И тут уж Виктор начал зачем-то - сон, однако, он и есть сон, - отчаянно дёргать отрезанными ногами... А кто сказал, что отрезанными? Кто-то сказал. Сказал, как отрезал. Вскочил Виктор с картонки, - побежал искать того, кто сказал.
И тут уж проснулся.
То, что он наяву обнаружил, его ужаснуло.
Рядом безмятежно спала Йоо, закинув на него ногу и руку. А на его никуда не девшихся ногах, поверх одеяла, мирно посапывал Дюк. Отчего, собственно, ноги и затекли. Ещё бы - такой, блин, жеребёнок!
Вот и пускай таких в свой теремок!
Виктор брезгливо откинул от себя ложноножки и ложноручки, вытащил ноги из-под собаки и быстро вскочил с дивана. Как лещ со сковороды.
Рассобаченный Дюк проворчал что-то спросонья, а Йоо, та, вообще, даже и не дёрнулась. Крепко спала нимфетка. Сладко.
Кому интересно, была она в трусиках, но топлесс.
Виктору не было интересно, - не стал он разглядывать жиденькие прелести дрянной девчонки - удовольствие, на его здоровый вкус, мягко говоря, сомнительное - и быстро накинул на неё одеяло. Комплексом Гумберта Гумберта он, слава богу, не страдал. И под статью не попадал. Не УК. Не Справочника сексопатолога.
Хотя прислушался к себе на всякий случай, - но, нет, - никакого там прилива крови к голове, никакого учащения сердцебиения, а также аритмии в дыхании. Никаких содроганий. Никакого охотничьего азарта. Всё в норме. Недозревшая плоть - кожа, да кости, да худые ключицы - его не возбуждала.
Конечно, книга с исповедью светлорожего вдовца у него в своё время, как, впрочем, и у всех нормальных мальчишек, переживающих возраст угреватой прыщавости, сама себя открывала по первому требованию, - как та маленькая блядь Доллорес - раз, и ноги в стороны, - на той самой, всем хорошо известной, затёртой странице. Тут не был десятиклассник и допризывник Витя Пелевин каким-то исключением. Нормальный пацан. Голимый натурал.
Читать это дело читал. Но в филопеды не подписывался. Это нет...
А разве ж есть, право слово, в этом занятии какая-нибудь патология? Имеется в виду, в чтении подобного рода книг. Пожалуй, нет. Скорее даже наоборот. Гормоны есть, любопытство точно, а заболевания психического нехорошего - это нет. Откуда? Настоящие маньяки книжек не читают. Они на концерты "Тату" ходят. Сопеть
Да, читал-читал, почитывал. В основном, конечно, любопытство было. Натуралиста. Натурально. Потому как ведь не понять было сразу, - чисто технически, - как она его, каким именно способом, обработала тогда, в первый раз. Ведь все же пытаются, перечитывая это место, догадаться, - как?
А что там, собственно, ещё вычитать, помимо прикладного физиологического? Не вязью же текста, ей богу, наслаждаться, когда и сам автор честно признался в предисловии к русскому переводу, что всё относящееся к противоестественным страстям становится на чисто русском топорным, многословным и отвратительным в смысле стиля и ритма. Короче, жёсткое грязное порно, оно на великом и могучем и есть - грязное жёсткое порно. И на этом самом правдивом в мире языке либо так, либо никак.
Кстати, до сих пор так и не разобрался, каким макаром она его, мудака, тогда соблазнила. А уже теперь и не важно. Вырос. Не мальчик. В чужом опыте нужды не испытывает.
Виктор зевнул и взглянул на часы. Времени было ещё меньше семи. Такая рань! Вот, блин, поспал, называется. Ёщё раз зевнул. Накинул халат. Двинул в очаге огонь зажечь. Чаю зачаял. Всё одно уже не уснуть.
На кухне, пока вода закипала, обернулся птицей белой. Сначала чайкой, но потом почему-то передумал, - и бакланом. И в приоткрытую форточку выпорхнул.
А там - темень, слякоть, да срань господня. Да мутный круг луны сквозь мокрую подлость вялого снега. Короче, до того дошли погоды в своей спирали, что на лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков чегой-то не слыхать в липовых-дубовых рощах. Хлябь сплошная. И ересь изморозью по краю луж.
Нет уж, увольте, в таком болоте чухонском пусть латгальцы сами летают, - решил. И возвернулся назад побыстрее.
Только перья зря замочил.
8.
В отель с собакой не пущали. Такие правила. Но полтинник, - и в правила были внесены необходимые поправки. И тут же единогласно приняты. Сразу в четырёх чтениях.
И лифт был подан.
На вычурной ручке двери в 707-ой висела обычная для этих мест табличка с упреждающей надписью: "Стой, постой, карман пустой", но Виктор прекрасно знал, что лично к нему это дело не относится.
Но постучали для солидности. Приглашения, конечно, не дождались. И тогда уж со спокойной душой ввалились.
Бодрийар, склонившись над столом, энергично вычерчивал цветными фломастерами какую-то схему на самом обычном стандартном ватманском листе. Обернулся на шум. Бросил фломастеры и пошёл на встречу, улыбаясь.
Помимо философа в комнате находился уже знакомый Виктору малый - всё тот же глухонемой переводчик. Вытянув ноги, сидел он непринуждённо в псевдовикторианском кресле инвентарный номер такой-то. Дремал видимо. Мучился от безделья. Но когда дверь в номер распахнулась, вскочил неправдоподобно быстро. Просто как мультяшка какая-то. Будто в заднице пружина сработала. Внезапного шума что ли испугался? Так ведь глухой же вроде.
Увидев толмача, Виктор напрягся. Тень недоверия вновь пробежала по его лицу. Но, оценив сегодняшний костюм парня, - белые штаны, узкие да подстреленные, и как бы старинный фрак, из под которого выглядывала манишка, застёгнутая лукойловской фирменной булавкой с бронзовым заправочным пистолетом, - успокоился. Отчётливо понял, и что видит этого молодого человека сегодня в последний раз, и что ему, кудрявому, совсем по другой дороге отныне пылить. Нахлобучив на бошку кургузый картуз.
Ну, и слава те господи.
Первым делом представил Бодрийару Йоо. Объяснил ситуацию. Жан был не против. И галантерейно ручку девушке чмокнул. Ловелас старый. Псом же побрезговал. Хотя тот, быстро разобравшись, кто тут за старшего, преданно заглядывал ему в лицо. Но побрезговал им Жан, и даже как-то с опаской на него покосился. А мог бы, хотя бы из-за французской его клички, и снизойти. Но нет.
Кивнул на диван, попросил подождать минут пятнадцать. Ему, как оказалось, нужно было карту ещё закончить. А тогда уж, мол, сразу обо всём.
И вновь склонился над столом. И заелозил китайским копеечными фломиками по листу, время от времени сверяясь с каким-то жёваным факсом.
-- Чего это он рисует? - развалившись на мягком кожаном диване, спросила тихо Йоо.
-- Сказал же, что карту составляет, - пояснил Виктор, плюхнувшись рядом. - Карту предстоящего Путешествия.
-- Как это, карту? Настоящую карту? Он что, всю её на память что ли помнит?
-- Зачем - помнит? Он её на ходу выдумывает. Нафантазирует всякого и тут же зарисовывает, пока не забыл.
-- А как же мы по ней будем идти, если она ненастоящая?! - крайне была удивлена Йоо.
-- Нормально будем идти, - пожал плечами Виктор, - как обычно. И потом, - почему это ты считаешь, что она ненастоящая?
-- Ну как? Он же её от балды рисует! - не сдержавшись, вскрикнула Йоо.
-- Тише, - попросил Виктор, - не видишь, человек работает.
-- Как тише, если не я ничего не понимаю.
-- А чего тут понимать? Не слышала никогда о "карте Бодрийара"?
-- ?
-- А, ну, да... Объясняю тогда для особо одарённых. Это раньше, до Бодрийара, все карты снимались с реальной местности, а в эпоху симулякров третьего вида, сначала составляется карта, а потом только появляется соответствующая местность. Запомни раз и навсегда, подруга: территория больше не предшествует карте и не переживает её, подобно тому, как карта Советского Союза пережила сам Советский Союз. Отныне карта предшествует территории и порождает территорию. Такая вот нынче у нас на дворе топография.
-- Это почему же так?
-- Потому... Потому что войны в Заливе и шалаша в Разливе, скажу тебе по секрету, на самом деле не было. Потому что симулякр, представь себе, это совсем не то, что, как некоторые думают, скрывает собой истину, - это и есть сама истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр это и есть истина. Отныне и навсегда... Правда, не совсем навсегда, - Виктор заговорщицки подмигнул девушке, - а до тех пор, пока мы о ней молчим... Симулякр есть истина, а посланник есть послание.
-- Да ну вас всех на фиг! - расстроилась Йоо, так ничего и не поняв.
-- Тихо ты, - ещё раз цыкнул на неё Виктор. - И не злись. И не обижайся. И ничему не придавай значения.
-- Почему?
-- Опять ты, - "почему". Потому что всё имеет смысл.
Но Йоо всё же обиделась, надула губы и замолкла.
Только девушки в таком воздушном возрасте долго без дела на месте сидеть не могут. Нашла она себе развлечение. Сняла свои знатные тёмные очки, прикусила дужку зубками коралловыми и уставилась на переводчика. Так, как это она умела, - с нахальным прищуром и не мигая. А тот, когда почувствовал на себе её пристальное внимание, начал глазом косить, елозить попой по креслу и себя просматривать, на предмет чего-нибудь не застёгнутого. Ничего такого не нашёл и смешно покраснел. В общем, ввела его игривая Йоо в неловкость своим неприличным поведением. Полные штаны радости! И, наверное, совсем бы уничтожила юношу, да тут Бодрийар всех к столу пригласил.
Карта представляла собой простой белый лист с нарисованными на нём кривыми разноцветными кружками. Всего их шестнадцать было. Между собой соединялись кружки стрелками. И всё это походило на сотворённый детской рукой рисунок ожерелья. Или бус. А на самом деле - чёток.
Йоо презрительно хмыкнула, - видимо, по её мнению, уж больно долго что-то пыхтел старик над этакой безделицей. Но Виктор посмотрел на неё осуждающе и склонился над картой. И стал её, столь, казалось бы, незамысловатую, изучать с пристрастием, внимательно выслушивая при этом все сопутствующие пояснения Бодрийара.
А со слов Жана выходило, что конечным пунктом намеченного Путешествия была некая Последняя Пещера (15), которая находиться посреди Такой-то Пустыни где-то в Южной Мексике ближе к нашему краю. Именно там, в этой Пещере, мыслилось получить искомую Золотую Пулю. Забрать её предстояло у хранителя Пещеры - старика Сан Педро Ведро Смаги. Но заполучить ёё будет не так-то уж просто. Старик, оказывается, задаром её никому отдавать не собирается. Предстоит символический обмен. Точнее обмен символами. В присланном манускрипте чётко сказано, что взамен Золотой Пули от всякого претендента истребует Сан Педро Ведро Смаги три сакральных предмета. А именно: Абсолютную Клетку, Спасительное Кольцо и Надёжный Повод. В связи с этим прежде, чем в Такую-то Пустыню бросок совершать, Путешественникам предстоит ещё завладеть этими таинственными объектами.
Далее Бодрийар стал перечислять по порядку.
Абсолютную Клетку нужно добыть в деревне Буряндай (3), что расположена в предгорьях Восточных Саян. Хозяин Клетки - некто Бажба Барас Батор. Как её у него изъять - по-хорошему или по-плохому - это там по обстановке выяснится.
Что касается Спасительного Кольца, то эта вещь принадлежит хозяйке Самого Западного острова Мяуайского архипелага (11) - принцессе Ой. Каким образом с этим заморским персонажем обойтись, о том в древних бумагах тоже ни слова. Так что уповать остаётся, заметил Жан, на Его Провидение и вашу находчивость.
Ну и ещё осталось про Надёжный Повод. Тут немного яснее. За этой вещью придётся вот сюда, на Северный Полигон (8) отправляться. Стартовая площадка N31. Спросить лейтенанта Рягузова. Пароль - "Магадан", отзыв "наган". Этот гвардии лейтенант вроде бы как должен помочь. Так что там, кажется, должно быть всё без проблем.
Виктор не любил все эти "вроде бы" и "кажется", но со слов Командора безропотно, иногда только уточняя транскрипции, наносил прямо на карту все необходимые для успешного прохождения намеченного маршрута сведения фамилии, имена, явки, пароли, топонимы.
Когда Жан закончил, Виктор под первым кружком, уже от себя, написал слово "Театр" (0). А в правом верхнем углу сделал пометку "Секретно". Подумал и добавил в гриф ещё и "Сов". Для пущей важности.
На том с картой закончил, свернул вдоль надвое, а потом поперёк вчетверо, после чего вопросительно посмотрел на Бодрийра.
Тот звонко хлопнул себя ладонью по лбу и достал из внутреннего кармана розового бархатного своего пиджака небольшой целлофановый пакетик. Протянул. Виктор пошуршал и вытащил из него чёрный игральный кубик. Затем достал висящий на шее кожаный мешочек, положил в него эту самую штучку, затянул шнурок потуже и утопил всё это дело под толстовкой.
Так, - карта есть, кубик получил, осталось решить вопрос с личным составом. Жан кивнул, мол сейчас, и направился к телефону, - вызывать своих абреков.
-- Слушай, я так поняла, что границу придётся пересекать, а у меня с собой загранпаспорта нет, - взволновано сообщила Йоо освободившемуся Виктору.
-- Вот об этом не беспокойся, - успокоил Виктор, - для того способа, которым мы будем хаджж совершать, никаких ксив и виз не нужно.
-- Это что за способ такой, если не секрет? По льду Финского залива? Или в бочке с цементом?
-- Карту видела?
-- Ну.
-- Берём фишку, бросаем кубик, сколько выпало, на столько кружков фишку и перемещаем. А куда фишку по карте переместили, туда, считай, мы сами и попали, - туда прибудем и там пребудем. Вот, собственно, и вся телега.
-- Не поняла, ты это что, серьёзно?
-- Вполне.
-- Ага, так я и поверила.
-- Ты же знаешь уже, что я по мелочам не вру.
-- Нет, ты это что, серьёзно?
-- Серьёзней некуда.
-- Просто джуманжи какая-то...
- Джуманжи? Что ж, пусть будет джуманджи. Ничего удивительно. Интенсификация современного информационного потока приводит к тому, что всякая новизна достигается за счет постоянной рекультивации устаревших идей.
-- Да погоди ты! Дай понять. Тут что, - фишка что ли какая-то применяется волшебная?
-- Нет, фишка самая обыкновенная. К тому же её ещё нужно где-нибудь найти. Хорошо, что напомнила. Фишка простая. А вот кубик, который мне сейчас Жан вручил, как раз волшебный, - ну, не волшебный, конечно, а... Как бы помягче-то... Ну, скажем так, магический... Нет, - ритуальный. Так подойдёт? Ритуальный кубик. И сила внутри него великая заключена... Даю историческую справку: 12 января 930 года коварные карматы внезапно напали на Мекку, разграбили её под чистую и угнали в рабство всех горожан и паломников, а также по ходу дела бессовестным образом выломали из стены святилища чёрный камень Каабу - предмет домусульманского поклонения, сохраненный исламом. Говорят, что этот наш кубик, сделан из осколка того самого священного камня. Вот так. Ну, а весь этот механизм не джуманжи называется, а - одигоний.
-- Одинокий?
-- Одигоний. Название происходит от греческого "оdegoi" - "указывающий путь". Этим словом, согласно византийским источникам, называли проводников, сопровождавших слепых к чудотворному источнику, на пути к которому располагался храм с хранившейся там чудотворной иконой...
-- Ущипни меня, чтоб я проснулась! Бред какой-то... Честно-слово, бред.
-- Зря не веришь. Ну, ничего, скоро сама убедишься. Не долго осталось...
-- Хорошо, ну, и на каком же это всё принципе работает?
-- Тебе обязательно знать?
-- Да, обязательно. А то с ума сойду.
-- Ну ты, блин, и вредина. Ну давай я всё сейчас брошу, и начну лекцию тебе читать. О пространственно-временном континууме, о тонких взаимодействиях феноменальных частиц, о способности мысли творить чудеса, о прочей алхимии и пульпе фиктивной. Оно тебе надо? Надо, да? Вот скажи, ты самолётом летала когда-нибудь?
-- Чего спрашиваешь? Конечно, - угрюмо кивнула Йоо. - Сколько раз. И не сосчитать даже сколько. А как ты думаешь гастрольный чёс по стране проводиться? На паровозе что ли?
-- Ну вот и хорошо, что летала. А скажи, подруга, только честно, ты знаешь, как самолёт устроен?
-- Ну в деталях нет, конечно. Что я, совсем того, что ли!
-- Ну вот, и тут в детали не суйся. Оно здоровее будет. Просто поверь, что этот кубик круче самолёта, и всё. Поверь мне на слово, - круче... А потом, если я сейчас пущусь в рациональное объяснение принципа транспортировки и телепортации, заложенного в одигоний, ну и какой я после этого буду певец дзэн-буддийских практик?
-- Никакой, наверное.
-- Вот видишь. Так что успокойся. Успокойся и усвой одну очень простую вещь: понимать под Путешествием вульгарное перемещение тела в пространстве недостаточно, потому что Путешествие на самом деле, если оно, конечно, не является бесцельным юзерством, - это набор подвигов, которые вписываются одновременно в пространство, время, социальную среду и поставленную себе сверхзадачу. Любой героический поступок, да будет тебе известно, поддаётся определению только путём его взаимного соотнесения с этими четырьмя осями, ну, а поскольку пространство само по себе имеет три измерения, то, для того чтобы адекватно определить процедуру Путешествия необходимо удерживать в своём представлении возможность отважного перемещения как минимум в шести измерениях. А если развернуть все параметры социальной среды и все проекции сверхзадачи, то таких измерений становится бесконечное множество. Ты можешь образ подобного представить, и удержать этот виртуальный образ в своём представлении?
-- А?
-- Сказала "а", скажи "бэ".
-- Бэ-э-э-э!.
-- Молодец. Но Путешествие, видишь ли, не есть простое перемещение из пункта А в пункт Б. Это нечто более забавное... Странно, - ещё вчера ты не подвергала никакому сомнению возможность проникать в миры духов сквозь скромное отверстие в бубне, а сейчас вдруг перед одигонием так остолбенела.
-- Так то от бубна дырка, мир потусторонний, а тут... чёрт знает что. Не понятно чем управляется.
-- Волей управляется.
-- Волей?
- Да, волей. Воля - это концепция, управляющая пространством, временем и событийной вероятностью. И это воля - воля Автора.
-- Автора? Какого ещё автора?
-- Того самого человека, чьи обширные обязанности сводятся к тому, чтобы придавать нереальным категориям утонченно-привлекательный вид и вставлять их в жесткие рамки реальности. И ещё, - Автор, девица, - это как раз тот, кто о нас с тобой сейчас рассказывает. Слышишь?
-- Рассказывает? Кому?
-- Кому-то... - Виктор пожал плечами. - Не знаю кому. Знаю только, что до тех пор, пока эта коммуникация продолжается, мы с тобой существуем.
-- А потом?
-- Суп с котом. Что будет потом, никому не известно. Известно только то, что было сначала.
-- А что было сначала?
-- Слово.
-- Какое?
-- "Сначала"
-- Ничего не понимаю. А причём тут о-ди-гоний? Ничего не понимаю.
-- А потому что не твоего бабского ума это дело. Расслабься и не суетись. Поверь мне и иди за мной. А не хочешь, - оставайся дома. Насиловать никто не будет.
-- Нет. Я с тобой, - упрямо мотнула головой Йоо.
-- Ну со мной, так со мной. Только знай...
Но тут им пришлось свою такую замечательную беседу ни о чём прервать на полуслове, поскольку в апартаменты, потревожив растянувшегося у порога пса, вошли один за другим трое неизвестных.
Троица, надо сказать, выглядела несколько эклектично.
Первой в дверях появилась невероятно стройная дама, - просто невероятно, какая это была строгая линия от паркета через одиозно высокий каблук и дальше-выше - по крутому бедру. И спинка царственно была поставлена. И грудь упругая - соответственно. Ах!
Но хотя и на высоте каблуков своих умопомрачительно красных туфель незнакомка была, да отчего-то - вот незадача - в потёртой временем чекистской "косухе". Из худо отделанной кожи. Н-да...
Но впрочем, что тут такого? Да, в куртке. Да, в потёртой. Да, с плеча чужого. И что? Ничего. Зато из-под этой музейности - нечто невероятно нуарово-атласное у неё выглядывало. На тонюсеньких бретельках. И на сто нет, на двести - метров выше колен. А на гордых ножках - чулки чёрные. Со стрелкой. И от среза платья-комбинации и до верхнего края до мурашек нежной на ощупь фильдеперсовости - тонкая полоска тела комиссарского.
Такая вот тридцатых годов прошлого века эротика. Крутая проруха. Сексапильность густая.
И была вошедшая не молода, но и не стара, а пребывала в том славном возрасте, который спецы по женской части, от вожделения спуская слюни, определяют, как "в самом соку".
Имела эта знатная бабца стрижку "паж", волосы её были черны (правда у корней предательски белели, но мы-то вид сделаем, что этого не замечаем). Широкие, несколько развязные, но отнюдь не вульгарные, движения выдавали её за женщину вполне самостоятельную, а открытый, смелый и внимательно-цепкий взгляд огромных зелёных глаз - ещё, к тому же, и самодостаточную. Примечательным было и то, как жадно курила она вонючую дешёвую папиросину, вставив её в длинный и, судя по замысловатой инкрустации, дорогой мундштук. Пепел сбрасывала она, время от времени манерно постукивая длинным пальчиком по кончику папиросы, прямо на притоптанный ворс здешнего персидского ковра. Несколько этим обстоятельством не смущаясь. Что говорило само за себя. И ещё... И ещё вот что - за лёгкой вуалью сизого табачного дыма видна была на бледной щеке чёрная искусственная мушка. Однако.
За нею следом, пружиня шагом, вошёл высокий, - очень высокий, мужчина.
Вид имел он аскетичный, и даже несколько измождённый. Острыми чертами лица и смуглостью кожи тянул он на европейца-южанина. Подтверждал это предположение и вороний цвет его волнистых волос, правда, уже несколько припорошенных импозантной сединой - господину этому было явно за сорок. Хотя держался молодцевато. Да и прикинут он был с претензией на воинствующий романтизм: в американскую куртку "пилот", лётные штаны, такие, знаете, со шнуровками в разных местах и в лётные же боты, а в руках к тому же крутил ещё и лёгкий авиационный шлемофон. С прикреплёнными к нему защитными очками. Правда, в купе со всей этой в высь зовущей экипировкой не очень как-то читалась расшитая пёстрыми стекляшками пышная манишка тореадора, выглядывающая из-под его расстёгнутой куртки. Но эта нестыковочка хотя в глаза и бросалась, но не напрягала, потому что красавец этот глядел вокруг себя с таким видом... Впрочем, правый глаз его был стеклянным. И будет о нём.
Следом за длинным вошёл невысокий. В болотного цвета повыцветшем форменном пальто не известно какой службы.
И описать этого третьего представляется делом немудрёным. Он был китайцем.
Представление прибывшего личного состава началось незамедлительно.
Дама была представлена, как некая Мария Климова, она же Маруся, она же Мурка. Смелая женщина. Без страха и упрёка. Верный боевой товарищ. Превосходно стреляет из всех видов оружия. Легко входит в доверие к аборигенам. В случае необходимости способна оказать медицинскую помощь. Кадр опытный. Проверенный. Надёжный. В свое время работала на совдепы, агентом в структуре ВЧК. Затем прозрела и отреклась. Сейчас - креатура Совета.
-- Сколько же вам тогда, извините, лет, если вы ещё в чэка успели потрудиться? - удивлённо спросил у неё Виктор, выслушав краткую характеристику, данную ей Бодрийаром.
-- Ах, неужели наступили такие времена, что стало позволительно задавать женщине подобного рода вопросы? - вопросом на вопрос ответила Маруся, и выдохнула долгую струю дыма Виктору прямо в лицо.
-- Ну, это я к тому просто, что Жану не верю. Не возможно поверить, настолько вы выглядите великолепно, - вышел из положения Виктор, ладонью расшвыряв густые табачные клубы.
-- Спасибо, милый, - томным голосом поблагодарила за комплимент Маруся и по-свойски, в манере дам полусвета, провела свободной рукой по его подбородку. Ласково.
Йоо передёрнуло. В глазёнках девичьих сверкнули молнии. Что ни осталось не замеченным Марусей. И Маруся Климова, она же Мурка, хохотнув, вскинула голову и сладко затянулась.
Высокий был представлен как Испанский Лётчик.
Вообще-то, его Антоньо Как-То-Там-Мигелес-Фигелес зовут. Но он всех просит называть себя Испанским Лётчиком. Он в действительности и испанец, и лётчик. Пилотирует и водит все виды транспорта. Включая космические корабли. Проходил подготовку в Центре имени Гагарина по программе Европейского Космического Агентства. Но влюбился там на свою беду в одну русскую. Всем известную Веру Надеждину. Разведёнку из космического городка. Она в то время как раз подавалкой в лётной столовой работала. Загулял с ней паря. Сорвал график подготовки. Был отчислен. Потом подвязался в Иностранный Легион. Воевал. Много раз награждался. Но однажды отказался атаковать колону беженцев. Был отдан под трибунал. Бежал. Сейчас в Армии Света. Неплохо изъясняется по-русски. В связи с этим обстоятельствам сюда и вызван.
-- А что, над Испанией чистое небо? - спросил Виктор у Лётчика, крепко пожав его длиннопалую пятерню.
-- Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то, - ответил тот, легко приняв предложенную игру.
И тут уж проснулся.
То, что он наяву обнаружил, его ужаснуло.
Рядом безмятежно спала Йоо, закинув на него ногу и руку. А на его никуда не девшихся ногах, поверх одеяла, мирно посапывал Дюк. Отчего, собственно, ноги и затекли. Ещё бы - такой, блин, жеребёнок!
Вот и пускай таких в свой теремок!
Виктор брезгливо откинул от себя ложноножки и ложноручки, вытащил ноги из-под собаки и быстро вскочил с дивана. Как лещ со сковороды.
Рассобаченный Дюк проворчал что-то спросонья, а Йоо, та, вообще, даже и не дёрнулась. Крепко спала нимфетка. Сладко.
Кому интересно, была она в трусиках, но топлесс.
Виктору не было интересно, - не стал он разглядывать жиденькие прелести дрянной девчонки - удовольствие, на его здоровый вкус, мягко говоря, сомнительное - и быстро накинул на неё одеяло. Комплексом Гумберта Гумберта он, слава богу, не страдал. И под статью не попадал. Не УК. Не Справочника сексопатолога.
Хотя прислушался к себе на всякий случай, - но, нет, - никакого там прилива крови к голове, никакого учащения сердцебиения, а также аритмии в дыхании. Никаких содроганий. Никакого охотничьего азарта. Всё в норме. Недозревшая плоть - кожа, да кости, да худые ключицы - его не возбуждала.
Конечно, книга с исповедью светлорожего вдовца у него в своё время, как, впрочем, и у всех нормальных мальчишек, переживающих возраст угреватой прыщавости, сама себя открывала по первому требованию, - как та маленькая блядь Доллорес - раз, и ноги в стороны, - на той самой, всем хорошо известной, затёртой странице. Тут не был десятиклассник и допризывник Витя Пелевин каким-то исключением. Нормальный пацан. Голимый натурал.
Читать это дело читал. Но в филопеды не подписывался. Это нет...
А разве ж есть, право слово, в этом занятии какая-нибудь патология? Имеется в виду, в чтении подобного рода книг. Пожалуй, нет. Скорее даже наоборот. Гормоны есть, любопытство точно, а заболевания психического нехорошего - это нет. Откуда? Настоящие маньяки книжек не читают. Они на концерты "Тату" ходят. Сопеть
Да, читал-читал, почитывал. В основном, конечно, любопытство было. Натуралиста. Натурально. Потому как ведь не понять было сразу, - чисто технически, - как она его, каким именно способом, обработала тогда, в первый раз. Ведь все же пытаются, перечитывая это место, догадаться, - как?
А что там, собственно, ещё вычитать, помимо прикладного физиологического? Не вязью же текста, ей богу, наслаждаться, когда и сам автор честно признался в предисловии к русскому переводу, что всё относящееся к противоестественным страстям становится на чисто русском топорным, многословным и отвратительным в смысле стиля и ритма. Короче, жёсткое грязное порно, оно на великом и могучем и есть - грязное жёсткое порно. И на этом самом правдивом в мире языке либо так, либо никак.
Кстати, до сих пор так и не разобрался, каким макаром она его, мудака, тогда соблазнила. А уже теперь и не важно. Вырос. Не мальчик. В чужом опыте нужды не испытывает.
Виктор зевнул и взглянул на часы. Времени было ещё меньше семи. Такая рань! Вот, блин, поспал, называется. Ёщё раз зевнул. Накинул халат. Двинул в очаге огонь зажечь. Чаю зачаял. Всё одно уже не уснуть.
На кухне, пока вода закипала, обернулся птицей белой. Сначала чайкой, но потом почему-то передумал, - и бакланом. И в приоткрытую форточку выпорхнул.
А там - темень, слякоть, да срань господня. Да мутный круг луны сквозь мокрую подлость вялого снега. Короче, до того дошли погоды в своей спирали, что на лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков чегой-то не слыхать в липовых-дубовых рощах. Хлябь сплошная. И ересь изморозью по краю луж.
Нет уж, увольте, в таком болоте чухонском пусть латгальцы сами летают, - решил. И возвернулся назад побыстрее.
Только перья зря замочил.
8.
В отель с собакой не пущали. Такие правила. Но полтинник, - и в правила были внесены необходимые поправки. И тут же единогласно приняты. Сразу в четырёх чтениях.
И лифт был подан.
На вычурной ручке двери в 707-ой висела обычная для этих мест табличка с упреждающей надписью: "Стой, постой, карман пустой", но Виктор прекрасно знал, что лично к нему это дело не относится.
Но постучали для солидности. Приглашения, конечно, не дождались. И тогда уж со спокойной душой ввалились.
Бодрийар, склонившись над столом, энергично вычерчивал цветными фломастерами какую-то схему на самом обычном стандартном ватманском листе. Обернулся на шум. Бросил фломастеры и пошёл на встречу, улыбаясь.
Помимо философа в комнате находился уже знакомый Виктору малый - всё тот же глухонемой переводчик. Вытянув ноги, сидел он непринуждённо в псевдовикторианском кресле инвентарный номер такой-то. Дремал видимо. Мучился от безделья. Но когда дверь в номер распахнулась, вскочил неправдоподобно быстро. Просто как мультяшка какая-то. Будто в заднице пружина сработала. Внезапного шума что ли испугался? Так ведь глухой же вроде.
Увидев толмача, Виктор напрягся. Тень недоверия вновь пробежала по его лицу. Но, оценив сегодняшний костюм парня, - белые штаны, узкие да подстреленные, и как бы старинный фрак, из под которого выглядывала манишка, застёгнутая лукойловской фирменной булавкой с бронзовым заправочным пистолетом, - успокоился. Отчётливо понял, и что видит этого молодого человека сегодня в последний раз, и что ему, кудрявому, совсем по другой дороге отныне пылить. Нахлобучив на бошку кургузый картуз.
Ну, и слава те господи.
Первым делом представил Бодрийару Йоо. Объяснил ситуацию. Жан был не против. И галантерейно ручку девушке чмокнул. Ловелас старый. Псом же побрезговал. Хотя тот, быстро разобравшись, кто тут за старшего, преданно заглядывал ему в лицо. Но побрезговал им Жан, и даже как-то с опаской на него покосился. А мог бы, хотя бы из-за французской его клички, и снизойти. Но нет.
Кивнул на диван, попросил подождать минут пятнадцать. Ему, как оказалось, нужно было карту ещё закончить. А тогда уж, мол, сразу обо всём.
И вновь склонился над столом. И заелозил китайским копеечными фломиками по листу, время от времени сверяясь с каким-то жёваным факсом.
-- Чего это он рисует? - развалившись на мягком кожаном диване, спросила тихо Йоо.
-- Сказал же, что карту составляет, - пояснил Виктор, плюхнувшись рядом. - Карту предстоящего Путешествия.
-- Как это, карту? Настоящую карту? Он что, всю её на память что ли помнит?
-- Зачем - помнит? Он её на ходу выдумывает. Нафантазирует всякого и тут же зарисовывает, пока не забыл.
-- А как же мы по ней будем идти, если она ненастоящая?! - крайне была удивлена Йоо.
-- Нормально будем идти, - пожал плечами Виктор, - как обычно. И потом, - почему это ты считаешь, что она ненастоящая?
-- Ну как? Он же её от балды рисует! - не сдержавшись, вскрикнула Йоо.
-- Тише, - попросил Виктор, - не видишь, человек работает.
-- Как тише, если не я ничего не понимаю.
-- А чего тут понимать? Не слышала никогда о "карте Бодрийара"?
-- ?
-- А, ну, да... Объясняю тогда для особо одарённых. Это раньше, до Бодрийара, все карты снимались с реальной местности, а в эпоху симулякров третьего вида, сначала составляется карта, а потом только появляется соответствующая местность. Запомни раз и навсегда, подруга: территория больше не предшествует карте и не переживает её, подобно тому, как карта Советского Союза пережила сам Советский Союз. Отныне карта предшествует территории и порождает территорию. Такая вот нынче у нас на дворе топография.
-- Это почему же так?
-- Потому... Потому что войны в Заливе и шалаша в Разливе, скажу тебе по секрету, на самом деле не было. Потому что симулякр, представь себе, это совсем не то, что, как некоторые думают, скрывает собой истину, - это и есть сама истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр это и есть истина. Отныне и навсегда... Правда, не совсем навсегда, - Виктор заговорщицки подмигнул девушке, - а до тех пор, пока мы о ней молчим... Симулякр есть истина, а посланник есть послание.
-- Да ну вас всех на фиг! - расстроилась Йоо, так ничего и не поняв.
-- Тихо ты, - ещё раз цыкнул на неё Виктор. - И не злись. И не обижайся. И ничему не придавай значения.
-- Почему?
-- Опять ты, - "почему". Потому что всё имеет смысл.
Но Йоо всё же обиделась, надула губы и замолкла.
Только девушки в таком воздушном возрасте долго без дела на месте сидеть не могут. Нашла она себе развлечение. Сняла свои знатные тёмные очки, прикусила дужку зубками коралловыми и уставилась на переводчика. Так, как это она умела, - с нахальным прищуром и не мигая. А тот, когда почувствовал на себе её пристальное внимание, начал глазом косить, елозить попой по креслу и себя просматривать, на предмет чего-нибудь не застёгнутого. Ничего такого не нашёл и смешно покраснел. В общем, ввела его игривая Йоо в неловкость своим неприличным поведением. Полные штаны радости! И, наверное, совсем бы уничтожила юношу, да тут Бодрийар всех к столу пригласил.
Карта представляла собой простой белый лист с нарисованными на нём кривыми разноцветными кружками. Всего их шестнадцать было. Между собой соединялись кружки стрелками. И всё это походило на сотворённый детской рукой рисунок ожерелья. Или бус. А на самом деле - чёток.
Йоо презрительно хмыкнула, - видимо, по её мнению, уж больно долго что-то пыхтел старик над этакой безделицей. Но Виктор посмотрел на неё осуждающе и склонился над картой. И стал её, столь, казалось бы, незамысловатую, изучать с пристрастием, внимательно выслушивая при этом все сопутствующие пояснения Бодрийара.
А со слов Жана выходило, что конечным пунктом намеченного Путешествия была некая Последняя Пещера (15), которая находиться посреди Такой-то Пустыни где-то в Южной Мексике ближе к нашему краю. Именно там, в этой Пещере, мыслилось получить искомую Золотую Пулю. Забрать её предстояло у хранителя Пещеры - старика Сан Педро Ведро Смаги. Но заполучить ёё будет не так-то уж просто. Старик, оказывается, задаром её никому отдавать не собирается. Предстоит символический обмен. Точнее обмен символами. В присланном манускрипте чётко сказано, что взамен Золотой Пули от всякого претендента истребует Сан Педро Ведро Смаги три сакральных предмета. А именно: Абсолютную Клетку, Спасительное Кольцо и Надёжный Повод. В связи с этим прежде, чем в Такую-то Пустыню бросок совершать, Путешественникам предстоит ещё завладеть этими таинственными объектами.
Далее Бодрийар стал перечислять по порядку.
Абсолютную Клетку нужно добыть в деревне Буряндай (3), что расположена в предгорьях Восточных Саян. Хозяин Клетки - некто Бажба Барас Батор. Как её у него изъять - по-хорошему или по-плохому - это там по обстановке выяснится.
Что касается Спасительного Кольца, то эта вещь принадлежит хозяйке Самого Западного острова Мяуайского архипелага (11) - принцессе Ой. Каким образом с этим заморским персонажем обойтись, о том в древних бумагах тоже ни слова. Так что уповать остаётся, заметил Жан, на Его Провидение и вашу находчивость.
Ну и ещё осталось про Надёжный Повод. Тут немного яснее. За этой вещью придётся вот сюда, на Северный Полигон (8) отправляться. Стартовая площадка N31. Спросить лейтенанта Рягузова. Пароль - "Магадан", отзыв "наган". Этот гвардии лейтенант вроде бы как должен помочь. Так что там, кажется, должно быть всё без проблем.
Виктор не любил все эти "вроде бы" и "кажется", но со слов Командора безропотно, иногда только уточняя транскрипции, наносил прямо на карту все необходимые для успешного прохождения намеченного маршрута сведения фамилии, имена, явки, пароли, топонимы.
Когда Жан закончил, Виктор под первым кружком, уже от себя, написал слово "Театр" (0). А в правом верхнем углу сделал пометку "Секретно". Подумал и добавил в гриф ещё и "Сов". Для пущей важности.
На том с картой закончил, свернул вдоль надвое, а потом поперёк вчетверо, после чего вопросительно посмотрел на Бодрийра.
Тот звонко хлопнул себя ладонью по лбу и достал из внутреннего кармана розового бархатного своего пиджака небольшой целлофановый пакетик. Протянул. Виктор пошуршал и вытащил из него чёрный игральный кубик. Затем достал висящий на шее кожаный мешочек, положил в него эту самую штучку, затянул шнурок потуже и утопил всё это дело под толстовкой.
Так, - карта есть, кубик получил, осталось решить вопрос с личным составом. Жан кивнул, мол сейчас, и направился к телефону, - вызывать своих абреков.
-- Слушай, я так поняла, что границу придётся пересекать, а у меня с собой загранпаспорта нет, - взволновано сообщила Йоо освободившемуся Виктору.
-- Вот об этом не беспокойся, - успокоил Виктор, - для того способа, которым мы будем хаджж совершать, никаких ксив и виз не нужно.
-- Это что за способ такой, если не секрет? По льду Финского залива? Или в бочке с цементом?
-- Карту видела?
-- Ну.
-- Берём фишку, бросаем кубик, сколько выпало, на столько кружков фишку и перемещаем. А куда фишку по карте переместили, туда, считай, мы сами и попали, - туда прибудем и там пребудем. Вот, собственно, и вся телега.
-- Не поняла, ты это что, серьёзно?
-- Вполне.
-- Ага, так я и поверила.
-- Ты же знаешь уже, что я по мелочам не вру.
-- Нет, ты это что, серьёзно?
-- Серьёзней некуда.
-- Просто джуманжи какая-то...
- Джуманжи? Что ж, пусть будет джуманджи. Ничего удивительно. Интенсификация современного информационного потока приводит к тому, что всякая новизна достигается за счет постоянной рекультивации устаревших идей.
-- Да погоди ты! Дай понять. Тут что, - фишка что ли какая-то применяется волшебная?
-- Нет, фишка самая обыкновенная. К тому же её ещё нужно где-нибудь найти. Хорошо, что напомнила. Фишка простая. А вот кубик, который мне сейчас Жан вручил, как раз волшебный, - ну, не волшебный, конечно, а... Как бы помягче-то... Ну, скажем так, магический... Нет, - ритуальный. Так подойдёт? Ритуальный кубик. И сила внутри него великая заключена... Даю историческую справку: 12 января 930 года коварные карматы внезапно напали на Мекку, разграбили её под чистую и угнали в рабство всех горожан и паломников, а также по ходу дела бессовестным образом выломали из стены святилища чёрный камень Каабу - предмет домусульманского поклонения, сохраненный исламом. Говорят, что этот наш кубик, сделан из осколка того самого священного камня. Вот так. Ну, а весь этот механизм не джуманжи называется, а - одигоний.
-- Одинокий?
-- Одигоний. Название происходит от греческого "оdegoi" - "указывающий путь". Этим словом, согласно византийским источникам, называли проводников, сопровождавших слепых к чудотворному источнику, на пути к которому располагался храм с хранившейся там чудотворной иконой...
-- Ущипни меня, чтоб я проснулась! Бред какой-то... Честно-слово, бред.
-- Зря не веришь. Ну, ничего, скоро сама убедишься. Не долго осталось...
-- Хорошо, ну, и на каком же это всё принципе работает?
-- Тебе обязательно знать?
-- Да, обязательно. А то с ума сойду.
-- Ну ты, блин, и вредина. Ну давай я всё сейчас брошу, и начну лекцию тебе читать. О пространственно-временном континууме, о тонких взаимодействиях феноменальных частиц, о способности мысли творить чудеса, о прочей алхимии и пульпе фиктивной. Оно тебе надо? Надо, да? Вот скажи, ты самолётом летала когда-нибудь?
-- Чего спрашиваешь? Конечно, - угрюмо кивнула Йоо. - Сколько раз. И не сосчитать даже сколько. А как ты думаешь гастрольный чёс по стране проводиться? На паровозе что ли?
-- Ну вот и хорошо, что летала. А скажи, подруга, только честно, ты знаешь, как самолёт устроен?
-- Ну в деталях нет, конечно. Что я, совсем того, что ли!
-- Ну вот, и тут в детали не суйся. Оно здоровее будет. Просто поверь, что этот кубик круче самолёта, и всё. Поверь мне на слово, - круче... А потом, если я сейчас пущусь в рациональное объяснение принципа транспортировки и телепортации, заложенного в одигоний, ну и какой я после этого буду певец дзэн-буддийских практик?
-- Никакой, наверное.
-- Вот видишь. Так что успокойся. Успокойся и усвой одну очень простую вещь: понимать под Путешествием вульгарное перемещение тела в пространстве недостаточно, потому что Путешествие на самом деле, если оно, конечно, не является бесцельным юзерством, - это набор подвигов, которые вписываются одновременно в пространство, время, социальную среду и поставленную себе сверхзадачу. Любой героический поступок, да будет тебе известно, поддаётся определению только путём его взаимного соотнесения с этими четырьмя осями, ну, а поскольку пространство само по себе имеет три измерения, то, для того чтобы адекватно определить процедуру Путешествия необходимо удерживать в своём представлении возможность отважного перемещения как минимум в шести измерениях. А если развернуть все параметры социальной среды и все проекции сверхзадачи, то таких измерений становится бесконечное множество. Ты можешь образ подобного представить, и удержать этот виртуальный образ в своём представлении?
-- А?
-- Сказала "а", скажи "бэ".
-- Бэ-э-э-э!.
-- Молодец. Но Путешествие, видишь ли, не есть простое перемещение из пункта А в пункт Б. Это нечто более забавное... Странно, - ещё вчера ты не подвергала никакому сомнению возможность проникать в миры духов сквозь скромное отверстие в бубне, а сейчас вдруг перед одигонием так остолбенела.
-- Так то от бубна дырка, мир потусторонний, а тут... чёрт знает что. Не понятно чем управляется.
-- Волей управляется.
-- Волей?
- Да, волей. Воля - это концепция, управляющая пространством, временем и событийной вероятностью. И это воля - воля Автора.
-- Автора? Какого ещё автора?
-- Того самого человека, чьи обширные обязанности сводятся к тому, чтобы придавать нереальным категориям утонченно-привлекательный вид и вставлять их в жесткие рамки реальности. И ещё, - Автор, девица, - это как раз тот, кто о нас с тобой сейчас рассказывает. Слышишь?
-- Рассказывает? Кому?
-- Кому-то... - Виктор пожал плечами. - Не знаю кому. Знаю только, что до тех пор, пока эта коммуникация продолжается, мы с тобой существуем.
-- А потом?
-- Суп с котом. Что будет потом, никому не известно. Известно только то, что было сначала.
-- А что было сначала?
-- Слово.
-- Какое?
-- "Сначала"
-- Ничего не понимаю. А причём тут о-ди-гоний? Ничего не понимаю.
-- А потому что не твоего бабского ума это дело. Расслабься и не суетись. Поверь мне и иди за мной. А не хочешь, - оставайся дома. Насиловать никто не будет.
-- Нет. Я с тобой, - упрямо мотнула головой Йоо.
-- Ну со мной, так со мной. Только знай...
Но тут им пришлось свою такую замечательную беседу ни о чём прервать на полуслове, поскольку в апартаменты, потревожив растянувшегося у порога пса, вошли один за другим трое неизвестных.
Троица, надо сказать, выглядела несколько эклектично.
Первой в дверях появилась невероятно стройная дама, - просто невероятно, какая это была строгая линия от паркета через одиозно высокий каблук и дальше-выше - по крутому бедру. И спинка царственно была поставлена. И грудь упругая - соответственно. Ах!
Но хотя и на высоте каблуков своих умопомрачительно красных туфель незнакомка была, да отчего-то - вот незадача - в потёртой временем чекистской "косухе". Из худо отделанной кожи. Н-да...
Но впрочем, что тут такого? Да, в куртке. Да, в потёртой. Да, с плеча чужого. И что? Ничего. Зато из-под этой музейности - нечто невероятно нуарово-атласное у неё выглядывало. На тонюсеньких бретельках. И на сто нет, на двести - метров выше колен. А на гордых ножках - чулки чёрные. Со стрелкой. И от среза платья-комбинации и до верхнего края до мурашек нежной на ощупь фильдеперсовости - тонкая полоска тела комиссарского.
Такая вот тридцатых годов прошлого века эротика. Крутая проруха. Сексапильность густая.
И была вошедшая не молода, но и не стара, а пребывала в том славном возрасте, который спецы по женской части, от вожделения спуская слюни, определяют, как "в самом соку".
Имела эта знатная бабца стрижку "паж", волосы её были черны (правда у корней предательски белели, но мы-то вид сделаем, что этого не замечаем). Широкие, несколько развязные, но отнюдь не вульгарные, движения выдавали её за женщину вполне самостоятельную, а открытый, смелый и внимательно-цепкий взгляд огромных зелёных глаз - ещё, к тому же, и самодостаточную. Примечательным было и то, как жадно курила она вонючую дешёвую папиросину, вставив её в длинный и, судя по замысловатой инкрустации, дорогой мундштук. Пепел сбрасывала она, время от времени манерно постукивая длинным пальчиком по кончику папиросы, прямо на притоптанный ворс здешнего персидского ковра. Несколько этим обстоятельством не смущаясь. Что говорило само за себя. И ещё... И ещё вот что - за лёгкой вуалью сизого табачного дыма видна была на бледной щеке чёрная искусственная мушка. Однако.
За нею следом, пружиня шагом, вошёл высокий, - очень высокий, мужчина.
Вид имел он аскетичный, и даже несколько измождённый. Острыми чертами лица и смуглостью кожи тянул он на европейца-южанина. Подтверждал это предположение и вороний цвет его волнистых волос, правда, уже несколько припорошенных импозантной сединой - господину этому было явно за сорок. Хотя держался молодцевато. Да и прикинут он был с претензией на воинствующий романтизм: в американскую куртку "пилот", лётные штаны, такие, знаете, со шнуровками в разных местах и в лётные же боты, а в руках к тому же крутил ещё и лёгкий авиационный шлемофон. С прикреплёнными к нему защитными очками. Правда, в купе со всей этой в высь зовущей экипировкой не очень как-то читалась расшитая пёстрыми стекляшками пышная манишка тореадора, выглядывающая из-под его расстёгнутой куртки. Но эта нестыковочка хотя в глаза и бросалась, но не напрягала, потому что красавец этот глядел вокруг себя с таким видом... Впрочем, правый глаз его был стеклянным. И будет о нём.
Следом за длинным вошёл невысокий. В болотного цвета повыцветшем форменном пальто не известно какой службы.
И описать этого третьего представляется делом немудрёным. Он был китайцем.
Представление прибывшего личного состава началось незамедлительно.
Дама была представлена, как некая Мария Климова, она же Маруся, она же Мурка. Смелая женщина. Без страха и упрёка. Верный боевой товарищ. Превосходно стреляет из всех видов оружия. Легко входит в доверие к аборигенам. В случае необходимости способна оказать медицинскую помощь. Кадр опытный. Проверенный. Надёжный. В свое время работала на совдепы, агентом в структуре ВЧК. Затем прозрела и отреклась. Сейчас - креатура Совета.
-- Сколько же вам тогда, извините, лет, если вы ещё в чэка успели потрудиться? - удивлённо спросил у неё Виктор, выслушав краткую характеристику, данную ей Бодрийаром.
-- Ах, неужели наступили такие времена, что стало позволительно задавать женщине подобного рода вопросы? - вопросом на вопрос ответила Маруся, и выдохнула долгую струю дыма Виктору прямо в лицо.
-- Ну, это я к тому просто, что Жану не верю. Не возможно поверить, настолько вы выглядите великолепно, - вышел из положения Виктор, ладонью расшвыряв густые табачные клубы.
-- Спасибо, милый, - томным голосом поблагодарила за комплимент Маруся и по-свойски, в манере дам полусвета, провела свободной рукой по его подбородку. Ласково.
Йоо передёрнуло. В глазёнках девичьих сверкнули молнии. Что ни осталось не замеченным Марусей. И Маруся Климова, она же Мурка, хохотнув, вскинула голову и сладко затянулась.
Высокий был представлен как Испанский Лётчик.
Вообще-то, его Антоньо Как-То-Там-Мигелес-Фигелес зовут. Но он всех просит называть себя Испанским Лётчиком. Он в действительности и испанец, и лётчик. Пилотирует и водит все виды транспорта. Включая космические корабли. Проходил подготовку в Центре имени Гагарина по программе Европейского Космического Агентства. Но влюбился там на свою беду в одну русскую. Всем известную Веру Надеждину. Разведёнку из космического городка. Она в то время как раз подавалкой в лётной столовой работала. Загулял с ней паря. Сорвал график подготовки. Был отчислен. Потом подвязался в Иностранный Легион. Воевал. Много раз награждался. Но однажды отказался атаковать колону беженцев. Был отдан под трибунал. Бежал. Сейчас в Армии Света. Неплохо изъясняется по-русски. В связи с этим обстоятельствам сюда и вызван.
-- А что, над Испанией чистое небо? - спросил Виктор у Лётчика, крепко пожав его длиннопалую пятерню.
-- Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то, - ответил тот, легко приняв предложенную игру.