Рейчел Сейфферт
Темная комната
Гельмут
Берлин, апрель 1921-го
Родился. Мать прижимает его к груди, баюкает, впервые кормит. Счастлива, что держит на руках жизнь, которую ощущала в себе все эти месяцы. Он немного недоношен, но не такой уж крохотный, и ее пальцы живо оказываются в миниатюрных тисках его кулачков. Она уже знает его и любит. Когда муж приходит домой с работы, акушерка отводит его в сторону. Не дает сразу пройти в спальню. В отличие от жены, ему не суждено увидеть сына совершенным: полюбить его прежде, чем узнать о недостатке.Больница переполнена, рекомендованный акушеркой доктор – человек бойкий и понимающий. Новоиспеченным родителям сообщают, что дефект этот врожденный, но для здоровья неопасный. Говоря простым языком, у их сына не хватает в груди одной мышцы. Если регулярно проходить физиотерапию, то он сможет писать и выполнять все необходимые в повседневной жизни действия. Разумеется, он никогда не будет владеть правой рукой полноценно, и ручной труд исключен, но отсутствие одной грудной мышцы нельзя признать серьезным недостатком. Возможно, со временем он даже сможет играть в спортивные игры, хотя до такой степени обнадеживаться не следует.
Дома они разглядывают своего малыша, который гукает и сучит ножками в кроватке. Скрюченные ручки-ножки, удлиненные большие пальцы, складочки нежной кожи. Настоящий красавец. И молодые родители улыбаются друг другу, готовые дружно рассмеяться. Раскрывают распашонку на груди возле правой подмышки и внимательно за ним наблюдают. Одна сторона немного меньше, чем другая, это правда. Но обе руки, когда его кормишь или щекочешь, толкаются довольно сильно – он крепкий подвижный малыш. Мутти[1] плачет: все с ним в порядке. Папи обнимает ее, не сводя глаз с сына. Пока ребенок спит, они молча сидят рядышком на кровати. И назвали они своего малютку Гельмут, яркая натура, ибо таким видели его. Вполне совершенным, и все тут.
* * *
Сурова жизнь между войнами: простая пища, скупые радости, теснота. Отец Гельмута воевал и теперь кашляет по ночам и в сырую, осеннюю погоду. Он старше жены и благодарен ей за подаренное счастье, поэтому день за днем встает рано и идет на поиски работы. В квартире, куда он возвращается вечерами, всегда чисто и тепло, по меньшей мере в одной из двух комнат. Мать Гельмута ведет хозяйство с умом, поэтому на столе у них всегда что-нибудь да есть. Родители не нарадуются на единственного малыша и не спешат заводить второго ребенка, изливая всю любовь на Гельмута, который смеется гораздо чаще, чем плачет. Все трое спят на матрасе, теплом и большом, и, хотя Гельмут теперь трещотка и юла, отдельная кровать для него кажется неоправданной роскошью. Мутти растит на подоконнике травы и цветы, и Гельмут ей помогает, а папи, если не слишком устанет после работы, споет мальчику одну-две песни. Для Гельмута утренняя и вечерняя зарядка – игра, в которую он играет с родителями. Он думает, что так делают все мальчики, чтобы стать сильными, как их отцы. Что все семьи такие же счастливые.Жарким летом мутти увозит маленького Гельмута далеко на север, к морю, а отец остается дома и берется за любую подвернувшуюся работу. За неделю волосы у Гельмута выгорают, а сам он становится смуглым, как орех. Он играет голышом на мелкоте с другими детьми, а мутти на пляже заводит дружбу с другими мамашами. Мутти никогда не говорит о сыновней груди, о руке, и, если остальные женщины тоже вроде как ничего не замечают, она успокаивается, становится разговорчивее и, лежа на спине, наслаждается обществом и солнцем.
Летними вечерами комнаты спортивного лагеря полнятся шепотом. Матери рассказывают на ночь своим неугомонным детям сказки, делятся между собой тайнами и сигаретами у раскрытого в душное темное небо окна. Сквозь дремоту Гельмут чувствует, как мать укладывается рядом с ним, как остро пахнут дымом ее волосы, и, закрыв глаза, снова проваливается в сон. Палец во рту, под ногтями песок, соленая от морской воды кожа.
* * *
Отец Гельмута устроился на постоянную работу к герру Гладигау, владельцу вокзального фотоателье. Это три-четыре дня в неделю стабильного дохода. Теперь папи прибирается в темной комнате, меняет реактивы, а когда герр Гладигау отлучается по делам, присматривает за ателье. Гладигау любит нового работника и доверяет ему. Сам он бездетный вдовец и рад знакомству с молодой и счастливой семьей. Он не может себе позволить платить столько, сколько ему хотелось бы и сколько необходимо семье Гельмута. Но взамен он предлагает вести фотолетопись семейной жизни. Они сходятся на семейном портрете. Фотографируются каждые полгода, поскольку мальчик растет быстро. Мутти в восторге, папи немного смущен, но тоже обрадован. Первая фотосессия назначается на следующую неделю. На отобранном папи снимке Гельмут стоит у отца на колене, а правой рукой тянется к искусственным пальмам, что у матери за спиной. Оба родителя с улыбкой смотрят на сына. Белокурый мальчик, только что вышедший из младенческого возраста; правая рука вытянута на уровне плеча, или даже чуть выше. Естественная поза для любознательного, подвижного ребенка, но для фотопортрета непривычная. Гладигау больше по вкусу чинные снимки, сделанные в начале сессии, на которых все сидят, сложив руки на коленях, и смотрят в камеру; но его помощник упорствует, и Гладигау, не найдя причин ему отказать, выбирает простую рамку по средней цене и аккуратно заворачивает фотографию.* * *
При взгляде на тщательно заштопанную одежду и острые скулы – что на этом, что на позднейших портретах – Гладигау становится больно. Он встречается с папи почти каждый день, и каждый день – одно лицо, одни и те же куртка с туфлями. Но в темной комнате, на снимках, все проступает отчетливо, выпукло, явно: капустно-картофельная диета, бесконечное латание бесконечных дыр, жена, сын с увечной рукой. При первой же возможности Гладигау переводит папи на полный рабочий день.Теперь у них хватает денег на приличное жилье. Они снимают квартиру в одном из домов рядом с вокзалом: все дома здесь в хорошем состоянии, светлые и чистые. Гельмуту, уже взрослому, чтобы спать вместе с родителями, отводится своя комнатка. Соседи – люди дружелюбные и хозяйственные, а во дворе полно ребятишек, так что Гельмуту есть с кем играть. Первое время он дичится, предпочитает смотреть на поезда, прибывающие и уходящие с вокзала. Целое утро сидит в кухне у окна, а за спиной напевает мать, занимаясь стряпней и уборкой. Но вскоре уже он смотрит на поезда с лестничной площадки, затем с черного хода. А потом и думать забыл о поездах и вместе с другими детьми кружится по двору в шумном хороводе пряток, догонялок и салочек.
Мутти ищет сына в квартире, на лестничной площадке, выходит на улицу – вот он, бегает. После обеда она садится у окна в кухне и смотрит, как сын играет. Мутти видит, что, когда он бежит, правая рука болтается немного позади. Подмечает, что правое плечо у Гельмута ниже левого, а при ходьбе он то и дело подпрыгивает, чтобы правый бок мог поспеть за тщедушным телом. Еще она видит, что сам Гельмут этого не замечает. Переводя взгляд на других детей, она наблюдает, как они топают босыми ножками, оступаясь на колдобинах. Бледная кожа и черные от голода круги под глазами, обкусанные ногти и растрепанные косички. Обувь-то можно купить, и еду тоже. Можно справиться с плохими привычками и причесать волосы. Гельмута же не вылечить достатком, хорошим питанием или дисциплиной. Однако соседские ребята его не дразнят, даже внимания особенно не обращают. И хотя сама мутти так и будет вечно наблюдать и сомневаться, она все же позволяет себе немного успокоиться.
* * *
В школе, однако, все меняется. Учитель физкультуры отправляет новых подопечных на полное обследование. Сняв майки и выстроившись в шеренгу, они замирают по стойке «смирно». Тех, кто как будто нуждается в особом режиме занятий, вызывают из строя и жалкой кучкой собирают в углу школьного двора. Гельмут оказывается среди толстяков и слабых мальчиков с гнилыми зубами и не может понять почему. Когда под молчаливым взглядом класса выясняется, что, в отличие от других мальчиков, он не может поднять правую руку выше плеча, Гельмут узнает, что с ним что-то не так.* * *
Дома мутти плачет, а вернувшийся вечером папи приходит в негодование. Вместе с Гельмутом на следующий день он идет в школу и требует, чтобы его сыну разрешили заниматься физкультурой со здоровыми детьми. Рука никогда не мешала ему – ни во дворе, с соседскими ребятами, ни летом на пляже.Папи просят подождать в просторном коридоре. Там нет кресел, и он стоит возле двери на кромке ослепительно сияющего паркета. Закончился один урок, начался другой, и папи окончательно опоздал на работу. В тишине он вспоминает рождение Гельмута. Вспоминает больницу, в которую они его принесли: с такими же коридорами и широкими хлопающими дверями, и чувствует ту же удушающую обиду за сына. Он злится на акушерку, на врача, к которому та их направила. Зачем они встали между ним и его ребенком? Злится и на директора школы, но не спорит, получив наконец письменный ответ. В дополнение к ежедневной физиотерапии Гельмут будет ходить на гимнастику, но, пока его состояние не улучшится, командные игры исключены. Пробежав глазами листок, папи берет шляпу и пальто и уходит.
Вечером отец сажает Гельмута на колени. Он сильный мальчик, будущий мужчина, мутти и папи его любят, и он будет стараться изо всех сил, чтобы в школе его оценили по заслугам. Они будут тренироваться вместе, все трое. И семья победит.
Но Гельмут по-прежнему числится среди толстяков и слабых мальчиков с гнилыми зубами. И по-прежнему не может поймать мяч, летящий выше уровня плеча. Ежедневные упражнения становятся более активными, но уже не столь увлекательными, особенно когда их проводит отец. В туалете в конце коридора Гельмут придирчиво изучает еле заметный мышечный жгут под правой ключицей. В большой зеркальной витрине булочной видит свою правую руку: скрюченную, свисающую ниже левой, налезающую на грудь.
* * *
Гельмут по-прежнему играет во дворе с соседскими детьми, но мутти часто замечает его за домами, у высокого забора: он стоит и смотрит сквозь решетку на проезжающие составы. Пусть вокзал и небольшой, но почти каждый день здесь останавливаются два-три пассажирских поезда, едущие из других городов или направляющиеся в далекие края. Дрезден, Лейпциг, Штутгарт, Мюнхен.Гельмут не интересуется номерами паровозов и типами вагонов. Он любит изучать расписания и пункты назначения, следить за прибытиями и отъездами. Любит смотреть на людей в группах и поодиночке, катящих полные тележки с багажом или шагающих налегке. По их чужой походке и одежде – угадывать, бывали ли они прежде в Берлине.
Не всегда Гельмут стоит у забора один. Его энциклопедические познания в области расписания поездов производят сильное впечатление на мальчишек. К тому же он заводит дружбу с охранниками и через турникет забрасывает их коварными вопросами, когда какой поезд прибывает и далеко ли идет. Вскоре ему открывается доступ на платформу и возможность собирать у вновь прибывших прокомпостированные билеты. Иногда какой-нибудь пассажир, заметив его подштопанную одежду, незаметно сунет в руку Groschen[2]. Гельмута подобные жесты немного смущают: родители, хоть и непонятно почему, наверняка бы его за это отругали. Однако он никогда не отказывается от подарков незнакомцев: конфеты, которые на них можно купить, – мощное оружие в войне за друзей. Он грамотно пользуется доступом на вокзал и кулечками с лакричными леденцами. Дареному коню в зубы не смотрят. Соседская ребятня охотно сбегается на его зов и, громыхая вслед за ним по лестницам, устремляется через двор к путям.
* * *
На семейных фотографиях за спинами сидящих родителей изображен уже довольно высокий, крепкий мальчик. На нем костюм моряка – типичная мальчишеская одежда для праздников и воскресений. Правая рука Гельмута лежит на плече матери, а сам он слегка развернут левым боком на камеру. Эта двойная хитрость призвана максимально скрыть его неровную грудь, спрятать скрюченную руку. На протяжении трех или четырех лет поза не меняется, перемены касаются только одежды, роста Гельмута да седеющей отцовской бороды. Семья выглядит довольной, поздоровевшей, лица по сравнению с предыдущими годами округлились. Люди на фотографии, зная, что немощь сына искусно замаскирована, чувствуют себя свободно. Гордая, крепкая, начинающая преуспевать семья.* * *
Переходный возраст и Третий рейх наступают одновременно. К ужасу Гельмута, у него не только появляются волосы на теле, но и под правой подмышкой пушок растет еще выше, под самую ключицу. С появлением мускулов странный рисунок сухожилий на груди проступает еще отчетливее.Теперь гимнастикой в школе занимаются все мальчики, и неполноценность Гельмутовой руки сильнее бросается в глаза. Он носит фуфайки с длинным рукавом, а не майки, как остальные ребята. Мальчишки иногда глазеют на него в раздевалке, иногда, как прежде, походя толкают в бок в школьном коридоре, но чаще обходят молчанием. Гельмут хорошо учится, и у него есть несколько друзей в школе. Почти все свободное время он по-прежнему проводит на вокзале, чаще всего в одиночестве. Иногда, возвращаясь домой, он встречает во дворе соседских ребят. Постоит с ними минутку, посмотрит на их возню, посмеется шуткам, они спросят его о поездах, но станут слушать вполуха. Все они вступили в клубы, куда Гельмута не зовут, им теперь нужны компании и уличные стычки, и лакричные леденцы не прельщают их, как когда-то. Одна девочка со двора, Эдда Бине, бывает, приходит к нему на платформу. Она встает возле мешков с почтой, мусолит свои длинные косы и наблюдает за тем, как Гельмут приветствует сходящих с поезда пассажиров и собирает билеты. С возрастом его недостаток стал еще заметнее, а растущее благосостояние сделало пассажиров щедрее. Если поднакопить денег и угостить Эдду мороженым в магазине возле ателье Гладигау, она, возможно, позволит взять себя за руку, а может, на обратном пути даже покажет Гельмуту под лестницей свои ноги.
Гельмут знает, что он здоров, что у него выносливое сердце, хорошие легкие и быстрые ноги, и он готов предложить их своей стране. А еще он знает, что он калека.
* * *
Гельмут окончил школу. Другие ребята идут работать, приобретают профессию, но мутти уговаривает папи, чтобы сын побыл пока дома. Недолго, ведь он еще не готов, он совсем еще мальчик. Вздохнув, отец соглашается.Мутти теперь берет на дом стирку, и Гельмут помогает складывать и разносить белье, но год или около того дни его протекают в основном между вокзалом и домом. Он покоен и доволен, в голове только расписание поездов. Он поглощает мамины горячие обеды, а мечтательный отсутствующий взгляд устремлен поверх кухонного стола в окно.
Папи недоволен бездельником сыном. У Гладигау дела идут хорошо. Он купил новые камеры, запасся пленкой, и теперь ему требуется помощник. Поэтому папи берет сына с собой. Хоть на что-то сгодится. Гельмут рад услужить отцу, и осенью ему наконец выпадает шанс. Выйдя до завтрака встретить первый поезд, Гельмут обнаруживает, что тротуары покрыты толстым слоем стекла. Ранние пассажиры осторожно пробираются по осколкам к воротам вокзала, мимо Гладигау. Он стоит на пороге своего чудом уцелевшего ателье и вглядывается в бледные ноябрьские рассветные сумерки. Гельмут берет ключи, отыскивает метлу и, не говоря ни слова, подметает осколки. Гладигау приходит в восторг. Парень теперь первый кандидат в помощники.
На этот раз настаивает папи, и мутти уступает. Гельмут будет работать по понедельникам, средам и пятницам, во второй половине дня, и по субботам, если случатся какие поручения. Хозяин и отец с сыном работают бок о бок: молча, усердно, со знанием дела. Гладигау любит мальчика, хорошо к нему относится, учит и наставляет, однако поблажек не делает.
* * *
Гельмуту нравится быть в темной комнате. Нравится умиротворяющий звук тихо бегущей из крана воды и щелочной запах реактивов. Свет он зажигает, только когда занимается уборкой, предпочитая и смешивать реактивы, и заправлять пленку при красном свете либо в глубокой густой темноте. Гладигау особенно удаются портреты, снятые на большую студийную камеру, и как только снимки проявлены, ни папи, ни Гельмут не смеют к ним прикасаться. Впрочем, Гладигау пробует работать и с новыми аппаратами, куда заправляется рулонная пленка, и тогда скрупулезного и методичного Гельмута допускают обрабатывать негативы. Он терпеливо перематывает пленку умелыми пальцами, не нуждающимися в помощи глаз. Гельмут умеет выдержать время и во всем советуется с Гладигау; старик рад и горд, что его помощник проявляет такое понимание дела. Снимки печатает сам хозяин, зато Гельмуту позволяется самостоятельно экспериментировать с остатками растворов и лишними негативами. Неспешными послеобеденными часами, когда темная комната пуста, Гельмут учится печатать на обрывках толстой фотографической бумаги, добытых здесь же, на полках и в ящиках.В маленьком дальнем туалете, что в стенном шкафу, под склянками с проявителем и фиксажем, Гельмут находит американские журналы, аккуратно обернутые в бумагу. На задвижке не хватает шурупа, поэтому Гельмуту приходится сидеть в полумраке и рассматривать черно-белые фотографии женщин в откровенных нарядах, крепко уперевшись в дверь ногой. Гельмут не понимает английского языка, но разбирает названия оборудования, вспышек, камер и линз. Немецкая пленка и немецкие фотоаппараты – самые лучшие, но эти американки тоже хороши. Округлые животы, маленькие груди, продолговатые широкие бедра. Некоторые фотографии сделаны на природе: девушки купаются, на их телах блики воды и света.
Когда Гельмут не работает, он думает о работе. Приглушенный свет, льющаяся вода, вытянутая правая нога. Американки с белой кожей и сломанная задвижка на двери туалета. Ночью он мысленно проецирует эти образы на потолок спальни, а, внизу, под окном, долгие товарные составы выстукивают свою неторопливую, умиротворяющую мелодию сна.
* * *
На востоке найдена новая земля; старая земля найдена вновь. Многое теперь стало лучше: ярче, чище, здоровее. Гельмут читает это в лицах родителей и знает, что этот ход вещей освящен законом. Он ощущает это в собственных ногах, шагая на вокзал; свежесть весны и грядущее лето твердят ему: больше, шире, сильнее.Он откликнется на призыв. И пойдет, повинуясь ему, и, может быть, излечится.
* * *
В восемнадцать Гельмут вместе с тремя соседскими парнями является на призывной пункт. Их лица напряжены, глаза горят в предвкушении славных дел. У Гельмута пылают щеки, но в животе туча, которую никак не удается рассеять. Гельмут рад доброте доктора и уединению в кабинете – двухминутной милости, дарованной ему, чтобы проглотить мальчишеские слезы. Ребята крепко хлопают его по спине, приговаривая, что уж в следующий раз он непременно к ним присоединится. Отличные выйдут офицеры. На шнапс Гельмута не приглашают.Торопливо, задними дворами, идет он домой. Такое ощущение, что каждый встречный направляется на фронт, а он должен возвращаться домой к маме. Закрывшись в чуланчике, Гельмут смотрит в окно. Плакать нельзя: это бы унизило его еще больше. В соседней комнате, он знает, сидит мутти, сидит напряженно и неподвижно, вслушиваясь, теряясь в догадках. Он сжимает в кулаках скомканное одеяло, а перед глазами плывет оконное стекло.
* * *
Отец долго молчит. Гельмут под дверью родительской комнаты слушает и не слышит ни звука, руки делаются в темноте холодными и влажными. Слава богу, наконец папи заговорил. Хватит околачиваться на вокзале, витать в облаках. Он не ребенок больше и не девчонка, пора искать свое место в этом мире. Отец перестал делать с Гельмутом зарядку еще два года назад, а теперь настаивает, чтобы жена сделала то же самое. Этот ритуал ставит и мать, и сына в неловкое положение. Столько усилий – и все бессмысленно. Мутти скучает без ежедневного общения с сыном, но убеждает себя, что так нужно для его блага, и вскоре действительнр начинает в это верить.Родители Гельмута вступают в партию; Führer[3] становится членом их семьи и поселяется на стене над софой посреди семейных портретов. В самом начале войны отец Гельмута находит прибыльную работу управляющего цехом на новой фабрике на окраине Берлина. Гельмут переходит на полный рабочий день.
* * *
Пришло время для последнего семейного портрета. Как-никак Гельмут уже взрослый. Гладигау, устанавливая камеру, подшучивает над мутти. Следующие фотографии сделаем на свадьбе да после на крестинах. Мутти краснеет, папи молчит, Гельмут срочно отправляется запереть входную дверь и затыкает уши. Ну наконец-то.Последняя фотография: мужчины, отец и сын, стоят, а мать гордо сидит перед ними. Они положили руки ей на плечи, а Гельмут левой рукой обнимает отца. Теплый семейный круг.
В честь последнего сеанса Гладигау делает персональный портрет Гельмута. Он снят по грудь, левое плечо развернуто на камеру, глаза, повинуясь пальцу Гладигау, смотрят чуть вверх и вправо за рамку. Вокруг тонких губ легла тень улыбки, а из-за опущенного подбородка Гельмут выглядит застенчивым, похожим на девочку. Теперь у него темные волосы и, хотя их пригладили водой и отцовской помадой, на затылке по-прежнему торчит мальчишеский вихор.
Гладигау доволен своей работой. Вечером, за шнапсом, он кладет портрет перед собой на кассу. Вглядываясь в тяжелые брови и неяркие, глубоко посаженные глаза, вспоминает прежнего мальчика с острыми скулами и тонкими, хрупкими запястьями и одобрительно кивает этому невозмутимому молодому мужчине. Гладигау выбирает рамку – простую, но из дорогих – и заворачивает изображение Гельмута, чтобы передать потом его матери.
Мутти сидит на кровати, на коленях – фотография. Так сидит она полдня, не шелохнувшись, и отчего-то сильно колотится сердце. Прикрыв ладонью правый глаз сына, она смотрит на левый, ближний к камере, глаз и в нем находит источник своего беспокойства. Должно быть, думает она, дело в мышцах нижнего века, чуть-чуть напрягшихся в момент вспышки. Или это игра света: два ярких белых пятнышка на зрачке, из-за которых кажется, что ему больно. На семейном портрете, еще раз изученном, ничего такого нет; возможно, ее сын, застенчивый молодой мужчина, просто чувствовал себя неуютно, сидя один перед своим хозяином. В любом случае это был роскошный подарок, притом неожиданный. Как и рамка.
Портрет этот не висит в гостиной, где его могут увидеть посторонние. Сначала мать хранит его на ночном столике, а некоторое время спустя бережно убирает в ящик.
* * *
Война сплотила людей. Вечерами родители Гельмута подолгу беседуют на лестнице с соседями. Прислонившись к дверному косяку, пьют кофе и шнапс. Подымаются и затихают голоса, идут споры о том, что происходит, а что может произойти.Для Гельмута это пора одиночества. На фронт ушли пока немногие, но все же сидеть дома ему стыдно. Он старается не встречаться с соседями, чьи сыновья сейчас сражаются, все чаще замыкается в себе, а отец с матерью не мешают ему молчать и быть одному.
Он по-прежнему ходит на вокзал до и после работы, иногда в обеденный перерыв, но больше не собирает билеты. Подачки пассажиров теперь унижают его, да и оскорбить люди могут запросто. Гельмут изо всех сил прячет руку: прижимает к груди или прислоняется правым боком к какой-нибудь колонне. Его интересуют не билеты, а в первую очередь расписание и пункты назначения, время прибытия и отправления поездов. У него есть книжечка в кожаном переплете, из тех, в которые добряк Гладигау записывает экспозицию. С начала войны расписание почти не изменилось, но малейшие поправки Гельмут обязательно фиксирует в книжечке. Дома, в своем чуланчике, он наклеивает собранную коллекцию билетов в альбом для вырезок и по памяти записывает довоенное расписание.
* * *
Гладигау никогда раньше не работал с цветной пленкой. Один из постоянных клиентов, чья дочь скоро должна была выйти замуж, уговорил его снимать свадьбу в цвете, и вот с утренней почтой прибыли первые образцы пленки. За чашкой кофе хозяин и его помощник изучают прилагающиеся брошюры. Часом позже Гладигау входит в темную комнату и, объявив, что сегодня ателье работает только до обеда, приглашает Гельмута вместе с ним опробовать новую пленку.Они едут на трамвае в центр города. Гельмут на поворотах сжимает коленями штатив, а Гладигау смотрит в окно, выискивая улицу покрасочнее. Стоит погожий осенний день, хрусткий и свежий. Гельмут глядит на свет и тени на стенах проплывающих мимо домов и думает, что при таком хорошем, ярком освещении снимки обязательно выйдут замечательные.
Доехав до центра, они выходят и идут на широкую, увешанную красными флагами улицу. Вот здесь. Гладигау уверен в своем решении, и Гельмуту остается только согласиться. Впервые оказавшись так далеко от дома, на такой большой, живописной улице, он улыбается во весь рот, вертит головой по сторонам. От холодного ветра пальцы ослабли, и он устанавливает камеру дольше обычного. Гладигау оживленно возится с экспонометром. Уходящие к горизонту флаги, как паруса, хлопают над головами, и от яркого света, холода, красок и радости у Гельмута кружится голова.