Шахова Ника. Улыбка Авгура

   Идти через темный сад не рискнула: вдруг там прячутся вчерашние хулиганы? Пошла по улице вдоль длинного забора. Открыла свежеокрашенную калитку и ступила во двор.
   Недавно отремонтированный дом сиял большими чистыми окнами, пах свежей стружкой и краской.
   Рядом с домом лежали кучи жирной земли и бордюрный камень. Между кучами торчали колышки, указывая расположение будущих клумб и небольших грядок.
   Я обошла завалы и поднялась на крыльцо. Не найдя звонка, постучалась.
   - Войдите, - раздалось изнутри.
   Я вошла.
   - Идите прямо, потом налево, - направил меня голос.
   Я пошла прямо, мимо стеллажей с книгами, а потом повернула налево и уткнулась в дверь.
   - Андрей, ты здесь? Я на минутку. Можно?
   - Проходи. Я не успел распаковать вещи, так что не обращай внимание на беспорядок.
   Беспорядок? Вселенский хаос - ничто по сравнению с тем, что предстало моему взору, избалованному Нюсиной аккуратностью и дядиным педантизмом. В центре огромной комнаты со стенами, облицованными светлыми деревянными панелями, возвышался Монблан из распечатанных коробок, чемоданов, разнокалиберных сумок, свернутых в рулоны ковров, посуды и чехлов с одеждой. На бежевом кресле, еще обтянутом целлофаном, в близком соседстве с теркой для овощей лежали носки, надеюсь, что чистые. На полу безобразно раскорячилась люстра-модерн. Кровать заменял новый полосатый тюфяк, на котором приютился бледный, осунувшийся Андрей.
   - Что, болит? - я подошла к нему и участливо склонилась над больным, за что тотчас поплатилась.
   - Положи руку на лоб... Да не на свой, тетеря... Вот так, хорошо... Нет-нет, не убирай, мне опять плохо.
   Я так скажу: в первую очередь нашу сестру губит жалость. Простое, кажется, чувство, а сколько от него хлопот. Чуть зазевалась, подруга, и участь твоя решена. В его пользу. Навеки и обжалованию не подлежит...
   Как там? Она его за муки полюбила, а он - что сделал он? - грубо воспользовался ее минутной слабостью, сел на хрупкую шею и ножки свесил. Да еще и пришпоривает. А попробуй согнать с насиженного места - такой вой поднимет, что черти содрогнутся. Припомнит все тяжкие, начиная с первородного греха и заканчивая невымытой с вечера посудой. Это он сейчас, пока холостой, нетребователен и безропотно уживается с Монбланом, а потом что ты! - сживет со света за лишнюю песчинку на грядке.
   Кстати о первородном грехе. Бедная Ева. Вот кому действительно досталось по полной программе...
   Мужчины так ловко свалили на нее ответственность за изгнание, что от несправедливости сводит скулы. А несчастная, пребывая в ветхозаветном покое, не имеет ни малейшей возможности достойно ответить зарвавшимся клеветникам. Можно подумать, она изнасиловала этого Адама. Можно подумать, он сам не хотел. Блин, что за мужик?.. Если бы я была медиумом, как Ванда, то вызвала бы дух Евы и расспросила его - или ее? - как все было на самом деле. Уверена, что услышала бы много нового, проливающего свет на бедного-несчастного-наивного-совращенного-обманутого-изгнанного по вине несносной женщины (если есть желание, можно продолжить) Адама, начиная с которого малодушие, безответственность и беспринципность стали возводиться мужчинами в сугубо мужское достоинство. Вот. Красиво сказано, черт возьми!
   - Андрей, я пришла отдать долг, но если ты плохо себя чувствуешь, я могу зайти завтра.
   Он снял мою руку со своего лба и легко потянул на себя. Потеряв равновесие от неожиданности, я неловко шлепнулась на край тюфяка. Сумка соскользнула на пол и раскрылась. Я хотела поднять ее, но Андрей прижал мою ладонь ко рту и стал ласково пощипывать ее губами и щекотать языком. Ексель...
   - Андрей, давай поговорим, - я попыталась выдернуть руку, но он не дал. Сильный, однако.
   - Давай.
   - Как ты собираешься говорить, если во рту у тебя посторонний предмет?
   - Ничего, я буду слушать. Мне нравится твой голос, говори.
   - Я по поводу денег, тех, что ты потратил на дядины поминки. Почему ты ничего не сказал?
   - Тебя больше ничто не интересует? Я, к примеру. Иди сюда, - он потянул меня к себе.
   Бабник. Как Петренко... Бедная Грета.
   - Я по поводу денег, - упрямо гнула я свое.
   Хорошо, что у него действует только одна рука. Со второй я бы не справилась. Ну почему хулиганы не вывихнули ему обе конечности, что им стоило наподдать разок и с другой стороны!..
   - Ника, у тебя мозги набекрень, точно говорю! Я безумно хочу тебя, а ты о каких-то деньгах, - он сердито засопел.
   - Знаешь что, - разозлилась я, - С мозгами у нас семейное. Не нравится - не кушай. Только скажи, сколько мы тебе должны?
   - Не вы, а ты.
   - Сколько?
   - Ночь любви.
   Калека, а туда же.
   - Я серьезно спрашиваю.
   - А я серьезно отвечаю. Ты должна мне звездное небо... Поцелуй красавицы... Тихий стон, срывающийся с ее губ, - горячо шептал он в ухо.
   - Андрей! - возмутилась я.
   - Хорошо, я согласен на один поцелуй, но страстный.
   Достал!
   - Ты не в себе. Лучше я завтра приду.
   - Если ты уйдешь сейчас, то сделаешь мне больно.
   Ага, в ход пошел легкий шантаж.
   Железная хватка ослабла.
   - Решай сама.
   И отвечай потом перед Гретой тоже сама. И расхлебывай сама, раз сама решила. Знаем мы эти фокусы с бумерангом. Кушайте сами.
   - Поговорим завтра, идет?
   Пока я решительно поднималась с тюфяка и подбирала с пола сумку, он демонстративно отвернулся к стене. Я наугад вытащила деньги, положила купюры на стул и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Дело сделано.
   Не успела я разуться, как раздался телефонный звонок.
   - Ника? Ты?.. - на другом конце провода билась в истерике Натка. Я слышала, как она судорожно всхлипывает.
   - Да, я. Что слу?..
   - Ну ты и выдра!!! Я тут с ума схожу, хотела бежать к вашему вертепу, думала, что тебя похитили или убили...
   - Говори толком: что случилось?
   - Ах ты не знаешь! - Натка перестала всхлипывать и, издав боевой клич, перешла в стремительную атаку, - Не знаешь, да? - я отстранила трубку от уха, испугавшись за сохранность перепонок, - А кто должен был звонить в десять тридцать шесть? Дед Пихто?
   Я вспомнила о нашем уговоре и устыдилась.
   - Прости, родная, забыла. Ну не плачь, пожалуйста! Ты разрываешь мое раскаивающееся сердце на клочки. Ну что мне сделать, скажи, чтобы ты успокоилась и простила, а? Радость моя, хочешь, я сяду в крапиву? А в муравейник? А хочешь, сочиню для тебя стишок? Слушай... Жила-была в Озерске Натка - ума и обаяния палатка... Ну как, нравится?
   - Че это я палатка? Не солидно, - отбрила меня подруга, но я почувствовала по ее голосу, что прощена.
   - Палата не рифмуется с Наткой, - растолковала я, - Могу по-другому. Жила-была в Озерске Натка, она была на сушки падка. Так лучше?
   - Слушай сюда, поэтесса, если еще раз забудешь позвонить, я сама тебя укокошу, чтоб впредь не мучиться. Понятно? Отбой.
   Спицу на ночь я положила под подушку.
   ***
   Утро началось обычно - с ожидания обильного завтрака. Тетя с Гретой выпили по стакану морковного сока, при этом тетушка занудно ворчала, а потом они умчались на тренажеры. Темп задавала Грета, подгоняя свою полусонную мамулю мягкими шлепками пониже спины. Я цедила тыквенный сок, рассеянно слушая Нюсину болтовню, и смотрела в окно, за которым беспечно шуршала листва и пели беззаботные птахи. Как я им завидовала, потому что моя голова была занята Андреем.
   Не нравится мне этот тип. Не нравится - и точка. Такие красавчики, как он, и в обычных-то обстоятельствах выглядят подозрительно, а уж в подозрительных обстоятельствах - и вовсе скверно. Не могу понять их отношения с Гретой. Девчонка влюблена, несомненно. Иногда задумается о своем, уставится в одну точку и... С нее мед течет - так, бедняжка, смотрит. А он ведет двойную игру, причем открыто, не стесняясь. И Грета молчит. Такая красавица, а терпит. На ее месте...
   - Ты чем-то озабочена? - донесся до меня вопрос Нюси.
   - Я думаю, почему в жизни все так нескладно. Когда-то я думала, что достаточно встретить человека и полюбить, как все проблемы решатся силой любви. Теперь я знаю, что ни любовь, ни замужество сами по себе не решают ни одной проблемы. Я не хочу проблем на ровном месте. Я устала!
   - А ты поплачь, дочка, - предложила Нюся, - Глядишь, и выплачешь усталость. Слезы для женского организма - первейшее дело. Иной раз полезнее лекарств и витаминов. Я знаю, о чем говорю, - доверительно сообщила старушка.
   Нюся говорит, что в последнее время Андрей подружился с дядей. Странная дружба, учитывая значительную разницу в возрасте и дядин несносный характер. Ну и кое-что еще... Необъяснимая дружба, что само по себе внушает подозрения. Не он ли искомый мистер Грязные-Руки? А что - вызнав, что у дядюшки водятся деньги, он мог придумать следующую комбинацию: втереться в доверие, чтобы беспрепятственно устранить всех наследников с Гретиного пути, вскружить ей голову, жениться и прибрать все денежки к своим рукам. А тут приезжаю я: извините-подвиньтесь. И он на ходу меняет сценарий... Очень похоже на правду.
   Гнусно. Никогда не доверяла красивым мужикам и правильно, выходит, делала. Но где он, если это он, держит Макса? Понятно, что не в собственном доме...
   Пойду-ка я тоже в тренажерный зал сублимировать отрицательные эмоции в здоровый образ жизни, - подумала я. Но плотный завтрак встал насмерть. Пришлось обойтись без сублимации.
   - Ты меня слышишь?
   - А? - откликнулась я.
   - Сходи, говорю, за хлебом, - попросила Нюся, - Весь кончился, а я и забыла. Совсем старая стала...
   Я села на велосипед и, петляя с непривычки, выехала за ворота. Погода по-прежнему стояла шикарная, но чувствовалось приближение осени неотвратимое и жестокое как похмелье после тризны. Всего за одну ночь листья на березах поблекли. Ветки яблонь выгнулись и громко затрещали под тяжестью плодов. Несмотря на яркое солнце и пронзительное, как глаза кузины, небо, от земли вдруг потянуло еще не холодом, нет, но уже холодком. "Ты на грусть мою похожа-а, о-осень,"; - донеслось из окна, спрятавшегося за кустом сирени.
   Когда я проезжала мимо соседской калитки, из нее вышел Андрей. Легок на помине. Долго жить будет.
   Гад. Он элегантно придерживал за локоток раскрашенную девицу с ногами, заканчивающимися узкой полоской юбки на уровне моего подбородка.
   Елы-палы! Вот это экземпляр, сдохнуть можно! Я вильнула в сторону и чуть было не скатилась в канаву. Не прав Александр Сергеевич, ох не прав, не перевелись еще ноги на земле русской.
   Андрей сухо кивнул мне и, предусмотрительно огибая ухабы и рытвины (еще бы: сломать такие ноги - не шутка), бережно повел жирафу к перекрестку.
   Нет, он не Павликов отравитель. Много чести! Он - типичный донжуан районного разлива. А после разлива непременно требуйте отстоя пены.
   Бабник. Такие обычно смелы и расчетливы только в любви. Или в том, что они называют любовью. В остальном трусливы - как зайцы, глупы - как пробки, скучны - как... как дядины романы в больших количествах! Вот.
   Надо ли предостеречь Грету, или со временем она сама во всем разберется? О-хо-хо... Настроение безнадежно испортилось. "О-о-сень, вместе будем до зимы, о-о-сень..."; Ну вот, привязалась.
   Вернувшись из булочной, я набрала номер:
   - Извините, я не туда попала.
   - Влипла, - прокомментировала мой рассказ подруга.
   - Сама знаю, что влипла, лучше посоветуй, что делать, - обозлилась я.
   Мы сидели в старой полуразрушенной беседке, заросшей диким плющом. Я сильно нервничала.
   - И что тебя не устраивает? - спросила подруга.
   - Все, - обдумав ответ, выдохнула я, - Я подозреваю его.
   - Позволь полюбопытствовать - в чем?
   - А во всем. Я не такая наивная, чтобы поверить, будто он сражен моей неземной красотой.
   - Короче говоря, ты подозреваешь человека на том основании, что он увлекся тобой? Ну даешь! - развеселилась Натка, - И потом, ты сама говорила, что его избили, чтобы припугнуть Гретку. Он что, сам себе фингал поставил?
   - Не смешно, - обиделась я, - Избиение могло быть подстроено, чтобы сбить меня с толку - это во-вервых. Во-вторых, увлекся мной - слишком сильно сказано, не забывай о Грете и стерве с ногами, а в-третьих, он очень даже может быть мистером Иксом, потому что постоянно крутится рядом, и все домашние давно привыкли к нему. Никто не удивляется, встретив соседа в нашем коридоре или на кухне. Раз пришел - значит нужно. Таких "своих" у нас двое - он да Фаба.
   Повторяю, только свой человек мог беспрепятственно проникнуть в дом и отравить Павлика. Ты как хочешь, но родственников из списка подозреваемых я исключила. Фаба - тоже не в счет, он по-настоящему боготворил дядю и много раз доказывал на деле, что интересы нашей семьи для него священны и неприкосновенны. Так что маловероятно. А Андрей... вполне может быть охотником за богатым приданым или неизвестным наследником. С первым все понятно - не я, так Грета, чья доля окажется больше. А со вторым... Я подумала на досуге... Кому из посторонних, не членов семьи, дядя мог бы отрезать кусок пирога, учитывая его, дядину, адекватность и вменяемость? Он не был ни шизиком, ни меценатом, чтобы заниматься чистой благотворительностью, значит... Значит, либо кто-то когда-то здорово ему помог, и он таким образом отблагодарил человека за проявленное великодушие, либо - любовь. Но дядя всегда ставил себя в пример: учитесь, мол, мне никто никогда не помогал, всего, что у меня есть, я добился исключительно своей головой.
   - Значит, любовь, - резюмировала Натка.
   - Вот-вот, она. Но что за любовь такая?.. Я подошла к страшной семейной тайне, поклянись, что никогда никому не скажешь.
   - Могила.
   Этого вполне достаточно. Если Натка чего обещает, то обязательно выполнит. За одно это я готова простить ей лопатку.
   - Знаешь ли ты, как появилась Мэй Валлоу?
   - Никогда не задумывалась, но... Постой! Дай сама соображу...
   Я ждала, наблюдая, как на подвижном лице подруги отражается лихорадочный ход мыслей.
   - Мэй... Это по-английски май. Так?
   - Так, дядя родился в мае.
   - А Валлоу... Валлоу, валлоу...
   - При... - подсказала я, увидев, что подруга зашла в тупик.
   - ...Валов, - с восторгом закончила она, - При-валов!
   Приятно, однако, поговорить с умным человеком.
   - Да, но я не о том спрашивала.
   ***
   - Давным давно, - собравшись с мыслями, начала я, - На скромного корректора издательства "Наука"; свалилась подтаявшая на мартовском солнце сосулька. Очнулся бедолага в больнице с диагнозом легкое сотрясение мозга. Из больницы он вышел другим человеком. Не скромным. И совсем не корректором.
   Уволился со службы и вместе с сестрой Лизой и приживалкой Нюсей уехал прочь из Москвы.
   Поселились они в глухом Озерске, в родовом гнезде Приваловых, к тому времени пришедшем в полный упадок.
   Однажды дядя поцеловал сестру в щеку, закрылся в кабинете вместе с другом детства и зачудил на всю катушку... Вероятно, сотрясение мозга оказалось не таким легким, как заверяли эскулапы.
   Нюся носила друзьям скромную еду - в основном жареную картошку - и жидкий чай.
   - Господи, отведи, - шептала она, возвращаясь на кухню с пустым подносом.
   - Что там? - допытывалась встревоженная сестра.
   - Ходят кругами. И говорят как заведеные, - отвечала Нюся.
   - И о чем говорят?
   - А бог их знает. Не поняла я. Только сдается, о женщине говорят, об иностранке. Господи, отведи, - шептала Нюся и быстро крестилась.
   Через несколько месяцев на московских развалах появился первый роман Мэй Валлоу, который назывался "Горячее дыхание";. Прошло еще три месяца, и вышел второй бестселлер - "Знаем только мы";. И пошло-поехало: "Ветер с востока";, "Не дай умереть надежде";, "Леди в затруднении";... Всего двадцать шесть книг.
   Бессовестно прикрывшись женским псевдонимом, бывший корректор строчил бесконечные любовные вирши, обильно поливая их приторным сиропом из сентиментальных слез и посыпая ахами и охами. Он оказался неистощим на нежные поцелуйчики под тенью эвкалиптов и признания на берегу Темзы.
   Я сказала, дядя строчил вирши? Нет, не так. Они строчились сами собой. Слова легко складывались в предложения, а предложения в главы. Зачины зачинались, интриги интриговались, кульминации кульминовались, а развязки, понятно, развязывались. И даже положительные мужские образы, с которыми у женщин-романисток так или иначе возникают проблемы, под дядиным пером рождались естественно, как нечто само собой разумеющееся. Думаю, что его читательницам нравилось именно это. Главное - шикарный герой, остальное приложится.
   Тем временем друг детства Фабий Моисеевич неистово торговался с издателями, льстил, прогибался, уговаривал... Не знаю что еще... И романы Мэй Валлоу издавались, допечатывались и переиздавались.
   Поначалу семья сходила с ума: как такое может быть? это неприлично!
   - Совсем с глузду сдвинулся, - шипела тетя Поля, мать Павлика.
   Но потом все смирились. Да и кто бы не смирился? Время постных корректорских щей закончилось, и наступило благостное время сахарных плюшек. Финита.
   - Здорово! - восхитилась Натка.
   - Здорово, - согласилась я, - А теперь подумай, почему дядя вообще взял псевдоним.
   - Вот этого я никогда не понимала, - призналась Натка, Женщин-романисток - завались, а мужчин, пишущих любовные романы, я что-то не припомню. Зря он прикинулся женщиной... Читательницы, узнай они правду, сошли бы с ума от восторга: писали бы письма и в два раза быстрее сметали его книги с прилавков. Согласись, каждой интересно понять, знают ли мужчины о любви что-то такое, чего не знают женщины, и наоборот. Лучшего рекламного хода, по-моему, не придумаешь!
   - В том и дело! В самую точку попала! Обязательно нашлись бы круглые дуры, которые решили, что умный, тонкий, поэтичный, знающий толк в любви Генрих Привалов - это именно их вторая половина и ничья больше. Только он поймет, оценит и тэпэ. Они обязательно разыскали бы его, такие чокнутые всегда находят. И что? Вместо красавца с горящими глазами и великодушным сердцем увидели бы немолодого, прямо скажем, и толстого гомика. Хороша реклама, нечего сказать!
   Подруга обалдела. На ее месте я сделала бы тоже самое.
   - То ли в силу ли своей сексуальной ориентации, то ли в силу каких-то иных причин - не знаю, но дядя чудесно разбирался в женской психологии, иначе его романы не имели бы и четверти того успеха, который они имели. Он знал, что страшнее и мстительнее разочарованной женщины зверя нет, и старался не разочаровывать. Он специально спрятался за таким псевдонимом, чтобы ни у кого, даже у самых чокнутых, не возникло желание искать во-первых, потому что женщина, таких, ты правильно говоришь, много, а во-вторых, потому что иностранка.
   - А журналисты? Неужели не докопались?
   - Нет. По взаимной договоренности об этом заботились московские издатели. Правда, здесь, в Озерске, где чокнутых и журналистов меньше на душу населения, скрыть правду о Мэй Валлоу не удалось, дядя сам разболтал, не удержался. Нет, не так, я думаю, он специально разболтал, чтобы получить маленький, но сладкий кусочек славы и уважения. Странным образом все утряслось, даже с журналистами из "Озерских ведомостей" был достигнут, выражаясь простым русским языком, консенсус. И получилось, что озерчане знали дядю как литератора, общественника, заслуженного горожанина, почетного члена городских комиссий, заскорузлого холостяка и пуританина со скверным характером, в Москве - не вообще в Москве, а в определенных столичных кругах - как состоятельного и нежадного гея, а в других московских кругах не знали совсем. Это устраивало всех - и его, и издателей... Ну вот, подруга...
   - Как же это...
   - Любовь зла, как будто сама не знаешь. Но я о другом, я спрашиваю себя: что за дружба связывала дядю с Андреем? Странная дружба, учитывая...
   - А Фаба? Он... тоже?
   - Ну, знаешь, с Фабой они ровесники и дружили со школьной скамьи, это другое дело. А вот что касается Андрея... Не могли ли они... Сама понимаешь, не маленькая. Не та ли это любовь, ради которой дядя решился оторвать кусок наследства от родственников? Может, Андрей вьется возле баб, чтобы пустить пыль в глаза.
   - Да вроде не па-ахож: видный мужик, но без ужи-имок, - произнесла Натка, растягивая слова и модулируя голосом.
   - А дядя, по-твоему, был па-ахож? - передразнила я, - В повседневной жизни не все геи ведут себя как последние... геи. Вот ты насмешничаешь, а лучше посоветуй, как проверить.
   - Загуляй - только красиво, с размахом, - и посмотрим, что будет, предложила подруга испытанный веками способ. До этого я бы и сама додумалась.
   - Легко сказать - загуляй. Думаешь, это легко? С кем загуляй? Не с молокососом же. От него материнским молоком разит. Не могу. С души воротит.
   - Женихом я тебя обеспечу. Чем мой Николаша тебе не жених?
   Я задохнулась от возмущения:
   - Ты, блин, на грубость нарываешься. Второй раз подсовываешь мне своего Николашу. Хочешь от него избавиться - пожалуйста, но, чур, без меня. Не хватает нам поцапаться из-за мужика.
   - Успокойся. Чего расшумелась? Я за Николашу спокойна, за тебя - тем более, ты у нас принципиальная, таких больше не делают. Но ты права, красоту и размах Николаша не обеспечит, - она вздохнула и призадумалась, без воодушевления перебирая варианты. Внезапно в ее глазах вспыхнул желтый огонь. Насколько я знаю Натку, а я ее, смею надеяться, знаю, желтая вспышка означает одно - прячься, кто и куда может. Подруга детства придумала что-то сногсшибательное. Наконец, она пробормотала, - Почему я сразу, балда, не догадалась? И ему будет проще... И мне спокойней... Ну конечно... - Натка дозрела окончательно, - Будет тебе жених получше!
   Мы договорились встретиться в парке Героев ровно через час. Подруга умчалась, отказавшись объяснить что-либо. Полы ее кимоно развевались, как розовые крылья. Надо бы не забыть объяснить ей, что в кимоно не бегают, в нем семенят.
   Интересно, что она имела в виду? Кому и что проще и почему спокойнее?
   Жених "получше";, которого она привела с собой, оказался ниже меня на полголовы. При моем метре шестидесяти. Во, блин, влипла...
   Я не привыкла созерцать мужские макушки, поэтому начала со страшной силой рефлексировать. Меня так и подмывало опуститься на колени, чтобы обрести, наконец, привычный ракурс.
   Ну подруга, ну удружила.
   Он представился:
   - Кшысь.
   Поляк что ли? Леший его разберет.
   Лукаво подмигнув, Натка бросила меня наедине с карапузом.
   Жених, еж твою медь...
   Не успела я глазом моргнуть, как утонула носом в букете белых хризантем. О-у?
   Через полчаса совместных блужданий по городскому парку я забыла обо всем на свете - о его росте, о своих проблемах, страхах и подозрениях. Шевеление между шестым и седьмым позвонками, периодически заставлявшее меня нервно вздрагивать и сворачивать шею на сто восемьдесят градусов, бесследно пропало.
   Отец говорит, что я максималистка и делю человечество строго на три категории - на хороших людей, плохих людишек и мужчин, с которыми была близко знакома. Если пользоваться предложенной терминологией, то Кшысь неминуемо должен был оказаться в категории хороших людей.
   Я беззаботно болтала, смеялась над шутками, которыми он пересыпал свою речь, и разве что в рот ему не заглядывала. Еще не вечер. Чувствую, что к вечеру начну заглядывать.
   Мой новый, с позволения сказать, жених обладал гипнотическим обаянием, противостоять которому было невозможно. Он будто светился изнутри и щедро разбрызгивал радость.
   Плюс к тому он был чертовски предупредителен и внимателен - подавал руку, открывал двери, подвигал стулья, сметал мусор с лавочек, суетился вокруг меня так, как будто я осталась единственной женщиной на планете.
   Кшысь ни о чем не расспрашивал, но я поймала себя на том, что готова выложить ему все, даже если для этого придется вывернуться на изнанку.
   Заметив, как реагируют на Кшыся встречные женщины, я приосанилась. А когда поймала пару откровенно завистливых взглядов, задрожала от счастья. Не так много, если вдуматься, мне и надо: мужчина, с которым надежно и просто. И целый мир в придачу.
   Мы посидели на набережной Тьмаки, походили по тенистым аллеям, постояли у фонтана, наткнулись на какие-то развалины, пройдя вдоль которых, оказались у зарослей акации, за которыми виднелись летние павильоны. Оттуда тянуло шашлыками и поп-корном.
   Легкие переносные строения стояли плотным полукругом, за ними коптил небо мангал. Кшысь толкнул одну из дверей. Мой взгляд упал на потемневшую от дождей вывеску. "ООО "Акрополь";, с 13 до 2";, - мимоходом прочитала я.
   Мы оказались в прокуренной бильярдной. Табачный дым седыми ошметками лежал на столах, медленно крутился в проходах, толстым слоем окутывал застывшие фигуры игроков. Раздавался щелчок - и потревоженные клубы неохотно устремлялись к потолку. Дышать было нечем, дым резал глаза, но это не важно. Кшысь взял меня за руку и повел, как слепую, к свободному столику.
   Мы выпили пива. В руках у Кшыся появился кий. Он легко выиграл две партии подряд, посвятив обе победы "своей прекрасной спутнице";. Мне, значит.
   Потом мы покинули парк и пошли транжирить выигранные на бильярде деньги. Мы обошли все кафе, бары и рестораны, где добросовестно дегустировали десерты. Лимонный пирог с освежающим кремом и нежнейшим безе, румяные сырники с крупным и необыкновенно мягким черносливом, воздушные булочки с маком, шесть видов бисквита - легкого, как сон восьмиклассницы, фруктовое ассорти со взбитыми сливками и ромом, тончайшие блинчики с медом и корицей, сыры (рискуя прослыть примитивной особой, от плесени я отказалась наотрез), мои любимые молочные коктейли и много чего еще.