Страница:
К счастью, у меня нашлись стиранная простынь, наволочка и покрывало, которые я и постелил Насте.
Шли минуты, а она все не возвращалась. А забеспокоился и, постучав и не услышав ответа, просто вошел.
Настя сгорбившись сидела на краю ванны, и следила, как течет тонкая струя горячей воды, и как к потолку поднимается пар.
– Ой, прости, – сказала она, посмотрев на меня, – Я правда сейчас умоюсь.
– Я тебя подожду на кухне, – ответил я, – только горячую убавь, а то ошпаришься, – и, встретив ее непонимающий взгляд, перед тем, как уйти, убавил сам.
Она вернулась нескоро, когда я уже начал подозревать, что горе вынудило ее на глупость – и появилась, не найдя ничего удачнее, как обернуться полотенцем поверх обнаженных бедер, снятой одеждой прикрывая грудь. Разумеется, она вымылась полностью, и мокрые потемневшие волосы тяжелым шлейфом обнимали лопатки.
– О, господи, – не смог удержаться я, и слабо улыбнулся при виде ее встревоженного лица.
– Ты чего? – устало и просто спросила она, словно мы были старыми знакомыми, и ничего десятью минутами раньше не случилось.
– Да ничего, – снова улыбнулся я, – Ты очень красивая.
– А-а, – ответила она, опуская глаза, потом снова подняла на меня очень чистый и ясный взгляд и добавила, – Спасибо.
– Ты тут располагайся. Если захочешь есть – не стесняйся, бери из холодильника или вот отсюда – указал на шкафчик с долгохранящимися продуктами и консервами, которых у меня был некоторый более или менее постоянный запас.
– Спасибо, – еще раз сказала она, теперь уже приходя в себя от сонливости и шока, и начиная стесняться моего взгляда.
Я оценил, как быстро она возвращается к жизни, и подумал, что к утру девушка оправится достаточно для того, чтобы совместно решить, что с ней делать.
– Спокойной ночи, – сказал ей, выходя.
– Спокойной, – ответила она мне в спину.
Я обошел всю квартиру, проверяя замки, плотно зашторил окна: если человек, который был с Гореловым в момент убийста, решил убить и нас с Настей, я должен быть к этому готов.
Достал из ящика стола свой «Макаров», зарядил, сунул в карман запасную обойму.
Сел в спальне и стал ждать.
Для порядка я честно дожидался в течении получаса, в которые ей уж точно следовало заснуть – ведь шок внезапной смерти отца выжал из нее практически все силы, она просто должна была заснуть: если не мгновенно, то очень скоро. А когда полчаса минули и я решил, что девушка спит, наступил черед заняться делом.
Не скрывая внутренней радости, и даже наслаждаясь ею, я вошел в свою комнату-тайник, сел перед своим компьютером и включил монитор.
Компьютер молчал, то ли не запрограммированный отвечать на такую форму вопроса, то ли просто не желая делать этого.
– Ну хорошо, изолятор чертов, – решился я, – я позвоню. Не дай бог тебе ошибиться – плакал твой третий анализатор, вплотную займусь ремонтом!
Машина внезапно пискнула и выдала на экран: «ТРЕП НЕ ПО ДЕЛУ. ИСПОЛНЯЙТЕ!» – и вывел на экран адресные данные директора Кораблева.
Да, уж формировать разговорные фразы на русском, английском, немецком, французском и итальянском языках, позаимствованные из обширных словарей программ-переводчиков, которые я взломал, совершенствуя Приятеля около года назад, мой «пятачок» умел уже практически в совершенстве.
Внутренне кипя от праведного негодования и пытаясь нанять механическую логику Приятеля, я набрал номер Кораблева Дмитрия Алексеевича, услужливо подсказанный компом.
– Алло? – спросили там сонным голосом, взяв трубку спустя гудков девять.
– Дмитрий Алексеевич, – позвал я, – вас беспокоит любитель русской иконы.
– Кто?
– Я бы хотел остаться анонимным и обсудить с вами вопрос о стоимости моего заказа.
– Вы хотите сделать заказ? Репродукции? Мы могли бы заказать Штерну... – сразу же оживился говорящий, у него даже голос стал гораздо приятнее, наливаясь силой и дружелюбием.
– Подлинники, – возразил я, – только подлинники, причем, не позже шестидесятого года. – от кого-то я слышал, что очень ценятся иконы, написанные, например, в эпоху Сталина.
– Так вы в связи с Выставкой Русской Иконы?! – дошло, наконец, до просыпающегося директора, – Так-так, замечательно... Вас какие образцы интересуют?
– Вообще-то, лучше всего византийские, ранней работы. Но возможно и наши, отечественные.
– Да вы просто не знаете, сколь широки и прекрасны работы русских и советских авторов! – уверил меня входящий в раж директор издательства, – У нас в коллекции есть бесспорные шедевры, ранее проданные и вывезенные за рубеж.
– Теперь их возвращают на родину? – спросил я, чувствуя, что неосознанно начинаю вникать в происходящее, вспоминая где-то прочитанные статьи, как-то подсмотренные обрывки телеинтервью...
– Вот именно, возвращают, – наверное, кивнул у своего телефона Дмитрий Алексеевич, – И вы можете стать обладателем того, что никто не увидит даже в музее.
– Ах, вот как! – почти промурлыкал я тихим голосом, который немало пугал вахтерш и вообще людей на должностях: они понимали, что за таким тоном обычно следует буря, – Значит, даже в музеях... А вы скажите, все-таки, про цену.
Обладатель приятного баритона не обратил внимания на предупреждение в моем голосе, он говорил взахлеб, явно чувствуя радость от наклевывающейся сделки.
– Там нет общей цены, там все – индивидуальные экземпляры. Вы, если желаете, сможете взглянуть на каталог, только нам надо будет встретиться.
Теперь я узнал все, что мне нужно. А потому мог смело прощаться с Дмитрием Алексеевичем Кораблевым.
– Возможно, мы и встретится с вами, – сказал я, – Но хотелось бы вас предупредить, что Штерн, как и Самсонов, как и заказчив вашего каталога икон в шести экземплярах – то есть, те, кто знали его тайное содержание – уже мертвы. Вы – последний из тех, кто знает это. Советую вам поберечься.
Он потрясенно молчал, когда я отключился.
– Ладно, Приятель, поздравляю, заслужил, – сказал, мягко похлопав его по корпусу. Поздравлять было из-за чего: посредством подсказанного моим электронным помощником разговора я за две минуты узнал несколько важных вещей.
Во-первых, обрисовывалась сама суть происходящего, то, из-за чего устраивали выставку – я снова вспомнил обрывки случайно просмотренных телепередач, от нечего делать прочитанных статей про русские культурные ценности.
В натоящее время во всем мире биржи и рынки, специализирующиеся по торговле антиквариатом, а особенно картинами и им подобными вещами тряслись и испытывали серьезные перемены: десятки тысяч ранее вывезенных за границу произведений российского, русского и советского искусства, общая стоимость которых превосходила, наверное, стоимость московского метрополитена со всем обслуживающим персоналом, возвращалась на родину, потому что у нас находились предприниматели, готовые платить за престижные редкости и художественные ценности больше, чем это могли себе позволить заплатить за них цену, гораздо большую, чем убогие миллионеры зарубежья.
И многие незаконно вывезенные ценности сейчас так же нелегально возвращались к нам в Россию. А иконы, один из основных предметов гордости нашей родины, так же десятками перевозились через таможню, сходились в одном месте в ожидании выставки-продажи, и находили место в злосчастном списке нелегальщины... а значит, и в тайный каталог, заказанный бывшим организатором выставки Гореловым.
Во-вторых, что следовало из пункта первого, если уж предмет преступления определен, как контрабандный ввоз и продажа предметов искусства, значит, этим занялась организованная преступность. И в настоящий момент мертвы все свидетели, располагающие решающей информацией по этому делу, все, кроме меня, Насти, которая косвенно, но все же что-то знала, и Кораблева. Истинные организаторы выставки для меня оставались тайной, в то время, как я для них не представлял загадки. Фигура предпринимателя Кораблева, с энтузиазмом продающего иконы, представлялась мне центральной. Его до сих пор не убили, хотя он был защищен гораздо меньше, скажем, того же Горелова. Почему?
Поразмыслив, одновременно выстукивая на клавишах подробное переложение разговора с директором издательства для Приятеля, я решил, что Кораблев нужен преступникам собственно для организации выставки: ведь Горелов только «заказывал музыку», а заниматься конкретной организацией должен был кто-то другой, не налоговый инспектор же!
Из этого следовали две четкие мысли: «А» – сообщить в таможенный контроль и в милицию, с написанием заявления на имя прокурора области, о незаконно ввезенных в Россию иконах. Обрисовать ситуацию так, чтобы на складах организаторов этой выставки и фирм-поставщиков устроили тотальную проверку по всем направлениям; «Б» – узнать, как организована выставка: какие фирмы занимаются перевозом, какие – складированием, где нахзодится оргкомитет выставки... Неплохо бы связаться с кем-то из пресс-спонсоров и подкинуть ему идею сенсационного журналистского расследования! И для этого нужно срочно связаться с оргкомитетом выставки, связаться под видом представителя Чего-нибудь или Кого-нибудь, а там главное – узнать побольше имен и фактов.
Достучав на клавиатуре практически дословное описание телефонного разговора, я откинулся на спинку кресла, ожидая результатов. На сей раз пентиум щелкал и подвывал достаточно долго. В результате на экране появилась следующая надпись:
Но вопрос оставался вопросом. Поэтому, недолго размышляя, я принял решение: важнее всего сейчас было узнать структуру организации выставки; а так как Приятель мог проделать это, играючи взломав коды на чужих машинах, если они там вообще стояли, ткнул в клавишу «1», ожидая долгой паузы, перемежающейся поминутным бурчанием и помигиванием.
Однако, «пятачок» пискнул сразу же, убирая старые и выставляя на экран новые строки:
Услужливая память подсказала, наконец, что этим именем Самсонов прижизни представлялся Шарову.
– Ну и что? – спросил я.
Приятель пискнул и выдал инструкцию на середину экрана, крупными черными буквами на красном прямоугольнике. Между прочим, сигнал крайней важности.
– Ладно, запомню, – буркнул я, размышляя, что же он имел ввиду. Возможно, мне представится возможность встретиться с кем-то, кто знал Самсоновыа именно под этим именем и фамилией, и кто может существенно помочь моему расследованию. Учтем на будущее.
Снова нажал «Enter», уже собравшись было заняться другим делом, как вдруг Приятель вновь пронзительно пискнул, и во весь экран проступила выделенная надпись в такой же красной рамке, как и предыдущая:
Я вскочил из-за стола, выключая монитор, и вышел из комнаты, поспешно задвинув ее шкафом.
Прислушался.
В квартире было темно и тихо. Ночь давно завладела городом, и нашим двором в частности. Но мои часы показывали всего без четверти час, а потому, как я знал, прохожих на улицах было предостаточно: ведь ночной проспект совсем недалеко, а наша улица – центральный проход с одного проспекта на другой.
Вокруг все было тихо.
Саня Садомов ничего, к счастью, не рубил, не сверлил и не пилил, Колян, нагулявшись за вчера, не дебоширил и не распевал песен со своими друзьями-"вокалистами". Остальное население нашего двора так же мирно спало, ожидая завтрашнего полного забот дня – понедельника.
Тихонько подойдя к двери, я снова прислушался, пытаясь узнать, есть ли там кто-нибудь. Ничего не услышал. Тогда я взял черенок своей старой швабры и прислонил его к двери, на всякий случай повесив на ручку еще и ведро – зная, что если кто-нибудь попытается войти напролом или со взявшимися откуда-нибудь ключами, грохоту будет полная квартира.
Чтобы не привлекать внимания снаружи, я уселся в туалете, включив свет только там, еще раз проверил «Макаров» и сменил элементы питания в стотовом телевфоне, что бы он, не дай бог, не отказал в самый нужный и ответственный момент.
Только потом, приглушенно ругнувшись, вспомнил про тетрадку Штерна и ценные материалы Шарова, которые убийца собрал с его стола и хотел унести с собой.
Тихонько прокрался на кухню, заодно проверив, спит ли Настя. Она лежала на спине, светлое каким-то внтренним покоем и красотой лицо утопало в мягкости подушки и шелковистых роскошных волосах, разметавшихся вокруг светлым ореолом; она мерно и свободно дышала, выспростав ногу из-под покрывала. Взглянув на озаренные лунным светом бедро, голень и небольшую изящную ступню, я тихонько улыбнулся в темноте. Кажется, ей не снилось никаких страшных снов.
Пакет и тетрадь лежали там, где я их оставил по приходу домой – на холодильнике.
В туалете, при свете, я разобрался, наконец, со всеми этими бумагами.
В своей тетради Эрик Штерн вел учет художественным заказам, фиксировал их выполнение и оплату со стороны заказчиков; предпредпоследний заказ назывался «Обрамление каталога иконы: что-н. в русск. стиле. Срок – шестнадцатое; Главн. – обрамление страницы и обл., нужно два варианта: макс. пятицветный и многоцветн.», а ниже следовала приписка: «надавать по морде Самсону, пусть не выпендривается (взять деньги, узнать скидки.)!»
Больше ничего интересного на первый взгляд не было, но в конце тетради, где школьники обычно пишут всякую важную для них ерунду и упражняются в художественном искусстве, Штерн карандашом нарисовал лицо Насти Гореловой, очень красиво и точно нарисовал, передал независимое и внутренне улыбчивое выражение, присущее, кажется, только этой девочке в целом свете.
Под рисунком художник написал: «Написать маслом!!», а ниже, несколько раз обведя написанное в задумчивости, выразил свои мысли по этому поводу: «какая же я св»
Эта подпись именя насторожила. С чего бы это ему называть себя своволчью, каким-то образом связывая это с Настей? Я не сомневался, что и рисунок, и обе подписи были сделаны в один и тот же день...
Через несколько секунд до меня дошло: Штерн ведь НЕ ВИДЕЛ СОДЕРЖАНИЕ КАТАЛОГА, ОН ТОЛЬКО РИСОВАЛ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ К НЕМУ! Значит, его убили не как свидетеля, а по какой-то другой причине, и эта надпись может стать разгадкой идеи с похищением девушки... Не обвинял ли он себя, мучимый совестью, в том, что ухаживал за Настей с целью отдать ее потом в руки похитителей или еще что-нибудь в этом роде?
Хотя, подумал я, вспомнив собственные мысли и желания, возможно, воспитанный Штерн таким образом страдал, замышляя что-то гораздо более тривиальное – совращение несовершеннолетней Насти, например. Или даже ее изнасилование... Хрен его знает, этого авангардиста!
Однако, он нанял охранника из частного агентства, что говорило о предчувствии опасности или об уверенности в ней.
О чем он мог думать в этот момент? Какие причины побудили его обратиться в частное охранное агентство?
Ответов на эти вопросы пока не было, одни неуверенные предположения. Но все они сводились к одному – к причастности Штерна к информации или деятельности, направленной на выставку, прямо или косвенно. Ничего более определенного и точного я сказать не мог.
Настал, наконец, черед бумаг со стола Шарова, которые собрал собственно убийца. Я разворошил их все и рассматривал по-оддельности минут, наврено, десять, пока не просмотрел все. В основном, это были старые накладные, несколько договоров о продаже, а так же несколько записок от Самсонова к Шарову. Все эти материалы были достойны внимания, но особенно важными именно в этом деле оказались две бумаги – оригинал накладной о продаже одного из экземпляров сделанного Самсоновым полного каталога выставки (всего за тридцать с чем-то тысяч рублей) – через Шарова, у которого этот экземпляр купил некто Свиридов А. С., а так же записка Самсонова. В ней ровным и четким почерком сообщалось нижеследующее:
«Иннокентий Арсеньевич! Еще раз напоминаю о том, что даный экземпляр каталога следует, разумеется, скрыть от общественной продажи. Клиент, который должен прийти и купить каталог, уже осведомлен о цене, он скажет, что сам хотел бы сдать на реализацию иконы дореволюционной работы, и вы проведете его в кабинет. Там он и выдаст вам причитающаеся десять миллионов за каталог, один миллион из которых вы оставите себе. Придет он около половины третьего шестого числа. С уважением, искренне ваш Самсонов В.И.»
«Замечательная записка, – подумал я, – Просто замечательная. Совершенно не понимаю, зечем Самсонову продавать экземпляр каталога через Шарова, когда он сам уже договоился с клиентом о продаже?!.. Хотя, – тут же резонно возразил я себе, – Договаривался он, скорее всего, по телефону, а Шарова использовал, как подставное лицо, чтобы никто не увидел его собственного.»
Тогда становилась понятной смерть Самсонова: второй экземпляр каталога он продал сам, и на нем засветился. Наверное, считал, что все чисто, а получилось весьма печально.
Единственное, остававшееся непонятным в этом отрезке дела – кто и зачем собирался и смог заплатить за жалкиий каталог, пусть и элитной полиграфии, десять миллионов рублей?! Какой идиот-коллекционер мог себе это позволить?
Вот здесь-то и лежал краеугольный камень рассдледования: выяснив, кто и как мог заказать каталог и купить его, я выяснил бы, кто убил Самсонова.
К сожалению, на сегодняшний день это представлялось невозможным.
Отделив важные материалы от остальных, я спрятал их в запирающемся ящике стола, сумку с ненужными сейчас накладными и другими документами положил в стол. Оставалось шесть часов до рассвета. И пока никаких попыток взломать мою дверь никто не предпринимал.
На всякий случай я проверил замок: он был закрыт. Ведро висело на ручке, не шелохнувшись, и это поневоле прибавило мне спокойствия.
Как раз в этот момент в дверь позвонили.
«К ДВЕРЯМ БЛИЗКО НЕ ПОДХОДИТЬ!» – вспомнил я.
Вздрогнув ото этого, в сущности, тихого и безобидного звонка, я на цыпочках отошел от двери, спрятавшись за углом коридора, и, сложив руки неплотной трубочкой, громко спросил в ту сторону, высунув лицо, – Кто там? – и тут же отдернул голову.
Вовремя! Хлопнуло через глушитель – двое за дверью одновременно выстрелили, один повыше, другой пониже; пробив дверь, пули врезались в вешалку, нарушив идеальную гармонию летней одежды; вслед за первой парой выстрелов мгновенно последовала вторая: они хотели быть уверены в том, что мне не уйти.
Я дернул вешалку, которая свалилась на пол с глухим стуком, кстати, дополнительно к палке замыкая входную дверь, и, коротко вскрикнув, не менее кратко застонал, сознавая, что убийцы ждут результата. Затем, не дожидаясь, пока уверенные в моей смерти или тяжелом ранении двое не окажутся у меня в квартире, я скинул тапочки и босиком на цыпочках пробежал в кухню.
Настя спала, хотя теперь она недовольно перевернулась на жэивот, свесив правую руку на пол и поджав под себя колени. Было от чего – она спала совсем раскрытая, и, разумеется, без совего непостоянного лифчика, покрывало сползлов сторону.
Я тряхнул ее, переворачивая на спину, и тут же зажал ладонью губы.
– Тихо! – шикнул я, – увидев ее округливиеся глаза, тут взгляд мой упал на ее открытую колыхнувшуюся грудь, и голова на мгновение закружилась от осознания происходящего: мы были в одной минуте от смерти, может, уже меньше, хотя пока верное ведро не предупредило о вторжении в мою квартиру убийц, а я даже в этот момент мог подумать о том, как она сексуальна!..
– Вставай! – не замедлил повелительно шепнуть я, – Нас хотят убить! Умная девочка быстро сообразила, что никто не собирается ее насиловать, схватила свою блузку и, натягивая ее уже на ходу – я вел ее за собой, – шепотом спросила, – Ты куда?
– Молчи! – я оказался в зале, замер, прислушиваясь.
В дверях осязалось некоторое царапанье: враги подбирали ключи к замку или пытались сделать что-то похожее, опасаясь, очевидно, пускать в ход пистолеты сверх крайней необъодимости, боялись прервать чуткий сон соседей-старушек.
Я поднатужился, пытаясь как можно тише отодвинуть шкаф с одеждой, и, открыв узкий проход в темноту, приказал, – Туда!
– А ты? – шепнула она с тревогой и страхом, пытаясь поймать мой напряженный взгляд.
– Я потом! – ответил я и втолкнул ее в темноту.
Вытащив сотовый телефон и спрятавшись за шкафом, но не закрывая его до конца, зная чертовы особенности сотовой связи, я набрал «02» и, как только дежурный взял трубку, сообщил, – У нас разбойное нападение с применением огнестрельного оружия! Говорит Мареев, хозяин квартиры! Сейчас они пытаются проникнуть в квартиру!
– Кто «они»? – недоумевающе спросил дежурный, он, кажется, дремал или читал интересную книгу.
– Двое преступников, они вооружены... – тут в прихожей хлопнуло: не сумев вскрыть мой весьма хитрый замок, убийцы предпочли поскорее войти, и тут же зегремело ведро.
– Они уже входят! Мы спрячемся, я попробую еще позвонить! Срочно приезжайте!
– Адрес?! – дежурный, кажется, взволновался.
– Майская, дмо сто, квартира девятнадцать.
– Ждите, сейчас будут! Ни в коем случае не проявляете сопротивления! Отдавайте все материальные ценности... – это он говорил уже вместе с явственным чертыханием у двери: входящие наткнулись на парку и вешашлку, которые необходимо было убрать с дороги, чтобы войти в мою квартиру.
– Ждем! – кивнул я, – Учтите, у них на пистолетах глушители! – и отключился.
Задвинуть шкаф обратно было делом нескольких секунд: счастье, что раньше это было очень неудобно, и в свое время я приделал изнутри две ручки.
Здесь было практически темно, однако, Приятель продолжал неумолчное гудение мотора, которое в ночной тишине могло нас выдать. Но выключить его я не мог: тогда пришлось бы задавать команды настройки заново, а это несколько часов напряженной работы и ожидания. кроме того, стерлись бы все незаписанные данные о деле Самсонова и Выставки. Поэтому я просто взял коврик с пола и накрыл им процессор, чтобы гудение вентилятора было не так слышно.
Настя стояла тут же, у кресла, а потому в тесном пространстве бывшей кладовой нам пришлось тесно прижаться друг к другу, пока я совершал вышеупомянутые операции.
Шли минуты, а она все не возвращалась. А забеспокоился и, постучав и не услышав ответа, просто вошел.
Настя сгорбившись сидела на краю ванны, и следила, как течет тонкая струя горячей воды, и как к потолку поднимается пар.
– Ой, прости, – сказала она, посмотрев на меня, – Я правда сейчас умоюсь.
– Я тебя подожду на кухне, – ответил я, – только горячую убавь, а то ошпаришься, – и, встретив ее непонимающий взгляд, перед тем, как уйти, убавил сам.
Она вернулась нескоро, когда я уже начал подозревать, что горе вынудило ее на глупость – и появилась, не найдя ничего удачнее, как обернуться полотенцем поверх обнаженных бедер, снятой одеждой прикрывая грудь. Разумеется, она вымылась полностью, и мокрые потемневшие волосы тяжелым шлейфом обнимали лопатки.
– О, господи, – не смог удержаться я, и слабо улыбнулся при виде ее встревоженного лица.
– Ты чего? – устало и просто спросила она, словно мы были старыми знакомыми, и ничего десятью минутами раньше не случилось.
– Да ничего, – снова улыбнулся я, – Ты очень красивая.
– А-а, – ответила она, опуская глаза, потом снова подняла на меня очень чистый и ясный взгляд и добавила, – Спасибо.
– Ты тут располагайся. Если захочешь есть – не стесняйся, бери из холодильника или вот отсюда – указал на шкафчик с долгохранящимися продуктами и консервами, которых у меня был некоторый более или менее постоянный запас.
– Спасибо, – еще раз сказала она, теперь уже приходя в себя от сонливости и шока, и начиная стесняться моего взгляда.
Я оценил, как быстро она возвращается к жизни, и подумал, что к утру девушка оправится достаточно для того, чтобы совместно решить, что с ней делать.
– Спокойной ночи, – сказал ей, выходя.
– Спокойной, – ответила она мне в спину.
Я обошел всю квартиру, проверяя замки, плотно зашторил окна: если человек, который был с Гореловым в момент убийста, решил убить и нас с Настей, я должен быть к этому готов.
Достал из ящика стола свой «Макаров», зарядил, сунул в карман запасную обойму.
Сел в спальне и стал ждать.
Для порядка я честно дожидался в течении получаса, в которые ей уж точно следовало заснуть – ведь шок внезапной смерти отца выжал из нее практически все силы, она просто должна была заснуть: если не мгновенно, то очень скоро. А когда полчаса минули и я решил, что девушка спит, наступил черед заняться делом.
Не скрывая внутренней радости, и даже наслаждаясь ею, я вошел в свою комнату-тайник, сел перед своим компьютером и включил монитор.
«ПРЕДСТАВЬТЕСЬ ПОЖАЛУЙСТА», – вежливо попросил «пенти ум».– Это все?! – ошеломленно спросил я.
«ЗДРАВСТВУЙ, ПРИЯТЕЛЬ!» – отстучал на клавишах я.
«ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ ОПОЗНАН. ПРИВЕТ, ХАКЕР.»
«ХОЧУ ПОДБРОСИТЬ ТЕБЕ ИНФОРМАЦИИ. РЕЧЬ.»
«ЗВУКОВОЙ АНАЛИЗАТОР ПОДКЛЮЧЕН РЕЗИДЕНТНО. ГОВОРИТЕ.»
– Банка ты консервная, – сказал я тут же, – Здравствуй!
«ЕЩЕ РАЗ ПРИВЕТ, ХАКЕР. КАКИЕ ДЕЛА?» – он, как всегда, был немногословен и конкретен.
– Дела хреновые. Слушай.
И в максимально сжатой форме отобразил Приятелю происходящее.
Компьютер пощелкал, позавывал в слабой форме, решая поставленные перед ним задачи, и минут через десять пробудил меня от дремы негромким писком готовности.
На сей раз пункт был только один:
"ПОЗВОНИТЬ ДИРЕКТОРУ КОРАБЛЕВУ. ПОГОВОРИТЬ О ЦЕНАХ НА
ИКОНЫ. НЕ ПРЕДСТАВЛЯТЬСЯ!"
Компьютер молчал, то ли не запрограммированный отвечать на такую форму вопроса, то ли просто не желая делать этого.
– Ну хорошо, изолятор чертов, – решился я, – я позвоню. Не дай бог тебе ошибиться – плакал твой третий анализатор, вплотную займусь ремонтом!
Машина внезапно пискнула и выдала на экран: «ТРЕП НЕ ПО ДЕЛУ. ИСПОЛНЯЙТЕ!» – и вывел на экран адресные данные директора Кораблева.
Да, уж формировать разговорные фразы на русском, английском, немецком, французском и итальянском языках, позаимствованные из обширных словарей программ-переводчиков, которые я взломал, совершенствуя Приятеля около года назад, мой «пятачок» умел уже практически в совершенстве.
Внутренне кипя от праведного негодования и пытаясь нанять механическую логику Приятеля, я набрал номер Кораблева Дмитрия Алексеевича, услужливо подсказанный компом.
– Алло? – спросили там сонным голосом, взяв трубку спустя гудков девять.
– Дмитрий Алексеевич, – позвал я, – вас беспокоит любитель русской иконы.
– Кто?
– Я бы хотел остаться анонимным и обсудить с вами вопрос о стоимости моего заказа.
– Вы хотите сделать заказ? Репродукции? Мы могли бы заказать Штерну... – сразу же оживился говорящий, у него даже голос стал гораздо приятнее, наливаясь силой и дружелюбием.
– Подлинники, – возразил я, – только подлинники, причем, не позже шестидесятого года. – от кого-то я слышал, что очень ценятся иконы, написанные, например, в эпоху Сталина.
– Так вы в связи с Выставкой Русской Иконы?! – дошло, наконец, до просыпающегося директора, – Так-так, замечательно... Вас какие образцы интересуют?
– Вообще-то, лучше всего византийские, ранней работы. Но возможно и наши, отечественные.
– Да вы просто не знаете, сколь широки и прекрасны работы русских и советских авторов! – уверил меня входящий в раж директор издательства, – У нас в коллекции есть бесспорные шедевры, ранее проданные и вывезенные за рубеж.
– Теперь их возвращают на родину? – спросил я, чувствуя, что неосознанно начинаю вникать в происходящее, вспоминая где-то прочитанные статьи, как-то подсмотренные обрывки телеинтервью...
– Вот именно, возвращают, – наверное, кивнул у своего телефона Дмитрий Алексеевич, – И вы можете стать обладателем того, что никто не увидит даже в музее.
– Ах, вот как! – почти промурлыкал я тихим голосом, который немало пугал вахтерш и вообще людей на должностях: они понимали, что за таким тоном обычно следует буря, – Значит, даже в музеях... А вы скажите, все-таки, про цену.
Обладатель приятного баритона не обратил внимания на предупреждение в моем голосе, он говорил взахлеб, явно чувствуя радость от наклевывающейся сделки.
– Там нет общей цены, там все – индивидуальные экземпляры. Вы, если желаете, сможете взглянуть на каталог, только нам надо будет встретиться.
Теперь я узнал все, что мне нужно. А потому мог смело прощаться с Дмитрием Алексеевичем Кораблевым.
– Возможно, мы и встретится с вами, – сказал я, – Но хотелось бы вас предупредить, что Штерн, как и Самсонов, как и заказчив вашего каталога икон в шести экземплярах – то есть, те, кто знали его тайное содержание – уже мертвы. Вы – последний из тех, кто знает это. Советую вам поберечься.
Он потрясенно молчал, когда я отключился.
– Ладно, Приятель, поздравляю, заслужил, – сказал, мягко похлопав его по корпусу. Поздравлять было из-за чего: посредством подсказанного моим электронным помощником разговора я за две минуты узнал несколько важных вещей.
Во-первых, обрисовывалась сама суть происходящего, то, из-за чего устраивали выставку – я снова вспомнил обрывки случайно просмотренных телепередач, от нечего делать прочитанных статей про русские культурные ценности.
В натоящее время во всем мире биржи и рынки, специализирующиеся по торговле антиквариатом, а особенно картинами и им подобными вещами тряслись и испытывали серьезные перемены: десятки тысяч ранее вывезенных за границу произведений российского, русского и советского искусства, общая стоимость которых превосходила, наверное, стоимость московского метрополитена со всем обслуживающим персоналом, возвращалась на родину, потому что у нас находились предприниматели, готовые платить за престижные редкости и художественные ценности больше, чем это могли себе позволить заплатить за них цену, гораздо большую, чем убогие миллионеры зарубежья.
И многие незаконно вывезенные ценности сейчас так же нелегально возвращались к нам в Россию. А иконы, один из основных предметов гордости нашей родины, так же десятками перевозились через таможню, сходились в одном месте в ожидании выставки-продажи, и находили место в злосчастном списке нелегальщины... а значит, и в тайный каталог, заказанный бывшим организатором выставки Гореловым.
Во-вторых, что следовало из пункта первого, если уж предмет преступления определен, как контрабандный ввоз и продажа предметов искусства, значит, этим занялась организованная преступность. И в настоящий момент мертвы все свидетели, располагающие решающей информацией по этому делу, все, кроме меня, Насти, которая косвенно, но все же что-то знала, и Кораблева. Истинные организаторы выставки для меня оставались тайной, в то время, как я для них не представлял загадки. Фигура предпринимателя Кораблева, с энтузиазмом продающего иконы, представлялась мне центральной. Его до сих пор не убили, хотя он был защищен гораздо меньше, скажем, того же Горелова. Почему?
Поразмыслив, одновременно выстукивая на клавишах подробное переложение разговора с директором издательства для Приятеля, я решил, что Кораблев нужен преступникам собственно для организации выставки: ведь Горелов только «заказывал музыку», а заниматься конкретной организацией должен был кто-то другой, не налоговый инспектор же!
Из этого следовали две четкие мысли: «А» – сообщить в таможенный контроль и в милицию, с написанием заявления на имя прокурора области, о незаконно ввезенных в Россию иконах. Обрисовать ситуацию так, чтобы на складах организаторов этой выставки и фирм-поставщиков устроили тотальную проверку по всем направлениям; «Б» – узнать, как организована выставка: какие фирмы занимаются перевозом, какие – складированием, где нахзодится оргкомитет выставки... Неплохо бы связаться с кем-то из пресс-спонсоров и подкинуть ему идею сенсационного журналистского расследования! И для этого нужно срочно связаться с оргкомитетом выставки, связаться под видом представителя Чего-нибудь или Кого-нибудь, а там главное – узнать побольше имен и фактов.
Достучав на клавиатуре практически дословное описание телефонного разговора, я откинулся на спинку кресла, ожидая результатов. На сей раз пентиум щелкал и подвывал достаточно долго. В результате на экране появилась следующая надпись:
"АНАЛИЗ СИТУАЦИИ:Таким образом, машина моя зря электричества не жрала, несмотря на постоянные закидоны типа «поди туда, не знаю куда, съешь то, не знаю, что.»
1. ВЫСТАВКА ПРОВОДИТСЯ КОРРУМПИРОВАНЫМИ ЧЛЕНАМИ ОБЛАСТНОГО КОМИТЕТА КУЛЬТУРЫ. КОНКРЕТНЫЕ ДАННЫЕ НЕДОСТУПНЫ ДО РАЗРЕШЕНИЯ ВЗЛОМАТЬ КОДЫ КОМПЬЮТЕРОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА. РАБОТАТЬ НАД ЭТИМ? (1)
2. УБИЙСТВА САМСОНОВА, ШТЕРНА, ГОРЕЛОВА – ЦЕПОЧКА УНИЧТОЖДЕНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ. ОСНОВНОЙ ФАКТОР – ЗНАНИЕ СОДЕРЖАНИЯ МАЛОГО ТИРАЖА КАТАЛОГА ВЫСТАВКИ. ПРИЧИНА: В МАЛОМ ТИРАЖЕ КАТАЛОГА ВЫСТАВКИ ЗАПИСАНЫ все /ВЫДЕЛЯЙТЕ, КАК ХОТИТЕ – ПРИМ.АВТ./ ПРЕДМЕТЫ ЭКСПОЗИЦИИ И ПРОДАЖИ, КАК КОНТРАБАНДНЫЕ, ТАК И ВВЕЗЕННЫЕ ЗАКОННЫМ ОБРАЗОМ. ОТБОР И РАЗДЕЛЕНИЕ НА ДВА СПИСКА ЗАВЕРШЕНЫ. ХОТИТЕ ПОСМОТРЕТЬ? (2)
3. КОНКРЕТНЫЕ ИМЕНА РУКОВОДИТЕЛЕЙ ПРЕСТУПНОЙ ГРУППИРОВКИ, А ТАК ЖЕ ИМЕНА УБИЙЦ И ПРОЧИХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ НЕОПРЕДЕЛЕНЫ. ЭТО ВОЗМОЖНО, ЕСЛИ В ПРОГРАММУ БУДУТ ЗАНЕСЕНЫ ВСЕ ОРГАНИЗАТОРЫ И УЧАСТНИКИ ВЫСТАВКИ. В ЧИСЛО ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ВХОДИТ ФИРМА ЧАСТНОЙ ОХРАНЫ «БАРЬЕР», А ТАК ЖЕ ФИРМА «ТАРВНЕШТОРГ». БУДЕТЕ ЗАНОСИТЬ ПОДРОБНУЮ ИНФОРМАЦИЮ? (3)
Но вопрос оставался вопросом. Поэтому, недолго размышляя, я принял решение: важнее всего сейчас было узнать структуру организации выставки; а так как Приятель мог проделать это, играючи взломав коды на чужих машинах, если они там вообще стояли, ткнул в клавишу «1», ожидая долгой паузы, перемежающейся поминутным бурчанием и помигиванием.
Однако, «пятачок» пискнул сразу же, убирая старые и выставляя на экран новые строки:
«АНАЛИЗ СМЕРТИ САМСОНОВА ЗАВЕРШЕН. РАЗВЕРНУТЬ ФАЙЛ?»Уставившись в эту инструкцию, я медленно, но верно злился. Кто такой, черт возьми, Петров Сергей Николаевич?! До тех пор, пока я не вспомнил об этом, нечего было и говорить о продолжении расследования.
Я нажал «Enter». Приятель ответил:
"АНАЛИЗ ПРИЧИН СМЕРТИ:
– АСТМАТИЧЕСКОЕ ОБОСТРЕНИЕ (РЕЗУЛЬТАТ СУДЕБНОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ) – 11,7 %; (Ага, пентюх, успел раздобыть заключение судмедэксперта!)
– СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП – 6,3 %;
– НЕУЧТЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА – 2,5 %;
– КОМА – 1,0 %;
– ОШИБКА СЛЕДСТВИЯ – 79,5 %;
ИНСТРУКЦИЯ СЛЕДОВАТЕЛЮ: ПРИНЯТЬ ВО ВНИМАНИЕ НАИМЕНОВАНИЕ
«ПЕТРОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ»."
Услужливая память подсказала, наконец, что этим именем Самсонов прижизни представлялся Шарову.
– Ну и что? – спросил я.
Приятель пискнул и выдал инструкцию на середину экрана, крупными черными буквами на красном прямоугольнике. Между прочим, сигнал крайней важности.
– Ладно, запомню, – буркнул я, размышляя, что же он имел ввиду. Возможно, мне представится возможность встретиться с кем-то, кто знал Самсоновыа именно под этим именем и фамилией, и кто может существенно помочь моему расследованию. Учтем на будущее.
Снова нажал «Enter», уже собравшись было заняться другим делом, как вдруг Приятель вновь пронзительно пискнул, и во весь экран проступила выделенная надпись в такой же красной рамке, как и предыдущая:
«ВНИМАНИЕ! НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ОПАСНОСТЬ! НАНЯТЫЕ УБИЙЦЫ СОБИРАЮТСЯ ВОЙТИ В ДОМ! ПРИНЯТЬ СРОЧНЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ! К ДВЕРЯМ ВПЛОТНУЮ НЕ ПОДХОДИТЬ!»Меня бросило в жар, я поспешно ткнул «Ввод», ожидая пояснения этим словам, однако, красный прямоугольник мгновенно исчез. И тут же пощелкивание, гудение и перемигивание продолжилось: «пентиум» вовсю занимался проблемой структуры организации выставки. Замелькали названия входов и выходов в подсеть, в рамке в правом нижнем углу рисовался постепенный маршрут к компьютерам Областного Управления Культуры: Приятель коннектился с компами ОУК через внутреннюю сетевую структуру, уже войдя в систему Управления...
Я вскочил из-за стола, выключая монитор, и вышел из комнаты, поспешно задвинув ее шкафом.
Прислушался.
В квартире было темно и тихо. Ночь давно завладела городом, и нашим двором в частности. Но мои часы показывали всего без четверти час, а потому, как я знал, прохожих на улицах было предостаточно: ведь ночной проспект совсем недалеко, а наша улица – центральный проход с одного проспекта на другой.
Вокруг все было тихо.
Саня Садомов ничего, к счастью, не рубил, не сверлил и не пилил, Колян, нагулявшись за вчера, не дебоширил и не распевал песен со своими друзьями-"вокалистами". Остальное население нашего двора так же мирно спало, ожидая завтрашнего полного забот дня – понедельника.
Тихонько подойдя к двери, я снова прислушался, пытаясь узнать, есть ли там кто-нибудь. Ничего не услышал. Тогда я взял черенок своей старой швабры и прислонил его к двери, на всякий случай повесив на ручку еще и ведро – зная, что если кто-нибудь попытается войти напролом или со взявшимися откуда-нибудь ключами, грохоту будет полная квартира.
Чтобы не привлекать внимания снаружи, я уселся в туалете, включив свет только там, еще раз проверил «Макаров» и сменил элементы питания в стотовом телевфоне, что бы он, не дай бог, не отказал в самый нужный и ответственный момент.
Только потом, приглушенно ругнувшись, вспомнил про тетрадку Штерна и ценные материалы Шарова, которые убийца собрал с его стола и хотел унести с собой.
Тихонько прокрался на кухню, заодно проверив, спит ли Настя. Она лежала на спине, светлое каким-то внтренним покоем и красотой лицо утопало в мягкости подушки и шелковистых роскошных волосах, разметавшихся вокруг светлым ореолом; она мерно и свободно дышала, выспростав ногу из-под покрывала. Взглянув на озаренные лунным светом бедро, голень и небольшую изящную ступню, я тихонько улыбнулся в темноте. Кажется, ей не снилось никаких страшных снов.
Пакет и тетрадь лежали там, где я их оставил по приходу домой – на холодильнике.
В туалете, при свете, я разобрался, наконец, со всеми этими бумагами.
В своей тетради Эрик Штерн вел учет художественным заказам, фиксировал их выполнение и оплату со стороны заказчиков; предпредпоследний заказ назывался «Обрамление каталога иконы: что-н. в русск. стиле. Срок – шестнадцатое; Главн. – обрамление страницы и обл., нужно два варианта: макс. пятицветный и многоцветн.», а ниже следовала приписка: «надавать по морде Самсону, пусть не выпендривается (взять деньги, узнать скидки.)!»
Больше ничего интересного на первый взгляд не было, но в конце тетради, где школьники обычно пишут всякую важную для них ерунду и упражняются в художественном искусстве, Штерн карандашом нарисовал лицо Насти Гореловой, очень красиво и точно нарисовал, передал независимое и внутренне улыбчивое выражение, присущее, кажется, только этой девочке в целом свете.
Под рисунком художник написал: «Написать маслом!!», а ниже, несколько раз обведя написанное в задумчивости, выразил свои мысли по этому поводу: «какая же я св»
Эта подпись именя насторожила. С чего бы это ему называть себя своволчью, каким-то образом связывая это с Настей? Я не сомневался, что и рисунок, и обе подписи были сделаны в один и тот же день...
Через несколько секунд до меня дошло: Штерн ведь НЕ ВИДЕЛ СОДЕРЖАНИЕ КАТАЛОГА, ОН ТОЛЬКО РИСОВАЛ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ К НЕМУ! Значит, его убили не как свидетеля, а по какой-то другой причине, и эта надпись может стать разгадкой идеи с похищением девушки... Не обвинял ли он себя, мучимый совестью, в том, что ухаживал за Настей с целью отдать ее потом в руки похитителей или еще что-нибудь в этом роде?
Хотя, подумал я, вспомнив собственные мысли и желания, возможно, воспитанный Штерн таким образом страдал, замышляя что-то гораздо более тривиальное – совращение несовершеннолетней Насти, например. Или даже ее изнасилование... Хрен его знает, этого авангардиста!
Однако, он нанял охранника из частного агентства, что говорило о предчувствии опасности или об уверенности в ней.
О чем он мог думать в этот момент? Какие причины побудили его обратиться в частное охранное агентство?
Ответов на эти вопросы пока не было, одни неуверенные предположения. Но все они сводились к одному – к причастности Штерна к информации или деятельности, направленной на выставку, прямо или косвенно. Ничего более определенного и точного я сказать не мог.
Настал, наконец, черед бумаг со стола Шарова, которые собрал собственно убийца. Я разворошил их все и рассматривал по-оддельности минут, наврено, десять, пока не просмотрел все. В основном, это были старые накладные, несколько договоров о продаже, а так же несколько записок от Самсонова к Шарову. Все эти материалы были достойны внимания, но особенно важными именно в этом деле оказались две бумаги – оригинал накладной о продаже одного из экземпляров сделанного Самсоновым полного каталога выставки (всего за тридцать с чем-то тысяч рублей) – через Шарова, у которого этот экземпляр купил некто Свиридов А. С., а так же записка Самсонова. В ней ровным и четким почерком сообщалось нижеследующее:
«Иннокентий Арсеньевич! Еще раз напоминаю о том, что даный экземпляр каталога следует, разумеется, скрыть от общественной продажи. Клиент, который должен прийти и купить каталог, уже осведомлен о цене, он скажет, что сам хотел бы сдать на реализацию иконы дореволюционной работы, и вы проведете его в кабинет. Там он и выдаст вам причитающаеся десять миллионов за каталог, один миллион из которых вы оставите себе. Придет он около половины третьего шестого числа. С уважением, искренне ваш Самсонов В.И.»
«Замечательная записка, – подумал я, – Просто замечательная. Совершенно не понимаю, зечем Самсонову продавать экземпляр каталога через Шарова, когда он сам уже договоился с клиентом о продаже?!.. Хотя, – тут же резонно возразил я себе, – Договаривался он, скорее всего, по телефону, а Шарова использовал, как подставное лицо, чтобы никто не увидел его собственного.»
Тогда становилась понятной смерть Самсонова: второй экземпляр каталога он продал сам, и на нем засветился. Наверное, считал, что все чисто, а получилось весьма печально.
Единственное, остававшееся непонятным в этом отрезке дела – кто и зачем собирался и смог заплатить за жалкиий каталог, пусть и элитной полиграфии, десять миллионов рублей?! Какой идиот-коллекционер мог себе это позволить?
Вот здесь-то и лежал краеугольный камень рассдледования: выяснив, кто и как мог заказать каталог и купить его, я выяснил бы, кто убил Самсонова.
К сожалению, на сегодняшний день это представлялось невозможным.
Отделив важные материалы от остальных, я спрятал их в запирающемся ящике стола, сумку с ненужными сейчас накладными и другими документами положил в стол. Оставалось шесть часов до рассвета. И пока никаких попыток взломать мою дверь никто не предпринимал.
На всякий случай я проверил замок: он был закрыт. Ведро висело на ручке, не шелохнувшись, и это поневоле прибавило мне спокойствия.
Как раз в этот момент в дверь позвонили.
«К ДВЕРЯМ БЛИЗКО НЕ ПОДХОДИТЬ!» – вспомнил я.
Вздрогнув ото этого, в сущности, тихого и безобидного звонка, я на цыпочках отошел от двери, спрятавшись за углом коридора, и, сложив руки неплотной трубочкой, громко спросил в ту сторону, высунув лицо, – Кто там? – и тут же отдернул голову.
Вовремя! Хлопнуло через глушитель – двое за дверью одновременно выстрелили, один повыше, другой пониже; пробив дверь, пули врезались в вешалку, нарушив идеальную гармонию летней одежды; вслед за первой парой выстрелов мгновенно последовала вторая: они хотели быть уверены в том, что мне не уйти.
Я дернул вешалку, которая свалилась на пол с глухим стуком, кстати, дополнительно к палке замыкая входную дверь, и, коротко вскрикнув, не менее кратко застонал, сознавая, что убийцы ждут результата. Затем, не дожидаясь, пока уверенные в моей смерти или тяжелом ранении двое не окажутся у меня в квартире, я скинул тапочки и босиком на цыпочках пробежал в кухню.
Настя спала, хотя теперь она недовольно перевернулась на жэивот, свесив правую руку на пол и поджав под себя колени. Было от чего – она спала совсем раскрытая, и, разумеется, без совего непостоянного лифчика, покрывало сползлов сторону.
Я тряхнул ее, переворачивая на спину, и тут же зажал ладонью губы.
– Тихо! – шикнул я, – увидев ее округливиеся глаза, тут взгляд мой упал на ее открытую колыхнувшуюся грудь, и голова на мгновение закружилась от осознания происходящего: мы были в одной минуте от смерти, может, уже меньше, хотя пока верное ведро не предупредило о вторжении в мою квартиру убийц, а я даже в этот момент мог подумать о том, как она сексуальна!..
– Вставай! – не замедлил повелительно шепнуть я, – Нас хотят убить! Умная девочка быстро сообразила, что никто не собирается ее насиловать, схватила свою блузку и, натягивая ее уже на ходу – я вел ее за собой, – шепотом спросила, – Ты куда?
– Молчи! – я оказался в зале, замер, прислушиваясь.
В дверях осязалось некоторое царапанье: враги подбирали ключи к замку или пытались сделать что-то похожее, опасаясь, очевидно, пускать в ход пистолеты сверх крайней необъодимости, боялись прервать чуткий сон соседей-старушек.
Я поднатужился, пытаясь как можно тише отодвинуть шкаф с одеждой, и, открыв узкий проход в темноту, приказал, – Туда!
– А ты? – шепнула она с тревогой и страхом, пытаясь поймать мой напряженный взгляд.
– Я потом! – ответил я и втолкнул ее в темноту.
Вытащив сотовый телефон и спрятавшись за шкафом, но не закрывая его до конца, зная чертовы особенности сотовой связи, я набрал «02» и, как только дежурный взял трубку, сообщил, – У нас разбойное нападение с применением огнестрельного оружия! Говорит Мареев, хозяин квартиры! Сейчас они пытаются проникнуть в квартиру!
– Кто «они»? – недоумевающе спросил дежурный, он, кажется, дремал или читал интересную книгу.
– Двое преступников, они вооружены... – тут в прихожей хлопнуло: не сумев вскрыть мой весьма хитрый замок, убийцы предпочли поскорее войти, и тут же зегремело ведро.
– Они уже входят! Мы спрячемся, я попробую еще позвонить! Срочно приезжайте!
– Адрес?! – дежурный, кажется, взволновался.
– Майская, дмо сто, квартира девятнадцать.
– Ждите, сейчас будут! Ни в коем случае не проявляете сопротивления! Отдавайте все материальные ценности... – это он говорил уже вместе с явственным чертыханием у двери: входящие наткнулись на парку и вешашлку, которые необходимо было убрать с дороги, чтобы войти в мою квартиру.
– Ждем! – кивнул я, – Учтите, у них на пистолетах глушители! – и отключился.
Задвинуть шкаф обратно было делом нескольких секунд: счастье, что раньше это было очень неудобно, и в свое время я приделал изнутри две ручки.
Здесь было практически темно, однако, Приятель продолжал неумолчное гудение мотора, которое в ночной тишине могло нас выдать. Но выключить его я не мог: тогда пришлось бы задавать команды настройки заново, а это несколько часов напряженной работы и ожидания. кроме того, стерлись бы все незаписанные данные о деле Самсонова и Выставки. Поэтому я просто взял коврик с пола и накрыл им процессор, чтобы гудение вентилятора было не так слышно.
Настя стояла тут же, у кресла, а потому в тесном пространстве бывшей кладовой нам пришлось тесно прижаться друг к другу, пока я совершал вышеупомянутые операции.