– Междугородка, правда, обрублена, – продолжала Роза Валериановна. – Был у нас неприятный случай под Новый год, когда шофер одного из клиентов, пока мы беседовали с его начальником, умудрился обзвонить всех знакомых в семи городах по коду, а мы потом гадали, откуда такая сумма. Пришлось принять соответствующие меры.
   – Это уже не столь важно, – проговорил я и дал сигнал отбоя.
   Но в этот момент мой телефон заработал снова. Я в задумчивости стоял и смотрел в окно, постучивая пальцами по столу. «Лопухов или кто-то еще?» – продолжал я думать, не спеша откликнуться на зов.
   Сотка дребезжала и дребезжала, пока я не опомнился и не нажал кнопку «talk» – иначе бы среагировал Приятель и сымитировал автоответчик.
   На проводе снова была Лида. Тембр ее дрожащего голоса то понижался до вполне басовых нот, то взлетал в пределы верхних октав.
   – Валера, его убили! Застрелили как собаку, представляешь!
   Я понял, что Лида говорит о Князеве и постарался ее успокоить.
   – Ну да, вроде как убили... с кем не бывает... Отмучился, ушел... Все там будем...
   На большее утешение я был не способен. Ах да, вот еще что надо обязательно сказать:
   – Мои соболезнования...
   – Спасибо, родной, – громко высморкалась Лида. – Сходим вместе на похороны? У меня есть такая французская черная кофточка, как раз для подобных мероприятий. И еще перчатки с дырочками.
   – Непременно сходим, – пообещал я. – Можешь начинать гладить свою кофточку, черный цвет наверняка тебе очень идет.
   – Правда? – расцвела Лида. – Ты действительно так думаешь?
   Похоже, девушка уже взяла себя в руки и, переключившись на другую тему, стала советоваться со мной, что надеть на ноги:
   – Если сапожки, то ничего, что они красные, не очень броско? А если черные туфли, то не испортятся ли они после кладбища? Вдруг будет дождь? Я вчера слушала радио, обещают осадки...
   – Погоди, Лида, – прервал я ее. – Это слишкои сложный вопрос, чтобы сразу на него ответить. Здесь надо все очень хорошо продумать и не принимать скоропалительных решений, чтобы потом не пожалеть.
   – Ты прав, Валера, – немедленно согласилась со мной Лида. – Надену сапоги. А туфельки возьму с собой. Или наоборот.
   – Скажи лучше мне вот что. Ты ведь помнишь обследование, на которое вы ходили вместе с Андреем... после тех самых писем?
   – Еще бы! – тут же отозвалась Лида. – Можно сказать, что именно после этого у нас с Андреем все и расстроилось окончательно.
   – Настолько было обидно? – как можно вежливее поинтересовался я.
   – А то! – хмыкнула в трубку Лида. – У него обнаружилась запущенная гонорея. Да еще и бесплодие. Я же не дура, чтобы за такого замуж идти!
   – Ну да... – пробормотал я, – разумеется... само собой...
   Мы условились о встрече.
   Лида не преминула добавить на прощание, причем ее голос стал несколько торжественным:
   – Они меня тогда так унизили, так пусть теперь полюбуются на мои туфельки. То есть, сапожки. А про тебя скажу, что ты мой муж.
   У меня не хватило сил возражать ей. Пусть немного потешит самолюбие.
   Теперь мне необходимо было собрать кое-какие данные на Князева.
   И я снова подсел к Приятелю, предложив ему покопаться в данных фирмы Андрея.
   К вечеру я располагал информацией, которая помогла бы если не усадить уже покойного Князева за решетку, то, по крайней мере, значительно испортить ему жизнь. Но, поскольку портить ему было уже нечего, я лишь просто принял ее к сведению.
   История его фирмы была стара как мир. Сначала комсомольская деятельность и всякие разные центры творческих инициатив, свободные от налогообложения, потом кооперативные фирмы. также на три первых года деятельности освобожленные от непосильного налогового бремени, потом вовремя испарившиеся инвестиционные фонды, поглотившие огромные суммы, поступавшие от различных предприятий и, наконец, удобная структура, созданная для прокрутки госсредств – посредническая контора между чиновниками и мафией.
   Пару раз Князев все же прокололся, поставил не на того человека.
   Его покровителям из уголовного мира фатально не везло и то один, то другой оказывались за решеткой, а то и на том свете. Против Андрея дважды было возбуждено уголовное дело, но также дважды закрыто за отсутствием улик – помогли покровители уже из госстркутур.
   В данный момент контора вылезала из кожи перед проверкой из налоговой и Приятель надыбал сведений, о которых ребята в мундирах могли только мечтать. Но для меня они не представляли особенного интереса, а помогать налоговым службам мне было неинтересно. В конце концов, почему бы им не обзавестись собственным Приятелем?
   Все эти данные представляли из себя строгий отчет, который составил бы честь любом референту. Но я-то прекрасно понимал, что Приятель свел в небольшой текст сведения как из открытой печати (электронные версии газет, которые он прочесал по фамилии Князева), так и из сети андреевой фирмы. Не говоря уже о милицейских разработках – в этом море информации Приятель давно проложил маршруты, по которым не упускал возможности попутешествовать.
   Что ж, пожно подводить некоторый итог. Что я накопал такого особенного? Казалось бы – ничего. Так, повседневная рутина. Такого добра сейчас вокруг – как воздуха, с избытком. Но меня заинтересовали в первую очередь некоторые биографические сведения.
   Князев одно время занимался в детской юношеской спортивной школе и достиг известных высот в спортивной стрельбе. Принимал участие на каких-то международых соревнованиях. Впоследствии все забросил и его спортинвные контакты ограничивались созданием определенных контор под патронажем Национального фонда спорта.
   Но я не сомневался, что покойник вполне мог бы снять Виолетту Петровну из того самого елового лесочка на пригорке возле психушки.
   Вопрос только – зачем?
   И как это соотносится с анонимными письмами и таинственным полусуществующим Марком?
   ...Похороны проходили с соответствующей рангу и положению покойного помпой.
   Держа под руку скорбно-торжественную Лиду (она все же выбрала туфельки), я следил взглядом за вереницей людей, проходящих мимо гроба.
   «Ну да, ведь в только в фирме Андрея было около ста сотрудников, – вспомнил я информацию Приятеля. – А еще родственники, знакомые, соседи».
   Солидные пожилые дамы сменяли строгих мужчин в строгих костюмах. Заплаканные красавицы чередовались с трогательными старушками.
   Одна из бабушек держала подмышкой мопса с выпученными глазами. Я подумал, что это и есть тот самый Хрюша, находившийся в затяжном конфликте с Андреем Князевым – собаки не любят пьяных.
   Отец Князева сразу постарел. Он стоял в центре толпы и, опираясь на трость, и принимал соболезнования. Завидев Лиду, Князев-старший сделал ей знак приблизиться и попросил ее быть рядом.
   Поскольку Лида не выпускала мою руку, то волей-неволей я втиснулся между родными и близкими в первый ряд, получив возможность наблюдать за всеми присутствующими на этом скорбном мероприятии.
   Как и положено, все проходили мимо гроба для последнего прощания.
   Кто целовал покойного, кто просто несколько мгновений молча стоял рядом с гробом. Основная часть публики располагалась поодаль.
   Мое внимание сразу же привлек странный человек в черных очках.
   Во-первых, сейчас на улице если и было лето, то ориентированнои исключительно по половому признаку – бабье. Жгучее солнце, палящее глаза ну никак не просматривалось. Даже при столь же жгучем желании его увидеть. В крайнем случае можно было разглядеть тусклый желток из-за плотной пелены серо-коричневых туч.
   Во-вторых, подобный вид на похоронах был уместен разве что в Сицилии, причем не наяву, а в каком-нибудь плохом итальянском фильме.
   Понятно, что покойник был отчасти мафиозным деятелем. Но тогда, господа, давайте соблюдать традиции. Где, я спрашиваю вас, мордовороты, дамы в мехах, дорогой инкрустированный гроб с окошечком? Где, наконец, журналисты, лимузины и розы на дороге?
   Ни фига подобного на данном меропряитии не наблюдалось и этот загадочный тип в черных очках был на общем фоне как белая ворона.
   Но, похоже, неизвестный в очках, ничуть не смущался своим стремным видом. Он держался подчеркнуто отстраненно, задирал вверх подбородок и то и дело расправлял свои чахлые плечи.
   Присомтревшись, я обнаружил, что он вдобавок ко всему еще и глухой. Этот человек стоял ко мне в профиль и с пятидесяти метров я сумел разглядеть черный слуховой аппарат в его ушной раковине.
   Лида продолжала подчеркнуто солидно принимать поздравления. Очевидно, ее принимали либо за родственницу, либо за какую-то невесть откуда взявшуюся супругу покойного, или как минимум – невесту.
   Эта роль ее абсолютно устраивала и она жала протянутые руки одну за другой. О моем существовании девушка вспоминала теперь лишь изредка, а об уготованной мне роли мужа некогда отвергнутой, но теперь гордой и независимой невесты покойного речь уже, слава Богу, не заходила. Лида лишь иногда комментировала туалеты присутстующих и делилась со мной своими женскими наблюдениями.
   – Смотри, смотри! Один глаз потек! Наверное, тушь нестойкая... А вот у этой мымры часики видел какие? Небось, от Патек Филипп. Впрочем, может быть, и подделка... А-а! Вот такую кофточку я вчера у ведущей по телевизору видела. Только не помню, в какой программе. Блеск, правда?.. Как шанелью-то пахнуло! Коко или пятая?.. А тот тип ну и вырядился, как был дураком, так и остался. Надо же – очки на похороны нацепил!
   Вот тут я мгновенно встрепенулся и включился в реальность.
   – Ты про мужика слева?
   – Ну да, – подтвердила Лида. – И прическу ни фига не сменил, хохолок – видишь? – торчит. Господи, да у него еще и щетина! Мог бы и побриться, придурок, ради такого случая. Да разве от него дождешься?!
   – Ты с ним виделась раньше? – с надеждой спросил я. – Это друг Андрея?
   – Какой там друг! – отмахнулась Лида. – Так, сбоку припеку. Видела я его всего один раз, да и то устала, как ненормальная. Е-мое, какой мех блестючий! Первый раз соболей вижу.
   – А? Да, красиво... Так что это за человек? Имя-фамилию помнишь?
   Я смертельно боялся, что кто-то сейчас отвлечет ее внимание очередным украшением или блузочкой и тогда Лиду будет чертовски трудно перевести на интересующую меня тему разговора.
   – Еще буду я мозги свои засорять! – фыркнула Лида. – Я уже и в важной-то информации стала путаться. Вчера весь вечер вспоминала кто теперешний муж бывшей жены Майкла Тайсона. Вроде, какой-то югослав. Да и ее фамилию никак не припомню. Что Робин зовут – головой отвечаю, а остальное – как волной смыло.
   – Я обязательно уточню, солнышко, – не отставал я. – Сегодня же позвоню в посольство и спрошу. Ты только постарайся вспомнить, что это за человек. Ну, напряги немножечко память, а?
   – И не собираюсь, – заверила меня Лида. – Буду я еще на какого-то Юрия свои извилины тратить. Много чести для такого насекомого.
   – Так его зовут Юрий? – ухватился я за ниточку. – А как ты с ним познакомилась?
   – Я. С ним. Не знакомилась, – отчеканила Лида. – Или ты думаешь, что я такая шлюха, чтобы прыгать в койку с каждым встречным-поперечным?
   – Разумеется, – лепетал я, – разумеется, нет. И все же, лапушка, солнышко лесное, кисонька, рыбка моя ненаглядная, расскажи мне про него!
   – Вот пристал, – помотала головой Лида. – Я вон той бабке кивнуть даже не успела. Знаешь, а поминки заказаны в новом ресторане, что в бизнес-центре открылся. Там, говорят, сплошь хрусталь и позолота.
   – Ты будешь просто очаровательна в своих одеждах в этом интерьере, – с жаром проговорил я. – Будешь центром внимания. Не то, что этот тип в очках. Так что ты там про него начала говорить?
   – Да отстань, – отмахнулась Лида. – Я про жену боксера вспоминаю. Никак не могу сосредоточиться, а тут ты лезешь со своими проблемами.
   В этот самый момент я с ужасом заметил, как неизвестный субъект начинает медленно удаляться в сторону выхода с кладбища.
   Церемония уже плавно подходила к концу и публика тусовалась сама по себе, собравшись в группки по интересам или по профпринадлежности.
   Оставалось десятка два замшелых старушек, которые непременно желали пожать руку отцу покойного и стоявшей рядом с ним очаровательной незнакомке.
   Я в отчаянии достал из кармана сотку и набрал свой собственый номер.
   Выжадав определенное количество гудков, я прошептал свой пароль (Приятель опознавал меня как «хакера» и никак иначе). Когда я услышал его металлический «Привет!», у меня отлегло от сердца.
   – Срочно! – шепотом прокричал я в трубку. – Имя супруги боксера Майкла Тайсона, которая теперь замужем за каким-то югославом.
   Приятель подрыгал винтом и через десять секунд назвал имя Робин Гивенс.
   – Слава Богу! – закричал я от радости, но тут же смутился под укоризненным взглядом предпсоследней старушки. – Теперь югослава!
   – Светозар Маринкович. Свадьба состоялась в Сан-Диего, среди родных актрисы присутствовал лишь ее трехлетний приемный сын Бадди.
   – Умница ты мой, – похвалил я оперативного Приятеля и дал отбой.
   – Ну, вот и все, – вытер последнюю слезу Князев-старший. – А вы, милочка, за эти годы так похорошели, что я вас сразу-то и не признал. На лицо, я имею в виду. Идентифицировал лишь по фигуре. Ваши бедра настолько экстраординарны, что их нельзя спутать.
   Лида смущенно зарделась.
   – Теперь мы оба, так сказать, вдовцы, – продолжал Князев. – Вы – так сказать, в фигуральном смысле, а я в буквальном. Помните мою супругу? Схоронил несколько лет назад, теперь маюсь в одиночестве. Вы соизволите пойти с нами на поминки?
   – Конечно, – подала ему руку Лида и тот машинально чмокнул ее поверх перчатки.
   – Тогда подождите меня немного, – попросил Князев-старший, – нужно уладить некоторые неизбежные формальности.
   И он направился к пышущим здоровьем розовощеким могильщикам, которые дожидались положенных им по традиции бутылок с водкой.
   – Лида, – дернул я за рукав свою спутницу, – давай меняться!
   – Ах, это ты, – вспомнила о моем существовании «безутешная невеста», которая провожала заинтересованным взглядом удаляющуюся фигуру Князева.
   – Я сейчас назову тебе жену Тайсона и ее нового мужа, а ты расскажешь мне об этом человеке в очках, – быстро проговорил я, насилу отсыкав глазами медленно удаляющуюся фигуру незнакомца.
   – Давай! – радостно согласилась Лида. – А то я совсем отчаялась. Склероз, что ли?
   Услышав про Робин Гивенс и Светозара Маринковича, Лида расцвела. А уж подробность про бойкот свадьбы со стороны родственников актрисы и наличие трехлетнего приемного сына она восприняла как подарок.
   – Да-а! – восхищенно воскликнула она. – Живут же люди!
   – Человек в очках и со слуховым аппаратом, – напомнил я.
   – С каким еще аппаратом? – удивилась Лида. – Оглохнуть Юрка, что ли, успел за это время? Наверное, сам себя заговорил.
   Завидев профессора гинокологии, семенящего к Лиде от автобуса, я дернул ее за рукав, – поторапливайся, мол, сейчас тебя увезут.
   – В общем, – скороговоркой проговорила Лида, – мы как-то раз гуляли с Андреем, а Юрка повстречался нам на улице. Андрей потом сказал, что они вместе учились... Нет, вспомнила – занимались в детской юношеской спортивной школе и что тот неплохо стрелял, вроде бы занимал вторые и третьи места на соревнованиях.
   – Понятно, – лихорадочно пробормотал я. – Почти понятно.
   Я беспомощно оглянулся через плечо в сторону центральных ворот.
   Человек в черных очках уже проходил сквозь первый ряд могил возле входа. Еще чуть-чуть – и он скроется из моих глаз, а потом его ищи-свищи.
   – О чем вы говорили во время этой встречи? – задержал я Лиду, уже готовую зашагать навстречу профессору гинекологии.
   – Ой, да он болтал без умолку! – бросила мне на ходу Лида. – Полчаса рассказывал о своей девушке по имени Виолетта. Якобы платиновая блондинка и фотомодель. Это в Колобове-то! Врал как сивый мерин и, что характерно, сам себе верил. Ну все, чао, Валера, мне пора! Папочка меня уже заждался.
   И она порхнула к Князеву, ловко угодив своей рукой на подставленный стариком локоть.
   – Как приятно иметь такую обворожительную знакомую! – слышал я их удаляющиеся голоса. – Вы поможете мне скрасить одиночество?
   – Знакомую? – переспрашивала Лида. – Ох, вы так решительно настроены? Что ж, пожалуй. Почему бы и нет? Я, право, вся уже волнуюсь... Чувствуете? Нет? Потрогайте здаесь и еще вот здесь...
   Я запрыгнул в автобус последним. Отказавшись пройти в салон, я попросил водителя притормозить недалеко от выезда. Он, очевидно, принял меня за кладбищенского работника и не стал возражать.
   Спрыгнув с подножки, я больно ударился пяткой о торчавший из земли железный штырек. Хромая и чертыхаясь, я побрел к главной аллее.
   Длинный ряд памятников тянулся вдоль дорожки, выложенной мраморными плитами. От высоких гранитных памятников на прохожего доносился холодок величия и богатства. Эти люди, когда-то сами являвшиеся «крышей» теперь обрели крышу из огромных черных глыб.
   Здесь, на этих метрах, сгруппировался весь цвет местного криминала, сложивший голову в тяжких боях с коллегами и государством.
   Смерть уравнивала бывших врагов на элитном участке кладбища и теперь в двух шагах друг от друга лежали продырявившие друг друга в смертельной схватке авторитеты. Надгробные памятники были украшены изображениями покойных – все как один с мужественными и волевыми лицами, вдохновенно глядящие тебе прямо в глаза.
   Я был уверен, что мой объект в черных очках и со слуховым аппаратом не выходил из ворот кладбища, иначе я бы встретил его на пути – к выходу все тропинки сходились в одну и минововать пятачка перед воротами, где я соскочил с автобуса, было невозможно.
   Но, несмотря на то, что я выбрал наиболее удобный пункт наблюдения между могил Людоеда и Красивчика, ожидаемая мной фигура не просматривалась.
   Я уже понемногу начал терять терпение и остатки тепла под одеждой, в нетерпеии поглядывать на часы и переминаться с ноги на ногу, как вдруг ЭТО случилось. Произошло событие из ряда вон выходящее и попахивающее нездоровой кладбищенской мистикой.
   А именно: поджатые губы Людоеда на памятнике вдруг расплылись в добродушной улыбке.
   В свою очередь, правый глаз его извечного недруга и конкурента Красавчика за какие-то доли секунды покрылся бельмом.
   И мне после всего увиденного не оставалось ничего другого, как немедленно упасть на землю и поплотнее вжать голову в плечи.
   Сказать, что я испугался было бы некоторым перебором и известнй натяжкой. Просто я чертовски не люблю, когда в меня стреляют. Бывает это не так уж и часто, но все равно не люблю.
   Предназначенная мне пуля резво чиркнула по памятнику, пройдя по касательной и, испортив фасад Людоеда, рикошетировала к гранитному камню Красавчика, попав изображению покойного мафиози прямо в глаз.
   Стрелял этот тип, несмотря на черные очки и вправду неплохо.
   Память тотчас подбросила мне «рифмующееся» с этой минутой воспоминание – агнонию Виктории Петровны на аллее среди опавших листьев, угрожающий шелест еловых ветвей с пригорка и мой спринтерский рывок по открытой местности к забору психлечебницы.
   Тогда я ждал выстрела, но он не последовал. Теперь вот дождался.
   «Любпытно, – думал я, отползая подальше за высокий постамент Кривого, – влияет ли глухота на меткость. Странно стрелять, когда ты не слышишь выстрела. Надо бы запросить Приятеля насчет статистики по глухим чемпионам по стрельбе. Наверняка есть какие-то данные...»
   Холодный мрамор надгробия упирался в задравшуючя рубашку. Можно сказать, что я всем своим телом ощуал могильный холод.
   Долго валяться у подноджия могил бандитов я не собирался. Просто в таком положении в меня можно было выстрелить только сверху, да и то подойдя как можно ближе к моему укрытию.
   Шаги незнакомца с пистолетом, действительно, приближались.
   Я осторожно высунул голову наружу и заметил черную брючину, мелькнувшую метрах в десяти от меня.
   Черт, что же делать!
   Пристрелят же как собаку.
   Ох, до чего же не хочется играть роль соседского бульдога Хрюши! Впрочем, до него так и не добрался со своим пистолетом запойный бизнесмен, а ныне покойник Андрей Князев. А меня чаша сия не минует.
   Рука сжала комья пожухшей травы и пальцы наткнулись на что-то прочное и твердое.
   Из кладбищенской земли сантиметров на восемь торчал невысокий штырь – вроде того, на который я наткнулся, прыгая из автобуса.
   «Что они здесь – сваи забивают? – в раздражении подумал я. – Тогда почему такие маленькие?»
   Потом до меня дошло, что это стояк, удерживающий в фиксированном положении решетку, которая огораживает надгробия – полые столбики надеваются на штыри, расположенные на равных промежутках друг от друга по всей территории элитного квадрата захоронений.
   Очевидно, земля на этом участке была распределена давным давно. Желающих приобрести здесь энное количество метров было более чем достаточно – штырьки торчали из земли там и сям.
   Я ухватил железяку ладонью и подергал из стороны в сторону.
   Подается.
   Пошевелив ее еще немного, я образовал конусообразную ямку и, поднапрягшись, с силой вытащил прут из земли и крепко сжал его в руке.
   Не бог весть, конечно, какое оружие, но лучше, чем совсем ничего.
   Звук приближающихся шагов уже слышались в непосредственной близости от меня.
   Я лежал, затаившись и ждал только удобного случая, чтобы нанести удар.
   Черт, а вдруг у него хватит ума подкрасться с другой стороны?!
   Что же делать?
   Вот так вот спокойно лежать и ждать, повезет мне или нет?
   А потом ощутить, как он всадит мне в позвоночник всю обойму?
   Я в панике огляделся вокруг себя и тут увидел трехлитровую банку с цветами, стоявшую возле постамента Гвоздилы. В ее стекле можно было наблюдать за происходящим впереди как в зеркальце.
   Ага, я не ошибся.
   Он заходит ко мне справа.
   Еще немного...
   Еще пару шагов...
   «Ну давай же, давай, – про себя поторапливал я его. – Иди сюда, дружок».
   Я швырнул вперед банку и, судя по звону разбитого стекла – попал.
   В ответ на мой жест из укрытия, неизвестный разразился градом пуль.
   Он палил, не снимая палец с курка, очевидно. ошалев от неожиданности.
   Я, разумеется, не стал дожидаться, пока он придет в себя от моей наглой выходки и, перекатившись за противополложный конец надгробия, вскочил с занесенным для удара витым железным прутом.
   Вся эта вереница последовательных действий на самом деле произошла за какие-то считанные доли секунды, просвистела в одно мгновение.
   Подсчитывая потом хронометраж, я не без удивления констатировал, что требуется гораздо больше времени для того, чтобы их вспомнить, чем время, которое они заняли в реальности.
   Заслышав шум у себя за спиной человек в очках тут же обернулся. В глаза мне сверкнул блеск холодной стали пистолета.
   Еще бы чуть-чуть, самую капельку и мне наступил бы полный даун.
   Но я исхитрился ударить его раньше, чем он успел прицелиться.
   Сжатый в моей ладони прут вмазал ему по руке, на несколько сантиметров отклонив направление выстрела и пуля просвистела куда-то вперед, в направлении подъехавшего катафалка с очередным покойником.
   А уже второй удар, немедленно последовавший за первым, я нанес ему по лицу.
   Человек со стоном выронил оружие и, как подкошенный рухнул на колени. Скорчившись от боли, он прикрыл ладонями глаза.
   Я протянул руку, чтобы отвести его ладони и, наконец-то посмотреть ему в глаза.
   Но, увы, мне не суждено было даже дотронуться до него. Потому что в этот момент началось самое страшное во всей этой истории.
   В ответ на выстрел, разбивший стело автобуса, оттуда вычсочили парни с автоматами наперевес и разрядили в нашу сторону по полному магазину.
   Братва стреляла неплохо и пульки вспахали горизонтальную полоску земли в нескольких миллиметрах от носков моих ботинок.
   Мы, само собой, не стали дожидаться, пока парни перезарядат свои калашниковы и дадут по нам новый залп. Я и мой противник рухнули на землю.
   Причем, как это не печально, падение очкастого убийцы было более удачным.
   Человек в черных очках очень технично отполз за могилу Гвоздилы и, загораживаясь момуентом бывшего короля Хмелевского микрорайона, стал осторожно отползать по направлению к забору.
   Моя же судьба была куда более плачевной. Как говорится, врагу не пожелаешь.
   Падая, я снова зацепился ногой за очередной штырь, потерял равновесие.
   Автоматически сделав вперед несколько шагов на полусогнутых, я выставил руки вперед и, беспомощно хватаясь за жесткие комья земли с торчащими их них сухими стеблями желтой травы, рухнул мордой вниз в глубокую свежевырытую могилу.
   Через несколько минут меня окружили. Раз, два, три, четыре ствола смотрели мне в лицо. Два «калашниковых», «узи» и «бизон».
   – Вылезай, – ласково предложили мне. – Или тебе там понравилось?
   Я перевел дыхание и послушно стал карабкаться наверх, но безуспешно.
   Если даже мне и удавалось допрыгныть до верха, то схватиться за землю, чтобы подтянуться на руках мне никак не удавалось, только пальцы стер к чертовой матери, ободрав их о щебень.
   – Не хочет, – констатировал тот парень, что был с «бизоном».
   – Не может, – предложил свою версию владелец «калашникова».
   – Ну и нехай, – заметил третий, опуская ствол «узи». – Тут его и закопаем.