И поэтому просил он девочку Йоо не плакать. Ведь Воинам Света не пристало плакать. Ведь Путь саму...
Но Йоо не смогла удержаться. И Артист тоже захлопал заблестевшими ресницами. А Мурка закурила. А Лётчик от досады разрядил рожок по равнодушным к людскому горю вершинам. И на двух из них сошли лавины. И собачий вой грозным эхом ещё долго гулял по долине от левой гряды до правой, разнося весть о прекрасной смерти китайца Ли.
Провожали Японского Городового всей деревней.
Прощальное слово держал сам Виктор.
- Я познакомился с Ли совсем недавно, буквально вчера, - начал он, стараясь перекричать свистящие порывы ветра. - И только лишь поэтому мы с ним не успели по настоящему стать друзьями. Вражья пуля сразила его, и мы не успели.... Ни друзьями не успели стать, ни просто узнать друг друга поближе. Но я одно знаю, - Виктор окинул взором притихшую толпу. - Ли был верным товарищем и настоящим бойцом. Когда-то очень давно слово "ли" означало у китайцев "приношение жертвы", затем стало оно означать "порядок", теперь оно означает "правило". Ли оправдал все три значения своего имени. Он принёс себя в жертву, чтобы тот порядок вещей, который он считал достойным, был возведён в ранг правила. Спасибо тебе, Ли. За всё спасибо. И знай, Путешествие будет продолжено, задание будет выполнено, Жабе не жить. И твой дух - дух воина - поможет нам в нашей борьбе. - В голосе Виктора задрожал металл. - Мы сделаем это! Я всё сказал.
Закончив свою прощальную речь, Виктор положил на сырой холм камень. И Йоо, повзрослевшая на одну смерть, тоже положила камень. И Артист положил, и Мурка, и Испанский Лётчик. И Бажба Барас Батор. И бабушка с бидоном. И до сих пор не протрезвевший метатель камней. И все остальные жители освобождённого посёлка Буряндай, - от мала и до велика, - положили по одному камню. А кто и два.
И образовалась на могиле Ли пирамида. Не такая, конечно, высокая, как пирамида, допустим, царя Хеопса. Поменьше. Но зато эта пирамида была не памятником человеческому тщеславию, а была знаком людской благодарности. А разве второе первого не выше? Пусть и ниже.
После панихиды все отправились в столовую санатория, где на скорую руку были накрыты для поминок столы. Лишь Виктор и Бажба Барас Батор отправились к последнему домой. За обещанной Абсолютной Клеткой.
Войдя в дом старика, Виктор сразу потянулся к старой клетке.
- На кой тебе это старьё? - неожиданно спросил у Виктора старик, чем его весьма напряг.
- Ты же сам обещал отдать её, когда я с Шоно разберусь, - напомнил старику (уж не склероз у деда?) удивлённый Виктор.
- Я тебе Абсолютную Клетку обещал отдать, а ты этот никому не нужный хлам собрался оприходовать.
- Но разве это не...
- Ты думал, что это она и есть? - спросил старик и закудахтал.
- А разве нет?
- Нет, конечно.
Старик, продолжая веселиться на предмет человеческой наивности, залез на скрипящий табурет, пошарил рукой на перекошенном шкафу и достал сверху какой-то небольшой сосуд. Оказалась - колба. Протёр пятернёй пылюку и протянул Виктору:
- На, держи.
-- Так это Абсолютная Клетка? - был поражён Виктор.
- Она, - кивнул старик. - Был у меня знакомец один. Врач. В нашем санатории лет двадцать трудился. Как по распределению после института попал, так и трудился. Так вот врач этот, Журавлёв Александр Михайлович, хотя и был практикующим врачом, и даже до зама главного дослужился... До главного не дослужился потому что хотя и был Журавлёвым, но самом деле Беккером... И не Алексадром, а Изей... И не Михайловичем, а Моисеевичем... О чём я? А, ну да. Значит, хотя, он больных и пользовал по долгу службы, но помимо того наукой изрядно занимался. У него на дому даже лаборатория была оборудована.
- Ну и? - торопил деда Виктор, время поджимало.
-- Ну вот, я и говорю. Наукой он занимался. Изучал то, какие цитогены дрожжей получаются в результате вариаций в экспрессии хромосомных генов, приводящих к альтернативным вариантам складывания полипептидных цепей. Надеялся, что это приведёт его к пониманию новых молекулярных механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки их активности без изменения первичной структуры закодированных в ДНК генов... Приблизительно так.
-- Ну ты дед и даёшь!
-- А то! Настоящим коммунистом считаться может только тот, кто овладел всей суммой знаний, накопленных человечеством. Но это ещё что. Подумаешь, "механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки". Я и похлеще могу. Вот ты бы мой доклад послушал, что я на последней партконференции...
-- Дед, дед, время.
-- Говорю, не доклад, - песня была. Ладно. Короче, что-то такое Сашке Журавлёву, ну, то есть Изе Беккеру, по генеральной его теме открыть-таки удалось. Нащупал он там какой-то ход. Но это не важно. А важно, что в этой вот питательной бурде, - старик кивнул на колбу, - обнаружил он какие-то побочные эффекты. Накануне, перед тем, как уезжал, - докторскую в Ленинград подался защищать, - принёс мне эту склянку и сказал по большому секрету, что в ней, дескать, клетка с абсолютными свойствами. Просил до его приезда сохранить. И пробку эту вот резиновую наказал ни в коем разе не вытаскивать. Наказал и уехал. Пятнадцать годков почитай уже прошло, как уехал. До сих пор не вернулся. Как в воду канул. Ни слуху, ни духу.
-- Ничего удивительного, - прокомментировал Виктор, - дорога в Соединённые Штаты Науки - это дорога в одном направлении. Дядюшка Сорос покупает ботаникам ван-вэй тикет.
-- Видать, так и есть, - согласился с версией старик.
-- А как Клетка-то эта работает? - двинул его ближе к насущному Виктор, рассматривая на свет мутную жидкость.
-- А я почём знаю.
-- Сам же говорил, что слово верное знаешь.
-- Наврал.
-- Ну дед!
-- А что мне делать оставалось?
-- Ладно, по ходу дела разберёмся. Не боги горшки...
-- Разберётесь, - не сомневался дед.
И хотел он что-то ещё добавить, но промолчал. Задумался о чём-то.
И Виктор тоже замолчал.
Так и посидели они немного душевно в полной тишине. Слушали, как ангелы шуршат крылами.
Потом только, когда ангелы в протрубивший дымоход юркнули, попросил Виктор деда:
- Вы тут за могилкой-то Ли присмотрите.
- Присмотрим, - кивнул дед, - на этот счёт не волнуйся. Дело святое.
Виктор вздохнул и глянул во двор. В оконном проёме на фоне покосившегося неба качнулась от порыва ветра обломанная былыми бурями сухая ветка.
И в этот тихий миг Виктор вдруг подумал, что когда-нибудь обязательно-обязательно напишет толстенную книгу о всяком таком необязательном, о первой подвернувшейся под руку фигне, о чём попало, короче, напишет, а всё ради того только, чтобы всенепременно в эту книжку поместить вот эти три незамысловатые строчки:
за мятой шторой
качнулась косая тень
сломанной ветки
15.
Кубик лёг на двойку, - выпала четвёрка.
Виктор сделал фишкой четыре шага и поставил её на безымянный кружок. Кружок был явно проходным и необязательным. Но это ничего не меняло, - ведь жизнь так устроена, что многие, казалось бы, совсем-совсем необязательные ходы пропустить не представляется возможным. Судьбу не обманешь. Это её конструктором не предусмотрено. Наглухо всё там запаяно. А если попытаешься, пломбы заводские нарушив, ящик этот чёрный всковырнуть, дабы алгоритм вручную поправить или исходные коды выпрямить, - боком тебе это выйдет. Ой, боком.
Ну, ладно - поехали!
Виктор ушёл первым. И пока перемещался, ему почему-то представилось, как в покинутой им деревне началась разборка декораций, как стали расходиться актёры, как...
Как кружок на карте Бодрийара был безымянным, так и высотка, на которую они под моросящий дождик сподобились, тоже была из разряда безымянных. Небольшой такой холмик, вписанный в незамысловатый ландшафт среднерусской полосы.
До следующего броска, как известно, должно не мене шести часов пройти, - одигонию необходимо в исходное состояние опрокинуться. Так, во всяком случае, по всем инструкциям. Видимо, маслу, закипающему в шарнирах невидимых гироблоков, нужно время на то, чтобы остыть. Ну, а шесть часов пройдёт, можно будет снова швырять на удачу. А пока...
А пока суд да дело, вполне разумно было небольшой привал организовать. Ночной бивуак разбить. Но только не тут наверху, - на виду у вон того подозрительного ястреба, что в бездонном мокром небе шарится. Нет, не тут. Нужно вниз спуститься. К лесополосе, которая вдоль огромного оврага змейкой тянется. Самое то для тайного лагеря. Самое оно - среди шершавых стволов осин да тополей прозрачными друидами обратиться и от постороннего взора заныкаться.
Стали вниз спускаться осторожно. По глиняной размозне. Сгибаясь под тяжестью боевого снаряжения.
"Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем", - стараясь не упасть, взбодрил сам себя Виктор цитатой из Ульянова-Ленина. Том шестой страница девять. А когда произнёс он эту фразу мысленно, показалось ему вдруг, что за спиной захихикал Бажба Барас Батор. Так явственно показалось, что даже оглянулся. Да нет, не было, конечно, сзади никого. Последним Виктор в цепочке шёл. Оттого так всё и получилось, кстати, что последним шёл, - когда озирался, поскользнулся, упал и вниз по грязной жиже покатился, всех остальных сбивая с ног. Так по крутому склону и полетели кучей-малой. Всё в один ком смешалось: люди, звери, оружие, баулы, мысли, облака, семья Волконских, луна и солнце. Хорошо ещё, слава яйцам, что не из одной гранаты чека не вылетела, а то бы было дело.
А внизу оказался Виктор каким-то не очень понятным образом на Мурке сверху. Внизу, но сверху. Хотел встать побыстрее, но Мурка, лежащая на спине плашмя, его за бушлат придержала, гремучим ароматом дешёвых папирос и шикарного парфюма обдала, щекой бархатной о его небритость потёрлась и замурлыкала. И это при живой-то невесте!
Еле оторвался смущённый Виктор от загадочной дамы.
И то, - некогда разлёживаться. Топать нужно, не до амуров. Уже вечер к ночи сватается. Стрела заката над серым горизонтом вдоль холмов полетела. Размывы луны сквозь блёклые фильтры сытых облаков стали угадываться. И в глаза будто крупы-ячки кто-то запасливый и нежадный щедро насыпал. И ведь не протрёшь же её - руки заняты. Впрочем, даже если бы и не заняты были, всё одно не протереть - уже сумерки. Ещё с полчаса пройдёт, а то и меньше, и хана, сливай воду, - в темноте совиной блукать придётся, по бубенцам друг друга вычисляя. Не так хотелось. Хотелось засветло ночёвку справить.
Но всё же управиться до темноты успели.
Даже хворосту собрать засветло сподобились. Виктор сдался, и костёр развести разрешил. Не большой, правда, чего дурить, не туристы же, но так, чтобы портянки, да берцы просушить можно было, да тушёнку подогреть.
А ночь пришла - дождь надоедливый стих. А дождь стих - какой-то гул с южной подветренной стороны послышался. Не нарастающий, не удаляющейся, а равномерный такой.
Виктору интересно стало. Испанского Лётчика и Мурку на разведку заслал. Мало ли. Вдруг уже началось. Вдруг уже в кольцо взяли. Хотя, конечно, вряд ли.
Разведдозор, отправил, а сам тем временем от костра в сторонку отошёл. На пенёк вечерний помидор поставил. Десять шагов отсчитал, фонариком подсветил и расстрелял овощ глухими пулями. Полегчало. Вернулся к костру, достал походный блокнотик, и, расписав "Мон-Бланк", оставил пометку самому себе на потом: "Путь не требует сюжета, Путь сам себе сюжет". А потом ещё одну фразу написал, только что в голову забредшую, умную: "Настоящее - это попытка прошлого не допустить будущего". Буквы кривыми выходили - руки стыли. Что поделать - октябрь в правах. Россия, ночь, октябрь и всё такое. Достать чернил и плакать, ё-моё.
Тут Йоо сняла наушники, вытащила изо рта чупа-чупс, и заметила, не то осуждая, не то восхищаясь:
-- Интересный ты, Пелевин, чел, - даже здесь, в таком засранстве писать умудряешься.
-- Профессия такая, - буркнул Виктор в ответ.
-- Странная всё-таки профессия.
-- Нормальная.
-- Наверное, капустная?
-- Да, не сказал бы.
-- А чего ради тогда скрюченными от холода ручонками по бумаге елозить? Наверное, людей нравиться уму разуму учить? Да, Пелевин? Тащишься от этого? Колись.
-- Народы поучать - последнее дело.
-- Ради чего тогда? Ради славы?
-- Этот бой не ради славы.
-- А ради чего?
-- В двух словах не объяснить.
-- А если.
-- Блин, достала! Всё ей на свете объясни. Ну как тебе... Знаешь, наверное, что по теории вероятности, если за клаву посадить бессмертную мартышку, то рано или поздно она отстучит на ней "Я помню чудное мгновенье". Слышала такое?
-- Угу. Вроде.
-- Так вот, я полагаю, что все писатели мира это такая коллективная обезьяна, которая, если не будет лениться, однажды напишет, пусть даже и случайно, нечто... Короче, какие-нибудь такие слова напишет, от которых люди проснуться. Понимаешь? Слова, которыми люди спасутся. Вот, собственно, и всё. И я лишь часть этой креативной обезьяны.
-- Люди спасутся? А-а-а, помню-помню... Ты же мечтаешь народы творчеством своим в бессознанку отправить.
-- Ты что-то путаешь. Я же говорил тебе, что не лишить сознания мечтаю, а пробудить его. Причём в слове "пробудить" я ставлю два "дэ".
-- От слова "будда"?
-- Да.
-- Думаешь всё-таки, это у тебя получиться?
-- Пусть не у меня, пусть у кого-то другого, у того, кто поудачливей или поталантливей, чем я. Но когда-нибудь у кого-нибудь да, обязательно получиться. Должно получиться. Поэтому всем, кто может держать перо в руке, нужно, повышая вероятность чуда, писать, писать, писать. Слова, слова, слова... И маленькие собаки, как Чехов говорил, должны лаять, не смотря на наличие больших.
-- Слова, слова, слова... Шекспир какой-то... Но ты же сам мне говорил, что словами ничего объяснить нельзя.
-- Говорил. А и не надо ничего специально объяснять. Не надо стараться. Надо просто писать. Как умеешь. В том-то весь и фокус, что слова сами собой в нужную фразу однажды сложатся. Так будет. Я верю. И когда человек прочитает это уникальное послание, захочет он от восторга крикнуть "Ах!". Во сне, конечно, крикнуть не сможет. Но желание будет так сильно, что он проснётся. И крикнет. Как новорождённый. И станет, наконец, свободным.
-- Тебе надоело быть Пелевиным, ты хочешь стать Морфеусом?
-- Ты о чём?
-- Тот ведь тоже горазд был всех пробуждать. Бубликами не корми. А кто его, спрашивается, просил это делать? Жил себе человек, жил, худо-бедно жизни, какая ни есть, радовался, а его вдруг бац, ходи сюда, и в бочку с дерьмом по макушку. И за плечи ещё держат, чтобы не вынырнул.
-- Ты пропустила тот момент, когда Морфеус предлагал выбор?
-- Это когда синюю или красную пилюльку? Да? Хорошенькое дело! Попробуй, откажись, когда такой нигер накаченный тебя на ширяево подсаживает. Попробуй откажись... Хавай, лови приход и о деинсталляции потом даже не мечтай. Здорово! Ну, в принципе да, там был какой-то выбор... А ты сам, кстати, такой выбор предлагаешь?
- Ну... Конечно. Вернее как, - этот выбор существует изначально. Ведь читатель романа никогда не бывает случайным. Читатель романа не телезритель. Читатель - это тот, кто действительно что-то ищет. Ищет, сам, правда, не всегда понимая, что именно. Какую-то истину. Или выход. И чтение книги для него - лишь способ поиска.
- Ясно... Ну парус в руки тебе тогда, Пелевин, и ветер тебе в спину, пожелала Йоо, натянула на уши наушники, вставила чупа-чупс в рот, и закрыла глаза.
-- Спасибо на добром слове, - сказал Виктор, спрятал блокнот и вытащил нож.
Уколол кончиком указательный палец, дождался, когда появиться алые капли, вытащил маленькое зеркальце и стал писать кровью на его поверхности. И всё, что он писал, в тоже мгновенье появлялось на серебряном круге луны. Слово в слово: "Ната, передай Соркину, что я нашёл Живую воду. Пусть ноги попридержит. Он знает, о чём я. Целую. Пелевин".
Только с телеграммой закончил, едва зеркало успел травой протереть, тут как раз Испанский Лётчик из разведки возвратился. Тихо подкрался, как положено. Индейским шагом - с пятки на носок. Не топоча медведем и не хрустя ветками.
Присел возле Виктора, стал докладывать:
-- В общем, так майор. Там, с той стороны, вдоль оврага дорога тянется. На юг. А в полутора километрах развилка. Направо, налево и прямо. На восток то есть, на запад и, соответственно, дальше, на юг. И вокруг этой самой развилки наблюдается активность. Большое скопление всякой техники. Прожектора мощные включены по кругу. Оцепление в два кольца выставлено. Люди какие-то снуют. Картинка, короче, как у Спилберга в "Контактах третьего вида". Я ближе не стал подходить. От греха. Тем более, похоже, не из нашей это всё сказки. Не по нашу это душу.
-- Ясно, - кивнул Виктор. - А где Мурка?
-- Не знаю, мы сразу разделились.
-- Подождём её. Посмотрим, что она скажет.
Испанский Лётчик покачал головой.
-- Что не так? - не понял Виктор.
-- Да это я так, удивляюсь образности русского языка, - пояснил испанец, - только, пожалуй, русские могут увидеть то, что кто-то сказал.
Виктор только плечами пожал. А что тут скажешь?
Ждать Мурку пришлось долго. Виктор даже подремать успел. Выставил ночной дозор в составе Йоо, Дюка и Артиста, а сам расслабился вполглаза.
Мурка пришла не одна. Приволокла с собой какого-то паренька пьяненького. В камуфляже. На погонах сержантские лычки. На шевронах символика войск связи.
Паренёк был действительно хорошо датый. Если бы не холод ночной, вообще бы его, пожалуй, развезло. Да и сама Мурка, надо сказать, была... В несколько растрёпанном состоянии.
-- Вот, Витенька, - весело хохотнула Мурка, - я тебе языка добыла.
-- Кто такой? - спросил Виктор у щуплого сержанта, рассматривая его в упор.
-- Гвардии сержант Успенский, - смущённо ответил, поправив съехавшие очки, сержант. - А шило у вас правда есть?
-- Что? - не понял Виктор
-- Есть у нас шило, милёнок, есть, не врала я, - ответила за Виктора Мурка, достала косметичку и стала поправлять размазанный макияж. После чего подмигнула командиру: - Давай, Витенька, доставай свой энзэ.
Тут до Виктора, наконец-то, дошло. Сообразил, о чём это она. Кивнул сержанту на бревно у костра, а сам достал из внутреннего кармана бушлата заветную фляжку. Плеснул в кружку на четыре пальца медицинского и на два воды. Потом посмотрел на сержанта, подумал, и добавил воды ещё на один палец.
И пацан выпил. В три приёма, задыхаясь, но выпил.
-- Мурка, ты где его взяла? - спросил Виктор, глядя на то, как боец энергично выковыривает тушёнку из прокопчённой банки.
-- Не виноватая я, Витенька, он сам пришёл, - продолжала фамильярничать Мурка. - Сам он вышел за оцепление, а тут я
-- А тут она, - кивнул сержант, пьяно икнул и захрустел галетами.
-- В самоходе, значит, - сообразил Виктор.
-- В самоходе, - подтвердил сержант и ещё раз икнул. - Земаны из комендантской роты сегодня на периметре.
-- Он, вообще-то сам с подвижного узла связи, - доложила Мурка.
-- Вот как, - заинтересовался Виктор. - А, ну-ка, расскажи Успенский, как гвардеец гвардейцу, что там у вас за такие дела? Похоже, что учения?
-- Нам поначалу с пацанами тоже сказали, что учения, - криво ухмыльнувшись, сказал сержант. - Нам наш летёха так и сказал, что, мол, на командно-штабные учение выходим. Но я-то знаю .... - сержант осёкся и стал оглядываться по сторонам.
-- Что знаешь? - подстегнул Виктор замолчавшего вдруг сержанта.
-- Дык, это, вообще-то, государственная тайна, - ответил сержант, - ни кому нельзя рассказывать.
-- Тайна говоришь, - понимающе закивал Виктор, доставая фляжку.
Навёл сержанту ещё сто грамм. И себе немного. Чокнулись. И за тех, кто в море, крякнули.
-- Но нам-то можно рассказать, - занюхав горбушкой, похлопал по плечу сержанта Виктор. - Мы-то свои.
-- Тайна особой государственной важности, - никому нельзя, отрицательно замотал головой сержант. - Даже мамане. Никому. И вам.... А вы, вообще-то, кто? Вижу, вроде военные... А вроде нет.
-- Спецназ ЭсКа, майор Африка, - представился Виктор.
-- Виноват, товарищ майор, - попытался вскочить сержант, но Виктор его удержал.
-- Сиди, сержант, закусывай.
-- А вам что, товарищ майор, не сказали ничего, когда сюда забрасывали? - удивился сержант.
-- Почему, сказали. Приказали вон тот овраг с этой стороны прикрывать до последней золотой пули. А что к чему, это нет, не успели. Мы же по тревоге. Три зелёных свистка в зенит и понеслась.
-- Ясно, - кивнул сержант и замялся, - а у вас какая форма допуска?
-- У меня? У меня форма "А". И у всех моих людей форма "А".
-- А вы главную государственную тайну знаете?
-- То, что у Путина на правой ноге семь пальцев?
-- Ну, да, - кивнул сержант.
-- Эту знаю.
-- А эти тоже знают? - сержант кивнул на сидящего рядом с равнодушным видом Испанского Лётчика и показал рукой на Мурку, которая с той стороны костра затягивалась неизменным "Беломором".
-- Знают, - подтвердил Виктор, - в части касающейся.
-- Ну, не знаю даже, - колебался сержант.
-- Да ты не дрейф, рассказывай, - подбивал Виктор подпоенного пацана на должностное преступление.
-- Налейте ещё, - попросил сержант, вновь поправляя съехавшие сноса носа очки.
-- Это можно, - не жадничал казённым шилом Виктор.
Сержант выпил, поморщился, продул выхлопные трубы, мотнул башкой, и начал таки рассказывать:
- Неделю назад дежурю ночью на засовском коммутаторе, тут звонок, - на нашего дежурного по управлению дежурный генерал "Кипариса" выходит. Я в наушники слышу, телефонограмму передаёт. Суть такая, что по данным какого-то там Центра стратегического прогнозирования через неделю в районе деревни Рогозино, координаты такие-то, ожидается Второе Пришествие.
-- Что-что ожидается? - не поверил своим ушам Виктор.
-- Во, наш дежурный тоже стал переспрашивать, - усмехнулся сержант. Генерал его даже буями обложил. Но, правда, потом повторил - Второе Пришествие ожидается.
-- Христа что ли? - всё ещё не верил Виктор.
-- Ага, Иисуса, - кивнул сержант. - Так и продиктовал генерал. Иисус Христос. Иван Иван Семён Ульяна Семён Харитон Роман Иван Семён Татьяна Ольга Сёмён. Иисус Христос. Его Второе Пришествие и ожидается. Ну и дальше там, к такому-то сроку выделить такое-то количество людей на оцепление района предполагаемого Пришествия, такую-то технику развернуть, такую связь и прочая там лабуда на сорок пунктов. Такое уже было у нас прошлой осенью, оцепление выставляли, когда испытание магистрального газопровода проводили. И сейчас такая же фигня.
-- Интересные дела, - искренне поразился Виктор.
-- Вот нас и выперли. А кипеж такой потому что, что Верховный лично хочет поприсутствовать.
-- Президент, что ли?
-- Ага. Поэтому такой и кипеж. Вчера ещё три роты пригнали. Тут ведь народ чего-то откуда-то узнал, бабки какие-то, паломники разные подтягиваться стали, калеки всякие. Поэтому ещё одно кольцо оцепления с вечера выставили. По гоблину через каждый метр. Ну и спецслужбы там кругом. Как положено. Ходят как индюки озадаченные. Вы бы только видели.
-- Да, хороша тайна, если уже паломники подтянулись, - покачал головой Испанский Лётчик.
-- А ты как думаешь, откуда в этом самом Центре Стратегического Прогнозирования о Втором Пришествии узнали? - спросил у испанца с иронией в голосе Виктор.
-- Есть, наверное методики какие-то научные, - пожал плечами Лётчик. Расшифровка предсказаний... Компьютеры там всякие сверхмощные. Не знаю...
-- Методики, говоришь, компьютеры, - хмыкнул Виктор, - да брось ты. Они от этих самых бабок-богомолиц и узнали об этом Пришествии. Это точно, к бабке не ходи.
-- А бабки откуда знают? - не понимал испанец.
-- Наши бабки за версту всё чуют и наперёд всё знают. Сказали, Пришествие будет, значит, так тому и быть, - уверил Виктор испанца, и спросил уже у сержанта: - Так ты говоришь, сам Портрет приедет?
-- Ага, - подтвердил сержант, - только не приедет, а прилетит. Как волшебник... Я видел, там уже площадку вертолётную утрамбовали.
-- Ну, тогда точно туда никакого не пустят.
-- Да никого не пустят, точно, - согласился сержант. - Там даже чуваков с телевидения нет. Два подпола с камерами бегают, сами всё снимают.
-- Не хотят волнения в массах допустить и лишнего ажиотажа, предположил испанец.
-- Тут ты в точку, - улыбнулся Виктор.
-- Ты в это веришь? - вдруг спросила молчавшая до этого Мурка.
-- Во что верю? - переспросил Виктор.
-- Что Христос сюда заявится,- пояснила свой вопрос Мурка.
-- Тебя что-то в этом смущает? - спросил Виктор.
-- Смущает, почему именно сюда, - сказала Мурка.
-- А ты знаешь места получше? - спросил Виктор.
Мурка не ответила, только плечами пожала. И прикурила от горящей ветки. Близкое пламя осветило её лицо. И лицо это было так красиво, что, глядя на него, хотелось заплакать. Виктор отвернулся и взглянул на сержанта. Сержант уронил голову на грудь и покачивался. Потом вовсе упал на бок. Виктор примостил под его голову свой вещмешок. Пусть спит солдатик. Только сон приблизит нас к увольнению в запас.
Спустя час Виктор, взяв с собой Испанского Лётчика, отправился менять караул. Сначала Испанским Лётчиком сменил Йоо, а затем долго искал Артиста. Нашёл по храпу у поваленного дерева. Ополченец, покинув пост, сладко дрых на валежнике под ворохом прелой листвы. Виктор попытался растолкать его, мол, не спи, боец, - замёрзнешь. Артист только ворчал, отмахивался рукой и что-то смешно во сне бормотал. Наверное, ругался и требовал, чтобы ему не мешали сосредотачиваться. Но Виктор всё же поднял его, нашёл способ, - рявкнув прямо в ухо: "Голенищев, ваш выход!" Вскочил как миленький. И тут же был отправлен к костру. А Виктор сам заступил на охрану этого сектора леса.
Но Йоо не смогла удержаться. И Артист тоже захлопал заблестевшими ресницами. А Мурка закурила. А Лётчик от досады разрядил рожок по равнодушным к людскому горю вершинам. И на двух из них сошли лавины. И собачий вой грозным эхом ещё долго гулял по долине от левой гряды до правой, разнося весть о прекрасной смерти китайца Ли.
Провожали Японского Городового всей деревней.
Прощальное слово держал сам Виктор.
- Я познакомился с Ли совсем недавно, буквально вчера, - начал он, стараясь перекричать свистящие порывы ветра. - И только лишь поэтому мы с ним не успели по настоящему стать друзьями. Вражья пуля сразила его, и мы не успели.... Ни друзьями не успели стать, ни просто узнать друг друга поближе. Но я одно знаю, - Виктор окинул взором притихшую толпу. - Ли был верным товарищем и настоящим бойцом. Когда-то очень давно слово "ли" означало у китайцев "приношение жертвы", затем стало оно означать "порядок", теперь оно означает "правило". Ли оправдал все три значения своего имени. Он принёс себя в жертву, чтобы тот порядок вещей, который он считал достойным, был возведён в ранг правила. Спасибо тебе, Ли. За всё спасибо. И знай, Путешествие будет продолжено, задание будет выполнено, Жабе не жить. И твой дух - дух воина - поможет нам в нашей борьбе. - В голосе Виктора задрожал металл. - Мы сделаем это! Я всё сказал.
Закончив свою прощальную речь, Виктор положил на сырой холм камень. И Йоо, повзрослевшая на одну смерть, тоже положила камень. И Артист положил, и Мурка, и Испанский Лётчик. И Бажба Барас Батор. И бабушка с бидоном. И до сих пор не протрезвевший метатель камней. И все остальные жители освобождённого посёлка Буряндай, - от мала и до велика, - положили по одному камню. А кто и два.
И образовалась на могиле Ли пирамида. Не такая, конечно, высокая, как пирамида, допустим, царя Хеопса. Поменьше. Но зато эта пирамида была не памятником человеческому тщеславию, а была знаком людской благодарности. А разве второе первого не выше? Пусть и ниже.
После панихиды все отправились в столовую санатория, где на скорую руку были накрыты для поминок столы. Лишь Виктор и Бажба Барас Батор отправились к последнему домой. За обещанной Абсолютной Клеткой.
Войдя в дом старика, Виктор сразу потянулся к старой клетке.
- На кой тебе это старьё? - неожиданно спросил у Виктора старик, чем его весьма напряг.
- Ты же сам обещал отдать её, когда я с Шоно разберусь, - напомнил старику (уж не склероз у деда?) удивлённый Виктор.
- Я тебе Абсолютную Клетку обещал отдать, а ты этот никому не нужный хлам собрался оприходовать.
- Но разве это не...
- Ты думал, что это она и есть? - спросил старик и закудахтал.
- А разве нет?
- Нет, конечно.
Старик, продолжая веселиться на предмет человеческой наивности, залез на скрипящий табурет, пошарил рукой на перекошенном шкафу и достал сверху какой-то небольшой сосуд. Оказалась - колба. Протёр пятернёй пылюку и протянул Виктору:
- На, держи.
-- Так это Абсолютная Клетка? - был поражён Виктор.
- Она, - кивнул старик. - Был у меня знакомец один. Врач. В нашем санатории лет двадцать трудился. Как по распределению после института попал, так и трудился. Так вот врач этот, Журавлёв Александр Михайлович, хотя и был практикующим врачом, и даже до зама главного дослужился... До главного не дослужился потому что хотя и был Журавлёвым, но самом деле Беккером... И не Алексадром, а Изей... И не Михайловичем, а Моисеевичем... О чём я? А, ну да. Значит, хотя, он больных и пользовал по долгу службы, но помимо того наукой изрядно занимался. У него на дому даже лаборатория была оборудована.
- Ну и? - торопил деда Виктор, время поджимало.
-- Ну вот, я и говорю. Наукой он занимался. Изучал то, какие цитогены дрожжей получаются в результате вариаций в экспрессии хромосомных генов, приводящих к альтернативным вариантам складывания полипептидных цепей. Надеялся, что это приведёт его к пониманию новых молекулярных механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки их активности без изменения первичной структуры закодированных в ДНК генов... Приблизительно так.
-- Ну ты дед и даёшь!
-- А то! Настоящим коммунистом считаться может только тот, кто овладел всей суммой знаний, накопленных человечеством. Но это ещё что. Подумаешь, "механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки". Я и похлеще могу. Вот ты бы мой доклад послушал, что я на последней партконференции...
-- Дед, дед, время.
-- Говорю, не доклад, - песня была. Ладно. Короче, что-то такое Сашке Журавлёву, ну, то есть Изе Беккеру, по генеральной его теме открыть-таки удалось. Нащупал он там какой-то ход. Но это не важно. А важно, что в этой вот питательной бурде, - старик кивнул на колбу, - обнаружил он какие-то побочные эффекты. Накануне, перед тем, как уезжал, - докторскую в Ленинград подался защищать, - принёс мне эту склянку и сказал по большому секрету, что в ней, дескать, клетка с абсолютными свойствами. Просил до его приезда сохранить. И пробку эту вот резиновую наказал ни в коем разе не вытаскивать. Наказал и уехал. Пятнадцать годков почитай уже прошло, как уехал. До сих пор не вернулся. Как в воду канул. Ни слуху, ни духу.
-- Ничего удивительного, - прокомментировал Виктор, - дорога в Соединённые Штаты Науки - это дорога в одном направлении. Дядюшка Сорос покупает ботаникам ван-вэй тикет.
-- Видать, так и есть, - согласился с версией старик.
-- А как Клетка-то эта работает? - двинул его ближе к насущному Виктор, рассматривая на свет мутную жидкость.
-- А я почём знаю.
-- Сам же говорил, что слово верное знаешь.
-- Наврал.
-- Ну дед!
-- А что мне делать оставалось?
-- Ладно, по ходу дела разберёмся. Не боги горшки...
-- Разберётесь, - не сомневался дед.
И хотел он что-то ещё добавить, но промолчал. Задумался о чём-то.
И Виктор тоже замолчал.
Так и посидели они немного душевно в полной тишине. Слушали, как ангелы шуршат крылами.
Потом только, когда ангелы в протрубивший дымоход юркнули, попросил Виктор деда:
- Вы тут за могилкой-то Ли присмотрите.
- Присмотрим, - кивнул дед, - на этот счёт не волнуйся. Дело святое.
Виктор вздохнул и глянул во двор. В оконном проёме на фоне покосившегося неба качнулась от порыва ветра обломанная былыми бурями сухая ветка.
И в этот тихий миг Виктор вдруг подумал, что когда-нибудь обязательно-обязательно напишет толстенную книгу о всяком таком необязательном, о первой подвернувшейся под руку фигне, о чём попало, короче, напишет, а всё ради того только, чтобы всенепременно в эту книжку поместить вот эти три незамысловатые строчки:
за мятой шторой
качнулась косая тень
сломанной ветки
15.
Кубик лёг на двойку, - выпала четвёрка.
Виктор сделал фишкой четыре шага и поставил её на безымянный кружок. Кружок был явно проходным и необязательным. Но это ничего не меняло, - ведь жизнь так устроена, что многие, казалось бы, совсем-совсем необязательные ходы пропустить не представляется возможным. Судьбу не обманешь. Это её конструктором не предусмотрено. Наглухо всё там запаяно. А если попытаешься, пломбы заводские нарушив, ящик этот чёрный всковырнуть, дабы алгоритм вручную поправить или исходные коды выпрямить, - боком тебе это выйдет. Ой, боком.
Ну, ладно - поехали!
Виктор ушёл первым. И пока перемещался, ему почему-то представилось, как в покинутой им деревне началась разборка декораций, как стали расходиться актёры, как...
Как кружок на карте Бодрийара был безымянным, так и высотка, на которую они под моросящий дождик сподобились, тоже была из разряда безымянных. Небольшой такой холмик, вписанный в незамысловатый ландшафт среднерусской полосы.
До следующего броска, как известно, должно не мене шести часов пройти, - одигонию необходимо в исходное состояние опрокинуться. Так, во всяком случае, по всем инструкциям. Видимо, маслу, закипающему в шарнирах невидимых гироблоков, нужно время на то, чтобы остыть. Ну, а шесть часов пройдёт, можно будет снова швырять на удачу. А пока...
А пока суд да дело, вполне разумно было небольшой привал организовать. Ночной бивуак разбить. Но только не тут наверху, - на виду у вон того подозрительного ястреба, что в бездонном мокром небе шарится. Нет, не тут. Нужно вниз спуститься. К лесополосе, которая вдоль огромного оврага змейкой тянется. Самое то для тайного лагеря. Самое оно - среди шершавых стволов осин да тополей прозрачными друидами обратиться и от постороннего взора заныкаться.
Стали вниз спускаться осторожно. По глиняной размозне. Сгибаясь под тяжестью боевого снаряжения.
"Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем", - стараясь не упасть, взбодрил сам себя Виктор цитатой из Ульянова-Ленина. Том шестой страница девять. А когда произнёс он эту фразу мысленно, показалось ему вдруг, что за спиной захихикал Бажба Барас Батор. Так явственно показалось, что даже оглянулся. Да нет, не было, конечно, сзади никого. Последним Виктор в цепочке шёл. Оттого так всё и получилось, кстати, что последним шёл, - когда озирался, поскользнулся, упал и вниз по грязной жиже покатился, всех остальных сбивая с ног. Так по крутому склону и полетели кучей-малой. Всё в один ком смешалось: люди, звери, оружие, баулы, мысли, облака, семья Волконских, луна и солнце. Хорошо ещё, слава яйцам, что не из одной гранаты чека не вылетела, а то бы было дело.
А внизу оказался Виктор каким-то не очень понятным образом на Мурке сверху. Внизу, но сверху. Хотел встать побыстрее, но Мурка, лежащая на спине плашмя, его за бушлат придержала, гремучим ароматом дешёвых папирос и шикарного парфюма обдала, щекой бархатной о его небритость потёрлась и замурлыкала. И это при живой-то невесте!
Еле оторвался смущённый Виктор от загадочной дамы.
И то, - некогда разлёживаться. Топать нужно, не до амуров. Уже вечер к ночи сватается. Стрела заката над серым горизонтом вдоль холмов полетела. Размывы луны сквозь блёклые фильтры сытых облаков стали угадываться. И в глаза будто крупы-ячки кто-то запасливый и нежадный щедро насыпал. И ведь не протрёшь же её - руки заняты. Впрочем, даже если бы и не заняты были, всё одно не протереть - уже сумерки. Ещё с полчаса пройдёт, а то и меньше, и хана, сливай воду, - в темноте совиной блукать придётся, по бубенцам друг друга вычисляя. Не так хотелось. Хотелось засветло ночёвку справить.
Но всё же управиться до темноты успели.
Даже хворосту собрать засветло сподобились. Виктор сдался, и костёр развести разрешил. Не большой, правда, чего дурить, не туристы же, но так, чтобы портянки, да берцы просушить можно было, да тушёнку подогреть.
А ночь пришла - дождь надоедливый стих. А дождь стих - какой-то гул с южной подветренной стороны послышался. Не нарастающий, не удаляющейся, а равномерный такой.
Виктору интересно стало. Испанского Лётчика и Мурку на разведку заслал. Мало ли. Вдруг уже началось. Вдруг уже в кольцо взяли. Хотя, конечно, вряд ли.
Разведдозор, отправил, а сам тем временем от костра в сторонку отошёл. На пенёк вечерний помидор поставил. Десять шагов отсчитал, фонариком подсветил и расстрелял овощ глухими пулями. Полегчало. Вернулся к костру, достал походный блокнотик, и, расписав "Мон-Бланк", оставил пометку самому себе на потом: "Путь не требует сюжета, Путь сам себе сюжет". А потом ещё одну фразу написал, только что в голову забредшую, умную: "Настоящее - это попытка прошлого не допустить будущего". Буквы кривыми выходили - руки стыли. Что поделать - октябрь в правах. Россия, ночь, октябрь и всё такое. Достать чернил и плакать, ё-моё.
Тут Йоо сняла наушники, вытащила изо рта чупа-чупс, и заметила, не то осуждая, не то восхищаясь:
-- Интересный ты, Пелевин, чел, - даже здесь, в таком засранстве писать умудряешься.
-- Профессия такая, - буркнул Виктор в ответ.
-- Странная всё-таки профессия.
-- Нормальная.
-- Наверное, капустная?
-- Да, не сказал бы.
-- А чего ради тогда скрюченными от холода ручонками по бумаге елозить? Наверное, людей нравиться уму разуму учить? Да, Пелевин? Тащишься от этого? Колись.
-- Народы поучать - последнее дело.
-- Ради чего тогда? Ради славы?
-- Этот бой не ради славы.
-- А ради чего?
-- В двух словах не объяснить.
-- А если.
-- Блин, достала! Всё ей на свете объясни. Ну как тебе... Знаешь, наверное, что по теории вероятности, если за клаву посадить бессмертную мартышку, то рано или поздно она отстучит на ней "Я помню чудное мгновенье". Слышала такое?
-- Угу. Вроде.
-- Так вот, я полагаю, что все писатели мира это такая коллективная обезьяна, которая, если не будет лениться, однажды напишет, пусть даже и случайно, нечто... Короче, какие-нибудь такие слова напишет, от которых люди проснуться. Понимаешь? Слова, которыми люди спасутся. Вот, собственно, и всё. И я лишь часть этой креативной обезьяны.
-- Люди спасутся? А-а-а, помню-помню... Ты же мечтаешь народы творчеством своим в бессознанку отправить.
-- Ты что-то путаешь. Я же говорил тебе, что не лишить сознания мечтаю, а пробудить его. Причём в слове "пробудить" я ставлю два "дэ".
-- От слова "будда"?
-- Да.
-- Думаешь всё-таки, это у тебя получиться?
-- Пусть не у меня, пусть у кого-то другого, у того, кто поудачливей или поталантливей, чем я. Но когда-нибудь у кого-нибудь да, обязательно получиться. Должно получиться. Поэтому всем, кто может держать перо в руке, нужно, повышая вероятность чуда, писать, писать, писать. Слова, слова, слова... И маленькие собаки, как Чехов говорил, должны лаять, не смотря на наличие больших.
-- Слова, слова, слова... Шекспир какой-то... Но ты же сам мне говорил, что словами ничего объяснить нельзя.
-- Говорил. А и не надо ничего специально объяснять. Не надо стараться. Надо просто писать. Как умеешь. В том-то весь и фокус, что слова сами собой в нужную фразу однажды сложатся. Так будет. Я верю. И когда человек прочитает это уникальное послание, захочет он от восторга крикнуть "Ах!". Во сне, конечно, крикнуть не сможет. Но желание будет так сильно, что он проснётся. И крикнет. Как новорождённый. И станет, наконец, свободным.
-- Тебе надоело быть Пелевиным, ты хочешь стать Морфеусом?
-- Ты о чём?
-- Тот ведь тоже горазд был всех пробуждать. Бубликами не корми. А кто его, спрашивается, просил это делать? Жил себе человек, жил, худо-бедно жизни, какая ни есть, радовался, а его вдруг бац, ходи сюда, и в бочку с дерьмом по макушку. И за плечи ещё держат, чтобы не вынырнул.
-- Ты пропустила тот момент, когда Морфеус предлагал выбор?
-- Это когда синюю или красную пилюльку? Да? Хорошенькое дело! Попробуй, откажись, когда такой нигер накаченный тебя на ширяево подсаживает. Попробуй откажись... Хавай, лови приход и о деинсталляции потом даже не мечтай. Здорово! Ну, в принципе да, там был какой-то выбор... А ты сам, кстати, такой выбор предлагаешь?
- Ну... Конечно. Вернее как, - этот выбор существует изначально. Ведь читатель романа никогда не бывает случайным. Читатель романа не телезритель. Читатель - это тот, кто действительно что-то ищет. Ищет, сам, правда, не всегда понимая, что именно. Какую-то истину. Или выход. И чтение книги для него - лишь способ поиска.
- Ясно... Ну парус в руки тебе тогда, Пелевин, и ветер тебе в спину, пожелала Йоо, натянула на уши наушники, вставила чупа-чупс в рот, и закрыла глаза.
-- Спасибо на добром слове, - сказал Виктор, спрятал блокнот и вытащил нож.
Уколол кончиком указательный палец, дождался, когда появиться алые капли, вытащил маленькое зеркальце и стал писать кровью на его поверхности. И всё, что он писал, в тоже мгновенье появлялось на серебряном круге луны. Слово в слово: "Ната, передай Соркину, что я нашёл Живую воду. Пусть ноги попридержит. Он знает, о чём я. Целую. Пелевин".
Только с телеграммой закончил, едва зеркало успел травой протереть, тут как раз Испанский Лётчик из разведки возвратился. Тихо подкрался, как положено. Индейским шагом - с пятки на носок. Не топоча медведем и не хрустя ветками.
Присел возле Виктора, стал докладывать:
-- В общем, так майор. Там, с той стороны, вдоль оврага дорога тянется. На юг. А в полутора километрах развилка. Направо, налево и прямо. На восток то есть, на запад и, соответственно, дальше, на юг. И вокруг этой самой развилки наблюдается активность. Большое скопление всякой техники. Прожектора мощные включены по кругу. Оцепление в два кольца выставлено. Люди какие-то снуют. Картинка, короче, как у Спилберга в "Контактах третьего вида". Я ближе не стал подходить. От греха. Тем более, похоже, не из нашей это всё сказки. Не по нашу это душу.
-- Ясно, - кивнул Виктор. - А где Мурка?
-- Не знаю, мы сразу разделились.
-- Подождём её. Посмотрим, что она скажет.
Испанский Лётчик покачал головой.
-- Что не так? - не понял Виктор.
-- Да это я так, удивляюсь образности русского языка, - пояснил испанец, - только, пожалуй, русские могут увидеть то, что кто-то сказал.
Виктор только плечами пожал. А что тут скажешь?
Ждать Мурку пришлось долго. Виктор даже подремать успел. Выставил ночной дозор в составе Йоо, Дюка и Артиста, а сам расслабился вполглаза.
Мурка пришла не одна. Приволокла с собой какого-то паренька пьяненького. В камуфляже. На погонах сержантские лычки. На шевронах символика войск связи.
Паренёк был действительно хорошо датый. Если бы не холод ночной, вообще бы его, пожалуй, развезло. Да и сама Мурка, надо сказать, была... В несколько растрёпанном состоянии.
-- Вот, Витенька, - весело хохотнула Мурка, - я тебе языка добыла.
-- Кто такой? - спросил Виктор у щуплого сержанта, рассматривая его в упор.
-- Гвардии сержант Успенский, - смущённо ответил, поправив съехавшие очки, сержант. - А шило у вас правда есть?
-- Что? - не понял Виктор
-- Есть у нас шило, милёнок, есть, не врала я, - ответила за Виктора Мурка, достала косметичку и стала поправлять размазанный макияж. После чего подмигнула командиру: - Давай, Витенька, доставай свой энзэ.
Тут до Виктора, наконец-то, дошло. Сообразил, о чём это она. Кивнул сержанту на бревно у костра, а сам достал из внутреннего кармана бушлата заветную фляжку. Плеснул в кружку на четыре пальца медицинского и на два воды. Потом посмотрел на сержанта, подумал, и добавил воды ещё на один палец.
И пацан выпил. В три приёма, задыхаясь, но выпил.
-- Мурка, ты где его взяла? - спросил Виктор, глядя на то, как боец энергично выковыривает тушёнку из прокопчённой банки.
-- Не виноватая я, Витенька, он сам пришёл, - продолжала фамильярничать Мурка. - Сам он вышел за оцепление, а тут я
-- А тут она, - кивнул сержант, пьяно икнул и захрустел галетами.
-- В самоходе, значит, - сообразил Виктор.
-- В самоходе, - подтвердил сержант и ещё раз икнул. - Земаны из комендантской роты сегодня на периметре.
-- Он, вообще-то сам с подвижного узла связи, - доложила Мурка.
-- Вот как, - заинтересовался Виктор. - А, ну-ка, расскажи Успенский, как гвардеец гвардейцу, что там у вас за такие дела? Похоже, что учения?
-- Нам поначалу с пацанами тоже сказали, что учения, - криво ухмыльнувшись, сказал сержант. - Нам наш летёха так и сказал, что, мол, на командно-штабные учение выходим. Но я-то знаю .... - сержант осёкся и стал оглядываться по сторонам.
-- Что знаешь? - подстегнул Виктор замолчавшего вдруг сержанта.
-- Дык, это, вообще-то, государственная тайна, - ответил сержант, - ни кому нельзя рассказывать.
-- Тайна говоришь, - понимающе закивал Виктор, доставая фляжку.
Навёл сержанту ещё сто грамм. И себе немного. Чокнулись. И за тех, кто в море, крякнули.
-- Но нам-то можно рассказать, - занюхав горбушкой, похлопал по плечу сержанта Виктор. - Мы-то свои.
-- Тайна особой государственной важности, - никому нельзя, отрицательно замотал головой сержант. - Даже мамане. Никому. И вам.... А вы, вообще-то, кто? Вижу, вроде военные... А вроде нет.
-- Спецназ ЭсКа, майор Африка, - представился Виктор.
-- Виноват, товарищ майор, - попытался вскочить сержант, но Виктор его удержал.
-- Сиди, сержант, закусывай.
-- А вам что, товарищ майор, не сказали ничего, когда сюда забрасывали? - удивился сержант.
-- Почему, сказали. Приказали вон тот овраг с этой стороны прикрывать до последней золотой пули. А что к чему, это нет, не успели. Мы же по тревоге. Три зелёных свистка в зенит и понеслась.
-- Ясно, - кивнул сержант и замялся, - а у вас какая форма допуска?
-- У меня? У меня форма "А". И у всех моих людей форма "А".
-- А вы главную государственную тайну знаете?
-- То, что у Путина на правой ноге семь пальцев?
-- Ну, да, - кивнул сержант.
-- Эту знаю.
-- А эти тоже знают? - сержант кивнул на сидящего рядом с равнодушным видом Испанского Лётчика и показал рукой на Мурку, которая с той стороны костра затягивалась неизменным "Беломором".
-- Знают, - подтвердил Виктор, - в части касающейся.
-- Ну, не знаю даже, - колебался сержант.
-- Да ты не дрейф, рассказывай, - подбивал Виктор подпоенного пацана на должностное преступление.
-- Налейте ещё, - попросил сержант, вновь поправляя съехавшие сноса носа очки.
-- Это можно, - не жадничал казённым шилом Виктор.
Сержант выпил, поморщился, продул выхлопные трубы, мотнул башкой, и начал таки рассказывать:
- Неделю назад дежурю ночью на засовском коммутаторе, тут звонок, - на нашего дежурного по управлению дежурный генерал "Кипариса" выходит. Я в наушники слышу, телефонограмму передаёт. Суть такая, что по данным какого-то там Центра стратегического прогнозирования через неделю в районе деревни Рогозино, координаты такие-то, ожидается Второе Пришествие.
-- Что-что ожидается? - не поверил своим ушам Виктор.
-- Во, наш дежурный тоже стал переспрашивать, - усмехнулся сержант. Генерал его даже буями обложил. Но, правда, потом повторил - Второе Пришествие ожидается.
-- Христа что ли? - всё ещё не верил Виктор.
-- Ага, Иисуса, - кивнул сержант. - Так и продиктовал генерал. Иисус Христос. Иван Иван Семён Ульяна Семён Харитон Роман Иван Семён Татьяна Ольга Сёмён. Иисус Христос. Его Второе Пришествие и ожидается. Ну и дальше там, к такому-то сроку выделить такое-то количество людей на оцепление района предполагаемого Пришествия, такую-то технику развернуть, такую связь и прочая там лабуда на сорок пунктов. Такое уже было у нас прошлой осенью, оцепление выставляли, когда испытание магистрального газопровода проводили. И сейчас такая же фигня.
-- Интересные дела, - искренне поразился Виктор.
-- Вот нас и выперли. А кипеж такой потому что, что Верховный лично хочет поприсутствовать.
-- Президент, что ли?
-- Ага. Поэтому такой и кипеж. Вчера ещё три роты пригнали. Тут ведь народ чего-то откуда-то узнал, бабки какие-то, паломники разные подтягиваться стали, калеки всякие. Поэтому ещё одно кольцо оцепления с вечера выставили. По гоблину через каждый метр. Ну и спецслужбы там кругом. Как положено. Ходят как индюки озадаченные. Вы бы только видели.
-- Да, хороша тайна, если уже паломники подтянулись, - покачал головой Испанский Лётчик.
-- А ты как думаешь, откуда в этом самом Центре Стратегического Прогнозирования о Втором Пришествии узнали? - спросил у испанца с иронией в голосе Виктор.
-- Есть, наверное методики какие-то научные, - пожал плечами Лётчик. Расшифровка предсказаний... Компьютеры там всякие сверхмощные. Не знаю...
-- Методики, говоришь, компьютеры, - хмыкнул Виктор, - да брось ты. Они от этих самых бабок-богомолиц и узнали об этом Пришествии. Это точно, к бабке не ходи.
-- А бабки откуда знают? - не понимал испанец.
-- Наши бабки за версту всё чуют и наперёд всё знают. Сказали, Пришествие будет, значит, так тому и быть, - уверил Виктор испанца, и спросил уже у сержанта: - Так ты говоришь, сам Портрет приедет?
-- Ага, - подтвердил сержант, - только не приедет, а прилетит. Как волшебник... Я видел, там уже площадку вертолётную утрамбовали.
-- Ну, тогда точно туда никакого не пустят.
-- Да никого не пустят, точно, - согласился сержант. - Там даже чуваков с телевидения нет. Два подпола с камерами бегают, сами всё снимают.
-- Не хотят волнения в массах допустить и лишнего ажиотажа, предположил испанец.
-- Тут ты в точку, - улыбнулся Виктор.
-- Ты в это веришь? - вдруг спросила молчавшая до этого Мурка.
-- Во что верю? - переспросил Виктор.
-- Что Христос сюда заявится,- пояснила свой вопрос Мурка.
-- Тебя что-то в этом смущает? - спросил Виктор.
-- Смущает, почему именно сюда, - сказала Мурка.
-- А ты знаешь места получше? - спросил Виктор.
Мурка не ответила, только плечами пожала. И прикурила от горящей ветки. Близкое пламя осветило её лицо. И лицо это было так красиво, что, глядя на него, хотелось заплакать. Виктор отвернулся и взглянул на сержанта. Сержант уронил голову на грудь и покачивался. Потом вовсе упал на бок. Виктор примостил под его голову свой вещмешок. Пусть спит солдатик. Только сон приблизит нас к увольнению в запас.
Спустя час Виктор, взяв с собой Испанского Лётчика, отправился менять караул. Сначала Испанским Лётчиком сменил Йоо, а затем долго искал Артиста. Нашёл по храпу у поваленного дерева. Ополченец, покинув пост, сладко дрых на валежнике под ворохом прелой листвы. Виктор попытался растолкать его, мол, не спи, боец, - замёрзнешь. Артист только ворчал, отмахивался рукой и что-то смешно во сне бормотал. Наверное, ругался и требовал, чтобы ему не мешали сосредотачиваться. Но Виктор всё же поднял его, нашёл способ, - рявкнув прямо в ухо: "Голенищев, ваш выход!" Вскочил как миленький. И тут же был отправлен к костру. А Виктор сам заступил на охрану этого сектора леса.