Страница:
Вот ведь, возможно, у этих двоих все не так уж и хорошо, как кажется, решил граф. Неожиданно, он почувствовал усталость от своих предположений и размышлений. Довольно, сказал он себе, вытягивая пухлые ноги, я везде вижу какие-то тайны. Интересно, скоро ли будет ужин?
Ждать пришлось недолго. Выступление певицы закончилось народной итальянской песней. Затем, среди хора восторгов, мадам Альбанес, поклонившись, с улыбкой подошла к Миранде:
— Я хочу в уборную, — объявила она со спокойным латинским натурализмом. — Вы не покажете мне дорогу?
— О… конечно, — запинаясь, ответила Миранда, ее щеки вспыхнули от смущения, и она торопливо вывела примадонну из комнаты.
Когда они спустились вниз, гости уже направились в столовую. Николас подошел к Миранде и шепнул:
— Все восхищаются вами. Прием проходит замечательно.
Эти простые слова были сказаны таким тоном, что настроение Миранды сразу поднялось и она болтала и смеялась, забыв обо всех волнениях.
Николас посадил мадам Альбанес между графом и Германом Мелвиллем, понимая, что другим джентльменам она может показаться несколько вульгарной. Другое дело Мелвилль. Он оживленно болтал и время от времени довольно неприлично смеялся, из-за чего миссис Эллет осуждающе посматривала на него через стол.
Однако же даже она была умиротворена, когда Николас спросил у нее об Эдгаре По, к которому она испытывала в некотором смысле интерес собеседника. Леди оживилась, встряхивая редкими кудряшками.
— Бедный несчастный мистер По. Какое, несчастье… его малютка жена… боюсь, она умирает… и они уехали в такую глушь, в настоящую лачугу.
Она понизила голос до пронзительного шепота, который мгновенно прервал все остальные разговоры за столом.
— Мне так его жаль… вы понимаете, такое падение… ужасно!.. И еще этот скандал с миссис… О!.. — издала она возглас смущения. — Все слушают!
Все и правда слушали, но после этих слов спешно возобновили разговоры на другие темы. Кроме Николаса, никого из них несчастья поэта особенно не интересовали, они просто были привлечены интригующим шепотом миссис Эллет.
Однако Николас испытывал иные чувства и к изумлению Миранды, которая считала миссис Эллет вульгарной и крайне неприятной женщиной, предложил ей в понедельник поехать вместе с ними в Фордхем, чтобы она могла представить их мистеру По.
— Но зачем, Николас? — поинтересовалась Миранда, когда гости разъехались. — Зачем нам встречаться с этим По, да и разве, ты не считаешь, что миссис Эллет ужасно надоедлива?
— Это так, — согласился он. — Но вряд ли мы сможем посетить мистера По, если никто ему нас не представит.
— Да зачем нам вообще туда ехать? — настаивала она.
Подобная поездка казалась ей совершенно ненужной, какое-то жалкое захолустье, вечно пьяный и, как говорят, неуравновешенный человек и его жена, умирающая от чахотки.
Николас сжал губы. Он не любил, когда ему задавали подобные вопросы, потому что не привык даже к малейшему противоречию своим желаниям. Миранда сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, которые сияющей мантией спадали чуть не до самого пола. В своем кружевном неглиже она выглядела очень свеженькой и красивой, она прекрасно держалась сегодня вечером, сумев извлечь из его уроков все, что только можно. Поэтому он подавил сарказм и спокойно ответил:
— Вы не поймете, моя дорогая.
Миранда отложила гребень и, повернувшись в обитом атласом кресле, посмотрела на мужа.
— Да почему же не пойму? — недовольно воскликнула она. — Почему вы никогда не слушаете меня? Говорите мне хоть иногда, что вы думаете и чувствуете, пока…
Она остановилась. Она чуть было не сказала: «Пока не стало слишком поздно». С чего это она так разволновалась из-за такой мелочи? Не удивительно, что Николас смотрит на нее с таким изумлением.
Мгновение он молчал, затем плотнее запахнул фиолетовый халат и сел в кресло напротив нее.
— Любовь моя, — с улыбкой сказал он. — Я и не думал, что причины моего желания встретиться с мистером По имеют для вас такое значение. Я с радостью все вам объясню. Я восхищаюсь гением этого человека. Я чувствую, что его откровения находят в моей душе большой отклик. В них есть нечто фантасмагорическое, чувственный привкус мистерии и вселенского зла, которые меня очень привлекают. И мне любопытно увидеть его нынешнюю деградацию. Мне это интересно.
Он замолчал, и Миранда сделала беспомощный жест, когда на ее глаза навернулись слезы. Ее сознание совершенно не способно было понять смысл его слов, некоторых из них она не знала, даже значений — «фантасмагория», «мистерия». На мгновение ей показалось, что он действительно хотел довериться ей, со всей откровенностью ответить на ее призыв. Никогда еще не бывало такого, чтобы за наигранной легкостью его тона он сказал ей простую правду.
А он, глядя на жену, засмеялся.
— Ну же, моя крошка. Уже очень поздно. Иди спать и не тревожь свою хорошенькую головку вещами, в которых ты ничего не смыслишь.
Глава четырнадцатая
Ждать пришлось недолго. Выступление певицы закончилось народной итальянской песней. Затем, среди хора восторгов, мадам Альбанес, поклонившись, с улыбкой подошла к Миранде:
— Я хочу в уборную, — объявила она со спокойным латинским натурализмом. — Вы не покажете мне дорогу?
— О… конечно, — запинаясь, ответила Миранда, ее щеки вспыхнули от смущения, и она торопливо вывела примадонну из комнаты.
Когда они спустились вниз, гости уже направились в столовую. Николас подошел к Миранде и шепнул:
— Все восхищаются вами. Прием проходит замечательно.
Эти простые слова были сказаны таким тоном, что настроение Миранды сразу поднялось и она болтала и смеялась, забыв обо всех волнениях.
Николас посадил мадам Альбанес между графом и Германом Мелвиллем, понимая, что другим джентльменам она может показаться несколько вульгарной. Другое дело Мелвилль. Он оживленно болтал и время от времени довольно неприлично смеялся, из-за чего миссис Эллет осуждающе посматривала на него через стол.
Однако же даже она была умиротворена, когда Николас спросил у нее об Эдгаре По, к которому она испытывала в некотором смысле интерес собеседника. Леди оживилась, встряхивая редкими кудряшками.
— Бедный несчастный мистер По. Какое, несчастье… его малютка жена… боюсь, она умирает… и они уехали в такую глушь, в настоящую лачугу.
Она понизила голос до пронзительного шепота, который мгновенно прервал все остальные разговоры за столом.
— Мне так его жаль… вы понимаете, такое падение… ужасно!.. И еще этот скандал с миссис… О!.. — издала она возглас смущения. — Все слушают!
Все и правда слушали, но после этих слов спешно возобновили разговоры на другие темы. Кроме Николаса, никого из них несчастья поэта особенно не интересовали, они просто были привлечены интригующим шепотом миссис Эллет.
Однако Николас испытывал иные чувства и к изумлению Миранды, которая считала миссис Эллет вульгарной и крайне неприятной женщиной, предложил ей в понедельник поехать вместе с ними в Фордхем, чтобы она могла представить их мистеру По.
— Но зачем, Николас? — поинтересовалась Миранда, когда гости разъехались. — Зачем нам встречаться с этим По, да и разве, ты не считаешь, что миссис Эллет ужасно надоедлива?
— Это так, — согласился он. — Но вряд ли мы сможем посетить мистера По, если никто ему нас не представит.
— Да зачем нам вообще туда ехать? — настаивала она.
Подобная поездка казалась ей совершенно ненужной, какое-то жалкое захолустье, вечно пьяный и, как говорят, неуравновешенный человек и его жена, умирающая от чахотки.
Николас сжал губы. Он не любил, когда ему задавали подобные вопросы, потому что не привык даже к малейшему противоречию своим желаниям. Миранда сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, которые сияющей мантией спадали чуть не до самого пола. В своем кружевном неглиже она выглядела очень свеженькой и красивой, она прекрасно держалась сегодня вечером, сумев извлечь из его уроков все, что только можно. Поэтому он подавил сарказм и спокойно ответил:
— Вы не поймете, моя дорогая.
Миранда отложила гребень и, повернувшись в обитом атласом кресле, посмотрела на мужа.
— Да почему же не пойму? — недовольно воскликнула она. — Почему вы никогда не слушаете меня? Говорите мне хоть иногда, что вы думаете и чувствуете, пока…
Она остановилась. Она чуть было не сказала: «Пока не стало слишком поздно». С чего это она так разволновалась из-за такой мелочи? Не удивительно, что Николас смотрит на нее с таким изумлением.
Мгновение он молчал, затем плотнее запахнул фиолетовый халат и сел в кресло напротив нее.
— Любовь моя, — с улыбкой сказал он. — Я и не думал, что причины моего желания встретиться с мистером По имеют для вас такое значение. Я с радостью все вам объясню. Я восхищаюсь гением этого человека. Я чувствую, что его откровения находят в моей душе большой отклик. В них есть нечто фантасмагорическое, чувственный привкус мистерии и вселенского зла, которые меня очень привлекают. И мне любопытно увидеть его нынешнюю деградацию. Мне это интересно.
Он замолчал, и Миранда сделала беспомощный жест, когда на ее глаза навернулись слезы. Ее сознание совершенно не способно было понять смысл его слов, некоторых из них она не знала, даже значений — «фантасмагория», «мистерия». На мгновение ей показалось, что он действительно хотел довериться ей, со всей откровенностью ответить на ее призыв. Никогда еще не бывало такого, чтобы за наигранной легкостью его тона он сказал ей простую правду.
А он, глядя на жену, засмеялся.
— Ну же, моя крошка. Уже очень поздно. Иди спать и не тревожь свою хорошенькую головку вещами, в которых ты ничего не смыслишь.
Глава четырнадцатая
Хотя Миранда и не подозревала этого целых три года, визит к одной несчастной семье в Фордхеме оказал огромное влияние на всю ее дальнейшую жизнь.
Коттедж По был вовсе не лачугой, а всего лишь небольшим каркасным домиком, с крыльцом и двустворчатой дверью, вокруг которого росли жасмин и жимолость. Дом стоял на небольшой возвышенности в тени тюльпанового дерева, вокруг жимолости роились пчелы, и когда подъехала карета Ван Ринов, в жарком спокойном воздухе раздался звон монастырских колоколов колледжа Святого Иоанна, что создавало странное ощущение деревенского мира и покоя.
Странное потому, что под крышей дома, где умирала молодая женщина и ее заботливая мать ухаживала за полубезумным гением, никакого мира и покоя не было и в помине. Миссис Клемм торопливо вышла из кухни, чтобы поприветствовать миссис Эллет, представившую ей Ван Ринов.
— Я так рада вас видеть, — сказала миссис Клемм. — Эдди любит общество, да и моя бедная Вирджиния тоже, хотя сегодня ей нехорошо… бедная девочка. С ней сейчас доктор Френсис.
Она вздохнула, ее рано постаревшее лицо выражало сильное волнение. В своем черном платье и белоснежном чепце с длинными лентами она выглядела безукоризненно чистой и аккуратной, однако платье было старым и заштопанным в нескольких местах, и сердце Миранды защемило от жалости, когда она заметила, что правая туфля миссис Клемм развалилась и была аккуратно склеена пластырем, выкрашенным в черный цвет.
Несчастная женщина провела гостей через крохотную белую прихожую, выходящую в маленькую уютную спальню. В домике было еще две комнаты — кухня и гостиная — обе маленькие и дурно обставленные, но все здесь тем не менее сияло чистотой — клетчатый половик в гостиной, побеленные стены, даже низкие стропила потолка.
Вирджиния лежала у окна на самодельной софе, ее хрупкое изможденное тело было едва заметно под стеганым одеялом. Ее лицо без единой кровинки, не от мира сего, было обрамлено черными волосами, блестящими, гладкими, благодаря неустанной материнской заботе. Ее лихорадочно блестящие глаза воззрились на пожилого врача, сидящего рядом и державшего ее запястье.
Когда миссис Клемм ввела гостей в комнату, По встал из-за шаткого письменного стола, и вся его поза выражала безнадежное отчаяние.
— Да он же просто коротышка! — удивленно подумала Миранда, обнаружив, что и она сама и миссис Клемм были выше его на несколько дюймов, а уж Николас и вовсе возвышался над ним как скала.
Она привыкла судить о внешности мужчин не иначе как сравнивая их с правильными классическими чертами Николаса, и хотя многие женщины считали По довольно приятным, Миранде он не совсем понравился. Его высокий лоб сильно выступал под буйными темными локонами и, казалось, перевешивал рот и подбородок, так что его желтоватое лицо напоминало скорее грушу. Его усы были взлохмачены, лицо изборождено морщинами, под глазами образовались мешки, а серые глаза, которые могли смотреть когда-то бодро и даже гипнотически, потухли и не выражали теперь ничего. Он выглядел гораздо старше своих тридцати семи лет.
Миссис Эллет он приветствовал без особого восторга, зная что она страшная сплетница. Миранда, увидев эту холодность, еще сильнее пожалела, что они вторгаются в жизнь этой несчастной семьи, но апатия По рассеялась, а тон его потеплел, когда он повернулся к Ван Ринам.
— Как хорошо, что вы совершили такую долгую поездку из города, — сказал он, кланяясь Миранде и пожимая руку Николасу. — Извините, что мы вас так приветствуем, — и он указал на постель Вирджинии.
— Я испытываю неподдельное восхищение вашими творениями, мистер По, — с самой обаятельной улыбкой ответил Николас, — и я не мог уехать из города, не доставив себе удовольствия встретиться с вами и выразить вам свои чувства.
По, всегда очень восприимчивый к комплиментам, весь загорелся от искренности тона Николаса.
— Вы что-нибудь читали из моих произведений? — с волнением спросил он и тут же с горечью добавил: — Полагаю, «Ворона». Такую славу я получил во всем мире, появившись в перьях этой мрачной птицы.
— Я читал все, что вы публиковали, — ответил Николас и, подчиняясь жесту хозяина, сел на один из жестких стульев из тростника, — и прозу, и поэзию. Я нашел ваши рассказы увлекательными и вместе с тем вызывающими, хотя, признаюсь, предпочитаю стихи. Здесь, как мне кажется, ваш гений достигает вершины.
По полагал точно так же и когда обнаружил, что Николас знает всю его поэзию и может цитировать даже совсем малоизвестные стихотворения, те, что публика уже давно забыла, например «Тамерлана» или «Спящего», благодарный поэт пододвинул свой стул поближе и оживленно заговорил.
Пока мужчины беседовали, а миссис Эллет, стоящая рядом ними, старалась как-нибудь незаметно перевести разговор на свою собственную персону, миссис Клемм подвела Миранду к кушетке, где врач уже заканчивал осмотр.
Больная женщина взглянула на Миранду.
— Как хорошо, что вы пришли повидать Эдди, — прошептала она. — Как вы красивы! — с очаровательной наивностью добавила она.
Миранда улыбнулась и взяла тонкую прозрачную руку. Она была тронута нежностью и терпением этого почти детского личика. Хотя на самом деле Вирджиния была старше Миранды, ни бедность, ни болезнь не смогли состарить ее. Она была все тем же послушным ребенком, вышедшим замуж за своего кузена Эдди десять лет назад.
— Я уверена, вскоре вам станет лучше, — сказала Миранда и сразу же поняла, как неуместна была здесь эта избитая фраза, поскольку на бледных щеках Вирджинии тут же появился чахоточный румянец, а когда приступ кашля сотряс маленькое тело, платок, который она поднесла ко рту, окрасился кровавыми пятнами.
— Отойдите, мэм, — довольно грубо сказал доктор Миранде. — Сейчас ей нельзя говорить.
Он взял ее за руку и направил в сторону кухни.
— Здесь негде сесть, — пояснил врач, отвечая на удивленный взгляд Миранды. — Слишком уж много людей.
Это была правда. Три стула в комнате были заняты миссис Эллет, По и Николасом, а напротив них миссис Клемм склонилась над дочерью, чьи веки закрылись от усталости.
— Так, — проговорил немолодой врач, входя в кухню. Его глаза мигнули. — Это несчастное создание право. Вы действительно очаровательная женщина, моя дорогая. Рад с вами познакомиться. Меня зовут Френсис. Джон Вэйкфилд Френсис. Думаю, вы слышали обо мне, а?
И он потрепал ее по подбородку.
Миранда подалась назад, но обижаться на доктора Френсиса было невозможно. Его добродушие, сердечное внимание к хорошеньким женщинам и энергичность равнялись лишь его благородству. Его профессиональные способности и кошелек всегда были к услугам нуждающихся.
— Не думаю… — начала она. — Я так недолго пробыла в Нью-Йорке…
И все же это имя ей о чем-то говорило, хотя она и полагала, что никогда раньше не слышала его.
— Печальный дом, — заметил доктор, качая седой головой. — Жалко их всех. Бедные создания! Сплошь неудачи, несчастья и боль. Полагаю, вы не слишком-то много о всем этом знаете, а? — он бросил взгляд на ее розовое-муаровое платье, шляпку, украшенную перьями, жемчужные серьги и брошь.
— Нет, — ответила она с внутренним содроганием. — Думаю, что немного.
— Мы ничего не стоим, пока не столкнемся с настоящей бедой и не справимся с ней, — заявил доктор, неожиданно хлопнув по столу щетинистой рукой. — Нельзя все время жить в свое удовольствие, иначе вы превратитесь в размазню. Вы же не хотите, стать размазней, не так ли?
— Нет, — с улыбкой ответила она. Она поняла, что доктор принял ее за изнеженную светскую даму и это очень позабавило ее.
Значит, она избавилась от следов своего фермерского воспитания. И именно Николас совершил с ней такое превращение, и она была ему за это безмерно благодарна.
— Я бы продал душу за чашечку чая, — проворчал доктор Френсис, хватая кочергу и громыхая решеткой плиты. — Впереди длинная дорога и множество пациентов, которых обязательно надо проведать. Надеюсь, вы сможете справиться с чайником? — шутливо спросил он.
Она заколебалась. Девушка, воспитанная в роскоши, как он думал о ней, вряд ли бы справилась с норовистое плитой. Легче всего было бы ответить «нет», сесть со сложенными руками и ждать, когда, оставив Вирджинию, миссис Клемм появится на кухне.
Но старик выглядел таким усталым, к тому же он явно ассоциировался с кем-то из ее знакомых, которого она никак не могла вспомнить и была даже не уверена в его существовании. И все же, это смутное ощущение было почему-то приятно.
— Отдайте кочергу, — сказала она и забрала ее из рук доктора. Она обвязала вокруг талии чистое полотенце, чтобы уберечь от плиты свой розовый наряд. Вскоре чайник закипел.
— А вы не так уж беспомощны как кажется, моя красавица, — заметил доктор. — А вот и чай.
Он вытащил из кармана какой-то пакетик.
— Не стоит брать их чай. Сомневаюсь, что у них и для себя его хватает.
Как раз в тот момент, когда Миранда готовила для него чай, она наконец вспомнила то, что так ее занимало. Прошлой осенью на кухне ее фермерского дома она точно так же готовила чай для Джеффа в день его приезда, и он надоедал ей рассказом о холере… и докторе!… ну да, о докторе Френсисе!
Она села на другой стул, изумленная… и не самим фактом, что, несмотря на разницу в возрасте, между двумя врачами было много общего, а тем чувством, которое она испытывала при мыслях о Джеффе.
— Вы знаете доктора Джефферсона Тернера из Гудзона? — с интересом спросила она.
— Само собой знаю! — ответил пожилой врач. — Но откуда… Ах да, я забыл, ведь вы, Ван Рины, живете в верховьях реки. Тернер приезжал ко мне в прошлом году. Не помню, чтобы кто-нибудь еще производил на меня подобное впечатление. Он замечательный человек и дьявольски хороший врач. Я предложил ему остаться в Нью-Йорке, поскольку мне понравилась мысль, что он будет поблизости, но он отказался, заявив, что обязан позаботиться о жителях своего родного города. И он не стремится к деньгам.
— Действительно, — согласилась она с некоторой неохотой. С самого начала их знакомства откровенное презрение Джеффа к роскоши Драгонвика, которой она искренне наслаждалась, стало причиной их разногласий.
С неожиданным раздражением доктор Френсис отодвинул чашку.
— Ох уж эта война! Думаю, вы не знаете, но Тернер отправился в Мексику. Да я бы и сам с радостью пошел, если бы меня взяли. Но будет ужасно, если такого парня убьют.
— О, я надеюсь, этого не случится, — убежденно заявила она.
Пожилого врача вдруг охватил гнев, и он яростно уставился на нее.
— Да что вы знаете о войне, мэм? И уж если на то пошло, что вы знаете о жизни? Вы и подобные вам отгораживаются от жизни толстой стеной. И раз ваши собственные драгоценные шкуры в безопасности, вы считаете, что в мире не существует таких понятий как кровь и смерть. Само собой он может погибнуть, и даже скорее всего, ведь он человек смелый. На поле боя он не только будет заботиться о раненных, но не станет праздновать труса и при встрече с врагом.
Неожиданно он остановился и спросил уже более спокойным голосом:
— Между прочим, а кем вам приходится Джефф Тернер?
Миранда отвела глаза. Она глядела на сердитого врача в некотором недоумении. Не знаю, не знаю, размышляла она, кто же для меня Джефф.
— Друг, — ответила она наконец.
Перед ее мысленным взором возник образ Джеффа: песочного цвета волосы, серые искрящиеся глаза, сильные руки, которые могут быть такими нежными при прикосновении к больному ребенку, и с этим образом сразу же ассоциировалось чувство уверенности и надежности, бывшие столь же характерными, как и его облик.
— Да, полагаю, друг, — медленно повторила Миранда. — Конечно, в свое время он в имении доставил моему мужу много хлопот, но он же и спас жизнь моей маленькой сестренке.
Старый врач хмыкнул.
— Как все это на него похоже! Что ж, мэм, я должен идти. Должно быть, вам страшно хочется присоединиться к метафизически-поэтическому разговору в соседней комнате.
И он ткнул пальцем в сторону гостиной.
— Простите уж, что я нарычал на вас. Но такие хорошенькие создания, как вы, не знают, что такое настоящая беда. А это еще испортит ваши фарфоровые щечки.
И он, потрепав ее по щеке, подхватил свой медицинский саквояж с инструментами и вышел из кухни.
Миранда встала, вымыла чашку, положила в огонь еще одно полено и оглядела опрятную кухню. Ей не очень-то хотелось присоединяться к беседе в соседней комнате. Неожиданно та черная работа, которую она презирала, эта маленькая уютная комнатушка, на мгновение показались ей тем единственным местом, где она могла бы собираться с силами перед тем бурным темным водоворотом чувств, закрутившим ее вокруг Николаса.
Больше узнав его, она начала понимать некоторые особенности его характера и поэтому теперь была удивлена, что он так долго позволяет ей быть вне досягаемости его взгляда. Это могло означать лишь одно — беседа с По оказалась для него необыкновенно интересной.
Когда наконец она открыла дверь в соседнюю комнату, она обнаружила, что так оно и есть. Николас взглядом предложил ей сесть, но больше не обращал на нее внимания. Оба мужчины пододвинули свои стулья к столу, где на середине стояла наполовину пустая бутылка бренди и два бокала. Миссис Клемм увела Вирджинию в спальню и некоторое время оставалась там с ней. Оскорбленная миссис Эллет, на которую мужчины совсем не обращали внимания, пересела на освободившуюся софу, где развлекала себя Раздраженными похлопываниями по колену.
Миранда спокойно села на третий стул. В углах комнаты уже сгустились тени, но было еще достаточно светло, чтобы она могла заметить, что с хозяином произошли прискорбные изменения. Дрожь его чувствительных пальцев, подергивания безвольных губ и неестественный блеск неподвижных глаз.
Миранда с жалостью отвернулась. Хотя ей не с чем было сравнивать, она чувствовала, что за этим кроется нечто большее, чем простое пьянство, потому что ничтожная доля алкоголя не могла бы произвести столь разрушительное воздействие на человека, лишив его всякого контроля над собой.
А Николас спокойно сидел сложив руки, и смотрел на разворачивающуюся перед ним картину с сардоническим интересом. Сам он выпил не больше четверти бокала бренди.
По поднес к губам дрожащий в руке бокал.
— Слава! — воскликнул он. — Я сказал, что презираю ее. Что за чушь! Я боготворю ее.
Он качнулся вперед, и бокал, выскользнув из его руки, разбился об пол.
На звук бьющейся посуды торопливо вышла миссис Клемм и мгновенно оценила обстановку.
— О, Эдди, дорогой, как ты мог, ты же обещал! — воскликнула она, хватая со стола бутылку. На гостя она бросила умоляющий взгляд, в котором читалась просьба о прощении.
— Не уноси ее, Мадди! — По яростно схватил полную руку миссис Клемм. — Это успокаивающее… Верни, глупая женщина… верни назад. Разве ты не видишь, что с помощью этой волшебной жидкости я становлюсь королем… богом! Она указывает мне дорогу к небесам, к дающему забвение покою!
— Да, Эдди, дорогой, — сказала старая женщина, вытирая его лоб. — Это из твоего нового стихотворения, да? Почему бы тебе не прочитать его гостям?
Она спрятала бутылку за спиной, выдвинула ящик стола и вытащила из него несколько листков.
— Прошу вас, сэр, — произнес Николас, положив ногу на ногу. — Это великая честь.
Поэт нахмурился, отрицательно покачав головой, его рука все еще сжимала руку миссис Клемм. Затем из спальни донесся мучительный кашель Вирджинии.
Гримаса ужаса исказила лицо писателя. Его голова, несколько раз дернувшись, замерла, но дикий, мутный взгляд постепенно прояснился.
— Почитай им, Эдди. — Из многолетнего печального опыта миссис Клемм знала как лучше всего привести его в чувство, если, конечно, он еще не перешел ту грань, за которой никакой человеческий призыв не достигнет его в течение многих дней. И она прекрасно понимала, что его невразумительные с ее точки зрения стихи — она никогда не могла разобрать, о чем они — являются отдушиной и спасавшие от преследовавших его несчастий и от гораздо большей опасности — тяги к алкоголю.
Она с облегчением вздохнула, когда его цепкие пальцы выпустили ее руку и дотронулись до лежащих на столе листков бумаги. Он пододвинул их к себе:
Миссис Эллет отвлеклась от своего занятия и наклонилась вперед. Все — даже Николас — сидели затаив дыхание, а голос поэта звенел в таинственном, вызывающем грезы, ритме.
Он читал им «Улялюм». Элегию, предсказывающую смерть Вирджинии и крах его собственной души.
Начало не произвело на Миранду никакого впечатления, за исключением своей необычайной музыкальности.
— Замечательно, — с чувством похвалил Николас и, к облегчению Миранды, встал.
— Слишком совершенное божество, — авторитетно заметила миссис Эллет, тоже поднимаясь. Она осторожно коснулась руки По кончиками пальцев, пробормотав, что он доставил ей огромное удовольствие, затем демонстративно поморщившись вдохнула пары бренди, распространившиеся по комнате, и удалилась попрощаться с Вирджинией.
— Еще не очень хорошо… нужно многое менять, — отрешенно ответил По. Вся его оживленность исчезла, речь вновь стала вялой. Он сделал пару неразборчивых пометок на рукописи, и уронил голову на вытянутые руки. Его дыхание вдруг стало хриплым.
— Бедный Эдди, — вздохнула миссис Клемм. — Уснул. Скажите, сэр, — она с мольбой взглянула на Николаса. — Вам и правда понравилось это стихотворение?
— Я думаю, это его лучшее стихотворение. Встревоженное лицо просветлело.
— Вы не могли бы помочь его опубликовать? Я знаю, вы этим никогда не занимались, но если бы вы просто где-нибудь замолвили словечко? Миссис Гоув тоже понравилось это стихотворение и она сказала, что попробует помочь.
— Я буду счастлив что-нибудь сделать, — ответил Николас, и они оставили миссис Клемм ухаживать за двумя больными детьми.
В тот же вечер, когда Миранда и Николас принялись за поздний ужин в прохладной столовой, она набралась смелости задать ему вопрос, который все время вертелся у нее на языке во время долгой обратной дороги.
— Вы получили, что ожидали от поездки, Николас? Вы рады, что мы туда поехали?
Он поставил чашечку кофе и хмурясь, посмотрел в сторону.
— Никчемный человек, — презрительно бросил он, — но я завидую его снам.
— Снам? — не понимая, что он имеет ввиду, повторила она.
Николас кивнул, однако ничего не стал объяснять.
Этот По разочаровал его. Он надеялся увидеть родственную ему душу, человека, который ставит себя выше всякой глупой морали, ограничивающей человеку свободу, точно так же как и он, Николас. А вместо этого он нашел презренную слабую личность, больного человека, цепляющегося за слабую женскую руку и Дрожащего перед смертью.
Коттедж По был вовсе не лачугой, а всего лишь небольшим каркасным домиком, с крыльцом и двустворчатой дверью, вокруг которого росли жасмин и жимолость. Дом стоял на небольшой возвышенности в тени тюльпанового дерева, вокруг жимолости роились пчелы, и когда подъехала карета Ван Ринов, в жарком спокойном воздухе раздался звон монастырских колоколов колледжа Святого Иоанна, что создавало странное ощущение деревенского мира и покоя.
Странное потому, что под крышей дома, где умирала молодая женщина и ее заботливая мать ухаживала за полубезумным гением, никакого мира и покоя не было и в помине. Миссис Клемм торопливо вышла из кухни, чтобы поприветствовать миссис Эллет, представившую ей Ван Ринов.
— Я так рада вас видеть, — сказала миссис Клемм. — Эдди любит общество, да и моя бедная Вирджиния тоже, хотя сегодня ей нехорошо… бедная девочка. С ней сейчас доктор Френсис.
Она вздохнула, ее рано постаревшее лицо выражало сильное волнение. В своем черном платье и белоснежном чепце с длинными лентами она выглядела безукоризненно чистой и аккуратной, однако платье было старым и заштопанным в нескольких местах, и сердце Миранды защемило от жалости, когда она заметила, что правая туфля миссис Клемм развалилась и была аккуратно склеена пластырем, выкрашенным в черный цвет.
Несчастная женщина провела гостей через крохотную белую прихожую, выходящую в маленькую уютную спальню. В домике было еще две комнаты — кухня и гостиная — обе маленькие и дурно обставленные, но все здесь тем не менее сияло чистотой — клетчатый половик в гостиной, побеленные стены, даже низкие стропила потолка.
Вирджиния лежала у окна на самодельной софе, ее хрупкое изможденное тело было едва заметно под стеганым одеялом. Ее лицо без единой кровинки, не от мира сего, было обрамлено черными волосами, блестящими, гладкими, благодаря неустанной материнской заботе. Ее лихорадочно блестящие глаза воззрились на пожилого врача, сидящего рядом и державшего ее запястье.
Когда миссис Клемм ввела гостей в комнату, По встал из-за шаткого письменного стола, и вся его поза выражала безнадежное отчаяние.
— Да он же просто коротышка! — удивленно подумала Миранда, обнаружив, что и она сама и миссис Клемм были выше его на несколько дюймов, а уж Николас и вовсе возвышался над ним как скала.
Она привыкла судить о внешности мужчин не иначе как сравнивая их с правильными классическими чертами Николаса, и хотя многие женщины считали По довольно приятным, Миранде он не совсем понравился. Его высокий лоб сильно выступал под буйными темными локонами и, казалось, перевешивал рот и подбородок, так что его желтоватое лицо напоминало скорее грушу. Его усы были взлохмачены, лицо изборождено морщинами, под глазами образовались мешки, а серые глаза, которые могли смотреть когда-то бодро и даже гипнотически, потухли и не выражали теперь ничего. Он выглядел гораздо старше своих тридцати семи лет.
Миссис Эллет он приветствовал без особого восторга, зная что она страшная сплетница. Миранда, увидев эту холодность, еще сильнее пожалела, что они вторгаются в жизнь этой несчастной семьи, но апатия По рассеялась, а тон его потеплел, когда он повернулся к Ван Ринам.
— Как хорошо, что вы совершили такую долгую поездку из города, — сказал он, кланяясь Миранде и пожимая руку Николасу. — Извините, что мы вас так приветствуем, — и он указал на постель Вирджинии.
— Я испытываю неподдельное восхищение вашими творениями, мистер По, — с самой обаятельной улыбкой ответил Николас, — и я не мог уехать из города, не доставив себе удовольствия встретиться с вами и выразить вам свои чувства.
По, всегда очень восприимчивый к комплиментам, весь загорелся от искренности тона Николаса.
— Вы что-нибудь читали из моих произведений? — с волнением спросил он и тут же с горечью добавил: — Полагаю, «Ворона». Такую славу я получил во всем мире, появившись в перьях этой мрачной птицы.
— Я читал все, что вы публиковали, — ответил Николас и, подчиняясь жесту хозяина, сел на один из жестких стульев из тростника, — и прозу, и поэзию. Я нашел ваши рассказы увлекательными и вместе с тем вызывающими, хотя, признаюсь, предпочитаю стихи. Здесь, как мне кажется, ваш гений достигает вершины.
По полагал точно так же и когда обнаружил, что Николас знает всю его поэзию и может цитировать даже совсем малоизвестные стихотворения, те, что публика уже давно забыла, например «Тамерлана» или «Спящего», благодарный поэт пододвинул свой стул поближе и оживленно заговорил.
Пока мужчины беседовали, а миссис Эллет, стоящая рядом ними, старалась как-нибудь незаметно перевести разговор на свою собственную персону, миссис Клемм подвела Миранду к кушетке, где врач уже заканчивал осмотр.
Больная женщина взглянула на Миранду.
— Как хорошо, что вы пришли повидать Эдди, — прошептала она. — Как вы красивы! — с очаровательной наивностью добавила она.
Миранда улыбнулась и взяла тонкую прозрачную руку. Она была тронута нежностью и терпением этого почти детского личика. Хотя на самом деле Вирджиния была старше Миранды, ни бедность, ни болезнь не смогли состарить ее. Она была все тем же послушным ребенком, вышедшим замуж за своего кузена Эдди десять лет назад.
— Я уверена, вскоре вам станет лучше, — сказала Миранда и сразу же поняла, как неуместна была здесь эта избитая фраза, поскольку на бледных щеках Вирджинии тут же появился чахоточный румянец, а когда приступ кашля сотряс маленькое тело, платок, который она поднесла ко рту, окрасился кровавыми пятнами.
— Отойдите, мэм, — довольно грубо сказал доктор Миранде. — Сейчас ей нельзя говорить.
Он взял ее за руку и направил в сторону кухни.
— Здесь негде сесть, — пояснил врач, отвечая на удивленный взгляд Миранды. — Слишком уж много людей.
Это была правда. Три стула в комнате были заняты миссис Эллет, По и Николасом, а напротив них миссис Клемм склонилась над дочерью, чьи веки закрылись от усталости.
— Так, — проговорил немолодой врач, входя в кухню. Его глаза мигнули. — Это несчастное создание право. Вы действительно очаровательная женщина, моя дорогая. Рад с вами познакомиться. Меня зовут Френсис. Джон Вэйкфилд Френсис. Думаю, вы слышали обо мне, а?
И он потрепал ее по подбородку.
Миранда подалась назад, но обижаться на доктора Френсиса было невозможно. Его добродушие, сердечное внимание к хорошеньким женщинам и энергичность равнялись лишь его благородству. Его профессиональные способности и кошелек всегда были к услугам нуждающихся.
— Не думаю… — начала она. — Я так недолго пробыла в Нью-Йорке…
И все же это имя ей о чем-то говорило, хотя она и полагала, что никогда раньше не слышала его.
— Печальный дом, — заметил доктор, качая седой головой. — Жалко их всех. Бедные создания! Сплошь неудачи, несчастья и боль. Полагаю, вы не слишком-то много о всем этом знаете, а? — он бросил взгляд на ее розовое-муаровое платье, шляпку, украшенную перьями, жемчужные серьги и брошь.
— Нет, — ответила она с внутренним содроганием. — Думаю, что немного.
— Мы ничего не стоим, пока не столкнемся с настоящей бедой и не справимся с ней, — заявил доктор, неожиданно хлопнув по столу щетинистой рукой. — Нельзя все время жить в свое удовольствие, иначе вы превратитесь в размазню. Вы же не хотите, стать размазней, не так ли?
— Нет, — с улыбкой ответила она. Она поняла, что доктор принял ее за изнеженную светскую даму и это очень позабавило ее.
Значит, она избавилась от следов своего фермерского воспитания. И именно Николас совершил с ней такое превращение, и она была ему за это безмерно благодарна.
— Я бы продал душу за чашечку чая, — проворчал доктор Френсис, хватая кочергу и громыхая решеткой плиты. — Впереди длинная дорога и множество пациентов, которых обязательно надо проведать. Надеюсь, вы сможете справиться с чайником? — шутливо спросил он.
Она заколебалась. Девушка, воспитанная в роскоши, как он думал о ней, вряд ли бы справилась с норовистое плитой. Легче всего было бы ответить «нет», сесть со сложенными руками и ждать, когда, оставив Вирджинию, миссис Клемм появится на кухне.
Но старик выглядел таким усталым, к тому же он явно ассоциировался с кем-то из ее знакомых, которого она никак не могла вспомнить и была даже не уверена в его существовании. И все же, это смутное ощущение было почему-то приятно.
— Отдайте кочергу, — сказала она и забрала ее из рук доктора. Она обвязала вокруг талии чистое полотенце, чтобы уберечь от плиты свой розовый наряд. Вскоре чайник закипел.
— А вы не так уж беспомощны как кажется, моя красавица, — заметил доктор. — А вот и чай.
Он вытащил из кармана какой-то пакетик.
— Не стоит брать их чай. Сомневаюсь, что у них и для себя его хватает.
Как раз в тот момент, когда Миранда готовила для него чай, она наконец вспомнила то, что так ее занимало. Прошлой осенью на кухне ее фермерского дома она точно так же готовила чай для Джеффа в день его приезда, и он надоедал ей рассказом о холере… и докторе!… ну да, о докторе Френсисе!
Она села на другой стул, изумленная… и не самим фактом, что, несмотря на разницу в возрасте, между двумя врачами было много общего, а тем чувством, которое она испытывала при мыслях о Джеффе.
— Вы знаете доктора Джефферсона Тернера из Гудзона? — с интересом спросила она.
— Само собой знаю! — ответил пожилой врач. — Но откуда… Ах да, я забыл, ведь вы, Ван Рины, живете в верховьях реки. Тернер приезжал ко мне в прошлом году. Не помню, чтобы кто-нибудь еще производил на меня подобное впечатление. Он замечательный человек и дьявольски хороший врач. Я предложил ему остаться в Нью-Йорке, поскольку мне понравилась мысль, что он будет поблизости, но он отказался, заявив, что обязан позаботиться о жителях своего родного города. И он не стремится к деньгам.
— Действительно, — согласилась она с некоторой неохотой. С самого начала их знакомства откровенное презрение Джеффа к роскоши Драгонвика, которой она искренне наслаждалась, стало причиной их разногласий.
С неожиданным раздражением доктор Френсис отодвинул чашку.
— Ох уж эта война! Думаю, вы не знаете, но Тернер отправился в Мексику. Да я бы и сам с радостью пошел, если бы меня взяли. Но будет ужасно, если такого парня убьют.
— О, я надеюсь, этого не случится, — убежденно заявила она.
Пожилого врача вдруг охватил гнев, и он яростно уставился на нее.
— Да что вы знаете о войне, мэм? И уж если на то пошло, что вы знаете о жизни? Вы и подобные вам отгораживаются от жизни толстой стеной. И раз ваши собственные драгоценные шкуры в безопасности, вы считаете, что в мире не существует таких понятий как кровь и смерть. Само собой он может погибнуть, и даже скорее всего, ведь он человек смелый. На поле боя он не только будет заботиться о раненных, но не станет праздновать труса и при встрече с врагом.
Неожиданно он остановился и спросил уже более спокойным голосом:
— Между прочим, а кем вам приходится Джефф Тернер?
Миранда отвела глаза. Она глядела на сердитого врача в некотором недоумении. Не знаю, не знаю, размышляла она, кто же для меня Джефф.
— Друг, — ответила она наконец.
Перед ее мысленным взором возник образ Джеффа: песочного цвета волосы, серые искрящиеся глаза, сильные руки, которые могут быть такими нежными при прикосновении к больному ребенку, и с этим образом сразу же ассоциировалось чувство уверенности и надежности, бывшие столь же характерными, как и его облик.
— Да, полагаю, друг, — медленно повторила Миранда. — Конечно, в свое время он в имении доставил моему мужу много хлопот, но он же и спас жизнь моей маленькой сестренке.
Старый врач хмыкнул.
— Как все это на него похоже! Что ж, мэм, я должен идти. Должно быть, вам страшно хочется присоединиться к метафизически-поэтическому разговору в соседней комнате.
И он ткнул пальцем в сторону гостиной.
— Простите уж, что я нарычал на вас. Но такие хорошенькие создания, как вы, не знают, что такое настоящая беда. А это еще испортит ваши фарфоровые щечки.
И он, потрепав ее по щеке, подхватил свой медицинский саквояж с инструментами и вышел из кухни.
Миранда встала, вымыла чашку, положила в огонь еще одно полено и оглядела опрятную кухню. Ей не очень-то хотелось присоединяться к беседе в соседней комнате. Неожиданно та черная работа, которую она презирала, эта маленькая уютная комнатушка, на мгновение показались ей тем единственным местом, где она могла бы собираться с силами перед тем бурным темным водоворотом чувств, закрутившим ее вокруг Николаса.
Больше узнав его, она начала понимать некоторые особенности его характера и поэтому теперь была удивлена, что он так долго позволяет ей быть вне досягаемости его взгляда. Это могло означать лишь одно — беседа с По оказалась для него необыкновенно интересной.
Когда наконец она открыла дверь в соседнюю комнату, она обнаружила, что так оно и есть. Николас взглядом предложил ей сесть, но больше не обращал на нее внимания. Оба мужчины пододвинули свои стулья к столу, где на середине стояла наполовину пустая бутылка бренди и два бокала. Миссис Клемм увела Вирджинию в спальню и некоторое время оставалась там с ней. Оскорбленная миссис Эллет, на которую мужчины совсем не обращали внимания, пересела на освободившуюся софу, где развлекала себя Раздраженными похлопываниями по колену.
Миранда спокойно села на третий стул. В углах комнаты уже сгустились тени, но было еще достаточно светло, чтобы она могла заметить, что с хозяином произошли прискорбные изменения. Дрожь его чувствительных пальцев, подергивания безвольных губ и неестественный блеск неподвижных глаз.
Миранда с жалостью отвернулась. Хотя ей не с чем было сравнивать, она чувствовала, что за этим кроется нечто большее, чем простое пьянство, потому что ничтожная доля алкоголя не могла бы произвести столь разрушительное воздействие на человека, лишив его всякого контроля над собой.
А Николас спокойно сидел сложив руки, и смотрел на разворачивающуюся перед ним картину с сардоническим интересом. Сам он выпил не больше четверти бокала бренди.
По поднес к губам дрожащий в руке бокал.
— Слава! — воскликнул он. — Я сказал, что презираю ее. Что за чушь! Я боготворю ее.
Он качнулся вперед, и бокал, выскользнув из его руки, разбился об пол.
На звук бьющейся посуды торопливо вышла миссис Клемм и мгновенно оценила обстановку.
— О, Эдди, дорогой, как ты мог, ты же обещал! — воскликнула она, хватая со стола бутылку. На гостя она бросила умоляющий взгляд, в котором читалась просьба о прощении.
— Не уноси ее, Мадди! — По яростно схватил полную руку миссис Клемм. — Это успокаивающее… Верни, глупая женщина… верни назад. Разве ты не видишь, что с помощью этой волшебной жидкости я становлюсь королем… богом! Она указывает мне дорогу к небесам, к дающему забвение покою!
— Да, Эдди, дорогой, — сказала старая женщина, вытирая его лоб. — Это из твоего нового стихотворения, да? Почему бы тебе не прочитать его гостям?
Она спрятала бутылку за спиной, выдвинула ящик стола и вытащила из него несколько листков.
— Прошу вас, сэр, — произнес Николас, положив ногу на ногу. — Это великая честь.
Поэт нахмурился, отрицательно покачав головой, его рука все еще сжимала руку миссис Клемм. Затем из спальни донесся мучительный кашель Вирджинии.
Гримаса ужаса исказила лицо писателя. Его голова, несколько раз дернувшись, замерла, но дикий, мутный взгляд постепенно прояснился.
— Почитай им, Эдди. — Из многолетнего печального опыта миссис Клемм знала как лучше всего привести его в чувство, если, конечно, он еще не перешел ту грань, за которой никакой человеческий призыв не достигнет его в течение многих дней. И она прекрасно понимала, что его невразумительные с ее точки зрения стихи — она никогда не могла разобрать, о чем они — являются отдушиной и спасавшие от преследовавших его несчастий и от гораздо большей опасности — тяги к алкоголю.
Она с облегчением вздохнула, когда его цепкие пальцы выпустили ее руку и дотронулись до лежащих на столе листков бумаги. Он пододвинул их к себе:
Его голос, сначала хриплый и нетвердый, постепенно набирал звучание. Вскоре каждый слог стал четким и ритмичным. От родителей артистов он унаследовал дар эмоционально воздействовать на зрителей.
Скорбь и пепел был цвет небосвода,
Листья сухи и в форме секир…[22]
Миссис Эллет отвлеклась от своего занятия и наклонилась вперед. Все — даже Николас — сидели затаив дыхание, а голос поэта звенел в таинственном, вызывающем грезы, ритме.
Он читал им «Улялюм». Элегию, предсказывающую смерть Вирджинии и крах его собственной души.
Начало не произвело на Миранду никакого впечатления, за исключением своей необычайной музыкальности.
Но в следующих строфах ее поразило их откровение. Казалось, будто По своим необыкновенным голосом широко распахнул перед ней железную дверь и увел ее в туман за пределами досягаемости обычного человеческого зрения. Печаль окутала ее словно саван, печаль и еще какое-то жуткое предчувствие. На несколько мгновений ее охватил тот же самый ужас, уже испытанный в Красной комнате, и каждое слово элегии, казалось, было обращено к ней.
Дали делались бледны и серы,
И заря была явно близка,
По кадрану созвездий — близка,
Пар прозрачный вставал, полня сферы,
Озаряя тропу и луга.
Миранда, даже не осознавая того, что она делает, повернулась и испуганно взглянула на мужа. Колдовская сила этих фраз эхом отдавалась в ее душе —
Но, поднявши палец, Психея
Прошептала: «Он странен вдали!
Я не верю звезде, что вдали!
О спешим! о бежим! о скорее!
О бежим, чтоб бежать мы могли!»
Говорила, дрожа и бледнея,
Уронив свои крылья в пыли,
В агонии рыдала, бледнея
И влача свои крылья в пыли,
Безнадежно влача их в пыли.
Элегия закончилась.
«Я не верю звезде, что вдали»…
Топь и озера Обера воды,
Лес и область колдуний — Уир!
— Замечательно, — с чувством похвалил Николас и, к облегчению Миранды, встал.
— Слишком совершенное божество, — авторитетно заметила миссис Эллет, тоже поднимаясь. Она осторожно коснулась руки По кончиками пальцев, пробормотав, что он доставил ей огромное удовольствие, затем демонстративно поморщившись вдохнула пары бренди, распространившиеся по комнате, и удалилась попрощаться с Вирджинией.
— Еще не очень хорошо… нужно многое менять, — отрешенно ответил По. Вся его оживленность исчезла, речь вновь стала вялой. Он сделал пару неразборчивых пометок на рукописи, и уронил голову на вытянутые руки. Его дыхание вдруг стало хриплым.
— Бедный Эдди, — вздохнула миссис Клемм. — Уснул. Скажите, сэр, — она с мольбой взглянула на Николаса. — Вам и правда понравилось это стихотворение?
— Я думаю, это его лучшее стихотворение. Встревоженное лицо просветлело.
— Вы не могли бы помочь его опубликовать? Я знаю, вы этим никогда не занимались, но если бы вы просто где-нибудь замолвили словечко? Миссис Гоув тоже понравилось это стихотворение и она сказала, что попробует помочь.
— Я буду счастлив что-нибудь сделать, — ответил Николас, и они оставили миссис Клемм ухаживать за двумя больными детьми.
В тот же вечер, когда Миранда и Николас принялись за поздний ужин в прохладной столовой, она набралась смелости задать ему вопрос, который все время вертелся у нее на языке во время долгой обратной дороги.
— Вы получили, что ожидали от поездки, Николас? Вы рады, что мы туда поехали?
Он поставил чашечку кофе и хмурясь, посмотрел в сторону.
— Никчемный человек, — презрительно бросил он, — но я завидую его снам.
— Снам? — не понимая, что он имеет ввиду, повторила она.
Николас кивнул, однако ничего не стал объяснять.
Этот По разочаровал его. Он надеялся увидеть родственную ему душу, человека, который ставит себя выше всякой глупой морали, ограничивающей человеку свободу, точно так же как и он, Николас. А вместо этого он нашел презренную слабую личность, больного человека, цепляющегося за слабую женскую руку и Дрожащего перед смертью.