– Похоже, я ходила кругами. Потому что все и началось почти на берегу Волги.
– Вот оно как. Как тебя зовут?
– Катя.
– А меня – Иван Павлович. Я председатель местного колхоза. Ты давно ослепла? Извините… за такой вопрос.
– Сегодня ночью.
– И где та сволочь, которая с тобой это сделала?
– А что, это так заметно?
Она услышала в ответ горький смешок.
– Я, конечно, еще не все в жизни видел, но к пятидесяти годам начинаешь во многом разбираться, так что… Если не хочешь – не говори, но после того, как я привезу тебя к матери, позвоните в милицию.
– Да-да, – едва слышно проговорила Катя. – Только что это изменит? Я ослепла, и никто не вернет мне зрение.
– Поверь, мне очень жаль, что с тобой произошло такое. Я постараюсь как можно быстрее доставить тебя домой.
Водитель прибавил скорость, ее отбросило на спинку сиденья.
– Да вы зря торопитесь. Куда теперь торопиться? Торопиться надо было раньше, – всхлипывая, проговорила она.
Обхватив лицо руками, Катя вдруг громко зарыдала, а председатель колхоза стал утешать ее по-мужски скупыми словами:
– Перестань, девочка, все обойдется.
Сочувствие лишь прибавило ей жалости к самой себе.
Она продолжала плакать.
– Ну вот мы и подъехали к дому, о котором ты говорила. Это точно сорок восьмой?
– Сорок восьмой, сорок восьмой.
– Только я не знаю, в каком подъезде ты живешь.
– А он угловой. Рядом еще две лавки стоят, на них недавно набили новые доски, так как старые все поломали.
– А, да-да. – Иван Павлович увидел около одного из четырех подъездов новенькие лавки. Правда, у одной из них уже была сломана спинка – мальчики время даром не теряют.
Иван Павлович вывел ее из машины и, поддерживая под руку, повел к подъезду.
– На какой этаж?
– Четвертый.
– И лифта в этом доме нет?
– Нет, – подтвердила она.
Иван Павлович никогда, наверное, не помогал передвигаться слепым, поэтому забыл предупредить, что впереди ступенька. Катя споткнулась, но провожатый успел подхватить девушку и не дал ей упасть.
– Извини, я не подумал, что… ты ничего не видишь.
– Да я в это тоже пока не верю. Вот придет мать с работы, будет ей подарок.
Они поднялись на нужный этаж, и тут выяснилось, что в квартире никого нет, а ключи Катя потеряла.
– Что же делать?
– Вообще-то у нас не очень серьезный замок. Может, вы просто выбьете его?..
Иван Павлович огляделся по сторонам. В подъезде пусто. Действительно, не стоять же с больной девчонкой на лестничной клетке.
– Послушай, ты давно здесь живешь?
– С рождения.
– Хорошо, значит, соседи тебя знают, ведь сейчас мы будем шуметь…
Плотный мужчина подошел к двери и осмотрел преграду, которую ему предстояло разрушить.
– Да. Ничего серьезного. Всего-навсего один замок.
Он отвел Катю к перилам, предложил ухватиться за них.
– Постой здесь, это недолго.
Иван Павлович разбежался и двинул дверь плечом. Дверь затрещала, но не открылась. Со второй попытки он бил уже ногой по замку, и этого оказалось достаточно.
– Вот и все, – удовлетворенно сообщил он.
– А я знаю, я слышала. Слышала, как грохнула о стенку в квартире распахнувшаяся дверь.
– Если дверная ручка немного попортила стену у вас в коридоре, то уж извините.
– Ничего, ничего. Главное, что теперь я дома. Спасибо вам большое. Сколько я должна вам заплатить?
– Да ты что? Ты лучше заходи давай и ложись на кровать, а придет мать – она тебе поможет. Извини, Катя, мне надо ехать.
Иван Павлович помог Катерине добраться до дивана и даже прикрыл пледом, лежавшим в кресле. Потом распрощался и поспешил уйти.
Вера Сергеевна пришла через час и увидела, что дочь спит на диване. Нервы у нее сдали, и, подбежав к Кате, женщина стала трясти девочку за плечо.
– Просыпайся, просыпайся, – бормотала она. – Ты что делаешь? Хочешь, чтобы у меня был разрыв сердца?
Катерина проснулась и, не поворачиваясь к матери, заплакала.
– Мама, уйди.
Вера Сергеевна сразу почувствовала неладное.
– Что случилось с дверью? Ты что, ее сама выбила?
– Да какая разница?..
– Ну-ка, посмотри на меня! – приказала мать.
Катя повернула к ней лицо с незрячими глазами.
– Господи! – Вера Сергеевна побледнела. – Ну-ка, сядь.
Посадив девочку, она заглянула ей в глаза.
– Ты что? Что с тобой? – Она начала трясти Катю за плечи.
– Мама, я ничего не вижу.
– Да как же это? Господи, как же так? Ты, может, дуришь меня? А?
Вера Сергеевна с надеждой посмотрела на дочь – у той по щекам текли слезы.
– Как же?..
– Мама, ты до туалета меня не проводишь? Я ведь теперь совсем ничего… совсем ничего не вижу.
Вера Сергеевна была ошеломлена. Но это же… Нет, она не могла поверить.
– Хватит, Катя. Хватит. Я и так устала. Я всю ночь не спала. Я же вижу, что у тебя с глазами все в порядке. Прекрати смотреть сквозь меня.
– Да ты что, дура старая! Не поймешь до сих пор, что я не вижу ничего! Меня изнасиловали в лесу и по голове трахнули.
Мать села рядом с дочерью, обняла ее и в голос заревела.
– Надо сообщить в милицию. Ты ведь знаешь, кто это сделал.
– Найдет кого твоя милиция? Вот по врачам помотаться – другое дело. Авось что и получится. Дай я пойду приму душ. Смою грязь. Черт, я до сих пор не могу привыкнуть к этой темноте.
– Как же ты выбралась из леса?
– Мама, я тебе все расскажу. Дай только искупаться – я вся грязная.
Мать помогла дочери забраться в ванну, открыла ей воду и вышла.
Вера Сергеевна боялась выпускать свое дитя надолго из поля зрения. Ей казалось, что девочка может наложить на себя руки. Хотя все может не так и безнадежно. Ее ударили, и она ослепла. Серьезная, конечно, травма, но ведь это же что-то связанное с нервами, значит, зрение может и вернуться. Мать утешала себя. Не выдержав, она заглянула в ванную.
– Ты чего? – спросила Катя, не поворачивая головы.
Ей теперь незачем поворачиваться. Ей достаточно просто слышать.
– Ничего, – пробурчала мать и пошла на кухню.
Когда Катерина вымылась, мать помогла ей сесть на стул.
– А почему ты не на работе? Где ты была?
– Где я была? – вяло проговорила Вера Сергеевна. – Ходила в милицию, заявляла, чтобы тебя нашли. Ты думаешь, это так просто – ждать тебя, пока ты там веселишься?
– И что сказали тебе в милиции?
– Сказали, что ты погуляешь денек-другой и придешь. И оказались правы. Только вот здоровье свое ты, девочка моя, оставила в каком-то лесу.
В тоне матери уже не было жалости. Она скорее отчитывала дочь, а не успокаивала ее.
– Вот-вот, видишь, какая ты, мама, всезнающая. Так скажи тогда, что мне теперь делать?
– А я тебе уже сказала. Сейчас я тебя одену, приведу в порядок. Ты останешься дома, а я пойду в милицию. Я этого так не оставлю. И ты даже не пытайся остановить меня. Я понимаю, что у тебя сейчас депрессия. Но я хочу, чтобы та скотина, которая надругалась над моим ребенком, была наказана. И меня никто не остановит.
«И меня», – подумала Катя, но не произнесла эти слова вслух.
Через какое-то время, наверное, ближе к вечеру, мать появилась в квартире не одна. По тяжелым шагам Катерина поняла, что к ним в дом пришел мужчина.
– Здравствуйте, – услышала она бархатный низкий голос. – Я старший следователь Упеков Вадим Леонидович. Я, как вы понимаете, из милиции.
– Да, да, понимаю, – откликнулась Катя, стараясь смотреть в ту сторону, откуда доносился голос.
Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и спрятав их под полами халата.
– Я пошла вчера вечером с моим приятелем, с Петром, на свадьбу к его сводному брату…
Упеков внимательно выслушал Катерину, затем задал несколько уточняющих вопросов, после чего сказал, что это дело не должно быть слишком сложным и есть все основания полагать, что гражданина Ларецкого обязательно найдут.
– К тому же, если у него сломана нога, это нам поможет, – заверил бархатный голос.
Катерина не видела этого человека, но она представляла его себе невысоким, с большим лбом и умными карими глазами. Почему-то ей казалось, что у Вадима Леонидовича обязательно должны быть усы.
Когда Упеков ушел, в Катином воображении остался нарисованный ею портрет старшего следователя.
«Красивый мужчина», – почему-то подумала Катя. После всего случившегося у нее не возникло ненависти к мужчинам вообще. Встречаются среди них мерзкие уроды, и на ее беду с одним из таких ей пришлось столкнуться.
– Мам, – позвала Катерина.
– Что, доченька?
– Сейчас ночь или день?
– Сейчас вечер, половина девятого. Как ты, девочка?
– Ничего.
– Ничего не болит?
– Кроме души, в которую нагадили, сволочи. – Она уткнулась в подушку и заплакала.
Вера Сергеевна села рядом и стала гладить дочь по волосам.
– Сейчас тебе нужно набраться сил. Мы с завтрашнего дня начнем ходить по врачам, и, я думаю, нам должно улыбнуться счастье.
– Один раз оно мне уже улыбнулось…
– Ну, ну, ну, успокойся, – мать запустила мягкую руку в дочкины светлые волосы и легонько их потрепала.
В девять вечера никто звонка не ждал. Диван едва скрипнул, когда мать поднялась и пошла открывать.
– Спроси – кто, – бросила ей вслед Катя.
– Это Иван Павлович. Я подвез сегодня вашу дочь. Вы, должно быть, Вера Сергеевна?
Женщина резко распахнула дверь.
– Что вам нужно? – довольно грубо спросила Вера Сергеевна.
– Мама, мама, успокойся, – Катя встала и на ощупь двинулась в коридор. – Я тебе еще не сказала. Этот человек… он сегодня помог мне. Он подобрал меня. Ему надо сказать спасибо.
– Я переживаю за то, что сегодня выворотил вам весь косяк, – сказал Иван Павлович. – Вот пришел доложить, что завтра утром пришлю плотника. Он поменяет всю дверную коробку. Вы уж извините меня за подобные действия, но у меня просто не было времени стоять под дверью. Нужно было ехать, а девочке поскорее лечь.
– Да ничего, ничего. Это вам спасибо за мою дочь. Может быть, пройдете?
– Да нет, уже поздно, а мне до дома час езды. Просто будьте готовы, что завтра часов в десять придет человек и займется вашей дверью. Замок, кстати, не хотите поменять?
– Да нет. Не жалуемся пока. – Вера Сергеевна поблагодарила председателя.
Иван Павлович повернулся, пожелал спокойной ночи, и мать с дочерью еще долго слышали его удаляющиеся шаги. Наконец внизу хлопнула входная дверь.
– Ну, и как тебе мой спаситель?
Мать улыбнулась. Дочь не могла этого видеть, но почувствовала.
– Он мне в женихи годится.
– А что, хорошая была бы пара. Он тебе понравился?
– Ты прямо вот так вот все хочешь знать. Лучше давай-ка мы пройдем с тобой на кухню, я включу там свет, и ты посмотришь на лампочку. Вдруг к тебе возвращается зрение, а ты и не знаешь об этом.
Вере Сергеевне хотелось, очень хотелось в это верить. Подняв голову дочери за подбородок, она попросила ее посмотреть на лампочку, горевшую на кухне.
– Ну как? Видишь что-нибудь?
– Ничего.
Катя убрала руки матери.
– Я ничего не вижу. Все?! Поняла?! И больше никогда, слышишь, никогда не заставляй меня это делать!
Наутро действительно пришел плотник, но он был не один. Председатель колхоза приехал сам.
– Ты одна? – спросил он после того, как Катя, на ощупь провозившись около двух минут, открыла дверь.
– Одна, – подтвердила она.
– Поехали. Я тебя сейчас доктору покажу. Он в Саратове один из лучших. А может, и самый лучший. Профессор.
– Но будет ли из этого какой-то толк?
– Откуда же мне знать? Пока мы съездим, дядя Вася будет заниматься дверью. А к нашему приезду у него должно быть все готово. И думаю, что нужно поставить еще один замок. По нынешним временам у вас слишком уж слабые запоры.
– А у нас и брать нечего, – ответила Катя. – Вы что, не видите? У нас здесь не дворец… Простите, мне одеться надо.
– Я вырастил двух взрослых дочерей, у меня взрослый сын, и если я увижу тебя в рубашке, то беды никакой не будет. Тебе, конечно, не повезло с глазами, но на дорогу ты выползла, надо сказать, вовремя. Ты уж извини меня, говорю, как есть. Я сегодня всю ночь проворочался. Меня сюда совесть привела, да и жена надоумила: мол, это тот случай, когда надо помочь. Раз уж так получилось, что наши пути-дорожки пересеклись, я тебе помогу, девочка. Сколько можно, столько и сделаю.
– Спасибо. Мне только шестнадцать, и я не думала, что у нас еще остались люди, которые могут что-то сделать не за деньги, а от чистого сердца.
– Да, я тоже про себя не очень-то хорошо думал. Сам себе вот удивляюсь.
Он помог найти Кате ее вещи, потом деликатно отвернулся, когда Катя одевалась.
Затем немолодой мужчина и девочка сошли вниз, где он усадил ее в машину.
– Ну что? Как тебе, удобно?
– Удобно, – подтвердила она.
– Тогда поехали.
– Знаете, это не так страшно не видеть, когда сидишь в четырех стенах, а не находишься на улице. Главное помнить, где что лежит, и всегда класть на то же самое место. И тогда можно вполне обходиться без посторонней помощи. Только вот телевизор превратился в радио, а я люблю кино, точнее говоря, любила.
– Ну-ну, – подбодрил он ее, – сейчас приедем к доктору, он даст нам толковую консультацию для лечения.
– А что, ваша жена действительно не возражала, чтобы вы мне помогли? Она знает, сколько мне лет? Она знает, что я высокая и симпатичная, даже несмотря на то, что слепая?
– Знает, знает! – засмеялся он. – Я ей все рассказал. А ты, похоже, убеждена, что мужчины с деньгами все до одного озабочены только тем, как бы затащить к себе в постель красивую девочку. Конечно, жизнь не без того, но есть же границы.
– Границ нет.
Иван Павлович усмехнулся:
– Я не буду с тобой спорить.
Доктор оказался огромным человеком. Это Катя поняла по собственным ощущениям. Огромные руки обняли ее за плечи и усадили на стул, при этом голос доносился откуда-то сверху.
– Так, что тут у нас. Смотри прямо перед собой… Теперь посмотри налево… Направо… Значит, говоришь, что тебя сильно ударили?
– Да, – подтвердила Катерина.
– Куда?
Катя показала на область над правым ухом.
– Понятно, – задумчиво произнес врач. – Так. Прежде чем делать какие-то выводы, давай подождем недельку. Веди спокойный образ жизни. Главное сейчас – лежать. Две недели покоя и только покоя. Никаких активных действий. Я имею в виду наклоны вперед, болтание головой из стороны в сторону. Исключить всякую подвижность. Не волноваться. Нам нельзя допускать, чтобы у тебя поднималось кровяное давление. Запомнила?
– Да. Я сделаю все, что вы говорите. У меня есть шансы, доктор?
– О шансах будем говорить через две недели, а сейчас выполни, пожалуйста, в обязательном порядке все, что я тебя просил.
– Что сказал тебе врач? – поинтересовался Иван Павлович, после того как доктор пригласил его, чтобы он вывел из кабинета пациентку.
– Сказал, что я должна провести две недели в полном покое. После этого надо снова ехать к нему. Вы мне поможете?
– Конечно. Ровно через две недели я приеду, и мы отправимся к профессору в гости.
– А как зовут доктора? Вы мне так и не сказали.
– Тебе это важно? – вопрос прозвучал неожиданно грубо. – Извини, я не хотел тебя обидеть. Здесь нет никакого секрета. Это профессор Лебедев. Олег Савельевич. Кстати, к нему не так-то просто попасть на прием, но говядина, свинина, творог и сметана делают свое дело. Люди городские ценят деревню, и деревня отвечает им тем же. Каждый делает, что умеет.
Они вернулись домой, где их ждала Вера Сергеевна, новая дверная коробка и дядя Вася – умелые руки, которого мама Кати угостила водкой.
– Я смотрю, у вас уже все дела сделаны. – Иван Павлович провел Катерину в комнату и посадил на диван. – Ну, Вера Сергеевна, счастливо вам оставаться, а мы поехали. Так, Василий? – Иван Павлович придирчиво осмотрел работу и остался доволен. – Не зря ты в колхозе лучший плотник. Только что же ты так надрался? Забыл, что тебе сегодня еще в коровнике ворота в порядок приводить? Наш Парнишка погнался за телкой и рассадил их. Бык у нас такой, по кличке Парнишка. Голова размером с обеденный стол. Как-нибудь покажу тебе. А, Катерина, как думаешь?
– Я буду лежать, – в ее голосе прозвучало такое упрямство, что мать с Иваном Павловичем переглянулись. В их взглядах было одновременно и удивление, и одобрение.
«Похоже, воля у нее не сломлена», – именно так можно было понимать дружно поднятые брови матери и председателя колхоза.
После того как женщины остались одни, Вера Сергеевна порасспросила Катерину о деталях поездки и в результате этого разговора укрепилась в своей надежде на выздоровление дочери.
Прошло два дня. Мать снова предложила Кате посмотреть на яркую кухонную лампочку. И снова безрезультатно.
На третий день Вера Сергеевна отправилась в милицию, чтобы узнать, как двигается дело ее дочери. У нее из головы не шло высказывание Упекова о том, что расследование не будет сложным.
Вера Сергеевна уже видела, как присутствует на суде, где к длительному заключению приговаривают мерзавца, который надругался над ее дочерью. Она знала, что насильников в тюрьмах не любят, и надеялась, что там с этим подонком сурово посчитаются.
В ночь на одиннадцатые сутки, после того как Катя ослепла, ей в деталях приснились события той кошмарной ночи. Она еще раз пережила весь ужас путешествия по ночному лесу, когда слепые глаза ничего не видят, ноги спотыкаются о любой корень, ветку или бугорок. И самое страшное, что восход солнца ничего не изменил, она все равно ничего не увидела…
Катерина проснулась вся в поту, села на кровати и попыталась успокоить дыхание. Нашарила на полу тапочки и пошла в туалет. Затем побрела на кухню – хотелось пить. Она открыла дверь. Свет не включала. Лишь несколько первых дней ей казалось, что стоит нажать на пупку – и сразу увидишь свет. Однако она очень скоро освободилась от своих иллюзий и больше уже не щелкала выключателем.
Добравшись до кухни, она нащупала чайник на плите и попила прямо из носика. Вспомнила, что где-то в холодильнике должна была стоять баночка с йогуртом. Вере Сергеевне хотелось побаловать дочь чем-то вкусным. Мать, конечно, спала чутко, но сейчас ей хотелось, чтобы дочь постепенно научилась свободно ориентироваться и самостоятельно брала то, что ей нужно.
Открыв холодильник, Катя приготовилась на ощупь найти баночку. Но тут ей в глаза ударил свет. Девушка вздрогнула от неожиданности и зажмурилась. Она резко захлопнула дверцу холодильника и отступила на шаг. Потом, волнуясь, нашарила на стене выключатель и включила свет.
В надежде она поглядела на лампочку. Катя знала, что лампочка должна быть довольно яркой, но ей удалось разглядеть только нечеткий контур дешевого светильника, висевшего под потолком. Но и это была уже победа! И это уже здорово!
Как выяснилось, частично зрение вернулось к правому глазу.
– Значит, я уже не совсем слепая!
Не выключив свет в кухне, Катерина добралась до комнаты матери.
– Мама, мама!
– Ты что ходишь? – проснувшись, недовольно проворчала Вера Сергеевна. – Ложись.
– Мама, я вижу.
– Да ты что?!
Вера Сергеевна поспешно вскочила с кровати, и они обе направились на кухню.
– Я вижу. Немного. Правым глазом.
– Неужели все образуется? – Мать не верила в свое счастье. – Неужели все образуется! Ты ложись, дочка, ложись, не стой. Доктор сказал лежать две недели.
– Проходите, Иван Павлович.
Председатель колхоза был поражен.
– Ты видишь?
– Я не могу пока разглядеть вашего лица, а только контуры. В общем, примерно таким я вас себе и представляла. Невысокий, плотный, широкое доброе лицо. Я с каждым днем вижу все лучше. Правда, пока только одним глазом, – добавила Катя.
– Ну вот и отлично. Поехали, доложим о наших успехах доктору.
– Со вчерашнего дня мама вышла на работу. Я теперь в доме одна. Напишите ей записку, чтобы она не волновалась.
– Похоже, ты больше не будешь гулять по ночам.
– Да, – согласилась Катя, – жизнь многому учит.
Они приехали к Лебедеву, который действительно оказался здоровенным дядькой. Доктор был искренне рад, что у Катерины с глазами наступило улучшение.
– Ну что же, в вашем случае это очень даже ничего. Я бы сказал больше, это хорошо. Есть все основания полагать, что зрение полностью вернется к правому глазу.
– А что с левым? – заволновалась Катя.
– Ну, с левым придется еще ждать.
– А если ничего не произойдет, вы сможете вернуть мне зрение?
– Давайте ждать, – уклончиво проговорил врач. – Будем ждать еще две недели.
Когда Иван Павлович привез Катю домой, она не скрывала своего разочарования.
– Значит, все-таки один глаз у меня видеть не будет. Профессор не сказал этого прямо, но я чувствую, что шансов нет. Один глаз восстановится. И то, может быть. А второй, наверное, останется мертвым, ничего не видящим.
– Ты должна лежать. Помнишь, что говорил тебе врач? И все образуется. Кстати, к тебе заходили твои друзья?
– Друзья? А никто ничего не знает. В школе известно, что я на больничном с простудой. Иначе пойдут разговоры: «Раз ослепла, то что случилось? Почему?» Думаете, приятно, если всплывет, что меня изнасиловали?
– Ты так просто говоришь об этом.
– Я – современный человек, и лучше говорить, чем молчать. Быстрее все уляжется.
– Это правильно, правильно, – похвалил Иван Павлович.
– Хотите чаю?
– Давай. Только ты сиди, я сам все сделаю. Надеюсь, через две недели все будет наоборот.
Чай у председателя получился вкусный. Вроде из той же пачки, что и мать заваривает, а душистый.
«Может, мне это только кажется?» – подумала Катя. Но его чай похвалила.
Он был доволен похвалой.
– А как твой ухажер?
– Ухажер давно не появлялся. Его, видать, милиция спугнула, вместе с его братиком. Не хотят говорить, где скрывается эта сволочь. Отмалчиваются или бегают. Я в эти дела не влезаю. Только вот две недели прошло, а ухажера нет как нет.
– Что, никого не поймали?
– Нет, его не поймали, – поправила она. – Потому что только я – и свидетель, и жертва.
– Послушай, а почему же к тебе не приставили охрану?
– А кто меня будет убивать? Одноногий Ларецкий? Это вряд ли.
– Но ты говорила, он вроде крутой мужик?
– Он не мужик, он скотина.
– Хорошо. Эта крутая скотина располагает деньгами.
– Да две недели уже прошло – и ничего. И дальше ничего не будет. Все останется так, как есть. Только у меня не будет глаза. Мой глазик! – девушка истерично рассмеялась. – Ха-ха! Безглазая! Высокая, стройная блондинка. Точнее, одноглазая блондинка.
– Прекрати. У тебя сильный молодой организм, и вся жизнь впереди. К тому же со стороны это совершенно не заметно. Не будешь никому говорить, никто и не узнает.
– Но я-то знаю.
Еще через две недели Катя уже могла видеть относительно мелкие предметы, такие, как вилки, ложки, авторучки. Смотрела телевизор, только картинку видела будто сквозь стену воды, которая размывала все детали изображения.
Доктор был доволен явным прогрессом и посоветовал как можно быстрее забыть историю, которая привела к травме.
– Если вы не оправитесь морально, не сможете выздороветь и физически.
После этого он стал подбирать для Кати очки. Одна пара пришлась впору.
– Вижу, вижу, хорошо все вижу. Только по сторонам изображение как-то смывается.
– Все правильно, – согласился доктор.
Теперь она видела в деталях его массивную фигуру с мясистым лицом и умными узкими глазами с набрякшии мешками под ними.
– Спасибо, это совершенно необходимая мне вещь… Теперь я только с очками, да?..
– Ну, есть вероятность, что в скором времени вам и очки не понадобятся.
Спустя еще десять дней Катя поняла, что доктор в своем последнем предположении ошибался. Без очков она видела плохо. Левый глаз пока не подавал признаков жизни, и это действовало на нее удручающе.
Между тем Вера Сергеевна уже несколько раз ходила в милицию, но сдвигов в деле не нашла. Все застопорилось. И казалось, никакого движения впереди не будет.
К ним заходил еще раз сам Упеков. Говорил, что расследование ведется, но, к сожалению, ни Николая, сводного брата Петра, ни Ларецкого задержать пока не удалось. Одного – чтобы допросить, а другого – чтобы арестовать.
На все его слова Катя только кивала головой. Когда же он ушел, она заявила матери, что милиция никого не находит, потому что не хочет искать.
– Ну, я бы так не сказала… – возразила Вера Сергеевна. – Они ищут. Ты же видишь, что люди, замешанные в деле, ударились в бега, спрятались, и найти их трудно, даже, может, невозможно.
– Как это невозможно?! – возмутилась Катя. – Я осталась без глаза, меня изнасиловали, хотели убить, а негодяев найти невозможно? Надо мной надругались, мама, я целую ночь на карачках ползала по лесу. Как же так?
– Да, дочка, да. Извини, я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что они спрятались, но их обязательно найдут. Не волнуйся.
– Я не хочу, чтобы эти люди остались безнаказанными.
– Конечно, конечно.
Катя сняла очки и потрогала стекла пальцами.
– Видишь, какие они толстые, эти линзы? Это же ужас. Очки меня уродуют. Кому я теперь буду нужна такая очкастая, полуслепая? И еще эти сволочи не понесут наказания? Мама, мне всего шестнадцать! Может, это юношеский максимализм, жестокость, но я тебе скажу правду – хочу, чтобы Ларецкий сдох.
– Вот оно как. Как тебя зовут?
– Катя.
– А меня – Иван Павлович. Я председатель местного колхоза. Ты давно ослепла? Извините… за такой вопрос.
– Сегодня ночью.
– И где та сволочь, которая с тобой это сделала?
– А что, это так заметно?
Она услышала в ответ горький смешок.
– Я, конечно, еще не все в жизни видел, но к пятидесяти годам начинаешь во многом разбираться, так что… Если не хочешь – не говори, но после того, как я привезу тебя к матери, позвоните в милицию.
– Да-да, – едва слышно проговорила Катя. – Только что это изменит? Я ослепла, и никто не вернет мне зрение.
– Поверь, мне очень жаль, что с тобой произошло такое. Я постараюсь как можно быстрее доставить тебя домой.
Водитель прибавил скорость, ее отбросило на спинку сиденья.
– Да вы зря торопитесь. Куда теперь торопиться? Торопиться надо было раньше, – всхлипывая, проговорила она.
Обхватив лицо руками, Катя вдруг громко зарыдала, а председатель колхоза стал утешать ее по-мужски скупыми словами:
– Перестань, девочка, все обойдется.
Сочувствие лишь прибавило ей жалости к самой себе.
Она продолжала плакать.
– Ну вот мы и подъехали к дому, о котором ты говорила. Это точно сорок восьмой?
– Сорок восьмой, сорок восьмой.
– Только я не знаю, в каком подъезде ты живешь.
– А он угловой. Рядом еще две лавки стоят, на них недавно набили новые доски, так как старые все поломали.
– А, да-да. – Иван Павлович увидел около одного из четырех подъездов новенькие лавки. Правда, у одной из них уже была сломана спинка – мальчики время даром не теряют.
Иван Павлович вывел ее из машины и, поддерживая под руку, повел к подъезду.
– На какой этаж?
– Четвертый.
– И лифта в этом доме нет?
– Нет, – подтвердила она.
Иван Павлович никогда, наверное, не помогал передвигаться слепым, поэтому забыл предупредить, что впереди ступенька. Катя споткнулась, но провожатый успел подхватить девушку и не дал ей упасть.
– Извини, я не подумал, что… ты ничего не видишь.
– Да я в это тоже пока не верю. Вот придет мать с работы, будет ей подарок.
Они поднялись на нужный этаж, и тут выяснилось, что в квартире никого нет, а ключи Катя потеряла.
– Что же делать?
– Вообще-то у нас не очень серьезный замок. Может, вы просто выбьете его?..
Иван Павлович огляделся по сторонам. В подъезде пусто. Действительно, не стоять же с больной девчонкой на лестничной клетке.
– Послушай, ты давно здесь живешь?
– С рождения.
– Хорошо, значит, соседи тебя знают, ведь сейчас мы будем шуметь…
Плотный мужчина подошел к двери и осмотрел преграду, которую ему предстояло разрушить.
– Да. Ничего серьезного. Всего-навсего один замок.
Он отвел Катю к перилам, предложил ухватиться за них.
– Постой здесь, это недолго.
Иван Павлович разбежался и двинул дверь плечом. Дверь затрещала, но не открылась. Со второй попытки он бил уже ногой по замку, и этого оказалось достаточно.
– Вот и все, – удовлетворенно сообщил он.
– А я знаю, я слышала. Слышала, как грохнула о стенку в квартире распахнувшаяся дверь.
– Если дверная ручка немного попортила стену у вас в коридоре, то уж извините.
– Ничего, ничего. Главное, что теперь я дома. Спасибо вам большое. Сколько я должна вам заплатить?
– Да ты что? Ты лучше заходи давай и ложись на кровать, а придет мать – она тебе поможет. Извини, Катя, мне надо ехать.
Иван Павлович помог Катерине добраться до дивана и даже прикрыл пледом, лежавшим в кресле. Потом распрощался и поспешил уйти.
Вера Сергеевна пришла через час и увидела, что дочь спит на диване. Нервы у нее сдали, и, подбежав к Кате, женщина стала трясти девочку за плечо.
– Просыпайся, просыпайся, – бормотала она. – Ты что делаешь? Хочешь, чтобы у меня был разрыв сердца?
Катерина проснулась и, не поворачиваясь к матери, заплакала.
– Мама, уйди.
Вера Сергеевна сразу почувствовала неладное.
– Что случилось с дверью? Ты что, ее сама выбила?
– Да какая разница?..
– Ну-ка, посмотри на меня! – приказала мать.
Катя повернула к ней лицо с незрячими глазами.
– Господи! – Вера Сергеевна побледнела. – Ну-ка, сядь.
Посадив девочку, она заглянула ей в глаза.
– Ты что? Что с тобой? – Она начала трясти Катю за плечи.
– Мама, я ничего не вижу.
– Да как же это? Господи, как же так? Ты, может, дуришь меня? А?
Вера Сергеевна с надеждой посмотрела на дочь – у той по щекам текли слезы.
– Как же?..
– Мама, ты до туалета меня не проводишь? Я ведь теперь совсем ничего… совсем ничего не вижу.
Вера Сергеевна была ошеломлена. Но это же… Нет, она не могла поверить.
– Хватит, Катя. Хватит. Я и так устала. Я всю ночь не спала. Я же вижу, что у тебя с глазами все в порядке. Прекрати смотреть сквозь меня.
– Да ты что, дура старая! Не поймешь до сих пор, что я не вижу ничего! Меня изнасиловали в лесу и по голове трахнули.
Мать села рядом с дочерью, обняла ее и в голос заревела.
– Надо сообщить в милицию. Ты ведь знаешь, кто это сделал.
– Найдет кого твоя милиция? Вот по врачам помотаться – другое дело. Авось что и получится. Дай я пойду приму душ. Смою грязь. Черт, я до сих пор не могу привыкнуть к этой темноте.
– Как же ты выбралась из леса?
– Мама, я тебе все расскажу. Дай только искупаться – я вся грязная.
Мать помогла дочери забраться в ванну, открыла ей воду и вышла.
Вера Сергеевна боялась выпускать свое дитя надолго из поля зрения. Ей казалось, что девочка может наложить на себя руки. Хотя все может не так и безнадежно. Ее ударили, и она ослепла. Серьезная, конечно, травма, но ведь это же что-то связанное с нервами, значит, зрение может и вернуться. Мать утешала себя. Не выдержав, она заглянула в ванную.
– Ты чего? – спросила Катя, не поворачивая головы.
Ей теперь незачем поворачиваться. Ей достаточно просто слышать.
– Ничего, – пробурчала мать и пошла на кухню.
Когда Катерина вымылась, мать помогла ей сесть на стул.
– А почему ты не на работе? Где ты была?
– Где я была? – вяло проговорила Вера Сергеевна. – Ходила в милицию, заявляла, чтобы тебя нашли. Ты думаешь, это так просто – ждать тебя, пока ты там веселишься?
– И что сказали тебе в милиции?
– Сказали, что ты погуляешь денек-другой и придешь. И оказались правы. Только вот здоровье свое ты, девочка моя, оставила в каком-то лесу.
В тоне матери уже не было жалости. Она скорее отчитывала дочь, а не успокаивала ее.
– Вот-вот, видишь, какая ты, мама, всезнающая. Так скажи тогда, что мне теперь делать?
– А я тебе уже сказала. Сейчас я тебя одену, приведу в порядок. Ты останешься дома, а я пойду в милицию. Я этого так не оставлю. И ты даже не пытайся остановить меня. Я понимаю, что у тебя сейчас депрессия. Но я хочу, чтобы та скотина, которая надругалась над моим ребенком, была наказана. И меня никто не остановит.
«И меня», – подумала Катя, но не произнесла эти слова вслух.
Через какое-то время, наверное, ближе к вечеру, мать появилась в квартире не одна. По тяжелым шагам Катерина поняла, что к ним в дом пришел мужчина.
– Здравствуйте, – услышала она бархатный низкий голос. – Я старший следователь Упеков Вадим Леонидович. Я, как вы понимаете, из милиции.
– Да, да, понимаю, – откликнулась Катя, стараясь смотреть в ту сторону, откуда доносился голос.
Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и спрятав их под полами халата.
– Я пошла вчера вечером с моим приятелем, с Петром, на свадьбу к его сводному брату…
Упеков внимательно выслушал Катерину, затем задал несколько уточняющих вопросов, после чего сказал, что это дело не должно быть слишком сложным и есть все основания полагать, что гражданина Ларецкого обязательно найдут.
– К тому же, если у него сломана нога, это нам поможет, – заверил бархатный голос.
Катерина не видела этого человека, но она представляла его себе невысоким, с большим лбом и умными карими глазами. Почему-то ей казалось, что у Вадима Леонидовича обязательно должны быть усы.
Когда Упеков ушел, в Катином воображении остался нарисованный ею портрет старшего следователя.
«Красивый мужчина», – почему-то подумала Катя. После всего случившегося у нее не возникло ненависти к мужчинам вообще. Встречаются среди них мерзкие уроды, и на ее беду с одним из таких ей пришлось столкнуться.
– Мам, – позвала Катерина.
– Что, доченька?
– Сейчас ночь или день?
– Сейчас вечер, половина девятого. Как ты, девочка?
– Ничего.
– Ничего не болит?
– Кроме души, в которую нагадили, сволочи. – Она уткнулась в подушку и заплакала.
Вера Сергеевна села рядом и стала гладить дочь по волосам.
– Сейчас тебе нужно набраться сил. Мы с завтрашнего дня начнем ходить по врачам, и, я думаю, нам должно улыбнуться счастье.
– Один раз оно мне уже улыбнулось…
– Ну, ну, ну, успокойся, – мать запустила мягкую руку в дочкины светлые волосы и легонько их потрепала.
В девять вечера никто звонка не ждал. Диван едва скрипнул, когда мать поднялась и пошла открывать.
– Спроси – кто, – бросила ей вслед Катя.
– Это Иван Павлович. Я подвез сегодня вашу дочь. Вы, должно быть, Вера Сергеевна?
Женщина резко распахнула дверь.
– Что вам нужно? – довольно грубо спросила Вера Сергеевна.
– Мама, мама, успокойся, – Катя встала и на ощупь двинулась в коридор. – Я тебе еще не сказала. Этот человек… он сегодня помог мне. Он подобрал меня. Ему надо сказать спасибо.
– Я переживаю за то, что сегодня выворотил вам весь косяк, – сказал Иван Павлович. – Вот пришел доложить, что завтра утром пришлю плотника. Он поменяет всю дверную коробку. Вы уж извините меня за подобные действия, но у меня просто не было времени стоять под дверью. Нужно было ехать, а девочке поскорее лечь.
– Да ничего, ничего. Это вам спасибо за мою дочь. Может быть, пройдете?
– Да нет, уже поздно, а мне до дома час езды. Просто будьте готовы, что завтра часов в десять придет человек и займется вашей дверью. Замок, кстати, не хотите поменять?
– Да нет. Не жалуемся пока. – Вера Сергеевна поблагодарила председателя.
Иван Павлович повернулся, пожелал спокойной ночи, и мать с дочерью еще долго слышали его удаляющиеся шаги. Наконец внизу хлопнула входная дверь.
– Ну, и как тебе мой спаситель?
Мать улыбнулась. Дочь не могла этого видеть, но почувствовала.
– Он мне в женихи годится.
– А что, хорошая была бы пара. Он тебе понравился?
– Ты прямо вот так вот все хочешь знать. Лучше давай-ка мы пройдем с тобой на кухню, я включу там свет, и ты посмотришь на лампочку. Вдруг к тебе возвращается зрение, а ты и не знаешь об этом.
Вере Сергеевне хотелось, очень хотелось в это верить. Подняв голову дочери за подбородок, она попросила ее посмотреть на лампочку, горевшую на кухне.
– Ну как? Видишь что-нибудь?
– Ничего.
Катя убрала руки матери.
– Я ничего не вижу. Все?! Поняла?! И больше никогда, слышишь, никогда не заставляй меня это делать!
Наутро действительно пришел плотник, но он был не один. Председатель колхоза приехал сам.
– Ты одна? – спросил он после того, как Катя, на ощупь провозившись около двух минут, открыла дверь.
– Одна, – подтвердила она.
– Поехали. Я тебя сейчас доктору покажу. Он в Саратове один из лучших. А может, и самый лучший. Профессор.
– Но будет ли из этого какой-то толк?
– Откуда же мне знать? Пока мы съездим, дядя Вася будет заниматься дверью. А к нашему приезду у него должно быть все готово. И думаю, что нужно поставить еще один замок. По нынешним временам у вас слишком уж слабые запоры.
– А у нас и брать нечего, – ответила Катя. – Вы что, не видите? У нас здесь не дворец… Простите, мне одеться надо.
– Я вырастил двух взрослых дочерей, у меня взрослый сын, и если я увижу тебя в рубашке, то беды никакой не будет. Тебе, конечно, не повезло с глазами, но на дорогу ты выползла, надо сказать, вовремя. Ты уж извини меня, говорю, как есть. Я сегодня всю ночь проворочался. Меня сюда совесть привела, да и жена надоумила: мол, это тот случай, когда надо помочь. Раз уж так получилось, что наши пути-дорожки пересеклись, я тебе помогу, девочка. Сколько можно, столько и сделаю.
– Спасибо. Мне только шестнадцать, и я не думала, что у нас еще остались люди, которые могут что-то сделать не за деньги, а от чистого сердца.
– Да, я тоже про себя не очень-то хорошо думал. Сам себе вот удивляюсь.
Он помог найти Кате ее вещи, потом деликатно отвернулся, когда Катя одевалась.
Затем немолодой мужчина и девочка сошли вниз, где он усадил ее в машину.
– Ну что? Как тебе, удобно?
– Удобно, – подтвердила она.
– Тогда поехали.
– Знаете, это не так страшно не видеть, когда сидишь в четырех стенах, а не находишься на улице. Главное помнить, где что лежит, и всегда класть на то же самое место. И тогда можно вполне обходиться без посторонней помощи. Только вот телевизор превратился в радио, а я люблю кино, точнее говоря, любила.
– Ну-ну, – подбодрил он ее, – сейчас приедем к доктору, он даст нам толковую консультацию для лечения.
– А что, ваша жена действительно не возражала, чтобы вы мне помогли? Она знает, сколько мне лет? Она знает, что я высокая и симпатичная, даже несмотря на то, что слепая?
– Знает, знает! – засмеялся он. – Я ей все рассказал. А ты, похоже, убеждена, что мужчины с деньгами все до одного озабочены только тем, как бы затащить к себе в постель красивую девочку. Конечно, жизнь не без того, но есть же границы.
– Границ нет.
Иван Павлович усмехнулся:
– Я не буду с тобой спорить.
Доктор оказался огромным человеком. Это Катя поняла по собственным ощущениям. Огромные руки обняли ее за плечи и усадили на стул, при этом голос доносился откуда-то сверху.
– Так, что тут у нас. Смотри прямо перед собой… Теперь посмотри налево… Направо… Значит, говоришь, что тебя сильно ударили?
– Да, – подтвердила Катерина.
– Куда?
Катя показала на область над правым ухом.
– Понятно, – задумчиво произнес врач. – Так. Прежде чем делать какие-то выводы, давай подождем недельку. Веди спокойный образ жизни. Главное сейчас – лежать. Две недели покоя и только покоя. Никаких активных действий. Я имею в виду наклоны вперед, болтание головой из стороны в сторону. Исключить всякую подвижность. Не волноваться. Нам нельзя допускать, чтобы у тебя поднималось кровяное давление. Запомнила?
– Да. Я сделаю все, что вы говорите. У меня есть шансы, доктор?
– О шансах будем говорить через две недели, а сейчас выполни, пожалуйста, в обязательном порядке все, что я тебя просил.
– Что сказал тебе врач? – поинтересовался Иван Павлович, после того как доктор пригласил его, чтобы он вывел из кабинета пациентку.
– Сказал, что я должна провести две недели в полном покое. После этого надо снова ехать к нему. Вы мне поможете?
– Конечно. Ровно через две недели я приеду, и мы отправимся к профессору в гости.
– А как зовут доктора? Вы мне так и не сказали.
– Тебе это важно? – вопрос прозвучал неожиданно грубо. – Извини, я не хотел тебя обидеть. Здесь нет никакого секрета. Это профессор Лебедев. Олег Савельевич. Кстати, к нему не так-то просто попасть на прием, но говядина, свинина, творог и сметана делают свое дело. Люди городские ценят деревню, и деревня отвечает им тем же. Каждый делает, что умеет.
Они вернулись домой, где их ждала Вера Сергеевна, новая дверная коробка и дядя Вася – умелые руки, которого мама Кати угостила водкой.
– Я смотрю, у вас уже все дела сделаны. – Иван Павлович провел Катерину в комнату и посадил на диван. – Ну, Вера Сергеевна, счастливо вам оставаться, а мы поехали. Так, Василий? – Иван Павлович придирчиво осмотрел работу и остался доволен. – Не зря ты в колхозе лучший плотник. Только что же ты так надрался? Забыл, что тебе сегодня еще в коровнике ворота в порядок приводить? Наш Парнишка погнался за телкой и рассадил их. Бык у нас такой, по кличке Парнишка. Голова размером с обеденный стол. Как-нибудь покажу тебе. А, Катерина, как думаешь?
– Я буду лежать, – в ее голосе прозвучало такое упрямство, что мать с Иваном Павловичем переглянулись. В их взглядах было одновременно и удивление, и одобрение.
«Похоже, воля у нее не сломлена», – именно так можно было понимать дружно поднятые брови матери и председателя колхоза.
После того как женщины остались одни, Вера Сергеевна порасспросила Катерину о деталях поездки и в результате этого разговора укрепилась в своей надежде на выздоровление дочери.
Прошло два дня. Мать снова предложила Кате посмотреть на яркую кухонную лампочку. И снова безрезультатно.
На третий день Вера Сергеевна отправилась в милицию, чтобы узнать, как двигается дело ее дочери. У нее из головы не шло высказывание Упекова о том, что расследование не будет сложным.
Вера Сергеевна уже видела, как присутствует на суде, где к длительному заключению приговаривают мерзавца, который надругался над ее дочерью. Она знала, что насильников в тюрьмах не любят, и надеялась, что там с этим подонком сурово посчитаются.
В ночь на одиннадцатые сутки, после того как Катя ослепла, ей в деталях приснились события той кошмарной ночи. Она еще раз пережила весь ужас путешествия по ночному лесу, когда слепые глаза ничего не видят, ноги спотыкаются о любой корень, ветку или бугорок. И самое страшное, что восход солнца ничего не изменил, она все равно ничего не увидела…
Катерина проснулась вся в поту, села на кровати и попыталась успокоить дыхание. Нашарила на полу тапочки и пошла в туалет. Затем побрела на кухню – хотелось пить. Она открыла дверь. Свет не включала. Лишь несколько первых дней ей казалось, что стоит нажать на пупку – и сразу увидишь свет. Однако она очень скоро освободилась от своих иллюзий и больше уже не щелкала выключателем.
Добравшись до кухни, она нащупала чайник на плите и попила прямо из носика. Вспомнила, что где-то в холодильнике должна была стоять баночка с йогуртом. Вере Сергеевне хотелось побаловать дочь чем-то вкусным. Мать, конечно, спала чутко, но сейчас ей хотелось, чтобы дочь постепенно научилась свободно ориентироваться и самостоятельно брала то, что ей нужно.
Открыв холодильник, Катя приготовилась на ощупь найти баночку. Но тут ей в глаза ударил свет. Девушка вздрогнула от неожиданности и зажмурилась. Она резко захлопнула дверцу холодильника и отступила на шаг. Потом, волнуясь, нашарила на стене выключатель и включила свет.
В надежде она поглядела на лампочку. Катя знала, что лампочка должна быть довольно яркой, но ей удалось разглядеть только нечеткий контур дешевого светильника, висевшего под потолком. Но и это была уже победа! И это уже здорово!
Как выяснилось, частично зрение вернулось к правому глазу.
– Значит, я уже не совсем слепая!
Не выключив свет в кухне, Катерина добралась до комнаты матери.
– Мама, мама!
– Ты что ходишь? – проснувшись, недовольно проворчала Вера Сергеевна. – Ложись.
– Мама, я вижу.
– Да ты что?!
Вера Сергеевна поспешно вскочила с кровати, и они обе направились на кухню.
– Я вижу. Немного. Правым глазом.
– Неужели все образуется? – Мать не верила в свое счастье. – Неужели все образуется! Ты ложись, дочка, ложись, не стой. Доктор сказал лежать две недели.
* * *
– Проходите, Иван Павлович.
Председатель колхоза был поражен.
– Ты видишь?
– Я не могу пока разглядеть вашего лица, а только контуры. В общем, примерно таким я вас себе и представляла. Невысокий, плотный, широкое доброе лицо. Я с каждым днем вижу все лучше. Правда, пока только одним глазом, – добавила Катя.
– Ну вот и отлично. Поехали, доложим о наших успехах доктору.
– Со вчерашнего дня мама вышла на работу. Я теперь в доме одна. Напишите ей записку, чтобы она не волновалась.
– Похоже, ты больше не будешь гулять по ночам.
– Да, – согласилась Катя, – жизнь многому учит.
Они приехали к Лебедеву, который действительно оказался здоровенным дядькой. Доктор был искренне рад, что у Катерины с глазами наступило улучшение.
– Ну что же, в вашем случае это очень даже ничего. Я бы сказал больше, это хорошо. Есть все основания полагать, что зрение полностью вернется к правому глазу.
– А что с левым? – заволновалась Катя.
– Ну, с левым придется еще ждать.
– А если ничего не произойдет, вы сможете вернуть мне зрение?
– Давайте ждать, – уклончиво проговорил врач. – Будем ждать еще две недели.
Когда Иван Павлович привез Катю домой, она не скрывала своего разочарования.
– Значит, все-таки один глаз у меня видеть не будет. Профессор не сказал этого прямо, но я чувствую, что шансов нет. Один глаз восстановится. И то, может быть. А второй, наверное, останется мертвым, ничего не видящим.
– Ты должна лежать. Помнишь, что говорил тебе врач? И все образуется. Кстати, к тебе заходили твои друзья?
– Друзья? А никто ничего не знает. В школе известно, что я на больничном с простудой. Иначе пойдут разговоры: «Раз ослепла, то что случилось? Почему?» Думаете, приятно, если всплывет, что меня изнасиловали?
– Ты так просто говоришь об этом.
– Я – современный человек, и лучше говорить, чем молчать. Быстрее все уляжется.
– Это правильно, правильно, – похвалил Иван Павлович.
– Хотите чаю?
– Давай. Только ты сиди, я сам все сделаю. Надеюсь, через две недели все будет наоборот.
Чай у председателя получился вкусный. Вроде из той же пачки, что и мать заваривает, а душистый.
«Может, мне это только кажется?» – подумала Катя. Но его чай похвалила.
Он был доволен похвалой.
– А как твой ухажер?
– Ухажер давно не появлялся. Его, видать, милиция спугнула, вместе с его братиком. Не хотят говорить, где скрывается эта сволочь. Отмалчиваются или бегают. Я в эти дела не влезаю. Только вот две недели прошло, а ухажера нет как нет.
– Что, никого не поймали?
– Нет, его не поймали, – поправила она. – Потому что только я – и свидетель, и жертва.
– Послушай, а почему же к тебе не приставили охрану?
– А кто меня будет убивать? Одноногий Ларецкий? Это вряд ли.
– Но ты говорила, он вроде крутой мужик?
– Он не мужик, он скотина.
– Хорошо. Эта крутая скотина располагает деньгами.
– Да две недели уже прошло – и ничего. И дальше ничего не будет. Все останется так, как есть. Только у меня не будет глаза. Мой глазик! – девушка истерично рассмеялась. – Ха-ха! Безглазая! Высокая, стройная блондинка. Точнее, одноглазая блондинка.
– Прекрати. У тебя сильный молодой организм, и вся жизнь впереди. К тому же со стороны это совершенно не заметно. Не будешь никому говорить, никто и не узнает.
– Но я-то знаю.
Еще через две недели Катя уже могла видеть относительно мелкие предметы, такие, как вилки, ложки, авторучки. Смотрела телевизор, только картинку видела будто сквозь стену воды, которая размывала все детали изображения.
Доктор был доволен явным прогрессом и посоветовал как можно быстрее забыть историю, которая привела к травме.
– Если вы не оправитесь морально, не сможете выздороветь и физически.
После этого он стал подбирать для Кати очки. Одна пара пришлась впору.
– Вижу, вижу, хорошо все вижу. Только по сторонам изображение как-то смывается.
– Все правильно, – согласился доктор.
Теперь она видела в деталях его массивную фигуру с мясистым лицом и умными узкими глазами с набрякшии мешками под ними.
– Спасибо, это совершенно необходимая мне вещь… Теперь я только с очками, да?..
– Ну, есть вероятность, что в скором времени вам и очки не понадобятся.
Спустя еще десять дней Катя поняла, что доктор в своем последнем предположении ошибался. Без очков она видела плохо. Левый глаз пока не подавал признаков жизни, и это действовало на нее удручающе.
Между тем Вера Сергеевна уже несколько раз ходила в милицию, но сдвигов в деле не нашла. Все застопорилось. И казалось, никакого движения впереди не будет.
К ним заходил еще раз сам Упеков. Говорил, что расследование ведется, но, к сожалению, ни Николая, сводного брата Петра, ни Ларецкого задержать пока не удалось. Одного – чтобы допросить, а другого – чтобы арестовать.
На все его слова Катя только кивала головой. Когда же он ушел, она заявила матери, что милиция никого не находит, потому что не хочет искать.
– Ну, я бы так не сказала… – возразила Вера Сергеевна. – Они ищут. Ты же видишь, что люди, замешанные в деле, ударились в бега, спрятались, и найти их трудно, даже, может, невозможно.
– Как это невозможно?! – возмутилась Катя. – Я осталась без глаза, меня изнасиловали, хотели убить, а негодяев найти невозможно? Надо мной надругались, мама, я целую ночь на карачках ползала по лесу. Как же так?
– Да, дочка, да. Извини, я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что они спрятались, но их обязательно найдут. Не волнуйся.
– Я не хочу, чтобы эти люди остались безнаказанными.
– Конечно, конечно.
Катя сняла очки и потрогала стекла пальцами.
– Видишь, какие они толстые, эти линзы? Это же ужас. Очки меня уродуют. Кому я теперь буду нужна такая очкастая, полуслепая? И еще эти сволочи не понесут наказания? Мама, мне всего шестнадцать! Может, это юношеский максимализм, жестокость, но я тебе скажу правду – хочу, чтобы Ларецкий сдох.