Прошло много времени, легли они с матерью спать. А девушке все не спится. Ворочается она с боку на бок, грустные думы думает. Вдруг замечает, светится что-то на полу возле окна. Встала Васюта, подошла и видит: лежит на полу перстень цвета морской волны. Играет, переливается. Подняла его девушка, смотрит, а на перстне три слова нацарапаны, хоть и не совсем ясно, а прочесть можно: «ЖДИ МЕНЯ, КУЗЬКА».
– Жив! Жив мой Кузьма, – закричала Васюта и упала без памяти.
В ту ночь на дне озера обменялись ростом волшебник и Кузька.
– Раз уж ты такой добрый, – сказал волшебник, – я тебя тоже волшебником сделаю. Не таким, как я, чином пониже, а все же чудеса производить сможешь.
– И на том спасибо.
– Чтобы стать волшебником, тебе придется прочитать вот эти одиннадцать книг. Узнаешь все премудрости. А двенадцатую книгу, черную с золотым обрезом, – видишь? – ее трогать нельзя: навек останешься рыбой.
– Так разве не навек?
– Нет, конечно.
И рассказал старик Кузьке, что может того спасти, да только мало чем обрадовал.
– Не дождаться мне такого, – загрустил озорник.
– Кто знает, может и случиться. Чего на свете не бывает…
Засел Кузька за волшебные книги. Одну прочитал – месяц прошел, другую – второй месяц. И так миновал почти год.
А волшебник тем временем все к Васюте сватается. Уж таким красавцам ей представляется, что и не сказать. И щедрые подарки приносит, и в глаза заглядывает, а она и слушать его не желает: все дружка своего пропавшего ждет. И решил тогда волшебник обмануть девушку – принять Кузькин облик.
А озорник изучил одиннадцать книг да и позабыл о наказе волшебника, принялся за двенадцатую – черную с золотым обрезом.
Открыл он книгу, да и оторопел. Открылись ему все замыслы хозяина дворца. Узнал он, что хочет тот свататься, Кузьмой прикинуться, девушку обмануть.
«Что делать? – думает Кузьма. – Как выручить Васюту, а негодяя этого наказать?»
Листает он, листает книгу. Дошел до двенадцатой страницы, хочет перевернуть ее – ан ничего не получается. Пригляделся Кузька к странице. Видит, на черной бумаге золотыми буквами написано:
А ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ КТО ХОЗЯИНА ОЗЕРА ЛИШИТЬ ВОЛШЕБНОЙ СИЛЫ, ПУСТЬ СНИМЕТ С ЕГО ПРАВОЙ РУКИ ПЕРСТЕНЬ.
Захлопнул Кузька книгу, выплыл из каморки. Поджидает хозяина. А того все нет и нет.
Поплыл Кузька к Васютиному дому. Видит сквозь окошко: стоит радостная Васюта, а перед нею он – Кузька. Молодой такой, да статный, да красивый «Пропала, судьба моя, пропала ягодиночка!» – подумал так, и слезы на глаза навернулись. А Васюта как раз взглянула в окно, страшно удивилась: заглядывает в дом рыба, а из круглых ее глаз – слезы текут.
«Что-то здесь неладно, – подумала девушка. – Дай-ка попытаю я своего женишка».
– Скажи, – говорит, – дорогой Кузьма, как это удалось тебе весточку мне послать из далека далекого?
– Какую такую весточку? – спрашивает жених.
– Нешто не помнишь? На колечке алого цвету.
– Ах, эту, которая на колечке? Как же, как же! Помню, как сейчас помню… Это ты, должно быть запамятовала. А я-то помню…
Васюта чуть не попалась на хитрость, чуть не вскрикнула было, что она помнит все три слова радостных. Да спохватилась. И говорит:
– И впрямь запамятовала. А слова хорошие были. Напомни, милый.
Сказала так и обмерла: позеленел гость, глаза стали злющими-презлющими. И поняла Васюта, кто перед ней.
– Нет – сказала она. – Нет! Теперь ты меня не обманешь. Ступай-ка подобру-поздорову, пока я мужиков деревенских не позвала.
А Кузька уже в подводном дворце сидит, ждет хозяина. Ну, тот долго ждать себя не заставил.
– Ну как дела, Кузька? – спрашивает. – Одолел хоть одну книгу?
– Да что дела? Вот прочитал одиннадцать книг. Научился кое-чему. Попрощаться с тобой хочу. Уплыву куда глаза глядят. Али, может, мне задержаться малость, прочесть еще и двенадцатую?
– Что ты, что ты! – вскричал в испуге хозяин. – И думать даже не смей! Можешь таких бед наделать, что потом и не исправишь.
– Это уж точно. Так что же, отпразднуем расставанье-то?
– Отчего же нет.
– Только мне подводные твои вина все же не по душе. Вот у нас в деревне вино делают так вино! Выпьешь шкалик, словно у печки погрелся.
– Не пробовал я такого, – говорит хозяин.
– Так за чем дело стало? Я мигом слетаю.
– Э! Нет! Хитришь ты чегой-то. По глазам вижу, хитришь. Лучше уж я сам.
Запер хозяин на тайные замки волшебные книги, сплавал за вином; не преминул, конечно, и к Васюте заглянуть, да все безрезультатно.
– Ну ладно, – сказал он девушке. – Испытывал я тебя, красавица, верность твою проверял. Вижу, верна ты, Кузьке. Жди его завтра.
– Уж как жду! Как жду! – ответила Васюта. – Только его, а не тебя.
Безрадостный вернулся он во дворец: неужто и завтра не удастся обмануть ее?
Сели за стол. Кузька наливает по полному стакану. Сам только делает вид, что пьет, а на самом-то деле вино выливает. А хозяину земное вино пришлось по душе. Пьет он и пьет. А Кузька все подливает да подливает. Опьянел волшебник да и свалился под стол. А Кузька подождал, пока он захрапит, и снял с его правой руки черный перстень.
Через некоторое время проснулся волшебник. Пьян еще свыше мер. Смеется над Кузькой.
– Эх ты! – говорит. – Чудак. Потерял ты свою Васюту. Завтра станет она моей женой.
– Да уж знаю, что ты решил прикинуться другим, мой образ принять хочешь.
– Откуда знаешь? – С волшебника мигом слетел хмель. Взглянул он на руку, а на ней нет колдовского перстня.
– Отдай перстень! Слышишь, отдай!
– Дудки!
– Отдай! Превращу тебя в человека! Все верну тебе, Васюту не трону. Отдай, прощу!
– Ну, нет. Хотел ты превратиться в Кузьку, а превратишься в рыбу!
Стукнул Кузька по столу перстнем. Замахал руками волшебник, закричал, забился и стал большим черным тайменем. Прошли по дворцу волны, закружилась вода. Завертела Кузьку. Зажал он в кулаке перстень, зажмурил глаза. А когда открыл их – исчез и подводный дворец с золотыми фигурами, и лестница белоснежная. Словно ничего и не было на дне озера. Только бьет хвостом по воде черный таймень да гоняется за неведомо откуда появившимися золотыми рыбками.
С тех пор и поселились в озере два тайменя. Один зеленый – Кузька, другой черный – бывший волшебник. Один любит поозоровать – подбросить рыбакам вместо улова какую-нибудь чепуху. А второй, сердитый, обгрызает крючки, рвет сети: боится в уху попасть.
Вот вам и весь сказ.
Известная иркутская журналистка написала: «Марк Сергеев – это целая планета и как же легко в ней заплутаться». И как хорошо, что мы с детства начинаем знакомство с его книжками. Почитали забавную сказку «Как краски пошли гулять», испытали необычайные ощущения в «Машине времени Кольки Спиридонова», побывали в увлекательном путешествии с бутылкой в книге «Капелька по капельке», вместе с Марком Давидовичем Сергеевым пощупали уши, и узнали, зачем это надо делать («Ребята, пощупайте уши»). Он выпустил семьдесят книг, написал сценарии к шестидесяти фильмам. Марк Сергеев – поэт, прозаик, переводчик, литературный и театральный критик, детский писатель, историк, краевед, драматург, поэт-песенник. Он объездил весь мир, и он Почетный гражданин города Иркутска. Это перечисление не дает, конечно, полного представления о том, что сделано Марком Давидовичем Сергеевым. В течение нескольких лет Марк Давидович вел цикл радиопередач, в которых отвечал на вопросы ребят. Эти дружеские беседы всегда начинались словами: «Давай поговорим». Потом эти разговоры и легли в основу книги. А говорил он с ребятами о том, что их интересовало, о том, что волновало его самого. Мальчик просит «поменьше передавать симфоний и всяких опер, а побольше песен и танцев, которые очень любит наша молодежь»; в школьном буфете ребята бросают друг в друга хлебом; кто-то поджег газеты в почтовом ящике; все ли споры надо решать кулаками? Об этом и многом-многом другом шел разговор в цикле радиопередач и книге с одноименным названием «Давай поговорим». Марк Давидович – автор пятнадцати поэтических сборников. В его стихах – Байкал, Сибирь, Иркутск. Вот как тепло, будто о родном дедушке, пишет он о Байкале:
– Жив! Жив мой Кузьма, – закричала Васюта и упала без памяти.
В ту ночь на дне озера обменялись ростом волшебник и Кузька.
– Раз уж ты такой добрый, – сказал волшебник, – я тебя тоже волшебником сделаю. Не таким, как я, чином пониже, а все же чудеса производить сможешь.
– И на том спасибо.
– Чтобы стать волшебником, тебе придется прочитать вот эти одиннадцать книг. Узнаешь все премудрости. А двенадцатую книгу, черную с золотым обрезом, – видишь? – ее трогать нельзя: навек останешься рыбой.
– Так разве не навек?
– Нет, конечно.
И рассказал старик Кузьке, что может того спасти, да только мало чем обрадовал.
– Не дождаться мне такого, – загрустил озорник.
– Кто знает, может и случиться. Чего на свете не бывает…
Засел Кузька за волшебные книги. Одну прочитал – месяц прошел, другую – второй месяц. И так миновал почти год.
А волшебник тем временем все к Васюте сватается. Уж таким красавцам ей представляется, что и не сказать. И щедрые подарки приносит, и в глаза заглядывает, а она и слушать его не желает: все дружка своего пропавшего ждет. И решил тогда волшебник обмануть девушку – принять Кузькин облик.
А озорник изучил одиннадцать книг да и позабыл о наказе волшебника, принялся за двенадцатую – черную с золотым обрезом.
Открыл он книгу, да и оторопел. Открылись ему все замыслы хозяина дворца. Узнал он, что хочет тот свататься, Кузьмой прикинуться, девушку обмануть.
«Что делать? – думает Кузьма. – Как выручить Васюту, а негодяя этого наказать?»
Листает он, листает книгу. Дошел до двенадцатой страницы, хочет перевернуть ее – ан ничего не получается. Пригляделся Кузька к странице. Видит, на черной бумаге золотыми буквами написано:
А ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ КТО ХОЗЯИНА ОЗЕРА ЛИШИТЬ ВОЛШЕБНОЙ СИЛЫ, ПУСТЬ СНИМЕТ С ЕГО ПРАВОЙ РУКИ ПЕРСТЕНЬ.
Захлопнул Кузька книгу, выплыл из каморки. Поджидает хозяина. А того все нет и нет.
«Что-то здесь неладно, – подумала девушка. – Дай-ка попытаю я своего женишка».
– Скажи, – говорит, – дорогой Кузьма, как это удалось тебе весточку мне послать из далека далекого?
– Какую такую весточку? – спрашивает жених.
– Нешто не помнишь? На колечке алого цвету.
– Ах, эту, которая на колечке? Как же, как же! Помню, как сейчас помню… Это ты, должно быть запамятовала. А я-то помню…
Васюта чуть не попалась на хитрость, чуть не вскрикнула было, что она помнит все три слова радостных. Да спохватилась. И говорит:
– И впрямь запамятовала. А слова хорошие были. Напомни, милый.
Сказала так и обмерла: позеленел гость, глаза стали злющими-презлющими. И поняла Васюта, кто перед ней.
– Нет – сказала она. – Нет! Теперь ты меня не обманешь. Ступай-ка подобру-поздорову, пока я мужиков деревенских не позвала.
А Кузька уже в подводном дворце сидит, ждет хозяина. Ну, тот долго ждать себя не заставил.
– Ну как дела, Кузька? – спрашивает. – Одолел хоть одну книгу?
– Да что дела? Вот прочитал одиннадцать книг. Научился кое-чему. Попрощаться с тобой хочу. Уплыву куда глаза глядят. Али, может, мне задержаться малость, прочесть еще и двенадцатую?
– Что ты, что ты! – вскричал в испуге хозяин. – И думать даже не смей! Можешь таких бед наделать, что потом и не исправишь.
– Это уж точно. Так что же, отпразднуем расставанье-то?
– Отчего же нет.
– Только мне подводные твои вина все же не по душе. Вот у нас в деревне вино делают так вино! Выпьешь шкалик, словно у печки погрелся.
– Не пробовал я такого, – говорит хозяин.
– Так за чем дело стало? Я мигом слетаю.
– Э! Нет! Хитришь ты чегой-то. По глазам вижу, хитришь. Лучше уж я сам.
Запер хозяин на тайные замки волшебные книги, сплавал за вином; не преминул, конечно, и к Васюте заглянуть, да все безрезультатно.
– Ну ладно, – сказал он девушке. – Испытывал я тебя, красавица, верность твою проверял. Вижу, верна ты, Кузьке. Жди его завтра.
– Уж как жду! Как жду! – ответила Васюта. – Только его, а не тебя.
Безрадостный вернулся он во дворец: неужто и завтра не удастся обмануть ее?
Сели за стол. Кузька наливает по полному стакану. Сам только делает вид, что пьет, а на самом-то деле вино выливает. А хозяину земное вино пришлось по душе. Пьет он и пьет. А Кузька все подливает да подливает. Опьянел волшебник да и свалился под стол. А Кузька подождал, пока он захрапит, и снял с его правой руки черный перстень.
Через некоторое время проснулся волшебник. Пьян еще свыше мер. Смеется над Кузькой.
– Эх ты! – говорит. – Чудак. Потерял ты свою Васюту. Завтра станет она моей женой.
– Да уж знаю, что ты решил прикинуться другим, мой образ принять хочешь.
– Откуда знаешь? – С волшебника мигом слетел хмель. Взглянул он на руку, а на ней нет колдовского перстня.
– Отдай перстень! Слышишь, отдай!
– Дудки!
– Отдай! Превращу тебя в человека! Все верну тебе, Васюту не трону. Отдай, прощу!
– Ну, нет. Хотел ты превратиться в Кузьку, а превратишься в рыбу!
Стукнул Кузька по столу перстнем. Замахал руками волшебник, закричал, забился и стал большим черным тайменем. Прошли по дворцу волны, закружилась вода. Завертела Кузьку. Зажал он в кулаке перстень, зажмурил глаза. А когда открыл их – исчез и подводный дворец с золотыми фигурами, и лестница белоснежная. Словно ничего и не было на дне озера. Только бьет хвостом по воде черный таймень да гоняется за неведомо откуда появившимися золотыми рыбками.
С тех пор и поселились в озере два тайменя. Один зеленый – Кузька, другой черный – бывший волшебник. Один любит поозоровать – подбросить рыбакам вместо улова какую-нибудь чепуху. А второй, сердитый, обгрызает крючки, рвет сети: боится в уху попасть.
Вот вам и весь сказ.
Глава 26
В которой разговаривают рыбы и оживают сказки и в которой выясняется, что на плечах у Сени не голова, а целая академия.
– Мммм, – сказал начальник «Лаборатории СИЧ». – «Мы не липы, мы не клены…» Мммм… У скачки нет конца!… Мммм…
– Видать, она не кончилась, значит, – покачал головой Тимофей Митрофанович.
– Стало быть, – сказал Сеня, – нужно искать.
– Мммм… Мудро!
Заведующий нажал кнопку, погас свет, и загорелись на стенах пестрые таблицы – различных цветов, с яркими рисунками.
Он притронулся к рычажку, спрятанному в рамке одной из таких таблиц – на ней была нарисована рыба, – таблица исчезла, и появился большой светлый экран. И тут все присутствующие услышали легкий запах йода, неспокойный и влажный ветер ударил в лица, послышался шум прибоя.
Бушевало море До горизонта простиралась его взбудораженная синева. Молнии вздрагивали и падали в темную глубину, и было слышно, как они шипят, угасая.
Но вот чуть улеглось волнение, и появилась в волнах золотая рыбка. Появилась и спросила:
– Чего тебе надобно, старче?
– Мммм… – сказал заведующий. – Это я-то старче?.. Мммм?
– И вообще говорите со мной стихами, – потребовала рыбка.
И заведующий заговорил:
А рядом с креслом, в котором сидел заведующий, появилось новое корыто.
– Вот так штука! – закричал Димка. – Корыто вместо тайменя!
– Ммм… – улыбнулся заведующий. – Ничего не сделаешь. Уж очень точно запрограммировано… Мммм… Попробуем еще.
Он снова нажал рычажок.
Море успокоилось. Какое-то огромное черное пятно появилось на экране Оно стало четким, вырисовалось на фоне синих волн гигантское чудовище – чудо-юдо рыба-кит.
– Ох и чудовище! – с восторгом сказал Паша.
– Из «Конька-горбунка», – сказал Леня Фомин.
– Мммм… – сказал заведующий. – Мммм… Как вы угадали?..
– Дела! – почесал за ухом Тимофей Митрофанович.
– Да, – сказал Сеня. – Все-таки ограниченные люди – эти герои сказок.
– Ммм… Мудро! – сказал заведующий. – Ну-с, еще одна попытка… «Вот какие пироги!..» Ммм…
Он снова нажал рычаг. От экрана повеяло холодом. Мелкая поземка мельтешила перед глазами; через минуту возле каждого стула белели высокие, курящиеся снежной дымкой сугробы. Теперь перед глазами стыла под ледяным одеялом река, и только прорубь парила и дышала, не желая поддаваться стуже.
И вдруг из проруби выскочила щука.
– По вашему хотению, по моему велению я уже здесь. Ой, вы знаете, этот карась решил жениться на белорыбице. Ну и дурак! Она же совсем не хозяйка. Постирать и то не может, а уж чтобы зажарить на завтрак червяка – ни боже мой! Ах, эти молодые люди! О чем они только думают!
– Мммм… Извините, нам бы хотелось узнать…
– Послушайте, молодой человек, неприлично перебивать старших. Просто не дают развернуться… Ну и ну!..
– Ммм… Видите ли, нам хотелось бы узнать: не знакомы ли вы лично или, так сказать… мммм… через кого-нибудь с волшебником Кузькой – зеленым тайменем?
– Кузька? Емелю знаю, Кузьку – нет. Так вот, я и говорю карасю: ну, зачем тебе белорыбица?..
Заведующий щелкнул выключателем. Экран погас. Можно было подумать, что все это сон, если бы не лужи, которые остались у каждого кресла от только что растаявших сугробов.
– Может быть, попробуем, – несмело сказал Сеня, – поискать в другой области?
– Мммм, то есть?
– В сказках о невидимках?
– Ммм… Мудро! Да у вас не голова – академия… Мммм… «Вырастем – созреем…» Ох, эта песенка…
Чего только не перепробовали! И волшебное питье, и шапку Черномора, и чародейский платок – все зря. Надели и шапку-невидимку – и снова стали невидимыми. Правда, когда сняли ее, они уже не были зелеными. Вернее, были, но наполовину – вторая половина стала синей. Но на это уж никто не обратил внимания – так все устали.
Именно тогда Сене пришла самая правильная идея: с помощью «Локатора СИЧ» поискать Кузьку в озерах Сибири.
И начались поиски. Установили дежурство. Через каждые два часа сменяли друг друга у локатора.
– Видать, она не кончилась, значит, – покачал головой Тимофей Митрофанович.
– Стало быть, – сказал Сеня, – нужно искать.
– Мммм… Мудро!
Заведующий нажал кнопку, погас свет, и загорелись на стенах пестрые таблицы – различных цветов, с яркими рисунками.
Он притронулся к рычажку, спрятанному в рамке одной из таких таблиц – на ней была нарисована рыба, – таблица исчезла, и появился большой светлый экран. И тут все присутствующие услышали легкий запах йода, неспокойный и влажный ветер ударил в лица, послышался шум прибоя.
Но вот чуть улеглось волнение, и появилась в волнах золотая рыбка. Появилась и спросила:
– Чего тебе надобно, старче?
– Мммм… – сказал заведующий. – Это я-то старче?.. Мммм?
– И вообще говорите со мной стихами, – потребовала рыбка.
И заведующий заговорил:
– Не печалься, ступай себе с богом. – Cказала рыбка и исчезла.
– Ммм… Смилуйся, государыня рыбка,
Выручай, если можешь, конечно.
Жил на свете парнишка Кузька,
Озорник, баловник и задира,
Был наказан он стариками:
Брошен в море, непослушный.
И с тех пор он сделался рыбой,
Пучеглазым зеленым тайменем… Мммм…
– Чего тебе надобно, старче?
– Ммм… Чтобы ты разыскала Кузьку,
Помогла нам найти тайменя.
А рядом с креслом, в котором сидел заведующий, появилось новое корыто.
– Вот так штука! – закричал Димка. – Корыто вместо тайменя!
– Ммм… – улыбнулся заведующий. – Ничего не сделаешь. Уж очень точно запрограммировано… Мммм… Попробуем еще.
Он снова нажал рычажок.
Море успокоилось. Какое-то огромное черное пятно появилось на экране Оно стало четким, вырисовалось на фоне синих волн гигантское чудовище – чудо-юдо рыба-кит.
– Ох и чудовище! – с восторгом сказал Паша.
– Из «Конька-горбунка», – сказал Леня Фомин.
– Мммм… – сказал заведующий. – Мммм… Как вы угадали?..
– Послушайте, что вы задаете мне вопросы не по правилу? – сказал кит. – Не хочу больше с вами играть. Уходите из моей сказки.
– За далекими лесами,
Под пустыми небесами,
На воде, не на земле,
Я давно лежу во мгле.
Мой покой никто не будит…
Кто вы, люди? Где вы, люди?
Где Иванушка, мой свет?
– Мммм… Здесь его в помине нет.
Ты ведь плаваешь не в ванне,
А в Великом океане,
Не встречал ли там, средь тьмы,
Ты волшебника, Кузьмы?
– Дела! – почесал за ухом Тимофей Митрофанович.
– Да, – сказал Сеня. – Все-таки ограниченные люди – эти герои сказок.
– Ммм… Мудро! – сказал заведующий. – Ну-с, еще одна попытка… «Вот какие пироги!..» Ммм…
Он снова нажал рычаг. От экрана повеяло холодом. Мелкая поземка мельтешила перед глазами; через минуту возле каждого стула белели высокие, курящиеся снежной дымкой сугробы. Теперь перед глазами стыла под ледяным одеялом река, и только прорубь парила и дышала, не желая поддаваться стуже.
И вдруг из проруби выскочила щука.
– По вашему хотению, по моему велению я уже здесь. Ой, вы знаете, этот карась решил жениться на белорыбице. Ну и дурак! Она же совсем не хозяйка. Постирать и то не может, а уж чтобы зажарить на завтрак червяка – ни боже мой! Ах, эти молодые люди! О чем они только думают!
– Мммм… Извините, нам бы хотелось узнать…
– Послушайте, молодой человек, неприлично перебивать старших. Просто не дают развернуться… Ну и ну!..
– Ммм… Видите ли, нам хотелось бы узнать: не знакомы ли вы лично или, так сказать… мммм… через кого-нибудь с волшебником Кузькой – зеленым тайменем?
– Кузька? Емелю знаю, Кузьку – нет. Так вот, я и говорю карасю: ну, зачем тебе белорыбица?..
Заведующий щелкнул выключателем. Экран погас. Можно было подумать, что все это сон, если бы не лужи, которые остались у каждого кресла от только что растаявших сугробов.
– Может быть, попробуем, – несмело сказал Сеня, – поискать в другой области?
– Мммм, то есть?
– В сказках о невидимках?
– Ммм… Мудро! Да у вас не голова – академия… Мммм… «Вырастем – созреем…» Ох, эта песенка…
Чего только не перепробовали! И волшебное питье, и шапку Черномора, и чародейский платок – все зря. Надели и шапку-невидимку – и снова стали невидимыми. Правда, когда сняли ее, они уже не были зелеными. Вернее, были, но наполовину – вторая половина стала синей. Но на это уж никто не обратил внимания – так все устали.
Именно тогда Сене пришла самая правильная идея: с помощью «Локатора СИЧ» поискать Кузьку в озерах Сибири.
И начались поиски. Установили дежурство. Через каждые два часа сменяли друг друга у локатора.
Глава 27
Более грустная, чем веселая.
– Он! Он! – закричал Димка не своим голосом.
– Ммм… Где?
– Видите, видите, таймень зеленый в глубину уходит? Кузя! Кузя! Кузьма Озерыч, что же вы от нас прячетесь? Не бойтесь!… Мы вам ничего плохого не сделаем!..
– Это я-то боюсь? – Таймень повернул к экрану голову, Паша Кашкин сразу узнал привидение, которое он видел на озере. – Это я-то боюсь? Не на таковского напали.
– Кузьма Озерыч! – сказал заведующий «Лабораторией СИЧ». – С помощью вашей галоши… ммм… эти мальчики стали невидимыми. Только вы знаете секрет, как им вернуть прежний облик.
– Знаю, да только секрет-то теперь бесполезен.
– Почему? – спросил Сеня.
– Потому, что может стать видимым только Вадим Смирнов – тот, кому я подарил галошу. А остальные… Вадим должен сказать те же слова:
– А чем мы вам можем помочь? – спросил Паша.
– Вы и можете и не можете… Мне нельзя объяснить вам это: иначе я навсегда останусь рыбой. Скажу вам еще загадку, может, пригодится она вам. НЕ ВИДЕН ПАЛЕЦ, ДА ВИДЕН КУЛАК!..
И уплыл Кузька в темную глубину.
– А ведь он нам подсказал выход, – сказал Леня Фомин. – Только какой?
– Мммм… Пожалуй, вы правы… Поищем в отгадках… Ммм… Нет, ничего нет.
– Мне кажется, – несмело сказал Сеня, – что он посоветовал нам собрать всех невидимок вместе. Один – палец, все – кулак.
– Верно. – обрадовался заведующий. – ОДИН – ПАЛЕЦ, ВСЕ – КУЛАК!
И хотя на экране была видна гладкая, как стекло, поверхность горного озера, а Кузька был далеко-далеко, показалось Димке, что, спрятавшись под водой, хитро улыбается зеленый таймень.
Каждый день с аэропорта Домодедово вылетают самолеты: простые, тридцати-сорокаместные, огромные, звонко-гудящие реактивные. Здесь начинаются пути, связывающие столицу с самыми дальними уголками страны и земного шара.
Сегодня среди пассажиров, стремящихся на восток, среди провожающих можно было встретить и многих наших знакомых. Был здесь и полковник Логинов с женой и маленькой дочкой. Был и лейтенант Фомин, и милиционер Степан Аванесов со своей невестой – сестрой Алены-Малены; профессор Верхомудров, и заведующие лабораториями, и даже Степан Петухов с мамашей своей, продавщицей пирожков.
Вокруг странно раскрашенных мальчиков толпились любопытные, и Димка тотчас же вспомнил, что уже слышал когда-то те же самые слова:
– Гляди-ка, какую рекламу придумал цирк!
И вот в репродукторе раздался звонкий девичий голос. Он категорически предлагал пассажирам, вылетающим в город Прибайкальск, занять места в самолете.
Мальчики заторопились. Им было и весело и грустно. Весело потому, что через семь часов они будут дома; грустно потому, что приходилось расставаться с людьми, которых мальчики успели полюбить всей душой. Подумать только! Семь часов, и все трое – Димка, Паша и вожатый Сеня – будут пожимать руки друзьям, говорить с Анатолием Петровичем, но раньше всего – увидят родителей.
Бабушка Варвара всплакнула и посоветовала не открывать форточку, Леня просил писать, а Степка Петухов протянул друзьям на прощание большой пакет. Мальчики развернули его уже в самолете: там лежали удивительного вкуса домашние пирожки.
Вихрь вырвался из камер сгорания, оторвал самолет от земли и бросил в синее, на редкость для Москвы безоблачное небо.
– Ну вот, – хлопнул Леню по плечу Василий Михайлович. – А ты говорил «фантастический роман». Видишь, все оказалось значительно проще.
Леня молчал. Ему было грустно.
– Ммм… Где?
– Видите, видите, таймень зеленый в глубину уходит? Кузя! Кузя! Кузьма Озерыч, что же вы от нас прячетесь? Не бойтесь!… Мы вам ничего плохого не сделаем!..
– Это я-то боюсь? – Таймень повернул к экрану голову, Паша Кашкин сразу узнал привидение, которое он видел на озере. – Это я-то боюсь? Не на таковского напали.
– Кузьма Озерыч! – сказал заведующий «Лабораторией СИЧ». – С помощью вашей галоши… ммм… эти мальчики стали невидимыми. Только вы знаете секрет, как им вернуть прежний облик.
– Знаю, да только секрет-то теперь бесполезен.
– Почему? – спросил Сеня.
– Потому, что может стать видимым только Вадим Смирнов – тот, кому я подарил галошу. А остальные… Вадим должен сказать те же слова:
И только в конце – иначе:
Ахалай-махалай,
Крони-брони-чепухай,
Эки-веки-чебурек…
Но дело в том, что когда я дарил галошу мальчику, который так много для меня сделал, я думал, что он ОДИН станет невидимкой. А он сделал невидимыми ТРИДЦАТЬ ТРИ ЧЕЛОВЕКА. Теперь галоша перестала действовать. Он может стать видимым один… Один…
Стань обычным, человек!
– А чем мы вам можем помочь? – спросил Паша.
– Вы и можете и не можете… Мне нельзя объяснить вам это: иначе я навсегда останусь рыбой. Скажу вам еще загадку, может, пригодится она вам. НЕ ВИДЕН ПАЛЕЦ, ДА ВИДЕН КУЛАК!..
И уплыл Кузька в темную глубину.
– А ведь он нам подсказал выход, – сказал Леня Фомин. – Только какой?
– Мммм… Пожалуй, вы правы… Поищем в отгадках… Ммм… Нет, ничего нет.
– Мне кажется, – несмело сказал Сеня, – что он посоветовал нам собрать всех невидимок вместе. Один – палец, все – кулак.
– Верно. – обрадовался заведующий. – ОДИН – ПАЛЕЦ, ВСЕ – КУЛАК!
И хотя на экране была видна гладкая, как стекло, поверхность горного озера, а Кузька был далеко-далеко, показалось Димке, что, спрятавшись под водой, хитро улыбается зеленый таймень.
Каждый день с аэропорта Домодедово вылетают самолеты: простые, тридцати-сорокаместные, огромные, звонко-гудящие реактивные. Здесь начинаются пути, связывающие столицу с самыми дальними уголками страны и земного шара.
Сегодня среди пассажиров, стремящихся на восток, среди провожающих можно было встретить и многих наших знакомых. Был здесь и полковник Логинов с женой и маленькой дочкой. Был и лейтенант Фомин, и милиционер Степан Аванесов со своей невестой – сестрой Алены-Малены; профессор Верхомудров, и заведующие лабораториями, и даже Степан Петухов с мамашей своей, продавщицей пирожков.
Вокруг странно раскрашенных мальчиков толпились любопытные, и Димка тотчас же вспомнил, что уже слышал когда-то те же самые слова:
– Гляди-ка, какую рекламу придумал цирк!
И вот в репродукторе раздался звонкий девичий голос. Он категорически предлагал пассажирам, вылетающим в город Прибайкальск, занять места в самолете.
Мальчики заторопились. Им было и весело и грустно. Весело потому, что через семь часов они будут дома; грустно потому, что приходилось расставаться с людьми, которых мальчики успели полюбить всей душой. Подумать только! Семь часов, и все трое – Димка, Паша и вожатый Сеня – будут пожимать руки друзьям, говорить с Анатолием Петровичем, но раньше всего – увидят родителей.
Бабушка Варвара всплакнула и посоветовала не открывать форточку, Леня просил писать, а Степка Петухов протянул друзьям на прощание большой пакет. Мальчики развернули его уже в самолете: там лежали удивительного вкуса домашние пирожки.
Вихрь вырвался из камер сгорания, оторвал самолет от земли и бросил в синее, на редкость для Москвы безоблачное небо.
– Ну вот, – хлопнул Леню по плечу Василий Михайлович. – А ты говорил «фантастический роман». Видишь, все оказалось значительно проще.
Леня молчал. Ему было грустно.
Глава последняя
Которая обычно служит эпилогом и в которой волшебник перестает быть волшебником.
Их встречала вся школа.
А когда они пошли с вокзала, весь город высыпал из домов, остановились автомашины и трамваи, опустели магазины. Еще бы! Такого зрелища никто никогда не видывал: впереди, рядом с учителями шагал молодой человек, видимо, вожатый, потому что над плечами у него не видно было головы, потом шагали два паренька, раскрашенные, словно клоуны из цирка: половина лица синяя, половина – зеленая. Потом шли невидимки – о них знал весь город, поэтому им кричали «ура», хотя увидеть не могли. Просто над улицей летело звонкое и торжественное: тра-та-та-та-та! Тра-та-та-та-та!
Они пришли в сто семнадцатую школу, вошли в свой пятый класс. У Димки и Паши просто сердце защемило, когда увидели они и ребят, и родителей, и учителей.
Вера Сокольникова открыла заседание штаба невидимок. Наши друзья рассказали о своих московских приключениях, об институте профессора Верхомудрова, о разговоре с Кузькой.
– Ребята! – сказала Вера. – Ребята! У одного из нас, у Димки Смирнова, есть возможность снова стать видимкой. Он единственный, кто связан с волшебником Кузькой, поэтому, став видимым, он сможет нам помочь. Об этом сказал Сене и мальчишкам на прощание профессор Верхомудров. Он расшифровал разговор с Кузькой и сказал Димке, что многое зависит от его решения. Больше он ничего сказать ему не мог, потому что иначе мы НИКОГДА не станем видимыми. Он смог бы сделать нас только зелеными, как вот Димка и Павлик сейчас.
– Давай, Димка! Становись видимым…
– Ребята! Мне…
– Ладно, ладно! Не рассуждай. Чего там!
– Ну хорошо…
– Зато я тебя вижу, – сказал Анатолий Петрович. – Ты уже становишься видимой…
– Ой, как здорово, ребята!.. Постойте! А как же Димка?
– А я остаюсь со всеми. Я не могу быть видимым и не хочу, пока хоть один человек в классе остается невидимкой… Ведь это все произошло по моей вине. Значит, мне… Ну, в общем, если бы я воспользовался единственной возможностью стать видимым только для себя – какой же я тогда пионер? А Вера – она молодец… Ну вот…
И тогда над партами стали сгущаться легкие облачка. Вот они все плотнее и плотнее. А еще через минуту сидели в классе тридцать три ученика, стоял вожатый, на плечах у которого появилась голова, снова «выросли» усы у Анатолия Петровича. И только Гипотенуза Сергеевна удивленно вскрикнула и… упала в обморок.
Под вечер остановились в небольшой – дворов на пятьдесят – деревушке. Ночевать в деревне не стали, отъехали чуток в сторону – к рыбацкому стану и подошли к костру.
Рыбаки ушли уже в море, и только две женщины подбрасывали дрова в костер. В большом закопченном котле варилась уха.
Одна из женщин была совсем старой. Темное обветренное лицо ее изрезали морщины, руки, немало переделавшие на своем веку, тряслись.
– Эй, Васюта! – говорила она той, что помоложе. – Ты бы гостей хоть омульком угостила. Чай, из города, стало быть, давно настоящего не пробовали. Омуль что, – обратилась она к Петру Никаноровичу, – омуль, он – рыба нежная. Пока довезешь куда али так полдня пролежал – уж и вкус другой. Нет, кто на Байкале не побывал, тот настоящего омуля не едал.
Та, кого старуха назвала Васютой, молча подошла к костру, большим острым ножом распластала жирную, чуть не на килограмм весом рыбину, проткнула ее палочками – рожнами – и приспособила у огня.
Мальчики заметили, что палец на правой руке у нее перевязан, должно быть порезала.
– Эй, ходи, – раздалось с моря.
Это рыбаки закончили травить невод и направили баркас к берегу. В ту же минуту лошадь, привязанная к круглому барабану, заходила. Барабан-вертушка натянул канат, прикрепленный к неводу. А время шло.
Когда поблекли звезды на небе, сгустилась предрассветная темнота, дежурный подал сигнал: невод близко. И вот уже ухватились рыбаки крепкими руками своими за концы сети, уперлись крепкими ногами в землю, тянут изо всех сил. А на море Байкале начиналась буря. Волны били в берег, словно хотели захлестнуть рыбаков. Притонили улов да и удивились сами: сроду такого богатства не было. Билось в неводе омуля видимо-невидимо. А промеж омулей тяжело шевелился и хвостом бил огромный, темный, отливающий зеленью таймень.
– Ну вот, – сказала Васюта, – добрая к утру будет уха. Такого тайменя на всю бригаду хватит.
– А вдруг это Кузька? – шепотом спросил Паша у Димки.
– Ага! Может, и он…
– Жалко, понимаешь, ведь попадет в уху – и конец.
И только сказал он это, как сверкнула зарница над Байкалом, гром прогремел. В Иркутске даже землетрясение зарегистрировали. Таймень подпрыгнул высоко вверх, упал на землю у самого костра. Лопнула от огня толстая рыбья кожа. Не то пар, не то дым пошел из того места, где лежал таймень. А когда развеялся дым – исчезла рыба. У костра стоял красивый парень, кареглазый, высокий, широкоплечий, кучерявый.
– Васюта! – радостно закричал он.
Оторопевшая девушка взглянула на него, заплакала вдруг и побежала к парню.
– Кузьма! Дорогой, долгожданный! Что же так долго не шел?
– Вот их благодари, – ответил Кузька и показал на мальчиков. – Три человека должны были пожалеть меня, не зная, что я – это я. Этот вот пожалел меня, когда стариком я был смешным да плешивым. Девочка московская пожалела Кузьку из сказки. Ну, а в третий раз вот второй паренек помог зеленому тайменю, посочувствовал. А не то попал бы я в уху – и конец.
Пока тянула Васюта вместе с рыбаками сеть, слетела тряпка, которой был обмотан палец. И теперь увидели все, что на пальце у девушки сверкает необыкновенной красоты, голубой, как Байкал, перстень.
А когда они пошли с вокзала, весь город высыпал из домов, остановились автомашины и трамваи, опустели магазины. Еще бы! Такого зрелища никто никогда не видывал: впереди, рядом с учителями шагал молодой человек, видимо, вожатый, потому что над плечами у него не видно было головы, потом шагали два паренька, раскрашенные, словно клоуны из цирка: половина лица синяя, половина – зеленая. Потом шли невидимки – о них знал весь город, поэтому им кричали «ура», хотя увидеть не могли. Просто над улицей летело звонкое и торжественное: тра-та-та-та-та! Тра-та-та-та-та!
Они пришли в сто семнадцатую школу, вошли в свой пятый класс. У Димки и Паши просто сердце защемило, когда увидели они и ребят, и родителей, и учителей.
Вера Сокольникова открыла заседание штаба невидимок. Наши друзья рассказали о своих московских приключениях, об институте профессора Верхомудрова, о разговоре с Кузькой.
– Ребята! – сказала Вера. – Ребята! У одного из нас, у Димки Смирнова, есть возможность снова стать видимкой. Он единственный, кто связан с волшебником Кузькой, поэтому, став видимым, он сможет нам помочь. Об этом сказал Сене и мальчишкам на прощание профессор Верхомудров. Он расшифровал разговор с Кузькой и сказал Димке, что многое зависит от его решения. Больше он ничего сказать ему не мог, потому что иначе мы НИКОГДА не станем видимыми. Он смог бы сделать нас только зелеными, как вот Димка и Павлик сейчас.
– Давай, Димка! Становись видимым…
– Ребята! Мне…
– Ладно, ладно! Не рассуждай. Чего там!
– Ну хорошо…
– Ребята! Ребята! – закричала вдруг Вера Сокольникова. – Куда же вы пропали?! Я вас НЕ ВИЖУ! Ребята!
Ахалай-махалай,
Крони-брони-чепухай!
Эки-веки-чебурек —
Стань обычным, человек!
– Зато я тебя вижу, – сказал Анатолий Петрович. – Ты уже становишься видимой…
– Ой, как здорово, ребята!.. Постойте! А как же Димка?
– А я остаюсь со всеми. Я не могу быть видимым и не хочу, пока хоть один человек в классе остается невидимкой… Ведь это все произошло по моей вине. Значит, мне… Ну, в общем, если бы я воспользовался единственной возможностью стать видимым только для себя – какой же я тогда пионер? А Вера – она молодец… Ну вот…
И тогда над партами стали сгущаться легкие облачка. Вот они все плотнее и плотнее. А еще через минуту сидели в классе тридцать три ученика, стоял вожатый, на плечах у которого появилась голова, снова «выросли» усы у Анатолия Петровича. И только Гипотенуза Сергеевна удивленно вскрикнула и… упала в обморок.
* * *
…Отец Павлика Петр Николаевич Кашкин выполнил свое обещание. В воскресенье друзья отправились на Байкал.Под вечер остановились в небольшой – дворов на пятьдесят – деревушке. Ночевать в деревне не стали, отъехали чуток в сторону – к рыбацкому стану и подошли к костру.
Рыбаки ушли уже в море, и только две женщины подбрасывали дрова в костер. В большом закопченном котле варилась уха.
Одна из женщин была совсем старой. Темное обветренное лицо ее изрезали морщины, руки, немало переделавшие на своем веку, тряслись.
– Эй, Васюта! – говорила она той, что помоложе. – Ты бы гостей хоть омульком угостила. Чай, из города, стало быть, давно настоящего не пробовали. Омуль что, – обратилась она к Петру Никаноровичу, – омуль, он – рыба нежная. Пока довезешь куда али так полдня пролежал – уж и вкус другой. Нет, кто на Байкале не побывал, тот настоящего омуля не едал.
Та, кого старуха назвала Васютой, молча подошла к костру, большим острым ножом распластала жирную, чуть не на килограмм весом рыбину, проткнула ее палочками – рожнами – и приспособила у огня.
Мальчики заметили, что палец на правой руке у нее перевязан, должно быть порезала.
– Эй, ходи, – раздалось с моря.
Это рыбаки закончили травить невод и направили баркас к берегу. В ту же минуту лошадь, привязанная к круглому барабану, заходила. Барабан-вертушка натянул канат, прикрепленный к неводу. А время шло.
Когда поблекли звезды на небе, сгустилась предрассветная темнота, дежурный подал сигнал: невод близко. И вот уже ухватились рыбаки крепкими руками своими за концы сети, уперлись крепкими ногами в землю, тянут изо всех сил. А на море Байкале начиналась буря. Волны били в берег, словно хотели захлестнуть рыбаков. Притонили улов да и удивились сами: сроду такого богатства не было. Билось в неводе омуля видимо-невидимо. А промеж омулей тяжело шевелился и хвостом бил огромный, темный, отливающий зеленью таймень.
– Ну вот, – сказала Васюта, – добрая к утру будет уха. Такого тайменя на всю бригаду хватит.
– А вдруг это Кузька? – шепотом спросил Паша у Димки.
– Ага! Может, и он…
– Жалко, понимаешь, ведь попадет в уху – и конец.
И только сказал он это, как сверкнула зарница над Байкалом, гром прогремел. В Иркутске даже землетрясение зарегистрировали. Таймень подпрыгнул высоко вверх, упал на землю у самого костра. Лопнула от огня толстая рыбья кожа. Не то пар, не то дым пошел из того места, где лежал таймень. А когда развеялся дым – исчезла рыба. У костра стоял красивый парень, кареглазый, высокий, широкоплечий, кучерявый.
– Васюта! – радостно закричал он.
Оторопевшая девушка взглянула на него, заплакала вдруг и побежала к парню.
– Кузьма! Дорогой, долгожданный! Что же так долго не шел?
– Вот их благодари, – ответил Кузька и показал на мальчиков. – Три человека должны были пожалеть меня, не зная, что я – это я. Этот вот пожалел меня, когда стариком я был смешным да плешивым. Девочка московская пожалела Кузьку из сказки. Ну, а в третий раз вот второй паренек помог зеленому тайменю, посочувствовал. А не то попал бы я в уху – и конец.
Пока тянула Васюта вместе с рыбаками сеть, слетела тряпка, которой был обмотан палец. И теперь увидели все, что на пальце у девушки сверкает необыкновенной красоты, голубой, как Байкал, перстень.
Об авторе
Об авторе
В стихах – он сам, его жизнь, его чувства.
Ночью у Байкала был озноб,
метался старик всю ночь!
Утром солнце пощупало влажный лоб —
решило другу помочь.
Солнце пришло к нему из-за туч —
и стал он тише пруда.
И там, где к воде прикасался луч,
вспыхивала звезда.
Не отдавайте сердце стуже,
пусть теплый август отошел.
Не говорите: «Будет хуже!»
Скажите: «Будет хорошо!»
Стареет не душа, а тело,
мы все во власти перемен:
что отлетело – отлетело,
но что-то выросло взамен.
* * *
Строки этого стихотворения стали песней. И оно – свидетельство его отношения к Иркутску, городу, который стал для него родиной. Стал, потому что родился Марк Давидович Сергеев (Гантваргер) в городе Енакиево, на Украине, в семье строителя. Его отец строил школы, больницы, шахты и вместе с семьей переезжал с одной стройки на другую. Так в 1939 году будущий поэт попал в Сибирь, в Иркутск. «И здесь я впервые почувствовал, что такое привязанность к городу – к дому, людям, знакомой скамейке». «С Иркутском связанные судьбы» – не только название цикла передач, название книги – это большая часть жизни, это стремление показать роль Иркутска в судьбе многих людей разных эпох и поколений. И даже если выбрать из общего многомиллионного числа лишь тех, кто оставил свой след на страницах истории российской, сделал великое открытие, совершил высокий подвиг, пришлось бы рассказать много тысяч историй, что не под силу одному человеку! О ком же поведал нам Марк Давидович со страниц своих книг? Чьи судьбы оказались связанными с Иркутском? В числе многих – Ибрагим Ганнибал – арап Петра Великого и предок Александра Сергеевича Пушкина, Григорий Шелихов, который «переплыл моря, открыл страны безвестны», Александр Баранов – «этот необыкновенный человек познал нашу землю во всем ее многообразии – от голубых льдов Чукотки до коралловых рифов Гавайских островов, от родного Каргополя до сумрачных индейских лесов Аляски». «Радуюсь, что стихи мои могут пригодиться вашему журналу (конечно, лучшему из всех наших журналов)», – писал Пушкин в 1825 году уроженцу Иркутска и создателю журнала «Московский телеграф» Николаю Алексеевичу Полевому. Пушкин и декабристы занимают особое место в творчестве писателя («Вся жизнь – один чудесный миг», «Перо поэта», «Подвиг любви бескорыстной», «Несчастью верная сестра» и др.). «Все мои книги о Пушкине и декабристах – это дань нашей общей любви к замечательным сынам России, чья деятельность, чье творчество оставили неизгладимый след в родной истории», – писал Марк Сергеев. Он много выступал в газетах, на радио и телевидении, состоял в самых различных обществах, участвовал во всех важных событиях города. Он готовил энциклопедию по Иркутску, хотел закончить новую книгу из серии «С Иркутском связанные судьбы», надеялся завершить исследование о женах декабристов – сибирячках. Мечтал написать хотя бы еще две книги пушкинского цикла. Не успели сбыться его мечты, но то, что им сделано, навсегда останется в памяти потомков.
Пусть есть города и красивей, и выше,
Но где бы пути иркутян ни легли,
Они тебя видят, они тебя слышат,
Любимый Иркутск – середина земли.