Страница:
– Ты дважды обманул Орден, - сказал Настоятель Вонг.
– Это неправда! - попробовал защититься Председатель.
– Не оборачивайся! - прикрикнул Вонг. - Первый раз ты обманул нас, когда продал чужестранцам замороженную Большую смерть. Ты предал не только нас, но и своих соратников из правительства. Ты утаил от своих соратников золото и камни, утаил оружие, убил много народу, чтобы скрыть свою подлость. Второй раз ты обманул нас, когда с запада пришел мирный человек и рассказал тебе о хищных болотах…
– Но это так далеко! - в отчаянии воскликнул Председатель.
Он сделал очередную попытку обернуться, но получил по уху и тонко завыл.
– Мирный человек просил у тебя древнее лекарство. Ты сказал ему, что ничего не знаешь о вакцине. Ты продал чужакам то, что принадлежало всем. Теперь к нам может прийти беда, а защититься будет нечем.
– Я… я не знал… - барахтался Ло. - Они привезли карту… Я думал, что поступаю правильно. Я думал, что очистил землю от яда… Позволь мне посмотреть на тебя, Настоятель…
– Нет. Ты опозорил Орден. Мне стыдно, что я садился за трапезу рядом с тобой.
– Но что я могу сделать?.. - залепетал Председатель. - Ведь остались еще склады на юге… Я готов выделить войско, я сам их поведу…
– Этот человек, Карамаз, оставил тебе карту…
– Клянусь тебе, Настоятель, он не оставлял. Он только позволил срисовать…
– Где она?
– Там, в ларце. А ключ у меня на шее, - суетился Ло. - Почтенный Настоятель, ты неправильно понял…
Председатель услышал, как повернулся в замке ключ, и наглые чужие руки зашелестели государственными бумагами. Затем кто-то через его плечо передал карту русскому президенту. Тот склонился, подбрасывая кастет на ладони.
– Повернись!
Минуту назад Председателю очень хотелось оглянуться. Но теперь его прошиб холодный пот. Внезапно обострившимся слухом он уловил дыхание еще двух человек за спиной.
– Нет! - прошептал Цзясу. - Нет, пожалуйста…
– Повернись, к тебе пришли Наставники.
Председатель понял, что, если он обернется и увидит лица скрытых Наставников, для него всё будет кончено. Он яростно замотал головой, зажмурился и вцепился пальцами в подушку.
– Будь мужчиной! - сказал Вонг.
– Вот засада! - с досадой произнес русский, так и сяк поворачивая карту. - Да тут черт ногу сломит. Не город, а настоящий муравейник! Десять лет будем искать…
– Десять лет не будете, - оборвал Настоятель. - Если возьмете тигров…
Председатель Комитета решил, что глупо не использовать этот шанс, пока монах толкует с русским на его каркающем, свистящем языке. Он рванулся вверх и в сторону, но тут что-то жестко ударило его под лопатку, и Ло понял, что не может сделать и шагу. Лидер Гоминьдана плюхнулся назад, с недоумением разглядывая острие пики, торчащее из живота. Он почувствовал, как горячая жидкость поднялась по пищеводу, заполнила горло и выплеснулась изо рта.
Цзясу медленно обернулся и увидел обоих скрытых Наставников. Они смотрели на него грустно и без всякой злобы. На их лицах была лишь глубокая горечь, оттого что пришлось навестить своего послушника. И Цзясу неожиданно увидел мир другими глазами. Он отчетливо вспомнил слова великого Кун-цзы…
"Истинный цзюнь-цзы… в юности избегает вожделений, в зрелости - ссор, в старости - скряжничества. Всего себя он посвящает… служению людям. Познав истину утром, он может спокойно умереть вечером…"
Почтенный Ло улыбнулся и упал на бок.
Русский вздохнул и постучал ногтем по карте.
– Любопытный документик… Стоит дата - две тысячи сто двадцать шестой. Эпидемия шла вовсю, а наша разведка всерьез изучала варианты перехвата американских кораблей, плывущих из Аляски в Шанхай и Циндао. Генералы хватались за соломинку. Очевидно, кто-то сочинил байку, что в Китае меньше смертность… Ума не приложу, как быть. Мы можем построить один или два дирижабля, но для такой экспедиции понадобятся сотни людей и тяжелая техника…
– Войско с тяжелым обозом не пройдет через Монголию и северные провинции, - перебил Вонг. - Идет война между династией Тянь и Отрядами наследников Мао. Ты потеряешь всех солдат, не добравшись до границы Звенящего узла. Надо идти севернее и восточнее, по старой байкальской трассе.
– По России?.. Но даже если сохранились рельсы, и удастся подогнать паровики с углем, по Транссибу будем добираться больше месяца. А что делать дальше? Я говорил с братьями… Хранитель Меток считает, что такой Звенящий узел им не погасить.
– Надо идти. Болото уже добралось до верховий Иртыша, - коротко ответил Вонг. - Охотники говорят, что на севере земля ползет под ногами.
– Вот дьявол! Этого я и боялся, оно добралось до тайги… Ну хорошо, допустим, мы доедем до Хабаровска… Ты найдешь мне проводников на юг, Настоятель?
– Восточнее провинции Шаньси люди не подчиняются правительству. И нет никого, кто провел бы нас к побережью.
– Нас?!
– Военный министр не выделит тебе солдат и носильщиков, а Орден не может его принудить. Даже под страхом смерти никто не решится идти на восток. Но Настоятели приняли решение, что не оставят русских братьев. Сколько Хранителей придут с тобой, Клинок?
Несколько секунд президент размышлял, глядя в бесстрастные глаза колдуна. Никто не мог поручиться, что, получив доступ к вакцине, китайские Хранители не затеют собственную игру…
– Надеюсь, брат Исмаил соберет человек двадцать. Если вообще согласится пойти…
– Этого мало, - отрезал Вонг. - Звенящий узел подобен смерчу. На его внешних границах ветер сильнее всего; двадцать лучших Хранителей погибнут, но не смогут удержать проход. Настоятель Вао смотрел в будущее. Нужны силы шестидесяти опытных бойцов, чтобы пробить путь среди взорвавшихся Меток. Мы пойдем с вами…
– А что еще увидел в будущем почтенный Вао? Нам сопутствует успех?
Коваль затаил дыхание, но Вонг ответил не сразу. Стало слышно, как за тряпичными стенами топчется дракон, сопят связанные охранники Председателя и стучат о землю две кирки. Скрытые Наставники тихонько напевали за работой. Они вынесли тело почтенного Ло наружу и собирались похоронить вверенного им послушника, как того требовали правила Ордена.
– Почтенный Вао видел кровь и мрак, - нехотя произнес китаец. - Но почтенный Вао сказал, что если наши люди не пойдут вместе с русскими, то кровь и мрак будут повсюду. Нечисть очень быстро захватит мир. Настоятель просил передать тебе, что у наших народов разные Учителя, но одинаковый взгляд на честь и благородство…
– Это точно, - согласился Коваль. - У нас и взгляды, и мысли сходятся. Вы воробьев отстреливали, а мы кукурузу разводили…
– Не понял? - нахмурился Вонг.
– Что тут понимать? Дружба навек! - засмеялся Коваль, сложил карту и сунул за пазуху. - До встречи, почтенный. Полетел я с турками воевать, дорога дальняя… На юге закончим - и в Шанхай.
Часть вторая.
Посыльные папы Рубенса сбились с ног.
Четвертый день в городе заседала Дума, и обеспечить это мероприятие для пожилого губернатора оказалось труднее, чем все остальные столичные дела, вместе взятые. Мало того, что президент возложил на него охрану делегатов, так пришлось заниматься еще и их размещением. Внезапно выяснилось, что необходимо где-то поселить уйму народу, - и совсем не так, как это делалось раньше. Оказалось, что каждому приехавшему следует выделить отдельные покои, с водопроводом и туалетом, да еще поставить на довольствие десятки сопровождающих.
Ушли те времена, когда гости, приезжавшие к папе музейщиков, разбивали палатки прямо на Дворцовой или спали вповалку в помещениях бывшего Генштаба. Теперь этажи Генштаба еле вмещали палаты городских Старшин, тут же жили клерки и чиновный люд, состоявший при губернаторе.
Про Эрмитаж и говорить было нечего. Левое крыло целиком отошло интернату для детей Качальщиков и учрежденному президентом Кадетскому корпусу. Со стороны Адмиралтейства квартировала гвардейская рота. Второй этаж президент еще раньше поделил между министерствами, и они также расползались, как на дрожжах, требуя всё новых площадей. Поэтому пришлось папе Рубенсу в спешном порядке чистить и латать то, что осталось от "Астории". Там не было ни мебели, ни паркетных полов, гостиница трижды горела, но зато, как ни странно, там достаточно легко восстановили подачу воды и даже смогли запустить центральное отопление. Двести мастеровых работали круглыми сутками, при свете масляных фонарей красили стены, вставляли окна и двери, сколачивали кровати и столы.
Ко второму съезду Государственной Думы подготовились неплохо. Рубенсу даже удалось сэкономить на иллюминации. Имея приказ президента украсить город к Новогодним торжествам, он посчитал, что праздники можно совместить. Гирлянды и елки с игрушками начали радовать взоры горожан и потрясенных приезжих уже с первых чисел декабря. Особенный фурор произвели электрические фонари вдоль Невского проспекта и Дворцовой набережной. Поглазеть на уличное электричество съезжались из самых дальних сел области, а про зависть иных дремучих делегатов и говорить нечего.
Несмотря на трудности в снабжении и удвоенный продналог в пользу армии, на Сенной развернули самую богатую за последние годы ярмарку. Две недели всем купцам было разрешено торговать беспошлинно, а президент отменил собственный запрет на торговлю с лотков вином и хмельным медом.
Пятьдесят подвод каждую ночь вывозили из центра города окаменевший мусор, три роты штрафников были брошены на расчистку улиц. Зима началась хоть и без трескучих морозов, но снежная; приходилось махать лопатами и ломами в три смены. Еще в сентябре, к удивлению приезжих, заработало в столице первое такси. Сейчас гостей поджидали ряды крытых пролеток, вышколенные извозчики и даже несколько надраенных паровых автомобилей. Правда, извозчики носили солдатскую форму: специальной одежды для них пока не придумали. На перекрестках прохаживались городовые в белых овчинных полушубках; вместо беспорядочных костров для гуляющей публики были устроены шатры с самоварами и блинами.
За месяц губернатор выдал шестьдесят лицензий на открытие новых кабаков, но торговля спиртным осталась монополией казны. "Новые" целовальники теперь были вынуждены платить по сто рублей золотом в год за право разливать крепкие напитки. По указу президента столице досталась лишь четвертая часть от алкогольных доходов, но и этого Рубенсу хватило, чтобы за одно лето замостить весь центр, навести понтонный мост взамен рухнувшего Троицкого и отстроить шестьдесят новых домов. Теперь гостям было не стыдно показать и правый берег, где раньше традиционно селилась нищета.
Зато, скрепя сердце, пришлось закрыть метро. Во время весенней распутицы стихия одержала над метрополитеном окончательную победу, в тоннели хлынула вода, а на нескольких станциях обрушились потолки. Подземники успели вывести наружу технику, даже выволокли большую часть рельсов. Теперь от Петроградской до конца Московского проспекта курсировали дрезины и таскали за собой дребезжащие трамвайные вагоны. Приезжая публика платила по пятаку за удовольствие прокатиться, а вожатый следил, чтобы не катались туда-сюда, потому что местным было не доехать по делам…
Две новые пересыльные тюрьмы приветливо распахнули двери для уголовников всех мастей. Папа Рубенс гордился, что именно он подговорил в свое время свежеиспеченного президента быстро принять Уголовный кодекс, пока не собралась новая Дума. Теперь эта маленькая хитрость начала приносить грандиозные плоды. Действие кодекса распространилось на всю подконтрольную территорию, и стало возможным отправить на каторжные работы тысячи недоимщиков, с которыми не могли совладать власти на местах. Не считая мелких жуликов, Рубенс загнал на строительство дорог бродяг, сутенеров и даже политически некорректных святош.
Перед созывом Думы Рубенс ухитрился выслать из столицы почти семь тысяч неблагонадежных.
Особой гордостью папы стало открытие Гостиного двора. Там, наконец, уничтожили всех диких псов, крыс и прочую малоприятную живность. Гостиный встречал думских делегатов огромными портретами президента, сиянием витрин и сотен электрических ламп. Не все изделия давались стеклодувам "на отлично", и лампочки периодически гасли, однако торговые площади обоих этажей были набиты битком и сданы в аренду еще за полгода до официального открытия. Особым распоряжением президента лучшие места в Гостином дворе предоставили иноземцам. Правда, и драли с них три шкуры, но желающих всё равно было хоть отбавляй. Тем, кто ставил в городе промысел, Рубенс выделял землю и рабочих на строительство, да еще и на пять лет от земельных поборов освобождал.
В первом этаже Гостиного двора круглые сутки принимали посетителей кабаки, где бутыль водки стоила рубль серебром. Там гремела музыка и текло нескончаемое веселье. Со стороны Перинной толпились в очереди экипажи разбогатевших купцов, а с другой стороны через дворы тянулась столь же длинная очередь подвод с птицей, дичью и вином. Напротив, в здании Пассажа, биржевые клерки не успевали менять иностранную валюту на русские рубли. Опять же, указом прежнего губернатора Кузнеца, за любые иностранные деньги и камни казна выдавала лишь русскую медь и серебро. Каждый вечер набитый доверху броневик уезжал под охраной чингисов к подвалам Эрмитажа…
Конечно, не обошлось без накладок. Не хватило конюшен, потом не хватило постельного белья в переполненной гостинице и не подвезли солярку для автомобилей. Пришлось спешно пустить на простыни полотно из армейских запасов, а топливо втридорога купили у норвегов. На второй день заседаний выяснилось, что многие делегаты не стесняются брать на кухне добавку, а поскольку столы накрывали в бывшем ресторане в две смены, то второй смене мало что оставалось. Рубенс еле смог погасить скандал, перебросив в центр две армейские кухни и отдав под нож еще десяток свиней с личной фермы.
Уже с первого дня поползли доносы криминального характера. Патрули выловили в кабаке несколько пьяных, затеявших драку, сволокли их в участок, и только утром выяснилось, что это был орловский губернатор со товарищи. Полицейские изрядно намяли бока провинциальному функционеру, и Рубенсу пришлось извиняться. Дабы пресечь подобные конфузы, на монетном дворе срочно отчеканили тысячу особых жетонов - для гостей и их ближних помощников, чтобы могли в любом месте удостоверить личность. Думали, выйдет как лучше, но не прошло и суток, как с такими же бляхами стали появляться в присутственных местах личности темные, самого разбойного вида…
Собственной курьерской службой Большая Дума обзавестись пока не успела; этот вопрос, как и тысячи других организационных тонкостей, как раз и предстояло решать на втором съезде. Папа Рубенс снял с занятий роту кадетов, и счастливые мальчишки целый день гоняли по городу, выполняя поручения Комитетов. Попутно открылся очередной грустный факт. Многие народные избранники не умели читать, но стеснялись признаться в этом. В зал доставили отпечатанные программки заседаний и доклады Счетной палаты, но когда пришло время обсуждения, многие делегаты понятия не имели, о чем идет речь.
Рубенс Бога молил о скорейшем возвращении президента, чтобы вывалить на него некоторые тонкие проблемы. Но Кузнец приехал и сразу ринулся утихомиривать начавшиеся баталии по верстке военного бюджета. Папа слушал пререкания, переглядывался с Левой Свирским, и оба они качали головами. В перерывах книжник умолял губернатора как-то повлиять на президента, чтобы тот окончательно не настроил против себя недовольные военными поборами черноземные провинции.
За эмиссию миллиона рублей медью проголосовали легко. Кроме прожженных торговцев, почти никто не понял, чем это вскоре обернется.
Кое-как согласились купить для армии три тысячи племенных лошадей. В этом сезоне цена на них поднялась вдвое; ковбои просто не успевали разводить их с такой скоростью, с которой росли потребности государства.
Случились и неприятности. Не приехал губернатор Перми, и пропала всякая связь с мытарями, работавшими в регионе. Только сегодня до столицы добрались уцелевшие клерки. Стало известно, что губернатор и питерские чиновники убиты и, кроме них, уничтожено еще около десятка верных президенту начальников. Власть захватила так называемая Освободительная армия, и к разбойникам, как ни грустно, примкнуло духовенство. Они там сформировали свое собственное правительство, объявили Пермь и близлежащие городки вольными поселениями и предложили всем провинциям к ним присоединиться.
В смысле, отойти от Петербурга. Примечательно, что восстание они начали после того, как получили от Питера караван с ценнейшим оборудованием, поднятым из хранилищ…
Теперь в столице губернии шла настоящая бойня, крестьяне с топорами гоняли по лесам остатки гарнизонов и вешали всех, кто им не нравился. В Чайковском ночью зарубили шестерых питерских вместе с женами и детьми. Из этих шестерых только один представлял налоговое ведомство. Под горячую руку попали учителя, лекарь, картограф и счетовод…
За лето, пока шла подготовка к южной кампании, никто в Питере не обращал внимания на тревожные сигналы из Перми и никто не доложил Кузнецу об измене. Но самое неприятное ждало впереди. Прямо на съезде вскрылись факты столь жутких злоупотреблений центральной власти, что в зале начал нарастать недовольный шепот. Те, кто боялись сказать президенту правду и не знали, где искать сочувствия, подняли головы. Оказалось, что ставленник Питера обложил мастеровых непомерным налогом, ссылаясь на указания сверху. В рекруты крестьянских детей сгоняли насильно, гарнизон жег усадьбы, уклонистов вешали без суда…
Рубенс терялся в догадках, какого беса Кузнец вынес на всеобщее обсуждение столь деликатную тему. Ну, послать туда пару полков чингисов, они за неделю наведут порядок! Депутаты галдели, как стая вспугнутых ворон. Охрипший спикер с трудом наладил очередь к трибуне из желающих выступить.
Упреки посыпались, как пшено из порвавшегося мешка. Каждый норовил прокричать о наболевшем. Там сборщики отняли половину урожая, здесь - заковали в кандалы ковбоев за самовольный захват земель. В Челябинской губернии, оказывается, всё лето секли за недоимки, а майор, командир гарнизона, бил Старшин при народе кулаком в лицо…
Под Саранском тоже третий месяц буянили, и ставленники Кузнеца ничего не могли с этим поделать. В донесениях они указывали, что всё идет по плану, а на самом деле половина сельских жителей ушла в леса, вторая же половина скрывала урожай. Всех людей в форме просто вешали без разбору. Саранский папа чуть не плакал. На него уже восемь раз покушались. Партизаны, нанятые богатыми ковбоями, нападали на губернское начальство среди бела дня. Селяне не возили товары на ярмарку, опасаясь разбоя…
Самую большую неразбериху вызывали постоянные перетасовки в гарнизонах. Папы лишились собственных дружин, вместо уроженцев областей служили теперь пришлые солдаты, не уважавшие гражданскую власть, и население платило им взаимной ненавистью. В Смоленске гарнизон вел непрекращающиеся войны с деревнями, не успевая гасить очаги восстаний. Губернатор признавал, что год назад, до присоединения к Федерации, жилось не лучше. Однако никто не оценил новые школы и больницы, люди быстро привыкли к автомобилям, почте и бесплатным праздникам. Кабаки, постоялые дворы и транспортные конторы открывали, опять же, богатые столичные купцы и чужеземцы, которых президент напустил в страну видимо-невидимо, а простым гражданам оставалось завидовать и потихоньку откручивать гайки от неловкой государственной машины…
Рубенсу казалось, что конца не будет обвинениям и недовольству. В какой-то момент он даже начал бояться, как бы машущая кулаками толпа не хлынула в президиум, и не пришлось бы, как в молодости, отстаивать власть врукопашную. Охранники президента тоже напряглись, готовые отбиваться от депутатов прикладами автоматов. Но Кузнец сидел очень спокойный, хотя и бледный, баюкал на перевязи руку, которая, судя по всему, доставляла ему немалую боль. Он кивал, промокал пот со лба и прихлебывал из кружки лечебный отвар. Рубенс не мог не позавидовать такому хладнокровию, а спустя час заметил, что страсти начали стихать. Выпустив пар, бородатые мужики смущенно возвращались на места, закуривали, перебрасывались шутками. Как только очередь к трибуне иссякла, спикер объявил перерыв, а в холле всех желающих уже ждали блины с вареньем, чарка медовухи и каша в неограниченном количестве.
Заправившись, депутаты плюхались в кресла слегка осоловевшие, охрипшие и гораздо более мирные. Кузнец жал руки, улыбался, принимал конверты с частными жалобами, осведомлялся о здоровье жен, о рыбалке, о рождении детей… Рубенс прекрасно знал, что именно его внук составлял для президента списки делегатов с подробными пометками относительно личной жизни и личных проблем каждого, но никогда бы не подумал, что такую уйму сведений можно удержать в памяти!
В результате по Перми приняли постановление гораздо более жесткое, чем губернатор Рубенс ожидал. По предложению президента, проголосовали за еще большее ужесточение Уголовного кодекса. Рубенс полагал, что нового губернатора доставят в мятежный город на штыках, усилят гарнизон, повесят три десятка зачинщиков - и делу конец. Но впервые затеялось серьезное действо. На место под прикрытием чингисов собирались четверо старцев из Судебной палаты. Собирались вести следствие и судить буквально каждого жителя города и мятежных областей. Кто-то в зале засмеялся, но президент тихонько заметил, что у палаты времени полно. Если понадобится, они проведут в Перми год или два…
Пока не повесят всех, кто сочувствовал буянам, добавил президент. А потом - пока не арестуют всех, кто соучаствовал соучастникам, желавшим развалить страну.
В зале стало очень тихо.
Затем определились с постройкой государственной автомобильной фабрики на бывшей заводской территории в Тольятти. Президент как раз вернулся оттуда вместе с техниками и решил, что именно на Волге следует начать массовую сборку паровых автомобилей.
Совсем уж нехотя, с минимальным перевесом, подписались выделить от каждых десяти дворов рабочего на восстановление южной железнодорожной магистрали. На отрезке Саратов-Царицын вкалывали почти десять тысяч пленных дикарей, но без техники ремонт полотна продвигался крайне медленно.
Заслушали представителя металлургов. Специальная комиссия вернулась с юга, где обследовала заросшие травой карьеры открытой добычи. Взятая на пробу руда оказалась приличной, и теперь оставалось решить, строить ли завод и лить сталь на месте или придумывать, как довезти руду к ближайшим городским кузням. Инженер из окружения Моники Арро доложил съезду, что в маленьких кузнях добротной стали для рельсов не отлить, надо восстанавливать домны…
Миша Рубенс слушал, как президент надрывает глотку, уговаривая народ вложить средства в лесные и нефтяные промыслы, но в глазах многих богатеев видел лишь страх и скуку. Было чертовски страшно ввязываться в чужие, дальние и непонятные дела. Гораздо привычнее казалось выжать сок из черных людишек, заплатить Петербургу, сколько просит, лишь бы отвязались, и вернуться к любимым псовым охотам… Но отказать бешеному Кузнецу еще страшнее, тем более когда рядом с ним сидит эта белая мохнатая зверюга и так смотрит желтыми глазами, что хочется под лавку забраться.
Казалось, что тигр понимает, о чем идет речь. Рубенс чуть не захлопал в ладоши, когда увидел, с какой ловкостью Кузнец распределил между субъектами Федерации очередной пакет нагрузок. Губернатор снова переглянулся со Свирским, и Лева незаметно показал большой палец. Кузнец поднимал областных начальников поодиночке и при всём честном народе вежливо спрашивал, не хочет ли господин такой-то взять на себя ремонт нефтебазы, восстановление верфи или топливных барж. Те же люди, что недавно с пеной у рта кричали с трибуны о беззакониях, радостно кивали, а то и брали на себя повышенные обязательства. С гордостью оглядывали зал, словно говоря: "Это еще что! Да ты только прикажи, батька, мы такого наворотим!.."
Но клерки вносили в протокол только то, что было заранее задумано в Зимнем дворце. А когда зачитали окончательный вариант думского постановления, на несколько минут повисла тишина. Словно пропал дурман, словно схлынуло наваждение, но отступать уже стало поздно. Одна за другой поднимались руки, служки бегали по рядам, подсчитывая голоса, и не находили никого, выступившего против восстановления энергетики. После каждого пункта отчетливо звучало имя исполнителя, исполнители вздрагивали, чувствуя, что попали в жернова похлеще, чем воинская повинность. Невыполнение решений Думы приравнивалось кодексом к измене родине…
За год предстояло починить тридцать нефтебаз и вдвое больше - перегонных колонн, восстановить добычу в шести угольных шахтах, расчистить и подлатать две тысячи километров дорог, спустить на воду сотню грузовых барж. Два десятка лесных и угольных портов примут первое сырье. В Нижнем, Екатеринбурге и Питере предстояло открыть бесплатные технические университеты. Губернским правительствам предписывалось разыскивать и отправлять туда самых способных детей. Также вменялось брать на полное обеспечение инженеров, изучавших энергетику по книгам. Но самое сложное задание досталось папе Рубенсу.
– Это неправда! - попробовал защититься Председатель.
– Не оборачивайся! - прикрикнул Вонг. - Первый раз ты обманул нас, когда продал чужестранцам замороженную Большую смерть. Ты предал не только нас, но и своих соратников из правительства. Ты утаил от своих соратников золото и камни, утаил оружие, убил много народу, чтобы скрыть свою подлость. Второй раз ты обманул нас, когда с запада пришел мирный человек и рассказал тебе о хищных болотах…
– Но это так далеко! - в отчаянии воскликнул Председатель.
Он сделал очередную попытку обернуться, но получил по уху и тонко завыл.
– Мирный человек просил у тебя древнее лекарство. Ты сказал ему, что ничего не знаешь о вакцине. Ты продал чужакам то, что принадлежало всем. Теперь к нам может прийти беда, а защититься будет нечем.
– Я… я не знал… - барахтался Ло. - Они привезли карту… Я думал, что поступаю правильно. Я думал, что очистил землю от яда… Позволь мне посмотреть на тебя, Настоятель…
– Нет. Ты опозорил Орден. Мне стыдно, что я садился за трапезу рядом с тобой.
– Но что я могу сделать?.. - залепетал Председатель. - Ведь остались еще склады на юге… Я готов выделить войско, я сам их поведу…
– Этот человек, Карамаз, оставил тебе карту…
– Клянусь тебе, Настоятель, он не оставлял. Он только позволил срисовать…
– Где она?
– Там, в ларце. А ключ у меня на шее, - суетился Ло. - Почтенный Настоятель, ты неправильно понял…
Председатель услышал, как повернулся в замке ключ, и наглые чужие руки зашелестели государственными бумагами. Затем кто-то через его плечо передал карту русскому президенту. Тот склонился, подбрасывая кастет на ладони.
– Повернись!
Минуту назад Председателю очень хотелось оглянуться. Но теперь его прошиб холодный пот. Внезапно обострившимся слухом он уловил дыхание еще двух человек за спиной.
– Нет! - прошептал Цзясу. - Нет, пожалуйста…
– Повернись, к тебе пришли Наставники.
Председатель понял, что, если он обернется и увидит лица скрытых Наставников, для него всё будет кончено. Он яростно замотал головой, зажмурился и вцепился пальцами в подушку.
– Будь мужчиной! - сказал Вонг.
– Вот засада! - с досадой произнес русский, так и сяк поворачивая карту. - Да тут черт ногу сломит. Не город, а настоящий муравейник! Десять лет будем искать…
– Десять лет не будете, - оборвал Настоятель. - Если возьмете тигров…
Председатель Комитета решил, что глупо не использовать этот шанс, пока монах толкует с русским на его каркающем, свистящем языке. Он рванулся вверх и в сторону, но тут что-то жестко ударило его под лопатку, и Ло понял, что не может сделать и шагу. Лидер Гоминьдана плюхнулся назад, с недоумением разглядывая острие пики, торчащее из живота. Он почувствовал, как горячая жидкость поднялась по пищеводу, заполнила горло и выплеснулась изо рта.
Цзясу медленно обернулся и увидел обоих скрытых Наставников. Они смотрели на него грустно и без всякой злобы. На их лицах была лишь глубокая горечь, оттого что пришлось навестить своего послушника. И Цзясу неожиданно увидел мир другими глазами. Он отчетливо вспомнил слова великого Кун-цзы…
"Истинный цзюнь-цзы… в юности избегает вожделений, в зрелости - ссор, в старости - скряжничества. Всего себя он посвящает… служению людям. Познав истину утром, он может спокойно умереть вечером…"
Почтенный Ло улыбнулся и упал на бок.
Русский вздохнул и постучал ногтем по карте.
– Любопытный документик… Стоит дата - две тысячи сто двадцать шестой. Эпидемия шла вовсю, а наша разведка всерьез изучала варианты перехвата американских кораблей, плывущих из Аляски в Шанхай и Циндао. Генералы хватались за соломинку. Очевидно, кто-то сочинил байку, что в Китае меньше смертность… Ума не приложу, как быть. Мы можем построить один или два дирижабля, но для такой экспедиции понадобятся сотни людей и тяжелая техника…
– Войско с тяжелым обозом не пройдет через Монголию и северные провинции, - перебил Вонг. - Идет война между династией Тянь и Отрядами наследников Мао. Ты потеряешь всех солдат, не добравшись до границы Звенящего узла. Надо идти севернее и восточнее, по старой байкальской трассе.
– По России?.. Но даже если сохранились рельсы, и удастся подогнать паровики с углем, по Транссибу будем добираться больше месяца. А что делать дальше? Я говорил с братьями… Хранитель Меток считает, что такой Звенящий узел им не погасить.
– Надо идти. Болото уже добралось до верховий Иртыша, - коротко ответил Вонг. - Охотники говорят, что на севере земля ползет под ногами.
– Вот дьявол! Этого я и боялся, оно добралось до тайги… Ну хорошо, допустим, мы доедем до Хабаровска… Ты найдешь мне проводников на юг, Настоятель?
– Восточнее провинции Шаньси люди не подчиняются правительству. И нет никого, кто провел бы нас к побережью.
– Нас?!
– Военный министр не выделит тебе солдат и носильщиков, а Орден не может его принудить. Даже под страхом смерти никто не решится идти на восток. Но Настоятели приняли решение, что не оставят русских братьев. Сколько Хранителей придут с тобой, Клинок?
Несколько секунд президент размышлял, глядя в бесстрастные глаза колдуна. Никто не мог поручиться, что, получив доступ к вакцине, китайские Хранители не затеют собственную игру…
– Надеюсь, брат Исмаил соберет человек двадцать. Если вообще согласится пойти…
– Этого мало, - отрезал Вонг. - Звенящий узел подобен смерчу. На его внешних границах ветер сильнее всего; двадцать лучших Хранителей погибнут, но не смогут удержать проход. Настоятель Вао смотрел в будущее. Нужны силы шестидесяти опытных бойцов, чтобы пробить путь среди взорвавшихся Меток. Мы пойдем с вами…
– А что еще увидел в будущем почтенный Вао? Нам сопутствует успех?
Коваль затаил дыхание, но Вонг ответил не сразу. Стало слышно, как за тряпичными стенами топчется дракон, сопят связанные охранники Председателя и стучат о землю две кирки. Скрытые Наставники тихонько напевали за работой. Они вынесли тело почтенного Ло наружу и собирались похоронить вверенного им послушника, как того требовали правила Ордена.
– Почтенный Вао видел кровь и мрак, - нехотя произнес китаец. - Но почтенный Вао сказал, что если наши люди не пойдут вместе с русскими, то кровь и мрак будут повсюду. Нечисть очень быстро захватит мир. Настоятель просил передать тебе, что у наших народов разные Учителя, но одинаковый взгляд на честь и благородство…
– Это точно, - согласился Коваль. - У нас и взгляды, и мысли сходятся. Вы воробьев отстреливали, а мы кукурузу разводили…
– Не понял? - нахмурился Вонг.
– Что тут понимать? Дружба навек! - засмеялся Коваль, сложил карту и сунул за пазуху. - До встречи, почтенный. Полетел я с турками воевать, дорога дальняя… На юге закончим - и в Шанхай.
Часть вторая.
ТОРГ ЗА ПОЛУШКУ
18. ГОРЯЧАЯ ЗИМА 2142
Посыльные папы Рубенса сбились с ног.
Четвертый день в городе заседала Дума, и обеспечить это мероприятие для пожилого губернатора оказалось труднее, чем все остальные столичные дела, вместе взятые. Мало того, что президент возложил на него охрану делегатов, так пришлось заниматься еще и их размещением. Внезапно выяснилось, что необходимо где-то поселить уйму народу, - и совсем не так, как это делалось раньше. Оказалось, что каждому приехавшему следует выделить отдельные покои, с водопроводом и туалетом, да еще поставить на довольствие десятки сопровождающих.
Ушли те времена, когда гости, приезжавшие к папе музейщиков, разбивали палатки прямо на Дворцовой или спали вповалку в помещениях бывшего Генштаба. Теперь этажи Генштаба еле вмещали палаты городских Старшин, тут же жили клерки и чиновный люд, состоявший при губернаторе.
Про Эрмитаж и говорить было нечего. Левое крыло целиком отошло интернату для детей Качальщиков и учрежденному президентом Кадетскому корпусу. Со стороны Адмиралтейства квартировала гвардейская рота. Второй этаж президент еще раньше поделил между министерствами, и они также расползались, как на дрожжах, требуя всё новых площадей. Поэтому пришлось папе Рубенсу в спешном порядке чистить и латать то, что осталось от "Астории". Там не было ни мебели, ни паркетных полов, гостиница трижды горела, но зато, как ни странно, там достаточно легко восстановили подачу воды и даже смогли запустить центральное отопление. Двести мастеровых работали круглыми сутками, при свете масляных фонарей красили стены, вставляли окна и двери, сколачивали кровати и столы.
Ко второму съезду Государственной Думы подготовились неплохо. Рубенсу даже удалось сэкономить на иллюминации. Имея приказ президента украсить город к Новогодним торжествам, он посчитал, что праздники можно совместить. Гирлянды и елки с игрушками начали радовать взоры горожан и потрясенных приезжих уже с первых чисел декабря. Особенный фурор произвели электрические фонари вдоль Невского проспекта и Дворцовой набережной. Поглазеть на уличное электричество съезжались из самых дальних сел области, а про зависть иных дремучих делегатов и говорить нечего.
Несмотря на трудности в снабжении и удвоенный продналог в пользу армии, на Сенной развернули самую богатую за последние годы ярмарку. Две недели всем купцам было разрешено торговать беспошлинно, а президент отменил собственный запрет на торговлю с лотков вином и хмельным медом.
Пятьдесят подвод каждую ночь вывозили из центра города окаменевший мусор, три роты штрафников были брошены на расчистку улиц. Зима началась хоть и без трескучих морозов, но снежная; приходилось махать лопатами и ломами в три смены. Еще в сентябре, к удивлению приезжих, заработало в столице первое такси. Сейчас гостей поджидали ряды крытых пролеток, вышколенные извозчики и даже несколько надраенных паровых автомобилей. Правда, извозчики носили солдатскую форму: специальной одежды для них пока не придумали. На перекрестках прохаживались городовые в белых овчинных полушубках; вместо беспорядочных костров для гуляющей публики были устроены шатры с самоварами и блинами.
За месяц губернатор выдал шестьдесят лицензий на открытие новых кабаков, но торговля спиртным осталась монополией казны. "Новые" целовальники теперь были вынуждены платить по сто рублей золотом в год за право разливать крепкие напитки. По указу президента столице досталась лишь четвертая часть от алкогольных доходов, но и этого Рубенсу хватило, чтобы за одно лето замостить весь центр, навести понтонный мост взамен рухнувшего Троицкого и отстроить шестьдесят новых домов. Теперь гостям было не стыдно показать и правый берег, где раньше традиционно селилась нищета.
Зато, скрепя сердце, пришлось закрыть метро. Во время весенней распутицы стихия одержала над метрополитеном окончательную победу, в тоннели хлынула вода, а на нескольких станциях обрушились потолки. Подземники успели вывести наружу технику, даже выволокли большую часть рельсов. Теперь от Петроградской до конца Московского проспекта курсировали дрезины и таскали за собой дребезжащие трамвайные вагоны. Приезжая публика платила по пятаку за удовольствие прокатиться, а вожатый следил, чтобы не катались туда-сюда, потому что местным было не доехать по делам…
Две новые пересыльные тюрьмы приветливо распахнули двери для уголовников всех мастей. Папа Рубенс гордился, что именно он подговорил в свое время свежеиспеченного президента быстро принять Уголовный кодекс, пока не собралась новая Дума. Теперь эта маленькая хитрость начала приносить грандиозные плоды. Действие кодекса распространилось на всю подконтрольную территорию, и стало возможным отправить на каторжные работы тысячи недоимщиков, с которыми не могли совладать власти на местах. Не считая мелких жуликов, Рубенс загнал на строительство дорог бродяг, сутенеров и даже политически некорректных святош.
Перед созывом Думы Рубенс ухитрился выслать из столицы почти семь тысяч неблагонадежных.
Особой гордостью папы стало открытие Гостиного двора. Там, наконец, уничтожили всех диких псов, крыс и прочую малоприятную живность. Гостиный встречал думских делегатов огромными портретами президента, сиянием витрин и сотен электрических ламп. Не все изделия давались стеклодувам "на отлично", и лампочки периодически гасли, однако торговые площади обоих этажей были набиты битком и сданы в аренду еще за полгода до официального открытия. Особым распоряжением президента лучшие места в Гостином дворе предоставили иноземцам. Правда, и драли с них три шкуры, но желающих всё равно было хоть отбавляй. Тем, кто ставил в городе промысел, Рубенс выделял землю и рабочих на строительство, да еще и на пять лет от земельных поборов освобождал.
В первом этаже Гостиного двора круглые сутки принимали посетителей кабаки, где бутыль водки стоила рубль серебром. Там гремела музыка и текло нескончаемое веселье. Со стороны Перинной толпились в очереди экипажи разбогатевших купцов, а с другой стороны через дворы тянулась столь же длинная очередь подвод с птицей, дичью и вином. Напротив, в здании Пассажа, биржевые клерки не успевали менять иностранную валюту на русские рубли. Опять же, указом прежнего губернатора Кузнеца, за любые иностранные деньги и камни казна выдавала лишь русскую медь и серебро. Каждый вечер набитый доверху броневик уезжал под охраной чингисов к подвалам Эрмитажа…
Конечно, не обошлось без накладок. Не хватило конюшен, потом не хватило постельного белья в переполненной гостинице и не подвезли солярку для автомобилей. Пришлось спешно пустить на простыни полотно из армейских запасов, а топливо втридорога купили у норвегов. На второй день заседаний выяснилось, что многие делегаты не стесняются брать на кухне добавку, а поскольку столы накрывали в бывшем ресторане в две смены, то второй смене мало что оставалось. Рубенс еле смог погасить скандал, перебросив в центр две армейские кухни и отдав под нож еще десяток свиней с личной фермы.
Уже с первого дня поползли доносы криминального характера. Патрули выловили в кабаке несколько пьяных, затеявших драку, сволокли их в участок, и только утром выяснилось, что это был орловский губернатор со товарищи. Полицейские изрядно намяли бока провинциальному функционеру, и Рубенсу пришлось извиняться. Дабы пресечь подобные конфузы, на монетном дворе срочно отчеканили тысячу особых жетонов - для гостей и их ближних помощников, чтобы могли в любом месте удостоверить личность. Думали, выйдет как лучше, но не прошло и суток, как с такими же бляхами стали появляться в присутственных местах личности темные, самого разбойного вида…
Собственной курьерской службой Большая Дума обзавестись пока не успела; этот вопрос, как и тысячи других организационных тонкостей, как раз и предстояло решать на втором съезде. Папа Рубенс снял с занятий роту кадетов, и счастливые мальчишки целый день гоняли по городу, выполняя поручения Комитетов. Попутно открылся очередной грустный факт. Многие народные избранники не умели читать, но стеснялись признаться в этом. В зал доставили отпечатанные программки заседаний и доклады Счетной палаты, но когда пришло время обсуждения, многие делегаты понятия не имели, о чем идет речь.
Рубенс Бога молил о скорейшем возвращении президента, чтобы вывалить на него некоторые тонкие проблемы. Но Кузнец приехал и сразу ринулся утихомиривать начавшиеся баталии по верстке военного бюджета. Папа слушал пререкания, переглядывался с Левой Свирским, и оба они качали головами. В перерывах книжник умолял губернатора как-то повлиять на президента, чтобы тот окончательно не настроил против себя недовольные военными поборами черноземные провинции.
За эмиссию миллиона рублей медью проголосовали легко. Кроме прожженных торговцев, почти никто не понял, чем это вскоре обернется.
Кое-как согласились купить для армии три тысячи племенных лошадей. В этом сезоне цена на них поднялась вдвое; ковбои просто не успевали разводить их с такой скоростью, с которой росли потребности государства.
Случились и неприятности. Не приехал губернатор Перми, и пропала всякая связь с мытарями, работавшими в регионе. Только сегодня до столицы добрались уцелевшие клерки. Стало известно, что губернатор и питерские чиновники убиты и, кроме них, уничтожено еще около десятка верных президенту начальников. Власть захватила так называемая Освободительная армия, и к разбойникам, как ни грустно, примкнуло духовенство. Они там сформировали свое собственное правительство, объявили Пермь и близлежащие городки вольными поселениями и предложили всем провинциям к ним присоединиться.
В смысле, отойти от Петербурга. Примечательно, что восстание они начали после того, как получили от Питера караван с ценнейшим оборудованием, поднятым из хранилищ…
Теперь в столице губернии шла настоящая бойня, крестьяне с топорами гоняли по лесам остатки гарнизонов и вешали всех, кто им не нравился. В Чайковском ночью зарубили шестерых питерских вместе с женами и детьми. Из этих шестерых только один представлял налоговое ведомство. Под горячую руку попали учителя, лекарь, картограф и счетовод…
За лето, пока шла подготовка к южной кампании, никто в Питере не обращал внимания на тревожные сигналы из Перми и никто не доложил Кузнецу об измене. Но самое неприятное ждало впереди. Прямо на съезде вскрылись факты столь жутких злоупотреблений центральной власти, что в зале начал нарастать недовольный шепот. Те, кто боялись сказать президенту правду и не знали, где искать сочувствия, подняли головы. Оказалось, что ставленник Питера обложил мастеровых непомерным налогом, ссылаясь на указания сверху. В рекруты крестьянских детей сгоняли насильно, гарнизон жег усадьбы, уклонистов вешали без суда…
Рубенс терялся в догадках, какого беса Кузнец вынес на всеобщее обсуждение столь деликатную тему. Ну, послать туда пару полков чингисов, они за неделю наведут порядок! Депутаты галдели, как стая вспугнутых ворон. Охрипший спикер с трудом наладил очередь к трибуне из желающих выступить.
Упреки посыпались, как пшено из порвавшегося мешка. Каждый норовил прокричать о наболевшем. Там сборщики отняли половину урожая, здесь - заковали в кандалы ковбоев за самовольный захват земель. В Челябинской губернии, оказывается, всё лето секли за недоимки, а майор, командир гарнизона, бил Старшин при народе кулаком в лицо…
Под Саранском тоже третий месяц буянили, и ставленники Кузнеца ничего не могли с этим поделать. В донесениях они указывали, что всё идет по плану, а на самом деле половина сельских жителей ушла в леса, вторая же половина скрывала урожай. Всех людей в форме просто вешали без разбору. Саранский папа чуть не плакал. На него уже восемь раз покушались. Партизаны, нанятые богатыми ковбоями, нападали на губернское начальство среди бела дня. Селяне не возили товары на ярмарку, опасаясь разбоя…
Самую большую неразбериху вызывали постоянные перетасовки в гарнизонах. Папы лишились собственных дружин, вместо уроженцев областей служили теперь пришлые солдаты, не уважавшие гражданскую власть, и население платило им взаимной ненавистью. В Смоленске гарнизон вел непрекращающиеся войны с деревнями, не успевая гасить очаги восстаний. Губернатор признавал, что год назад, до присоединения к Федерации, жилось не лучше. Однако никто не оценил новые школы и больницы, люди быстро привыкли к автомобилям, почте и бесплатным праздникам. Кабаки, постоялые дворы и транспортные конторы открывали, опять же, богатые столичные купцы и чужеземцы, которых президент напустил в страну видимо-невидимо, а простым гражданам оставалось завидовать и потихоньку откручивать гайки от неловкой государственной машины…
Рубенсу казалось, что конца не будет обвинениям и недовольству. В какой-то момент он даже начал бояться, как бы машущая кулаками толпа не хлынула в президиум, и не пришлось бы, как в молодости, отстаивать власть врукопашную. Охранники президента тоже напряглись, готовые отбиваться от депутатов прикладами автоматов. Но Кузнец сидел очень спокойный, хотя и бледный, баюкал на перевязи руку, которая, судя по всему, доставляла ему немалую боль. Он кивал, промокал пот со лба и прихлебывал из кружки лечебный отвар. Рубенс не мог не позавидовать такому хладнокровию, а спустя час заметил, что страсти начали стихать. Выпустив пар, бородатые мужики смущенно возвращались на места, закуривали, перебрасывались шутками. Как только очередь к трибуне иссякла, спикер объявил перерыв, а в холле всех желающих уже ждали блины с вареньем, чарка медовухи и каша в неограниченном количестве.
Заправившись, депутаты плюхались в кресла слегка осоловевшие, охрипшие и гораздо более мирные. Кузнец жал руки, улыбался, принимал конверты с частными жалобами, осведомлялся о здоровье жен, о рыбалке, о рождении детей… Рубенс прекрасно знал, что именно его внук составлял для президента списки делегатов с подробными пометками относительно личной жизни и личных проблем каждого, но никогда бы не подумал, что такую уйму сведений можно удержать в памяти!
В результате по Перми приняли постановление гораздо более жесткое, чем губернатор Рубенс ожидал. По предложению президента, проголосовали за еще большее ужесточение Уголовного кодекса. Рубенс полагал, что нового губернатора доставят в мятежный город на штыках, усилят гарнизон, повесят три десятка зачинщиков - и делу конец. Но впервые затеялось серьезное действо. На место под прикрытием чингисов собирались четверо старцев из Судебной палаты. Собирались вести следствие и судить буквально каждого жителя города и мятежных областей. Кто-то в зале засмеялся, но президент тихонько заметил, что у палаты времени полно. Если понадобится, они проведут в Перми год или два…
Пока не повесят всех, кто сочувствовал буянам, добавил президент. А потом - пока не арестуют всех, кто соучаствовал соучастникам, желавшим развалить страну.
В зале стало очень тихо.
Затем определились с постройкой государственной автомобильной фабрики на бывшей заводской территории в Тольятти. Президент как раз вернулся оттуда вместе с техниками и решил, что именно на Волге следует начать массовую сборку паровых автомобилей.
Совсем уж нехотя, с минимальным перевесом, подписались выделить от каждых десяти дворов рабочего на восстановление южной железнодорожной магистрали. На отрезке Саратов-Царицын вкалывали почти десять тысяч пленных дикарей, но без техники ремонт полотна продвигался крайне медленно.
Заслушали представителя металлургов. Специальная комиссия вернулась с юга, где обследовала заросшие травой карьеры открытой добычи. Взятая на пробу руда оказалась приличной, и теперь оставалось решить, строить ли завод и лить сталь на месте или придумывать, как довезти руду к ближайшим городским кузням. Инженер из окружения Моники Арро доложил съезду, что в маленьких кузнях добротной стали для рельсов не отлить, надо восстанавливать домны…
Миша Рубенс слушал, как президент надрывает глотку, уговаривая народ вложить средства в лесные и нефтяные промыслы, но в глазах многих богатеев видел лишь страх и скуку. Было чертовски страшно ввязываться в чужие, дальние и непонятные дела. Гораздо привычнее казалось выжать сок из черных людишек, заплатить Петербургу, сколько просит, лишь бы отвязались, и вернуться к любимым псовым охотам… Но отказать бешеному Кузнецу еще страшнее, тем более когда рядом с ним сидит эта белая мохнатая зверюга и так смотрит желтыми глазами, что хочется под лавку забраться.
Казалось, что тигр понимает, о чем идет речь. Рубенс чуть не захлопал в ладоши, когда увидел, с какой ловкостью Кузнец распределил между субъектами Федерации очередной пакет нагрузок. Губернатор снова переглянулся со Свирским, и Лева незаметно показал большой палец. Кузнец поднимал областных начальников поодиночке и при всём честном народе вежливо спрашивал, не хочет ли господин такой-то взять на себя ремонт нефтебазы, восстановление верфи или топливных барж. Те же люди, что недавно с пеной у рта кричали с трибуны о беззакониях, радостно кивали, а то и брали на себя повышенные обязательства. С гордостью оглядывали зал, словно говоря: "Это еще что! Да ты только прикажи, батька, мы такого наворотим!.."
Но клерки вносили в протокол только то, что было заранее задумано в Зимнем дворце. А когда зачитали окончательный вариант думского постановления, на несколько минут повисла тишина. Словно пропал дурман, словно схлынуло наваждение, но отступать уже стало поздно. Одна за другой поднимались руки, служки бегали по рядам, подсчитывая голоса, и не находили никого, выступившего против восстановления энергетики. После каждого пункта отчетливо звучало имя исполнителя, исполнители вздрагивали, чувствуя, что попали в жернова похлеще, чем воинская повинность. Невыполнение решений Думы приравнивалось кодексом к измене родине…
За год предстояло починить тридцать нефтебаз и вдвое больше - перегонных колонн, восстановить добычу в шести угольных шахтах, расчистить и подлатать две тысячи километров дорог, спустить на воду сотню грузовых барж. Два десятка лесных и угольных портов примут первое сырье. В Нижнем, Екатеринбурге и Питере предстояло открыть бесплатные технические университеты. Губернским правительствам предписывалось разыскивать и отправлять туда самых способных детей. Также вменялось брать на полное обеспечение инженеров, изучавших энергетику по книгам. Но самое сложное задание досталось папе Рубенсу.