Сетон Ани. Гнездо дракона

   «Сегодня я закончила вышивку монограмм на двух его носовых платках и подарила ему. А он сказал, что будет лучше, если я дам Миранде закончить остальные. Нахалка прихорашивалась и улыбалась. Лучше бы она не приезжала. Она всегда между нами».

   Миранда подняла голову. Она помнила собственную радость от этого предложения Николаса. Неужели Джоанна была права и она действительно «прихорашивалась», наслаждаясь своим триумфом? Она так презирала ее кривые буковки и наслаждалась изысканностью собственной вышивки, что не считала даже нужным это скрывать. С какой безжалостной жестокостью она писала домой о каждом своем успехе в той скрытой борьбе, что велась между ними!
   Она вновь вернулась к последней странице. «И почему он сегодня принес мне цветы, ведь он никогда этого не делал?» В этих словах не было ничего особенного, как и во всех других, но когда она читала эти строки, ей казалось, будто ее сердце погружается в холодную черную бездну.
   Был лишь один человек, способный поддержать ее в этот момент и помочь ей выяснить правду. Лишь один человек был знаком со всеми обстоятельствами внезапной смерти Джоанны Ван Рин.
   Внезапно Миранду охватило лихорадочное желание действовать. Она побежала в конюшню и приказала ошеломленному кучеру немедленно отвезти ее в Гудзон. Она бегом отправила грума в дом за своей накидкой и сердито подгоняла конюхов до тех пор, пока лошадь не была запряжена в открытую коляску.
   До города она доехала менее чем за два часа, и Миранда все это время отрешенно смотрела на дорогу перед собой, а ее рука под накидкой крепко сжимала дневник Джоанны.
   Доктор Тернер дома, но он обедает, недовольно заявила старая негритянка, с неодобрением взирая на небрежность туалета незнакомой посетительницы. Мало к доктору заявлялось всякой белой рвани, так еще и эта — глаза дикие, взгляд блуждает словно у ненормальной.
   — Позови его, пожалуйста, — попросила Миранда. — Я должна его немедленно видеть. Скажи ему, что это миссис Ван Рин.
   Это было совсем другое дело. Старуха словно извиняясь кивнула седой головой, указывая на стул.
   Джефф вышел из маленькой столовой, что-то жуя, с салфеткой в руке.
   — Моя дорогая девочка. Я рад вас видеть, и надеюсь, ничего страшного не произошло.
   — Не знаю. Я должна поговорить с вами наедине. Понимающе кивнув, он провел ее в операционную, после чего закрыл за собой дверь.
   Она бросила свою накидку на стул, открыла дневник на последней странице и передала Джеффу.
   — Николас в Нью-Йорке, а это я нашла сегодня на чердаке. Он был спрятан в старом матрасе, том самом, который принадлежал Джоанне. Это ее дневник. Я хочу знать, что вы об этом думаете.
   Джефф вгляделся в ее взволнованное лицо и опустил глаза на дневник, который она держала в руках. От охватившего его нехорошего предчувствия по его спине пробежал озноб.
   Он прочел последнюю страницу и тихо опустился на стул у письменного стола в углу.
   — Бог мой, — очень медленно проговорил он наконец. — Олеандр!
   Он вновь перечитал запись.
   — Что вы хотите этим сказать? — резко спросила Миранда.
   Джефф встал и подошел к новому книжному шкафу. Теперь в нем стояло более сотни книг, которых пять лет назад у него не было. Он обратился к разделу растительности в «Токсикологии» Лапта.
   Повернувшись спиной к Миранде, он подошел с книгой к окну.
   «Олеандр. Семейство кутровых. Глюкозид, действием сходный с наперстянкой, но сильно токсичный. Известно, что три или четыре листа олеандра убивают корову. Цветы и кора ядовиты в равной степени».
   А в конце параграфа были помещены симптомы отравления. На его лбу выступил пот, когда он увидел четкую клиническую картину болезни Джоанны, неопровержимо доказывающую правоту его предположения.
   «Рвота и колики, головокружение. Замедленное и неритмичное сердцебиение. Расширение зрачков. Остановка дыхания. Смерть. Моча при этом обычно нормального цвета и вида. Возможно затруднение в диагнозе, ошибочно принимаемом за острый гастрит».
   Джефф захлопнул «Токсикологию» и поставил ее на место.
   — Что это, Джефф? — прошептала Миранда. — Что вы прочитали?
   С того момента, как она передала ему дневник, она даже не пошевелилась.
   Он вновь уселся за письменный стол, инстинктивно стараясь найти успокоение за собственным столом, за которым он решил множество проблем. Но ничего подобного с ним никогда не случалось.
   Миранда наклонилась вперед, положив руки на стол. Ее глаза, ставшие темными как брошь из оникса на груди, не мигая смотрели на Джеффа.
   — Скажите, что вы обо всем этом думаете, Джефф.
   Ему не хотелось отвечать ей. Его первоначальным желанием было быстро успокоить ее и отослать домой, пока он сам не сориентируется в происходящем и не решит, что делать. Он изменил решение, когда поднял голову и увидел ее глаза.
   — Я думаю, — медленно заговорил он, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, — что каким-то образом с помощью олеандра, который он принес ей в комнату, Николас отравил Джоанну.
   Она приглушенно вскрикнула. Джефф бросился к ней. Миранда затрясла головой, отталкивая от себя его руку. Она отошла от него и села на маленький виндзорский стул, предназначенный для пациентов.
   Джефф вытащил из шкафа пузырек с нашатырным спиртом и добавил несколько капель в стакан с водой.
   — Выпейте, — приказал он. — Я должен был сказать вам, Миранда. Если бы я мог скрыть от вас эти… эти ужасные вещи, я бы сделал это. У меня нет доказательств. Но я уверен. И ради собственной безопасности вы должны поверить мне.
   Он начал мерить шагами ковровую дорожку.
   Ради ее собственной безопасности — это была основная причина, которую он выдвинул в связи с фактом убийства. Если Николас один раз перешагнул грань, отделяющую обычного человека от преступника, не было ничего, что могло бы помешать ему повторить это вновь.
   Джефф обернулся и, опустившись перед ней на колени, взял ее похолодевшую руку.
   — Миранда, вы не должны возвращаться к Николасу. Я знаю, что для вас это страшное потрясение, и что все это кажется вам невозможным. Я бы и сам в это не поверил, если бы у меня не было подозрений еще тогда, в момент… в момент ее смерти. Я был глупцом, преступным глупцом, что не провел более тщательных исследований. Но у меня не было ничего, кроме предчувствия, и я не смог найти никаких следов яда, но в то же время я не знал и половины из того, что знаю теперь.
   Он вновь заговорил обычным спокойным голосом, стараясь воспроизвести обстоятельства преступления.
   — Должно быть, он спланировал все задолго до убийства. Полагаю, он дождался, когда Джоанна чем-нибудь заболеет, чтобы ему можно было пригласить врача. Очень остроумно.
   Джефф остановился, чтобы справиться с волной горького стыда. Николас очень ловко использовал его. Каким изощренным негодяем надо было быть, чтобы выбрать молодого, еще не совсем опытного врача, человека, известного в качестве твоего политического соперника, так что в округе не могло возникнуть даже тени подозрения!
   — Это очень похоже на него, — презрительно продолжал он, — использовать цветы в качестве орудия убийства. Это соответствовало утонченности его натуры. Конечно, это случилось, когда он был с ней наедине тем вечером. А торт, как я и полагал, содержал яд. Но вот как он это сделал?
   Джефф размышлял целую минуту.
   — Должно быть, с помощью серебряной мельницы для орехов. Он размельчил листья.
   Он вспомнил странное в тот момент замечание Николаса: «Чревоугодие погубило ее». Это бесспорно отвечало его извращенному чувству юмора, когда он издевательски заявил, что нездоровая страсть Джоанны к еде привела ее к смерти. Теперь Джефф явственно вспомнил маленькие зеленые частички в куске торта, который он изучал. Он тогда решил, что это дягиль или цитрон. Шерри, которым был пропитан торт, должен был заглушить все посторонние запахи.
   — Она не слишком хорошо соображала из-за простуды, — вслух сказал он. — И могла не обратить внимания, что он делает с мельницей.
   Миранда наконец пошевелилась.
   — Какая разница, как это было сделано? — произнесла она ровным бесцветным голосом.
   — Я лишь к тому, что вы должны поверить правде… знать, — мягко ответил он.
   Она подняла голову, и ее губы сложились в неясную пугающую улыбку.
   — Думаю, я всегда это знала, — трагическим тоном произнесла она.
   Джефф даже невольно охнул. Миранда покачала головой.
   — Нет, не так, как вы думаете. Не осознанно. Но в глубине, в темной части моей души, куда я не осмеливалась заглядывать, я это подозревала.
   — Чушь! — отрезал Джефф, не сдержав грубости из-за чувства облегчения. — Это все нервы, Миранда. Постараемся рассуждать здраво и подумаем, что мы можем сделать. Нам следует получше напрячь мозги.
   Она не слушала, опустив глаза и замерев смотрела на золотое кольцо на руке.
   — Четыре года я была замужем за убийцей, — произнесла она слабым безжизненным голосом. — Наслаждалась плодами этого убийства.
   — Не казните себя. Вы не знали об этом, — резко ответил Джефф.
   — Если бы не я, этого бы не случилось, — продолжала она, не слушая его. — Я разбудила в нем зло. Зелия знала это еще раньше, но я не прислушалась к ней.
   — Зелия? — сердито переспросил Джефф. — Вы имеете в виду эту полукровку, старую служанку Ван Ринов? Она была сумасшедшей, ее разум давно угас, и что бы там она не болтала, это не могло иметь к вам никакого отношения.
   Он положил руку ей на плечо.
   — Послушайте, моя дорогая девочка. Вы должны быть сильной и смелой. К смерти Джоанны вы не имеете никакого отношения. В худшем случае вы служили причиной того, но сами вы невиновны, и вам следует избавиться от этого болезненного ощущения вины. Мы не можем изменить прошлое, но насчет будущего никаких сомнений быть не может. Убийство должно быть раскрыто.
   Миранда облизнула сухие губы.
   — Вы не сможете ничего поделать, Джефф. Вы же сами сказали, что у вас нет доказательств. Никто не поверит вам.
   Джефф нахмурился и снял руки с ее плеч. На мгновение он дрогнул перед перспективой обвинить Николаса Ван Рина в умышленном убийстве. Кто, действительно, поверит на слово простому врачу, обвиняющему могущественного патруна? Джеффу придется поставить на карту свою репутацию, признаться, что его обвели вокруг пальца. Потом начнется борьба за получение разрешения на эксгумацию трупа, но и тут он просто не знает, сохранятся ли в нем через пять лет после преступления следы столь специфического яда. Конечно, это он может выяснить. Он с облегчением вспомнил о докторе Френсисе. Старик поможет ему. Но предположим, не осталось никаких следов. Тогда у него не будет никаких доказательств. Ничего, кроме нескольких бессвязных записей в дневнике, а Джефф достаточно хорошо знал законы, чтобы не понимать, что сделают с ним адвокаты Николаса. Неожиданно он вспомнил преданную экономку Джоанны. Оглядываясь назад, он почувствовал неожиданную уверенность, что эта женщина тоже что-то подозревала. Она видела, как Николас давал жене кусок торта. Может быть, она согласится дать показания.
   Без сомнения, она сейчас в Олбани вместе с Кэтрин.
   Джефф сморщился, когда представил себе, как это следствие может сказаться на Кэтрин и на Миранде. Он не рассматривал дело под этим углом. Он вдруг понял, как трудно будет помешать втянуть в это дело Миранду. Скорее всего ее сочтут если не соучастницей, то уж наверняка сообщницей.
   Миранда тихо наблюдала за ним. Она заметила на его лице следы сомнения, хотя могла уяснить его причину лишь отчасти.
   — Да, — подтвердила она. — Никто не посмеет обвинить Николаса. Он самый сильный.
   — Полагаю, он такой же смертный, как и мы все! — с неожиданной яростью выкрикнул Джефф. — И я позабочусь, чтобы он не избежал наказания за трусливое и мерзкое убийство. Я боюсь только за вас, Миранда. Вы не должны возвращаться к Николасу.
   — Я тоже заслужила наказание, — ответила она. — Я его жена.
   — Но не считаете же вы, что тоже заслужили, чтобы вас убили? — воскликнул Джефф, выходя из себя. Он увидел, как она испуганно задышала, а ее дыхание стало прерывистым. — Вы маленькая глупышка, — горько заметил он. — Неужели в своей слепой страсти к этому человеку вы не понимаете, что вы тоже в опасности? Вы тоже в один прекрасный момент можете стать нежеланной женой Синей Бороды. Вы не всегда будете молодой и красивой. И вы не более, чем Джоанна, смогли удовлетворить его безумное желание иметь сына. Предположим, что он найдет себе другую женщину, как нашел когда-то вас. Или даже без другой женщины, предположим, он решит потешить свое «я», свою страсть к неограниченной власти. Неужели вы считаете, Миранда, что будете в безопасности?
   Он повернул ее голову, и она вздрогнула. Неожиданно она осознала, что он говорит правду. Сотни не замеченных ранее деталей пришли ей на ум.
   — Но что я могу сделать? —прошептала она. Джефф понял, что она на грани срыва и что он просто обязан помочь ей.
   — Когда Николас вернется? — спросил он.
   — Пароходом завтра вечером, — ее губы едва шевелились.
   Слава Богу, подумал Джефф. Затем очень медленно и четко он произнес:
   — Вы должны уехать до того, как он появится здесь. Велите кому-нибудь из слуг заказать билет на утренний пароход. Приготовьте вещи. Возьмите с собой Пегги. Когда прибудете в Нью-Йорк, сразу же ступайте к доктору Френсису.
   Он подошел к столу и, нацарапав записку, вложил ее в руку Миранды. Она кивнула и сунула ее за корсаж.
   — Френсис спрячет вас на несколько дней, пока я не приеду. Я не советую вам ехать в Гринвич. Ван Рин будет искать вас прежде всего там.
   — Да, — слабо промолвила она. — Я понимаю. Но что… что вы будете делать, Джефф?
   — Когда вы будете в безопасности, я отправлюсь в Драгонвик и встречусь с Николасом, чтобы все выяснить.
   — И вы не боитесь? — шепотом спросила она.
   Вообще-то, конечно, боюсь, поморщившись, подумал Джефф. Не так уж много людей решилось бы на это… Джефф не сомневался, что прежде всего Николас постарается избавиться от неудобного молодого врача… и что тогда будет с Мирандой? Она никогда не сможет бороться с Николасом. Но Джефф боялся в первую очередь не за свою жизнь. Казалось совершенно невыполнимым намерение обвинить Николаса и невозможно было даже предположить, что он станет предпринимать. Я должен получить совет, размышлял Джефф, что лучше всего. И неожиданное вдохновение подсказало ему ответ.
   — Я отправлюсь прямо к губернатору, — сказал он. — Завтра. И все ему расскажу.
   Она поднялась, держась при этом за спинку стула. Джефф обнял ее, и она на мгновение прижалась к нему.
   — Будьте храброй, дорогая, — мягко подбодрил он.
   Миранда выпрямилась и надела накидку. Она дошла до двери и, коснувшись дверной ручки, засмеялась:
   — Быть храброй… да… — произнесла она. — Достаточно храброй, чтобы признать, что моя любовь… все мои мечты были обманом.

Глава двадцать первая

   Николас вернулся в Драгонвик вовсе не на следующий день, как предполагалось. Он прибыл домой двадцать четвертого мая ровно в пять часов вечера, в тот самый момент, когда Миранда, выйдя из дома Джеффа в Гудзоне, велела кучеру везти ее домой.
   С делами, вызвавшими Николаса в Нью-Йорк, было покончено довольно быстро. Ему было лишь нужно подписать арендный договор на три акра земли недалеко от Оделлвиля на Ист-сорок девятой улице, где ирландец-оптимист собирался открыть таверну, чтобы сравняться с мистером Оделлом, в честь которого был и назван этот район.
   Присутствие Николаса было совсем необязательным. Соломон Бронк управлялся с делами по недвижимости куда более сложными, чем это, не имея при себе ничего, кроме сухого письма патруна, дающего согласие на сделку. И потому агент был по-настоящему удивлен, когда Николас вошел в его маленькую контору на Брод-стрит и потребовал прочитать ему договор об аренде.
   — Конечно, минхер, — ответил добросовестный голландец и зазвонил в колокольчик, вызывая клерка. — Надеюсь, вы не будете разочарованы моим отчетом.
   — Я очень доволен вами, Бронк, — ответил Николас с рассеянной улыбкой. Когда клерк принес договор, он, едва взглянув на него, быстро подписал.
   Что-то не похоже, что он приехал в город ради этого, подумал озадаченный агент. Он заметил странный недовольный жест, который Николас сделал, проглядывая бумаги, которые разложил перед ним Бронк.
   — Да-да, — произнес Ван Рин, отодвигая их прочь. — Кажется, все в порядке.
   — У вас много неинвестированных денег, — заметил Бронк. — Я подумал, может быть, вам купить участок на углу Пятьдесят седьмой и Пятой авеню. Сейчас там ничего нет кроме нескольких лачуг и коз, но ведь никогда не знаешь… Возможно, участок кому-нибудь понадобится, и вы сможете хорошо заработать на этом.
   — Пожалуй, — думая о чем-то своем, ответил Николас. — Вышлите мне потом документ.
   — О… — начал было агент, твердо решив выполнить свой долг до конца и стараясь не замечать в голосе Николаса очевидной скуки, хотя, если тому все это не интересно, зачем тогда нужно было приезжать? Нерешительность была последней чертой, которую Бронк ожидал обнаружить в характере пат-руна. — Или, может быть, — проговорил он, — вы хотели бы купить долю в новом речном пароходе «Мери Клинтон»? Хозяева хотят ее продать. В пятницу пароход идет в первое плавание до Олбани. Владельцы утверждают, это самый быстрый пароход На реке.
   Николас оживился.
   — Достаточно ли он быстр, чтобы обогнать «Северного оленя» и «Ютику»?
   Бронк нахмурился.
   — Не знаю, минхер. Надеюсь, он не будет участвовать в гонках. Все эти гонки дурное дело и к тому же очень опасное для пассажиров. Вспомните, сколько людей погибло на «Ласточке». Все это аморально.
   — Бросьте, — ответил Николас. — Лично я нахожу это самым лучшим развлечением.
   Бронк покраснел, потому что Николас этим как бы намекнул, что считает своего агента тряпкой. Если этот человек ищет острых ощущений, сердито подумал Бронк, почему он не может найти их там, где это не представляет опасности для других людей?
   — Пойду осмотрю пароход, — сказал Николас, поднимаясь, — и если будет все в порядке, мы заключим сделку прямо завтра. Я ценю ваши способности, о мой драгоценный Бронк. Даже не знаю, почему это не пришло мне в голову раньше.
   Николас приобрел ровно половину доли в пароходе «Мери Клинтон» после того, как осмотрел его с носа до кормы, пока тот находился в доке Порт-Ривер.
   Это был красивый пароход, выстроенный на лучшей верфи в Хобокене. Его котлы и машины самой последней конструкции были такими же новенькими, как и выкрашенные в белый цвет палубы из дуба и огромное гребное колесо. Николас не нашел в пароходе ни малейшего изъяна. Он изменил свои планы по возвращению домой и потому отправился в пятницу на «Мери Клинтон» в момент ее первого плаванья.
   Первоначально он собирался заменить капитана, Джона Холла из Джерси-Сити, который показался ему слишком молодым и недостаточно опытным для командования таким судном. Но во время беседы с ним Николас обнаружил, что молодой капитан знает каждое течение и водоворот на реке как свои пять пальцев и что он в полной мере разделяет восторг Николаса перед скоростью. И потому Ван Рин ушел от него удовлетворенным. Выйдя из доков, он отпустил кеб, который подвез его к реке. Он спускался вниз по Десбросс-стрит, пока не дошел до Кэнел-стрит. Здесь, на пересечении Кэнел-стрит и Бродвея, Николас заколебался. Его обычный путь пролегал по Бродвею до Астор-Хауз, где он останавливался во время коротких визитов. Его городской дом был закрыт.
   Он так долго колебался, что прохожие удивленно разглядывали его, видя, что с этим высоким элегантно одетым человеком, творится что-то ненормальное.
   Две молодые полногрудые женщины с фальшивыми локонами и неряшливыми кружевными шалями вышагивающие по Бродвею с вполне определенной целью, завидев Николаса, остановились и принялись зазывно хихикать.
   — Разве он не красавчик? И какой франт! — заявила одна, намеренно громко. — И стоит как идол, а? Что это он высматривает?
   — Должно быть, любуется в луже своим отражением. Может, он оглянется и поищет кого-нибудь, кем тоже можно полюбоваться!
   Обе девушки из кожи вон лезли, взбивая свои кудри, от которых несло резким запахом пачули.
   Николас продолжал хмуриться, уставившись на булыжники мостовой.
   — Может, он боится девушек! — лукаво воскликнула одна из девиц, прибегая к очередной попытке.
   Из всего этого разговора Николас услышал лишь одно слово из последней реплики. Он резко повернулся.
   — Я ничего не боюсь ни на этом свете, ни на каком другом! — заявил он таким резким тоном, что девицы, вздрогнув, поспешно ретировались.
   — Господи, мистер, — быстро забормотали они, — мы ничего такого и не хотели…
   Николас, не слушая их испуганных извинений, стремительно зашагал по улице, расталкивая всех, кто попадался ему на пути, пока не дошел до закрытой двери в переулке у Мотт-стрит. Там он провел несколько часов, а когда вновь вышел через эту дверь, в его внутреннем кармане лежал маленький клейкий черный шарик, завернутый в рисовую бумагу.
   Николас так и не признался себе в том, что это и было истинной причиной его спешного путешествия в Нью-Йорк.
   Первый рейс «Мери Клинтон» оказался успешным, пароход показал хорошую скорость, легко обогнав «Северного оленя», который в этот день был его единственным соперником. Так легко, что никакого состязания по большому счету и не было. Николас был глубоко разочарован. Джефф мог бы решить, что для Ван Рина опасность была таким же сильным возбуждающим средством, как и наркотик. Случись на реке отчаянная, заставляющая биться сильнее сердце, гонка, и выйди из нее «Мери Клинтон» победительницей — а победа была бы за ней, — тогда удовольствие от всего этого сделало бы менее необходимым развлечение, даруемое черным шариком в кармане Николаса.
   Когда Николас в самом дурном настроении сошел с парохода на пристань Драгонвика, его расшатанные нервы уже требовали опиума, в котором он так долго себе отказывал.
   И вот тут он и обнаружил, что Миранды нет дома.
   Николас поднялся по винтовой лестнице в башню, положил шарик в серебряную коробочку, но не стал там долго задерживаться. Он спустился вниз и послал за Пегги.
   Маленькая горничная была перепугана, но сцепив зубы упрямо молчала. Она не знает, куда уехала хозяйка — может быть, поехала в гости к кому-нибудь из соседей. Нет, она не знает, к кому. Нет, раньше миссис никуда не уезжала, но должно быть, она устала все время сидеть дома.
   — Нет, хозяин, я не знаю, где она.
   И это чистейшая правда, думала Пегги. Я действительно не знаю, где она или что заставило ее помчаться отсюда как от огня, но я бы могла догадаться, если бы хотела. Она попала в беду и побежала к молодому доктору, но не допустят святые, чтобы он догадался об этом, ведь домой он вернулся в отвратительном настроении.
   Она захромала прочь, подальше от этих ужасных глаз, и расположилась у окна на верхнем этаже в слабой надежде предупредить Миранду, как только коляска появится из-за поворота дороги.
   Но когда ровно в семь Миранда вернулась, она не увидела встревоженного лица Пегги и ее отчаянных предупредительных знаков. Она увидела своего мужа, который с непокрытой головой ожидал ее у парадных дверей. При виде человека, которого, как она полагала, она больше никогда не увидит, Миранда на мгновение ощутила приступ мучительного страха, но потом тут же взяла себя в руки.
   — Хорошо ли вы прокатились, любовь моя? — спросил Николас, предлагая ей руку, когда лакей открыл дверцу коляски.
   — Нет, — ответила она, сделав вид, что не заметила его руки и прошла мимо него в дом. Она повернулась к лестнице, но Николас быстрым, кошачьим движением встал перед ней, загораживая дорогу.
   — Вы странно встречаете мужа, которого вы не видели три дня, — мягко произнес он.
   Мягкость, которая скрывала непередаваемую жестокость. Страстный огонь в этих глазах. Эти глаза не упустили ни одной детали ее внешности. Ее руки все еще были покрыты чердачной пылью точно так же, как и маленький фартук, который она забыла снять, когда сломя голову помчалась к Джеффу. Вечерний ветер и торопливо надетый капюшон растрепали ее прическу. Волосы рассыпались по плечам, а одна из накладных кос соскользнула прочь.
   — Да, — подтвердила она. — Я не слишком хорошо выгляжу. Будьте добры, пропустите меня в мою комнату, Николас.
   — С радостью, моя любимая. И я пойду с вами. Вы меня сегодня поразили. Я даже и не знал, что вы способны так меня удивить.
   Он отошел в сторону, и она, не отвечая, стала подниматься по лестнице.
   Как хорошо она знала эту игру в кошки-мышки, которой он всегда наслаждался! Позволить ей немного ускользнуть из его власти, чтобы потом неожиданно наброситься вновь. Он с успехом использовал свой сарказм, холод, сдержанный гнев, даже страсть, зная покорность ее тела, переходящую в покорность души, потому что она любила его.
   Любовь? — подумала она с неожиданным отвращением. Была ли здесь любовь? Может ли любовь выжить при постоянном страхе?
   Вместе они вошли в темную спальню. Николас подбросил полено в слабое пламя в очаге. Зажег свечи. Он сел в кресло у камина и наблюдал, как она наливает в таз воду, моет лицо и руки. Она быстро причесалась и поправила платье. Затем заменила брошь с ониксом и жемчужиной, скрепляющую воротничок ее платья, на свою старую, привезенную из дома.