Страница:
— Этот снимок я извлекла из мозга одного из полиморфов, — задумчиво произнесла Макина, разглядывая квадратную челюсть и скрипичный футляр. — Вероятно, мальчик изменил внешний облик и остальные параметры, как только почувствовал, что за ним следят. Поэтому мы не можем его обнаружить, а каждый потерянный день сопряжен с большим риском. Я полагала, что Скрипач здесь находится не больше полугода, по местному времени. Если я ошиблась и он покинул поселок сразу после... после того, как я с ним рассталась, то его штампы вполне могут начать выбрасывать споры. Надеюсь, что пока этого не случилось... Но если не поспешить, может быть поздно.
— Так что же делать, коли он сменил облик?
— Искать этого Карела. Искать тех, кто контролирует калек.
— А что случится, если они выбросят споры? Отравят подземку?
— Дело в том, что на моей родине существует... Назовем это Конвенцией, так тебе будет понятнее, хотя никто не подписывал бумаг. У нас уже тысяч лет никто не подписывает документы. Конвенция предполагает, что ни один здравомыслящий человек, входящий в Ложу Мастеров, не позволит своим штампам выращивать споры. Кстати, совсем необязательно, что они повторяют человеческую анатомию, скорее, наоборот. Человеческое тело плохо приспособлено для тяжелой работы. Как видишь своих я модифицировала применительно к мегаполису...
Когда-то давно существовала точка зрения, что в дальних походах или в тяжелых условиях — например, на горных выработках — можно позволить штампам дублироваться. Слишком велика была их естественная убыль. Но оказалось, что, несмотря на все успехи науки, уже в первой, независимой генерации, выращенной без участия пришельцев, генетические отклонения превышают пятнадцать процентов, а во второй — половина штампов теряет работоспособность. Ценой таких ошибок, например, стала гибель моего прапрадеда и других ученых...
Когда исчез мой четвертый штамп, я поддалась отчаянию, вручила тебе семя. Штампу легче вырастить дубля, ведь он передал мне, что потерял контакт с двумя партнерами... Я надеялась его спасти, а вышло наоборот.
Но сейчас речь не об этом. Я тебе потом объясню подробнее. К несчастью, в поселках Плачущих живучи некоторые парадоксальные верования. Они считают себя если не детьми инопланетян, то прямыми продолжателями дела Забытых. Некоторые из них убеждены, что их миссия — не ждать возвращения, а «облагораживать» всю планету. Я опасаюсь, что Скрипач, потеряв штампы, отважится на риск и запустит программу почкования...
— И что тогда? — Мне от страха мучительно захотелось в туалет. Я представил себе ряды безмозглых роботов, марширующих по опустошенной Москве и охотящихся за уцелевшими людьми... — Они нападут на нас?
— Милый Сашенька. — Макина тактично не замечала моей тупости. — Ни один штамп не создается просто так, ради развлечения. Это тяжелый труд, требующий огромных душевных затрат. Модели с широким спектром действия крайне редки. Скажем, мои «отцы», как ты их называешь, достаточно многофункциональны, но полиморфы четвертого поколения, которыми пользуется Скрипач, создавались как пастухи...
— Для коров?
— Я вскрыла и изучила троих штампов, доставленных ко мне в усилитель. Сначала я была в недоумении. Дело в том, что на одном из южных материков Киинус-тэкэ, откуда родом Забытые, водились такие животные, Миинтса-гэ, вы назвали бы их близкими родственниками приматов. Когда шло активное заселение второй планеты, их там было несколько миллиардов. Миллиардов, Саша! Не везде, конечно, но сохранялись места, где эти... м-м-м... обезьянки почти не имели естественных врагов. Очень скоро они перешли из разряда туристической экзотики в ценный промысловый вид. Удивительно вкусное мясо, целебные выжимки из брюшных желез, дефицитная натуральная кожа...
Но обезьяны — назовем их так — обладали достаточно высокой степенью стадной организации, Пугливостью и, вдобавок, чрезвычайно крепкими зубами. Они даже ухитрялись перегрызать силовые кабели на первых автономных фермах колонистов. Понимаешь, у Миинтса-гэ зубы подрастают, как у наших грызунов, их необходимо постоянно стачивать...
Вообще-то я никогда не интересовалась столь узкими проблемами, это давняя история, прошло около полутора тысяч лет, по локальному времени Земли... Но когда мне в метро попался один из «беспризорников», такой же, как встретился тебе, пришлось углубиться в архивы. Это пастушеский штамп, в нем деформирована внешность, но не более того. Начинка остается прежней, ее невозможно изменить. Десятки таких пастухов контролировали когда-то сотни и тысячи квадратных километров лесов, поддерживая... Что поддерживая, Саша?
— Эту самую, — прошептал я. — Целевую установку среди обезьян, да?
— Совершенно верно. Вот ты и ответил сам почти на все вопросы. А на остальные пока не знаю ответа даже я. Стотысячные стаи молодых самцов Миинтса-гэ, подверженные диким агрессивным припадкам в периоды брачного сезона, не нападали больше на фермы и не уничтожали скот. Они становились мирными и послушными. Охотникам и егерям оставалось только грамотно поддерживать популяцию, выбраковывать больных, лишних пускать на мясо, репродуктивное стадо загонять в резервации, а самых злобных — уничтожать.
— Выходит, были такие, которые не поддавались?
— Конечно, Саша. — Лиза посмотрела на меня очень внимательно. — Судя по отчетам, весьма редко но встречались такие особи, которые чувствовали обман, для которых свобода была дороже навязанного сытого благополучия. Таких требовалось уничтожать в первую очередь... Мне стало интересно, как и тебе. Я запросила в усилителе древние инструкции для поселенцев тысячелетней давности.
— Не понял! Ты же сказала, что сама построила этот усилитель? Откуда там данные о жизни пришельцев?
— В который раз тебе повторяю, что во Вселенной все связано. Каждый новый усилитель несет в себе кусочек того древнего звездолета и несет в себе его библиотеку. Язык Забытых не сложен фонетически, тем более что мы учим его с раннего детства. Но зато в нем почти три миллиона слов. Для сравнения: в русском — около миллиона.
— И ты все их знаешь? Куда столько?
— Не знает никто из лучших Мастеров, куда уж мне! Словарный запас отражает богатство философских и технических понятий, которые еще нескоро предстоит достичь... Так вот, в инструкциях поселенцам прямо сказано, что, несмотря на сложности визуальной разведки, следует вести индивидуальную охоту за особями, не поддающимися массовому контролю.
— И где же он?.. — Мне никак было не собрать разбегающиеся мысли. — Как же твой Скрипач надыбал такие раритеты? Неужто у него поновее ничего не нашлось?
— Это я ему дала, — просто сказала Лиза. — Выражаясь вашим языком, предоставила доступ к закрытому банку. А поновее Скрипач не искал. Ему нужны были именно пастухи.
Глава 23
Глава 24
— Так что же делать, коли он сменил облик?
— Искать этого Карела. Искать тех, кто контролирует калек.
— А что случится, если они выбросят споры? Отравят подземку?
— Дело в том, что на моей родине существует... Назовем это Конвенцией, так тебе будет понятнее, хотя никто не подписывал бумаг. У нас уже тысяч лет никто не подписывает документы. Конвенция предполагает, что ни один здравомыслящий человек, входящий в Ложу Мастеров, не позволит своим штампам выращивать споры. Кстати, совсем необязательно, что они повторяют человеческую анатомию, скорее, наоборот. Человеческое тело плохо приспособлено для тяжелой работы. Как видишь своих я модифицировала применительно к мегаполису...
Когда-то давно существовала точка зрения, что в дальних походах или в тяжелых условиях — например, на горных выработках — можно позволить штампам дублироваться. Слишком велика была их естественная убыль. Но оказалось, что, несмотря на все успехи науки, уже в первой, независимой генерации, выращенной без участия пришельцев, генетические отклонения превышают пятнадцать процентов, а во второй — половина штампов теряет работоспособность. Ценой таких ошибок, например, стала гибель моего прапрадеда и других ученых...
Когда исчез мой четвертый штамп, я поддалась отчаянию, вручила тебе семя. Штампу легче вырастить дубля, ведь он передал мне, что потерял контакт с двумя партнерами... Я надеялась его спасти, а вышло наоборот.
Но сейчас речь не об этом. Я тебе потом объясню подробнее. К несчастью, в поселках Плачущих живучи некоторые парадоксальные верования. Они считают себя если не детьми инопланетян, то прямыми продолжателями дела Забытых. Некоторые из них убеждены, что их миссия — не ждать возвращения, а «облагораживать» всю планету. Я опасаюсь, что Скрипач, потеряв штампы, отважится на риск и запустит программу почкования...
— И что тогда? — Мне от страха мучительно захотелось в туалет. Я представил себе ряды безмозглых роботов, марширующих по опустошенной Москве и охотящихся за уцелевшими людьми... — Они нападут на нас?
— Милый Сашенька. — Макина тактично не замечала моей тупости. — Ни один штамп не создается просто так, ради развлечения. Это тяжелый труд, требующий огромных душевных затрат. Модели с широким спектром действия крайне редки. Скажем, мои «отцы», как ты их называешь, достаточно многофункциональны, но полиморфы четвертого поколения, которыми пользуется Скрипач, создавались как пастухи...
— Для коров?
— Я вскрыла и изучила троих штампов, доставленных ко мне в усилитель. Сначала я была в недоумении. Дело в том, что на одном из южных материков Киинус-тэкэ, откуда родом Забытые, водились такие животные, Миинтса-гэ, вы назвали бы их близкими родственниками приматов. Когда шло активное заселение второй планеты, их там было несколько миллиардов. Миллиардов, Саша! Не везде, конечно, но сохранялись места, где эти... м-м-м... обезьянки почти не имели естественных врагов. Очень скоро они перешли из разряда туристической экзотики в ценный промысловый вид. Удивительно вкусное мясо, целебные выжимки из брюшных желез, дефицитная натуральная кожа...
Но обезьяны — назовем их так — обладали достаточно высокой степенью стадной организации, Пугливостью и, вдобавок, чрезвычайно крепкими зубами. Они даже ухитрялись перегрызать силовые кабели на первых автономных фермах колонистов. Понимаешь, у Миинтса-гэ зубы подрастают, как у наших грызунов, их необходимо постоянно стачивать...
Вообще-то я никогда не интересовалась столь узкими проблемами, это давняя история, прошло около полутора тысяч лет, по локальному времени Земли... Но когда мне в метро попался один из «беспризорников», такой же, как встретился тебе, пришлось углубиться в архивы. Это пастушеский штамп, в нем деформирована внешность, но не более того. Начинка остается прежней, ее невозможно изменить. Десятки таких пастухов контролировали когда-то сотни и тысячи квадратных километров лесов, поддерживая... Что поддерживая, Саша?
— Эту самую, — прошептал я. — Целевую установку среди обезьян, да?
— Совершенно верно. Вот ты и ответил сам почти на все вопросы. А на остальные пока не знаю ответа даже я. Стотысячные стаи молодых самцов Миинтса-гэ, подверженные диким агрессивным припадкам в периоды брачного сезона, не нападали больше на фермы и не уничтожали скот. Они становились мирными и послушными. Охотникам и егерям оставалось только грамотно поддерживать популяцию, выбраковывать больных, лишних пускать на мясо, репродуктивное стадо загонять в резервации, а самых злобных — уничтожать.
— Выходит, были такие, которые не поддавались?
— Конечно, Саша. — Лиза посмотрела на меня очень внимательно. — Судя по отчетам, весьма редко но встречались такие особи, которые чувствовали обман, для которых свобода была дороже навязанного сытого благополучия. Таких требовалось уничтожать в первую очередь... Мне стало интересно, как и тебе. Я запросила в усилителе древние инструкции для поселенцев тысячелетней давности.
— Не понял! Ты же сказала, что сама построила этот усилитель? Откуда там данные о жизни пришельцев?
— В который раз тебе повторяю, что во Вселенной все связано. Каждый новый усилитель несет в себе кусочек того древнего звездолета и несет в себе его библиотеку. Язык Забытых не сложен фонетически, тем более что мы учим его с раннего детства. Но зато в нем почти три миллиона слов. Для сравнения: в русском — около миллиона.
— И ты все их знаешь? Куда столько?
— Не знает никто из лучших Мастеров, куда уж мне! Словарный запас отражает богатство философских и технических понятий, которые еще нескоро предстоит достичь... Так вот, в инструкциях поселенцам прямо сказано, что, несмотря на сложности визуальной разведки, следует вести индивидуальную охоту за особями, не поддающимися массовому контролю.
— И где же он?.. — Мне никак было не собрать разбегающиеся мысли. — Как же твой Скрипач надыбал такие раритеты? Неужто у него поновее ничего не нашлось?
— Это я ему дала, — просто сказала Лиза. — Выражаясь вашим языком, предоставила доступ к закрытому банку. А поновее Скрипач не искал. Ему нужны были именно пастухи.
Глава 23
ВКУС ЕДИНЕНИЯ
...К веку Исхода на планете суровой богини, откуда явились на Землю Забытые, технологии давно пришли в упадок. Маленькая принцесса изучила сотни и сотни гигабайт информации, относящейся к первому этапу колонизации. Цивилизации Сниит-сна давно было тесно на родной планете, и Уния великих Лож приняла решение о массовом переселении на соседний гигант. Правительство щедро снабжало экспедиции необходимыми материалами и машинами. В короткий срок почти не осталось безработных и в три раза снизилась преступность. В шести развитых странах, откуда стартовали ракеты, тюрьмы почти опустели, и их переделали в отели. Миллионы молодых и старых авантюристов, желающих начать новую жизнь, построить дом на дармовой земле, устремились в очередь за билетами. Многие продавали все, что у них было, надеясь разбогатеть на жирных черноземах Киинус...
Для таких, как они, — неприкаянных, бездомных, и ненужных — казалось, что игра стоит свеч. Прибывших расселяли по временным лагерям, на экваториальных жарких островах, снабжали местными деньгами и ставили на довольствие. А когда их стало слишком много, когда со Спиинус-тэкэ начали ежедневно взлетать по десять ракет с десятью тысячами человек на борту каждой, было решено начертить на новой родине первые границы.
Сначала все верили, что обойдется без границ, но несмотря на оптимизм апологетов церкви, земляки на новой родине потянулись к землякам, обособились от остальных и зажили отдельными общинами. Земли хватало всем желающим, комиссары нарезали участки таких размеров, о которых дома никто не мог и мечтать. Северные материки еще добрых пятьдесят лет оставались неизвестным пятном — так велика была планета и так много на ней оказалось суши. Вот только высоко в горы пока не могли забраться: заводы по выработке воздуха не обеспечивали плотной атмосферы.
А с неба все падали и падали на огромных парашютах капсулы с ценными грузами. А престарелый золотой адмирал Лаамэ-мо, бывший Мастер Ложи, руководил распределением и все труднее ему становилось сдерживать сепаратистов. Одни требовали немедленно провозгласить на всей планете единое государство, не допускать хождения чужих языков и чужих религий и вообще предоставлять рабочие штампы и механизмы только тем общинам, кто признает власть новой Ложи. Другие, наоборот, предостерегали адмирала от бойни, от противостояния и придумывали всякие формы конфедерации...
Какие союзы ни заключай, жизнь от этого богаче не становилась. Несмотря на колоссальные ресурсы и переброску целых фабричных комплексов, экономика поселений буксовала. Для того чтобы вырастить достаточное количество искусственных рабов, к которым все привыкли на родине, требовались самые тонкие и сложные технологии. А родная планета, несмотря на постоянные запросы адмирала, не торопилась забросить на орбиту столь необходимые производственные линии. Это крайне непростая задача — вскормить синтетическую молекулу, способную к тысячекратному росту и гибким изменениям в соответствии с запросами хозяина. В те далекие времена каждый второй штамп, стоивший немалых денег, отбраковывался на стадии эмбриона...
А на Киинус уже нашли горючий камень, начали одомашнивать животных и встали на прикол в желтых водах рыболовецкие платформы. Но штампов требовалось все больше, не хватало и техники, особенно тормозилось заселение джунглей без многоруких экскаваторов. И под водой силами людей, вооруженных примитивными манипуляторами, нельзя было проделать и сотой доли работы, которую играючи выполняли бессонные осьминоги. А запас полиморфных соединений подходил к концу, и перед многими отколовшимися общинами, раскинувшими жилые корпуса на границах пустынь и горной гряды, стоял уже призрак полузабытого ручного труда...
Однако колонизация шла полным ходом. Но сколько бы ни сбрасывали полезных грузов, учебников и компьютеров, самые умные головы на обеих планетах понимали, что деградация неизбежна. В поселениях начали вспыхивать вооруженные конфликты: дрались за лучшие пастбища и леса, за выходы к морям и, как всегда, за женщин. Женщин снова не хватало, хотя миллионы переселенок отправились вослед за мужьями и братьями.
Спрессованная грузом лет, история чужого народа казалась Лизе непонятной и пугающей...
Уния Лож ведущих стран проголосовала за отказ в возвращении тем, кто хотел вернуться. Мужчин на старой планете становилось все меньше, новые не рождались, а пожилые покидали родные места, чувствуя себя изгоями. Им выплачивали компенсации и мягко, но настойчиво вытесняли из всех сфер деятельности. Еще сорок лет назад это казалось невозможным, но штампы третьего поколения взяли на себя всю тяжелую мужскую работу на планете.
А первые штампы четвертого поколения обеспечивали охрану орбиты от возможных покушений извне. На планете переселенцев и без того не было качественных стартовых площадок, а несколько курсирующих челноков не могли бы решить проблему. Теперь третья планета могла только принимать переселенцев.
Прошло сто сорок лет, и тех, кто начал первую волну Исхода, стали называть Забытыми.
Но до этого Ложа нанесла Забытым еще один удар. Благодаря Единению Мастериц были перекрыты информационные потоки, и Киинус-тэкэ оказалась отрезана от передовых технологий. Отныне несколько миллионов новых пионеров могли полагаться только на собственные силы и на производственные мощности, вывезенные за сорок лет. Лидеры переселенцев безуспешно взывали к Единению, но в хаосе и разброде не могли вытянуть даже цепочку в тысячу разумов.
Вкус Единения был утерян.
Узнав об этом, планета-мать наложила запрет на усовершенствование штампов. Передовые технологии не должны были попасть в руки единоличников. Ложа Мастериц остановила эвакуацию заводов, производящих новых полиморфов. Умные машины четвертого поколения были способны сами, при наличии технической документации, построить космодром и собрать челнок. Мастерицы постановили отказать в поставке сборочных конвейеров и ограничились экспортом пастухов, шахтеров, водолазов и прочих модулей невысокой рабочей квалификации.
Штампы четвертого поколения, самые умные и приспособленные, оказались под запретом на обеих планетах. Потому что с их помощью можно было манипулировать людьми.
Однако кое-что Забытые успели вывезти и даже взяли с собой в космос.
Как всякий ребенок, родившийся в Тимохино, Лиза с раннего детства свободно говорила на языке Спиинус-тэкэ, поскольку язык, как и многие навыки, автоматически внедрялся во время начального цикла обучения. И как всякий ребенок, она задавала взрослым вопросы, на которые никто не мог ответить. Как случилось, что мощная цивилизация, покорившая космос, разделилась на два лагеря? И почему не наступил мир на колонизированном гиганте, почему полетели оттуда разведчики во все концы галактики? И зачем надо было тратить усилия, учить диких туземцев на чужих планетах?
Никто из Мастеров не знал ответов.
Но никто на Земле, долгие сотни лет, пока сменялись поколения в тайге, разрастались поселки и назревали собственные конфликты, не понимал главного: ждать ли Забытых обратно, или они навсегда покинули подземный лагерь и преданный им персонал?..
От детей Тимохино никто не скрывал, что существует огромный мир, развивающийся по совершенно иным законам. Мир, в котором им никогда не стать своими, который можно посетить первый раз лишь в четырнадцать лет, и то не дольше трех недель, находясь все это время в защитной пленке.
Тех, кто возмущался всесильем Мастеров, бунтовал или увлекался ложными науками, еще четыреста лет назад в шутку прозвали Плачущими. По преданию, первым бунтарем был человек, умевший играть на одиннадцати музыкальных инструментах. Он рыдал на собрании Ложи, убеждая, что надо открыться миру. То были годы, когда в Европе свирепствовала чума, на Востоке велись бесконечные войны, а на Руси шел разгул того, что после назовут Смутой. Наконец плачущий бунтарь похитил у Мастеров усилитель, забрал семью, несколько штампов и заявил, что уходит жить к обычным людям.
Это было чистым безумием. Энергии усилителя хватило бы на многие поколения, но очень скоро отщепенцы подверглись нападению полудиких кочевников, погибли почти все штампы, и первому Скрипачу пришлось позволить своим роботам выбросить споры. Он был слишком горд, чтобы обратиться к Мастерам.
Семена третьей генерации не напали на хозяев, но полностью вышли из-под контроля и повредили усилитель. Посланные спасатели явились слишком поздно...
С той поры Ложа Земных Мастеров наложила запрет на единоличное владение штампами, а старые пастушеские модели были вообще изъяты и отправлены в хранилище. Теперь роботы трудились под коллективной опекой самых уважаемых стариков. Жителям неблагонадежной окраины был навсегда запрещен доступ к усилителям, а сами они Построить прибор не умели.
И снова потянулись годы учебы, неспешных открытий и ожидания хозяев...
Для таких, как они, — неприкаянных, бездомных, и ненужных — казалось, что игра стоит свеч. Прибывших расселяли по временным лагерям, на экваториальных жарких островах, снабжали местными деньгами и ставили на довольствие. А когда их стало слишком много, когда со Спиинус-тэкэ начали ежедневно взлетать по десять ракет с десятью тысячами человек на борту каждой, было решено начертить на новой родине первые границы.
Сначала все верили, что обойдется без границ, но несмотря на оптимизм апологетов церкви, земляки на новой родине потянулись к землякам, обособились от остальных и зажили отдельными общинами. Земли хватало всем желающим, комиссары нарезали участки таких размеров, о которых дома никто не мог и мечтать. Северные материки еще добрых пятьдесят лет оставались неизвестным пятном — так велика была планета и так много на ней оказалось суши. Вот только высоко в горы пока не могли забраться: заводы по выработке воздуха не обеспечивали плотной атмосферы.
А с неба все падали и падали на огромных парашютах капсулы с ценными грузами. А престарелый золотой адмирал Лаамэ-мо, бывший Мастер Ложи, руководил распределением и все труднее ему становилось сдерживать сепаратистов. Одни требовали немедленно провозгласить на всей планете единое государство, не допускать хождения чужих языков и чужих религий и вообще предоставлять рабочие штампы и механизмы только тем общинам, кто признает власть новой Ложи. Другие, наоборот, предостерегали адмирала от бойни, от противостояния и придумывали всякие формы конфедерации...
Какие союзы ни заключай, жизнь от этого богаче не становилась. Несмотря на колоссальные ресурсы и переброску целых фабричных комплексов, экономика поселений буксовала. Для того чтобы вырастить достаточное количество искусственных рабов, к которым все привыкли на родине, требовались самые тонкие и сложные технологии. А родная планета, несмотря на постоянные запросы адмирала, не торопилась забросить на орбиту столь необходимые производственные линии. Это крайне непростая задача — вскормить синтетическую молекулу, способную к тысячекратному росту и гибким изменениям в соответствии с запросами хозяина. В те далекие времена каждый второй штамп, стоивший немалых денег, отбраковывался на стадии эмбриона...
А на Киинус уже нашли горючий камень, начали одомашнивать животных и встали на прикол в желтых водах рыболовецкие платформы. Но штампов требовалось все больше, не хватало и техники, особенно тормозилось заселение джунглей без многоруких экскаваторов. И под водой силами людей, вооруженных примитивными манипуляторами, нельзя было проделать и сотой доли работы, которую играючи выполняли бессонные осьминоги. А запас полиморфных соединений подходил к концу, и перед многими отколовшимися общинами, раскинувшими жилые корпуса на границах пустынь и горной гряды, стоял уже призрак полузабытого ручного труда...
Однако колонизация шла полным ходом. Но сколько бы ни сбрасывали полезных грузов, учебников и компьютеров, самые умные головы на обеих планетах понимали, что деградация неизбежна. В поселениях начали вспыхивать вооруженные конфликты: дрались за лучшие пастбища и леса, за выходы к морям и, как всегда, за женщин. Женщин снова не хватало, хотя миллионы переселенок отправились вослед за мужьями и братьями.
Спрессованная грузом лет, история чужого народа казалась Лизе непонятной и пугающей...
Уния Лож ведущих стран проголосовала за отказ в возвращении тем, кто хотел вернуться. Мужчин на старой планете становилось все меньше, новые не рождались, а пожилые покидали родные места, чувствуя себя изгоями. Им выплачивали компенсации и мягко, но настойчиво вытесняли из всех сфер деятельности. Еще сорок лет назад это казалось невозможным, но штампы третьего поколения взяли на себя всю тяжелую мужскую работу на планете.
А первые штампы четвертого поколения обеспечивали охрану орбиты от возможных покушений извне. На планете переселенцев и без того не было качественных стартовых площадок, а несколько курсирующих челноков не могли бы решить проблему. Теперь третья планета могла только принимать переселенцев.
Прошло сто сорок лет, и тех, кто начал первую волну Исхода, стали называть Забытыми.
Но до этого Ложа нанесла Забытым еще один удар. Благодаря Единению Мастериц были перекрыты информационные потоки, и Киинус-тэкэ оказалась отрезана от передовых технологий. Отныне несколько миллионов новых пионеров могли полагаться только на собственные силы и на производственные мощности, вывезенные за сорок лет. Лидеры переселенцев безуспешно взывали к Единению, но в хаосе и разброде не могли вытянуть даже цепочку в тысячу разумов.
Вкус Единения был утерян.
Узнав об этом, планета-мать наложила запрет на усовершенствование штампов. Передовые технологии не должны были попасть в руки единоличников. Ложа Мастериц остановила эвакуацию заводов, производящих новых полиморфов. Умные машины четвертого поколения были способны сами, при наличии технической документации, построить космодром и собрать челнок. Мастерицы постановили отказать в поставке сборочных конвейеров и ограничились экспортом пастухов, шахтеров, водолазов и прочих модулей невысокой рабочей квалификации.
Штампы четвертого поколения, самые умные и приспособленные, оказались под запретом на обеих планетах. Потому что с их помощью можно было манипулировать людьми.
Однако кое-что Забытые успели вывезти и даже взяли с собой в космос.
Как всякий ребенок, родившийся в Тимохино, Лиза с раннего детства свободно говорила на языке Спиинус-тэкэ, поскольку язык, как и многие навыки, автоматически внедрялся во время начального цикла обучения. И как всякий ребенок, она задавала взрослым вопросы, на которые никто не мог ответить. Как случилось, что мощная цивилизация, покорившая космос, разделилась на два лагеря? И почему не наступил мир на колонизированном гиганте, почему полетели оттуда разведчики во все концы галактики? И зачем надо было тратить усилия, учить диких туземцев на чужих планетах?
Никто из Мастеров не знал ответов.
Но никто на Земле, долгие сотни лет, пока сменялись поколения в тайге, разрастались поселки и назревали собственные конфликты, не понимал главного: ждать ли Забытых обратно, или они навсегда покинули подземный лагерь и преданный им персонал?..
От детей Тимохино никто не скрывал, что существует огромный мир, развивающийся по совершенно иным законам. Мир, в котором им никогда не стать своими, который можно посетить первый раз лишь в четырнадцать лет, и то не дольше трех недель, находясь все это время в защитной пленке.
Тех, кто возмущался всесильем Мастеров, бунтовал или увлекался ложными науками, еще четыреста лет назад в шутку прозвали Плачущими. По преданию, первым бунтарем был человек, умевший играть на одиннадцати музыкальных инструментах. Он рыдал на собрании Ложи, убеждая, что надо открыться миру. То были годы, когда в Европе свирепствовала чума, на Востоке велись бесконечные войны, а на Руси шел разгул того, что после назовут Смутой. Наконец плачущий бунтарь похитил у Мастеров усилитель, забрал семью, несколько штампов и заявил, что уходит жить к обычным людям.
Это было чистым безумием. Энергии усилителя хватило бы на многие поколения, но очень скоро отщепенцы подверглись нападению полудиких кочевников, погибли почти все штампы, и первому Скрипачу пришлось позволить своим роботам выбросить споры. Он был слишком горд, чтобы обратиться к Мастерам.
Семена третьей генерации не напали на хозяев, но полностью вышли из-под контроля и повредили усилитель. Посланные спасатели явились слишком поздно...
С той поры Ложа Земных Мастеров наложила запрет на единоличное владение штампами, а старые пастушеские модели были вообще изъяты и отправлены в хранилище. Теперь роботы трудились под коллективной опекой самых уважаемых стариков. Жителям неблагонадежной окраины был навсегда запрещен доступ к усилителям, а сами они Построить прибор не умели.
И снова потянулись годы учебы, неспешных открытий и ожидания хозяев...
Глава 24
ПОЕЗД, С КОТОРОГО НЕ СПРЫГНУТЬ
— Так не пойдет! — заявил я. — Эти пацаны вежливо не умеют. Либо берете их за жабры и сразу, конкретно — в торец, либо лучше не заводиться. Нормального базара не получится.
Компашка братков скромно перетирала свои дела за угловым столиком. Чтобы выйти на место, где тусовался Карел, нам потребовалось не больше двух часов. Удивительно все-таки, насколько легко выцепить в Москве человека, если очень хочется и есть достаточно бабок! Сунул двоим «колясочникам» по полтахе, сказал, что надо бы пристроить братана-инвалида, и получил от них наводку, как найти «разводящего» шофера.
Раздолбанный микроавтобус «фольксваген» с нужным номером мы перехватили возле «Сокольников». Пресловутый Пашка оказался здоровенным кабаном под метр девяносто, но на поверку довольно хлипким. Он загнал машину передними колесами в сугроб перед ларьком, а сам сидел бочком в кабине и уплетал шаверму, далеко отставив в сторону истекающий соусом пакет. Я сразу предупредил Макиных, что разговор должен быть коротким.
— Добрый день, — обратился к водителю Серый плащ. — Подскажите, как нам срочно найти Карела.
— Не знаю такого.
— Вы его знаете, потому что на него работаете.
Шофер со свистом втянул в себя соус, пожевал с открытым ртом, затем вытер руку о полотенце и захлопнул дверцу у нас перед носом.
Макины вопрошающе поглядели на меня. Я постучал в окно. Мотор работал, но отъехать «фольксвагену» мешал поток машин, ползущих сзади по заснеженному проспекту. Пашка положил руки на руль и смотрел назад. Очевидно, мы ему чем-то не понравились или не знали пароля.
— Открывай! — кивнул я Макину.
Тот небрежно взялся за ручку и выдернул ее вместе с замком и куском обшивки. Дверца погнулась, стекло треснуло. Вокруг сновали люди, покупали шаверму, но никому, как всегда, не было до нас никакого дела. Никто из водил в пробке не глушил моторы, поэтому визгливую ругань Пашки расслышать было невозможно.
— Подскажите, как найти Карела, — вежливо повторил Макин и взялся за дверную раму.
— Пошел к черту! — выкрикнул водитель, врубил заднюю передачу и наступил на педаль. Из-под передних колес полетели комья снега, автобус повело в сторону, задницей он чуть не зацепил припарковавшуюся по соседству «шкоду». Оттуда выглянул испуганный старичок, весь в пакетах и сумках. Макин взялся за водительскую дверцу обеими руками и без усилия сковырнул ее с петель.
Глаза у водилы чуть не выпали на щеки, в правом кулаке у него очутилась монтировка, и со всего маху он влепил ею Макину по щеке. Я представил себе, что стало бы с головой обычного человека, окажись он на месте робота. По сути дела, неврастеник Паша только что совершил убийство. Макин не стал уклоняться от удара; монтировка прошла сквозь кожу и застряла у него в скуле. Сзади смотрелось классно: сантиметра три металла торчало прямо из коротеньких светлых волос прическа даже не испортилась! Еще пару дней назад я, с непривычки, выблевал бы завтрак и побежал бы куда глаза глядят. Паша дернул железяку на себя, штамп ему только улыбнулся и укоризненно покачал головой. Клешня Макина вытянулась на метр в кабину и сдавила шоферу запястье. Свободной конечностью Макин взял парня за шкварник, выдернул из сиденья и швырнул в глубину салона. Потом медленно вытянул из лица монтировку и обернулся к дедульке в «шкоде». Старого конкретно колбасило; в книжках про такое пишут «глаза стали как блюдца»...
Мотор заглох. Лишенный управления микроавтобус покатился задом на проезжую часть. Серый плащ, не нагибаясь, ухватился за передний бампер и удерживал его, пока я не забрался внутрь и не выдернул «ручник». После чего мы залезли туда все вместе и немножко побеседовали. Бить Пашу не пришлось. Тряся челюстью, он достал трубу и мигом отыскал Карела в чебуречной.
Штампы — на что толковые ребята, а без меня бы еще месяц ходили, фото всем совали!
Чебуречная — не первый сорт, но пацаны тут и не гуляют, а делом занимаются, сразу видно. Сарай кривой, вывеска не светится, внутри ветер дует, но точка проходная. И трасса, и торговые павильоны рядом, и недорого. И шашлык мне Лизкин «папа» принес классный — аж слюнки потекли. То есть кухня неплохая, даром что простые водилы кушают, дальнобойщики и хачи с рынка. Эти тоже не станут дерьмо жрать — им мясо подавай.
Так мы и сидели втроем, изображая непонятно какую родню, пока я не опознал нужного человека, рыло бы клево взять с собой нашего инвалида Игоря, но Карел наверняка бы его заметил первым. И что потом, весь век его прятать?
Здорово его зачморили, твари...
— Придется применять насилие, — полувопросительно произнес Макин. Серый плащ отрешенно разглядывал посетителей чебуречной, скорее всего, совещался с Лизой.
— А то вы на Кольцевой мало народу покоцали? — разозлился я. — Только не надо меня «лечить», что вы мягкие и пушистые. Так Лизе и передай...
— Саша, ты же сам можешь со мной разговаривать, — произнес Лизин голос у меня в голове. Я едва не опрокинул тарелку с чебуреками, до того неожиданно вышло. Совсем забыл про ее очередную опасную игрушку. Всего ничего, капелька малюсенькая, куда хочешь — туда и лепи. Макина сказала, что это старая-престарая, настолько позабытая технология, что усилитель даже задумался, когда ему было поручено создать коммуникатор. Они ведь у себя давно без всяких телефонов обходились.
Но эта фиговинка — она намного круче телефона. Подзаряжать не надо, номер набирать не надо, стоит пожелать — и абонент на связи. Правда, у меня только четыре абонента — Лиза и три ее взрослых полиморфа. Маленького она пока бережет.
— Тут их шестеро, — говорю я. — И сидят плотно, вина заказали, мяса. Часа на два устроились. Либо твои ребята меня слушаются и мы их гасим, либо будем этого Карела до завтра ждать. Или ты хочешь, чтобы мы его к тебе притащили?
— Ни в коем случае. — Голос Лизы звучал у меня где-то в районе затылка, а капля крепилась под волосами, совсем незаметно. — Штампы будут тебя слушаться, но постарайтесь обойтись без кровопролития. Мне... мне очень тяжело это переносить.
— Постараюсь, — сказал я. Обсудил с «отцами»и поднялся с места. Немножко струхнул, не без этого.
— Тебе чего? — спросили меня за угловым столом. На всякий случай я всех шестерых как следует запомнил, но поманил одного Карела.
— Поговорить с вами хотят. Вон там, у двери.
— Так пусть подойдут, кому надо! — резонно ответил он. Молодой, чернявый, глазенки нахальные и шибко нервный. На месте он не сидел, постоянно подскакивал, точно шило в заду. Остальные разглядывали меня с обычным для их породы ленивым ожиданием, пепел стряхивали в тарелку. Все южане, в черной одинаковой коже, но двое не кавказцы, а, скорее, таджики. Узколобый мужик с огромной печаткой на пальце рвал лаваш. Другого, краснорожего, с мешками под глазами, я уже где-то встречал.
Макин со своего места приветливо помахал Карелу, отодвинул стул и показал бутылку коньяка. Он был один. Серый плащ увлеченно штудировал меню у стойки. Он удивительно походил на культурного безобидного алкаша.
— Мое дело маленькое, — придвигаясь ближе» небрежно проронил я. — Просили передать, что у него ваш безногий, и есть еще двое, по дешевке. Только с вами говорить хочет.
Макин выглядел почти интеллигентно и ни капельки не страшно, он даже приподнялся и одарил Карела широкой улыбкой. Наконец этот подонок соизволил оторвать зад, сунул в рот кусок мяса и подчеркнуто неторопливо отправился к нашему столику. Он достаточно ясно дал понять дружкам, что делает нам огромное одолжение.
— Ну? — спросил он, прожевав, и уселся, положив локти на скатерть. Этот кусок дерьма старательно изображал отморозка, хотя за сто метров было ясно, что на кого-то шестерит.
Я вышел наружу и заглянул в окошко. Из восьми столиков было занято четыре, и у бара в ожидании заказа пританцовывали еще двое черных, видимо, из овощного ангара. В колонках надрывалась Распутина. У двери, поджав лапу, угодливо подпрыгивала дворняга. Лежалый снег скрипел под подошвами, как старый диван.
Я успел заметить, как Макин одной рукой подвинул Карелу рюмку, а другой молниеносно ударил его пальцем в солнечное сплетение. Он бил без замаха, из очень неудобной позиции; обычный человек вообще так не дерется. После чего, не позволяя Карелу упасть, штамп небрежным движением закинул обмякшее тело на плечо, толкнул дверь и оказался снаружи.
Приятели Карела ничего не успели предпринять, потому что картинку им загородил вернувшийся Серый плащ. Он как раз застыл посреди зала, озабоченно ковыряясь во внутреннем кармане.
Наконец до южан дошло, что их товарища захватили в плен. Двое вскочили, а за ними и остальные, попадали стулья, зазвенел графин. Братки никак не связали неловкого очкарика, замешкавшегося у них на пути, с Макиным и здорово просчитались. По сути, они его просто не заметили.
Двое пихнули штампа плечами, прорываясь к выходу. Впереди несся тот самый краснорожий, в распахнутой куртке, за ним — высокий, кучерявый смуглый до черноты. В правой руке он уже держал нож. Серый плащ, не поворачиваясь, продолжая смотреть в одну точку, вытянул руки назад, схватил обоих бандюков за шкирки и легко вернул на место.
Краснорожий проехался задницей по соседнему столу, лишив обеда двоих шоферов. Те так и остались с вилками в руках, а скатерть и тарелки очутились на полу. Высокий ударил ножом снизу и, наверное, попал, потому что в следующую секунду он уже дергался, пытаясь вытащить лезвие назад. Вытащить не успел — как живое ядро, он пролетел, свалив на пол двоих своих дружков. На штампа кинулись еще двое, их он также забросил на стол.
Компашка братков скромно перетирала свои дела за угловым столиком. Чтобы выйти на место, где тусовался Карел, нам потребовалось не больше двух часов. Удивительно все-таки, насколько легко выцепить в Москве человека, если очень хочется и есть достаточно бабок! Сунул двоим «колясочникам» по полтахе, сказал, что надо бы пристроить братана-инвалида, и получил от них наводку, как найти «разводящего» шофера.
Раздолбанный микроавтобус «фольксваген» с нужным номером мы перехватили возле «Сокольников». Пресловутый Пашка оказался здоровенным кабаном под метр девяносто, но на поверку довольно хлипким. Он загнал машину передними колесами в сугроб перед ларьком, а сам сидел бочком в кабине и уплетал шаверму, далеко отставив в сторону истекающий соусом пакет. Я сразу предупредил Макиных, что разговор должен быть коротким.
— Добрый день, — обратился к водителю Серый плащ. — Подскажите, как нам срочно найти Карела.
— Не знаю такого.
— Вы его знаете, потому что на него работаете.
Шофер со свистом втянул в себя соус, пожевал с открытым ртом, затем вытер руку о полотенце и захлопнул дверцу у нас перед носом.
Макины вопрошающе поглядели на меня. Я постучал в окно. Мотор работал, но отъехать «фольксвагену» мешал поток машин, ползущих сзади по заснеженному проспекту. Пашка положил руки на руль и смотрел назад. Очевидно, мы ему чем-то не понравились или не знали пароля.
— Открывай! — кивнул я Макину.
Тот небрежно взялся за ручку и выдернул ее вместе с замком и куском обшивки. Дверца погнулась, стекло треснуло. Вокруг сновали люди, покупали шаверму, но никому, как всегда, не было до нас никакого дела. Никто из водил в пробке не глушил моторы, поэтому визгливую ругань Пашки расслышать было невозможно.
— Подскажите, как найти Карела, — вежливо повторил Макин и взялся за дверную раму.
— Пошел к черту! — выкрикнул водитель, врубил заднюю передачу и наступил на педаль. Из-под передних колес полетели комья снега, автобус повело в сторону, задницей он чуть не зацепил припарковавшуюся по соседству «шкоду». Оттуда выглянул испуганный старичок, весь в пакетах и сумках. Макин взялся за водительскую дверцу обеими руками и без усилия сковырнул ее с петель.
Глаза у водилы чуть не выпали на щеки, в правом кулаке у него очутилась монтировка, и со всего маху он влепил ею Макину по щеке. Я представил себе, что стало бы с головой обычного человека, окажись он на месте робота. По сути дела, неврастеник Паша только что совершил убийство. Макин не стал уклоняться от удара; монтировка прошла сквозь кожу и застряла у него в скуле. Сзади смотрелось классно: сантиметра три металла торчало прямо из коротеньких светлых волос прическа даже не испортилась! Еще пару дней назад я, с непривычки, выблевал бы завтрак и побежал бы куда глаза глядят. Паша дернул железяку на себя, штамп ему только улыбнулся и укоризненно покачал головой. Клешня Макина вытянулась на метр в кабину и сдавила шоферу запястье. Свободной конечностью Макин взял парня за шкварник, выдернул из сиденья и швырнул в глубину салона. Потом медленно вытянул из лица монтировку и обернулся к дедульке в «шкоде». Старого конкретно колбасило; в книжках про такое пишут «глаза стали как блюдца»...
Мотор заглох. Лишенный управления микроавтобус покатился задом на проезжую часть. Серый плащ, не нагибаясь, ухватился за передний бампер и удерживал его, пока я не забрался внутрь и не выдернул «ручник». После чего мы залезли туда все вместе и немножко побеседовали. Бить Пашу не пришлось. Тряся челюстью, он достал трубу и мигом отыскал Карела в чебуречной.
Штампы — на что толковые ребята, а без меня бы еще месяц ходили, фото всем совали!
Чебуречная — не первый сорт, но пацаны тут и не гуляют, а делом занимаются, сразу видно. Сарай кривой, вывеска не светится, внутри ветер дует, но точка проходная. И трасса, и торговые павильоны рядом, и недорого. И шашлык мне Лизкин «папа» принес классный — аж слюнки потекли. То есть кухня неплохая, даром что простые водилы кушают, дальнобойщики и хачи с рынка. Эти тоже не станут дерьмо жрать — им мясо подавай.
Так мы и сидели втроем, изображая непонятно какую родню, пока я не опознал нужного человека, рыло бы клево взять с собой нашего инвалида Игоря, но Карел наверняка бы его заметил первым. И что потом, весь век его прятать?
Здорово его зачморили, твари...
— Придется применять насилие, — полувопросительно произнес Макин. Серый плащ отрешенно разглядывал посетителей чебуречной, скорее всего, совещался с Лизой.
— А то вы на Кольцевой мало народу покоцали? — разозлился я. — Только не надо меня «лечить», что вы мягкие и пушистые. Так Лизе и передай...
— Саша, ты же сам можешь со мной разговаривать, — произнес Лизин голос у меня в голове. Я едва не опрокинул тарелку с чебуреками, до того неожиданно вышло. Совсем забыл про ее очередную опасную игрушку. Всего ничего, капелька малюсенькая, куда хочешь — туда и лепи. Макина сказала, что это старая-престарая, настолько позабытая технология, что усилитель даже задумался, когда ему было поручено создать коммуникатор. Они ведь у себя давно без всяких телефонов обходились.
Но эта фиговинка — она намного круче телефона. Подзаряжать не надо, номер набирать не надо, стоит пожелать — и абонент на связи. Правда, у меня только четыре абонента — Лиза и три ее взрослых полиморфа. Маленького она пока бережет.
— Тут их шестеро, — говорю я. — И сидят плотно, вина заказали, мяса. Часа на два устроились. Либо твои ребята меня слушаются и мы их гасим, либо будем этого Карела до завтра ждать. Или ты хочешь, чтобы мы его к тебе притащили?
— Ни в коем случае. — Голос Лизы звучал у меня где-то в районе затылка, а капля крепилась под волосами, совсем незаметно. — Штампы будут тебя слушаться, но постарайтесь обойтись без кровопролития. Мне... мне очень тяжело это переносить.
— Постараюсь, — сказал я. Обсудил с «отцами»и поднялся с места. Немножко струхнул, не без этого.
— Тебе чего? — спросили меня за угловым столом. На всякий случай я всех шестерых как следует запомнил, но поманил одного Карела.
— Поговорить с вами хотят. Вон там, у двери.
— Так пусть подойдут, кому надо! — резонно ответил он. Молодой, чернявый, глазенки нахальные и шибко нервный. На месте он не сидел, постоянно подскакивал, точно шило в заду. Остальные разглядывали меня с обычным для их породы ленивым ожиданием, пепел стряхивали в тарелку. Все южане, в черной одинаковой коже, но двое не кавказцы, а, скорее, таджики. Узколобый мужик с огромной печаткой на пальце рвал лаваш. Другого, краснорожего, с мешками под глазами, я уже где-то встречал.
Макин со своего места приветливо помахал Карелу, отодвинул стул и показал бутылку коньяка. Он был один. Серый плащ увлеченно штудировал меню у стойки. Он удивительно походил на культурного безобидного алкаша.
— Мое дело маленькое, — придвигаясь ближе» небрежно проронил я. — Просили передать, что у него ваш безногий, и есть еще двое, по дешевке. Только с вами говорить хочет.
Макин выглядел почти интеллигентно и ни капельки не страшно, он даже приподнялся и одарил Карела широкой улыбкой. Наконец этот подонок соизволил оторвать зад, сунул в рот кусок мяса и подчеркнуто неторопливо отправился к нашему столику. Он достаточно ясно дал понять дружкам, что делает нам огромное одолжение.
— Ну? — спросил он, прожевав, и уселся, положив локти на скатерть. Этот кусок дерьма старательно изображал отморозка, хотя за сто метров было ясно, что на кого-то шестерит.
Я вышел наружу и заглянул в окошко. Из восьми столиков было занято четыре, и у бара в ожидании заказа пританцовывали еще двое черных, видимо, из овощного ангара. В колонках надрывалась Распутина. У двери, поджав лапу, угодливо подпрыгивала дворняга. Лежалый снег скрипел под подошвами, как старый диван.
Я успел заметить, как Макин одной рукой подвинул Карелу рюмку, а другой молниеносно ударил его пальцем в солнечное сплетение. Он бил без замаха, из очень неудобной позиции; обычный человек вообще так не дерется. После чего, не позволяя Карелу упасть, штамп небрежным движением закинул обмякшее тело на плечо, толкнул дверь и оказался снаружи.
Приятели Карела ничего не успели предпринять, потому что картинку им загородил вернувшийся Серый плащ. Он как раз застыл посреди зала, озабоченно ковыряясь во внутреннем кармане.
Наконец до южан дошло, что их товарища захватили в плен. Двое вскочили, а за ними и остальные, попадали стулья, зазвенел графин. Братки никак не связали неловкого очкарика, замешкавшегося у них на пути, с Макиным и здорово просчитались. По сути, они его просто не заметили.
Двое пихнули штампа плечами, прорываясь к выходу. Впереди несся тот самый краснорожий, в распахнутой куртке, за ним — высокий, кучерявый смуглый до черноты. В правой руке он уже держал нож. Серый плащ, не поворачиваясь, продолжая смотреть в одну точку, вытянул руки назад, схватил обоих бандюков за шкирки и легко вернул на место.
Краснорожий проехался задницей по соседнему столу, лишив обеда двоих шоферов. Те так и остались с вилками в руках, а скатерть и тарелки очутились на полу. Высокий ударил ножом снизу и, наверное, попал, потому что в следующую секунду он уже дергался, пытаясь вытащить лезвие назад. Вытащить не успел — как живое ядро, он пролетел, свалив на пол двоих своих дружков. На штампа кинулись еще двое, их он также забросил на стол.