Сетон Ани. Гнездо дракона

   — И он все же достроил дом? — спросила Миранда.
   — Конечно, достроил. И он назвал его Дракенвик — «гнездо дракона» по-голландски, трансформировавшееся потом в Драгонвик, и этот дом стоит уже две сотни лет.
   — И дракон никогда не тревожил вас? — наполовину серьезно спросила Миранда.
   Ее вопрос позабавил Николаса.
   — Нет. Об этих местах ходит еще множество легенд и суеверий. Надеюсь, вы не слишком впечатлительны, иначе старая Зелия запугает вас до смерти своими сказками о призрачных скалах, исчезающих кораблях и злых ведьмах… — он вдруг резко оборвал себя, хотя явно собирался добавить что-то еще.
   Она вежливо ожидала, что он продолжит свой рассказ. Но он не стал этого делать, и как раз в этот момент, загудев всеми трубами, пароход направился к восточному берегу.
   — Вот мы и прибыли, — сообщил Николас.
   От неожиданности Миранда оторвалась от его лица и резко обернулась. И даже через много-много лет Миранда будет уверена, что этот ее первый взгляд на Драгонвик был самым ярким, живым и удивитель-
   ным впечатлением в ее жизни. Она уставилась на фантастический силуэт, вырисовывающийся темной громадой на фоне восточного неба, где шпили, скаты крыши и печные трубы в самом ее центре составляли одну высокую башню. И казалось, что добро и зло, счастье и трагедия, которые ждали ее под этой крышей, вдруг материализовались и, пронесясь через спокойную реку, поразили ее в самое сердце.
   Пока пароход подходил к частной пристани, она стояла у поручней рядом с Николасом, ошеломленно глядя на его дом, а садящееся солнце превращало в пылающие квадраты полсотни окон на темных стенах, поросших плющом.
   Николас, видя благоговение на ее лице, счел возможным дать ей время полюбоваться домом в полном молчании.
   Этот дом был частью его самого, воплощенным в камне выражением его воли, так как на большой голландский дом, который он унаследовал, наложилось то готическое великолепие, которого жаждал он сам. Его привлекли идеи Эндрю Доунинга, молодого архитектора, жившего на реке в Ньюбурге, чьи талантливые рекомендации по строительству романтичных и живописных вилл до неузнаваемости меняли окрестности. Но Николас не был бы самим собой, если бы просто скопировал чужие идеи, и когда пять лет назад он перестроил усадьбу Ван Ринов, он использовал мысли Доунинга только в качестве путеводной нити. К первоначальным десяти комнатам он добавил еще двадцать, а кроме них — несколько маленьких башенок со скатами и одну высокую башню. В результате получилось творение, хотя и напоминающее одновременно немецкие замки на Рейне и тюдоровские дворцы, но ставшее тем не менее нью-американским стилем реки Гудзон, причем весьма точно соответствующим своему окружению.
   Сады Драгонвика в той же степени служили выражению личности Николаса, как и само имение, потому что и здесь он умудрился подчинить природу своим прихотям. Меж нетронутой рощей болиголовов на юге и склоном каменистого холма в полумиле на севере он создал длинную и ровную словно река дорожку из экзотических цветов невероятной красоты. Миранда была просто подавлена всем этим великолепием, она чувствовала себя совершенно ошеломленной. когда они медленно поднимались от причала по мраморным ступеням. Однако, сквозь стоящий перед глазами туман она заметила розарий и почувствовала удивительный аромат этих дивных цветов, затем увидела маленькие греческие храмы, возведенные под плакучими ивами, павильоны в скалах, источники, окруженные фиалками, и водопады. И тем более ее терзала мысль об измятом в дороге коричневом платье, и пристальный презрительный взгляд лакея в ливрее, который встретил их на пристани и теперь осторожно нес ее плетеную корзину.
   Невозможно было поверить, что она будет жить в этом изумительном месте, и ее шаги, когда она следовала за Николасом к огромной парадной двери, становились все медленнее и медленнее, хотя сердце билось все быстрее и быстрее.
   Они вошли в большой холл, тянувшийся на шестьдесят футов в глубь дома и выходивший на задние лужайки. Внутри было темно, так как свечи еще не были зажжены, и Миранда съежилась рядом с Николасом, когда из-за двери справа неслышно появились двое: это были Магда, экономка и личная горничная миссис Ван Рин, и Томкинс, дворецкий.
   Приветствуя хозяина, они оба демонстративно не замечали Миранду, но широкая спина женщины и ее круглый затылок явно выражали неодобрение.
   — Где миссис Ван Рин? — спросил Николас, позволяя дворецкому принять накидку и шляпу.
   — В Зеленой гостиной, милорд.
   Дворецкий, родом из Йоркшира, сопровождал Николаса в поездке в Европу несколько лет назад, и с особым снобизмом, присущим английским слугам, всегда обращался к своему хозяину по титулу, настаивая на том, что в любой цивилизованной стране такой именитый владелец такого огромного поместья обязательно был бы пэром. Николас не спорил, хотя титул, которым наградил его лакей, был ему совершенно безразличен. Ван Рин не нуждался в титулах или почестях, позаимствованных у Европы.
   — Прошу, Миранда, — проговорил Николас, сопровождая ее по дому к двери налево. — Теперь вас ожидает удовольствие познакомиться с моей супругой.
   В его голосе действительно звучала какая-то особая интонация, или ей это просто показалось? У нее не было времени как следует поразмыслить над этим вопросом, потому что они уже вошли в Зеленую гостиную.
   Джоанна Ван Рин сидела у окна и вышивала. Когда Николас и Миранда вошли, она вздрогнула от неожиданности и ее золотой наперсток покатился по полу.
   Она взглянула на мужа, и ее совершенно пустые бесцветные глаза несколько оживились.
   — А, вы вернулись! — почти прошептала она. Николас подобрал наперсток и положил его на скамеечку рядом с наполовину съеденным витым печеньем. Он поклонился жене и взяв ее протянутую руку, сплошь усыпанную перстнями, едва коснулся ее губами.
   — Да, как видите, я вернулся. Это Миранда. Джоанна опустила глаза и едва слышно вздохнула.
   — Добро пожаловать в Драгонвик, дитя, — сказала она, не глядя на девушку. — Уверена, вы останетесь довольны. Николас, вы привезли мне пирожные?
   Миранда в изумлении смотрела на громоздкую фигуру в кресле-качалке. Джоанна была ужасно толстой, ее рыхлые белые телеса образовывали отвратительные складки даже у локтей и костяшек пальцев. На ее лице, круглом и бледном, походившем на глиняную плошку на их домашней кухне, красовались два неумело наложенных пятна, в которых даже Миранда, никогда ранее не видевшая их, узнала румяна. Жидкие льняные волосы Джоанны были туго затянуты назад и покрыты кокетливым кружевным чепцом, украшенным голубыми лентами, почему-то не слишком свежими. На ее изысканных кружевах Миранда заметила множество коричневых крошек, явно того же происхождения, что и печенье на скамеечке.
   Миранда, неожиданно вспомнившая о хороших манерах, вежливо произнесла:
   — Вы были очень добры, мэм, пригласив меня, примите выражение уважения от моих родителей.
   Джоанна кивнула.
   — Я уверена, они достойные люди, и я надеюсь, вы оправдаете наши надежды. Николас, вы привезли пирожные?
   Ее супруг несколько мгновений смотрел на нее, не отвечая, затем любезно произнес:
   — Привез, моя дорогая. Хотите попробовать их сейчас или вы сможете подождать до ужина?
   — Вы привезли пирожные наполеон, медовые слойки, конфеты мокко?
   — Все.
   Она сдвинула свои жидкие брови цвета кудели.
   — Так, за конфетки я примусь сейчас. Скажите Томкинсу, чтобы остальное подал к обеду. Проверьте, чтоб он держал их на холоде, иначе крем может растаять.
   Николас слегка поклонился.
   — Я все сделаю, любовь моя.
   Как он необъяснимо нежен с ней, думала Миранда. Наверное, он очень любит ее и потому даже не замечает, какая она толстая и неаккуратная. Дальше этого ее мысли не пошли, так как она была преисполнена решимости полюбить Джоанну.
   — Один из слуг проводит вас в вашу комнату, — сказала Джоанна, заметив наконец, что девушка все еще неподвижно стоит перед ней, — а потом вам надо с ней найти Катрин. Я никак не могу уследить за малышкой. Вы можете почитать ей книжку.
   — Полагаю, вряд ли мы можем просить нашу гостью заниматься сегодня с ребенком, — заметил Николас. — Она должно быть, устала.
   Джоанна пожала необъятными плечами и, вытянув неправдоподобно короткую ножку, обутую в пурпурную бархатную туфлю, стала медленно раскачиваться взад и вперед.
   — Да, конечно, вы можете отдохнуть, если вы устали, моя дорогая. После хорошего ужина вы почувствуете себя лучше. Вы можете есть в детской.
   — Полагаю, что нет, — вновь вмешался Николас. — Наша кузина вряд ли может есть в детской. Я предпочитаю, чтобы она садилась за стол с нами.
   Джоанна поджала губы.
   — Как хотите, Николас. Скорее поторопитесь, скажите Томкинсу о пирожных, иначе они испортятся.
   Миранда слушала их в большом смущении. Она понятия не имела, что же такое детская, но ей было совершенно ясно, что Джоанна намерена считать ее чем-то вроде привилегированной служанки, и конечно она была очень благодарна Николасу за его защиту. Но ни это, ни роскошное великолепие спальни, в которую ее привели, не изгладили тоски по ее близким и желание немедленно вернуться в родной, с младенчества знакомый простой фермерский дом. Казалось, прошла неделя с тех пор, как она сказала этим утром «до свидания» своему отцу, и по меньшей мере месяц с тех пор, как она в последний раз видела мудрое и ласковое лицо Абигайль.
   Она упала на кровать и залилась горькими слезами, которые не унимались от осознания того, что вот хотела она приехать в Драгонвик, и теперь она здесь, жаждала роскоши и утонченности, и ее мечты превзойдены в тысячи раз, а она по-прежнему чувствовала себя беззащитной, лишней в этом доме, запутанной чопорными слугами и неспособной полюбить Джоанну. Ее ужаснули размеры и величие этого дома, так что даже была не в состоянии смотреть по сторонам, когда Николас вел ее наверх. И сам Николас оставил у нее двойственное впечатление, наполовину восхитительное, наполовину вызывающее дрожь смущения.
   Как бы я хотела никогда сюда не приезжать, подумала она, хотя, положа руку на сердце, прекрасно знала, что это не так. Загадочное название Драгонвик притянуло ее к себе с первого же мига, как только она услышала о нем, и даже сейчас, несмотря ни на что, это впечатление по-прежнему не исчезало, словно в сером камне башенок дома был спрятан сильный магнит.
   Она села, решительно вытерла глаза и осмотрела комнату. Спальня в Астор-Хауз выглядела лишь бледной прелюдией к той, в которой она находилась сейчас. Три окна выходили на солнечную сторону и открывали перед ней великолепный вид на нижнее течение реки и далекие горы Кэтскилл, таинственно туманные в сумерках. Ее комната располагалась в самом центре второго этажа, где было еще шесть больших спален. Комната была обставлена черной массивной мебелью орехового дерева, выдержанной в готическом стиле, драпировки были сшиты из синей парчи, напомнившей Миранде павлиньи перья, точно так же, как и балдахин кровати. Ковер был выткан узором из золотых пшеничных снопов, украшенных синими и зелеными лентами. Умывальник, кувшин и даже дверные ручки были сделаны из гравированного серебра. Молодость и жизнелюбие Миранды, объединившись вместе, все-таки взяли верх над ее страхами и сомнениями, и ее дальнейшие открытия лишь прибавили ей настроения. Разве могла она себе только представить, что у нее будет личная ванная комната с серебряными трубами! И еще собственный туалет, так же как и ванная открывающийся из ее комнаты и предоставленный исключительно для ее пользования! Она подумала о неприятном пути по холодному двору до отхожего места за кустами в родном доме и ощутила по отношению ко всем ним снисходительную жалость. До чего же мало они знали о настоящей культуре! И у них даже не хватало воображения, чтобы желать иной жизни. За исключением мамы, с любовью подумала она. Как бы я хотела, чтобы она тоже была здесь с ней!
   Она открыла плетеную корзину и достала три ситцевых платья, которые выглядели здесь жалкими и смешными. Она хотела бы сменить это коричневое шерстяное платье, казавшееся теперь особенно безобразным, но ей больше нечего было надеть. Ситцевые платья были еще хуже.
   Ужин прошел в молчании. Блюда, подаваемые Томкинсом и молодым лакеем, были восхитительны, но у Миранды совсем не было аппетита. Обилие ложек и вилок странной формы смущало ее, а бокалы для вина, стоящие рядом с ее тарелкой, вообще приводили в растерянность. Из одного из них по примеру Ван Ринов она даже сделала глоток, но тут же вспомнив об отце, почувствовала себя очень дурной и распущенной. Вкус вина ей не понравился, и она украдкой отодвинула бокал в сторону.
   Николас, сидевший во главе стола, почти ничего не говорил, за исключением разве нескольких дежурных фраз. Казалось невероятным, что это он был тем занимательным спутником, с которым она совершила сегодняшнее путешествие.
   Что же до Джоанны, то она полностью сосредоточилась на еде и ее замечания имели отношение только к этому. Мясо было пережарено, заявила она, но картофельный пирог вполне терпим. Аннете следует запомнить, что не нужно делать желе таким твердым. Когда Джоанна поглотила последний кусочек медовых слоек, она взглянула наконец на Миранду:
   — Где Кэтрин? — спросила она.
   — Простите, мэм, я не знаю. Я еще не видела ее, — растерянно ответила девушка, испугавшись, что она уже не справляется со своими обязанностями.
   Джоанна нахмурилась.
   — Этот ребенок… вечно она внизу со слугами. Теперь, когда вы здесь, я надеюсь, вы сможете удерживать ее наверху, где ей и полагается быть, именно поэтому я и хотела, чтобы у нее была компаньонка.
   — Я буду очень стараться, мэм.
   Джоанна исподлобья взглянула на Миранду.
   — Вы совсем не такая, как я ожидала, но пола-гаю, что вы справитесь со своими обязанностями. Вы очень миленькая, — добавила она с неопределенной улыбкой и быстро взглянула на Николаса, который сосредоточенно чистил яблоко и даже не смотрел на них.
   Джоанна поднялась со стула и, переваливаясь на своих коротких ножках, засеменила в смежную комнату.
   — Томкинс, пришлите нам мисс Кэтрин, — распорядился Николас, поднимаясь и жестом указывая Миранде следовать за его женой, которая уже уселась в свое кресло-качалку рядом со столом.
   Это была одна из многочисленных комнат в доме, которую Миранда еще не видела. Она называлась Красной комнатой по цвету ковра и портьер, и была сравнительно маленькой, потому что принадлежала старой постройке, и Николас оставил ее такой, как она была. Вокруг камина все еще сохранялись бело-голубые голландские изразцы, рассказывающие о грехопадении Адама и Евы, а мебель для Драгонвика была очень простой. Рядом со столом, покрытым красной бархатной скатертью с бахромой, стояло только три стула, софа из конского волоса, а в углу старый ветхий клавесин.
   Сначала Миранда решила, что эта комната гораздо уютнее всех остальных в доме и робко села в уголке рядом с клавесином. Джоанна раскачивалась в кресле-качалке, тыча неумелой рукой в белую поверхность носового платка, который она вышивала. Николас, сидя спиной к незажженному камину, погрузился в утренний выпуск газеты «Трибюн», привезенный из Нью-Йорка. В комнате горело десять свечей, и в их мягком свете красный ковер и портьеры сияли теплотой. Перед Мирандой предстала очаровательная домашняя сцена, но стоило ей только сесть, как она тут же испытала смутное беспокойство и почти в тот же миг задрожала как в лихорадке. Осмелюсь ли я попросить их разжечь камин, подумала она и тут же поняла, что не сможет этого сделать. Июньский вечер был теплым, и она видела, что лоб и верхняя губа Джоанны блестели от пота.
   Миранда в смущении заерзала на своем месте. Непонятно откуда взявшееся ощущение тревоги нарастало в ней словно снежный ком, пока неожиданно она не осознала, что это была не просто тревога, а слепой беспричинный страх. Страх чего? Она облизнула губы и оглянулась. Но это была лишь уютная маленькая гостиная. Николас спокойно переворачивал страницы газеты, и их тихий шелест чередовался с ритмичным скрипом качалки его жены. Но оба эти звука, казалось, доносились до Миранды словно из холодного далека. Она сжимала и разжимала пальцы, борясь со страстным желанием бежать из этой комнаты сломя голову.
   Но когда открылась дверь и в комнату медленно вошла маленькая девочка, ощущение страха и холода сразу же исчезло.
   — А, вот и ты, крошка, — как-то вяло сказала Джоанна. — Какая ты шалунья, все время убегаешь.
   Николас взял дочь за руку и подвел к Миранде.
   — Это твоя кузина, Кэтрин.
   Малышка, сунув палец в рот, рассеянно взглянула на Миранду, которая с улыбкой протянула ей руку. Когда-нибудь Кэтрин станет точной копией своей матери. Она уже сейчас была пухлым и вялым ребенком, с такими же редкими волосами цвета кудели и маленькими бесцветными глазками, напоминающими гальку.
   — Пожми руку своей кузине, — резко велел Николас и Кэтрин медленно повиновалась.
   — Мы ведь будем друзьями, правда, дорогая? — спросила Миранда. Она прижала ребенка к себе, но тут же почувствовала сопротивление плотного маленького тельца.
   — Да, кузина Миранда, — без всякого выражения в голосе ответила Кэтрин. — А теперь я могу поискать котенка, мама? — спросила она, ковыряя пол носком башмачка и теребя край клетчатой юбочки.
   — Ну, я полагаю… — начала было Джоанна, но девочка не стала дожидаться дальнейших слов матери. Она бросила на отца быстрый, вопросительный взгляд и, видя, что тот не намерен задерживать ее, выскочила из комнаты. Она убегала от вечно недовольной матери, и отца, который всегда пугал ее, назад к незатейливому уюту кухни, к милой Аннете.
   Николас проследовал взглядом за дочерью, и Миранда поняла, что это диковатое, непривлекательное дитя стало для него большим разочарованием в жизни, но она не могла себе даже и представить, сколь горьким должно было быть это разочарование для человека с подобным характером.
   Джоанна вздохнула и снова склонилась над вышивкой монограммы, — монограммой Николаса, как теперь поняла Миранда. Впрочем, она так же заметила, что буквы этой монограммы были очень некрасивые и кривые.
   — Не понимаю, — говорила Джоанна, — почему Катрину всегда тянет к слугам. Она не могла получить такое пристрастие от меня или от вас, Николас, за исключением, правда Гаансеванов. Ведь они были простолюдинами.
   Миранда в изумлении подняла голову. Джоанна должно быть понимала, что оскорбляет свою гостью, чье родство с Ван Ринами и определялось как раз через этих самых Гаансеванов, но бросив на хозяйку Драгонвика только один взгляд, Миранда успокоилась. У миссис Ван Рин просто-напросто не хватало реального ощущения того, как ее слова и поступки будут отражаться на других.
   — Кто же может сомневаться, что ваши предки самого знатного и аристократического рода, любовь моя.
   И вновь Миранда была покороблена чересчур явной приторностью в голосе Николаса. Джоанна заулыбалась.
   — Мой папа, — объяснила она Миранде, — всегда говорил, что уже отчаялся найти для своих дочерей подходящую партию, учитывая то, по какому ужасному пути пошла ваша страна. На реке Гудзон осталось так мало благородных семейств. Но он был доволен, когда я вышла замуж за Николаса. Он считал, что Ван Рин будет в самый раз, хотя, возможно, он и предпочел бы Ливингстона или Ван Ренсселира.
   — Я глубоко благодарен ему за то, что он счел меня достойным вас, — ответил Николас. — Миранда, вы играете на фортепьяно? Мы могли бы заняться музыкой.
   Она покачала головой.
   — К сожалению, нет.
   — Что ж, все равно пойдемте, вы будете переворачивать мне страницы.
   Она взглянула на клавесин, но Николас покачал головой.
   — Никто не играет на этом древнем инструменте. Он принадлежал моей прабабке Азильде де Ла Курбе.
   — Хотела бы я, чтобы вы отделались от этого клавесина, Николас, — неожиданно заявила Джоанна, откладывая свою работу. — Он не гармонирует с остальной мебелью, и к тому же постоянно напоминает ту старую историю. Клянусь, что слуги даже боятся стирать с него пыль.
   — Слуги слишком суеверны, — спокойно ответил Николас. — Вы прекрасно знаете, что я никогда не «избавлюсь» от вещей, принадлежавших моим предкам. Они так же для меня священны, как и та кровь, которую я унаследовал… Ну же, Миранда, идемте в музыкальную комнату… Полагаю, вы не пойдете, любовь моя, ведь вы не любите музыку.
   Джоанна склонила свою толстую шею и уставилась на вышивку.
   — А разве уже не поздно? Миранда, должно быть, устала. Вы же сами сказали, что она устала.
   — Я уже отдохнула, — быстро ответила девушка с некоторой обидой в голосе: ее отсылали словно ребенка, которому пора в постель и это в то время, когда Николас делает ей комплимент, желая насладиться ее обществом? Кроме того, под всем этим она ощущала какие-то подводные течения, но пока никак не могла разобраться, какие именно.
   Без дальнейших слов Николас проводил ее в музыкальную комнату, почти пустую, без всякой мебели, со сводчатым потолком и окном-эркером, возле которого стояло фортепьяно.
   Когда они вошли в комнату, из темного холла выскользнула чья-то тень и зажгла тонкие свечи. Миранда вскоре привыкла к почти бесшумному и невидимому присутствию слуг, хотя ей и потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это было одним из представлений Николаса относительно его комфорта. Механизм работы этой машины не должен был быть навязчивым — искусственное совершенство окружающей его обстановки должно было возникать играючи, словно от прикосновения волшебной палочки. По этой причине парк и даже лужайки, и фруктовый сад были всегда романтично пустынны. Все необходимые работы — вскапывание, прополка, окучивание и установка бордюров — осуществлялись целой армией садовников лишь ночью, в свете фонарей и факелов.
   Николас, усевшись на стул, стал играть, но вскоре выяснилось, что она не в состоянии справиться с обязанностью переворачивать страницы. Хотя Миранда и умела считывать партию сопрано в гимнах, она не могла уследить за сложными аккордами сонаты, которая в этот день соответствовала его настроению.
   Пианистом Николас оказался превосходным. Он играл с чувством и изящным блеском. И хотя произведения, которые он исполнял, были очень сложны для ее непривычного слуха, ее поразила виртуозность его игры. Она следила за его гибкими пальцами и за профилем, четко вырисовывающимся на зеленой портьере позади фортепьяно. Его глаза были устремлены куда-то вдаль, в одну точку, и она поняла, что он совершенно забыл о ней, однако рядом с ним ей вновь стало хорошо.
   Прозвучал последний аккорд, и повернувшись к Миранде, Николас понимающе посмотрел на нее и улыбнулся.
   — Это был Бетховен, Миранда. А вот это, полагаю, понравится и вам.
   Он вытащил из резного ящика позади инструмента ноты.
   — Это новая английская опера под названием «Девушка из Богемии». Сначала я наиграю вам мелодию, а затем вы сможете ее напеть. Конечно, сможете, это легко.
   И вот Миранда встала рядом с ним и запела: «Я мечтала, что буду жить в мраморном дворце». И когда ее первоначальное смущение прошло, ее захватило удивительное соответствие этих слов с ее мыслями. Неужели Николас догадался о ее мечтах и потому выбрал эту музыку? Но песня была еще и о любви, и ее голос дрогнул, когда она подумала, что Любовь никогда не найдет ее в этом мраморном дворце — ей и мечтать об том не стоит, к чему?
   Песня закончилась, и Николас поднял голову. Их глаза на мгновение встретились, и на белоснежной коже Миранды выступил слабый румянец.
   — У вас чудесный голос, — мягко сказал он. — Вы поете с чувством. А у вас остался кто-нибудь дома, кому вы обещали «любовь до гроба»?
   Она покачала головой и отвернулась, сжавшись от непонятной тоски.
   Николас удовлетворенно кивнул. Было бы жаль превратить Миранду из фермерской девчонки в леди лишь затем, чтобы отправить домой к какому-нибудь увальню, на которого она бездарно потратит все его труды. Я должен найти ей подходящего мужа, подумал он и, резко поднявшись, закрыл инструмент.
   — Спокойной ночи, Миранда.
   Что же я сделала не так, опечалилась она, если он так быстро меня прогоняет? Она что-то пробормотала, смущенная тем, что он неподвижно стоит у фортепиано, ожидая, когда она первая выйдет из комнаты.
   — Выразите почтение миссис Ван Рин, а затем можете отдыхать, — сказал он, заметив ее растерянность. Джоанна по-прежнему сидела в Красной комнате, но ее вышивание исчезло. Она полностью была занята портвейном и сахарным бисквитом, который с жадным чавканьем поглощала.
   До чего же она много ест, с отвращением подумала девушка, но вслух очень вежливо пожелала миссис Ван Рин спокойной ночи. Джоанна ответила ей тем же, улыбаясь при этом своей странной неопределенной улыбкой, а затем перевела блеклые глаза на вошедшего супруга. Он, однако, повернувшись к обеим женщинам спиной, стал листать страницы нового номера «Грейамс Магазин», который лежал на столике.
   Он поклонился, когда Миранда покинула их, а затем вновь вернулся к своему журналу.
   К своей досаде, Миранда не смогла сразу найти дорогу к собственной комнате. Войдя в холл, она повернула не в ту сторону и пропустила лестницу, ведущую через сводчатый проход наверх. Она долго бродила по лабиринту темных комнат, пока не столкнулась с молчаливым молодым лакеем, зажигавшем свечи.