
Будем надеяться, что Лайза сумеет что-нибудь объяснить.
На полдороге в Инглвуд у Манч выровнялся пульс. «Спасибо Господу за маленькие подарки», – подумала она. Если бы она приехала в другое время, то могла бы напороться на пулю или влипнуть в полицейское расследование. А кому она поможет, если умрет или попадет в тюрьму?
Когда Манч остановила машину у небольшого деревянного дома Лайзы Слокем на Девяносто шестой стрит, небо наполнилось рычанием двигателей реактивного самолета. Рев заглушил голос Дженис Джоплин, певшей о том, как у нее когда-то был папочка, готовый подарить ей все на свете. Манч задержала руку на зажигании, чтобы дослушать следующие строчки: от пения Дженис у нее по коже бежали мурашки. Двигатели самолета все ревели, и тогда Манч закрыла глаза и спела эти слова сама.
Открыв глаза, она увидела, что Эйша удивленно уставилась на нее.
Земля перед домом Лайзы была вытоптана. Сетка на окне порвалась, а с намертво приколоченных по обе стороны ставен слезала краска. Два пластмассовых трехколесных велосипеда стояли слева от дорожки. Справа был детский бассейн, переполненный банками из-под пива.
Манч заперла дверцу с водительской стороны и обошла машину, чтобы вынуть Эйшу. Пристроив малышку себе на бедро, она открыла калитку и прошла к дому. Входная дверь была распахнута, но сетчатая дверь закрыта. Коврика перед дверью не было.
– Есть кто-нибудь дома? – громко спросила Манч.
В доме орал телевизор. Где-то в глубине хлопнула дверь.
– Лайза?
Манч подождала минуту, потом открыла сетчатую дверь и окликнула:
– Эй!
– Ну кто там еще?
– Можно войти?
– Не заперто! – раздраженно крикнула Лайза.
Манч постояла в дверях, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела на диване Лайзу, лежавшую, завернувшись в одеяла. Позади дивана, в углу, лежал матрас, полуприкрытый сбившейся простыней. Манч закрыла за собой сетчатую дверь.
Лайза не потрудилась встать или уменьшить громкость телевизора. Манч заметила, что идет повтор «Счастливых деньков», где Фонз и миссис Си берут уроки танцев, а все считают, что они делают кое-что другое.
– Можешь положить ее туда, – сказала Лайза, махнув рукой в сторону кроватки в углу.
– Ничего, мне не трудно ее подержать, – ответила Манч.
Конечно, ей было не трудно! Больше того: теплое детское тельце она ощущала словно бы частью собственного тела. Оно согревало ей сердце.
– Вот дела-а, – протянула Лайза, рассматривая Манч. – Давненько я тебя не видела.
– Я работаю.
– Изменилась, прямо не узнать!
– Мне это уже говорили.
Лайза перевела взгляд на телевизор и захихикала при виде расстроенного Ричи Каннингема.
Манч устроилась на подлокотнике дивана, прикидывая, что именно можно сказать болтушке Лайзе о побоище в доме Слизняка.
– Ты про Карен слышала, да? – спросила Лайза, кивая на малышку.
– Слышала, что она умерла.
Манч поймала ножку Эйши и нежно сжала. Эйша покрутила ступней. Манч вдруг захотелось потрогать эту пухлую ножку губами. Девочка прижала ладошку к щеке Манч.
– Ее обнаружил Слизняк. У сучки в вене так и осталась игла.
– Кошмар, – откликнулась Манч.
Малышка ухватилась за хромированный шинный измеритель в кармане у Манч.
– С тех пор он завязал.
– Совсем?
– Да, был паинькой. Только таблетки.
Манч кивнула: прежде она тоже не считала таблетки наркотиками. Отказаться и от них было делом неслыханным.
– Почему они выбрали ей такое имя? – спросила она.
– Родилась похожей на китаезу, – ответила Лайза. – Толстые щеки и узенькие глазки.
– Сейчас она настоящая красотка.
– Легко говорить, когда не подтираешь за ней весь день.
– Ты часто за ней присматриваешь?
– Слишком часто. Привезла ее шмотки?
Манч приподняла розовую сумку.
– Только вот эти.
– У меня не осталось ее одежки. Слизняк обещал, что ты привезешь еще. И, как всегда, свалил.
Манч посмотрела сквозь открытую дверь на кухню. Рядом с мойкой стояла стиральная машина. Перед ней лежала груда одежды.
– Хочешь, помогу тебе со стиркой?
Лайза вздохнула.
– Было бы неплохо. Мне хватает забот со своими двумя, так что мне не до этой маленькой оборванки.
– А где твои девочки?
– Где-то тут.
Манч положила малышку в кроватку.
– Можно мне в туалет?
– Иди, – разрешила Лайза.
В темном коридоре Манч пришлось протискиваться мимо прислоненной к стене мойки из нержавейки. Мойка была несоразмерно велика для жилого дома. «Вот бардак», – подумала Манч и крикнула Лайзе:
– А что тут за мойка?
– Я поставлю ее в ванной. Там раковина раскололась, а хозяину насрать.
– Хочешь, я помогу? – предложила Манч. – Может, мы с тобой сможем ее установить.
– Нет, – ответила Лайза. – Я не собиралась сегодня этим заниматься.
Манч вошла в ванную комнату. Разномастные полотенца были небрежно переброшены через треснувшую дверцу душевой кабинки. Лайзины трусики валялись на полу рядом с унитазом: вероятно, она просто оставила их там, куда они упали. В раковине было полно волос, зеркало с потрескавшейся амальгамой почти ослепло. Манч пописала, не садясь на стульчак, а потом обнаружила, что туалетной бумаги нет. Она вырвала лист из журнала, засунутого за бачок: судя по отсутствующим страницам, для того он и предназначался.
Манч выбрала самое чистое полотенце, намочила в теплой воде и вернулась в гостиную. Лайзины дети стояли перед матерью, требуя, чтобы она рассудила их спор. Обе девочки скользнули взглядом по Манч и, похоже, решили не замечать ее присутствия.
– Я хочу поменять малышке подгузник, – сказала она Лайзе.
Над домом пролетел еще один реактивный самолет. Губы актеров на экране телевизора двигались беззвучно, стены задрожали. Манч нашла в тряпичной сумке упаковку и достала из нее последний памперс.
Девочки продолжали стоять перед матерью. Старшая, Шарлотта, была ровесницей Буги, значит, ей скоро должно исполниться семь. Младшей, Джилл, сейчас четыре. Глядя на нее, Манч всегда вспоминала, что они с Лайзой тогда забеременели почти одновременно.
Она поменяла Эйше подгузник, протерев попку малышки влажным полотенцем. У девочки была сыпь, но Манч не нашла ни крема, ни талька. Она завернула грязный подгузник в обертку из-под памперсов и бросила полотенце на белье, горой лежащее на кухонном полу. Шум самолета наконец стих, и девочки продолжили с того места, на котором остановились.
– Моя очередь! – сказала Шарлотта.
– Ты – дура! – парировала Джилл.
– Прекратите обе! – завопила Лайза. – Почему вы вечно орете друг на друга? Идите и уберитесь у себя в комнатах. Вы должны помогать мне по дому, надоело за вами прибираться, сучки!
Манч содрогнулась, но промолчала.
– Пива хочешь? – спросила Лайза.
– Я больше не пью.
– Совсем? – Глаза Шарлотты округлились от удивления.
– Уже восемь месяцев.
Шарлотта секунду обдумывала услышанное.
– Даже яблочный сок? – поинтересовалась она.
Манч рассмеялась.
– Я имею в виду – ничего алкогольного, вроде пива, вина и виски.
– А! – отозвалась девочка, явно теряя интерес.
– Но ты же куришь травку, так? – спросила Лайза, доставая наполовину выкуренный косяк.
– Нет, – ответила Манч. – Я больше не употребляю никаких наркотиков. В том числе и марихуану.
Лайза повернулась к дочери.
– Лапочка, принеси маме зажигалку.
Джилл побежала в спальню, а Шарлотта с возмущенным криком бросилась следом.
– Она меня попросила, уродка! Мам!
– Не носитесь по дому! – заорала Лайза им вслед.
Манч с малышкой на руках прошла к открытой двери.
– Когда Слизняк должен сюда заехать?
Лайза пожала плечами:
– Кто знает?
Шарлотта вернулась с зажигалкой.
– Так ты совсем не принимаешь наркотики? – спросила она.
– Совсем, – подтвердила Манч.
Казалось, девочка обдумывает услышанное.
– Это хорошо, – решила она.
– Спасибо.
– Значит, нам больше не придется будить тебя в ванной?
Манч внимательно посмотрела на девочку, пытаясь представить себе, что та помнит. Может быть, она стояла в дверях, когда Манч с посиневшими губами погружали в ванну, наполненную ледяной водой? Холодная вода – лучшее средство при передозировке героина, уступает только уколу специального лекарства, наркана. Конечно, Шарлотта была дома и все видела. Манч никогда раньше не задумывалась о том, какое впечатление такое зрелище может произвести на ребенка. И как ей теперь искупить причиненное зло?
– Иди сюда, – позвала она. Шарлотта неуверенно подошла к ней. Манч опустилась на колени и обняла девочку. – Правильно; будить меня вам больше не придется. – Она повернулась к Лайзе. – Тебе еще что-то нужно? У тебя хватит еды и подгузников?
– У меня два доллара в продуктовых купонах, и на это нужно дотянуть до первого числа. – Лайза бережно притушила горящий конец косяка. – Как, интересно, мы можем прожить на гроши, которые нам выдают?
Манч отпустила Шарлотту и положила малышку обратно в кроватку. Сунув руку в сумочку, она извлекла бумажник. Лайза следила за каждым движением Манч.
– Слизняк обещал заплатить мне за то, что я присматриваю за младенцем, – сказала Лайза. – Я на эти деньги рассчитывала.
Манч достала двадцатку.
– Это поможет тебе продержаться. – Она нашла карточку мастерской, записала на обратной стороне свой домашний телефон и отдала Лайзе вместе с деньгами. – Позвони мне, когда он с тобой свяжется.
– Ага. А если ты увидишь этого ублюдка раньше; – ответила Лайза, – передай ему, что я убить его готова.
– И уже не в первый раз… – отозвалась Манч, выдавливая смешок.
– Это точно.
Манч наклонилась над кроваткой Эйши.
– Надо будет узнать, что задержало твоего папку, да?
– О! О! – подала голос Джилл, поднимая руку и подпрыгивая на одной ножке. – Знаете, кого я вчера видела?
– Кого? – спросила Лайза.
– Папку. Он был на машине.
– Какого папку? – спросила Лайза со снисходительной улыбкой. – Папу Дарнела или папу Джеймса?
– Папу Дарнела, – ответила девочка.
Манч посмотрела на Эйшу и мысленно пообещала ей, что вернется.
Уже выехав на шоссе, она вспомнила, что не оставила Лайзе детское креслице для машины. Ей так хотелось повернуть обратно, но второй раз уехать от девочки будет еще труднее, а ей вечером нужно быть на собрании. Она не могла забыть, как влажные карие глазки ребенка смотрели на нее, словно умоляя не сбиваться с верного пути. Она завезет креслице завтра. Но к этому времени, надо надеяться, Слизняк уже объявится, так что она сможет перестать беспокоиться.
Ослепительный свет ударил в зеркало заднего обзора, и она выругалась. Ее раздражало, когда фары пикапов и фургонов светили прямо на уровне глаз, особенно с такого близкого расстояния сзади. Она притормозила, заставив ехавший за ней синий фургон с затемненными стеклами обогнать ее машину.
6
«Теперь иду я видеть сны. Господь помилуй и спаси».
Крошечная кухня, где помещались только раковина, плита и видавший виды холодильник, располагалась за комнатой. Направо – ванная размером с чуланчик. За закрытой дверью слышен ровный стук капель из подтекающего крана.
Она перевернула детское автомобильное сиденье, валявшееся на полу, и подняла погремушку. На розовом пластмассовом личике были слова: «Папина дочка». Она сунула игрушку в карман и шагнула к ванной.
– Слизняк? – позвала она шепотом, мысленно приказывая ему появиться и поддразнить ее своей ухмылочкой.
Никакого ответа.
– Джон?
«Пожалуйста! Пожалуйста, будь жив».
Манч все никак не могла заставить себя открыть дверь в ванную, но стоять на месте было глупо. Она приложила к двери ухо. Капель стала громче, раздражающе ровная, словно китайская пытка водой. Ей представлялись всевозможные ужасы: перерезанные шеи и вены, открытые рты, безжизненные лица под слоем воды.
Тряхнув головой, она набрала в грудь воздуха и взялась за ручку двери.
«И если я умру во сне… Глупая молитва».
Ручка под ее ладонью повернулась.
– А, черт! – процедила она сквозь сжатые зубы и толкнула дверь внутрь.
Там не оказалось никого – ни мертвого, ни живого. Она громко рассмеялась, испытывая облегчение и смущение. Дверца аптечного шкафчика была открыта. Внутри было пусто, если не считать коробочки с пластырями и баночки с вазелином. Упаковка высохших гигиенических детских салфеток лежала на крышке унитаза.
В ванне валялась целая коллекция детских плавающих игрушек и бутылочка шампуня «Без слез» фирмы Джонсон. Стальное кольцо слива разъело постоянной капелью из душа. Манч дотронулась до стенки ванны, к которой, наверное, прислонялся Слизняк, когда мыл малышку.
Но где он сейчас? И где малышка? У кого из соседей?
Она собрала детское сиденье для машины, немного игрушек и отнесла в свою машину. Вернувшись в здание, Манч постучала в дверь под номером 7. На мужчине, выглянувшем на стук, были только грязная выношенная белая футболка и обвисшие плавки.
– Я ищу маленькую девочку, – сказала она. – Здесь кто-то присматривает за ней по просьбе моего приятеля.
Он почесал в затылке, поправил трусы и наконец открыл рот, словно пытаясь вспомнить, как произносят слова.
– Я… э-э… Чего ты тут делаешь?
– Не важно. – Она махнула рукой. – Извини за беспокойство.
Ворча, мужчина закрыл дверь. В соседней квартире на стук никто не отозвался – похоже, там никого не было. Когда она постучала в следующую дверь, та подалась под ее рукой. Манч перевела взгляд вниз и увидела на замке свежие следы взлома. А потом она услышала плач младенца.
Она толкнула дверь коленом и заглянула в темный коридор. Плач доносился оттуда.
– Эй! – Она шагнула внутрь. – У вас тут все в порядке?
Ребенок заорал. Что-то в этом крике заставило Манч насторожиться. Она бросилась по коридору. Ребенок опять крикнул. Дверь спальни была полуоткрыта – она распахнула ее до конца.
Обнаженная пара в постели была определенно мертва. Половина черепа у мужчины была снесена напрочь, как и почти все лицо женщины. Обоим уже ничем помочь было нельзя.
Ребенок лежал в углу, окруженный самодельной оградкой из диванных подушек, и сжимал в руке пустую бутылочку. Манч подхватила девчушку и увидела на ее ручке детский именной браслетик из крошечных кубиков с буквами. Они складывались в имя «Гарилло».
Эйша перестала плакать и уставилась на Манч. Манч посмотрела в ясные карие глазки ребенка и почувствовала укол узнавания: это были глаза Слизняка. «Это могла бы быть моя дочка», – подумала она. У нее закружилась голова. Эйша моргнула и набрала воздуха, собираясь испустить новый крик.
– Тш-ш! – сказала Манч. – Все хорошо.
Судя по запаху, Эйше было пора поменять подгузник. Грудь ее платьица намокла от слюны.
– Давай-ка заберем тебя отсюда.
Манч посмотрела на мертвую пару и покачала головой. О них заботиться было некогда. Она подхватила пустую бутылочку и запихнула в валявшуюся на полу большую розовую матерчатую сумку, полную детских вещей. Прижимая ребенка к груди, она кинулась к двери и чуть не сбила с ног какого-то латиноамериканца. Сначала он показался ей пьяным, но потом она поняла, что он просто ошалел от ужаса.
– Я зову полиция, – проговорил он с сильным акцентом. – Кто… кто мог такая натворить?
Он уткнулся лицом в ладони и заплакал.
Она похлопала его по плечу.
– Копы сейчас приедут, – сказала она, слыша хор приближающихся сирен. – Они знают, что делать.
Он кивнул и пробормотал что-то неразборчивое. Если она тут задержится, копы начнут добиваться от нее ответов. Ответов, которых у нее нет. Но не это было главной ее заботой: они заберут малышку и поместят ее в детский дом. И Слизняку будет ужасно трудно получить ее обратно.
Мужчина так и остался стоять в дверях, а Манч быстро прошла вдоль дома и, скрывшись из поля его зрения, пролезла сквозь изгородь, продолжая прижимать малышку к себе. Она закинула сумку на заднее сиденье, пристегнула Эйшу к детскому креслицу и бросилась к дверце водителя.
Включая зажигание, Манч заметила, что у нее дрожат руки, – и удивилась. Она как раз собиралась поздравить себя с тем, что так хорошо – впрочем, как и всегда – держится в критической ситуации. Наверное, благодаря долгой практике. Проглотив наполнившую рот вязкую слюну, она перевела машину на задний ход. «Гранд-тур» с протестующим визгом рванул назад, как только Манч вжала педаль акселератора в пол. Головка Эйши мотнулась вперед.
Манч похлопала ее по ножке и извинилась:
– Крутой старт, да?
Эйша немедленно завопила.
Проехав три квартала, Манч сообразила, что Эйша, вероятно, кричит от голода. Она остановилась у винного магазина и порылась в сумке с детскими вещами. На самом дне друг о друга звякали банки с детской смесью. Она открыла одну перочинным ножом, наполнила чистую бутылочку и вручила ее Эйше.
Девочка яростно присосалась к бутылке.
– И сколько времени ты была одна-одинешенька? – спросила у нее Манч, закладывая слюнявчик под подбородок малышке. На махровой ткани от ее пальцев остались следы смазки.
Что связывало убитую пару со Слизняком? В Призрачном городе вечно кого-то убивали: может, просто наступило полнолуние или еще что-то в том же духе. Ага, как же!
Будем надеяться, что Лайза сумеет что-нибудь объяснить.
На полдороге в Инглвуд у Манч выровнялся пульс. «Спасибо Господу за маленькие подарки», – подумала она. Если бы она приехала в другое время, то могла бы напороться на пулю или влипнуть в полицейское расследование. А кому она поможет, если умрет или попадет в тюрьму?
Когда Манч остановила машину у небольшого деревянного дома Лайзы Слокем на Девяносто шестой стрит, небо наполнилось рычанием двигателей реактивного самолета. Рев заглушил голос Дженис Джоплин, певшей о том, как у нее когда-то был папочка, готовый подарить ей все на свете. Манч задержала руку на зажигании, чтобы дослушать следующие строчки: от пения Дженис у нее по коже бежали мурашки. Двигатели самолета все ревели, и тогда Манч закрыла глаза и спела эти слова сама.
Открыв глаза, она увидела, что Эйша удивленно уставилась на нее.
Земля перед домом Лайзы была вытоптана. Сетка на окне порвалась, а с намертво приколоченных по обе стороны ставен слезала краска. Два пластмассовых трехколесных велосипеда стояли слева от дорожки. Справа был детский бассейн, переполненный банками из-под пива.
Манч заперла дверцу с водительской стороны и обошла машину, чтобы вынуть Эйшу. Пристроив малышку себе на бедро, она открыла калитку и прошла к дому. Входная дверь была распахнута, но сетчатая дверь закрыта. Коврика перед дверью не было.
– Есть кто-нибудь дома? – громко спросила Манч.
В доме орал телевизор. Где-то в глубине хлопнула дверь.
– Лайза?
Манч подождала минуту, потом открыла сетчатую дверь и окликнула:
– Эй!
– Ну кто там еще?
– Можно войти?
– Не заперто! – раздраженно крикнула Лайза.
Манч постояла в дверях, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела на диване Лайзу, лежавшую, завернувшись в одеяла. Позади дивана, в углу, лежал матрас, полуприкрытый сбившейся простыней. Манч закрыла за собой сетчатую дверь.
Лайза не потрудилась встать или уменьшить громкость телевизора. Манч заметила, что идет повтор «Счастливых деньков», где Фонз и миссис Си берут уроки танцев, а все считают, что они делают кое-что другое.
– Можешь положить ее туда, – сказала Лайза, махнув рукой в сторону кроватки в углу.
– Ничего, мне не трудно ее подержать, – ответила Манч.
Конечно, ей было не трудно! Больше того: теплое детское тельце она ощущала словно бы частью собственного тела. Оно согревало ей сердце.
– Вот дела-а, – протянула Лайза, рассматривая Манч. – Давненько я тебя не видела.
– Я работаю.
– Изменилась, прямо не узнать!
– Мне это уже говорили.
Лайза перевела взгляд на телевизор и захихикала при виде расстроенного Ричи Каннингема.
Манч устроилась на подлокотнике дивана, прикидывая, что именно можно сказать болтушке Лайзе о побоище в доме Слизняка.
– Ты про Карен слышала, да? – спросила Лайза, кивая на малышку.
– Слышала, что она умерла.
Манч поймала ножку Эйши и нежно сжала. Эйша покрутила ступней. Манч вдруг захотелось потрогать эту пухлую ножку губами. Девочка прижала ладошку к щеке Манч.
– Ее обнаружил Слизняк. У сучки в вене так и осталась игла.
– Кошмар, – откликнулась Манч.
Малышка ухватилась за хромированный шинный измеритель в кармане у Манч.
– С тех пор он завязал.
– Совсем?
– Да, был паинькой. Только таблетки.
Манч кивнула: прежде она тоже не считала таблетки наркотиками. Отказаться и от них было делом неслыханным.
– Почему они выбрали ей такое имя? – спросила она.
– Родилась похожей на китаезу, – ответила Лайза. – Толстые щеки и узенькие глазки.
– Сейчас она настоящая красотка.
– Легко говорить, когда не подтираешь за ней весь день.
– Ты часто за ней присматриваешь?
– Слишком часто. Привезла ее шмотки?
Манч приподняла розовую сумку.
– Только вот эти.
– У меня не осталось ее одежки. Слизняк обещал, что ты привезешь еще. И, как всегда, свалил.
Манч посмотрела сквозь открытую дверь на кухню. Рядом с мойкой стояла стиральная машина. Перед ней лежала груда одежды.
– Хочешь, помогу тебе со стиркой?
Лайза вздохнула.
– Было бы неплохо. Мне хватает забот со своими двумя, так что мне не до этой маленькой оборванки.
– А где твои девочки?
– Где-то тут.
Манч положила малышку в кроватку.
– Можно мне в туалет?
– Иди, – разрешила Лайза.
В темном коридоре Манч пришлось протискиваться мимо прислоненной к стене мойки из нержавейки. Мойка была несоразмерно велика для жилого дома. «Вот бардак», – подумала Манч и крикнула Лайзе:
– А что тут за мойка?
– Я поставлю ее в ванной. Там раковина раскололась, а хозяину насрать.
– Хочешь, я помогу? – предложила Манч. – Может, мы с тобой сможем ее установить.
– Нет, – ответила Лайза. – Я не собиралась сегодня этим заниматься.
Манч вошла в ванную комнату. Разномастные полотенца были небрежно переброшены через треснувшую дверцу душевой кабинки. Лайзины трусики валялись на полу рядом с унитазом: вероятно, она просто оставила их там, куда они упали. В раковине было полно волос, зеркало с потрескавшейся амальгамой почти ослепло. Манч пописала, не садясь на стульчак, а потом обнаружила, что туалетной бумаги нет. Она вырвала лист из журнала, засунутого за бачок: судя по отсутствующим страницам, для того он и предназначался.
Манч выбрала самое чистое полотенце, намочила в теплой воде и вернулась в гостиную. Лайзины дети стояли перед матерью, требуя, чтобы она рассудила их спор. Обе девочки скользнули взглядом по Манч и, похоже, решили не замечать ее присутствия.
– Я хочу поменять малышке подгузник, – сказала она Лайзе.
Над домом пролетел еще один реактивный самолет. Губы актеров на экране телевизора двигались беззвучно, стены задрожали. Манч нашла в тряпичной сумке упаковку и достала из нее последний памперс.
Девочки продолжали стоять перед матерью. Старшая, Шарлотта, была ровесницей Буги, значит, ей скоро должно исполниться семь. Младшей, Джилл, сейчас четыре. Глядя на нее, Манч всегда вспоминала, что они с Лайзой тогда забеременели почти одновременно.
Она поменяла Эйше подгузник, протерев попку малышки влажным полотенцем. У девочки была сыпь, но Манч не нашла ни крема, ни талька. Она завернула грязный подгузник в обертку из-под памперсов и бросила полотенце на белье, горой лежащее на кухонном полу. Шум самолета наконец стих, и девочки продолжили с того места, на котором остановились.
– Моя очередь! – сказала Шарлотта.
– Ты – дура! – парировала Джилл.
– Прекратите обе! – завопила Лайза. – Почему вы вечно орете друг на друга? Идите и уберитесь у себя в комнатах. Вы должны помогать мне по дому, надоело за вами прибираться, сучки!
Манч содрогнулась, но промолчала.
– Пива хочешь? – спросила Лайза.
– Я больше не пью.
– Совсем? – Глаза Шарлотты округлились от удивления.
– Уже восемь месяцев.
Шарлотта секунду обдумывала услышанное.
– Даже яблочный сок? – поинтересовалась она.
Манч рассмеялась.
– Я имею в виду – ничего алкогольного, вроде пива, вина и виски.
– А! – отозвалась девочка, явно теряя интерес.
– Но ты же куришь травку, так? – спросила Лайза, доставая наполовину выкуренный косяк.
– Нет, – ответила Манч. – Я больше не употребляю никаких наркотиков. В том числе и марихуану.
Лайза повернулась к дочери.
– Лапочка, принеси маме зажигалку.
Джилл побежала в спальню, а Шарлотта с возмущенным криком бросилась следом.
– Она меня попросила, уродка! Мам!
– Не носитесь по дому! – заорала Лайза им вслед.
Манч с малышкой на руках прошла к открытой двери.
– Когда Слизняк должен сюда заехать?
Лайза пожала плечами:
– Кто знает?
Шарлотта вернулась с зажигалкой.
– Так ты совсем не принимаешь наркотики? – спросила она.
– Совсем, – подтвердила Манч.
Казалось, девочка обдумывает услышанное.
– Это хорошо, – решила она.
– Спасибо.
– Значит, нам больше не придется будить тебя в ванной?
Манч внимательно посмотрела на девочку, пытаясь представить себе, что та помнит. Может быть, она стояла в дверях, когда Манч с посиневшими губами погружали в ванну, наполненную ледяной водой? Холодная вода – лучшее средство при передозировке героина, уступает только уколу специального лекарства, наркана. Конечно, Шарлотта была дома и все видела. Манч никогда раньше не задумывалась о том, какое впечатление такое зрелище может произвести на ребенка. И как ей теперь искупить причиненное зло?
– Иди сюда, – позвала она. Шарлотта неуверенно подошла к ней. Манч опустилась на колени и обняла девочку. – Правильно; будить меня вам больше не придется. – Она повернулась к Лайзе. – Тебе еще что-то нужно? У тебя хватит еды и подгузников?
– У меня два доллара в продуктовых купонах, и на это нужно дотянуть до первого числа. – Лайза бережно притушила горящий конец косяка. – Как, интересно, мы можем прожить на гроши, которые нам выдают?
Манч отпустила Шарлотту и положила малышку обратно в кроватку. Сунув руку в сумочку, она извлекла бумажник. Лайза следила за каждым движением Манч.
– Слизняк обещал заплатить мне за то, что я присматриваю за младенцем, – сказала Лайза. – Я на эти деньги рассчитывала.
Манч достала двадцатку.
– Это поможет тебе продержаться. – Она нашла карточку мастерской, записала на обратной стороне свой домашний телефон и отдала Лайзе вместе с деньгами. – Позвони мне, когда он с тобой свяжется.
– Ага. А если ты увидишь этого ублюдка раньше; – ответила Лайза, – передай ему, что я убить его готова.
– И уже не в первый раз… – отозвалась Манч, выдавливая смешок.
– Это точно.
Манч наклонилась над кроваткой Эйши.
– Надо будет узнать, что задержало твоего папку, да?
– О! О! – подала голос Джилл, поднимая руку и подпрыгивая на одной ножке. – Знаете, кого я вчера видела?
– Кого? – спросила Лайза.
– Папку. Он был на машине.
– Какого папку? – спросила Лайза со снисходительной улыбкой. – Папу Дарнела или папу Джеймса?
– Папу Дарнела, – ответила девочка.
Манч посмотрела на Эйшу и мысленно пообещала ей, что вернется.
Уже выехав на шоссе, она вспомнила, что не оставила Лайзе детское креслице для машины. Ей так хотелось повернуть обратно, но второй раз уехать от девочки будет еще труднее, а ей вечером нужно быть на собрании. Она не могла забыть, как влажные карие глазки ребенка смотрели на нее, словно умоляя не сбиваться с верного пути. Она завезет креслице завтра. Но к этому времени, надо надеяться, Слизняк уже объявится, так что она сможет перестать беспокоиться.
Ослепительный свет ударил в зеркало заднего обзора, и она выругалась. Ее раздражало, когда фары пикапов и фургонов светили прямо на уровне глаз, особенно с такого близкого расстояния сзади. Она притормозила, заставив ехавший за ней синий фургон с затемненными стеклами обогнать ее машину.
6
Вернувшись в участок, Блэкстон первым делом открыл ящик своего стола и перебрал папку с бюллетенями. ФБР ежедневно рассылало всем следственным отделам краткую сводку преступлений за предыдущие сутки. Обнаружив нужную сводку, он быстро пробежал ее глазами. Примерно месяц назад был ограблен оружейный склад национальной гвардии в округе Керн. Украдено полуавтоматическое оружие, взрывчатка и боеприпасы – в том числе и бронебойные патроны.
«Вот чем палил мой стрелок», – подумал он. В бюллетене федералы просили немедленно известить их, если где-то всплывет вышеупомянутое оружие. Следовало связаться со специальным агентом, ведущим это дело. Агента звали Клер Донавон. Неудивительно, что сообщение ему запомнилось. Он приколол бюллетень к доске, висевшей напротив его стола.
Стены комнаты были сплошь завешаны разными бумагами – описание улик, новые данные по делам, портреты преступников. Но в отличие от Алекса Блэкстон у себя в рабочем кабинете бумаги развешивал аккуратно, симметрично и периодически обновлял.
Кабинеты были новшеством, введенным недавно назначенным начальником полицейского участка, лейтенантом Мейсом Сент-Джоном. Он распорядился разделить помещение отдела расследования убийств перегородками и таким образом обеспечил каждого следователя не только собственным письменным столом и телефоном, но и тремя стенами, с которыми можно было делать что угодно. Лейтенант считал, что следователям будет работаться лучше, если у них появится «личное пространство».
«Боже, – подумал Блэкстон, – что делает с этими парнями женитьба! Ни один холостяк не заботится о «личном пространстве».
Он набрал номер Джеффа Хагучи из отдела огнестрельного оружия.
– Я как раз собирался тебе звонить, – сказал Хагучи. – Есть информация по той стрельбе на шоссе.
– Уже?
– Та пуля, которую мы выковыряли из асфальта, была семь и шестьдесят два на двадцать один миллиметр.
– Значит, стрелять должны были из М-14.
– Угу. И я еще не добрался до самого приятного. Я нашел на лобовом стекле частичку зеленой краски.
– А это что означает?
– Армейские бронебойные патроны имеют цветовой код: на них зеленая маркировка. В прошлом месяце ФБР разослало по всем криминалистическим лабораториям меморандум. Если мы столкнемся с армейским оружием, нас просят немедленно их уведомить.
– Да, знаю. Из-за того ограбления арсенала в округе Керн. Ты уже связался с федералами?
– Как только приехал. Они только что ушли.
– Они к тебе приезжали? – переспросил Блэкстон, изумленный подобной оперативностью.
– Я тоже удивился, – ответил Хагучи.
Блэкстон постучал карандашом по промокашке, потом нарисовал круг.
– Одного из агентов не звали Клер Донавон? – спросил он, стараясь говорить непринужденно.
– Ты ее знаешь?
– Мы встречались.
– Сложена, как куколка…
– Она не сказала – у них есть версии?
– Можно подумать, они стали бы со мной делиться! Ты же знаешь этих типов, Джигсо. Я – жалкая лабораторная крыса.
– Она хоть что-то тебе сказала? – спросил Блэкстон.
Ему хотелось спросить: «Она носит обручальное кольцо? Волосы у нее все еще длинные?»
– Интересовалась, не конфисковывали ли мы в последнее время гранаты.
– Можно подумать, что мы стали бы звонить ей о пуле, а о гранатах не сообщили бы.
– Ага. Ну, что ты намерен делать?
– Зайду попозже и подпишу разрешение на передачу вещественных доказательств.
– Э-э… Джигсо?
– Что?
– Она их уже забрала.
– Черт! – отозвался он, стараясь, чтобы у него в голосе прозвучала досада. – Похоже, мне придется с ней поговорить.
– Дать тебе ее телефон?
– Не надо, я его знаю.
У него был целый каталог с визитными карточками всех служащих системы правопорядка, с которыми ему приходилось работать. А ее карточку он сохранил бы в любом случае. Опустив глаза, он заметил, что машинально написал внутри круга ее имя.
– Мне пора.
– Ага, – отозвался Джефф, – мне тоже. Некоторым надо зарабатывать себе на жизнь.
Блэкстон нажал кнопку, прерывая связь, и набрал номер Клер.
Дожидаясь, пока она подойдет к телефону, он крутил в пальцах неровный обломок черепной кости, лежавший на столе в качестве сувенира. Это был один из нескольких фрагментов черепа, которые он обнаружил прилипшими к моторчику, открывавшему автоматическую дверь свежевыкрашенного гаража. На этих немногочисленных осколках он построил дело, которое привело к осуждению преступника. Он оставил это вещественное доказательство как напоминание о том, что, если хороший парень хочет победить, главное для него – не зевать.
– ФБР, – проговорил скучающий женский голос.
– Клер Донавон, пожалуйста, – сказал он.
– Спецагента Донавон сейчас на месте нет, – сообщила ему дежурная. – Хотите оставить ей сообщение?
Он ответил, что хочет, и передал свою информацию, добавив, что дело у него срочное. Она пообещала, что его сообщение будет передано. Со вздохом отодвинувшись от стола, он посмотрел на часы. До конца смены оставалось два часа, и ему не хотелось провести их за столом. Хватит гнуться над докладами и фотографиями с места преступления, и без того шея и плечи ноют.
Откинувшись назад, Блэкстон стал разглядывать афишу с Бобби Фишером, приклеенную липкой лентой над доской объявлений. Фотография была сделана во время матча с Борисом Спасским за звание чемпиона мира. Выиграв титул чемпиона мира, Фишер, вероятно, решил, что ему больше нечего доказывать, и перестал участвовать в соревнованиях. В 1975 году он лишился звания, не явившись на матч. «Интересно, – подумал Блэкстон, – я тоже когда-нибудь устану от всего и удовлетворюсь достигнутым? Надеюсь, что нет. Я люблю свою работу».
Начиная расследование, он планировал его, как шахматную партию. Лучший способ выиграть – посмотреть на доску глазами противника, сообразить, почему тот сделал именно такой ход и каким может оказаться следующий. Причем «игра» с рядовым преступником обычно не требовала особого напряжения интеллекта.
«Итак, представим себе: грузовик и его водитель за несколько секунд до выстрелов. Предположим, я сижу на месте водителя…» Он проиграл несколько сценариев. Что-то не складывалось. Не может быть, что в стрельбу перерос обычный дорожный конфликт. Тут было нечто большее. Он это чуял.
Если считать, что второй выстрел не был случайным, то преступник действовал умышленно, даже демонстративно. Но совершить такое преступление открыто, среди бела дня… Однако свидетелей не нашлось. Возможно, преступники прекрасно сознавали, что делают. Полицейские тщательно осмотрели шоссе, но не обнаружили отстреленные гильзы. А вдруг гильзы прилипли к протектору другого автомобиля, который и увез их с места преступления? Что ж, плохим парням опять повезло!
Именно в этот момент сержант Манн решил выйти из своего кабинета и заглянуть к Блэкстону.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Снайпером, затеявшим стрельбу на шоссе.
– И что надумал?
– Я пока весь в сомнениях, – поделился Блэкстон. Он поднял перед собой руки, словно держал рулевое колесо. – Вообрази: я еду по шоссе и вижу другую машину. Они меня подрезают – и начинается ссора. – Он помахал левой рукой с вытянутым в неприличном жесте средним пальцем. – Пассажир второй машины вытаскивает винтовку и прицеливается в меня. Что я должен сделать? Резко уклониться вправо!
– И что ты хочешь доказать?
– Да то, что не все сходится. Наш убитый сполз под руль. Зачем?
«Вот чем палил мой стрелок», – подумал он. В бюллетене федералы просили немедленно известить их, если где-то всплывет вышеупомянутое оружие. Следовало связаться со специальным агентом, ведущим это дело. Агента звали Клер Донавон. Неудивительно, что сообщение ему запомнилось. Он приколол бюллетень к доске, висевшей напротив его стола.
Стены комнаты были сплошь завешаны разными бумагами – описание улик, новые данные по делам, портреты преступников. Но в отличие от Алекса Блэкстон у себя в рабочем кабинете бумаги развешивал аккуратно, симметрично и периодически обновлял.
Кабинеты были новшеством, введенным недавно назначенным начальником полицейского участка, лейтенантом Мейсом Сент-Джоном. Он распорядился разделить помещение отдела расследования убийств перегородками и таким образом обеспечил каждого следователя не только собственным письменным столом и телефоном, но и тремя стенами, с которыми можно было делать что угодно. Лейтенант считал, что следователям будет работаться лучше, если у них появится «личное пространство».
«Боже, – подумал Блэкстон, – что делает с этими парнями женитьба! Ни один холостяк не заботится о «личном пространстве».
Он набрал номер Джеффа Хагучи из отдела огнестрельного оружия.
– Я как раз собирался тебе звонить, – сказал Хагучи. – Есть информация по той стрельбе на шоссе.
– Уже?
– Та пуля, которую мы выковыряли из асфальта, была семь и шестьдесят два на двадцать один миллиметр.
– Значит, стрелять должны были из М-14.
– Угу. И я еще не добрался до самого приятного. Я нашел на лобовом стекле частичку зеленой краски.
– А это что означает?
– Армейские бронебойные патроны имеют цветовой код: на них зеленая маркировка. В прошлом месяце ФБР разослало по всем криминалистическим лабораториям меморандум. Если мы столкнемся с армейским оружием, нас просят немедленно их уведомить.
– Да, знаю. Из-за того ограбления арсенала в округе Керн. Ты уже связался с федералами?
– Как только приехал. Они только что ушли.
– Они к тебе приезжали? – переспросил Блэкстон, изумленный подобной оперативностью.
– Я тоже удивился, – ответил Хагучи.
Блэкстон постучал карандашом по промокашке, потом нарисовал круг.
– Одного из агентов не звали Клер Донавон? – спросил он, стараясь говорить непринужденно.
– Ты ее знаешь?
– Мы встречались.
– Сложена, как куколка…
– Она не сказала – у них есть версии?
– Можно подумать, они стали бы со мной делиться! Ты же знаешь этих типов, Джигсо. Я – жалкая лабораторная крыса.
– Она хоть что-то тебе сказала? – спросил Блэкстон.
Ему хотелось спросить: «Она носит обручальное кольцо? Волосы у нее все еще длинные?»
– Интересовалась, не конфисковывали ли мы в последнее время гранаты.
– Можно подумать, что мы стали бы звонить ей о пуле, а о гранатах не сообщили бы.
– Ага. Ну, что ты намерен делать?
– Зайду попозже и подпишу разрешение на передачу вещественных доказательств.
– Э-э… Джигсо?
– Что?
– Она их уже забрала.
– Черт! – отозвался он, стараясь, чтобы у него в голосе прозвучала досада. – Похоже, мне придется с ней поговорить.
– Дать тебе ее телефон?
– Не надо, я его знаю.
У него был целый каталог с визитными карточками всех служащих системы правопорядка, с которыми ему приходилось работать. А ее карточку он сохранил бы в любом случае. Опустив глаза, он заметил, что машинально написал внутри круга ее имя.
– Мне пора.
– Ага, – отозвался Джефф, – мне тоже. Некоторым надо зарабатывать себе на жизнь.
Блэкстон нажал кнопку, прерывая связь, и набрал номер Клер.
Дожидаясь, пока она подойдет к телефону, он крутил в пальцах неровный обломок черепной кости, лежавший на столе в качестве сувенира. Это был один из нескольких фрагментов черепа, которые он обнаружил прилипшими к моторчику, открывавшему автоматическую дверь свежевыкрашенного гаража. На этих немногочисленных осколках он построил дело, которое привело к осуждению преступника. Он оставил это вещественное доказательство как напоминание о том, что, если хороший парень хочет победить, главное для него – не зевать.
– ФБР, – проговорил скучающий женский голос.
– Клер Донавон, пожалуйста, – сказал он.
– Спецагента Донавон сейчас на месте нет, – сообщила ему дежурная. – Хотите оставить ей сообщение?
Он ответил, что хочет, и передал свою информацию, добавив, что дело у него срочное. Она пообещала, что его сообщение будет передано. Со вздохом отодвинувшись от стола, он посмотрел на часы. До конца смены оставалось два часа, и ему не хотелось провести их за столом. Хватит гнуться над докладами и фотографиями с места преступления, и без того шея и плечи ноют.
Откинувшись назад, Блэкстон стал разглядывать афишу с Бобби Фишером, приклеенную липкой лентой над доской объявлений. Фотография была сделана во время матча с Борисом Спасским за звание чемпиона мира. Выиграв титул чемпиона мира, Фишер, вероятно, решил, что ему больше нечего доказывать, и перестал участвовать в соревнованиях. В 1975 году он лишился звания, не явившись на матч. «Интересно, – подумал Блэкстон, – я тоже когда-нибудь устану от всего и удовлетворюсь достигнутым? Надеюсь, что нет. Я люблю свою работу».
Начиная расследование, он планировал его, как шахматную партию. Лучший способ выиграть – посмотреть на доску глазами противника, сообразить, почему тот сделал именно такой ход и каким может оказаться следующий. Причем «игра» с рядовым преступником обычно не требовала особого напряжения интеллекта.
«Итак, представим себе: грузовик и его водитель за несколько секунд до выстрелов. Предположим, я сижу на месте водителя…» Он проиграл несколько сценариев. Что-то не складывалось. Не может быть, что в стрельбу перерос обычный дорожный конфликт. Тут было нечто большее. Он это чуял.
Если считать, что второй выстрел не был случайным, то преступник действовал умышленно, даже демонстративно. Но совершить такое преступление открыто, среди бела дня… Однако свидетелей не нашлось. Возможно, преступники прекрасно сознавали, что делают. Полицейские тщательно осмотрели шоссе, но не обнаружили отстреленные гильзы. А вдруг гильзы прилипли к протектору другого автомобиля, который и увез их с места преступления? Что ж, плохим парням опять повезло!
Именно в этот момент сержант Манн решил выйти из своего кабинета и заглянуть к Блэкстону.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Снайпером, затеявшим стрельбу на шоссе.
– И что надумал?
– Я пока весь в сомнениях, – поделился Блэкстон. Он поднял перед собой руки, словно держал рулевое колесо. – Вообрази: я еду по шоссе и вижу другую машину. Они меня подрезают – и начинается ссора. – Он помахал левой рукой с вытянутым в неприличном жесте средним пальцем. – Пассажир второй машины вытаскивает винтовку и прицеливается в меня. Что я должен сделать? Резко уклониться вправо!
– И что ты хочешь доказать?
– Да то, что не все сходится. Наш убитый сполз под руль. Зачем?