-- Зачем, говоришь? Ну... Да, тут, конечно, на лицо некоторое мотивационное противоречие, но... Понимаешь, мне, в общем-то, действительно по бубну, какую там парадигму развития выбирает для себя съехавшее с глузу человечество, один хер Солнце когда-нибудь потухнет и вся эта чертовщина закончиться, - так что плевал я в свете этого грядущего события на все эти смешные идеологические заморочки... Да... Но поскольку Солнце ещё коптит, а мне какое-то время придётся с этим мириться, я считаю себя в праве противодействовать грубым наездам на меня лично. На меня, как на носителя личностного суверенитета. Понимаешь? Пусть, за ради бога, делается народ сытым и тупым, превращаясь в быдло, но ко мне с этими делами, пожалуйста, не надо... Я не народ. Я - Пелевин.
-- А я - Йоо!
-- Молодец! Правильно... И я тебе так скажу, trouble trouble till trouble troubles you.
-- Что?
-- Когда вошь укусит, тогда и чешись. Пословица.
-- Пословица?
-- Да, английская. Знаешь, я ведь никого не трогал до тех пор, пока Глобальный Пафос не стал посягать на мой собственный, честно заработанный бутерброд.
-- На какой бутерброд?
-- С маслом и колбасой - такой вот бутерброд ... И, заметь, не выданный в качестве пайки, а, подчёркиваю, - заработанный. За-ра-бо-тан-ный! Видишь ли, по жизни моим ремеслом всегда было мирное строительство параллельных реальностей, - конечно, по мере их необходимости. Вот... Необходимость в строительстве всякой новой реальности появлялась, когда в старой для меня кончались все бутерброды. И процесс шёл, и всё было нормально, - во всяком случае, бутербродов мне хватало. И продолжалось это до тех пор, пока Глобальный Пафос однажды не решил, что вся литература должна стать такой, чтобы она, цитирую, "не омрачала снов, не грузила размышлениями и не препятствовала выработке желудочного сока". Конец цитаты... Прямо таки Лао-Цзы. Но, понимаешь, даже этот великий трактат, возведённый в абсолют и употреблённый в неразбавленном виде, неминуемо превращается во Внутренний Устав гестапо. Это всё равно, что пытаться дышать воздухом, состоящим из чистого кислорода. Невозможно. Лёгкие без углекислого газа дадут сбой и, в конце концов, остановятся. Это я всё к тому, что Дао действительно невозможно выразить словами... А тем более со слов понять. Понимаешь о чём я?.. Фу, сам себе, не сходя с места. противоречу.
-- Да я понимаю, - отозвалась Йоо. - Понимаю.
-- Я сбивчиво, наверное... Больше себе пытаюсь объяснить, чем тебе. Но невозможно же выразить словами. Ладно, всё это дедушкина антропология... Тебе вряд ли интересно.
-- Ну почему, интересно, - наверное, соврала Йоо, а может быть, и нет.
-- Ну, тогда я о себе любимом продолжу ... Давно хотел кому-нибудь... Хотя как раз в себе-то самом мне и самому не очень всё ясно. Даже очень многое не ясно. Не понимаю я себя порой. Вот спроси меня, как я попал в Сопротивление?
-- Как?
-- Чёрт его, то есть меня, знает! Да, согласен, не хотел я быть объектом управления, но ведь и субъектом его быть тоже не хотел. А хотел быть просто чжуцзоцзоланом.
-- Кем?
-- Летописцем.
-- А-а-а.
-- Да, летописцем. И поначалу так всё и было. Я никого не трогал. Сидел в своей Башне и поплёвывал с её высоты косточками от вишен. Был, короче, правоверным даосом. Но вот однажды наступило такое время, когда мои книги попали в этот долбанный Index Librarum Prohibitorum, в издательствах стали со мной расплачиваться от старого осла ушами, и пошли какие-то левые наезды. Расчухали, что в книжонках моих помимо попсы голимой, есть ещё что-то такое... Ну, такое... Короче, - подрывное. С точки зрения Глабального Пафоса. Вот они мне кислород и начали перекрывать. Достаточно сравнить, например, тиражи мои двухлетней давности с нынешними. Слёзы остались. Слёзы...Вот так вот... Мне бы тогда отвалить, на дно залечь, а я зачем-то огрызнулся. И тогда появились антидоты. В общем, как говориться, я стал болезнью, они - лекарством. Я - яд, взбадривающий тухлое сознание, они... антидоты. А антидоты, они и есть антидоты. Тогда мне ничего больше и не осталось, как податься в Сопротивление... Видишь ли, когда по тебе пытаются пройтись гусеницами танка и сделать не очень живым, хочешь ты этого или нет, но твоя терпимость куда-то вдруг испаряется, и в какой-то момент ты вдруг перестаёшь снобистски ковыряться в носу, сидя в щели между формой и содержанием, перестаёшь "шлифовать" пресловутое "зеркало", а начинаешь лихорадочно заливать в бутылку из-под Хенесси дремучую гремучую горючую смесь. Так вот. Для того чтобы придерживаться принципа "увэй", то есть "быть недеятельным", надо, прежде всего, закрепить за собой право "быть". Для начала - просто быть. Якши?
- Якши.
- Короче, я начал отбиваться. И не давал себя в обиду. И мне это удавалось. Ну, а потом закрутилось-замутилось: меня нашли люди Совета, я узнал о Чёрной Жабе, прошёл подготовку в спецлагере, стал Воином Света, и отправился третьим номером в своё первое Путешествие. За Хорошей Миной. А потом вторым номером за Хазарской Стрелой. Теперь пойду фронт-мэном за Золотой Пулей. Ясно?
-- Ага... Понятно, чего ж тут не понять, - ты, Пелевин, из каких-то личных обид поддерживаешь абсолютно безнадёжное дело.
-- Можно и так сказать. Правда ещё одна у меня причина есть. Потаённая.
-- Какая?
-- Такая. Только тебе... И чтоб - молчок!
-- Чтоб я в Бритни Спирс превратилась!
-- Дело в том, что Командоры искренне считают, будто можно отстоять Сознание Масс в Последней Битве. Они, видишь ли, безоглядно верят в Окончательную Победу Сознания. А я верю лишь в кратковременную промежуточную победу, результатом которой можно воспользоваться, чтобы утопить уверившее в собственную победу Сознание в Пустоте. Я очень надеюсь, что возможно наступит такое время между прошлым и будущим, когда одна Жаба будет уже мертва, а другая ещё не родиться...Вот это и будет моё время. Наше время. Но чтобы Сознание за этот краткий миг опустошить, то есть сделать постоянным, его, конечно, нужно сначала отстоять. Невозможно швырнуть в Пустоту то, чего нет. Вот, главным образом, почему я в строю...
-- Ты загонишь сознание людей в пустоту, как Владимир Русь в Днепр, да? Так?
-- Постараюсь... Если не я, то кто? Ведь если Сознание не растворить однажды в Абсолюте, война за него будет продолжаться очень долго. И не факт, что победа достанется Бодрийарду и компании. Но если у меня получиться задуманное, если сподоблюсь, вот тогда Глобальный Пафос и останется с носом. Он такой - раз, а нас уже нету!
-- Он такой - раз, а мы уже в домике! - экзальтированно поддержала его Йоо и тут же стала уточнять: - Я давно хотела спросить, а Чёрная Жаба - это, вообще, что? Устройство какое-то? Передатчик, да?
-- Нет. Чёрная Жаба - это большая бородавчатая жаба. Обыкновенная жаба Только необыкновенная.
-- Понятно. А где она сидит? В болоте?
-- Нет, в Подвале белого дома.
-- Белый Дом - это, где наше Правительство или где их Президент.
-- Белый дом - это дом, который выкрашен в белую фасадную краску.
-- Ясно. Значит, Чёрную Жабу обязательно нужно убить?
- Иначе человечество не встряхнуть. Не будет Чёрной Жабы, у Воинов Света появиться хоть какая-то надежда, выиграть грядущую Битву. А лично у меня появится надежда исполнить то, что я задумал. Ну, а пока сознание широких и не о чём не подозревающих масс, подавленное Жабой и размягчённое пепси-колой, продолжает заплывать жиром... Ещё немного и будет поздно. Надо спешить-поспешать.
-- А пепси-то тут причём? - отловила фильтром знакомое слово Йоо.
-- А-а-а, это... Понимаешь, Лабораторией Касперского, доказано, что в секретную формулу пепси-колы входят ингредиенты, негативно воздействующие на критичность ума. Чёрная Жаба давит на нас снаружи, пепси-кола гнобит изнутри. Поле Чёрной Жабы, конечно, мощней, но зато пепси воздействует на глубинном уровне. Уже несколько поколений людей были рождены матерями-пепсиманками генетически модифицированными. Врачи, работающие на Совет, называют этот феномен "Поколение-П".
-- Слава богу, что я пью коку, - обрадовалась было Йоо.
- Боюсь, огорчить тебя, дет... подруга, - тут же на корню прервал её наивную радость Пелевин. - Как заметил в "Перезагрузке" эстетствующий циник Меровингиан: "Выбор - это иллюзия, созданная теми, у кого есть власть, для тех, у кого её нет". Всё дело в том, что пепси-кола и кока-кола это, к сожалению, один и тот же напиток. Якобы разные брэнды созданы для поддержания иллюзии выбора, который людям почему-то физиологически ещё пока нужен. Но, впрочем, именно, что - пока. И, надо заметить, всё меньше и меньше. Кстати, эти торговые марки коварно учитывают национальную специфику. Истым американцам вменяется кока, выдающим себя за европейцев - пепси, для разных составляющих исламского мира - мекка-кола, замзам-кола и кибла-кола. Но всё это, - по формуле, - поверь, один и тот же напиток. Может лишь заменителя сахара где-то побольше. А где-то пузырьки позабористей. Ну и красители там...
-- Но они же на вкус совсем разные!
- Нет. Нет, Йоо. Ты просто так думаешь. Умом. Который для того и существует, чтоб вводить нас в заблужденье и обман. Вот кому никогда нельзя доверять безоглядно, так это своему уму... Разум надо постоянно подвергать критике. Правда, так получается, что критика разума должна исходить от самого разума, что на практике недостижимо. Поэтому истинная критика разума как раз и достигается его полным растворением в буддовости.... Но это так, к слову. А что касательно коки и пепси... Просто тебе сказали когда-то давно, в ту пору, когда ты ещё безоглядно верила словам, что эти напитки различны, вот ты и запрограммировалась. Как, впрочем, и миллиарды других потребителей... Такие дела. В эту правду трудно поверить. А принять её ещё тяжелей. Но если мне не веришь, - перечитай Бжезинского. Збигнева. Его "Великую шахматную доску". Сиречь - "Господство Америки и его геостратегические императивы". Он там как раз на означенные обстоятельства, на все эти пунктирчики с колой связанные, довольно прозрачные намёки делает. Перечитай.
-- Не может этого быть! - неожиданно вскрикнула Йоо. - Они разные! Разные!
-- А ты как-нибудь попробуй их одновременно продегустировать, спокойно, не обращая на её неадекватную реакцию, отсоветовал Виктор.
-- Прямо сейчас! У тебя есть?
-- Отравы не держу.
-- Дюк за мной!
Йоо решительно - вся на измене - вскочила из-за стола и рванулась на выход. Переполошившийся её телохранитель перестал шуршать "Капитаном Хрустом" и послушно застучал когтями по полу.
И уже через несколько секунд в открытую форточку прилетел со двора его жизнерадостный лай, а следом за лаем - визг обезумевшей от страха местной дворянки. Но последовала команда "Ко мне!", после которой случился какой-то деревянный треск и...
И всё как-то сразу затихло.
7.
Что-то уж больно долго Йоо не возвращалась.
Как ушла, так и с концами. Виктор уже успел и чаю испить, и прибрать со стола, и мусор вынести, и даже покончить с традиционным вечерним помидором. А её всё не было.
Ну нет, так нет. Придёт, куда денется. Замёрзнет и вернётся.
Решил пока не дёргаться и хоть немного поработать. Чтоб день окончательно не пропал.
Но писалось плохо. Слова не шли, а в голову лезли всякие дурные мысли. Проанализировав неспешно свой напряг, Виктор вдруг с удивленьем осознал, что это он, оказывается, так переживает за вздорную девчонку.
А что, - действительно: там, за окном, уже почти совсем глухая ночь, там большой и опасный город, там пьяные машины, безбашенные гопники, злые менты, кровожадные оборотни, ломаные наркоманы, похотливые маньяки и ещё... и ещё кого там только нету, в аду этом столичном-кромешном. Всего навалом. Всяких чертей... А она бродит где-то по тёмным закоулкам совсем одна. Одна-одинешенька... Начнёшь тут волес-неволес переживать.
Правда, с нею рядом её верный Дюк, - бесстрашный потомок злобных пинчеров. Но всё равно. Мало ли. Чего...
Вот же какая мерзкая девчонка! Волноваться заставила...
Это было для него в некотором роде новым опытом. Никогда он ни за кого вот так не переживал. А тут вдруг пробило. Забавно даже. Неужели мы и впрямь всегда в ответе за всех тех, кого однажды подобрали?
Но будет.
И дабы так уж совсем под завязку не загружаться, решил отвлечься. Помедитировать. Сыграть, к примеру, в батайский тетрис.
И на самом деле взял, да и запустил эту старинную русскую забаву. Но только кочерги сразу куда-то мимо полетели. Слишком уж, наверное, осознано играл. И набрал какую-то там совсем смешную цифру.
Запустил ещё раз - такая же фигня. Что-то никак не получалось нынче отпустить от себя своё сознание, - отпустить, чтобы стало оно сознанием этих вот разноцветных фигурок. Внешнее же управление ими, как известно, штука малоэффективная.
Плюнул. Закрыл программку. Решил хокку сочинять. Осеннее.
Хокку не вышло, но вышло хайку. Вот это вот:
пора урожая
сад камней не бесплоден
плоды раздумий
Как бы философский вышел стишок. И сначала даже вроде как понравился. Но потом на язык попробовал, - не-а! - понял, что лажа. Не Басё. Тут ни то чтобы третьего, а даже и второго плана нет. Прямолинейно очень. Хоть и 5-7-5, но агитпром. Умного опыта много вложено. А желательно же, чтоб "ах" и "вдруг".
Стёр, - забыть по быстрому.
Но забыть вышло не совсем: образ сада камней вызвал к жизни всякие сопутствующие и производные образы. Как-то: сад камней без камней, сад драгоценных камней, детский сад камней, самосад камней, сад камней за пазухой, маркиз де Сад Камней, вишнёвый сад камней, сад камней в почках... И не известно куда бы ещё забрёл Виктор, развлекая себя подобной безответственной игрой, но в сталь двери вдруг громко постучали. И, похоже, что ногой.
Глянул на монитор, - да, бесстрастная камера слежения нарисовала ему девушку Йоо. И часть добермана Дюка, а если конкретно - кусман его благородного черепа и купированные уши.
Йоо пришла из тьмы и холода вся такая задумчивая и молчаливая. Упала в кресло, не снимая плаща. Уставилась в потолок. Прямо-таки блоковская девушка.
Виктор вышел. Ждущему послушно у дверей псу нужно было лапы протереть. Ну, а когда вернулся, Йоо уже слегка отошла, и доверительно сообщила ему:
-- Ты, Пелевин, прав оказался. Это просто чума какая-то. Просто бошку сносит, настолько ты, оказывается, был прав.
-- Я вообще-то всегда стараюсь говорить правду, - скромно так сообщил ей Виктор.
-- Да кому на фиг твоя правда-то нужна, - усталым голосом дала ему отповедь Йоо и тут же озаботилась: - Боже мой! Как теперь жить? Во что верить?
-- Как жила, так и живи, только колу не пей, - засоветовал ей Виктор.
-- Как раньше жила, теперь уже не получиться, - мотнула русой головой Йоо. - И зачем я только с тобой пошла? Была себе девушкой невинной, а теперь что? Теперь, Пелевин, как честный человек ты на мне жениться должен.
-- Ага, сейчас, - разбежался. Пойду костюм заказывать. У тебя что, на это дело пунктик, что ли? Боишься старой девой остаться?
-- Сам дурак.
-- Знаю. Хамка.
-- Слушай, а что это у тебя за штука такая круглая вон там висит? - не стала заниматься Йоо эскалацией спора двух хозяйствующих субъектов, а показала рукой на стену. - Неужто настоящий бубен?
-- Бубен и есть, - подтвердил её догадку Виктор. - Бубен. По которому мне всё. Ибо шаманский. Деваха одна подарила. Шаман в тринадцатом поколении. По совместительству - зам прокурора одного из районов славного града Улан-Удэ. Есть на земле такой город.
Йоо, забыв про все свои печали, резво вылезла из кресла. И сняла желтоватый блин со стены.
-- Какая интересная штуковина, - покрутив, заценила Йоо, и даже пару раз по нему кулаком врезала.
Бубен глухо отозвался, отструктуировав на пару протяжных мгновений здешнее пространство нездешней тревожной вибрацией.
-- Тугой, - понравился инструмент Йоо, она его даже погладила. Шершавый.
-- Из кожи белого человека, надорвавшегося под своим бременем, пояснил Виктор.
Йоо одёрнула руку.
-- Шучу, - из шкуры косули, - успокоил её Виктор и тут же предупредил: - Ты с ним там, вообще-то, будь поосторожней.
-- А что? - спросила Йоо и тут же сунула указательный палец в отверстие, расположенное прямо по центру.
Сунула и вскрикнула. С той стороны бубна пальчика-то не оказалось. Йоо быстро выдернула палец назад, и испугано, просто как какую-то ядовитую змею, отбросила от себя сей ритуальный ударный инструмент.
- Вот то-то же и оно, - проворчал Виктор, поднимая упавший шлюз с пола, - предупреждал же.
-- Чего это он так? - кивнула Йоо на бубен.
-- Шаманский же, - повторил Виктор, будто то, что инструмент шаманский, что-то объясняло.
-- И что, что шаманский? - ясно дело не отставала от него Йоо.
-- Как раз через вот эту дырку шаманы и проникают в миры, где обитают духи, - деловито, будничным голосом музейного экскурсовода, сообщил ей Виктор.
-- А-а-а.. Круто. А ты сам пробовал? А? Ты в эти миры сам-то проникал?
-- Проникал... И не раз. Раньше. Сейчас нет.
-- Понятно... А чего так? Неинтересно стало? Или жим-жим?
-- Да не то, чтоб... Просто навигация у этой штуковины не совсем понятная. Не отлаженная. Залезешь бывало, а вылезти... Я однажды целых четыре года там проболтался, плутая по лабиринтам и спиралям, - и никак назад вернуться не мог. Представляешь? Сейчас это для меня уже не позволительно. Времени в обрез. Война. И всё такое. И вообще...
-- Жуть! Слушай, а как ты, такой большой, в эту маленькую дырочку целиком-то пролазил?
-- Была бы дырочка...
-- Нет, ну, правда, - как?
-- Как-как? А ты вот возьми и сама догадайся.
Йоо подумала-подумала, - и додумалась. Догадалась. И даже поняла:
-- Итц кул! Просто-то как, оказывается! А можно мне сейчас самой попробовать?
-- Нет.
-- Почему?
-- Уйдёшь, а когда вернёшься - неизвестно. Говорю же, навигация у этого аппарата шалит. Ненадёжная она. А у нас на завтра всякие великие дела и подвиги запланированы. Забыла?
-- А мы мне на ногу ниточку привяжем. Как пора будет, ты подёргаешь, я и возвернусь, - никак не унималась Йоо.
- Нет, сказал. А если вдруг нитка оборвётся? - осторожничал Виктор. Перекусит её последним своим зубом Маяс - Чёрная старуха, ну и что я тогда делать буду? Волосы на заднице рвать?
-- Там их у тебя там почти и нет, - лукаво прищурилась Йоо.
-- Не твоё дело!
-- Пока не моё.
-- Опять!
-- Ладно, не злись.
-- Я не злюсь. Иди умывайся. Твоё полотенце синее. Спать ляжешь здесь, в кабинете, на кресло-кровати. Сейчас раскидаю.
-- А ты где? - сложив губки бантиком, поинтересовалась Йоо.
-- А я там, на диване - показал ей язык Виктор.
Йоо хмыкнула и пошла в ванную.
А Виктор решил повесить бубен назад, - от греха подальше, - на бронзовый гвоздик. Здесь его законное место было, - между висящей в рамке Выпиской из постановления заседания Центрального Совета добровольной общественно-патриотической организации "Снующие всюду" и огромным раздолбайским постером.
В Выписке, кстати, было на полном серьёзе напечатано очень чёрным по слишком белому, что, дескать, Пелевин Виктор Олегович за то, сё, пятое, десятое и детей растление приговаривается к смертной казни через забвение без права переписки.
А на великолепного качества плакате, подкинутом под дверь неизвестным затейником, были в известном ракурсе изображены в профиль, один за другим: Ленин, Леннон и он, Виктор, а внизу, под портретами, ещё и выведена такая вот забавная надпись: "В. Ленин, Д. Леннон, Пелевин - этапы крутого Пути". Оно, конечно, со стороны виднее будет. Но сильно не обольщался. Нет-нет.
Виктор сначала-то бубен повесил на исходное, отошёл, глянул - ровно ли. Но потом решительно снял его со стены, прошёл в гостиную и засунул под диван, - мало ли что этой дурочке ночью в голову придёт. Возьмёт ещё и нырнёт. С неё станется. Фиг потом вытащишь. Объясняй после Володьке, что и как оно было. А ему перед роднёй отчитываться. Сдавать по описи. Даму с собачкой. В общем, детям спички - не игрушка! Нафиг, нафиг!
Пока с бельишком определился, пока застелил, тут уже и Йоо вышла из ванной, напевая какую-то странную песенку, видимо, ту самую, о которой давеча Сорокин рассказывал:
Пухленький слон,
Коза и крокодил
У тебя на носу
Ты меня удивил.
Они так весело шуршали
Тыщу самых разных тем,
Вот потому я и запала,
На тебя, мой супермен.
На твой дырявой шине
В зоопарк на тарантино.
Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя невеста, честно, честная, Йоо!
Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя.
-- И песня у тебя замечательная, и поёшь ты здорово, и вообще, всё ништяк, только, знаешь что, если можно, пой потише, - вот так вот, заходя издалека, вежливо попросил Виктор. - И, кстати, а почему у тебя Тарантино в зоопарке? Впрочем...
-- Какая тарантино? - не поняла Йоо.
-- Ну ты же сама спела сейчас: "в зоопарк на Тарантино". Вот я и спрашиваю, почему ты Тарантино в зоопарк поместила. Хотя уже и сам, кажется, начинаю понимать, почему.
-- Да? А я уже и не слышу слов. Так часто её пела, что не слышу. Может миллион миллионов раз спела уже. Но, вообще-то, если честно, я не знаю что это такое - "тарантино". Просто, наверное, слово услышала когда-то в детстве. Понравилось.
-- Знаешь, - признался Виктор, - я пока ещё не всегда понимаю, когда ты шутишь, а когда прикалываешься.
-- Честно не знаю! Клянусь. А кто это?
-- Тарантино? Ну ты... Это режиссёр американский. В Голливуде трудится. На русскую разведку. Знаменит тем, что ничем немотивированные убийства в его фильмах происходят в таких количествах, что каждый раз наступает такой момент, после которого каждое новое убийство вызывает у зрителя если и не смех, то уж добродушную ухмылку точно.
-- Круто. Режиссёр, значит ... А я, если честно, вообще-то думала, что Тарантино - это сын Тортиллы и Буратино.
-- Да ну тебя!
-- Честно. А оно вот, значит, как. Тогда весь текст надо переписывать заново. Чтобы там было тогда "в кино на Тарантино", а не "в зоопарк". Так ведь будет правильней?
-- Какая разница. Давай, вали спать.
-- Туда?
-- Туда.
-- Ну я пошла?
-- Иди.
И она действительно пошла. Через минуту крикнула:
-- Пелевин, я так понимаю, что, раз у тебя в телек палка вбита, то он не показывает?!
-- Правильно понимаешь, - ответил Виктор, - только это не палка, а кол осиновый. Ты спи давай уже. Завтра будет трудный день.
И Виктор объявил по войскам отбой. После чего послушно наступила ночь.
Ночь наступила. Но это ничего ещё не значило. Виктор засыпал мучительно. Предстоящая авантюра будоражила мозг. Попёрли косяком всякие прикидки, расклады... и ещё этот долбанный кран!
А выспаться нужно было бы. Обязательно. Но не получалось. Лучше б вообще не ложился, чем такая вот пытка.
И только часика в четыре кое-как... Провалился.
А в полпятого - час одноглазого вермахта - звонок. По "вертушке".
Ничего не соображая, дотянулся. На его "алло" оттуда:
-- Виктор Олегович?
-- Ну.
-- Доброе утро, Виктор Олегович. Вас из Администрации Президента беспокоят.
-- Какого хрена! Кто это?
-- Я же говорю, - Иванов Иван Иваныч, куратор из Администрации Президента.
-- Да идите вы знаете куда, кураторы-прокураторы?! Шутники грёбанные!
-- Не шумите, Виктор Олегович. Я буду краток. Я, собственно, вот по какому вопросу вам побеспокоил. У нас есть сведения, что следующий свой роман вы планируете назвать... секундочку... ага, - "ВВП", что будет соответственно означать - "Вложения Второго Порядка". Это что, действительно так, Виктор Олегович?
-- Вы там все с ума, что ли, посходили!? Ну откуда я могу знать, как следующий роман свой назову? Если, к тому же, я к нему ещё даже и не приступал. Просто бред какой-то!
-- Вы только, ради бога, не нервничайте, Виктор Олегович. Мы, конечно, не имеем таких полномочий - принуждать, но всё же настоятельно рекомендуем вам... Надеюсь, вы меня поняли?
-- Чего понял? Ни хрена не понял. Чего рекомендуете-то?
-- Рекомендуем подумать о другом названии.
-- Бред.
-- Благодарим за сотрудничество. До свидания.
Пошли гудки.
Виктор зло бросил на рычаги ни в чём не повинную трубку. Но тут же вновь поднял. Вращая тугой упрямый круг, стал набирать номер справочной аэропорта. Когда справочная с третьего раза ответила сонным голосом, торжественно сообщил, будучи абсолютно убеждённым, что телефон давно на прослушке:
-- Девушка, представляете, все антидоты - гнусы. И ещё - лучше быть голубым, чем фиолетовым. Согласны?
Справочная на эту сентенцию ничего не ответила. Только вздохнула. Справочная была в курсе, что нынче полнолуние. И обострение.
И опять - отбой.
Спать. Спать. Спать.
Под утро приснилось, что это ему, а не Сорокину ноги отрезало. И вот сидит он теперь, - нет в жизни счастья, - натуральным образом, даром, что во сне, на ступеньках Киевского вокзала. Под задницей картонка. И картонка на груди. Ну, типа "Подайте бывшему покорителю космоса". Ага, христарадничает. Унылая толпа скользит мимо сплошной серой массой. Подают плохо. Обходят стороной. Косятся. Брезгуют. Суки. Но тут вдруг - что за хрень? - кортеж остановился с мигалками, охрана повыскакивала, толпу оттеснила, гривневых менял расшугала, дорожку расстелила, - Путин из чёрного броневичка, как чёртик из славянского шкафа, выскакивает. Здрасте-мордаси! Подошёл вплотную. Руки на яйцах сложил. Над лысиной нимб. Портрет портретом. Смотрит. Преимущественно глазёнками. Умными-умными. И что-то вдруг говорит тихо. Только не фига, - не расслышал. "Чего?", - мол. "Жалобы-претензии есть?", - повторяет. "Не-а". "Ну и какого тогда?" "Так надысь". "Ну вот то-то же". "А то". "Ну-ну", - швырнул чегой-то в кепи и кругом. И - шасть в машинку. Вот так вот. Поговорили, значит. Аж в жар бросило. Отчалил... Только колонна за угол, достал, чего тот бросил. Значок "Почётный железнодорожник". Видать у Аксёненко в "американку" выиграл. А мне за что? За "Жёлтую стрелу" что ли? Да уж, облагодетельствовал... Как Бобу, так орден, а как мне, так... Но тут вдруг над ухом: "Вложения второго порядка". "А?" - обернулся, - "Ёшкин кот!" Квентин рядом стоит, улыбается внутрь своей старушечьей челюстины. "Показ рассказа героя о событиях, которых не было", объяснил-прошамкал. "А-а-а!" - понял. А как понял, так Квентин тут же куда-то - вжик! - и растаял, - исчез, испарился, будто и не было. У-у-у, шайтан. Наябедничал и смылся, а у Виктора от такой правды ноги вдруг страшным образом заныли. Отрезанные. Ну, так иногда бывает. Говорят, что у иных по ночам даже и пятки чешутся. Уже сгнившие.
-- А я - Йоо!
-- Молодец! Правильно... И я тебе так скажу, trouble trouble till trouble troubles you.
-- Что?
-- Когда вошь укусит, тогда и чешись. Пословица.
-- Пословица?
-- Да, английская. Знаешь, я ведь никого не трогал до тех пор, пока Глобальный Пафос не стал посягать на мой собственный, честно заработанный бутерброд.
-- На какой бутерброд?
-- С маслом и колбасой - такой вот бутерброд ... И, заметь, не выданный в качестве пайки, а, подчёркиваю, - заработанный. За-ра-бо-тан-ный! Видишь ли, по жизни моим ремеслом всегда было мирное строительство параллельных реальностей, - конечно, по мере их необходимости. Вот... Необходимость в строительстве всякой новой реальности появлялась, когда в старой для меня кончались все бутерброды. И процесс шёл, и всё было нормально, - во всяком случае, бутербродов мне хватало. И продолжалось это до тех пор, пока Глобальный Пафос однажды не решил, что вся литература должна стать такой, чтобы она, цитирую, "не омрачала снов, не грузила размышлениями и не препятствовала выработке желудочного сока". Конец цитаты... Прямо таки Лао-Цзы. Но, понимаешь, даже этот великий трактат, возведённый в абсолют и употреблённый в неразбавленном виде, неминуемо превращается во Внутренний Устав гестапо. Это всё равно, что пытаться дышать воздухом, состоящим из чистого кислорода. Невозможно. Лёгкие без углекислого газа дадут сбой и, в конце концов, остановятся. Это я всё к тому, что Дао действительно невозможно выразить словами... А тем более со слов понять. Понимаешь о чём я?.. Фу, сам себе, не сходя с места. противоречу.
-- Да я понимаю, - отозвалась Йоо. - Понимаю.
-- Я сбивчиво, наверное... Больше себе пытаюсь объяснить, чем тебе. Но невозможно же выразить словами. Ладно, всё это дедушкина антропология... Тебе вряд ли интересно.
-- Ну почему, интересно, - наверное, соврала Йоо, а может быть, и нет.
-- Ну, тогда я о себе любимом продолжу ... Давно хотел кому-нибудь... Хотя как раз в себе-то самом мне и самому не очень всё ясно. Даже очень многое не ясно. Не понимаю я себя порой. Вот спроси меня, как я попал в Сопротивление?
-- Как?
-- Чёрт его, то есть меня, знает! Да, согласен, не хотел я быть объектом управления, но ведь и субъектом его быть тоже не хотел. А хотел быть просто чжуцзоцзоланом.
-- Кем?
-- Летописцем.
-- А-а-а.
-- Да, летописцем. И поначалу так всё и было. Я никого не трогал. Сидел в своей Башне и поплёвывал с её высоты косточками от вишен. Был, короче, правоверным даосом. Но вот однажды наступило такое время, когда мои книги попали в этот долбанный Index Librarum Prohibitorum, в издательствах стали со мной расплачиваться от старого осла ушами, и пошли какие-то левые наезды. Расчухали, что в книжонках моих помимо попсы голимой, есть ещё что-то такое... Ну, такое... Короче, - подрывное. С точки зрения Глабального Пафоса. Вот они мне кислород и начали перекрывать. Достаточно сравнить, например, тиражи мои двухлетней давности с нынешними. Слёзы остались. Слёзы...Вот так вот... Мне бы тогда отвалить, на дно залечь, а я зачем-то огрызнулся. И тогда появились антидоты. В общем, как говориться, я стал болезнью, они - лекарством. Я - яд, взбадривающий тухлое сознание, они... антидоты. А антидоты, они и есть антидоты. Тогда мне ничего больше и не осталось, как податься в Сопротивление... Видишь ли, когда по тебе пытаются пройтись гусеницами танка и сделать не очень живым, хочешь ты этого или нет, но твоя терпимость куда-то вдруг испаряется, и в какой-то момент ты вдруг перестаёшь снобистски ковыряться в носу, сидя в щели между формой и содержанием, перестаёшь "шлифовать" пресловутое "зеркало", а начинаешь лихорадочно заливать в бутылку из-под Хенесси дремучую гремучую горючую смесь. Так вот. Для того чтобы придерживаться принципа "увэй", то есть "быть недеятельным", надо, прежде всего, закрепить за собой право "быть". Для начала - просто быть. Якши?
- Якши.
- Короче, я начал отбиваться. И не давал себя в обиду. И мне это удавалось. Ну, а потом закрутилось-замутилось: меня нашли люди Совета, я узнал о Чёрной Жабе, прошёл подготовку в спецлагере, стал Воином Света, и отправился третьим номером в своё первое Путешествие. За Хорошей Миной. А потом вторым номером за Хазарской Стрелой. Теперь пойду фронт-мэном за Золотой Пулей. Ясно?
-- Ага... Понятно, чего ж тут не понять, - ты, Пелевин, из каких-то личных обид поддерживаешь абсолютно безнадёжное дело.
-- Можно и так сказать. Правда ещё одна у меня причина есть. Потаённая.
-- Какая?
-- Такая. Только тебе... И чтоб - молчок!
-- Чтоб я в Бритни Спирс превратилась!
-- Дело в том, что Командоры искренне считают, будто можно отстоять Сознание Масс в Последней Битве. Они, видишь ли, безоглядно верят в Окончательную Победу Сознания. А я верю лишь в кратковременную промежуточную победу, результатом которой можно воспользоваться, чтобы утопить уверившее в собственную победу Сознание в Пустоте. Я очень надеюсь, что возможно наступит такое время между прошлым и будущим, когда одна Жаба будет уже мертва, а другая ещё не родиться...Вот это и будет моё время. Наше время. Но чтобы Сознание за этот краткий миг опустошить, то есть сделать постоянным, его, конечно, нужно сначала отстоять. Невозможно швырнуть в Пустоту то, чего нет. Вот, главным образом, почему я в строю...
-- Ты загонишь сознание людей в пустоту, как Владимир Русь в Днепр, да? Так?
-- Постараюсь... Если не я, то кто? Ведь если Сознание не растворить однажды в Абсолюте, война за него будет продолжаться очень долго. И не факт, что победа достанется Бодрийарду и компании. Но если у меня получиться задуманное, если сподоблюсь, вот тогда Глобальный Пафос и останется с носом. Он такой - раз, а нас уже нету!
-- Он такой - раз, а мы уже в домике! - экзальтированно поддержала его Йоо и тут же стала уточнять: - Я давно хотела спросить, а Чёрная Жаба - это, вообще, что? Устройство какое-то? Передатчик, да?
-- Нет. Чёрная Жаба - это большая бородавчатая жаба. Обыкновенная жаба Только необыкновенная.
-- Понятно. А где она сидит? В болоте?
-- Нет, в Подвале белого дома.
-- Белый Дом - это, где наше Правительство или где их Президент.
-- Белый дом - это дом, который выкрашен в белую фасадную краску.
-- Ясно. Значит, Чёрную Жабу обязательно нужно убить?
- Иначе человечество не встряхнуть. Не будет Чёрной Жабы, у Воинов Света появиться хоть какая-то надежда, выиграть грядущую Битву. А лично у меня появится надежда исполнить то, что я задумал. Ну, а пока сознание широких и не о чём не подозревающих масс, подавленное Жабой и размягчённое пепси-колой, продолжает заплывать жиром... Ещё немного и будет поздно. Надо спешить-поспешать.
-- А пепси-то тут причём? - отловила фильтром знакомое слово Йоо.
-- А-а-а, это... Понимаешь, Лабораторией Касперского, доказано, что в секретную формулу пепси-колы входят ингредиенты, негативно воздействующие на критичность ума. Чёрная Жаба давит на нас снаружи, пепси-кола гнобит изнутри. Поле Чёрной Жабы, конечно, мощней, но зато пепси воздействует на глубинном уровне. Уже несколько поколений людей были рождены матерями-пепсиманками генетически модифицированными. Врачи, работающие на Совет, называют этот феномен "Поколение-П".
-- Слава богу, что я пью коку, - обрадовалась было Йоо.
- Боюсь, огорчить тебя, дет... подруга, - тут же на корню прервал её наивную радость Пелевин. - Как заметил в "Перезагрузке" эстетствующий циник Меровингиан: "Выбор - это иллюзия, созданная теми, у кого есть власть, для тех, у кого её нет". Всё дело в том, что пепси-кола и кока-кола это, к сожалению, один и тот же напиток. Якобы разные брэнды созданы для поддержания иллюзии выбора, который людям почему-то физиологически ещё пока нужен. Но, впрочем, именно, что - пока. И, надо заметить, всё меньше и меньше. Кстати, эти торговые марки коварно учитывают национальную специфику. Истым американцам вменяется кока, выдающим себя за европейцев - пепси, для разных составляющих исламского мира - мекка-кола, замзам-кола и кибла-кола. Но всё это, - по формуле, - поверь, один и тот же напиток. Может лишь заменителя сахара где-то побольше. А где-то пузырьки позабористей. Ну и красители там...
-- Но они же на вкус совсем разные!
- Нет. Нет, Йоо. Ты просто так думаешь. Умом. Который для того и существует, чтоб вводить нас в заблужденье и обман. Вот кому никогда нельзя доверять безоглядно, так это своему уму... Разум надо постоянно подвергать критике. Правда, так получается, что критика разума должна исходить от самого разума, что на практике недостижимо. Поэтому истинная критика разума как раз и достигается его полным растворением в буддовости.... Но это так, к слову. А что касательно коки и пепси... Просто тебе сказали когда-то давно, в ту пору, когда ты ещё безоглядно верила словам, что эти напитки различны, вот ты и запрограммировалась. Как, впрочем, и миллиарды других потребителей... Такие дела. В эту правду трудно поверить. А принять её ещё тяжелей. Но если мне не веришь, - перечитай Бжезинского. Збигнева. Его "Великую шахматную доску". Сиречь - "Господство Америки и его геостратегические императивы". Он там как раз на означенные обстоятельства, на все эти пунктирчики с колой связанные, довольно прозрачные намёки делает. Перечитай.
-- Не может этого быть! - неожиданно вскрикнула Йоо. - Они разные! Разные!
-- А ты как-нибудь попробуй их одновременно продегустировать, спокойно, не обращая на её неадекватную реакцию, отсоветовал Виктор.
-- Прямо сейчас! У тебя есть?
-- Отравы не держу.
-- Дюк за мной!
Йоо решительно - вся на измене - вскочила из-за стола и рванулась на выход. Переполошившийся её телохранитель перестал шуршать "Капитаном Хрустом" и послушно застучал когтями по полу.
И уже через несколько секунд в открытую форточку прилетел со двора его жизнерадостный лай, а следом за лаем - визг обезумевшей от страха местной дворянки. Но последовала команда "Ко мне!", после которой случился какой-то деревянный треск и...
И всё как-то сразу затихло.
7.
Что-то уж больно долго Йоо не возвращалась.
Как ушла, так и с концами. Виктор уже успел и чаю испить, и прибрать со стола, и мусор вынести, и даже покончить с традиционным вечерним помидором. А её всё не было.
Ну нет, так нет. Придёт, куда денется. Замёрзнет и вернётся.
Решил пока не дёргаться и хоть немного поработать. Чтоб день окончательно не пропал.
Но писалось плохо. Слова не шли, а в голову лезли всякие дурные мысли. Проанализировав неспешно свой напряг, Виктор вдруг с удивленьем осознал, что это он, оказывается, так переживает за вздорную девчонку.
А что, - действительно: там, за окном, уже почти совсем глухая ночь, там большой и опасный город, там пьяные машины, безбашенные гопники, злые менты, кровожадные оборотни, ломаные наркоманы, похотливые маньяки и ещё... и ещё кого там только нету, в аду этом столичном-кромешном. Всего навалом. Всяких чертей... А она бродит где-то по тёмным закоулкам совсем одна. Одна-одинешенька... Начнёшь тут волес-неволес переживать.
Правда, с нею рядом её верный Дюк, - бесстрашный потомок злобных пинчеров. Но всё равно. Мало ли. Чего...
Вот же какая мерзкая девчонка! Волноваться заставила...
Это было для него в некотором роде новым опытом. Никогда он ни за кого вот так не переживал. А тут вдруг пробило. Забавно даже. Неужели мы и впрямь всегда в ответе за всех тех, кого однажды подобрали?
Но будет.
И дабы так уж совсем под завязку не загружаться, решил отвлечься. Помедитировать. Сыграть, к примеру, в батайский тетрис.
И на самом деле взял, да и запустил эту старинную русскую забаву. Но только кочерги сразу куда-то мимо полетели. Слишком уж, наверное, осознано играл. И набрал какую-то там совсем смешную цифру.
Запустил ещё раз - такая же фигня. Что-то никак не получалось нынче отпустить от себя своё сознание, - отпустить, чтобы стало оно сознанием этих вот разноцветных фигурок. Внешнее же управление ими, как известно, штука малоэффективная.
Плюнул. Закрыл программку. Решил хокку сочинять. Осеннее.
Хокку не вышло, но вышло хайку. Вот это вот:
пора урожая
сад камней не бесплоден
плоды раздумий
Как бы философский вышел стишок. И сначала даже вроде как понравился. Но потом на язык попробовал, - не-а! - понял, что лажа. Не Басё. Тут ни то чтобы третьего, а даже и второго плана нет. Прямолинейно очень. Хоть и 5-7-5, но агитпром. Умного опыта много вложено. А желательно же, чтоб "ах" и "вдруг".
Стёр, - забыть по быстрому.
Но забыть вышло не совсем: образ сада камней вызвал к жизни всякие сопутствующие и производные образы. Как-то: сад камней без камней, сад драгоценных камней, детский сад камней, самосад камней, сад камней за пазухой, маркиз де Сад Камней, вишнёвый сад камней, сад камней в почках... И не известно куда бы ещё забрёл Виктор, развлекая себя подобной безответственной игрой, но в сталь двери вдруг громко постучали. И, похоже, что ногой.
Глянул на монитор, - да, бесстрастная камера слежения нарисовала ему девушку Йоо. И часть добермана Дюка, а если конкретно - кусман его благородного черепа и купированные уши.
Йоо пришла из тьмы и холода вся такая задумчивая и молчаливая. Упала в кресло, не снимая плаща. Уставилась в потолок. Прямо-таки блоковская девушка.
Виктор вышел. Ждущему послушно у дверей псу нужно было лапы протереть. Ну, а когда вернулся, Йоо уже слегка отошла, и доверительно сообщила ему:
-- Ты, Пелевин, прав оказался. Это просто чума какая-то. Просто бошку сносит, настолько ты, оказывается, был прав.
-- Я вообще-то всегда стараюсь говорить правду, - скромно так сообщил ей Виктор.
-- Да кому на фиг твоя правда-то нужна, - усталым голосом дала ему отповедь Йоо и тут же озаботилась: - Боже мой! Как теперь жить? Во что верить?
-- Как жила, так и живи, только колу не пей, - засоветовал ей Виктор.
-- Как раньше жила, теперь уже не получиться, - мотнула русой головой Йоо. - И зачем я только с тобой пошла? Была себе девушкой невинной, а теперь что? Теперь, Пелевин, как честный человек ты на мне жениться должен.
-- Ага, сейчас, - разбежался. Пойду костюм заказывать. У тебя что, на это дело пунктик, что ли? Боишься старой девой остаться?
-- Сам дурак.
-- Знаю. Хамка.
-- Слушай, а что это у тебя за штука такая круглая вон там висит? - не стала заниматься Йоо эскалацией спора двух хозяйствующих субъектов, а показала рукой на стену. - Неужто настоящий бубен?
-- Бубен и есть, - подтвердил её догадку Виктор. - Бубен. По которому мне всё. Ибо шаманский. Деваха одна подарила. Шаман в тринадцатом поколении. По совместительству - зам прокурора одного из районов славного града Улан-Удэ. Есть на земле такой город.
Йоо, забыв про все свои печали, резво вылезла из кресла. И сняла желтоватый блин со стены.
-- Какая интересная штуковина, - покрутив, заценила Йоо, и даже пару раз по нему кулаком врезала.
Бубен глухо отозвался, отструктуировав на пару протяжных мгновений здешнее пространство нездешней тревожной вибрацией.
-- Тугой, - понравился инструмент Йоо, она его даже погладила. Шершавый.
-- Из кожи белого человека, надорвавшегося под своим бременем, пояснил Виктор.
Йоо одёрнула руку.
-- Шучу, - из шкуры косули, - успокоил её Виктор и тут же предупредил: - Ты с ним там, вообще-то, будь поосторожней.
-- А что? - спросила Йоо и тут же сунула указательный палец в отверстие, расположенное прямо по центру.
Сунула и вскрикнула. С той стороны бубна пальчика-то не оказалось. Йоо быстро выдернула палец назад, и испугано, просто как какую-то ядовитую змею, отбросила от себя сей ритуальный ударный инструмент.
- Вот то-то же и оно, - проворчал Виктор, поднимая упавший шлюз с пола, - предупреждал же.
-- Чего это он так? - кивнула Йоо на бубен.
-- Шаманский же, - повторил Виктор, будто то, что инструмент шаманский, что-то объясняло.
-- И что, что шаманский? - ясно дело не отставала от него Йоо.
-- Как раз через вот эту дырку шаманы и проникают в миры, где обитают духи, - деловито, будничным голосом музейного экскурсовода, сообщил ей Виктор.
-- А-а-а.. Круто. А ты сам пробовал? А? Ты в эти миры сам-то проникал?
-- Проникал... И не раз. Раньше. Сейчас нет.
-- Понятно... А чего так? Неинтересно стало? Или жим-жим?
-- Да не то, чтоб... Просто навигация у этой штуковины не совсем понятная. Не отлаженная. Залезешь бывало, а вылезти... Я однажды целых четыре года там проболтался, плутая по лабиринтам и спиралям, - и никак назад вернуться не мог. Представляешь? Сейчас это для меня уже не позволительно. Времени в обрез. Война. И всё такое. И вообще...
-- Жуть! Слушай, а как ты, такой большой, в эту маленькую дырочку целиком-то пролазил?
-- Была бы дырочка...
-- Нет, ну, правда, - как?
-- Как-как? А ты вот возьми и сама догадайся.
Йоо подумала-подумала, - и додумалась. Догадалась. И даже поняла:
-- Итц кул! Просто-то как, оказывается! А можно мне сейчас самой попробовать?
-- Нет.
-- Почему?
-- Уйдёшь, а когда вернёшься - неизвестно. Говорю же, навигация у этого аппарата шалит. Ненадёжная она. А у нас на завтра всякие великие дела и подвиги запланированы. Забыла?
-- А мы мне на ногу ниточку привяжем. Как пора будет, ты подёргаешь, я и возвернусь, - никак не унималась Йоо.
- Нет, сказал. А если вдруг нитка оборвётся? - осторожничал Виктор. Перекусит её последним своим зубом Маяс - Чёрная старуха, ну и что я тогда делать буду? Волосы на заднице рвать?
-- Там их у тебя там почти и нет, - лукаво прищурилась Йоо.
-- Не твоё дело!
-- Пока не моё.
-- Опять!
-- Ладно, не злись.
-- Я не злюсь. Иди умывайся. Твоё полотенце синее. Спать ляжешь здесь, в кабинете, на кресло-кровати. Сейчас раскидаю.
-- А ты где? - сложив губки бантиком, поинтересовалась Йоо.
-- А я там, на диване - показал ей язык Виктор.
Йоо хмыкнула и пошла в ванную.
А Виктор решил повесить бубен назад, - от греха подальше, - на бронзовый гвоздик. Здесь его законное место было, - между висящей в рамке Выпиской из постановления заседания Центрального Совета добровольной общественно-патриотической организации "Снующие всюду" и огромным раздолбайским постером.
В Выписке, кстати, было на полном серьёзе напечатано очень чёрным по слишком белому, что, дескать, Пелевин Виктор Олегович за то, сё, пятое, десятое и детей растление приговаривается к смертной казни через забвение без права переписки.
А на великолепного качества плакате, подкинутом под дверь неизвестным затейником, были в известном ракурсе изображены в профиль, один за другим: Ленин, Леннон и он, Виктор, а внизу, под портретами, ещё и выведена такая вот забавная надпись: "В. Ленин, Д. Леннон, Пелевин - этапы крутого Пути". Оно, конечно, со стороны виднее будет. Но сильно не обольщался. Нет-нет.
Виктор сначала-то бубен повесил на исходное, отошёл, глянул - ровно ли. Но потом решительно снял его со стены, прошёл в гостиную и засунул под диван, - мало ли что этой дурочке ночью в голову придёт. Возьмёт ещё и нырнёт. С неё станется. Фиг потом вытащишь. Объясняй после Володьке, что и как оно было. А ему перед роднёй отчитываться. Сдавать по описи. Даму с собачкой. В общем, детям спички - не игрушка! Нафиг, нафиг!
Пока с бельишком определился, пока застелил, тут уже и Йоо вышла из ванной, напевая какую-то странную песенку, видимо, ту самую, о которой давеча Сорокин рассказывал:
Пухленький слон,
Коза и крокодил
У тебя на носу
Ты меня удивил.
Они так весело шуршали
Тыщу самых разных тем,
Вот потому я и запала,
На тебя, мой супермен.
На твой дырявой шине
В зоопарк на тарантино.
Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя невеста, честно, честная, Йоо!
Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя.
-- И песня у тебя замечательная, и поёшь ты здорово, и вообще, всё ништяк, только, знаешь что, если можно, пой потише, - вот так вот, заходя издалека, вежливо попросил Виктор. - И, кстати, а почему у тебя Тарантино в зоопарке? Впрочем...
-- Какая тарантино? - не поняла Йоо.
-- Ну ты же сама спела сейчас: "в зоопарк на Тарантино". Вот я и спрашиваю, почему ты Тарантино в зоопарк поместила. Хотя уже и сам, кажется, начинаю понимать, почему.
-- Да? А я уже и не слышу слов. Так часто её пела, что не слышу. Может миллион миллионов раз спела уже. Но, вообще-то, если честно, я не знаю что это такое - "тарантино". Просто, наверное, слово услышала когда-то в детстве. Понравилось.
-- Знаешь, - признался Виктор, - я пока ещё не всегда понимаю, когда ты шутишь, а когда прикалываешься.
-- Честно не знаю! Клянусь. А кто это?
-- Тарантино? Ну ты... Это режиссёр американский. В Голливуде трудится. На русскую разведку. Знаменит тем, что ничем немотивированные убийства в его фильмах происходят в таких количествах, что каждый раз наступает такой момент, после которого каждое новое убийство вызывает у зрителя если и не смех, то уж добродушную ухмылку точно.
-- Круто. Режиссёр, значит ... А я, если честно, вообще-то думала, что Тарантино - это сын Тортиллы и Буратино.
-- Да ну тебя!
-- Честно. А оно вот, значит, как. Тогда весь текст надо переписывать заново. Чтобы там было тогда "в кино на Тарантино", а не "в зоопарк". Так ведь будет правильней?
-- Какая разница. Давай, вали спать.
-- Туда?
-- Туда.
-- Ну я пошла?
-- Иди.
И она действительно пошла. Через минуту крикнула:
-- Пелевин, я так понимаю, что, раз у тебя в телек палка вбита, то он не показывает?!
-- Правильно понимаешь, - ответил Виктор, - только это не палка, а кол осиновый. Ты спи давай уже. Завтра будет трудный день.
И Виктор объявил по войскам отбой. После чего послушно наступила ночь.
Ночь наступила. Но это ничего ещё не значило. Виктор засыпал мучительно. Предстоящая авантюра будоражила мозг. Попёрли косяком всякие прикидки, расклады... и ещё этот долбанный кран!
А выспаться нужно было бы. Обязательно. Но не получалось. Лучше б вообще не ложился, чем такая вот пытка.
И только часика в четыре кое-как... Провалился.
А в полпятого - час одноглазого вермахта - звонок. По "вертушке".
Ничего не соображая, дотянулся. На его "алло" оттуда:
-- Виктор Олегович?
-- Ну.
-- Доброе утро, Виктор Олегович. Вас из Администрации Президента беспокоят.
-- Какого хрена! Кто это?
-- Я же говорю, - Иванов Иван Иваныч, куратор из Администрации Президента.
-- Да идите вы знаете куда, кураторы-прокураторы?! Шутники грёбанные!
-- Не шумите, Виктор Олегович. Я буду краток. Я, собственно, вот по какому вопросу вам побеспокоил. У нас есть сведения, что следующий свой роман вы планируете назвать... секундочку... ага, - "ВВП", что будет соответственно означать - "Вложения Второго Порядка". Это что, действительно так, Виктор Олегович?
-- Вы там все с ума, что ли, посходили!? Ну откуда я могу знать, как следующий роман свой назову? Если, к тому же, я к нему ещё даже и не приступал. Просто бред какой-то!
-- Вы только, ради бога, не нервничайте, Виктор Олегович. Мы, конечно, не имеем таких полномочий - принуждать, но всё же настоятельно рекомендуем вам... Надеюсь, вы меня поняли?
-- Чего понял? Ни хрена не понял. Чего рекомендуете-то?
-- Рекомендуем подумать о другом названии.
-- Бред.
-- Благодарим за сотрудничество. До свидания.
Пошли гудки.
Виктор зло бросил на рычаги ни в чём не повинную трубку. Но тут же вновь поднял. Вращая тугой упрямый круг, стал набирать номер справочной аэропорта. Когда справочная с третьего раза ответила сонным голосом, торжественно сообщил, будучи абсолютно убеждённым, что телефон давно на прослушке:
-- Девушка, представляете, все антидоты - гнусы. И ещё - лучше быть голубым, чем фиолетовым. Согласны?
Справочная на эту сентенцию ничего не ответила. Только вздохнула. Справочная была в курсе, что нынче полнолуние. И обострение.
И опять - отбой.
Спать. Спать. Спать.
Под утро приснилось, что это ему, а не Сорокину ноги отрезало. И вот сидит он теперь, - нет в жизни счастья, - натуральным образом, даром, что во сне, на ступеньках Киевского вокзала. Под задницей картонка. И картонка на груди. Ну, типа "Подайте бывшему покорителю космоса". Ага, христарадничает. Унылая толпа скользит мимо сплошной серой массой. Подают плохо. Обходят стороной. Косятся. Брезгуют. Суки. Но тут вдруг - что за хрень? - кортеж остановился с мигалками, охрана повыскакивала, толпу оттеснила, гривневых менял расшугала, дорожку расстелила, - Путин из чёрного броневичка, как чёртик из славянского шкафа, выскакивает. Здрасте-мордаси! Подошёл вплотную. Руки на яйцах сложил. Над лысиной нимб. Портрет портретом. Смотрит. Преимущественно глазёнками. Умными-умными. И что-то вдруг говорит тихо. Только не фига, - не расслышал. "Чего?", - мол. "Жалобы-претензии есть?", - повторяет. "Не-а". "Ну и какого тогда?" "Так надысь". "Ну вот то-то же". "А то". "Ну-ну", - швырнул чегой-то в кепи и кругом. И - шасть в машинку. Вот так вот. Поговорили, значит. Аж в жар бросило. Отчалил... Только колонна за угол, достал, чего тот бросил. Значок "Почётный железнодорожник". Видать у Аксёненко в "американку" выиграл. А мне за что? За "Жёлтую стрелу" что ли? Да уж, облагодетельствовал... Как Бобу, так орден, а как мне, так... Но тут вдруг над ухом: "Вложения второго порядка". "А?" - обернулся, - "Ёшкин кот!" Квентин рядом стоит, улыбается внутрь своей старушечьей челюстины. "Показ рассказа героя о событиях, которых не было", объяснил-прошамкал. "А-а-а!" - понял. А как понял, так Квентин тут же куда-то - вжик! - и растаял, - исчез, испарился, будто и не было. У-у-у, шайтан. Наябедничал и смылся, а у Виктора от такой правды ноги вдруг страшным образом заныли. Отрезанные. Ну, так иногда бывает. Говорят, что у иных по ночам даже и пятки чешутся. Уже сгнившие.